Текст книги "Неугасимый огонь (СИ)"

Автор книги: Евгений Токтаев

Соавторы: Андрей Шитяков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

Анхнофрет некоторое время молчала.

– Значит, он чужд ревности?

Птолемей подумал, покачал головой.

– Не думаю. Александр ревнив. Но ревнив к чужим подвигам, к славе. Он должен быть первым среди мужей, но не стремится к этому в делах любви. Сказать по правде, царь довольно равнодушен к женщинам. Когда он был юношей, то совсем не интересовался ими, все время проводил в воинских упражнениях или беседах с нашим учителем, Аристотелем. Родителей царевича это беспокоило, и тогда царь Филипп заплатил большие деньги гетере Калликсене, чтобы та научила его сына всем премудростям любви.

Птолемей усмехнулся.

– Калликсена очень старалась, да и Александр вовсе не избегал её объятий. Но он познал лишь плотскую любовь. Сердцем его Калликсена завладеть не смогла. Как и Кампаспа. Да и никто до сих пор. Когда мы отправлялись в поход, Парменион, Антипатр и Олимпиада, мать царя, умоляли его жениться. Говорили, что царству нужны наследники. Он отказался наотрез.

– Он так и не назвал никого своей царицей?

– Не назвал. Но, возможно, ты удивишься, если я скажу тебе, что сейчас у царя есть женщина.

– Вот как? – действительно удивилась Анхнофрет, – уже месяц, как я живу среди вас, но и подумать не могла...

– Она не показывается на людях. Её зовут Барсина и она вдова Мемнона. Самого опасного из наших врагов, к счастью, покойного.

– Вдова врага? Так она, вероятно, наложница?

Птолемей кивнул.

– Я думаю, он считает Барсину своим трофеем. Царь редко наведывается в её шатёр. Он не из тех людей, кто дня прожить не может, чтобы не выгулять свой...

Птолемей покосился на Анхнофрет и смущённо кашлянул. Хранительница ничего не ответила, погруженная в свои мысли. Всю дальнейшую дорогу до македонского лагеря они молчали.

Пророчество, как всегда вышло туманным, даже ремту поняли не все, а эллины и подавно, но все же некоторые слова чрезвычайно обеспокоили Эвмена.

"Бесстрастно взирают мёртвые глаза..."

Неужели те, нарисованные возле таранов, что придают боевым кораблям эллинов сходство с дельфинами.

"Звезда катится в бездну. Лучи-иглы напоены кровью. Шестнадцать игл..."

Шестнадцатилучевая звезда украшала македонские щиты. Это она катится в бездну?

Кардиец сразу задал прямой вопрос:

– Царица видела битву? В ней участвовали наши корабли? И... египетские?

Фараон покачал головой.

– Она видела сражение, это верно. Но вряд ли там были эллины. Мерит видела Ири-Херу. Много лет назад Ипи и Мерит были объявлены Вместилищами Душ Херу и Маат. Когда Мерит видит Ири-Херу, она знает, что это её брат. Но мой побратим не мог встретиться с эллинами этим летом, ибо он отплыл на дальний юг.

– Прости, Величайший, – перебила его Анхнофрет, – мы не успели сообщить тебе в суматохе подготовки к празднествам. Ипи уже вернулся в Бехдет, от него прилетела сова.

– Какую весть она принесла? – нахмурился фараон.

– Я не знаю. Сообщение читала царственная. Она была встревожена. Я спросила её, что случилось, но она не пожелала рассказать мне.

– Проклятье! И уже десять дней нет вестей от Нимаатра. Он собирался идти в Пер-Маат, что же могло его задержать? Нимаатра сообщал о схватке с кефтиу, но она завершилась нашей победой.

– Может быть, царица сможет рассказать больше, когда придёт в себя? – спросил Эвмен, – она помнит видения?

– Помнит, – тихо промолвил фараон.

К кардийцу он проникся большой симпатией и уважением, и потому спокойно говорил в его присутствии о вещах, которые совершенно невозможно было открыть иным чужестранцам.

– Тогда подождём, – сказала Анхнофрет.

Однако Мерит, проснувшись, дала понять, что не горит желанием обсуждать видение даже с супругом и уж тем более с эллинами, хотя принесла кардийцу и Птолемею искренние слова благодарности. Она явно была встревожена, кусала губу, но все же старалась держаться с обычным спокойствием и достоинством.

– Что-то случилось с Ипи? – допытывался фараон.

– Нет, с ним все в порядке. Как и с Нимаатра.

– Значит, ничего плохого не случилось?

– Нет, случилось. Но я пока не хочу говорить об этом. Надо многое осмыслить, слишком многое.

– Мерит, – рассердился фараон, – не забывай, кто я! Меня начинают раздражать ваши с братом тайны! Я ношу Двойную Корону, а вы пытаетесь меня уберечь от плохих вестей, как ребёнка!

– Прости меня, Тутимосе, – правительница устало прикрыла глаза, – если бы Владычица Истин позволила мне видеть ясно... Но все в тумане. Наши ладьи сражались с эллинскими. Что произошло? Я не знаю. Рассказать об этом сейчас? Во время священного перемирия эллинов? У них в гостях? Кто кого обвинит в нарушении перемирия? Я знаю Ипи, он никогда не нанёс бы удар первым...

– Это знаю и я, – заявил фараон, – как и то, что сейчас невыгодно ссориться. Причём я уверен, что и Александр думает так же.

– Вот именно, как в такой ситуации можно кого-то обвинять? Напали эллины? А можем мы это доказать? Александр не поверит. Посмотри на его поведение, он спокоен, расслаблен. Так ведут себя злоумышленники?

– Ну, некоторые царьки фенех весьма преуспели в лицемерии, – недобро усмехнулся фараон.

– Величайший, мы слишком хорошо помним, к чему привели переговоры на Пепельной Пустоши. Что произошло на сей раз? Ничего не известно. Но Ипи жив и он прибудет сюда. Пока мы должны стараться сохранять спокойствие. Любое моё слово, при том, что я сама не могу понять половины, может вызвать войну. И сорвёт все, что мы готовили несколько лет. Не будет доброго соседства с сильным царством. С людьми, которых даже наши жрецы и некоторые снобы из высокородных признали ровней себе. Поставили выше Нахарина и Хатти. Вместо того, чтобы обратить свой взор на Бабили, как планировали, мы втянемся в войну с Александром. И неважно, кто победит – замысел Нефер-Неферу в любом случае будет обращён в прах. Мне он становится все более и более очевидным.

– Ты права, сейчас всплеск страстей не нужен. Но если видение истинно, значит, он всё равно случится.

– Случится. Нам надо быть готовыми. А пока сохранять спокойствие.

– Да будет так, – подытожил фараон.

В пентатлоне и гоплитодроме (беге в полном вооружении), совершенно чуждых видах состязаний, египтяне участия не принимали. Правила эллинский борьбы были им незнакомы. Кулачный бой, где не использовались ноги и не разрешались удары ниже пояса, тоже не практиковался. Поэтому второй день состязаний, полностью остался за эллинами. Третий день Игр был посвящён «всесильному искусству», панкратиону.

Эллины любили панкратион. Он появился из-за частого нарушения правил в пюгме, кулачном бою. В новом виде единоборства разрешались любые удары и захваты, любые болевые приёмы. Запрещалось лишь кусаться и выдавливать глаза. Ни одни Игры не обходились без увечий панкратиастов. Любой удачно проведённый удар или захват мог сломать руки, ноги, ребра, а то и шею. Нередко бой оканчивался смертью одного из атлетов. Птолемей рассказал Анхнофрет, что некоторые бойцы, пользуясь вольностью правил, убивали намеренно. И никто не лишал их венка.

На одной из Олимпиад случился курьёзный и трагический случай. Противник атлета Аригиона душил его, обхватив шею бёдрами. Аригион сумел сломать ему щиколотку и тот, не выдержав боли, признал поражение. Когда же он отпустил Аригиона, оказалось, что тот мёртв, победное усилие стоило ему жизни.

– Значит, победителя не было? – спросила Анхнофрет.

– Нет, – ответил Птолемей, – победителем признали Аригиона.

– Мертвеца?

– Да. Венок одели на голову покойнику.

Ремту с особым интересом следили за своими соотечественниками, воителями Нейти[88]88
  Воители Нейти – подразделение Хранителей, выполнявшее функции ликвидаторов.


[Закрыть], молодым Хуни и опытным Абуусером, которому перевалило за тридцать разливов довольно давно. Тайные исполнители приказов Дома Маат были в Священной Земле первыми бойцами. Что не удивительно – для исполнения задания им не раз приходилось проникать туда, куда входа с оружием нет. Никто из них пока не подвёл, они одерживали победу за победой и проходили в следующий круг состязаний.

Анхнасир беспокоился за старшего Хранителя, которому наверняка достанется Диоксипп, но переживал больше не из-за размеров и силы эллина – жилистый и лёгкий леопард вполне способен загрызть буйвола. Оторопь вызывала какая-то бессмысленная жестокость, которую эллинский боец уже успел проявить пару раз, нанеся увечья поверженным соперникам.

Внезапно мысли Хранителя оборвал один из помощников Тутии. Пот катился с него градом, он шесть часов гнал колесницу из Пер-Маата.

– Письмо правительнице Мерит-Ра от Второго Местоблюстителя Маатеманха.

– Отдохни с дороги, – Мерит приняла опечатанные свитки тонкого папируса.

Правительница развернула один из них и погрузилась в чтение. Маатеманх писал:

"Да будет вечной жизнь твоя, царственная Мерит-Ра! Великой радости преисполнено сердце моё, ибо воистину, не иначе Прекраснейшая Владычица Истин ведёт нас! Получив сову Анхнофрет и прочитав свиток, бросился я к колесницам, приказав вознице править к древнему Храму Маат. С помощью вверенного мне скипетра я открыл скрытый запор и вошёл в потайное хранилище памяти и знания, кое мы не посещали уже много лет. Я легко нашёл свитки времён Йахумосе, но в них не оказалось ничего из нужного мне. Там содержатся отчёты о наборе воинств, строительстве ладей, ходе битв на водах и суше, штурмах и добыче.

Тогда я открыл хранилище свитков Великой Йахухотеп, да пребудет она вечно под крылами Прекраснейшей. Здесь я нашёл записи о царственных сынах и дочерях правительницы. Среди прочего, было там сказано следующее..."

Мерит-Ра пробежала глазами ещё несколько строк, и посмотрела на Анхнофрет. Лицо правительницы при этом отражало крайнюю степень удивления. Подобного выражения у Мерит Анхнофрет не могла припомнить, ей казалось, что Видящую вообще ничто на свете не способно удивить.

– Что он пишет?

– Невероятные вещи. Вот, слушай.

И она принялась читать вслух:

"Небетта Анхемнут, царственная дочь Владычицы Земли, единокровная сестра Избавителя, на одном из многочисленных награждений и пиршеств, данных праведногласым Йахумосе после взятия Хат-Уарита, свела знакомство с наёмником из северных пиратов. Рен оного было – Дана. Сей высокородный пират, приведший вместе с братом своим одиннадцать ладей с клювами, весьма отличился в битве с кефтиу на водах и суше. За что оный муж был щедро награждён золотом и скотом, который пожелал взять у хаков. И отряд его, и брат его Какара, были отмечены золотом и отборной бронёй.

Вскоре после встречи, царственная Небетта и Дана возлюбили друг друга. Перед отплытием, пират явился пред очи Величайшего, пообещав отдать всю добычу, золото, стада овец и буйволов, вместе с ладьями, что пираты соорудили для них. Даже от пожалованной брони он готов был отказаться, лишь бы только согласился Избавитель и Объединитель, отдать единокровную царственную сестру, дочь Отважного Секененра.

Йахумосе же, сам будучи юным, зная о любви сестры своей, дал согласие. В качестве приданого он выделил жениху несколько ладей, множество мастеров и каменщиков, дабы Дана выстроил на своей родине дворец, достойный царственной дочери великого Секененра Таа Отважного, а так же храмы Нетеру. Великая праведногласая Йахухотеп одобрила сей союз, сказав, что тем больше у нас будет сторонников на севере Зелёных Вод, и тем лучше Кефтиу и Иси запомнят, как погибли их корабли от огненных стрел наших ладей и пиратских таранов, до единого".

Анхнофрет едва не потеряла дар речи.

– Так выходит этот Данай, от которого числит свой род Александр...

– Состоит в родстве с Йахумосе Избавителем, – сказала Мерит-Ра.

– Невероятно!

Мерит покачала головой.

– Я знала, что Владычица Истин не просто так выбрала Александра и привела в наш мир. В жилах царя кровь Избавителя.

– Разбавленная тремя десятками поколений.

– Это не важно, Анхнофрет, не важно. Ты же знаешь, что Посвящённые не считают нашу с Ипи кровь разбавленной.

– Верно, доказательством того цвет ваших глаз, но ведь эллины никогда не блюли чистоту крови и, насколько я знаю, многие из них вообще считают македонян чужаками и варварами.

– Но не царский род. Да, они не сохраняют кровь, но я повторяю, это не важно.

– И что теперь? Мы расскажем это Тутимосе и Александру?

– Разумеется. Разве для того Владычица Истин открыла это знание нам, чтобы мы умолчали о нём? Маат послала мне видение ужасного события, сжавшего болью моё сердце, но она же вручила нам в руки возможность спасти наши отношения с эллинами, которые, несомненно, подвергнуться тяжкому испытанию по возвращении Ипи.

– Будем надеяться, что все обойдётся, – прошептала Анхнофрет.

Между тем состязание подходило к концу. Осталось всего четверо бойцов.

На песок стадиона вышел Диоксипп. Против него выступил атлет из числа беотийских гоплитов, отправившихся в поход с Александром по коринфскому союзному договору.

Противники начали кружить друг вокруг друга. Эвмен следил за ними, стоя у края стадиона. Кардиец сам участвовал в состязаниях, будучи известен, как опытный панкратиаст, отмеченный ещё царём Филиппом. Именно тогда, с победы в состязаниях юношей перед лицом великого македонянина и началась блестящая карьера царского секретаря.

Когда Эвмен готовился к нынешним Играм, он пригласил к себе в наставники знаменитого Сострата из Сикиона, по прозвищу "Пальчик". Сей уже немолодой муж был трёхкратным олимпиоником, однако достигнув славы, не смог разжиться богатством, совершенно разорился и, дабы свести концы с концами, подался в наёмники, хотя ему уже давно перевалило за пятьдесят. Так он и оказался среди воинов Александра. "Пальчиком" его прозвали за любовь к выкручиванию пальцев противника.

– Кранты беотийцу, – сказал Сострат.

Он стоял рядом с Эвменом, скрестив руки на груди.

– Погоди, смотри, как он проворно движется, – возразил кардиец.

Сострат лишь скептически покачал головой. Глядя на схватку со стороны, он никогда не ошибался. Вот и в этот раз вышло так, как он предсказывал. Диоксипп, едва найдя брешь в защите вёрткого беотийского атлета, впечатал ему кулак в надбровную дугу. У другого костяшки пальцев рассыпались бы в труху от такого удара, а убийце быков все нипочём. Даже не поморщился. Эллин рухнул на песок, кровь потекла из носа и ушей.

Эвмен дёрнул щекой.

– Бескровные Игры? – негромко произнесла Мерит-Ра.

Александр услышал её слова.

– Такое случается, царица. Это панкратион. Он редко обходится без смертей. Это меня не радует.

– Я рада, что твоё понимание справедливости Миропорядка Маат совпадает с моим, – сказала Мерит спокойно.

Пердикка, тоже слышавший разговор, усмехнулся. При чём тут какие-то миропорядки, когда войско уменьшилось ещё на одного человека? Этак совсем истает и, что обидно, не в бою.

– Диоксипп просто не рассчитал своих сил, – добавил Александр, – однако, если он искалечит твоего воина, царица, я сниму ему голову.

– А ты уверен, что искалечить Абуусера ему по силам? – без улыбки поинтересовалась Мерит-Ра.

– Ты видела, какой он боец и как уложил быка.

– Да, я видела...

Она повернула голову к стадиону и Александр поморщился: золотые чешуйки, отделанные лазуритом, составлявшие головной убор Мерит-Ра, засверкали на солнце и на мгновение ослепили царя.

Мерит некоторое время молчала, разглядывая торжествующего Диоксиппа. Потом произнесла:

– Я ставлю на Абуусера хека золота.

Македонские военачальники воодушевились и принялись делать ставки на Диоксиппа. Мерит тоже пришлось значительно увеличить изначальную ставку. В результате на кону оказалось тридцать талантов.

Птолемей под неодобрительный ропот товарищей поставил талант на египтянина.

Пердикка подскочил к Лагиду. Наклонился к уху и зашептал:

– Ты что-то знаешь про этого Абу... засера?

– Мне рассказывали кое-что о нём.

– Он правда столь силен?

– Разве не видишь? Он победил всех среди старших мужей. Остался лишь Диоксипп. Разве это не говорит о его силе?

– Не, тут все понятно, но Диоксиппа никто не может победить.

– Мне в Бехдете рассказали одну историю. Как-то Дом Маат решил, что некий ассирийский царь слишком зажился на свете, и послал воина, дабы тот познакомил его с Перевозчиком, но так, чтобы на Египет не подумали.

Птолемей замолчал.

– И дальше что? – спросил Пердикка.

– Что? А, да... Помер царь. От болезни. Внезапно так заболел...

– При чём тут это?

– Да просто когда я имя этого Абуусера услышал, вспомнил ту историю. Короче, я на него ставлю. Царя того, видишь ли, охраняли хорошо...

Эвмен подошёл к Диоксиппу.

– Почтенный, зачем ты убил беотийца?

– Вон, посмотри на него, – Диоксипп качнул головой в сторону египтянина, – уклоняется, защищается, и наносит два-три удара за весь бой. Явно не в полную силу бьёт. И не поймёшь, действительно смазывает, или играет. Никого не убил, не искалечил. Не нравится он мне. Нужно было припугнуть.

– Это ты, значит, так его припугнул?

– Ага.

– Что-то мне подсказывает, что он не испугался, – процедил Эвмен, – берегись его, Диоксипп. Этот египтянин не прост.

– Ты меня не учи, смотри сам не опозорься перед царём, – отмахнулся Диоксипп.

Эвмен покачал головой. Сострат, слышавший весь разговор, заулыбался. Недобро как-то.

На родине Теримах слыл задирой. По малейшему поводу пускал в дело кулаки и, пользуясь природной ловкостью, легко раскидывал козопасов, себе подобных. Валял в пыли здоровенных увальней, вдвое себя тяжелее. Потом оказался в строю фаланги, поднатаскался с оружием. И возгордился. Однажды, где-то за год до смерти Филиппа, когда Теримах служил в гарнизоне Амфиполя, повздорил он с парой подвыпивших фракийцев, надсмотрщиков с золотых рудников горы Пангей. Ну и вломил им по первое число. От души. Случилось это в некоем питейном заведении. За дракой наблюдал какой-то дедуган, миксэллин-полукровка, только что заливавший в себя неразбавленное лесбосское пойло за одним столом с побитыми надсмотрщиками. Глядя на торжествующего Теримаха, он стал насмехаться над ним. Рыжий вспылил и облаял обидчика позорным поношением. Рука не поднялась калечить деда. Тот, на вид, совсем мхом зарос. Однако старик не унимался и стал подначивать Теримаха. Предложил заклад. Две тетрадрахмы.

Рыжий согласился. Он вознамерился было скрутить старика аккуратно, но неожиданно пропахал носом борозду в пыли. Рассердился. Вскочил и, закипая, попробовал снова уронить обидчика. К первой борозде добавилась вторая. Потом третья. Старик откровенно издевался. Позже рыжий узнал, что повстречался с известным наёмником, немало повоевавшим в дальних уголках Ойкумены, от Египта до Сирии.

Теримах не был дураком. Быстро сообразил, что дед непрост. Проявил почтение, попросил о науке. Позор был краток, а учение вышло долгим и непростым. И все же не уставал старик качать головой в огорчении – не достало рыжему терпения. Мог превзойти учителя, да поленился. На полпути остановился, когда убедился, что никто во всей его хилиархии, тысяче гипаспистов, не способен с ним справиться, что с оружием, что без. Зазнался. А тут ещё посыпались на голову командные должности.

Большой начальник. Весь в славе и почёте. Песни о нём слагают. Сам Адмет, командир агемы, отряда отборных царских щитоносцев, указал Александру на рыжего, предлагая бойцов для участия в Играх. И не прогадал. Теримах прошёл все круги в состязаниях младших мужей, коим ещё не исполнилось тридцать. По совести сказать, он был очень рад этому новому разделению, ибо встречаться с Диоксиппом как-то не хотелось. А тут противники попроще. Двоих пройти осталось. Навалять египтянину, а потом выйти в последней схватке против победителя из другой пары. Там, правда, Эвмен, но его Теримах не слишком опасался, хотя был наслышан о том, что архиграмматик горазд не только стилом царапать по вощёной табличке.

Молодой египтянин, которому едва за два десятка перевалило, смотрел Теримаху в глаза, немного склонив голову, и хищно улыбался. Улыбка леопарда, предвкушающего обед, для которого нужно всего ничего, перекусить хребет жертве...

Гусиная кожа пробрала, но лишь на мгновенье. Они оба победили уже по шестеро соперников. Может египтянин и быстрее, но и рыжий не верёвкой подвязан.

Египтяне выступали в лёгких опоясаниях. Вроде как стеснялись наготы. При этом уверяли, что не стесняются. Кто-то утверждал, что они и любиться на людях не смущаются. Тьфу, срамотища. Варвары, что с них взять. Но при этом бороться, потрясая выставленным напоказ детородным хозяйством, отказались наотрез. Чудной народ.

Это стало предметом шуток:

– Теримах, остерегайся! Смотри, как у него повязка оттопырилась! А ну как там гирька свинцовая запрятана? Достанет незаметно и по башке тебя!

Теримах осклабился и атаковал, провёл обманную подсечку, надеясь на неожиданный для многих удар левой.

– Эх, рыжий... – сокрушённо бросил Сострат.

Эвмен взглянул на него с недоумением.

Хранитель распознал обман и ушёл вправо, воистину, с кошачьим проворством. Вот тут-то кулак десницы рыжего и сжался в предвкушении победы. Теримах ударил с разворота, туловом, вложил всю ярость, обвёл левую руку египтянина, обозначившую защиту. Кулак летел в челюсть.

Египтянин отступил, перехватил правой запястье противника, и бросил македонянина, совокупив своё движение с мощью его удара. Ткнул кулаком под селезёнку и добавил уже падающему противнику голенью в лицо с разворота.

Теримах выставил руки вперёд, приготовившись сгруппироваться и уйти кувырком, однако хрустнула и заныла скула, едва не свёрнутый нос заполнился кровью. Рыжий отлетел на два шага, перевернувшись в воздухе. Падал на живот, а землю поцеловал задницей. Сию же секунду на горло ему легло колено египтянина.

Элланодики объявили его победителем.

Теримах, потрясая головой, зажал кровоточащий нос и пристыженно побрёл прочь с ристалища.

– Видел его удар, когда рыжий уже на землю летел? – спросил Эвмена Сострат.

– Ногой? Хороший удар. В воздухе подбил, ловок.

– Нет. Не тот, другой, едва заметный, левой рукой, верхушкой кулака под ребра. Это удар привычной к оружию руки. Я думаю, их специально натаскивали обозначать удар оружием в учебных боях. Это не атлет, что упражняет тело для участия в Играх. И не воин. Убийца. Тайный убийца. Остерегайся, Эвмен.

Сострат внимательно посмотрел на кардийца и добавил:

– Не только на Играх.

Бой Диоксиппа с Абуусером вышел коротким. Египтянин стоял полуобернувшись, и держал руки расслабленными, пока могучий атлет приближался к нему. «Кошачья» расслабленность, когда за внешней леностью скрывается напряжённая пружина, готовая привести в действие быструю и смертоносную боевую машину, Диоксиппа обмануть не могла, он наблюдал бои египтянина и заранее наметил его, как единственного достойного соперника.

Оба египтянина избегали сближения, старались работать на дальней дистанции. Диоксипп не преминул этим воспользоваться, совершив резкий рывок вперёд, намереваясь достать противника ударом с левой, и добавить правым коленом. Хранитель с подворотом нырнул под руку, эллина, коснувшись коленями песка, поддел его икру. Молниеносно вскочил, выбрасывая правый кулак. Опытный Диоксипп неведомым чутьём, не иначе, глазами на затылке, угадал удар, отпрянул и склонил голову, отводя подбородок вправо. Однако, лишь приблизил развязку. Кулак египтянина разжался, а рука чуть изменила направление движения так, что основание ладони зацепилось за челюсть, а сама ладонь легла на левую щеку эллина. Абуусер помог Диоксиппу повернуть голову. Раздался хруст.

Тело убийцы быков рухнуло на песок в мёртвой тишине.

– Зараза... – прошипел Пердикка.

Птолемей усмехнулся.

– Сколько там на кону-то? Я запамятовал.

– Иди ты к воронам, Лагид...

Зрители оправились от шока и стадион загудел, как пчелиный улей, обсуждая увиденное.

Александр, возлагая на голову Абуусера венок, приветливо улыбался, но даже Мерит-Ра отметила, что в глазах царя плещется пламя.

– Твой черёд, Эвмен, – сказал Сострат.

Кардиец кивнул.

– Он моложе тебя и движется быстрее, – добавил "Пальчик", – сколько наблюдаю за ним – предпочитает держаться на расстоянии.

– Советуешь мне подобраться ближе?

– Да. Четверых предыдущих ты победил ударами. Он наблюдал. Думаю, запомнил. Не бей его, Эвмен, ломай. Он такого ждать не будет.

Эвмен и Хуни вышли на песок. Элланодик подал сигнал:

– Начинайте!

Кардиец не двинулся с места. Египтянин начал пританцовывать. Эвмен почти не шевелился. Хуни осторожно прощупывал оборону противника, кардиец реагировал на его выпады вяло, лениво. Египтянин осмелел, стал действовать энергичнее. Все же он явно опасался противника, потому, когда кардиец, внезапно взорвавшись, обозначил удар ребром ладони сверху-справа, будто мечом, Хуни отклонился чуть больше, чем следовало. Эвмен немедленно воспользовался этим, стремительно сблизившись, прошёл в ноги, подцепил за левую голень, рванул на себя, выпрямляясь. Хуни не смог ни уклониться, ни ударить. Земля ушла у него из-под ног.

Хотя упал египтянин грамотно, коснувшись лопатками песка и поджав подбородок к груди, кардиец не мешкал, зажал левую ногу в захват и выкрутил на болевой. Хуни вскрикнул и ударил правой ногой, не видя, куда бьёт. Пяткой он мог бы убить быка. Или покойного Диоксиппа, что почти одно и то же. Кардиец пригнул голову и расслабил шею, – чудовищный удар пришёлся вскользь, по затылку, однако, в глазах Эвмена замерцали звезды, голова закружилась, а к горлу подступила необоримая тошнота. Но молодому египтянину это не помогло освободить другую ногу от захвата, кардиец чётко повёл её на излом. Египтянин подавился криком.

– Хтору мэт!

Эвмен, ещё не знавший язык ремту в совершенстве, решил, что эта фраза означает признание поражения.

Он отпустил египтянина, встал, вскинул руки. Весь стадион взорвался радостным рёвом.

– Эвмен, сын Иеронима, из Кардии, победил всех мужей моложе тридцати лет в панкратионе! – провозгласил элланодик.

Победитель, пошатываясь, добрел до края стадиона. Здесь его вырвало.

"Зараза".

К нему, прихрамывая, подошёл Хуни.

– Ты хитрый боец, Таа Эвмен. Я тоже умелый бороться, но ты обманывал меня. Я не ожидал. Спасибо за наука.

Таа – "Великий отвагой". Не очень подходящая похвала в данном случае, но пусть будет так. Таа... Эвмен улыбнулся, протянул руку молодому Хранителю.

Едва он удалился, как Эвмена отловил Пердикка.

– Эвмен, слушай, я хочу предложить выгодное дело, – сказал Пердикка.

– Какое?

– Давай устроим ещё один бой. Вне Игр. Ты против этого Абу... как его там... Вот ведь варварский язык... Ну, этого, который Диоксиппу шею свернул. Отделаешь засранца, мы тебе десять талантов заплатим.

– Мы?

– Ну, я, Мелеагр, ещё кое-кто. Продулись в пух и прах из-за этой куклы крашеной. Ты сможешь.

– Может и смогу, – усмехнулся кардиец, – но не стану.

– Ты что, обосрался что ли? Да Диоксип, придурок, просто снобом был, дурью пер, все на кулачище свой надеялся. Тебя египтянин не осилит.

– Нет, Пердикка, не стану.

– Тьфу ты... Я думал, ты мужчина, а ты... Писарь...

Таксиарх резко развернулся и удалился. Эвмен посмотрел на Сострата, который приблизился и слышал весь разговор.

– Ты тоже считаешь меня трусом?

"Пальчик" неопределённо хмыкнул.

Через несколько минут Александр возложил венок на голову своего секретаря, а потом объявил следующее, невиданное прежде зрелище – состязания лучников.

Служители стадиона начали выносить мишени и отмерять шаги. Предполагалось, что участники будут стрелять по постепенно удаляемым целям.

Эвмен, которого все ещё мутило, ушёл в свою палатку. Александр, заметив, что высокородные гости о чём-то беседуют с одним из своих подданных, по виду колесничим, очевидно доставившим какие-то вести, не стал им мешать и последовал за Эвменом, дабы ещё раз поздравить его.

– Скажи, царь, на меня делали ставки? – спросил кардиец.

– Разумеется. Лагиду улыбнулась удача. Благодаря твоему искусству он разжился пятью талантами, а на победе Абуусера заработал все пятнадцать. Столько же выиграла царица.

– Птолемей поставил на египтянина?

– Да, – усмехнулся Александра, – Пердикка и Мелеагр прямо бесятся.

– Итого двадцать талантов. Царь, тебя не удивляет эта сумма? Это же огромные деньжищи, откуда они их взяли?

– Ну, когда мы переправились в Азию, в казне было всего шестьдесят, но сколько золота с тех пор попало в наши руки? За три года побед. Чему ты удивляешься?

– Но большая часть добычи осела в казне. "Друзья" разжились рабами и дорогими вещами, породистыми лошадьми. Птолемей завёл себе целую фалангу красивых рабынь. Пердикка и Филота нацепили на себя дюжину пурпурных плащей и на каждый палец одели по перстню с рубином. Парменион ездит на позолоченной колеснице. Да, у каждого немало и просто золота, монет и слитков, но настолько ли много, чтобы тратить вот так, походя, по трети старой государственной казны на заклад?

Александр нахмурился.

– К чему ты клонишь?

– Лагерь наводнён финикийскими и хурритскими купцами.

– Ростовщики?

– Да. Македоняне и эллины влезают в долги, не задумываясь.

– В надежде, что отдавать не придётся, – процедил Александр.

Глаза его превратились в узкие щёлки. Эвмен видел, как на царя накатывает бешенство. И подлил масла в огонь.

– Здешняя Финикия... Она ведь другая. На неё наброшены невидимые сети египтян. Эти их Хранители, глаза и уши фараона и царицы... Все говорят, будто они вездесущи, но что-то мне не верится. Полагаю, всё дело в том, что немало финикийцев и сирийцев служат Египту, тайно или явно. И если наши люди позволят накинуть себе на шею петлю... Скажем, кто-то совсем вдрызг проиграется, последний хитон отдаст, привыкли уже сорить деньгами. А как восполнишь убытки грабежом, если нет войны? Припугнут угрозой огласки, твоим гневом. И пообещают дать отсрочку. За услугу.

– Шкуру спущу, – негромко пообещал царь.

Эвмен ничего на это не ответил. Александр дёрнул щекой, провёл ладонью по лицу. Помолчал немного.

– Ты прав. Пора с этим кончать.

Неожиданно в палатку ворвался запыхавшийся Птолемей.

– Вот вы где! Слава богам, я обыскался вас...

– Что с тобой, Лагид? – повернулся к нему царь, – на тебе лица нет.

– Египтяне в полном составе отбыли в свой лагерь! Здесь остался только Анхнасир!

– Почему? Что случилось?

– Беда, Александр!