Текст книги "Неугасимый огонь (СИ)"
Автор книги: Евгений Токтаев
Соавторы: Андрей Шитяков
Жанр:
Альтернативная история
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)
Дабы произвести впечатление, от Лагида не скрыли, как восемь лет назад совсем юный Ранефер, побратим ещё не фараона, а всего лишь наследника Тутимосе, подложными письмами и подкупом царька города Алалаха вызвал войну митанни и хатти. При этом ещё и города Ашшура вцепились Нахарину в брюхо. Птолемею было над чем призадуматься.
Обстановка в приёмном зале была весьма скромной. Троны Хранителя и его царственной сестры не были даже позолочены. Недавний враг приветствовал Лагида лёгким поклоном и доброжелательной улыбкой. Облачение Ранефера, доходившее едва до колен, было украшено золотой пекторалью с ярко-синим изображением богини, простёршей широкие крылья. В правой руке Верховный Хранитель держал скипетр, высотой едва ли не в собственный рост. Наполовину убранный в золотую трубку, тот сверкал синим навершием, изображающим полураспустившийся бутон цветка. Какого именно – Лагид не понял.
Более всего Птолемея поразила царственная сестра сановника. Льняная ткань, покрывавшая её тело, полупрозрачная, скорее подчёркивала, нежели скрывала его красоту и изящество. Небольшие груди, явственно различимые сквозь лен, частично укрывала пектораль, неотличимая от украшения Верховного Хранителя, и, видимо, являвшая неотъемлемой частью церемониала. Голову её Правительницы венчала странная корона, напоминавшая чешуйчатые доспехи. Сделанные из золота и драгоценных камней, они играли бликами в свете солнца, лучи которого свободно проникали в широкий оконный проем.
Брат и сестра сильно походили друг на друга. Цветом волос, тёмных, но далеко не чёрных, узостью лиц и удивительными синими, не голубыми, а именно синими глазами. Птолемей залюбовался совершенным лицом царицы, однако, стоило ей повернуться к брату, обсуждая что-то на своём языке, ощутил лёгкий укол разочарования. Нос не был прямым, продолжающим линию лба. На уровне глаз обнаружилась обычная для варваров впадинка. А вот небольшая горбинка, как раз ничуть его не портила. Иная непривычная красота. Но не менее совершенная.
Птолемей перевёл взгляд на Верховного Хранителя и отметил, как напряглось его лицо. Глаза превратились в щёлки, меж бровями пролегла глубокая складка. Лагид вздрогнул, словно наяву увидев тростниковое древко стрелы, торчащее из своего сердца и улыбающееся лицо Ранефера, опускающего оружие. В его глазах плескалось бело-синее пламя. Это была не только ревность... Неужели "пурпурные", множество которых допрошено в Тире о владыках Египта, не сочиняли сказки, когда говорили, что этот человек способен читать и внушать мысли, а один взгляд его может оправить к Перевозчику?
Птолемей снова посмотрел на холодно-прекрасное лицо Мерит-Ра. Теперь он не сомневался рассказам о них. Финикийцы говорили, что союз брата с сестрою для высокородных египтян нормален, тогда как мужеложство и рыночный обман (кто о чём, а финикиец о торговле) считаются смертным грехом, наравне с убийством. К тому же царь Шинбаал говорил, что когда-то Мерит и Ипи были супругами по закону, но правительница Хат-Шепсут, мачеха наследника Тутимосе, решила укрепить свой трон Древней Кровью. Их разлучили, а Мерит была отдана замуж за будущего фараона.
Лагид невольно сравнил её стройную, словно выточенную из камня фигуру, с другой, столь же совершенной. Той, которая навсегда осталась там, на недостижимом теперь берегу реки вечности... Дразнящая память немедленно подсунула образ танцующей полуобнажённой женщины, невысокой и меднокожей, с чёрными волосами, заплетёнными по варварскому обычаю в две тугих косы. Он видел прибой звёздного моря, разбивающийся о её босые ступни.
"Так ты – та самая Таис, про которую говорят, будто ночь с ней стоит таланта?"
Снисходительная улыбка растаяла в ночи, где-то над головой забили могучие крылья. Птолемей заворожённо смотрел на парящее в воздухе невесомое белое пёрышко. Как тогда, в ту грозовую ночь, когда он лежал в невозможно роскошной постели в окружении целой толпы людей, большей частью незнакомых. Он чувствовал себя совершенно обессиленным, проваливающимся в бездну, что-то говорил, удивляясь слабости голоса, а люди внимали. Некоторые утирали слезы. А на краю постели сидела стройная прекрасная женщина с ослепительно синими, неземными глазами. Мерит-Ра...
Мимолётный морок растаял.
Он повёл себя недостойно, бесцеремонно разглядывая царственную Мерит и ему безо всяких слов и жестов указали на место. Что ж, справедливо. Судя по умиротворённому лицу Ранефера, гнев его быстро прошёл. И он ждёт. В обычаях Та-Кем: первое слово – посланнику.
Переговоры вышли нелёгкими. Птолемей принёс извинения за "неумышленное" разорение Тира, и заявил, что взамен Александр не станет требовать возвращения флота Энила.
Ранефер, усмехнувшись, напомнил Лагиду, что флот Энила является военной добычей, и Александр не может дать Величайшему то, что тому и так принадлежит.
Птолемей поинтересовался, какое возмещение желает фараон.
Ипи потребовал вернуть всех ремесленников, силой угнанных из Тира. Лагид, глазом не моргнув, сказал Верховному Хранителю, что готов обменять их на пленных фракийцев и захваченный обоз. Ранефер согласился и добавил, что правильно будет менять трёх мастеров за одного воина. Сие требование он подкрепил рассказом, как египтяне побили македонян на Пепельной пустоши.
Птолемей совершенно спокойно ответил, что в плен попались бойцы совершенно негодные, от которых в бою было мало проку, потому предлагаемый размен неприемлем. Он напомнил Ранеферу, как македоняне побили египтян на Пепельной пустоши и высказал уверенность, что менять нужно одного мастера на троих воинов.
Ранефер рассмеялся и пригрозил, что пленных не вернёт. Лагид не расстроился, попросил лишь выдать урну с прахом Гелланика. Здесь Верховный Хранитель не стал торговаться и ответил, что урну посол получит безо всяких условий.
Насчёт пленных все же столковались на том, что вместо выдачи мастеров египтянам откроют тайну дешёвой выплавки железа, известную кузнецам, сопровождающим войско Александра. Птолемей не знал истинной значимости сего секрета для страны Реки, и, хотя чувствовал, что малоценное требовать не станут, согласился. Ремесленники были нужны Александру. Дополнительно посол пообещал, что с теми будут обращаться не как с рабами и отпустят на свободу через два года, заплатив за труды.
"Через год", – потребовал Ипи.
Птолемей не стал спорить. За год может произойти многое.
Далее перешли к главному. Ранефер потребовал, чтобы войско Александра покинуло земли фенех. Птолемей согласился, но когда Верховный Хранитель намекнул, что македонянам нежелательно заглядываться на остров Алаши, Лагид посоветовал ему проверить, не затупился ли его хопеш. За Кипр Александр будет драться.
Ипи подумал, что кошка, загнанная собакой в угол, оставит её без глаз и вообще без морды, даже если та втрое крупнее. Хорошо, Величайший не будет против, если Александр подомнёт под себя города хатти на Алаши, но ему стоит воздержаться от враждебный действий в отношении порта Пер-Маат.
Обсудили ещё многое. Без удовлетворения осталось требование Ранефера об участии македонского войска в войне против врагов Священной Земли. Птолемей не имел полномочий давать такие обещания.
В конце концов, стороны договорились разделить сферы влияния по Исскому заливу и Аманскому хребту.
"Пусть схватятся с Куццувадной и хатти", – подумал Ранефер, – "поглядим, как это у них получится. Когда два льва дерутся, сын Себека наблюдает, таясь в водах Хапи. Одни глаза видны, но к броску – готов".
За год действительно произошло многое. Александр слово сдержал и отпустил финикийских мастеров, пленённых в Тире. О тех, что македоняне захватили в Сидоне, Библе и Угарите, речи в договоре не было. Целая армия рабов продолжала возводить Александрию и морскую крепость, которую посвятили Посейдону и назвали Пелагий[14]14
Пелагий (греч.) – морской. Эпитет Посейдона.
[Закрыть].
С попавшими в плен военачальниками Пиллии, Александр обошёлся милостиво, особенно с теми, кто сдался сам. Сложившие оружие воинства принял на службу, сформировал из них несколько отрядов аконтистов, вооружённых дротиками, численностью около трёх тысяч человек и отдал под начало гетайру Лаомедонту, брат которого Эригий командовал эллинской союзной конницей. Назвали их, не мудрствуя, "киликийцами".
Знатных воинов Пиллии, сражавшихся в бронзовой чешуе, разоружили. Их доспехи Александр решил выдать декадархам[15]15
Декадарх – начальник «ряда», подразделения фаланги. При Филиппе II «ряд» состоял из десяти человек (отсюда название), при Александре – из шестнадцати.
[Закрыть] «городских гетайров», которыми командовал Кен, сын Полемократа. Это были отборные воины и в бою занимали почётное правое крыло фаланги. Декадархи стояли в строю первыми, а царь прекрасно помнил, какой урон нанесли фаланге стрелы египтян.
Чешуя "киликийцев", как все пришельцы называли местных, зачастую не утруждая себя коверканием языка, была длиннее бронзовых панцирей "пеших друзей", к ней необходимо было привыкать. И привыкали. Кен устраивал учения едва ли не ежедневно, гоняя фалангу до седьмого пота, дабы не размякла в праздности, когда все боевые действия прекратились.
На Оронте македонянам досталось четыреста колесниц, восемьсот лошадей. Двести упряжек с воинами из местных Александр решил оставить. Просто, чтобы были. О том, как вести бой на колесницах, эллины и македоняне почти не имели понятия (хотя египтяне произвели на них впечатление), относились с предубеждением. Потому их включили в состав самой малозначительной части конницы – придали под начало Андромаха, командира легковооружённых наёмников.
Четыреста лошадей, которые тянули остальные захваченные колесницы, Александр использовал для создания нового, невиданного прежде воинства – он посадил на них гипаспистов. Отобрали тех, кто хорошо ездил верхом. Однако эти воины, названные димахами, должны были сражаться в пешем строю, лошади им полагались для более быстрого передвижения. Царь создал две гиппархии димахов, командовать одной из которых поставили свежеиспечённого лохага Теримаха.
Местные лошадки ростом уступали пришедшим из другого мира, особенно "фессалийцам". Александр выяснил, что высоко ценится порода, которую разводят хетты. Это его не удивило, недаром Каппадокия называлась "Страной прекрасных лошадей". Но на них практически не ездили верхом, лишь в единичных исключительных случаях. Хурриты и хетты, населявшие Киццувадну, не переставали удивляться конному искусству пришельцев.
А те, в свою очередь особенно озаботились оружием, от которого в битве на Пепельной пустоши понесли наибольший урон – луками. Роль стрелков в войске Александра исполняли критяне, причём было их не так уж много. Захваченные луки египтян были тщательно изучены. В распоряжении Александра было много персидских луков, добытых при Иссе и ранее. Они, как и египетские, превосходили те, которыми пользовались критяне. Новый начальник стрелков, Омбрион[16]16
Кстати, в реальной истории Омбрион был назначен начальником стрелков, когда Александр находился в Египте.
[Закрыть] (предыдущий был ранен в мимолётной стычке с финикийцами недалеко от Библа и вскоре умер) заявил, что вооружить большое количество людей этими луками можно, но вот быстро обучить их не выйдет. Критяне учатся владеть луком с детства, потому и славятся, как отличные стрелки, далеко за пределами острова. Если кому и уступают, так это персам и, вероятно, скифам. Теперь вот выяснилось, что ещё и египтянам. Но намного превосходят другие народы, включая остальных эллинов и македонян.
– Старайся, – кратко ответил царь.
Он с головой погрузился не только в перевооружение, пополнение и реформирование армии, но хватался за каждое дело по обустройству нового царства. С местными хурритами вскоре установились ровные взаимоотношения. Тем, по сути, было всё равно, кому платить дань – хатти или макандуша. Лишь бы пришельцы не попирали законы, царившие здесь прежде. А законы в Киццувадне, принесённые, как выяснилось, хеттами, оказались весьма человеколюбивы. Что немало удивило эллинов, которые зачастую представляли варваров кровожадными дикарями,
Почти не применялась смертная казнь. Возмездие не ставилось во главу угла. Там находилось возмещение ущерба. Убийство не считалось самым тяжким преступлением. Таковыми признавали изнасилование и скотоложство. Касательно первого, царь немало порадовался своевременности своего приказа не бесчестить женщин.
Если кто искалечит раба – платит серебром. Если кто украдёт вола – уличённый, отдаст десять волов. Если свободного уличат в колдовстве и порче, пусть заплатит серебром, если же поймают на этом раба – пусть умертвят его. Если свободный убьёт свободного – пусть отдаст в семью покойного четырёх человек из своей семьи.
Александр разделил суды. Хурритам и хеттам позволил вершить правосудие по-своему, эллинам – как привыкли. Однако при конфликтах пришельцев с местными придерживался их обычаев брать возмещение серебром, а не кровью.
Подобные открытия возбуждали в Александре все больший интерес к северному соседу. Царю рассказывали, что землями хатти правят цари, известные своей справедливостью. Что хатти поклоняются тысяче богов, но своих собственных не превозносят над чужими, позволяя всякому подчинённому им племени верить, во что вздумается. Что царство хатти обширно и они очень сильны.
Последнее Александру не терпелось проверить и потому, едва дни пошли на убыль, он начал подготовку к походу на север.
– Ты хочешь воевать с хатти, царь? – спросил Александра Паддатиша, бывший сановник Пиллии, старик с величественной осанкой, – хочешь покорить Хаттусу? За Вратами Тешуба тебя встретит совсем иной народ, нежели здесь. Встретит, как завоевателя.
Старик говорил через переводчика, в которых теперь не было недостатка. За год многие финикийцы, оказавшиеся в прошлом вместе с армией, освоились в "старом" наречии хананеев, в языке хурритов и хеттов. Даже сам Александр уже мог произнести несколько десятков фраз на этих языках.
– Я тоже считаю, что преждевременно идти на них, – согласился Пердикка, сын Оронта, – мы слишком мало о них знаем.
– И не узнаем, просиживая на заднице, – ответил царь.
– Но можно ведь послать посольство, – возразил Полиперхонт, князь Тимфеи, старейший из военачальников, прибывший к войску с пополнениями вскоре после Исса.
– Что ты скажешь, Лагид? – повернулся царь к Птолемею.
Тот обвёл взглядом всех присутствующих на совете, задержался на Эвмене. Тот молча кивнул.
– Когда Ранефер говорил о том, что Египет не имеет интересов к северу от Оронта, он улыбался, – сказал Птолемей.
– Ну и что? – спросил Мелеагр.
– Он, вообще-то, вёл себя очень доброжелательно, но лицо его при этом оставалось спокойным. Не выражало чувств, сверх необходимой демонстрации радушия. А тут улыбался.
– Ему было не всё равно, что ты будешь делать на севере, царь, – подсказал Эвмен, скорее для остальных военачальников, нежели Александра, который ещё год назад, сразу по возвращении Птолемея, расспросил его о посольстве очень подробно, не упуская ни одной мельчайшей детали.
– Скажи, почтенный Паддатиша, – спросил Александр, – в каких отношениях хетты состоят с властителями Страны Реки?
– Не друзья, – ответил старик.
Это тоже не было ни для кого открытием. Царь лишь напоминал собравшимся то, что они знали и прежде, но не слишком придавали тому значения.
– Кто-то хочет загребать жар чужими руками, – усмехнулся Гефестион, глядя в пустой кубок, который вертел в руках.
– Тогда тем более, война вредна, – заявил Пердикка.
– Вредна война по их правилам, – сказал царь, посмотрел на Кратера, и спросил, – этот тысячник Пиллии, который пытался прорваться к Тархунтассе... Как его звать? Талза? Он ведь отступил на север?
– Да, – ответил за Кратера Гефестион.
– Уйдёт в Каппадокию, – добавил Кратер, – обвёл, собака, Аристона вокруг пальца.
– Это хорошо, – сказал Александр.
– Хорошо? – удивился Кратер.
– Ты думал, я разгневаюсь? Аристон, конечно, заслужил выговор, что упустил Талзу, но, тем самым, он создал прекрасную возможность...
Александр замолчал на полуслове.
– Теперь мы можем пойти в Каппадокию не для нападения на хеттов, а в погоне за Талзой, – сказал Эвмен.
Александр удовлетворённо откинулся на спинку резного кресла. Птолемей усмехнулся. Кратер почесал бритый подбородок. Царь скосил глаза на него.
– Ты и пойдёшь. Но много воинов тебе не дам. Возьмёшь димахов и одрисов Ситалка. Не всех, трёх тысяч тебе хватит. Ещё того же Аристона возьмёшь.
– Этого хватит, чтобы уделать Талзу, но если мы встретим большое хеттское войско, нас смешают с дерьмом, – мрачно заявил Кратер.
– Посмотрим, – улыбнулся царь.
Запела труба. Из соседней палатки с кряхтением вылез Тидей. Потянулся. Вздохнул.
– Вся жопа, как доска... Что отдыхал, что не отдыхал...
– Сам виноват, – фыркнул Теримах, – оставался бы в пехоте.
Несмотря на то, что воевать ему предписывалось пешим, рыжий числил себя исключительно в коннице, чем гордился до невозможности. Всадники приходили в войско со своим снаряжением и лошадью, на что у него никогда не хватило бы денег, а тут все царское.
– Я с вами хотел... – снова вздохнул милетянин.
– Тогда не ной. По коням, парни.
Димахи сворачивали палатки, грузили их на вьючных лошадей. Подъехал Аристон, командир всадников из фракийского племени пеонов. Сам он приходился родным братом князю пеонов Патраосу, оставшемуся на родине. Держался фракиец царственно, высокомерно.
– Долго копаешься, рыжий.
– Как ты с тем сбежавшим варваром? – огрызнулся Теримах.
Аристон сплюнул, ударил пятками коня и убрался. За ним из лагеря вытягивались его люди – девять сотен легковооружённых всадников, "бегунов".
Поторапливались и пешие фракийцы, которыми командовал князь одрисов Ситалк.
– Зря царь опять отправил с нами этих варваров, – вздохнул Полидор.
– Судя по их числу, это он нас с ними отправил, а не наоборот, – философски заметил Теримах.
– Аристон, две илы в дозор, – скомандовал Кратер, восседавший на буланом "фессалийце".
Поднимающееся солнце ещё только-только оторвало свой ослепительный диск от края гор, а македонская колонна (хотя, по справедливости, в большей степени фракийская) уже была на марше. Она змеёй вилась по дороге между каменных столбов. Воины ускоряли шаг на слишком опасных участках, где за скалами могла обнаружиться засада. Выбираясь на равнину, шли неспешно.
Где находится отряд беглого хуррита Талзы, Кратер не знал. Он за ним не гнался. Шёл очень неторопливо. Колонна миновала уже несколько селений хеттов и даже пару небольших городков. Воинов здесь можно было по пальцам пересчитать. Обычная стража для охраны правопорядка. Сопротивления никто не оказывал, а Кратер приказал местных не обижать. За продовольствие расплачивались серебром. Когда же хозяева даже за плату не желали расставаться со своим зерном и овцами – применяли силу, но всё равно старались всячески сгладить конфликт, замять обиду хозяев. Тому немало способствовало хеттское отношение к правосудию. Отнял – возмести. Серебра и золота Кратер не жалел. После финикийского похода у Александра в том не было недостачи.
Хетты удивлённо таращились на пришельцев, но враждебных действий не предпринимали. Однако разведчики давно приметили, что при приближении колонны к очередному селению, на север мчится колесница или, что реже, всадник. Гонцы в столицу.
Службу катаскопов-разведчиков Кратер развернул так широко, как никогда прежде. Македоняне шли по знакомым краям. Конечно, очертания засеянных полей были совсем другими, да и русла маленьких речек, зачастую, пролегали иначе, но каменные столбы, отличный ориентир, никуда не делись. Когда македонское войско шло через Каппадокию к Иссу, царская канцелярия вела путевые заметки и землеописание очень тщательно. Да и не только тогда. Составление карт и периплов было одной из главных обязанностей Эвмена. Вот они и пригодились. Кроме того, на случай непредвиденного, отряд сопровождали проводники, набранные в Киццувадне.
Конные разведчики двигали впереди, сзади и по бокам от колонны на расстоянии примерно двадцати стадий. Кратер прекрасно знал, что происходит вокруг. Он знал, что при выходе из теснины Киликийских Врат, прохода в горах Тавра, которые местные звали Вратами Тешуба, за колонной внимательно следили дозоры варваров. Несколько раз на расстоянии прямой видимости, почти не скрываясь, появлялись от пяти до десяти колесниц, быстро уносившихся прочь.
Отряд Кратера шёл по этой новой Каппадокии уже семь дней, не делая слишком больших и утомительных переходов, "двигался шажками", как выразился стратег, когда разведка донесла, что позади колонны замечено около пяти десятков колесниц.
– Уже теплее, – усмехнулся Кратер.
При движении по равнине, далеко на севере виднелось здоровенное пылевое облако, поднять которое могла бы только довольно большая армия.
На следующий день хетты нанесли первый удар. Вернее, укол. Около двадцати колесниц атаковали тыловое охранение, забросали дротиками и стремительно унеслись. Через пару часов больше сотни колесниц напали на головную часть колонны, но бой опять по инициативе хеттов вышел скоротечным.
– Преследуй их, Аристон, – приказал Кратер, – помнишь, как все обговаривали?
– Помню, – ответил фракиец.
Две илы пеонов, четыреста всадников, погнались за колесницами. Вскоре вернулись. "Не догнали".
Следующие два дня хетты продолжали наскоки отрядами различной численности. Обе стороны понесли незначительные потери. Всего около дюжины убитых, да три десятка раненных.
– Скифская война, – усмехнулся Кратер и спросил проводника-хуррита, – они всегда так воюют?
– Нет, – покачал головой тот, – хатти любят ударить один раз большим войском. Колесницами на равнине.
– У них мало пехоты?
– Пехоты много, но колесницы главнее, первыми бьют.
– А сейчас почему кусают, как комары?
– Не знаю, господин, – пожал плечами проводник, – но хатти любят хорошо укрывать своё войско до главного удара.
– Понятно, – хмыкнул стратег, покосившись на клубы пыли вдалеке, – хорошо укрывают.
На десятый день он уже знал, что с севера подошло войско, численно превосходящее его отряд вдвое, если не втрое. Разведчики сочли костры в лагере врага, расположившемся на ночлег в тридцати стадиях к северу от македонян.
– Завтра все сюда заявятся, – предположил Ситалк, – пора уносить ноги.
– Рано, – возразил Кратер.
– Позади нас ещё один отряд, – напомнил Аристон, – возьмут в клещи.
Вскоре после выступления на рассвете следующего дня, македоняне достигли наезженной телегами дороги, идущей с запада на восток.
– Что за дорога? – спросил Кратер проводника.
– Из Пурушанды в Ненассу.
– Та самая, о которой говорил царь? – спросил Аристон.
Кратер кивнул.
Незадолго до полудня следующего дня к марширующей колонне вернулись передовые и объявили, что войско хеттов стоит, развёрнутое в линию, совсем близко.
– Видели вас? – спросил стратег.
– Вряд ли.
– Аристон, – приказал Кратер, – появляешься всеми силами прямо пред их носом и немедленно начинаешь отходить.
Фракиец кивнул.
Пеоны исполнили все в точности. Показавшись перед строем пехоты и колесниц хеттов, они обратились в "беспорядочное" бегство, достигли своих и "увлекли" их за собой.
– Бегут, – удовлетворённо сказал Хуцция, – теперь твой ход, Муваталли, захлопни ловушку.
То, что противник обратился в бегство, не приняв бой, наследник списал на то, что стрелы и дротики хатти, наскоки из засад, изрядно расшатали макандуша нервы. Как и планировалось. Пришельцев действительно немного и практически все они имели лёгкое вооружение. Уничтожить – раз плюнуть и без хитроумных маневров. Но отец прав. Часть из них должна спастись и прибежать к Алекшандушу, заикаясь от страха.
Отряд Муваталли атаковал макандуша с юга. Кратер не принял боя и с ним, свернул на восток. Его воины бежали так, что только пятки сверкали.
Хетты бросились в погоню. Преследование затянулось до самой ночи. На рассвете обнаружилось, что макандуша исчезли. Как сквозь землю провалились. На дороге, ведущей на юг, их не было.
– Петляют, как зайцы, – усмехнулся Хуцция.
– В незнакомой стране? – удивился Муваталли, который присоединился к наследнику.
– Набрали проводников в Киццувадне, – отмахнулся Хуцция, – полагаю, следует отправить несколько отрядов на поиски в разные стороны.
– Я предлагаю закрыть дорогу к Вратам большим войском, – сказал Муваталли и добавил, – что-то у меня нехорошее предчувствие...
Наследник покривился, но решил послушаться. Двухтысячный отряд военачальника Тиватапары отправился на юго-запад.
Через несколько часов, когда солнце уже давно перевалило зенит, и день клонился к вечеру, примчался разведчик и сообщил, что макандуша найдены.
– Где?
– К юго-западу отсюда!
– Ночью совершили рывок и вернулись на дорогу к Вратам! – скрипнул зубами Муваталли, – как я и боялся. Выходит, страна им не так уж и незнакома.
– Продолжают удирать? – спросил Хуцция разведчика.
– Нет, господин! Они разбили Тиватапару!
– Что-о-о?! Как это случилось?!
– Не знаю, господин... Наши рассеяны... Тиватапара пытается собрать воинства. Отправил меня за помощью.
– Выступаем немедленно! – вскричал Хуцция, – я раздавлю этих насекомых!
– Наши силы разбросаны для поисков макандуша, – напомнил Муваталли, прикрыв глаза.
– Тех девяти тысяч, что сейчас в лагере, хватит с лихвой! Чужаков же горстка, в плевке утопим.
– Солнце садится.
– Плевать! Уж если чужаки в ночи так ориентируются, то я-то точно в родной стране не заблужусь! – отрезал Хуцция.
Не заблудился. Хетты шли всю ночь. На рассвете их передовой отряд столкнулся с лёгкой конницей противника. Та, после скоротечного боя отступила. Скрылась в скальном "лесу".
Когда совсем рассвело, все воинство хеттов выползло из "леса" на лишённую растительности пыльную равнину, образованную застывшей лавой. Её породила в незапамятные времена некогда огненная, а ныне потухшая гора Аргей, что возвышалась в нескольких десятках стадий к востоку. Её снежная вершина была увенчана короной из лучей восходящего солнца.
– Да поразит меня Тешуб... – прошептал Хуцция.
На равнине стояло войско макандуша. Нет, не жалкая горстка легковооружённых беглецов. Огромное войско. Беззвучно шевеля губами, наследник обозревал строй пехоты, как ёж ощетинившейся невероятно длинными копьями. На флангах разместилась конница. Её было так много, что у Хуцции глаза полезли на лоб.
– Переиграл, нечестивец... – пробормотал Муваталли.
Вдоль строя вражеского войска нёсся верхом на здоровенном вороном жеребце всадник в золочёном шлеме с высоким красным гребнем.
Несколько всадников-макандуша выехали на середину поля и остановились.
– Хотят говорить, – сказал Муваталли.
– Без тебя вижу, – раздражённо бросил Хуцция.
Наследник лихорадочно искал выход из создавшегося положения. Сражаться с пришельцами – безумие. Пара молодых сотников, бледных, как мел, сбиваясь, пытались их пересчитать. Глубину строя не было видно, но косвенно его можно было оценить по частоколу торчащих в небо копий. Сколько их? Десять тысяч? Двадцать? Уж побольше, чем хатти. Выдержавших, к тому же, ночной марш со всего тремя краткими привалами...
Хуцция поманил одного из младших начальников.
– Тиватапара не объявился?
– Нет, господин.
– Проклятье... – выругался вполголоса наследник и приказал вознице, – поехали.
Колесница Муваталли тронулась следом.
Александр с интересом рассматривал хеттов. Телосложение у них скорее коренастое, нежели стройное. Видать, народ сей имеет склонность к полноте. Но эти, на колесницах – не толстопузые купцы. Воины. Невысоки ростом, но широкоплечи. Высокий лоб, слабо намеченная переносица. Лица гладко выбриты.
Оба знатных воина облачены в бронзовую чешую, которая несколько отличалась от той, что носили люди Ранефера. Из-под брони выставляются рукава и подолы белых, расшитых красными узорами рубах. Штанов не носят. Впрочем, в этом мире Александр ещё ни у кого не видел штанов.
У всех воинов, приехавших на трёх колесницах – конические бронзовые шлемы с подвижными наушниками и назатыльниками. У телохранителей пониже, покруглее. У знатных повыше, да к тому же ещё и с гребнями из конского волоса!
– Ничего себе... – проговорил Клит, сопровождавший царя вместе с ещё двумя телохранителями, Селевком и Леоннатом, – я бы сказал, что они выглядят, как фригийцы.
– Те бород не бреют, – возразил Леоннат.
Александр покосился на телохранителей. Он тоже не мог отделаться от ощущения, что шлемы этих людей слишком уж похожи на фригийские (разве что высокая тулья не наклонена вперёд), а потому чужаки воспринимались не какими-то неведомыми варварами, а давным-давно знакомыми, столетия живущими бок о бок с эллинами.
Съехались. Один из хеттов снял шлем. Под ним обнаружились длинные прямые волосы. Тёмные, но далеко не чёрные. Второй, чуть помедлив, последовал его примеру. Александр поступил так же.
– Алекшандуш! – прошипел Хуцция, увидев светлые кудри царя.
– Необязательно, – возразил Муваталли, – почему ты думаешь, что только у царя аххиява такие волосы?
Александр с усмешкой подождал, пока они пошепчутся, после чего протянул вперёд правую руку и обратился к Хуццие (тот выглядел старше Муваталли и, к тому же, остановил свою колесницу чуть ближе к Александру):
– Здравствуй тысячу лет, высокородный воин!
Он произнёс это приветствие на языке хеттов, после чего покосился на переводчика, плешивого старика-хуррита. Тот еле заметно кивнул, дескать, царь все сказал верно.
Хетты переглянулись. Муваталли заговорил:
– Перед тобой доблестный военачальник Хуцция, сын и наследник великого царя Цитанты, Солнца и повелителя державы хатти, властелина земель от Виллусы до Кархемыша!
Александр медленно кивнул.
– Не ты ли Алекшандуш, предводитель макандуша? – спросил Хуцция.
Александр, у которого запас хеттских слов уже закончился, выслушал переводчика и ответил:
– Он самый. Многие племена именуют меня Александром, сыном Филиппа, царём Македонии, гегемоном и архистратегом Эллады.
Последнее уже не имело смысла, но надо же как-то соответствовать, когда тут поминают "великого царя хатти". Про "отца своего Зевса" Александр теперь предпочитал помалкивать.
– Эллады?
– Вы зовёте эту страну Аххиявой.
Хуцция покосился на Муваталли и грозным голосом произнёс:
– Стало быть, ты тот самый нечестивец, что нанёс обиду и разорение нашему союзнику Пиллии, царю Киццувадны? Что ты забыл в землях хатти?
– Я смотрю, ты смел, достойнейший Хуцция, – ответил Александр, – но задай вопрос самому себе, насколько ты мудр? Чего ты добиваешься, оскорбляя меня? Хочешь сражаться? Давай сразимся. Только заранее назови знак, который подадут твои воины, сдаваясь в плен, чтобы мы могли правильно истолковать их намерения.
– Наглец! – вырвалось у Хуцции.
Муваталли наклонился к нему через борт своей колесницы и прошептал:
– У нас тут всего триста колесниц, и пара тысяч суту[17]17
Суту – хеттская лёгкая пехота, вооружённая дротиками и луками. Застрельщики.
[Закрыть]. Мы сильно растянулись, и большая часть пехоты подойдёт только к полудню.
– Я знаю, – процедил Хуцция, – что ты предлагаешь?