Текст книги "Неугасимый огонь (СИ)"

Автор книги: Евгений Токтаев

Соавторы: Андрей Шитяков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

Посыльная триера Неарха шла в Саламин, огибая Кипр с юга. Македоняне смогли вырваться вперёд. При всём своём великолепном зрении знаменитого лучника Ранефер едва мог различить их далеко впереди, но путь его до Пер-Маата был короче и на берег он ступил раньше. Македонянам ещё нужно было несколько часов грести против ветра, а Ипи, затребовав лучших лошадей, уже стрелой летел по накатанной дороге в Саламин. И все же боги были благосклонны к Неарху. Его вестник в результате этой бешеной гонки отстал от Ранефера менее чем на час, тогда как весь остальной флот достиг Саламина лишь спустя сутки.

Выслушав гонца, Александр пришёл в бешенство, но бушевал недолго. Смог взять себя в руки. Гнев сменился растерянностью. Царь не знал, как поступить, что предпринять.

В это время в самом разгаре были состязания лучников. Критяне изо всех сил старались не упасть лицом в грязь перед царём, и продемонстрировали, что хотя искусство египтян велико, но и они не лыком шиты. Сам Омбрион, начальник стрелков, выбыл из состязаний предпоследним из своих соотечественников, не сумев поразить мишень, отнесённую уже так далеко, что не всякий мог просто докинуть до неё стрелу, не говоря уж о прицельной стрельбе. Последний из критян, рядовой воин, ещё продолжал борьбу с пятью египтянами, одним из которых был Сокол, тот самый седой мастер, стрелявший в Аристомена на Пепельной Пустоши (впрочем, никто из эллинов об этом не знал). Именно Сокол стал в итоге победителем, а критянину удалось обставить лишь одного из этой пятёрки.

Стадион гудел. Эллины и македоняне впечатлились искусством варваров. Повсюду обсуждали способы стрельбы и изготовления луков. Ремту, участников состязаний, хозяева Игр уговаривали выпить вместе, просили показать оружие. Те, не зная, как себя вести, растерянно оглядывались на своих начальников, которые внезапно чем-то очень озаботились.

Вскоре явился гонец Неарха и по лагерю поползли тревожные слухи, а часа через два чуть не случилась катастрофа. От радушия хозяев не осталось и следа. Македоняне схватились за оружие. Толпа едва не разорвала Анхнасира. Пармениону стоило большого труда утихомирить воинов.

Наконец, в лагерь египтян отправился Птолемей и потребовал объяснений. Тутмос и Ранефер (он выглядел совершенно измученным) кратко изложили свою версию случившегося и предложили провести переговоры с царём. Лагид заскрипел зубами и заявил, что царь будет разговаривать только после того, как выслушает Неарха и Филоту.

– Это невозможно, – ответил Ипи, – Филота сейчас с Нимаатра, ладьи которого подходят к Пер-Маату. Если Александр хочет прежде поговорить со своими людьми, пусть говорит с Неархом.

– Он тоже ещё не прибыл, – сказал Птолемей.

– Тогда ждите.

Лагид вернулся к царю и рассказал о результатах встречи. Пердикка, присутствовавший при этом, вспылил:

– Какая наглость! Царь, позволь мне, я разберусь с ними, их впятеро меньше!

– Остынь, дурак! – рявкнул Александр, – экехейрию никто не отменял! Боги покарают тебя за святотатство! И даже если бы не это, всякого, кто тронет египтян, я предам немедленной смерти! Никто никогда не обвинит меня в нарушении священных уз гостеприимства!.

День пролетел в тягостном напряжённом ожидании. Воины собирались кучками, роптали. По лагерю ходили царские телохранители во главе с Селевком – разгоняли сборища.

К вечеру на горизонте показались паруса. Все принялись лихорадочно их считать.

– "Талос" кто-нибудь видит? У меня шурин на нём. Видели "Талос"?

– Нету "Талоса". Он самый здоровый. Сразу попался бы на глаза.

– Да как же это... У меня шурин на нём... Как же так... Единственный, кто из родни остался...

– Чего запричитал? Утри сопли. Мы тут все... единственные...

Корабли приближались к порту и только сейчас все ощутили масштаб трагедии.

– Керберово дерьмо! Да быть того не может, чтобы какие-то бабы нам так всыпали!

– Не может? Глаза разуй.

– А кто сказал, что это египтяне нам наподдали?

– У меня дружок – декадарх в таксисе Кена. Там уже все знают. Египтяне это. Исподтишка напали, говорят.

– Точно, так бы хер справились с нашими!

– И мы этих говноедов привечали?! Да куда царь смотрел?!

Через несколько минут дорогу разъярённой толпе, направившейся к лагерю египтян, преградила агема, во главе с Адметом и Парменионом.

– А ну стоять! Куда направились?

– Варваров резать!

– Это твой сын, Парменион, флот просрал! – крикнули из толпы.

– А может он продался? Сидит себе "в плену", вино попивает!

Толпа качнулась вперёд.

– Стоять, я сказал! – рявкнул старый полководец, – ещё слово и крикуну я лично язык вырву!

– Предатель!

– Бейте его!

Безоружные македоняне голыми руками хватались за отточенные наконечники копий, которыми ощетинились царские щитоносцы, отводили их в сторону, хватались за щиты и неудержимо напирали на растерявшихся гипаспистов.

– Вперёд! – скомандовал Адмет.

Гипасписты все, как один, шагнули вперёд. Пролилась кровь.

– А-а, суки! На кого руку подняли?! На своих!

Долго толпа избиения не выдержала, отхлынула. На земле осталась дюжина трупов.

Появился Александр. Он был безоружен. В глазах плескалось пламя.

– Что вы творите?! Разве вы уже свершили суд? Вы знаете, что произошло? Вы македоняне или беззаконные шакалы?

– Царь, ты ублажаешь варваров, а они убивают нас! – крикнули из толпы.

– Они – вероломные твари!

– Да-да, нарушили договор!

– Ударили в спину!

– Кто это сказал?! – совершенно рассвирепел Александр, – выйди, покажись, если ты не трус!

Воины смущённо жались, никто вперёд не вышел.

– Так я и знал! Вы – жалкие трусы, годные только на то, чтобы впятером нападать на одного! А когда враг силен, сразу обгадитесь? Я думал, вы моя опора! Я думал, что с вами мне под силу горы своротить! Дойти до края Ойкумены! Зевс покарал меня за самоуверенность! Пошли вон! Я не желаю иметь с вами ничего общего! Лучше соберу войско из хеттов. Они – настоящие воины. Не то, что македоняне...

Последние слова он произнёс негромко, в мёртвой тишине. Воины не двигались с места. Многие плакали. Слезы текли по щекам и у некоторых гипаспистов, проливших кровь товарищей.

– Убирайтесь. Не хочу вас видеть.

– Прости нас, Александр!

– Прости, царь!

Александр брезгливо скривил губы и, резко повернувшись, ушёл в свой шатёр. Толпа потекла было следом, но на её пути вновь встал Парменион.

– Ну что, обгадились? Пошли вон, я попытаюсь уговорить царя простить вас.

Однако царь не стал с ним разговаривать.

– Не сейчас, Парменион. Наведи порядок в лагере. Зачинщиков смуты арестовать, я позже с ними разберусь. Остальных утихомирить.

– Ты не хочешь допросить Пармениона, царь? – спросил Кен, когда старик вышел, – если Филота собирался покорить критян, то почему не поделился своими замыслами с нами? С тобой, царь.

– Может, потому, что хотел приобрести данников лично для себя? – предположил Пердикка.

– Я бы сказал – это похоже на Филоту, – буркнул Полиперхонт.

– Но неужели он не посвятил в свои планы отца? – недоумевал Кен, – не верится.

– А почему он попросился к нему на Кипр, добровольно сложив с себя командование гетайрами? Да потому что они в сговоре! – ожесточённо заявил Пердикка.

Кен только головой покачал, но видно было, что он думает о том же.

– Позвать Пармениона? – спросил Полиперхонт.

– Нет, не сейчас, – отрезал царь, – не хочу его видеть. Пока.

"Старик совсем ослабел. Даже безоружную толпу без крови остановить не может".

Эвмен все разложил по полочкам, однозначно не высказав собственного суждения. Виновны, в равной степени, могут быть обе стороны, но Александр против своего желания все больше склонялся к мысли, что, несмотря на очевидную заинтересованность египтян в ослаблении нежданного соперника, устроили бойню не они.

Филота.

Почва для этой мысли была щедро удобрена давно копившимся недоверием к Пармениону. Старик все больше раздражал своей критикой всех царских решений. Нет, он не саботировал приказы и выполнял их безукоризненно, но это бесконечное брюзжание, что "в прошлые годы так не делали", что "а вот Филипп бы поступил..." все чаще выводило Александра из себя. А в купе с извечным высокомерием Филоты...

Но допустить его виновность? Даже если это правда... Войско не поверит.

Птолемей словно мысли Александра прочитал:

– Царь, нашим наплевать на виновность Филоты. У всех в голове одно: "Погибшие македоняне должны быть отмщены!"

– Мне тоже наплевать, Лагид! Но объявление войны сейчас будет самоубийством. Мы ослаблены как никогда, а враг, – Александр выделил это слово голосом, – усилился. Будем говорить, мечи останутся в ножнах.

Царь помолчал немного, потом сказал:

– Иди, Лагид, и спокойно договорись о встрече.

– Они тоже совещаются, – подал голос Эвмен, – и, подозреваю, тоже не знают, как поступить. Ты помнишь, что говорили хетты? Египтяне давно уже вынашивали планы покорения мидян... Ну, то есть, не мидян, а этих, как их там... митанни. А теперь заглядываются на Вавилон.

Птолемей покосился на Александра. На Вавилон заглядывались не только египтяне. Вот только теперь... Эх...

– К чему ты клонишь? – спросил царь, – впрочем, думаю, что я понял тебя. Хочешь сказать, что им не нужна война с нами?

– Да.

– И это несмотря на твои собственные доводы, убеждающие меня в обратном?

Эвмен пожал плечами.

– Если бы все было так просто, – сказал царь, – когда убили отца, нам тоже не нужна была война ни с фракийцами, ни с иллирийцами. А уж с Фивами и подавно. Но боги решили иначе.

"А уж с Фивами и подавно".

Пердикка усмехнулся. Ну да. Никто не хотел воевать с Фивами. Однако разорение города изрядно наполнило тощую казну. Кто знает, сколько пришлось бы ещё занимать у храмов на азиатский поход?

– Финикийцы говорят, что ни сам Тутмос, ни его предки, не действовали прежде столь нагло и стремительно, как теперь. Почему?

– Эвмен говорит разумно, – сказал Полиперхонт, – был бы я на месте Тутмоса, то с появлением на севере изрядной силы, поостерёгся бы смотреть на сторону, пока не понятно, что у этой силы на уме. Несмотря на все мирные договоры.

– Они и священное перемирие, объявленное на время Игр, воспринимают даже серьёзнее, чем мы, – сказал Эвмен, – с какой-то особой торжественностью об этом говорят.

– Лицемеры, – хмыкнул Пердикка.

– Не думаю, – возразил Александр, – по мне так они искренни.

В шатёр заглянул Селевк.

– Царь, Анфея просит встречи с тобой. Сказала нечто странное, дескать, речь пойдёт не о "пиратском нападении", а о том, что намного более важно.

– О "пиратском нападении"? – переспросил Александр.

– Так и сказала.

Царь хмыкнул. Он уже почти совсем успокоился.

– Интересно, что сейчас может быть более важно? Пусть подождёт.

– Мы ещё не знаем, что потребует Тутмос, – сказал Птолемей, – но что будешь требовать ты?

– Пусть выдадут Филоту. Кстати, Неарх, почему брат царицы наотрез отказался выдать Пнитагора? При всём этом их показном благородстве...

– Это может прозвучать странно, но... – наварх замялся, – по-моему, он считает киприота единственным опасным противником. На море, я имею в виду. Он сказал, что Пнитагор будет гостем, а не пленником. Филота ему не нужен, он попросту не знает, что с ним делать, а вот Пнитагор... Хочет удержать у себя сильного врага?

Александр задумчиво пробарабанил пальцами по столешнице.

– Как ты намерен поступить с Филотой, царь? – спросил Полиперхонт.

Александр мрачно взглянул на него, но ничего не ответил. Молчал он долго, потом сказал:

– Оставьте меня. Пусть войдёт Анфея.

– Разумно ли... – забеспокоился Кен.

– Оставьте меня все! – повысил голос Александр.

Стратеги и Эвмен повиновались. Едва они удалились, в шатёр вошла Анхнофрет. В руках она держала развёрнутый папирус.

– Радуйся, великий царь, живи вечно!

– Радуйся и ты, Ядовитый Цветок. С чем ты пришла?

Он прежде не называл её так. У внешних уголков глаз Анхнофрет на мгновение проявились морщинки, но сразу же разгладились. Она хорошо владела собой.

– Я хочу показать тебе кое-что, царь. Нечто важное.

– Вот как? А стоит ли мне брать в руки этот папирус? Я слышал, бывали случаи, когда вручение тобой неких грамот финикийским царям и вельможам плохо отражалось на их здоровье.

– Я держу его голыми руками, царь, – спокойно ответила посланница.

– Я вижу. Полагаю и те папирусы ты держала так же, – усмехнулся Александр.

– Ты не веришь мне?

– Почему я должен верить кому-то из египтян, когда они обвиняют меня в вероломном нападении и удерживают главного свидетеля, не давая мне допросить его?

– Свидетеля? – подняла бровь Анхнофрет.

– Свидетеля, Анфея, именно свидетеля. Вы слишком заигрались в стражей и судей. Считаете, что вольны по своему усмотрению устранять "нечестивых" царей, если те выступают против вашего "справедливого миропорядка" Маат? Вы вправе решать, кто праведен, а кто нечестив? Довольно кормить меня этими баснями!

Анхнофрет умела держать удар, ни один мускул более не дрогнул на её лице, но и высокомерной маски царь не видел. Посланница говорила негромко, смотрела, чуть склонив голову набок, спокойно и мягко. Нежно.

Александр, сбитый с толку этим взглядом, нахмурился. Никогда прежде женщины не смотрели на него так. Даже любовницы. Даже родная мать. Только одна была способна на такой взгляд – Ланика, сестра Клита Чёрного. Кормилица.

"Вот змея!"

Пауза затягивалась.

– Что же ты молчишь?

– Я не желаю навредить тебе, великий царь. Я пришла, чтобы погасить пламя войны, а не раздувать его сильнее. Прошу тебя, призови Итту-Бела, он знает наши письмена.

– Разве в этом есть необходимость? Ты сама можешь прочитать.

– Ты готов поверить мне? Предупреждаю, то, что написано в этом свитке, может показаться тебе невероятным.

– Читай.

Анхнофрет кивнула и, прежде чем опустить глаза к папирусу произнесла:

– Здесь написано о событиях, произошедших около семидесяти лет назад, в царствование Избавителя Йахумосе.

Она начала читать. Александр слушал, не перебивая. Меж его бровями пролегла глубокая складка.

Анхнофрет закончила чтение и подняла глаза на царя. Он молчал. Долго молчал. Потом громко позвал:

– Селевк!

Телохранитель заглянул в шатёр.

– Позови Неарха, Эвмена и его поверенного.

Критянин и кардиец вошли сразу, судя по всему, тёрлись поблизости. Через несколько минут вошёл и Итту-Бел, почтительно склонившись перед царём.

– Итту-Бел, возьми этот папирус и прочитай его вслух.

Финикиец повиновался.

Царь следил за реакцией Неарха и Эвмена. Первый не пытался скрыть удивление, второй проявил больше сдержанности, но все же многозначительно покачал головой.

– Неарх, ты упоминал, что ныне Аргосом правит Данай.

– Да, царь.

– Признаться, я пропустил это мимо ушей, не до того было. Неарх, что ты думаешь об этом? – царь кивнул на папирус в руках Дракона.

Критянин пожал плечами.

– Даже не знаю, что сказать. Тут говорится о некоем Дане и его брате Какаро. Действительно, у царя Аргоса был брат с таким именем.

– Ты ведь видел Даная лично?

– Да царь, а с его внуком Абантом даже говорил.

– Он жив?! – не сдержала удивления Анхнофрет.

– Да, хотя уже впал в маразм, – ответил Неарх.

– Подумать только, человек, который видел самого Избавителя, говорил с ним... – пробормотала потрясённая посланница, – в Та-Кем уже не осталось живых свидетелей тех дней...

– С нами есть человек, который хорошо знает Даная и его брата, он может многое рассказать. Это ахеец Этеокл. Он отправился с нами, как посол Аргоса. Филота держал его при себе, и он чудом спасся при гибели "Талоса".

– Вот как? Призови его.

Разыскали Этевокрея. Тот зашёл в шатёр с опаской. Насмотревшись на величие "железных людей", наслушавшись баек об их великом царе, он никак не ожидал, что способен найтись народ, который окажется сильнее их. В битве при Камире ахеец натерпелся такого страха, что после того, как его, дрожащего от холода и ужаса, вынули из воды, несколько дней не произносил ни звука. Увидев дворец в Саламине, поглядев на многолюдное столпотворение, он чувствовал себя муравьём между двумя гигантами. Какой ничтожной теперь казалась двадцатилетняя междоусобица Даная и Какаро, в которой не на жизнь, а насмерть бились "бесчисленные" рати по триста человек в каждой...

Царь дружелюбно обратился к послу Аргоса, расспросил о Данае. Этевокрей, мешая нынешние эллинские и родные ахейские слова, рассказал без утайки все, что знал о патриархе и прибывших с ним из-за моря людях.

Анхнофрет слушала, затаив дыхание, потом спросила, как звали жену Даная.

– У него было несколько жён, – ответил Этевокрей.

– Я имею в виду ту, что прибыла из-за моря.

– Анхиноя.

– Насколько я помню, это имя матери Даная, а вовсе не жены, – возразил Неарх.

– Ты ошибаешься, благородный Неарх, – сказал Этевокрей, – это старшая жена ванакта. Одна из их дочерей стала женой Ринкея и матерью нашего нынешнего государя.

– Анхиноя, – прошептала посланница, – Небетта Анхемнут...

– Старшая жена... – проговорил Александр, – может, поэтому её впоследствии назвали матерью. Немудрено перепутать за тысячу лет. Впрочем, это неважно. Важно другое...

– Ты кровный родич Тутмоса, – сказал Эвмен.

– Потомок, – усмехнулся царь.

Он откинулся на спинку кресла и снова надолго замолчал.

– Ты свободен, достойный Этеокл. Позже мы с тобой ещё побеседуем, а пока ты мой дорогой гость. Эвмен, распорядись, чтобы посла Аргоса устроили со всеми удобствами, как подобает его званию. Он волен свободно перемещаться всюду, где ему вздумается. Подбери человека из местных критян, кто уже достаточно овладел нашей речью, чтобы мы могли лучше понимать друг друга.

Этевокрей почтительно поклонился и в сопровождении Эвмена вышел. Царь отпустил и Итту-Бела с Неархом, оставшись с посланницей наедине.

– Предок и потомок... – проговорил Александр снова, покусывая губу.

– Великий царь! – обратилась к нему Анхнофрет, – прими этот папирус в дар от царственной Мерит-Ра! Отныне ты станешь первым среди царей не только силой мечей твоих воинов, не только венцом ванактов акайвашта, взятым мечом, но древностью рода и происхождением от Праведногласого Йахумосе, коего помнят от Шарден до Элама! Ты кровный брат Менхеперра! Мы не допускаем и мысли, что столь славная кровь могла раствориться в десятках поколений. Не зря Владычица Истин привела тебя в наш мир. Когда Мерит-Ра осознала это, она сказала, что не враг ты нам. Верно, великий и труднопостижимый замысел её в том, чтобы в нашем союзе умножилось благоденствие на берегах Зелёных вод и в иных землях, объединённых Древней Кровью! Мы не должны воевать! Это понимает и Ранефер. Прошу тебя, великий царь, умерь свой гнев, я буду умолять Величайшего, чтобы и он внял голосу разума и не стал усугублять уже случившуюся беду. Вновь виной всему недопонимание! Мы ещё так мало знаем друг о друге. Подумай, царь, каких высот мы могли бы достичь вместе!

– Когда вам стало известно об этом?

– Только вчера, великий царь, клянусь тебе в этом. Мы ничего не скрывали от тебя. Только вчера сова доставила сообщение. Ты веришь мне?

Александр молчал. Впечатление, которое на него произвёл рассказ Анхнофрет, подтверждённый ахейцем, невозможно было выразить словами, но... Вопрос цены.

"Древняя кровь. Стоили того жизни македонян, погубленные Ранефером?"

Царь смотрел посланнице прямо в глаза, она не отводила взгляд. Казалось, это безмолвное состязание не закончится никогда.

– Полагаю, Менхеперра тоже уже обо всём этом знает? – спросил царь.

Анхнофрет кивнула.

– Хорошо. Надеюсь все то, что ты сейчас сказала, разделяет и фараон. В любом случае, судьба наших взаимоотношений зависит от мудрости обеих сторон. Ты понимаешь меня?

– Да. Понимаю.

– Это хорошо. Теперь покинь меня.

Оставшись один, царь потёр виски кончиками пальцев. Потом налил вина в серебряную чашу, не разбавляя. Поднёс к лицу, но не выпил, долго смотрел в кроваво-красное зеркало. Он вспомнил слова Птолемея, сказанные им после возвращения из Египта:

"Царица и Ранефер – прорицатели, беспрекословно верящие в таинства. Их влияние на Тутмоса очень велико, но не абсолютно. А Менхеперра верит в свой меч".

* * *

– Не отступай ни на шаг, Ипи! – сказать, что Величайший был в бешенстве – не сказать ничего, – выжми из этих диких мужеложцев всё, что можно, и ещё больше! Ни хека отступных, ни коня, ни аруры[90]90
  Мера площади – 2,74 гектара.


[Закрыть] земель! Ничего! Наглецы! Вероломные гиены! Никакой выдачи пленных! Всех презренных пиратов провести связанными через Уасит! Дабы неповадно было!

– Будет война, – спокойно ответил Ипи, – мы уже многократно обсудили это. Всё же Александр – прямой потомок не Избавителя, обученного многомудрой Йахухотеп, а отца его, Секененра Отважного. Который малым числом сокрушил нечестивых поклонников Апопа у неприступных Врат Меннефер. Заплатил своей жизнью за победу и за то, чтобы его сын объединил Священную Землю. И тому, в чьих жилах течёт столь славная кровь, ты предлагаешь позор? Секененра бы выбрал славную смерть в безнадёжном противостоянии.

– Да наплевать! И чей он потомок – на это я тоже плевал с пилона Ипет-Сут! Хотят войну, получат! А именно разгромом она и закончится! Напрасно мы с ними церемонились, вот к чему это привело! Погиб Ранеб! А сколько ещё доблестных воинов, включая твоих Хранителей, отправилось в Землю Возлюбленных до срока? Не вижу никаких выгод от того, что эти дикари топчут твердыню Геба! Нищие разбойники, они ничего не могут нам дать, они способны лишь сеять смерть и разрушение. Я не понимаю, почему вы так за них держитесь. Не понимаю...

– Бабили, Величайший! – ответила супругу Мерит, опередив брата, – Верховный Хранитель и ты сам подготовили всё к этому походу. Походу, который определит судьбу земли Рек, Текущих обратно. Навеки, да помогут нам Нетеру. Война с Александром сделает его невозможным. Мы могли бы найти общий язык с эллинами, мы увидели это с первого взгляда. С Бабили – никогда. Да и благодаря сказанному Энилом, сможем избежать ошибок, которые могли бы совершить. Теперь мы никогда не позволим возвыситься одному на руинах другого. Всё Двуречье – цена! На тысячелетия! Потому судьбу Бабили надо решать сейчас, когда все так благоприятно складывается.

– Благоприятно? Воевать, оставив за спиной этих нечестивцев? К тому же поход на Бабили отложится на год, не более.

– Не думаю, – покачал головой Ранефер, – схватимся с эллинами, увязнем надолго. В драку влезет Цитанта, а это уже серьёзно.

– Не влезет, не такой он глупец. К тому же – ты хатти знаешь. После того, как Александр нарушил договор с нами, скреплённый именами Нетеру и эллинских богов, они запросто посчитают себя свободными от всех клятв и договоров. По их же лицемерному закону. Увидишь, сезона не пройдёт, они пришлют посла искать мира с нами, а то и поддержки. Догадайся, против кого?

– Всё равно, Величайший. Во-первых, война не обойдётся без потерь. А во-вторых, за этот год бабили подготовятся лучше, Наймут отборное войско Элама, убедив, что они следующие.

При этих словах Мерит улыбнулась, и хорошо, что улыбку эту не мог видеть никто из людей Элама. Ранефер продолжал:

– Александр лихо заключает союзы с нашими врагами. Пошлёт своих корабелов в Бабили, и те там выстроят флот.

– Мы и его сожжём.

– Обломки загородят Пурату.

– Ипи, – раздражённо спросил фараон, – это твои домыслы, или очередное видение?

Ранефер неопределённо помотал головой.

– Тутимосе, – обратилась к супругу Мерит, – Владычица Истин неспроста привела их...

– Я слышал это тысячу раз, – отмахнулся фараон, – и даже не спорил с вами, хотя вы так и не смогли убедить меня, что для Та-Кем есть в пришельцах какая-то выгода.

Ранефер шумно вздохнул, всем своим видом выказывая раздражение от необходимости в очередной раз возвращаться к давно обговорённому, но вставить слово не успел.

– Знаю, что ты сейчас хочешь сказать, – обратился к нему фараон, – и сразу говорю – не трать впустую слов. Вам с Мерит так нужны их писцы и ваятели? Да никуда они не денутся, когда я приду с войском в Киццувадну! Посмотри на Сенмута. Разве он изменил своё отношение ко мне после смерти Самозванки? Нет. Тихо ненавидит и боится. Знает, что живёт в долг, паче теперь игры в заговоры плохо отразятся на здоровье. Но немного золота в утешение от неприятного ощущения острия хопеша возле шеи и Сенмут делает то, что ему велят. То, что он умеет делать хорошо. Строит дворцы и храмы. Так же будет и с эллинами.

– Не будет, – упрямо покачал головой Ипи, – не тот народ.

– Да ну? – хмыкнул фараон, – а мне тут Анхнофрет недавно рассказала другое. Пришли в земли эллинов некие персы, привели их к покорности, обложили данью. Эллины даже служили в воинстве персов. С большой выгодой для себя, ибо, как говорят, восточные цари, наследники нечестивца Паршататарны, платили наёмникам щедро. Почему уже сейчас акайвашта заселили большой квартал в Уасите? А в будущем ещё больше их покинут свою нищую родину. Они рассуждают практично. Где сытно, там и родина.

Ранефер молчал, а Мерит-Ра медленно покачала головой. Тутмос заметил это и с ещё большей твёрдостью в голосе продолжил:

– Я редко приказываю тебе, при наших разногласиях стараюсь переубедить, хотя обычно получается наоборот. Но теперь я требую исполнить мой приказ – никаких уступок. Главного пирата будем судить в Пер-Маате. Пусть царь македонян узрит справедливость Священной Земли.

– Нет, – твёрдо ответил Ипи, – я категорически против. Прости, Величайший, я не могу выполнить твой приказ.

Тутмос вскипел, пальцы непроизвольно сжались в кулак... Разжались. Минуту он молчал, пытаясь побороть Ранефера в поединке взглядов. Мерит порадовалась тому, что кроме них троих никто при разговоре не присутствует. Не следует никому знать, что кое-кто может себе позволить спокойно отказывать Величайшему в выполнении его приказов.

– Но почему?! – искренне недоумевал фараон, – как ты можешь быть на его стороне?

– Я не на его стороне, – спокойно ответил Ипи, – но какой смысл в суде, который он заранее назовёт несправедливым?

– Какое нам дело до того, что он там подумает?

– Стоит ли вручать фальшивое золото и перетяжелённые кости опытному мошеннику? Те, кто уже ушёл в Землю Возлюбленных, назад не вернутся в любом случае, осудишь ты преступника или нет. Но если Александр не ощутит вины, за преступления своего военачальника, то просто превратится в ещё одного явного нашего врага. Не скрою, явный враг во многом лучше тайного, но сейчас я ещё вижу возможность вообще избежать вражды.

– Уступками? – недовольно бросил фараон.

– С какой стороны посмотреть. Я собираюсь передать Филоту Александру. В темнице Уасита он превратился бы в мученика, пострадавшего за интересы эллинов и македонян. Нельзя давать умному врагу мошенничьи кости.

– Ипи, – фараон снисходительно хмыкнул, – иногда ты меня удивляешь. Ты судишь с вершины своего опыта и посмотри на поступок Филоты глазами "миролюбивого" Александра. Ты что, рассчитываешь, что Филоту казнит Александр? Ты хочешь заставить очень ловкого и опытного мошенника выпороть самого себя! Ну да, мой царственный, хотя ну о-очень младший брат, наивен, как ребёнок!

– Кушитский шакал ему брат! А ты – скоро сам увидишь, он послушает меня, – прищурился Ипи, – ты знаешь, я умею быть убедительным. К тому же, расспрашивая пленных, я понял, что Филоту многие не любят и не позволят царю избавить его от наказания. Вначале флот, а потом и войско взбунтуется. Необходимость осудить Филоту станет для Александра большим унижением, которого он не сможет избежать. Именно выпороть себя. Прилюдно. И поверь, Величайший, это куда лучше, чем провести пиратов через Уасит.

Фараон долго переваривал его слова. Хмурился, кривил губы, ходил по шатру взад-вперёд.

– Я добавлю, Величайший, – Ипи прокашлялся, – Каллисфен воспевает Священную Землю. Александр слушает его. Ещё немного, и Анхнофрет справится со своей задачей. Зачем воевать и покорять, если можно склонить к преклонению? А прямая угроза сделает из эллинов непримиримых врагов. Среди приближённых царя нет глупцов, и они понимают угрозу и без наших слов. Но одно дело, когда слова произнесены и совсем другое, когда они не сказаны.

– Ты снова заставляешь меня колебаться, – недовольно буркнул Тутмос, – как это у тебя получается? Нетеру свидетели, как все просто и понятно было в твоё отсутствие. Вот цель – Каркемиш. Вот моё воинство. Я шёл к цели и поразил её. Даже ваши стрелы и яды понятны мне, хотя и не вижу я доблести в подобном отстаивании интересов Та-Кем. Но все эти разговоры с вероломным пиратом, умасливание его, когда он уже получил кулаком по лбу, когда наши пальцы уже на его горле и надо всего лишь сжать их... Не понимаю... Знаешь, брат мой Ипи, я уже подумал, что лучше бы тебе месяц другой ещё пробыть на дальнем юге. Не вовремя ты вернулся.

Ранефер усмехнулся. Он уловил в голосе Величайшего некие нотки, свидетельствующие о том, что Менхеперра сдаётся и поспешил развить успех:

– Величайший, предупрежу заранее, дабы после переговоров тебе не захотелось сбросить меня за борт – я буду одновременно жёстким и мягким, непреклонным и уступчивым. Дабы Александр мог сохранить лицо. Дабы труды Анхнофрет не пошли прахом. Не удивляйся, если условия мира покажутся тебе слишком мягкими. Так надо, поверь мне. Замнём конфликт. Я предложу ему отправить нового посла к нам. Постоянного. Уверен, это будет Птолемей. Мне почти удалось сделать из него друга. Позже, через месяц, два или три, когда он приедет, когда страсти улягутся, мы продолжим обращение пирата и разбойника к Истине Маат. А из посла выжмем то, что недополучили. Без участия буйного войска, мнением которого Александр, как я уже понял, не может пренебречь. В итоге он и лицо сохранит, и за оскорбление заплатит тем, что нам нужно. И сам не заметит, как станет смотреть на нас другими глазами. Глазами друга, и, возможно, союзника.

– Хорошо, – с усилием сказал фараон, – и да будет так!

– Я поеду один. Возвращайтесь в Пер-Маат.

– Один? – испугалась Мерит, – ты сошёл с ума! Возьми Анхнасира и нескольких Хранителей!

– В этом нет необходимости.

– А если они попытаются... – мрачно проговорил Тутмос, но не закончил фразы.

– Ипи! – Мерит бросилась на шею брату, глотая слёзы, – если только...

– Я подведу ладьи и сожгу здесь все к Апопу! – заявил фараон, – если он попытается взять тебя в заложники!

– Не надо слёз, возлюбленная сестра, – Ранефер поцеловал Мерит в шею и, отстранившись, улыбнулся, – я уверен, он не осмелится повредить мне. Он дорожит своей честью. Дорожит тем, что он считает честью. Но пленение или убийство посла в любом случае в это понятие не входят. Если же я ошибся... Вы забыли, как ещё год назад десять лучших воинов "Нейти" были посланы на Алаши. Лишь только мы обнаружили интерес эллинов к острову. "Нейти" растворились среди местных под видом купцов-фенех. Если царь попытается захватить меня, с ним самим может случиться неприятность.