Текст книги "Неугасимый огонь (СИ)"

Автор книги: Евгений Токтаев

Соавторы: Андрей Шитяков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)

– Не зли его, давай тянуть время.

Хуцция колебался. Он не был трусом, но прекрасно видел, что противник многократно сильнее. Даже если бы хатти не распылили свои силы во время ловли передового отряда макандуша, а явились сюда всем войском, их всё равно было бы меньше. Конечно, даже малое войско способно победить большое, но тут явно не тот случай. Наследник вспомнил рассказы Пиллии. Похоже, они сделали ошибку, не восприняв слова хуррита всерьёз.

– Ты спрашиваешь меня, хочу ли я сражаться? – Хуцция смягчил тон, – а чего хочешь ты? Зачем ты идёшь на нас войной?

В отношениях с соседями хетты всегда старались подчеркнуть, что совершают зло лишь в ответ на зло. Земли соседей они старались не завоёвывать, а поглощать мирным путём, аннексировать. Война без оправдательных причин представлялась, как нечто совершенно немыслимое. Знай они, какие мотивы двигали Александром в прошлом, пришли бы в ужас, узрев в том возмущение самой природы мира, потрясение основ. Такое чудовище, как сын Филиппа, должно быть уничтожено всеми имеющимися способами и в этом проявилась бы высшая справедливость. Александр действительно получил бы непримиримую страну, где стоит ждать стрелу в спину из-за каждого куста.

Царь все это уже знал, не зря он потратил уйму времени, расспрашивая о нравах северян сановников Пиллии. На том и строился весь план взаимоотношений с хеттами, придуманный царём вместе с Гефестионом, Птолемеем и Эвменом.

– Я вовсе не собирался воевать с хатти, – сказал Александр, – я пришёл в вашу страну, чтобы догнать и наказать хурритов, чинивших разбой в Киццувадне. Известен ли тебе, наследник, некий Талза?

– Известен, – ответил Хуцция, несколько опешив, – это один из военачальников нашего друга Пиллии. Достойный воин.

– Он трус, разбойник и убийца, – спокойно заявил Александр, – этот Талза, которого ты назвал достойным воином, не имея сил и смелости сразиться со мной в открытом бою, нападал исподтишка, избивал мой народ, беззащитных женщин и детей.

– Где избивал? – подался вперёд Муваталли, – в Киццувадне? Как же твой народ оказался там? Мы прежде не слышали о тебе. И почему ты изгнал Пиллию из его царства, а теперь ещё и обвиняешь его воинов в том, что они боролись с тобой на своей земле?

– Не слишком ты вежлив, – сказал царь, – раз влезаешь в разговор, даже не назвав себя.

Хуцция примирительно поднял руки ладонями вперёд.

– Сей высокородный воин зовётся Муваталли, – сказал наследник, – он начальник царских телохранителей и Первый Страж державы хатти. Наши обычаи позволяют ему говорить в присутствии царей без особого дозволения. Разве ваши – нет?

– Наши тоже, – спокойно ответил царь.

– В таком случае я хотел бы получить ответ на вопрос достойного Муваталли, – заявил Хуцция.

Александр медлил с ответом. Не потому, что обдумывал его. Все было обговорено и решено уже давно, ещё до начала похода. Наконец, он сказал:

– Хурриты, с которыми мы сразились в Киццувадне, назвали нас именем аххиява. Скажи, достойный наследник, известно ли тебе это племя?

– Известно, – кивнул Хуцция.

– А известно ли тебе, где лежат земли этого племени?

– На западе. Держава хатти соприкасается с ними.

– Хорошо ли ты знаешь этих аххиява? Похожи ли воины этого народа на моих воинов?

– По правде сказать, нет, – ответил Хуцция, – совсем не похожи. Однако Пиллия утверждал, что схожи ваши языки. Кроме того, жители Канахана причисляли вас к сему племени, а они часто страдали от набегов пиратов аххиява и, естественно, хорошо знакомы с ними.

Александр кивнул.

– Ведомо ли тебе, что войско моё пришло в Киццувадну не с далёкого запада, а с юга?

– И это ведомо.

– Знаешь ли ты пути, которыми многотысячное воинство могло пройти с запада на юг, так, чтобы хатти его не заметили?

Хуцция задумался и спустя минуту признал:

– Нет, таких путей мне не известно. Разве что морем, но я даже представить себе не могу, сколько потребуется кораблей аххиява, чтобы перевести такую рать, что стоит передо мной.

– В таком случае ты, верно, не удивишься моему ответу, как мы оказались в Киццувадне. Моё царство лежит на северо-западе от земель аххиява. Года не хватит, чтобы добраться оттуда в Киццувадну сухим путём. Несколько тысяч кораблей нужно, чтобы перевести всех моих людей морем. И здесь я и мои воины оказались по воле богов.

– По воле богов? – переспросил Муваталли.

– Именно так, Первый Страж.

Хетты переглянулись. Да, действительно, светловолосый все расписал так, что иного объяснения не придумать. Макандуша действительно, словно с неба свалились.

– Я возвращался на родину и предложил Пиллие пропустить моё войско. Он отказался. Мне осталось только сражаться.

Хуцция кивнул. Все это звучит столь же невероятно, сколь и логично. Воля богов... Пиллия пошёл против неё и поплатился. Что ж, объяснение происходящего удовлетворило наследника. Однако Муваталли ещё не исчерпал вопросов.

– Что же ты намерен делать дальше, царственный Алекшандуш? Идти на свою далёкую родину? Потребуешь, чтобы мы пропустили твоё воинство?

"И впустили лису в курятник".

– Нет, достойнейший. Я уже убедился, что путь очень долог и тяжёл. Всякое царство будет сражаться со мной, как Пиллия, и я источу свои силы. К тому же, верно, боги воспротивятся моему возвращению. Не зря же я был изгнан. Киццувадна – моя добыча. Я останусь там. Если же вы пожелаете вернуть трон своему союзнику – сражайтесь, – царь улыбнулся, – можем прямо сейчас начать.

Хуцция непроизвольно бросил взгляд на воинство макандуша.

– Боги не унизили бы Пиллию, будь он прав, – сказал наследник после недолгой паузы, – а нам, стало быть, нет нужды воевать. Раз все выяснилось, уведёшь ли ты своё войско теперь? Если желаешь получить Талзу, то должен огорчить тебя, я не знаю, где он.

– Пусть бежит, я не буду более преследовать его. Я уведу войско прочь. Но есть ещё кое-что.... Я не делал вам зла, хатти. Мои воины не чинили насилия в вашей земле. Боги свидетели тому. Вы же первые напали на меня, убили моих воинов. Я хочу получить возмещение.

– Справедливо, – кивнул Хуцция, чуть помедлив, – наш закон гласит, что за каждого убитого ты можешь получить четырёх человек.

Александр усмехнулся.

– Я пленил гораздо больше ваших воинов.

– Пленил? – поднял бровь Хуцция.

– Вероятно, он говорит о людях Тиватапары, – тихо сказал Муваталли.

– Ты ведёшь речь о воинах, что вступили в бой с тобою вчера? – спросил наследник.

– Не только о них, – ответил царь, – сейчас, когда мы разговариваем, мои воины вяжут ваших. Тех, что шли в хвосте колонны.

Хуцция скрипнул зубами.

– Это уловка, – процедил Муваталли, – он хочет убедить нас, что мы совершенно не в силах ему противостоять. Вероятно, потребует огромного выкупа.

– Мы и так не можем, – бросил наследник и снова взглянул на Александра, – чего же ты хочешь?

Царь молчал довольно долго, глядя Хуццие прямо в глаза. Тот выдерживал взгляд и титаническим усилием воли сохранял невозмутимость, хотя мысли неслись, словно испуганные зайцы.

– Я не желаю вашего унижения, – наконец сказал Александр, – поставим здесь, посреди поля, шатёр и проведём переговоры, не как враги.

Он сразу увидел, что предложение понравилось. Хетты всегда предпочитали дипломатию войне.

– Да будет так, – ответил Хуцция.

Большой шатёр из дорогой, окрашенной пурпуром ткани (царь стремился произвести впечатление) македоняне поставили довольно быстро. Внутрь внесли большой раскладной походный стол и несколько кресел. У входа замерла стража – четверо хеттов и столько же царских щитоносцев во главе с Клитом. Внутрь прошли Хуцция и Муваталли, Александр, Эвмен, который запасся папирусами и письменными принадлежностями, хуррит-переводчик и поверенный Эвмена, известный, как Дракон. Обсуждать предстояло серьёзные вещи, но опять с двойным переводом, что, конечно, не радовало, но было неизбежно. Хуррит изучал эллинский язык уже почти год, но ещё не мог похвастаться тем, что овладел им в совершенстве. Довольно часто обращался к Дракону на финикийском, чтобы тот объяснил что-то непонятное в речи царя.

Эвмен своего поверенного Драконом больше не называл. Незадолго до отправки первого посольства в Египет, царский секретарь, заинтригованный познаниями своего раба в истории, расспросил его и, тот, впервые за двенадцать лет произнёс своё настоящее имя – Итту-Бел. Эвмену не удалось добиться от Дракона откровенности в той мере, на которую он рассчитывал. Итту-Бел рассказал, что попал в рабство, когда персы жестоко подавили восстание его родного Сидона. Жители города сражались отважно, но были побеждены из-за предательства своего царя Теннеса, который поверил обещанию Артаксеркса Оха сохранить ему жизнь. Слова Ох не сдержал. Теннеса персы казнили, и вместе с ним перебили сорок тысяч сидонян, остальных обратив в рабство.

Свой род Итту-Бел назвать отказался, сказав, что после двенадцати лет рабства кичиться славными предками глупо. Тем не менее, Эвмен видел, что сидонянин получил прекрасное образование, а потому явно происходил из семьи знатной. Итту-Бел продемонстрировал кардийцу великолепное знание истории, он знал язык египтян, умел на нём читать, на память называл имена фараонов, такие, что язык сломаешь повторить. Причём помнил иногда не одно, а два и даже три имени, сообщив, что всего каждый владыка Двойной Короны имеет их пять. Эвмен безотлагательно предложил царю отправить финикийца вместе с Птолемеем. Александр согласился.

Итту-Бел стал ценнейшим помощником, но пока он сам же и предложил не рисковать и воспользоваться услугами хуррита, бывшего придворного Пиллии, владевшего пятью языками.

Расположились так, чтобы никто не чувствовал себя приниженным.

Александр заговорил первым. Он ещё раз обратил внимание наследника на то, что не желает войны, предложил признать право македонян на Киццувадну, но не успели Хуцция и Муваталли хоть как-то отреагировать на эту речь, резко переменил тему.

– Известно ли тебе, достойнейший Хуцция, о той войне, что развязала Страна Реки? Ты упоминал в титуле своего царственного отца, что он является повелителем земель до Каркемиша? Знаешь ли ты, кто теперь имеет полное право себя так называть?

Хуцция поджал губы.

– Да, нам это известно.

– Царь Тутмос, известный, как Менхеперра или на вашем языке Манабхарра, завоевал всю Страну Пурпура, но на этом не остановился. Его воины пошли на восток и одержали победы, достойные увековечения в поэмах.

Успехи Тутимосе, Тутмоса, от македонян не стал скрывать Тутии. Встретившись с Александром в начале лета, когда египетская армия достигла Евфрата (поход к тому времени длился уже полтора месяца), наместник во всех подробностях рассказал ему суть предприятия. Дабы произвести впечатление.

Преуспел. Александр ощутил укол ревности. Однако раздражение быстро прошло. Брошен вызов. Он будет принят. Кто помнил бы сейчас об Ахилле, не стой на пути его Гектор? Кто восхищался бы Алкидом Амфитриадом, если бы он не совершал то, что выше человеческих возможностей?

Но сейчас силы слишком неравны. Птолемей привёз из Египта рассказы об устройстве государства Тутмоса и его могуществе. Царь слушал его, мрачнея все больше. Противник слишком силен. Его царство многолюдно, невероятно богато. Сражаясь с ним, можно выиграть битву, но в войне не победить.

Ну что ж, для начала Александр построит такое царство, какое Египту не одолеть. Боги преподали урок:

"Вспомни, кто твой отец, Александр".

Филипп создал Македонию из грязи. Полуварварская страна, раздираемая на части соседями, ослабленная борьбой Аргеадов с линкестийскими князьями, стала его стараниями гегемоном в Элладе. Филипп был очень терпелив. Заливал уши нужных людей сладкими речами, будто мёдом, показывал кое-кому полновесный золотой статер, а для того, чтобы этих статеров было много, иной раз и брал в руки ксистон[18]18
  Ксистон – кавалерийское копье.


[Закрыть].

О политике отца Александру не раз и не два напомнил Парменион и впервые царь высокомерно не одёрнул старого полководца, не вспылил, выслушал внимательно. Лишь ближайшие друзья знали, чего это ему стоило. Он всегда был прям, как стрела, и зачастую осуждал отцовское коварство. Но именно отец, хитрый, как лиса, изворотливый двуязыкий одноглазый хромец из ничего создал армию, с которой Александр дошёл до Тира. Дошёл бы и до края Ойкумены, если бы не вмешательство богов...

Но ведь и Ахиллу боги не позволили взять Трою! А преуспел в том Одиссей. Хитроумный Одиссей.

Так кем следует стать? Идти напролом, уподобившись предку? Покрыть себя славой и умереть без пользы, не увидев победы? Или принять иную судьбу?

Долгие годы в изголовье постели царь хранил "Илиаду". Она была той богиней, за которой он следовал. Но она вела в никуда.

Он проклят, обречён скитаниям на краю света, без надежды вернуться. С горсткой соратников он вынужден бороться против невероятно сильных врагов, могущественных настолько, что меч против них не подмога. Но все же есть у него оружие, что способно одолеть их. Это оружие – разум.

Боги, сколько сходства... Неужели он всю жизнь ошибался, избрав жребий летящей звезды? Звезда оказалась падающей, а он не увидел иного огня, не столь яркого, но способного гореть всю долгую ночь. Ведь царь Итаки преодолел все препоны, победил всех врагов и его тоже помнят в веках, слагают песни. И кто? Все тот же великий слепец!

Так разве меньше славы обрёл Одиссей? Да, о нём помнят не как о величайшем воине, хотя немало подвигов он совершил под стенами Трои. И все же его слава бессмертна. И стоит в одном ряду со славой Ахилла.

"Значит вот таков мой жребий... Что же, пусть будет так".

Тутмос бряцает оружием, а мы поступим иначе.

– Известно ли твоему народу, достойнейший Хуцция, поговорка: "Враг моего врага..."

– "...мой друг", – закончил наследник.

Он наклонился вперёд, слушая Александра очень внимательно.

– Ты предлагаешь нам союз против мицри, царь Алекшандуш? Ты собираешься объявить им войну?

– Нет, – качнул головой Александо, – воевать с ними я не собираюсь. Но вы сами видите, как далеко уже зашёл Тутмос.

– Манабхарра воюет с Митанни, – заметил Муваталли, – они давние враги Страны Реки.

– Воюет и побеждает, – согласился царь, – а кто будет следующим?

– Шанкара, – пожал плечами Первый Страж.

– Вавилон, – подсказал царю Итту-Бел.

– Возможно, в течение нескольких лет Тутмос возьмёт и Вавилон. А потом?

– Муваталли, наш царственный гость прав, – сказал Хуцция, – мицри все больше наращивают своё могущество. Я не вижу причин, почему бы они отказались от завоеваний, раз одерживают победы.

На "гостя" Александр не обиделся. Пусть шатёр его, но земля, на которой он стоит, принадлежит хеттам.

– Я предлагаю вам оборонительный союз, симмахию, – сказал Александр, – пусть великий царь хатти признает царство Киццувадну не данником, а равноправным союзником. Пусть не оказывает более помощи свергнутому Пиллие, но признает меня законным властителем Киццувадны.

Он понизил голос

– А поскольку Киццувадна встанет на пути Тутмоса, считаю справедливым, если хатти окажут мне некоторую помощь.

– Какую? – спросил Хуцция.

– И ты, царь, ещё ничего не сказал о величине возмещения, которое желаешь получить, – добавил Муваталли.

– Я хочу получить две тысячи лошадей.

Хетты переглянулись.

– Не высока ли цена? – усмехнулся Александр.

– Не высока. – подумав, ответил Хуцция, – однако без дозволения отца моего я не могу заплатить сей выкуп. Пусть пленённые тобой воины останутся до поры в заложниках, мы же надеемся, что ты не причинишь им зла.

– В том нет необходимости, – ответил царь, – я отпущу всех ваших людей немедленно, полагаясь на честность хатти, о которой много наслышан. И не будем говорить о выкупе. Пусть будет объявлено, что эти две тысячи лошадей передаются мне по доброй воле, как союзнику. Я же надеюсь, что мы установим тесные дружеские связи между нашими царствами и обязуюсь освободить от пошлин всех купцов хатти, что будут ездить через Киццувадну.

Эвмен составил договор на эллинском, а хуррит-переводчик на хеттском языке. Хуцция ознакомился с ним, протянул папирус Муваталли. Взглянул на Александра.

– Ты поистине наиблагороднейший муж, Алекшандуш из Аххиявы.

Когда хетты покинули шатёр, Хуцция повторил эти слова, добавив к ним:

– Это великий день, Муваталли, великое приобретение – такой союзник.

Первый Страж скептически хмыкнул:

– Я смотрю, он очаровал тебя? Позволил нам сохранить лицо... – и добавил совсем негромко, – не вышло бы так, что мы поставили козла охранителем огорода...

Глядя в спину удаляющимся хеттам, Эвмен прошептал:

– Бойтесь данайцев, даже дары приносящих...

– Ты не прав, – сказал Александр, – я действительно намерен жить с ними в мире. Наш враг – Тутмос. Сейчас он намного сильнее нас, потому нам необходимы друзья.

Александр не блефовал, димахи Кратера действительно вышли в тыл колонны хеттов и, застав на привале три сотни воинов, немного отставших от своих, пленили их. Теримаху удалось обойтись без кровопролития, за что царь в очередной раз отличил его, наградив дорогой золотой чашей, взятой в Библе.

Царь сдержал обещание и опустил всех пленных. Войско двинулось в обратный путь, и вскоре рыжий обнял жену.

– Ну чего ревёшь-то, дурочка? – приговаривал он, поглаживая её живот, – я же говорил, все обойдётся. Я везучий!

Цитанта, выслушав сына и Первого Стража, преисполнился благодушия и удовлетворения. Гора с плеч свалилась. Он повелел подданным радоваться. А на Пиллию в Хаттусе теперь смотрели очень косо.

Хетты славились, как мастера составления всевозможных договоров и совсем скоро на больших серебряных досках была отчеканена надпись:

"Смотри! Я, Цитанта, сын Тахурваили, правитель хатти, вместе с Алекшандушем, великим властителем Аххиявы, Киццувадны и Алаши, пребываю в мире добром и в братстве добром. Да будут дети детей правителя хатти в братстве и мире с детьми детей Алекшандуша. И не случится вражды между ними вековечно..."

2. Тайны Ипет-Сут[19]19
  Ипет-Сут – храмовый комплекс в Карнаке, занимающий около 48 гектаров. По сей день самый крупный храм в мире.


[Закрыть]

Уасит

Малый зал совещаний Дома Маат скорее походил на потайную комнату, да и показался бы таковой чужеземцам, привыкшим к простору и торжественности присутственных мест высокородных сановников. Однако именно здесь решались такие вопросы, коим было суждено откликнуться через сотню, а то и не одну лет. Здесь решались судьбы царств.

Далеко на западе Атум-Ра клонился к горизонту. Мерит-Ра любила закаты. Говорила, что кровавая медь светила и тишина, как ни что иное, способствует трезвости мысли. Вот и сейчас, измученная непонятным беспокойством, она смотрела в окно, надеясь, что испытанное средство поможет.

"Закат приносит покой..." – вспомнились слова Ипи, сказанные так давно... Давно...

Не прикрывая глаз, Мерит смотрела на расплывающегося в вечернем мареве Старика-Атума. Она не видела его. Перед глазами иное... Память брата, неотделимая от её собственной. Общая память...

Было? Не было?

Он шагнул к ней из заката, Ири-Херу, Хранитель Вечности[20]20
  Гор (Хор, Херу) – Нетеру-Воин, покровитель фараона и хранитель государства. Ири-Херу – досл. Хранитель Гор. По вере египтян Нетеру – не боги, а проявления Абсолюта, обладающие собственным разумом. Нетеру высшего порядка, как та же Маат – неотъемлемые составляющие Абсолюта. Гор изображался в образе человека с головой сокола.


[Закрыть]. На голове его шлем в виде головы сокола, в руке Коса-Сокрушающая-Тварей-Дуата.

"Долго я ждала этой встречи, Избранник".

Это её собственный голос? Да.

"Мерит?"

Хранитель снял шлем, и она увидела его лицо. Лицо брата.

"Мерит?" – повторил свой вопрос Ипи Ранефер.

Он шагнул к ней и замер. Она знала, что он видит перед собой вовсе не свою сестру – лёгкое и прозрачное льняное одеяние искрилось синевой, в волосах, стянутых обручем синего золота, колыхалось от вечернего ветра Перо Истины.

"Прекраснейшая Владычица Истин! – Ипи пал на колени пред Величайшей, – кто бы я ни был, Ипи Ранефер, или Отверзающий Врата Те-Мери, пусть они откроются для меня, пропусти меня домой, ибо я прошёл двенадцать часов!"

"Странник! – Владычица Истин приподняла его лицо и заглянула в глаза, – назначенное ещё не свершилось! Обернись и увидь Отражение!"

Он повернулся к западному горизонту. Лёгкая ладонь Величайшей легла на его плечо. За спиною Ипи стояла Мерит-Ра.

"Ты видишь то, что ты видишь – Тень Мою и Отражение Моё, ибо Избрание слишком тяжёлая ноша, но знай же, что Я всегда буду с тобой! Теперь вы – Дважды Посвящённые. Иди же к сестре и верши Назначенное, ибо отныне ты тот, кто ты есть!"

"Да славится в Вечности Маат Нефер-Неферу Владычица Двух Истин, Дарующая и Отнимающая!"

Мерит-Ра показалось, что Ипи (или не Ипи) обратился не только к Маат Нефер-Неферу, но и к ней самой. Единственной. Желанной. Возлюбленной. Понимающей с полумысли...

Она вспомнила строки, сочинённые неким писцом, что сравнил их любовь с той, что содрогнула сердца Величайшей и Хранителя Вечности. Слишком много в этих строках было сказано истины. Той, что сам писец даже и не осознавал. О Них. О них...

Их судьбой должен был стать путь рука об руку, от начала и до конца, дабы передать в чистоте Древнюю Кровь Сома[21]21
  Сом – прозвище первого фараона, объединителя Египта. На языке ремту «Нар-Мер» дословно переводится, как «Сом разящий» – древнеегипетское название вымершего электрического сома. Хор Нармер (в научной литературе часто – Хор Сом) – царская титулатура, содержащая т.н. «Хорово» имя.


[Закрыть] тем, кто придёт следом. Но нет судьбы, которую бы не могли изменить люди. Их разлучили. Самозванка Хатшепсут пожелала сделать Мерит-Ра супругой наследника, отвергнув Анхнофрет, уже нареченную ему в жены.

Но судьба отозвалась жестокой насмешкой – Анхнофрет и Тутимосе всё равно вместе. Как и Ипи с Мерит-Ра. Вопреки всему.

Анхнофрет могла стать Царственной. Стала подругой.

"Делящей ложе..." – боязливый шёпот простолюдинов.

Да, именно так. Стоит ли людям, облачённым величайшей властью и могуществом, обращать внимание на сплетни и пересуды? Пусть шепчут.

Четыре счастливых человека. Четыре несчастных...

Где-то там, далеко-далеко в вечности, прозвучали слова, вырвавшиеся из самого тёмного уголка памяти:

"Мы пришли, чтобы творить Неизбежность, а не противиться ей. Сын Тутимосе родится здоровым и сильным. Его рука будет столь же тверда и сильна, как у его отца, пробивающего стрелой бронзовый лист. И глаз его будет столь же меток, как у его матери и её брата, мы с тобою сами научим его этому таинству. Поверь моим словам, Мерит, я не почувствую боли".

Поистине, сегодня вечер памяти. Самой страшной памяти.

В тот день, когда прозвучали эти слова, когда впервые пришло жуткое Откровение, много лет назад, она лишь сжала веки с усилием, ничего не ответив брату, покорившись его мужественному спокойствию, слушая его негромкий, но исполненный твёрдости и внутренней силы голос:

"Наша жизнь будет прекрасной и великой. Много дальних стран мы увидим, многих врагов сокрушит наш меч, много храмов выстроят в нашу честь..."

Да, мы взойдём на вершину мира. Но там очень холодно, Ипи... И ты не увидишь вод Разлива, сорокового со дня твоего рождения... Сильная молодая рука того, кто выйдет из чрева Мерит-Ра, отпустит тетиву длинного составного лука и Ранефер падёт замертво, заплатив высшую цену за Избрание.

Тот, кто выйдет...

Он уже родился, ему восемь лет и он первый среди сверстников в искусстве лучника. Наследник Аменхотп.

Восемь лет они прожили под гнётом обречённости, не пытаясь бороться с судьбой.

"Пророчества часто сбывались именно потому, что их пытались избежать".

В одночасье все изменилось. Синее стекло вечности, отделявшее их жизнь от тёмной бездны, покрылось змеящимися трещинами и разлетелось на мириад осколков. А там, за ним, не было никакой бездны. Не было тьмы, идущей с востока. Лишь спокойная река, затянутая туманом...

Они слишком часто смотрели в чашу. Свыклись с предопределённостью. И даже сломав её оковы, Мерит долго не решалась отбросить их прочь.

Теперь, глядя в воду и золото, они не видели там ничего. Совсем ничего. Владычица Истин освободила их. Нет судьбы.

Тот, кто должен был ждать своего часа тысячу лет, пришёл нежданно. Явился, изменив мир до неузнаваемости. И в душу Мерит-Ра проник страх неизвестности. Кто он? Зачем он?

Александр подарил им земли Ре-Тенну, Джахи и Яхмада. Тот путь, что они рассчитывали пройти за годы, оказался преодолён одним прыжком. Мерит улыбнулась, вспомнив, как Энил с торжественной загадочностью пытался поведать им "великую тайну взятия Каркемиша", не зная, что план сей был составлен ещё при жизни Самозванки.

В речи посланника было нечто такое, что поразило Мерит до глубины души. Она ценила силу, отвагу и мудрость высокородных сынов Нахарина. Ценила благородство хатти, пусть и видела в нём двойное дно. Но Птолемей... Пусть между ними тысяча лет, но он из её мира. Они иные, нежели ремту, совсем иные, но не менее достойный народ.

Он сразу же согласился на предложение Верховного Хранителя обменяться мудростью, учиться друг у друга. И Александр живо поддержал сие начинание. Уже к осени в Уасит прибыло несколько эллинов. Скульпторы Лисипп и Филон, живописцы, поэты, механики, всего числом десять человек. Эллины звали таких людей "возлюбившими мудрость", философами, и Мерит, встретившись с ними, до глубины души была поражена остротой их ума и жаждой знаний. Прежде подобное ремту открывали лишь в себе.

Прошла зима и весной несколько Посвящённых Тути, Амена, Маат, лучших писцов – стихотворцев и сказителей, корабелов и молодых архитекторов, учеников Сенмута, отправились в Киццувадну, где Александр начал строительство города.

Менхеперра очень заинтересовался идеей проведения состязаний мужей. Дошло до горячего спора, какие виды воинского искусства представить на них. Воистину, Маат Нефер-Неферу не ошибается никогда! Даже в том, что смертные могут счесть мелочами.

Раз в четыре года в последние дни лета эллины устраивали Пифийские Игры, в честь своего солнечного бога Аполлона. Именно их решил провести Александр. Выбор был сделан не случайно, царь надеялся, что состязания в честь Ра привлечёт внимание жителей Та-Кем больше, нежели Игры в честь Громовержца, проводимые в Олимпии, хотя те окружались куда большим почётом. По сути, он слил два празднества в одно. Всё равно ни Дельф, ни Олимпии здесь нет. Местом устроения царь избрал город Сарамину[22]22
  Саламин, один из важнейших городов Кипра, в то время уже существовал. Расположен на восточном побережье острова.


[Закрыть] на острове Алаши.

Кое-кто из эллинов возроптал, высказал недовольство разрешением участия в Играх варварам (собственно, разрешили не всем, а только египтянам). Кто-то сдуру ляпнул, что "даже из македонян лишь цари допускались к Играм, да и то потому, что ведут род от Геракла". Царь немедленно вспылил:

– Мой предок, Александр, оказал Элладе помощь, неоднократно рассказав о планах персов, когда те прищемили вам хвост! И вы прозвали его "Другом эллинов"! Но стоило ему явиться в Олимпию, вы подняли лай: "Гоните прочь немытого варвара!" Как он унижался перед вами, доказывая своё родство с древними аргосскими царями! И вы опять натянули маску высокомерия, спесивые ублюдки?!

Царя еле успокоили. Одного из болтунов прикончили для устрашения других.

Ранефер настоял на том, чтобы провести на Играх состязание лучников, чего ни в Олимпии, ни в Дельфах прежде не устраивалось. Птолемей согласился. В конце концов, почему нет, раз покровителем новых Игр назначили Аполлона. Сребролукий Феб, как-никак...

Узнав об этом, царь лишь усмехнулся и заявил:

– Пускай. Критяне перестанут заноситься. Глядишь, поучатся.

– Думаешь, наших побьют? – спросил Гефестион.

– Спроси Лагида, он тебе расскажет про Пепельную Пустошь, – ответил царь и добавил с усмешкой, – лишь бы на скачки не притащили свои "триеры-тетриппы".

Птолемей как-то странно хрюкнул и закашлялся.

Предполагалось устроение состязаний не только атлетов, но и музыкантов, философов. Как и там, в Дельфах, в Олимпии. До начала празднеств оставалось уже недолго.

Всё-таки, какая отличная идея, померяться силами без кровопролития.

Тутимосе – полководец и воин, но Мерит-Ра и её брат, предпочитали победы бескровные. Разумеется, бескровные для ремту. И вот, год назад, после возвращения Величайшего из похода в Страну Пурпура, где он принимал покорность фенех, обиженных Александром, состоялся между царственными родственниками серьёзный разговор.

Что делать с эллинами?

Брат и супруг долго бодались, как два упрямых барана, не желая уступать. Один убеждал, что договор о мире уже заключён, посол уехал, все довольны и после драки кулаками не машут. Другой вслух размышлял, как бы спровоцировать чужеземцев на то, чтобы договор нарушить, после чего наложить на тетиву стрелу справедливого возмездия. Тем самым он косвенно высказал своё неодобрение некоторыми уступками чужакам, на которые пошёл Ипи.

Наконец, они устали спорить и посмотрели на Мерит, доселе хранившую молчание.

– Мы не должны воевать с эллинами, – сказала она, – не следует отказываться от дружбы. Пусть все договорённости останутся в силе.

Менхеперра недовольно фыркнул.

– Но я разделяю твои опасения, Тутимосе, – добавила Мерит, – они представляют угрозу, которой мы не можем пренебречь.

– Что ты предлагаешь? – спросил Ранефер.

– Александр идёт на север. Ему не миновать встречи с хатти. Мы должны помочь им заключить друг друга в объятья.

– И чтобы подольше не отрывались, – подхватил Ранефер.

Тутимосе некоторое время непонимающе переводил взгляд с Мерит на Ипи и обратно. Побратим подмигнул ему.

– Руки на горло? – догадался фараон.

– Да, – кивнул Ипи, – а кто окажется слабее, тому мы немножко поможем.

– Чтобы они совершенно истощили друг друга, – понимающе кивнул Тутимосе и откинулся на спинку кресла, – хорошая мысль. Я бы поставил на Цитанту.

– Просто ты не видел, как сражаются эллины, – возразил Ипи.

– Зато я видел, как они грабят города, – сквозь зубы проговорил фараон, посмотрев куда-то вдаль, поверх головы Ранефера

– Я тоже не видела воинства Александра, – сказала Мерит, – но земля хатти очень велика. Там много городов. Эллинов мало, они растворятся в чужой стране без следа. Даже одерживая победы, им не покорить хатти.

– Вот именно, – сказал Тутимосе, – не верю я, что эллины способны вести войну на истощение. Постараются решить дело одним ударом. Я готов допустить, что они смогут дойти до Хаттусы, даже взять её, но победителями им не бывать. Крокодилу не утащить под воду слона. Ипи, ты сказал – "немножко поможем", но чтобы они сражались подольше, помогать придётся не немножко и уж точно не одним только золотом. А зачем нам проливать кровь наших воинов ради призрачной цели? Да пусть Цитанта их быстро прихлопнет, нам-то что за печаль?

– Тот, кто победит в этой борьбе, решит, что имеет достаточно сил и для противостояния с нами, – ответила вместо брата Мерит-Ра, – посему победителя быть не должно. Вернее, он не должен появиться быстро.

– Есть ещё кое-что, о чём ты не подумал, Величайший, – Ранефер щёлкнул пальцами, подбросив серебряную монету. Покрутившись, она шлёпнулась в раскрытую ладонь Верховного Хранителя.

– Не забыл об этом? Эллины могут обогатить нас.

– Обогатить? Эти нищие, которые норовят отобрать у фенех последнюю рубаху, не чураясь грязного тряпья?

– Обогатить не золотом или серебром, – сказал Ранефер.

– Они обладают знанием, нам неизвестным, – добавила Мерит.

– И потому во всех городах фенех в первую очередь угоняют в рабство мастеров, – скептически хмыкнул фараон.