Текст книги "Ваш номер — тринадцатый"

Автор книги: Евгений Соломенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Глава двадцать шестая
Земля обреченных

Ветер с Балтики нещадно трепал им волосы, заставлял поднять воротники курток. Вот уже час, как Зорин с Администратором прогуливались по берегу начинающего штормить Финского залива.

Для Зорина это был необычный день. Впервые Администратор не призвал его в очередной из бесчисленных своих кабинетов, а пригласил на дачу, в старый курортный поселочек со смешным названием Лисий Нос. И вот они бродят по сероватым дюнам, поросшим осокой и приземистым шиповником, которому не страшны никакие балтийские шквалы.

– Однако этот ветрило начинает пробирать до костей, – заметил Администратор. – Не пора ли поворачивать оглобли?

Вскоре прибрежная роща укрыла беглецов от неистовств разгневанной стихии. Лишь изредка случайный порыв ветра еще настигал их и мстительно ударял в спину.

– Должен заметить, что вы, батенька мой, неплохо вписались в нашу команду! – произнес Администратор, поднимаясь вслед за гостем на крыльцо дома.

Дом был деревянным, синего с белым цвета. Вдоль второго этажа его опоясывали резные балкончики, а кровлю венчали островерхие башенки: архитектура старых финских дач.

В прихожей Администратор сбросил куртку и оказался во всегдашней своей зеленой жилетке. Тут же от него, как обычно, повеяло ароматами былых пожарищ. Но хозяин, словно не замечая нарастающего запаха гари, продолжал нахваливать своего спутника:

– И «анти-Мышонкинской» операции вы придали должное, как говорилось при советской власти, идеологическое обеспечение. А этому кукишу марципановому – депутату Гайдышеву – ну прямо алую дорожку расстелили! Неплохо, совсем неплохо!

Тут гостю сделалось неуютно. Администратор говорил приятные, щекочущие самолюбие, слова, но произносил их как-то неодобрительно, будто не радовался усердию подчиненного, а констатировал нечто, достойное сожаления. На всякий случай Зорин решил увести разговор в сторону:

– Петр Аввакумович, я давно уже спросить хочу. Мне Фабиан (царство ему небесное!) в свое время разъяснил, что «Утренняя звезда» – мощная транснациональная компания. А чем она конкретно занимается, я никак в толк не возьму.

Они вошли в обитую деревом комнату и уютно расположились в деревянных креслах-качалках. Выслушав Зоринский вопрос, хозяин кивнул лобастой башкой:

– Наша фирма, батенька вы мой, занимается ткачеством.

– Чем?! – выпучил глаза Зорин.

– Да-да, – позволил себе улыбнуться Администратор. – Вы не ослышались! И бог, и Люцифер – изрядные ткачи. Бог ткет полотно вечности, бесконечную, так сказать, ткань мироздания. Ну а наш Князь изготовляет полотно земной жизни. И вот ведь штука: скорей всего, ни тот, ни другой не знает досконально, что же за узор выткется на его ковре в конце концов.

– Ну, – протянул Зорин разочарованно, – это вы меня аллегориями потчуете! А я-то просил – конкретно!

– Вот и я вам – конкретно. Это наш, если хотите, технологический процесс. Мы протягиваем нити человеческих судеб, сплетаем их друг с другом, одни укорачиваем, другие наращиваем. (Что вы уже, надеюсь, усвоили, хотя бы на собственном примере!) Вот из этих миллионов ниточек и ткется наша холстина. Прелюбопытная ткань получается! Хотя, между нами, и препротивная. Полотно мелких пакостей и величественных злодейств, мучительной зависти и торжествующей подлости, нелепых амбиций и униженного ползания на брюхе.

В окно билась ранняя весенняя бабочка с серыми крыльями, рвалась в заоконный мир. Чичеванов поднялся, неуловимым движением поймал мятущуюся пленницу и выпустил в открытую форточку.

«Добренький! Скажите пожалуйста!» – отметил не без яда Зорин. И позволил себе настойчивость:

– И все же! Как протекает сам процесс вашего ткачества? Конкретно!

– Далась вам эта конкретика! – поморщился Администратор. – Да на кой шут она вам, батенька мой?

Зорин улыбнулся:

– Петр Аввакумович, вы сейчас пытаетесь грубо нарушить закон Российской Федерации. Я, как-никак, представитель прессы, а вы меня лишаете права на получение информации!

– Ну что ж, – вздохнул Чичеванов. – Коли вам так уж приспичило, ясны горы, извольте! Только смотрите, как бы у вас от моей «информации» душа вверх тормашками не перевернулась! Я уж скоро сорок лет как служу в фирме, а и по сию пору не привыкну до конца. Бывает, она, конкретика эта, так на тебя навалится всем своим спудом, всей грязью и гноем человеческим – хоть волком вой!

Он потянулся, громко хрустнул застоявшимися суставами. И уже отстраненно, словно сожалея о вырвавшемся признании, добавил:

– Смотрите, я вас предупредил! Итак? Продолжим или, все же, остановимся, не преступив черты?

Зорин кожей чувствовал: Аввакумыч предупреждает не зря. Там, за этой чертой, наверняка откроются вещи, которые и впрямь «перевернут душу». И если уж такой матерый зубр, как Администратор, до сих пор не может с ними свыкнуться… Но Зорина подначивало какое-то неудержимое любопытство. И он решился:

– Переходим Рубикон!

– Ну что ж! Значит – переходим! – пожал могучими плечами Администратор. – Только уговор: потом не сетуйте!

Он энергично поднялся из кресла:

– Тогда – вперед!

Вслед за хозяином Зорин по винтовой лесенке поднялся на второй этаж и неожиданно уперся в мощную стальную дверь с тремя сейфовыми замками и цифровым кодом. Он даже растерялся: настолько все это было из другого мира – галактически далекого от серых балтийских дюн, густых черничников и старых финских дач с рассохшимися крылечками.

Но вот Чичеванов, попыхтев перед этой бронированной плитой, набрал цифровой код, отпер все замки, отключил охранную сигнализацию. И они, наконец, перешагнули высокий железный порог. Здесь царила атмосфера городского офиса. Единственное окно пряталось за внушительной решеткой.

Наученный предыдущими посещениями Администраторовых кабинетов, Зорин поискал глазами могучий сейф-мастодонт, мраморный бюст какого-нибудь там Макиавелли и очередную картинку, выдранную из старого «Огонька». Ничего этого не наблюдалось. Все было предельно строго, лаконично и безлико. Зато справа от письменного стола ощетинился разномастными кнопками и световыми индикаторами целый пульт управления.

– Ого! – оценил Зорин. – Да вы отсюда, часом, не ракеты стратегические запускаете?

– Ракеты – не ракеты, а стратегию мы отсюда действительно «запускаем»! – откликнулся хозяин.

Он устроился за пультом, щелкнул кнопкой включения – и под потолком засветились экраны сразу трех мониторов. Огромные и неожиданно ловкие пальцы Администратора уверенно порхали над клавиатурой. Казалось, он сейчас – за концертным роялем, вдохновенно играет какую-нибудь там симфонию си-бемоль-мажор. И, подчиняясь этой игре, на экранах мелькала череда сменяющих друг друга сюжетов.

…Перерезанный трещиной каменный карниз внезапно отделяется от фасада и с высоты третьего этажа тяжко обрушивается вниз. Взметнувшееся облачко пыли осело, явило картину: безжизненно распростертое тело, рядом – застиранная тряпичная сумка, опрокинулась, лежит на боку. Из разбитой банки вытекает водянистая сметана, два блеклых яблока все еще катятся куда-то по грязному асфальту…

Вереница кадров бежит, разворачивается, наступает.

…Тяжелый товарняк на полном ходу врезается в бок старенького «Запорожца», застрявшего на железнодорожном переезде. Водитель «Запорожца» с перекошенным лицом распахивает дверцу, пытается выскочить уже понимая, что опоздал… Юркая рука передает пакет с зелеными банкнотами представительному мужчине, восседающему за официальным столом, под портретом президента: «Значит, заметано?..» Двое в черных куртках вламываются в лифт следом за молодой симпатичной женщиной. Один на ходу расстегивает молнию…

Это и впрямь была симфония. Симфония трагедий, низости, человеческих страданий. Администратор наращивал темп, исполнял ее все быстрей и все безнадежней, и в глазах его плескалась всегдашняя боль.

Но тут исполнитель как будто бы устал от этого потока сплошного, нескончаемого несчастья. Он взял последний аккорд и снял пальцы с клавиатуры.

На всех трех экранах высветился в разных ракурсах зал международного аэропорта – беспокойно гудящий, пребывающий в ежесекундном мельтешении.

– Сейчас мы в режиме реального времени наблюдаем терминал «Пулково-2». Сигнал поступает от нескольких размещенных там камер слежения, – прокомментировал Администратор. – В данный момент завершается регистрация билетов и оформление багажа на рейс 84–05 «Санкт-Петербург – Париж». Самолет тина «Боинг-767» примет на борт 197 пассажиров и 15 членов экипажа.

Одна из камер, скользнув обзорно по залу ожидания, выдала крупный план: маленький, лет семи, мальчик в голубой куртке с капюшоном отделился от группы взрослых, прилипших к стойке бара. Решительно подхватив папин «дипломат» и едва не чиркая им по полу, юный пассажир дотопал до ряда кресел. Взобравшись на мягкое сиденье, деловито открыл кейс, который оказался изящным портативным компьютером.

– Темка! Опять без разрешения трогаешь папин компьютер? – окликнула молодая женщина в ладном брючном костюме.

И, обращаясь уже к мужу, смакующему грейпфрутовый сок со льдом:

– Сережа, ну что ты молчишь? Он же твой ноутбук докопает!

Невозмутимый Сережа, источающий флюиды преуспевания – мистер Молодой Бизнес России, – поставил на стойку недопитый бокал, подошел к сыну и заговорщицки склонился к маленькому оттопыренному уху, торчащему над высоким воротом свитерка:

– Давай, мужичок-боровичок! Врубай компьютер, и дальше – как я тебя учил. Найдешь картинку с папиным портретом и назовешь мне самую нижнюю циферку под ней. Сделаешь это за три минуты – получишь приз. Куплю тебе нового тамагочи!

– Не хочу тамагочи! – захныкал лопоухий Темка. – Он опять помрет, а я плакать буду! Купи мне лучше живого медвежонка!

– Ты и сам – хороший медвежонок! Зачем тебе еще один? – взъерошил ему мягкие волосенки отец. – И заруби на своем конопатом носу: с напой торговаться нельзя! Все, включаю секундомер. Время пошло!

Продолжая улыбаться, он вернулся к жене:

– Доконает ноутбук – новый куплю. Зато через пару лет наш мужичок-боровичок будет шустрить по всему Интернету и мне докладывать – растут или падают папины акции.

– Не будет его боровичок шустрить по Интернету. И разбираться в папашиных акциях тоже не будет! – резко обронил Администратор, волком глядя на монитор.

– А что так? – поинтересовался Зорин. – Мозгов не хватит?

– Жизни не хватит, – пустым голосом пояснил Чичеванов. И бросил взгляд на большой настенный хронометр:

– Через пятьдесят три минуты их «Боинг» наберет крейсерскую скорость и расчетную высоту. А еще через две минуты в хвостовой части фюзеляжа произойдет взрыв средней мощности. Не спасется, ясны горы, никто.

У Зорина во рту стало сухо:

– И это непременно? А изменить как-то, предотвратить нельзя? Почему?

– Потому что такая у них судьба. Они сами выбрали ее, когда купили билет на этот рейс.

– Но отчего?! Отчего именно этот рейс? – все еще недоумевал Зорин. Его подмывало что-то предпринимать, звонить, оповещать, спасать.

Администратор пощелкал кнопками – и средний монитор принялся выхватывать лица стоящих в очереди на рубеже паспортного контроля. Наконец камера прекратила метания, крупным планом наехала на средних лет мужчину в серой тирольской шляпе с кокетливым зеленым пером. Он подошел к турникету и сквозь окошко протягивал загранпаспорт угрюмой расползшейся тетке в форме пограничника. У мужчины были бегающие глазки и хищное личико хорька.

Администратор ткнул пальцем в узкую хорьковую мордочку:

– Спрашиваете – почему? Да потому, что вот он летит этим же самолетом. И долететь никак не должен!

Зорин с острым любопытством воззрился на человека в тирольской шляпе:

– А кто он такой?

– Крыса, – исчерпывающе ответил Администратор. – И крыса эта сегодня должна быть прихлопнута.

– Да, но заодно с ним в этой крысобойке погибнут еще две сотни человек! Они-то за что?

– А это я вам, батенька мой, уже объяснял! За то, что их угораздило взять билеты на обреченный «Боинг». К вашему сведению, знаменитый «Титаник» в 1912 году напоролся на айсберг тоже по той лишь причине, что в Саутгемптоне неосмотрительно принял на борт одну юную леди.

Администратор крутанулся в своем вращающемся кресле, разворачиваясь спиной к экранам:

– Это вам, непосвященным, кажется: трагическая случайность! Там – стрелочная автоматика ненароком выдала ошибку и перевела поезд не на тот путь, тут – невзначай отказал бортовой компьютер, там – террорист какой-нибудь по случаю затесался или торнадо налетел, или буря магнитная разыгралась – разладила навигационные приборы. А на деле-то – никаких случайностей! Господин Случай – это я! Вот и взлетают в небо обреченные самолеты, отчаливают от пирса обреченные корабли, бегут по рельсам обреченные составы…

– А если завтра будет поставлена задача – уничтожить очень уж большую крысу? – спросил Зорин. – Не окажется ли обреченной вся планета?

– Что ж, – откликнулся Администратор. – Очень может быть, батенька вы мой! Только почему же – именно крысу? Завтра мы можем получить команду на уничтожение вполне симпатичного голубя с оливковой веточкой в клюве. Там, наверху, свой расклад, и нам он не ведом.

Зорин передернул плечами, как от пробежавшего холодка:

– А вам, Петр Аввакумович, не кажется, что у вашего «ткачества» другое название имеется: убийство?

Администратор посуровел:

– Уж коли я творить этакое не боюсь, то слов, ясны горы, и подавно не остерегаюсь! Только вы, батенька мой, не поняли главного. Убийцы, уголовники – это совсем иная опера. Мы же – судьбы определяем. А судьба – она и есть ниточка между рождением и смертью. Вот мы на этих ниточках, когда надо, и завязываем узел. Работа такая.

Тут Зорину припомнились разбитые тестикулы несчастного Фабиана и будущий «товарищ Пабло», которого небесный механик вытащил из Невы ради последующей перекройки караванных путей наркомафии. Ну, конечно! Вот они – те «ниточки»!

Да, кстати о небесном механике! Зорин напрягся:

– А с Фабианом нашим что приключилось? На его ниточке тоже вы узел завязали?

Хозяин покачал головой:

– Нет, батенька мой, тут не наша работа. Своей ниточкой господин Шереметев распорядился сам. И ведь не кукиш вам марципановый: крепкий был мужик, просто – бронетанковый! Ан нет, и этого Сивку укатали наши крутые горки! У нас в «Утренней звезде» – сплошные, знаете ли, нервы. Вредное производство! А нравится это или нет – нас не спрашивают.

Он утомленно потер глаза:

– Вся жизнь – долговая яма! Только и знаем, что платим долги. Особенно те, что сделаны не нами!

– Не понял, Петр Аввакумович! О чем вы? – удивился Зорин.

– Да нет, это так! Не берите в голову! – словно опомнившись, махнул рукой Администратор. – Так вот, о ниточках. Иной раз и впрямь приходится завязывать очень много узлов кряду. Но тут уж не нам решать: на то центральный офис имеется. А мы что? Мы – исполнители, один из сотен филиалов.

– А в Москве тоже есть свой филиал «Утренней звезды»?

– И в Москве, и в Лос-Анджелесе, и где-нибудь на Тринидаде-и-Тобаго – тоже! Мы, питерцы, отвечаем за свой регион. Хотя главная контора нет-нет, да и поощрит кого-то из наших загранкомандировкой. Вот Аполлинарий недавно в Амстердам слетал. С пустяковым, надо сказать, поручением (младенец бы справился!). Зато на просвещенную Европу лишний раз посмотрел. Да заодно – удачно так совпало – выступил там с блестящим докладом. В Голландии как раз международный симпозиум проходил. По гуманистическому наследию Эразма Роттердамского.

Слова «Амстердам», «международный симпозиум» и «доклад» в воспаленном воображении Зорина сами собой сложились в облик хиппующего голландского Гайаваты. А тут еще – и Эразм, любимое словечко мексиканской чертовки! Настроение тут же упало на несколько делений вниз.

Между тем хозяин поднялся из кресла:

– Ладно! Соловья, ясны горы, баснями не кормят! Идемте-ка, батенька мой, вниз, отобедаем, чем бог послал!

«После твоих басен не обедать, а вешаться впору!» – думал Зорин, спускаясь по деревянной лестнице, которая стонала и вскрикивала под могучей стопой Администратора.

* * *

Войдя в просторную кухню, Зорин огляделся:

– А где же у вас плита?

– Да вон – микроволновка, – кивнул Администратор.

– А газовой что, нету? – не отставал гость.

– Нету газовой! – неожиданно сердито отозвался хозяин. – И печки нет! И спичек в моем доме вы тоже не найдете!

Зорин изумился – «чего это он?». И, кстати, припомнил: час назад, пробираясь сквозь березняк, они набрели на старое кострище – и Администратор шарахнулся от давно остывшей золы, словно от пригревшейся на солнце гадюки. А как Аввакумыч «не расслышал» относительно шашлычка, который неплохо бы затеять на березовых угольях? Зоринская память тут же потянула из своих загашников целую цепочку маленьких странностей этого человека. И то, что при нем категорически запрещается не только курить, но даже вертеть в руках зажигалку. И то, что от самого него непрерывно несет пожарищем…

«Вот те на! – стукнуло в голову Зорину. – У больных бешенством наблюдается водобоязнь, а у этого – огнебоязнь какая-то! И как это он, при таком бзике, умудрился тех чмошников из «Фаланги-М» спалить в геенне огненной?»

Но вслух он спросил другое – вежливое и вполне нейтральное:

– Петр Аввакумович, а собаку вы не держите?

– Не держу, – откликнулся хозяин. – Не имею ни собаки, ни кошки, ни близкой и дальней родни. Никого и ничего! Так спокойней: никого за собой в ад не потянешь!

– И не одиноко вам?

Тот пожал плечами:

– А человек, знаете ли, всегда одинок, даже если вокруг целая орава друзей и домочадцев! Все мы летим – каждый по своей орбите. А вокруг, заметьте, мрак и холод, и никому не суждено согреться. От этого холода и одиночества слабые спиваются. Им легче! – вздохнул он почти завистливо.

– Странно слышать сетования на холод от человека, который не держит дома спичек! – рискованно пошутил Зорин. Администратор взглянул на него строго и как-то печально:

– Это заблуждение, что огонь нас согреет. Огонь нас спалит! Впрочем, хватит об этих мерихлюндиях! – встряхнулся хозяин. – Хватайте-ка вот супницу, и айда на веранду!

* * *

Веранда оказалась под стать кухне – большой и светлой. В белой фарфоровой супнице дымился украинский борщ, а на кухне тем временем доваривались тройные пельмени. («Вот вам и микроволновка! – похвастал Администратор. – Я в ней и супы готовить навострился, и все на свете! Сейчас будете пальчики облизывать, ясны горы!»)

К глубокому разочарованию, Зорин не приметил на столе коньяка. Правда, этот пробел с лихвой компенсировала внушительная батарея бутылок с водкой смирновской белой, водкой посольской, водкой можжевеловой и анисовой, с янтарной «Старкой» и забористой «Перцовкой». Понукаемый хлебосольным хозяином, Зорин отведал и старочки, и перцовочки. И можжевеловочкой с анисовочкой также не побрезговал. Тягостное ощущение, почти парализовавшее его там, на втором этаже, сейчас постепенно отпускало. Разговор пошел вольготней.

– Да, кстати, Денис Викторович! – припомнил Администратор, подкладывая гостю пухлых пельменей. – Считаю долгом похвалить вас еще раз. Вы, батенька мой, проявили себя не только как редактор, но и как бизнесмен: прекрасно ведете дела своих фирм. А теперь вот еще и благоразумно накупили акций этих сталеплавильщиков – «Дайана Энтерпрайз».

«Все проведал, прохиндей!» – едва не поперхнулся пельмениной ошарашенный Зорин. И, скрывая неудовольствие, уточнил:

– А вы, Петр Аввакумович, что же, располагаете сведениями про «Рашн Стал»?

– Ясны горы! – усмехнулся хозяин, наполняя Зоринскую стопку. – Мне ли не располагать? Это же одна из наших коммерческих контор, дочерняя фирма «Утренней звезды»!

– Вот как? – подивился гость, тут же и ополовинив «освеженный» стопарь. – А я-то думал – это самостоятельный холдинг, мощная финансово-промышленная группа…

– Мощная-то мощная, да не вполне самостоятельная, – уточнил Администратор. – И хозяева там – чисто номинальные. Так, пацаны, кукиши марципановые. Мы им дали порулить машиной, но под нашим присмотром.

– То есть?

– То есть они не более чем держатели нашего капитала. Денег-то у нас – немерено, вот мы и раскидали их по разным якобы-хозяевам. Так что, купив акции этого Энтерпрайза, вы, батенька мой, стали, пускай и маленьким, но совладельцем нашей головной фирмы. С чем вас и поздравляю!

– Ну, тогда – за дальнейшее преуспевание «Утренней звезды» и ее дочерних фирм! – поднял стопку умиротворенный акционер.

Глава двадцать седьмая
Под знаком черного петуха

– Давай, Славик! Гони во всю прыть, на аудиенцию к губернатору опаздывать негоже! – подстегнул Зорин верного Сканворда. И вновь откинулся на мягкое сиденье.

Из проносившихся мимо пейзажей глаз неожиданно вырвал забавную вывеску ресторанчика и черные мраморные ступени, ведущие к дубовой двери с окошком-иллюминатором. Да это же тот ресторанчик, в котором состоялось его грехопадение в сатанистские объятия Фабиана! Зорину живо припомнилось, с каким содроганием он тогда примерял к себе это жуткое имя – сатанист.

Нынешний Зорин не только свыкся со своей причастностью к Черному Ордену, он даже испытывал нечто вроде разочарования. Сперва-то ожидал: начнутся страсти неземные, Гофманиана, сладкие ужасы мирового злодейства! Но ничего этого не было и в помине. А было – разовые и вполне прозаические поручения Администратора: кого-то «приподнять», кого-то «опустить»… Вот эта скука смертная – и есть Дьяволиада?!

Сам-то Администратор играл в другие игры: крушил самолеты, пускал ко дну океанские лайнеры… А на долю Зорина достался «сатанизм» совсем уже микроскопический. Не сатанизм даже, а так, всякая там подлянка-бытовуха. Нечем и похвалиться перед тем же Пиф-Пафом!

– Денис Викторович, приехали! Смольный! – пробудил его к реалиям момента Славик-Сканворд. – Нормально успеваете!

Зорин вздохнул и, хлопнув дверцей, отправился на высокую аудиенцию.

* * *

Выпивать на пару с Пиф-Пафом сделалось для Зорина чем-то вроде традиции. Вот и нынешний вечер не оказался исключением. Сидели расслабленно, толковали о том, о сем, пока Зорин не бахнул:

– Не пойму я, все же, Пафнутьич! Служишь вон какому Хозяину, а сам ты – уж больно земной. Нет в тебе ничего магического, никакой, понимаешь, эзотерики!

– Ежо-терики? – переспросил озадаченно Пиф Пафыч. – Ежо-терики, шишки-коврижки, у меня дейштвительно нет. Шлушай, а что это такое?

– Ну, как тебе сказать… Эзотерика – это таинственное, то, что за гранью реальности.

– А-а, вот ты про что! – протянул Пифагор. – Как тебе шкажать… Ешть у меня одна штука – таинштвенная, жа гранью.

– Да? И что за штука такая?

– А штука вот какая: чую я…

– Что ты чуешь? Что сладкий мускат хорошо идет под соленую тараньку?

– Да нет, не про тараньку! Шкажем так: чашто я жнаю то, чего жнать не должен. А я это каким-то, шишки-коврижки, макаром чую – и вще тут! Где-то какой-то человечек на горижонте только наришовалщя, а я его уже чую! И чего он жделать удумал – тоже чую. Начальник нашего отдела товарищ Квадратюк так и говорил: «Цены тебе, Пифагор, нет! Феномен ты у наш!».

– Ну, например! – не отставал заинтригованный Зорин. – Что ты, феномен, сейчас, к примеру, чуешь?

– А вот тебе и пожалуйшта, например, так например! Ешть один хмырь – очень вышокий начальник, хоть и чучмек кошоглажый. А я, можно шкажать, его крештный: дал ему путевку в жижнь. Теперь уж он – большой генерал и не помнит, поди, как я его в органы жа яйца тащил!

– Ну? – нетерпеливо перебил Зорин. – И при чем тут этот твой крестник?

– А при том, шишки-коврижки, что чуять я штал: убить его хотят. И даже жнаю – кто и как. И никакие охранники его не шпашут. А я – шпашу! В аккурат жавтра же и шпашу! Такая вот дишпожиция!

«Бахвалится, старая сыроежка! – хмыкнул Зорин. – Провидец хренов!» И перевел разговор на другие темы.

Он пил коньяк, трепался с Пиф-Пафом, похохатывал. И не ведал, что собутыльник его завтра и впрямь спасет одного неизвестного ему генерала.

* * *

Анабелла заперла дверь квартиры и сбежала по лестнице вниз. Она не замечала ни ароматов горелой яичницы, ни обильной настенной живописи, в центре которой выделялся вопль политизированной души: «Голосуйте за Жириновского!».

Сейчас она жила одним. Этот дерьмовый Скарабей будет убит! И не далее, как сегодня. Чтобы действовать наверняка, Анабелла решила прибегнуть к старому доброму вуду. В сладком предвкушении Анабеллино сердце билось учащенно, губы искривила улыбка вышедшего на охоту хищника.

Для «праздника» все уже было готово. Осталось лишь купить черного петуха.

В таком вот боевом настрое она выскочила из подъезда – и едва не сбила крохотного старикашку, этакого деда Мазая с берестяным кузовом в руке. Раскрыв щербатый рот, он растерянно озирался, явно не понимая, куда его занесла нелегкая. Дед испуганно отпрянул от налетевшей на него женщины. Но тут же с надеждой вцепился в нее:

– Доченька! Подшоби дуралею штарому!

Как ни была Анабелла погружена в себя, но не смогла не улыбнуться, глядя на забавного, по-детски шепелявого старикана. Она осадила свой бег, всевидящим женским взором охватила всю убогую фигурку – от комического треуха до резиновых галош, надетых прямо на онучи. На крохотных кулачках нелепого дедка зачем-то красовались огромные брезентовые рукавицы.

– Да, дедуля? Чего тебе?

– Да жаблудил вот! Мне на бажар надобноть – петуна продать. Ты мне, девонька, шкажи – как на бажар-то пройтить?

– Петуна? – переспросила Анабелла, хищно блеснув глазом. – Ну-ка, дед, покажи! Может, я его у тебя и куплю!

– Покупишь, да? Жначит, мне и на бажар топать не придетщя, ноги гробить жря? Вот шпащибочки-то!

Старикан засуетился, откинул серую тряпицу. На дне кузова горемычно сжался спеленатый Петька. Его перья прямо отливали чернотой, словно их долго мазали густым гуталином и надраивали щеткой, как солдатские сапоги перед полковым смотром.

Анабелла возликовала: то, что надо! Вот подфартило, диабло побери!

– И почем продашь птицу? – спросила весело. Дедок аж запыхтел от усердия:

– Да ш тебя, доченька, дорого не вожьму! Давай полшотенки – и петунчик твой!

Хоть Анабелла и не думала рядиться, но он для пущей убедительности выпучил глаза и зашепелявил доверительно:

– Пятьдещят рублев – цена божешкая, хоть кого шпрощи! Али на мне крешта нет?

– Да верю я, дед! Не суетись ты, как игуана на сковородке! – засмеялась женщина. – Вот тебе полсотенная, давай сюда Петьку!

Старикан подхватил петуха в свои брезентухи и передал спасительнице:

– Держи, девонька, барышня ненаглядная! Польжовайщя на ждоровьичко!

– А чего ты – в рукавицах? – при всей своей нацеленности на расправу со Скарабеем, Анабелла не смогла побороть всегдашнего женского любопытства. – Навоз, что ли, кидать собрался?

– Да крапивница шовщем жамучила, шволочь такая! – посетовал дедок жалостно.

Уже распахнув дверь в парадную, женщина обернулась:

– Дедуля! Ты до вокзала-то дорогу найдешь? Может, проводить тебя?

– Найду, милая, вщенепременно найду! – заверил растроганный старичок. – Не шумлевайщя, шишки-коврижки!

Когда Анабелла скрылась в подъезде, он аккуратно стащил рукавицы, завернул в полиэтиленовый пакет. А через десять минут уже сидел в шалмане на соседней улице и заказывал себе пива.

– Тебе, дед, какого? «Адмиралтейского», «Бочкарева», «Балтики»? – осведомился хамоватый малый за прилавком. И осклабился. – Не, тебе «Студенческого» надо! Точно, дед, «Студенческое» – это в аккурат для тебя! Как полагаешь?

– Ты мне не жубошкаль тут, штудент! – строго осадил его Пиф-Паф. – Ты мне «Медовое» давай: оно шладкое!

Он устроился в уголке и не спеша цедил сладенькое пойло. Торопиться было некуда. Вообще-то яд, которым Пифагор смазал петушиные перья, убивает любого, кто к нему прикоснется, всего за четверть часа. Но старый чекист исповедовал непреложное правило: умей выжидать! Поэтому пивнуху он покинул лишь спустя пятьдесят минут.

А вскоре он отомкнул дверь и осторожно зашел в квартиру. Женщина лежала посреди затемненной комнаты, подле затянутого черной парчой стола. В остановившихся глазах застыли изумление и ярость, рот был оскален, как у загнанной пантеры. Пиф-Паф протянул к ней руку, нащупал на виске жилку. Пульса не было.

«У наш ощечек не бывает, шишки-коврижки!» – засмеялся довольно Пифагор. Он равнодушно перешагнул через мертвое тело, приблизился к столу, по углам которого горели, оплавляясь, четыре свечи. Там на краю сиротливо лежала крохотная фигурка с кривыми кавалерийскими ножками и большой лобастой головой. Маленький Чингисханчик, генерал из воска – такой беззащитный без адъютанта Паши, без торсионных генераторов и генных деструкторов. Пифагор, сопя, полез за пазуху, снова натянул рукавицы и подхватил куклу со стола:

– Ну что, гражданин генерал-лейтенант? Шпаш я тебя щегодня, шишки-коврижки? И человечка ради тебя жижни лишил! Да не проштого, жаметь, человечка, а нашего, ш тринадцатым номером! Тебе-то про номер этот и жнать не положено: ты его не удоштоилщя, нешмотря на генеральшкие лампашы! Но ты щейчаш полежней для дела, чем девка та. Такая вот дишпожиция!

– И очень-то о щебе не воображай! – предупредил он куклу. – Ежли надо штанет, я тебя – вот так! – И, легко сжав кулак, превратил кривоногую фигурку в комок воска.

Прежде чем покинуть квартиру, Пифагор извлек петуха из корзины, насыпал ему пшена, налил в блюдце воды:

– Живи пока, Петька! Когда щюда дожнаватели вщякие понаедут да шледователи, пушкай еще какой-нибудь шволочь тебя в руках подержит. Напошледок!

Намжил Банзарович Скурбеев в это время ехал с оруженосцем Пашей в экспрессе Москва−Петербург. Разложив на столике документы, он погрузился в их изучение. Генерал вершил дела государственной важности. Он не знал, что человечек с мышиными глазками, который тридцать лет назад поломал всю его судьбу, только что снова возник из небытия. Возник – и спас ему жизнь.

Хотя сам Скурбеев жизнью давно не дорожил: зачем держаться за то, что так безнадежно исковеркано?

* * *

В тот миг, когда Анабелла рухнула бездыханно на пол, Зорин тоже лежал на полу. Вернее – возлежал в трусах и рубашке на ковре посреди собственного кабинета. Смятые брюки валялись тут же, но господин редактор не спешил в них облачаться. Вольготно развалясь, он наблюдал, как секретарша натягивает свои апельсиновые колготки.

Это созерцание очень его будоражило: кровь бурлила, стучала в виски сильней и сильней. И вдруг ему показалось, что на сердце выплеснули ковш крутого кипятка. Оно вздрогнуло и начало стремительно разбухать, распирая грудную клетку, ломясь наружу. Вокруг не стало воздуха, и Зорин, откинувшись на спину, ловил его остатки распяленным ртом.

Венерка, шустро оправив юбчонку и впрыгнув в свои «лодочки», наскоро замела следы шаловливого преступления и уже названивала в «скорую». Но Зорин этого не видел, он как бы провалился вглубь себя. И понял, что вот сейчас очень даже просто умрет – и для него все это закончится: и редакторский кабинет, и Венерка, и акции, и даже всемогущая «Утренняя звезда». И еще Зорину открылось совсем уже непонятное: он не «сам» умирает, у него ЗАБИРАЮТ жизнь! Забирает кто-то всесильный, кто вправе это сделать.