Текст книги "Неугасимый огонь (СИ)"

Автор книги: Евгений Токтаев

Соавторы: Андрей Шитяков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)

1. Алекшандуш из Аххиявы

Хаттуса, год после «События», конец лета

Полутьма зала царского дворца Хатуссы, нарушаемая только неровным пламенем лампад, зловещими отблесками выхватывала из пустоты сидящих за массивным столом. За колоннами, украшенными символами Громовержца Тешуба, знаками и изваяниями Великой Ма – матери богов народа хатти[1]1
  Самоназвание хеттов – «канесили». Термин «хатти» использовался для обозначения жителей всего царства, а так же предыдущих обитателей этой земли. Отличаются они так же, как «русский» и «россиянин».


[Закрыть], стояли молчаливые и неподвижные стражи. Сами подобные изваяниям, разве что, почти полностью бронзовым.

Царь Цитанта вгрызался в здоровенную баранью ногу, запивая вином из золотой чаши, измазанной жиром. Однако, сидящему по правую руку, что позволялось только высшим сановникам и высокородным гостям, Пиллие, царю Киццувадны[2]2
  Древнее царство, расположенное на юго-востоке Малой Азии. В античности и средневековье эта земля называлась Киликией.


[Закрыть] и даннику всесильного повелителя хатти, было явно не до еды. По левую руку восседал старший сын и наследник – Хуцция, далее – виночерпий Аннита (сей титул означал, к недоумению иностранцев, что обладатель его является верховным военачальником). За царственным гостем разместился Ксассени, младший сын Цитанты. Далее – верховный жрец Телепину, по имени которого было легко догадаться, какому из богов он служил.

Напротив, за отдельным столиком, сидела тучная женщина с морщинистым лицом – Валлани, царственная мать повелителя гор и озёр от Злого моря до моря Нижнего, где лежит подвластный хатти остров Алаши.

Властелин земель от Виллусы (которую владетели Страны Реки звали Иллиясой, а презренные пираты аххиява – Илионас) до Кадеша, Халпы и Кархемыша пребывал в скверном настроении. Титул остался, а земли... Да пожрёт Иллуянка[3]3
  Иллуянка – хтоническое драконоподобное чудовище в культуре хеттов, с которым боролись боги и их избранники.


[Закрыть] Баалшур Сипиша, втравившего царство хатти, вместе со старинным врагом, грозным именем Паршататарной, в бессмысленную войну с Владыкой Реки... Что говорить – не слишком велики были потери почтенного виночерпия, и немало вражеских воинов отправилось в подземное царство, но все же позор поражения гложет. Слишком много слабых сторон войска хатти выявила сия битва...

А царь Баалшур Сипиш Кадэш, потеряв почти все воинство, ныне заперся в своём граде и дрожит от страха. Царь Халпы, покорённый презренным Сипишем, отложился от него и подался в союзники Змеи и Падальщика. Выход к Нижнему морю почти закрыт. Пират и разбойник – бешеный Алекшандуш из презренной Аххиявы, разбил Пиллию и теперь один за другим берет города Киццувадны. Он уже вышел к Вратам Тешуба. Если он возьмёт крепость Тархунтассу[4]4
  Тархунтасса – хеттская крепость. Позже, ассирийский царь Сарданапал основал на её месте город Тарс.


[Закрыть], конец владычеству хатти на юге.

Пират оказался львом. Его воины, высадившись с громадных кораблей, нисколько не меньше тех, что сеют огонь и гром Тешуба по воле Манабхарры, захватили Алаши. Не только город, но и весь остров. Только Пер-Маат не тронули. Ибо не глупцы лезть на крепость, сильнее которой, говорят, только Великая Шару на граничном рубеже Страны Реки.

А вслед за львом из своего логова выполз крокодил в Двойной Короне, уже покрывший Анниту бесчестьем. Все города Канахана, разграбленные Алекшандушем, бросаются в ноги Манабхарре, вручая свои земли повелителю Реки.

Цитанта соблюдал царственную невозмутимость, но мысли его мало отличались от раздумий данника – Пиллии. Царь Киццувадны решился заговорить первым.

– Я попытался остановить Алекшандуша выше Угарита, – Пиллия вздохнул, – у меня было пятнадцать тысяч воинов. С отменными колесницами, как делают митанни. И лучники мои были хороши. Но у него было... Вдвое больше! Пешие шли невиданным строем, ощетинившись невероятно длинными копьями, длиннее даже тех, что есть у воинов Манабхарры! Но более всего меня поразила конница. Мы устали её считать, там было не меньше пяти тысяч всадников и они летели на нас, ты не поверишь, словно одно живое существо! Никогда не видел ничего подобного и даже не знал, что так выучить людей и лошадей вообще возможно. При этом у него мы не увидели ни одной колесницы. Алекшандуш рассеял моё войско, как прах по ветру, будто и не было его! Будто стадо баранов разогнал. И теперь идёт по моим землям, как хозяин! Мы не можем понять, откуда он взялся, да ещё с такими силами... Как нищие аххиява сумели настолько усилиться, откуда их так много? А ведь это именно они. Наглец, уверенный в своих силах, отпустил некоторых пленников, чтобы те рассказали нам о его могуществе. Они подтвердили, что пираты говорят на языке аххиява, хотя нещадно коверкают его. Называют себя макандуша, откуда-то с северо-запада, из-за моря. Я прежде не слышал о таком племени.

– Что сделают наши бойцы, вооружённые топорами против копейщиков? – не слишком уверенным тоном начал Аннита, – если те к тому же, как утверждает почтенный Пиллия, наступают стеной. Я видел, как мои колесницы атаковали строй воинов Манабхарры. Едва ли не половину колесничих и лошадей выбили стрелами ещё до столкновения. А из остальных немногие смогли прорваться сквозь частокол копий врага.

– Копья этих макандуша длиннее на целый локоть, если не на два, чем у воинов Реки, – перебил военачальника Пиллия, – но те, прикрывая своих лучников, в бою всегда стоят неподвижно, а эта стена аххиява движется!

– Разве ты сражался когда-нибудь с сынами Реки? – непочтительным тоном спросил Аннита, – не был при Мегиддо, так не рассказывай сказки. Неподвижно стоят... Если бы так... Они строятся знаком, что у них воды изображает. Сбоку не подойти. На остриях и в глубине, да на всём переднем крае – отборные воины в бронзовой чешуе. Первыми они не наступают, это верно. Так и заманили нас с Сипишем в эту крокодилью пасть. Передние упёрли копья в землю. С трёх сторон ударили стрелами. Потом ещё и колесницы сзади обошли. Мало у нас копейщиков, мой господин, наш передний край они выкосили за миг. А когда дрогнули воины Кадеша и Халепа, дети Реки развернули пасть в клин и в наступление перешли.

Цитанта мрачно молчал. Все это, и в куда более ярких красках, Аннита ему расписывал ещё год назад, а теперь, напомнив, совсем испортил царю аппетит.

– У страха глаза велики, – негромко сказал Пиллия.

– Не в том ли причина, наш царственный друг, что ты сейчас сидишь в этом зале, а не сражаешься доблестно против макандуша на своей земле? – поинтересовался Хуцция.

Царь Кицувадны дёрнулся, как от пощёчины, и уже хотел ответить, но был остановлен Цитантой.

– Хватит! – царь хатти повернулся к сыну, – не смей оскорблять нашего гостя и союзника!

Наследник обиженно поджал губы.

– Нам нужно больше копейщиков, – продолжать бормотать Аннита, – впятеро больше. С копьями подлинней. И лучник – хоть один на колесницу. Вместо метателя дротов. Возницы хорошо мечут дроты сами. У нас сорок пять тысяч воинов! А колесничие стрелки выбьют всадников, мой го...

– Почтенный Аннита, – Цитанта вздохнул, – у нас едва хватает лучников для воинства! Откуда им ещё взяться, если любому крестьянину, пойманному с луком, руку рубят?

– Ну... Мой господин, замени их пращниками – оружие простолюдина, но самое лучшее против "чешуйчатых"! А на колесницы посади...

– Аннита, ты все ещё с Манабхаррой воюешь? – царь впервые усмехнулся, – пращники... Воины почтенного Пиллии говорили, что брони на конях, и воинах Алекшандуша почти нет. У воина в строю длинных копий – панцирь и шлем. Все из бронзы, не из кожи! Даже ноги бронзой укрыты! Ему праща... Щиты покрыты бронзой, как у воинов Манабхарры и Паршататарны. Что ему твой булыжник? Коней, конечно, можно выбить. Сколько-то... Но вот на колесницы лучников сажать... Чтоб научиться стрелять с колесницы – не один длинный день нужен. А стрелков с малолетства учат. Где я возьму тебе колесничих лучников? Найму в Стране Реки?

– Не самая плохая идея, царственный отец, – Ксассени вмешался в разговор, – я могу посланником в Та-Кем отправиться. Язык знаю.

Воистину, если Хуцция лишь недавно начал изучать язык Чёрной Земли, то его младший брат прекрасно владел им, обойдя в том старшего.

– Брат мой, Ксассени, прав, – Хуцция задумчиво вздохнул, поставив чашу, – если ты, почтенный отец, скажешь ему, чтобы обещал серебра, сколько запросят. И ещё коней. У нас их много и они не уступают тем, что имеют дети Реки. Люди Манабхарры вывозят отборных кобыл и жеребцов из всех покорённых стран для улучшения своей породы. Я считаю, справедливо за нашу породу, что предки разводили веками, попросить лучших колесничих стрелков.

– Вся Киццувадна и Канахан знают, как оные стрелки, ведомые Хранителем Золотого Трона Пацифаром, разбили отряд Алекшандуша! Он в несколько раз превосходил их числом, Пацифар обратил его в позорное бегство, а потом ещё и изгнал из Цура, который презренный пират захватил с помощью подлого предательства!

Пиллия с воодушевлением повторил байку, что во всех портовых городах плели купцы, постоянно преумножая потери и унижение аххиява. Для самоуспокоения.

– Ладьи Манабхарры задали ему жару! – добавил царь-данник, -надеюсь, достойный наследник не забудет и о ладьях.

– Не забудет, – молвил Цитанта, посмотрев на Ксассени, и не поскупился на похвалу, – он ещё юн, но очень умён. Только путь опасен. Хотя Алекшандуш ещё не захватил Тархунтассу, но занял все прибрежные земли. Ехать придётся кружным путём, через Угарит.

– Думаю, мой господин, – жрец-прорицатель Или-Тешуб вздохнул, – почтенный наследник Ксассени сможет и добраться и вернуться, только все опасности его и весь путь – напрасны. Я знаю, что не только Манабхарра сейчас отсутствует в Чёрной Земле, но и Хранитель Пацифар ушёл в дальний поход на юг, к землям людей, чёрных ликом, как подземные твари. Страной ныне правит царица Марита, а о чём наследнику Великого господина говорить с бабой? Лучше я погадаю на кишках тельца.

– Я на твоих кишках погадаю! – царственная Валлани зашипела на жреца Громовержца, – Манабхарра был ещё ребёнком, а Хранитель – того моложе, а Марита – моложе Хранителя, когда их хотели убить. Уже не помню почему. Но Пацифар сразил одного убийцу стрелой, а другому Марита сунула кинжал или детский меч промеж рёбер. Встретив только десять длинных дней. Их отец уже был в подземном царстве, но они сами сумели защитить себя. А потом... Не один правитель Канахана и Яхмада ушёл к подземным богам, получив в дар от царицы украшение, работы лучших ювелиров, или просто прочитав её послание. Какая она тебе баба?! Марита – Великая Жрица и царица волею Солнцеликого Иштана-Ра[5]5
  Иштан (Эстан) – бог солнца у хеттов. Учитывая схожесть имени с Итан (Атон), возможно это единый средиземноморский эпитет солнца в хеттском произношении.


[Закрыть]. Не гневи богов Или-Тешуб.

– Великая Ма щедро одарила достоинствами не только царственных жён Страны Реки, – сказал Цитанта и поклонился Валлани, сверкнув глазами в сторону Или-Тешуба, – твои советы, досточтимая мать, мудростью своей нередко затмевали те, что давали мне седобородые мужи. Какой же ты сейчас дашь мне совет?

Валлани не успела ответить. Отворились тяжёлые резные двери, и в зал вошёл, в сопровождении распорядителя царских покоев, запыхавшийся Первый Страж Муваталли[6]6
  Муваталли – глава Госбезопасности при Цитанте II и его сыне, Хуцции II. На данный момент – очень молод. В нашей Истории, после ликвидации египтянами Цитанты (приблизительно через пятнадцать лет) стал названным братом Хуцции, возвёл его на престол. Позже, будучи родственником Хуцции по женской линии (при формальном матриархате), ликвидировал царя и его брата, занял трон. Проявил себя, как талантливый полководец, реформатор армии. С его именем ассоциируется новый расцвет царства хеттов, хотя правил он недолго, в свою очередь был убит заговорщиками.


[Закрыть].

– Здравствуй тысячу лет, великий царь! – согнулся он в глубоком поклоне, – две вести и обе плохие.

Цитанта сжал подлокотники кресла, потемнел лицом.

– Говори.

– Тархунтасса пала? – подался вперёд побледневший Пиллия.

Муваталли посмотрел на него недружелюбно. Как и другие военачальники хатти, он считал, что беглый царь, бросивший своих подданных, которые все ещё сражаются с врагом, не заслуживает такого приёма, который ему оказывает Цитанта.

– Об этом ничего не известно. Но войско макандуша миновало Врата Тешуба.

– Сам Алекшандуш ведёт его?

– Пока точно не ясно. Гонец утверждает, что дозорные не заметили во главе колонны светловолосого царственного воина. Приказания отдаёт другой человек.

Цитанта некоторое время молчал, потом сказал:

– Или-Тешуб, оставь нас. Самое время испросить бога о грядущем.

Жрец поспешил убраться. Царь проводил его глазами. Он был бы не прочь выгнать и Пиллию, оставив в зале лишь тех, кому мог доверять, но не желал оскорблять, пусть данника, но все же царя. Ибо тот загнан в угол и в таком положении может решиться на любую подлость, на которую в другой ситуации у него никогда не хватило бы смелости.

– Стало быть, макандуша решили совершить набег, пограбить, а царь их, скорее всего, все ещё осаждает Тархунтассу. Что же, тем лучше. Они совершили ошибку, разделив силы. Хуцция – ты поведёшь войско. Окажем им достойный приём. Муваталли, ты присоединишься к наследнику. Мы слишком мало знаем об этом Алекшандуше из Аххиявы. Следует захватить в плен побольше высокородных воинов и как следует допросить их. В этом деле лучше тебя не справится никто.

Первый Страж с достоинством поклонился.

– Сколько их идёт? – спросил Аннита.

– Сочли не более пяти тысяч.

– Пять тысяч? – удивился царь, – и с такими силами они собираются воевать с нами? Нет, это точно разбойничий набег. И это подтверждает то, что Тархунтасса держится – Алекшандуш не решился оторвать от осады большие силы.

– Я бы не стал их недооценивать, – просипел Пиллия.

Цитанта усмехнулся. Царь Киццувадны напуган так, что вздрагивает от одного упоминания макандуша, а увидев их, наверняка испортит свой дорогой наряд. Впрочем, кое в чём он прав. Не следует сейчас состязаться с пришельцами в доблестях. Нужно просто передавить их, как клопов. Пусть Алекшандуш узнает, что воинство его сгинуло бесследно в земле хатти.

– Хуцция, возьмёшь десять тысяч воинов и тысячу колесниц. Не вздумай красоваться перед ними. Просто перебей. Они никогда не бывали в наших землях. Пойдут, не зная дороги...

– Если только не нахватали к Киццувадне проводников, – машинально вставил Аннита, осёкся и потупил взор, – прости, великий государь.

– Как бы ни были хороши проводники, мы на своей земле. Они здесь чужие, – возразил Хуцция.

– Не прячь глаза, Аннита, – сказал царь, – на военном совете всякий голос важен, ты знаешь. У нас сейчас именно военный совет. Трапеза окончена. Не время сейчас набивать брюхо.

– Дозволь в таком случае ещё сказать, государь... – подался вперёд Муваталли.

– Говори.

– Если перед битвой измотать их наскоками из засад, заставить погоняться за нами и завести в место удобное для нас...

– Хорошая мысль, – вставил Аннита, – это подавит их дух. Полагаю, после такого полезно кого-нибудь отпустить к Алекшандушу. Чтобы рассказали и устрашили. Он должен думать, что в царстве хатти стрела вылетит из-за каждого куста и не будет ему здесь покоя.

– Да будет так, – удовлетворённо кивнул головой Цитанта.

– Все будет исполнено по твоему слову, царственный отец, – Хуцция приподнялся из-за стола и поклонился.

– Ты говорил о двух новостях, – повернулся Цитанта к Муваталли.

– Вторая пришла с востока, – ответил Первый Страж, – Кархемыш пал...

Цитанта даже привстал от удивления.

– Как пал? Кто начал войну против него? Неужели Шанкара[7]7
  Шанкара – хеттское название Вавилона.


[Закрыть]?

– Нет, государь, – склонился Муваталли, – Манабхарра.

– Не может быть! – вырвалось из уст Анниты, – Крокодил, конечно, силен, но не настолько же!

– Прости, достойный Виночерпий, сведения верные, – сказал Муваталли, – если на юге мы слепы и глухи, стараниями Алекшандуша, да исчезнет его презренное имя из разговоров мужей, то на востоке имеем достаточно лазутчиков. К сожалению, вести от них идут очень долго, и я доселе ничего не знал о грандиозном предприятии мицри[8]8
  Мицри – семитское название Египта и египтян. Использовалось и хеттами.


[Закрыть]. Это моя вина и я...

– Рассказывай, высокородный Муваталли, – приказал царь, – поведай нам все. Стенать будешь потом.

И Первый Страж заговорил. Он говорил о небывалом. Осведомлённость Муваталли в некоторых вещах всегда поражала придворных и самого царя.

– Я уже рассказывал тебе, государь, о том, как Ядовитая Анобрет[9]9
  Анхнофрет хатти звали Анобрет. Чаще использовали с эпитетом: Ядовитая Анобрет, контаминация имени Анхнофрет и её прозвища «Ядовитый цветок Тростника».


[Закрыть] захватила у Алекшандуша много ладей. Об этом купцы Канахана трещат без умолку. Так вот, эти ладьи Манабхарра перегнал в Гебал, там вытащил на берег и построил множество подобных. Его мастера сколотили из кедра прочные рамы с колёсами, на них поставили ладьи и перевезли на берег Кудшу[10]10
  Кудшу – «Святая». Река Кадеш (античный Оронт), названная по имени древнесирийской автохтонной богини плодородия. На её берегах стоял древний одноимённый город, на языке митанни называвшийся Киндза. Хетты использовали митаннийское название.


[Закрыть].

– Невероятно, – выдохнул Пиллия.

Аннита недоверчиво покачал головой, а Ксассени от удивления разинул рот.

– Ты не ошибаешься, достойный Муваталли? – спросил царь, – твои слова звучат так, будто Манабхарра получил какую-то особую милость у богов. Или – он сам бог...

– Я не ошибаюсь, государь. Свидетелями столь небывалых дел были многие. Никто не рассказывал о явлении божественных знаков или сил.

– Продолжай.

– Тысячи волов тянули эти телеги с ладьями, тысячи пленных, которым обещали свободу за небывалую работу. Достигнув Святой реки, Манабхарра спустил ладьи в её воды. Баалшур Сипиш, верно, дрожал, смотря со стен Киндзы на это зрелище. Манабхарра сплавил корабли по течению до начала дороги на Халпу, прошёл ещё один волок, на треть длиннее, чем от Гебала до Кудшу, и вышел к болотам, тянущимся до самого русла Пурхаты. Наёмных гребцов отпустили, пленников оставили, а быков и ослов погрузили на собранные ладьи вместе с войском. Достигнув великой реки, но, не дойдя немного до Кархемыша, войска и колесницы высадились на берег, да ударили под левую руку и в спину сорокатысячному войску Паршататарны, грозного именем. Их было всего десять тысяч, при полутора тысячах колесниц. Растянутое войско Паршататарны стояло у горных врат и не смогло остановить их, меньше трети удалось спастись. Остатки частью закрепились в Кархемыше, или обошли его, дабы бежать в Харран, укрыться там и ждать подмоги. Три десятка тысяч убитых и пленных, взятый город, один из крупнейших в Митанни, не меньший, чем сам Хошкани! Никто и не представлял себе, что это возможно[11]11
  Аналогичную беспрецедентную операцию Тутмос III предпринял и в нашей истории (восьмой поход). Ладьи были перетащены через перевал отрогов Ливана высотой в 240 метров, на расстояние 62 километра. Затем, помимо сплава по рекам, прошли 80-ти километровый волок через плато, достигли Евфрата, далее преодолели более 110-ти километров болот. Против митаннийской армии действовали, четырёхкратно ей уступая, но одержали победу.


[Закрыть].

Цитанта заулыбался. Чему огорчаться? Сокрушён давний враг. Хитрый и коварный, затащивший хатти на бессмысленную бойню при Мегиддо. Хорошо, что там удалось вырваться. Не иначе, Тешуб покарал нечестивца! Грозный именем улепётывает и прячется в нору, как заяц!

– Ты сказал, Муваталли, что новость плохая. Чем же она плоха? Паршататарна повержен! Надо радоваться!

– Прости, государь, если я по скудоумию своему счёл иначе. Но, полагаю, столь невероятная демонстрация мощи мицри вряд ли может считаться благоволением Тешуба к нашему народу.

Цитанта поморщился. Юнец при всех достоинствах обладал одной очень неприятной чертой – он был способен испортить любой праздник новостями о том, что мицри зарезали или отравили того или иного владыку Канахана, ухватили здесь, усилились там...

Муваталли замолчал.

– Это все? – спросил Хуцция.

Первый Страж кивнул.

Аннита скрёб бритый подбородок. Ксассени задумчиво вертел жирными пальцами полуобглоданную кость.

– Что ты думаешь, мать? – повернулся царь к Валлани, – если мы все же пошлём посла к Крокодилу, не сочтёт ли он сие проявлением нашей слабости, страхом перед его могуществом?

– Я думаю, царственный сын, – сказала женщина, – что Манабхарра никогда бы не предпринял такой поход, оставив за своей спиной непокорные города Канахана. Все они упали в его раскрытую ладонь. Почему? Потому что их разграбил Алекшандуш и ярость неистовых макандуша так напугала канахани, что они предпочли покориться мицри. А ведь прежде всегда норовили извернуться из-под власти детей Реки.

– К чему ты клонишь, мать? – нахмурился Цитанта.

Валлани поджала губы и покачала головой. Её всегда огорчало тугодумие царственного сына. Как жаль, что любимый младший внук, коего она считала куда более подходящим для трона, чем Цитанта и Хуцция, вряд ли когда-либо его получит. Можно, конечно, ему помочь, но не родного же сына травить! Хуцция же, как и отец, скорее воин, нежели царь. Впрочем, сейчас более всего надобен именно воин. Враги на пороге земли, хранимой Тешубом. Давно такого не было. Очень давно.

– Я хочу сказать, что если Манабхарра подставил спину Алекшандушу, которого так боятся канахани, это значит, что он его не опасается. А ведь Крокодил и сам очень умён и советники у него под стать. Манабхарра и Пацифар прежде не лезли на рожон. Действовали последовательно и осторожно. И ведь они воевали с Алекшандушем, знают его силу. И вдруг спокойно идут себе в поход против митанни. О чём говорит сие?

– О чём? – спросил Цитанта.

– О том, что они сговорились, – негромко сказал Муваталли.

Царица-мать кивнула.

– Они сговорились. Действуют или сообща, или разделили шкуру кабана полюбовно. Мицри – восток. Макандуша – север.

– Неубитого кабана! – в запальчивости крикнул Хуцция, вскочив из-за стола.

Цитанта посмотрел на него, потом на Анниту и Муваталли, снова перевёл взгляд на старшего сына.

– Сговорились...

Он встал, прошёлся взад-вперёд под сопровождающими взглядами родичей и придворных. Остановился. Повернулся.

– Хуцция, ты возьмёшь не десять, а пятнадцать тысяч. Сотри этих нечестивцев с лица земли. Да поможет тебе Громовержец!

* * *

– Солнышко светит, птички поют, – блаженно щурился Теримах, – вроде все, как там, а приглядишься – и небо не то и трава другая.

– Чем тебе небо-то не угодило? – Полидор откинул полог низкой палатки и выполз наружу, зябко поёживаясь, – чего-то не жарко сегодня.

– Хорошо-о, – протянул рыжий, сидевший на перевёрнутой корзине, – самое оно. К полудню так парить начнёт, что держись. Помнишь, мы ведь примерно в это же время подходили к Вратам с севера. В конце лета.

– Позже.

Теримах не обратил внимания на уточнение.

– Душегубка стояла страшная. Засуха.

– Там всегда такая погода в это время. В конце лета ни капли с неба не дождаться, – буркнул Полидор, – я узнавал.

– Не там, а здесь.

– Там, – упрямо нагнул голову Медведь, – здесь иначе все, не видишь? Позавчера дождь шёл. Там в это время дождей не бывает...

– Я узнавал, – передразнил друга рыжий, – хочешь сказать, это мы не Киликийскими вратами прошли? Это не Каппадокия?

Он встал с корзины и для пущего эффекта обвёл рукой кругом себя.

– А что это тогда такое?

– Не Каппадокия. Тут другие люди живут.

– Я, знаешь ли, заметил. А страна всё равно – Каппадокия. Вон, смотри – помнишь того верблюда?

Далеко на западе действительно возвышалась скала, напоминавшая верблюда.

– А эти каменные приапы повсюду? Где ты ещё такие видел? Только в Каппадокии.

Медведь мрачно покосился на пару "растущих" неподалёку огромных каменных грибов. Подобные им, стоящие на ножках из пористой породы и накрытые базальтовыми шляпками, встречались по всей Каппадокии. Протопав тысячи стадий от своей далёкой родины, македоняне ничего подобного не встречали нигде.

– Всё равно, имя у страны другое.

– Да мне как-то наплевать. Главное, бабы тут не такие страшные, как на югах.

Зимой, когда войско Александра стояло лагерем возле города Лавазантия, Теримах обзавёлся женой. Так поступили многие воины. Царь этому не препятствовал и даже поощрял. За время перехода от Тира в Киликию число подданных сына Филиппа увеличилось в полтора раза. Одних женщин при войске теперь было не меньше тридцати тысяч. Некоторые уже пузатые. На это царь тоже смотрел благосклонно, он прекрасно понимал, в какой ситуации оказался.

Финикиянки и сирийки рыжего никогда не привлекали. Ему нравились посветлее. Такие, как Ацция. Он звал её Антиклеей. Ей было семнадцать лет. Среднего роста, не толстая, но и не худышка, как финикиянки. Теримах пренебрежительно говорил о тех: "Тощая корова – ещё не лань".

В Антиклее ему все нравилось. Приятные мягкие черты лица, длинные прямые каштановые волосы, кожа, лишь немногим более смуглая, чем у него самого.

"И есть за что подержаться, сзади и спереди".

Местные жители почти все отличались крупными носами, но жена Теримаха заметно выделялась из их числа. Как потом выяснилось, её бабка происходила из народа кефтиу. Критянка.

Прихватил рыжий Аццию-Антиклею в небольшом поселении неподалёку от Исса, места, где пару лет назад едва не оставил свои кости. Самого Исса, разумеется, тут не было, но тому уже никто давно не удивлялся.

Девушка была не из местных. Дочь осевшего в Киццу... тьфу ты, язык сломаешь... осевшего в Киликии торговца с севера. Из народа хеттов.

Девушку он взял не силой. Немало насилия македоняне совершили по пути из Тира, немало оставили после себя слез. После того, как никакие жертвы богам (а от отчаяния едва не дошло до человеческих, вовремя остановились), никакие гекатомбы не помогли вернуться обратно, почти все осознали, что загремели в этот чужой мир навсегда. А следовательно, надо обживаться здесь. Именно эта мысль сподвигла воинов обзаводиться семьями. Наложниц многие тащили с собой и раньше, но тогда поход воспринимался совсем иначе. Именно, как поход, который имеет конечную цель и, достигнув её, они вернулись бы к родным.

Все изменилось.

Впервые увидев Аццию, рыжий в очередной раз решил, что влюбился (он влюблялся чуть ли не в каждую встречную, если она, конечно, не была плоская, как доска). Но тут, неожиданно для самого себя понял, что вовсе не горит желанием взять её где-нибудь в кустах, по-быстрому завернув на голову подол, или вмять в окровавленное родительское ложе, посреди трупов родни. Да, было и такое. После переправы через Оронт, Александр запретил насилие. Наплевать на Финикию, но здесь, на севере, не стоило настраивать против себя население.

Поначалу послушались не все, но дураки поплатились жизнью. Воинов проняло. Никто не роптал, не затаил злобу на царя (казнённые, понятно, ничего уже не могли затаить), все вдруг задумались. То один, то другой начали подкатывать к местным мужам, отцам семейств, сватались к их дочерям. По эллинским и македонским обычаям, разумеется. И очень удивились, узнав, что отцы здесь были не настолько властны над своими чадами, как привыкли эллины. Женщины могли сами выбирать себе мужей. Молодые люди свободно общались до свадьбы. Отцы тому не препятствовали и крайне редко сговаривались о браках по расчёту. Здесь не знали свах-промнестрий, считали законными браки с рабами. Все это не очень укладывалось в голове.

Рыжий, уже нахватавшийся слов на трёх диалектах, имевших хождение в этих краях, помогая себе жестами, пытался выяснить, чего хочет от него отец Ацции. Выяснил, что жених должен принести подарок, кусат. Причём сие не гарантирует, что невеста согласится. Её отец, поначалу очень боявшийся макандуша, в конце концов, осмелел, увидев, что те никого не обижают. Среди местных пошли разговоры, что жестокость пришельцев – очередная выдумка канахани, которые, как всем известно, легки на обман. Особенно в торговле.

Неожиданное препятствие только подстегнуло рыжего. Он готов был вывернуться наизнанку, только бы получить девушку. На его счастье, та оценила потуги "жениха" и взглянула благосклонно. Кусат Теримаха составил девять овец и барана. Непосредственно на свадьбе пришлось вручить отцу невесты ещё один такой же подарок, а Ацция получила ивару, приданое, составившее полсотни локтей полотна и тридцать сиклей[12]12
  Сикль – очень древняя денежная единица и мера веса, распространённая на Ближнем Востоке (хетты тоже ею пользовались), впоследствии имевшая хождение в Персии. Ценность за много веков неоднократно менялась. Это название используется и сейчас – израильский шекель.


[Закрыть] серебра. На четырнадцать сиклей, представлявших собой серебряные кольца чуть тяжелее афинской драхмы, можно было купить лошадь, что удивляло эллинов до глубины души, ибо в оставленном ими времени лошадь стоила в сто раз дороже.

Зимой, в месяц гамелион[13]13
  Январь-февраль. Гамос (греч.) – свадьба.


[Закрыть], самый подходящий для этого дела, состоялось множество свадеб. Женились простые воины. Высшие командиры не торопились.

Лагерь возле Лавазантии по своим размерам быстро превзошёл сам город и это при том, что часть армии под командованием Пармениона переправилась на Кипр. Остров, на который с древнейших времён прибыло несколько волн разноплемённых переселенцев, почти не оказал сопротивления македонянам, которые прибрали его к рукам весь, исключая египетский порт Пер-Маат, как было прописано в договоре, заключённом Птолемеем с египтянами. Менхеперра прислал в Пер-Маат наместником уже знакомого македонянам (пусть знакомство состоялось, скорее заочное, в морском бою) Тутии. После возвращения Лагида с мирным договором, Парменион дважды нанёс в Пер-Маат визит и установил с наместником отношения почти дружеские. Уж приятельские точно.

Александр поочерёдно захватывал города Киццувадны. К весне они уже почти все были в его руках. Без штурмов и осад. Разгромив воинство Пиллии на берегах Оронта, царь более не встречал серьёзного сопротивления.

Не сдавалась только Тархунтасса. Как выяснил царь, эта крепость расположенная недалеко от места, где должен был стоять Тарс, принадлежала не Пиллие, а хеттам. К этому времени Александр, благодаря многочисленным пленным, уже неплохо представлял себе взаимоотношения государств этого мира. По крайней мере, тех, с которыми успел соприкоснуться. Подойдя к крепости, он окружил её кольцом осады, но заявил военачальникам, что никакого штурма не будет.

– Почему? – высказал тогда всеобщее удивление Мелеагр, – остальные города и крепости брали.

– И эту возьмём, – кивнул царь, – вернее она сама сдастся.

– А если нет? – спросил Кратер, – видно, что выстроена прочно, и припасов, наверняка, хватит надолго.

– Куда она денется? – Усмехнулся Александр и в конце зимы, с началом навигации, уехал на Кипр, посмотреть, как дела у Пармениона. Вместо себя оставил Гефестиона, чем в очередной раз вызвал ревность Кратера, который сам претендовал на высшие должности. Эти двое постоянно соперничали, Кратера злило, что он был "другом царя", тогда как Гефестион – "другом Александра".

Через месяц царь вернулся. Крепость не сдалась. Александр пожал плечами, велел Гефестиону ждать дальше и принялся за обустройство нового царства. Съездил вдоль побережья к устью Каликадна, внимательно осмотрел скалу, на которой в покинутом времени стояла неприступная крепость Корик. Здесь были удобные бухты. В будущем их облюбуют киликийские пираты, да и сейчас тут не безлюдно – поблизости обнаружилось поселение критян, донельзя удивлённых явлению пришельцев. Около двух десятков их кораблей "отдыхало" на берегу.

Так состоялась первая встреча эллинов с людьми, на языке которых слово "море", "пото", звучало так похоже на "понт"...

Александр поднялся на скалу, возвышавшуюся над морем на небольшом полуострове, соединённом с побережьем узкой косой.

– Не дураки строили, – сказал царь, обращаясь к механику Диаду, – и нам здесь следует укрепиться.

Второе крупное строительство началось в устье Кидна. Строить город на месте Тарса, в одном переходе от моря, царь не пожелал, предпочёл побережье. Он сам, совместно с архитектором Дейнократом разметил план будущего города.

– Как ты назовёшь его? – спросил Птолемей.

– Александрия, – ответил царь, – Александрия Киликийская.

Город рос, как на дрожжах. Царь торопился. Причиной тому был договор с Египтом.

Годичной давности переговоры состоялись в Бехдете. Ранефер и Мерит-Ра принимали Птолемея в Доме Маат, похожем на маленькую крепость. Птолемей ожидал, что его примет фараон, но ему объяснили, что Величайший Менхеперра отсутствует, занимаясь делами войны, к тому же переговоры с послами – обязанность Верховного Хранителя.

Как уже выяснил за время путешествия и ожидания приёма Лагид, обязанностей у Ранефера было столько, что оставалось только диву даваться, как он все успевал.

Верховный Хранитель – десница фараона и одна их главных опор трона его. Это глаза и уши Величайшего, что видят и слышат все, творящееся в Стране Реки и далеко за её пределами, предупреждая бунты и измены. Это стрела и яд, срывающие планы враждебных царей, продвижение своих ставленников к тронам, с которыми Та-Кем желает заключить союз, или же, напротив, разбить и покорить. Это слово, сказанное в нужное время в нужном месте, что способно подбить врагов на войны друг с другом.