Текст книги "Исцеление Вечностью (СИ)"

Автор книги: Евгений Санин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Глава четвертая

1

Проснулся Александр от того, что к нему под ресницы, не давая ни отвернуться, ни спрятаться, настойчиво лез солнечный зайчик.

Вспомнив события минувшей ночи, он осторожно прислушался к своим ощущениям и с радостью убедился, что приступ совсем прошел.

От боли в сердце не осталось и следа.

Тело было легким, почти невесомым.

Александр пружинисто сел и удивился.

Таким отдохнувшим и свежим он не помнил себя никогда.

Тут же в дверь осторожно постучала и вошла Вера.

– Ну наконец-то! – увидев его сидящим, с радостным облегчением вздохнула она. – Как ты?

– Лучше и не бывает! – отозвался Александр, взглянул на висевшие на стене часы и удивился: – Надо же, всего половина седьмого! Я думал, сегодня на работу опоздаю, а оказывается, даже раньше приду.

Вера как-то странно посмотрела на него и, не сказав ничего, вышла из комнаты.

Александр тут же легко спрыгнул с дивана и принялся одеваться, бормоча:

– Ничего, начальство и должно так приходить, чтобы подавать пример своим подчиненным!

В коридоре, проходя мимо календаря, он, по старой привычке корректора не столько видеть, сколько чувствовать ошибки в текстах, заметил в нем непорядок и весело окликнул Веру:

– Эй! А что это ты так торопишься жить?

– О чем ты? – не поняла, выходя из кухни, откуда слышались вкусные запахи, Вера.

– Да вот, – показал на перепрыгнувшую, пока он спал, на три дня вперед рамочку Александр. – Наверное, сестра милосердия опять пыль протирала?

– И что – до дыр протерла? – устало пошутила Вера.

– Нет, просто дни перепутала!

И вернул рамочку на положенное место.

– Вот так, теперь, как ты любишь, – порядок!

Вера подошла и снова передвинула ее на три дня вперед.

– Не понял? – вопросительно посмотрел на нее Александр.

– А что тут понимать? – Вера выдержала его взгляд и, кутая лицо в воротник теплой кофты, объяснила: – Ты просто проспал два дня.

– Два дня?! – не поверил Александр.

– Ну да, и три ночи!

– Нет, кто-то из нас двоих явно сошел с ума, и тут нужен третейский судья! – ошеломленно пробормотал Александр и крикнул: – Даша, какое сегодня число?

– Двадцать седьмое! – отозвалась сестра милосердия и уточнила: – Месяц тоже назвать?

– Нет, месяц не надо… А то, чего доброго, я еще сойду с ума!

Наскоро умывшись, Александр вошел на кухню, сел за стол и только тут почувствовал, насколько он голоден.

Вера только успевала подкладывать ему в тарелку любимых им оладышков со сгущенкой.

– Вот теперь я верю, что не только проспал, но и не ел столько времени! – пошутил он.

Вера ответила ему грустной улыбкой.

И только тут Александр заметил, как она сдала за эти трое суток.

Лицо ее посерело, осунулось.

Тело высохло.

И опять от нее остались одни глаза.

Ссутулившись и не переставая покашливать, она пошла за чем-то к себе в комнату.

– Да… – покачал головой Александр и спросил хлопотавшую у плиты сестру милосердия: – Что с ней?

– Ой, лучше не спрашивайте! – отмахнулась та и шепнула, что у Веры резко ухудшились даже анализы. Правда, не уточнила, какие…

Вернувшись, Вера отпустила сестру милосердия и, сев напротив Александра, стала рассказывать, как то и дело подходила к двери его комнаты и прислушивалась, дышит ли он.

– Ведь приступ, как сказал врач, был серьезный! – сказала она и, испытующе глядя на Александра, спросила: – Ты-то хоть сам помнишь, что с тобой было?

– Да! Правда, смутно… – кивнул тот.

– И что говорил тебе врач?

Вера так и замерла в ожидании ответа.

Александр напряг память: кошмарный сон… сердце… боль… приход врача… укол…

Вспомнил и то, что врач проговорился о болезни Веры.

Вспомнил и отвел глаза.

Лгать не хотелось.

Они замолчали, оба понимая, что правда раскрыта, и оттягивая момент разговора о ней.

И тут Александр вспомнил то, что приснилось ему до того, как впасть в забытье, и воскликнул:

– А знаешь, мне ведь потом Алеша приснился!

– Какой еще Алеша? – быстро спросила Вера.

Радуясь перемене темы, Александр рассказал ей все, что уже знал об Алеше, не умолчав и про сон.

– Удивительный юноша! – покачала головой Вера и попросила: – Передай ему от меня поклон! И еще, пожалуйста, попроси, чтобы он помолился обо мне!

2

Такая возможность представилась Александру буквально через полчаса.

Войдя в церковный двор, он снова увидел около домика Алешу. Тот был занят вырыванием с клумбы сорняков.

– Здравствуй, Алеша! – приветливо окликнул его Александр.

Юноша обернулся и, очевидно, весь поглощенный в свои мысли, машинально ответил:

– А мы с тобою уже здоровались!

– Когда? – удивился Александр и ахнул: – Хотя подожди! Действительно! Да!! Во сне!!!

Лишь тут он заметил, что Алеша был одет точно так же, как и во сне. Только светло-голубые его джинсы были испачканы до темно-синих, а рубашка была надорвана. Очевидно, зацепился за гвоздь, когда лез в заборную щель. И под ногтями у него снова была грязь…

Алеша, словно поняв, что проговорился, нахмурился и спросил:

– Ну как выспался?

– О-о! – блаженно потянулся Александр. – На три года вперед!

– Это хорошо! – знакомо окая, похвалил Алеша и неожиданно спросил: – А как там Верочка?

– Да как бы тебе сказать… снова не очень! – вздохнул Александр и тут же поправился: – Но все это временно! Кстати, она передает тебе поклон. И просит твоих молитв.

– Ладно, помолимся, – пообещал Алеша.

Он знакомо, пальцами, как граблями, сгреб в кучу вырванные сорняки и, закончив работу, вытер руки о джинсы: – А можно я к ней сегодня в гости приду? На блины!

– Не знаю… – растерялся Александр, глядя на него и вспоминая то, как любит в своей квартире чистоту и аккуратность Вера. – Я же ведь не хозяин!

– А ты спроси! – посоветовал юноша.

– А что – и спрошу!

Александр зашел в редакцию и поздоровался с находившимися там Булатом и Светланой.

Светлана с сочувственным видом посмотрела на него и, явно желая порадовать, сообщила, что уже отпечатала почти половину материалов. Булат, напротив, с непроницаемым лицом буркнул что-то и демонстративно уткнулся глазами в темный монитор выключенного компьютера.

Пообещав ему в ближайшее время дать на верстку минимум три страницы, Александр поднял телефонную трубку, набрал номер Веры и, услышав ее голос, передал просьбу Алеши, который просится к ней в гости на блины.

Он ожидал, что Вера, отличавшаяся в последнее время особой нелюдимостью, под каким-нибудь благовидным предлогом откажет. Но она вдруг с радостью согласилась и даже потребовала, чтобы Александр обязательно привел Алешу.

– Хорошо, немного поработаю, и скоро придем! – пообещал тот.

Но это скоро растянулось почти на полдня.

Сначала пришлось составить для верстки макеты обещанных трех страниц.

С макетами проблем не было. Он сделал их за десять минут.

Зато с Булатом… Он так упрямо отстаивал свои жесткие, как колючая проволока, шрифты заголовков, мрачные, уродливые линейки, что Александру понадобилось не менее часа, чтобы настоять на такой подаче материала, чтобы он нес людям не тоску и угрозу, а надежду и радость.

Выйдя из домика, он начал искать во дворе Алешу и натолкнулся на отца Игоря.

– Ну и напугал же ты нас! – благословляя его, сказал тот и, в ответ на вопрос, не принес ли он рукопись, почему-то снова как-то уклончиво сказал, что нет, так как дал почитать ее другим людям.

– Ну что ж, и на том спасибо! – равнодушно пожал плечами Александр. – Так хоть у нее уже появились читатели!

– Ты не ершись! – посоветовал отец Игорь. – Будут еще у тебя и книга, и массовые читатели! Всему свое время. Иди лучше пока, почитай в храм! Подмени Галину Степановну…

– Она что тоже заболела? – насторожился Александр.

– Да нет, скорей наоборот…

Отец Игорь немного подумал, стоит ли посвящать посторонних людей в чужие тайны и, решив, что Александр не посторонний, к тому же это и для газеты может пригодиться, пальцем поманил его подойти ближе:

– Тут, видишь ли, какое дело! – понижая голос до полушепота, сказал он. – Вчера убиралась она в храме. Подсвечник перед иконой Богородицы чистила. А тут вошла девушка. В мини-юбке. На губах – помада. Вошла и – прямо к иконе! Обняла ее, и давай рыдать, целовать. Прощения за грехи просить. Спасти умолять. Ну, Галина Степановна, ты же ведь уже ее знаешь, разве могла стерпеть такое? «Как ты посмела, – говорит, – в таком виде, такая-рассякая, в Божий храм заявиться? Да еще своей помадой святую икону измазала!» Не знаю, словами или силой – но вытолкала она ее из храма. И та, давясь слезами, заявила, что никогда в жизни не переступит больше порог церкви…

– Да-а… – озадаченно покачал головой Александр.

– Погоди, это еще не все! – остановил его отец Игорь. – Вернулась Галина Степановна после этого, с чувством исполненного долга, к иконе. А от иконы – голос. «Ну все, – думает она, – сподобилась такого чуда за то, что святую икону от поругания защитила». Но голос-то далеко не приветливый. А наоборот скорбный и строгий. И судя по всему, Самой Богородицы!.. «Я пятнадцать лет ждала эту пропащую душу, – с болью сказал Она. – И вот она пришла. А ты ее – выгнала…»

Отец Игорь помолчал и развел руками:

– И вот теперь Галина Степановна забилась в самый угол церкви и плачет. А может, уже и читать начала… Служба-то не ждет. Ты уж пойди, помоги ей.

Александр согласно кивнул и быстрыми шагами направился к храму.

Честно говоря, ему не верилось до конца во всю эту историю. Скорее всего, тут было не чудо, а Галине Степановне это просто почудилось, когда она присела отдохнуть на минутку! А что? Он читал что-то подобное в одной очень известной назидательной книге. Вот и она вполне могла тоже читать это, и оно уже будто с ней самой, привиделось ей во сне?..

Так размышлял он, пока не вошел в храм.

Но войдя в него, услышал, как читает, взявшая себя в руки Галина Степановна, взглянул на нее и не поверил своим глазам и ушам.

Так просто человек не может поменяться сам собой.

Ни одного пропуска слов, чистейший церковнославянский язык и при этом необычайное благоговение и почти неотрывный – с мольбою и страхом – взор на икону Пресвятой Богородицы…

А главное – сама Галина Степановна изменилась до неузнаваемости.

Увидев Александра, она приветливо кивнула ему и смиренно уступила место на клиросе. А потом, заметив людей, разговаривавших в храме, дернулась было, по привычке, к ним, но спохватилась и издали, дождавшись, когда они посмотрят на нее, умоляюще приложила палец к губам и показала на открытые Царские Врата и святые иконы…

Что оставалось после этого Александру?

Только полностью изменить свое мнение.

Что означало признание еще одного чуда, которые происходили пусть не лично с ним, но с хорошо знакомыми ему людьми!..

3

Решив поработать со своими бумагами и отобрать из них те, которые могли бы пригодиться на Кипре, Клодий ушел в свою каюту.

Альбин остался один. Неожиданно для него самого оказавшийся в нем проповеднический талант требовал духовной работы с другими людьми и жаждал преумножения.

Но с кем он теперь мог поговорить?

Капитан был занят – то на своем помосте, то на корме разговором с рулевым.

Гребцы отдыхали после того, как судно после долгого безветрия и шторма снова пошло под парусами.

Рабы, наоборот, были заняты каждый своей работой.

И тут он вспомнил про томившегося в трюме в ожидании неминуемой смерти келевста.

«Вот чью душу можно еще успеть привести к Богу!»

После успешного разговора с Клодием Альбин не сомневался, что кого-кого, а келевста он без особого труда сумеет обратить в христианскую веру. Все-таки тот тоже верил в одного бога, а не во многих, как другие язычники. И к тому же находился сейчас в таком отчаянном положении, когда ни один из языческих богов, включая Посейдона, уже не мог помочь ему, и самое время было подумать о Вечности.

Но, спустившись к нему в трюм, Альбин словно натолкнулся на непреодолимую преграду.

Связанный по рукам и ногам келевст недружелюбно посмотрел на него и хмуро спросил:

– Зачем ты пришел ко мне?

– Потому что мой Бог заповедал посещать сидящих в темницах! – решил без всяких предисловий приступить к главному Альбин.

– Странный у тебя Бог! – усмехнулся келевст.

– Не странный, а – Милосердный и Всемогущий.

Не удостаивая вниманием упоминания о милосердии, келевст уничтожающе посмотрел на Альбина:

– Ты хочешь сказать, что он сильней самого Посейдона?

– Конечно! – воскликнул тот и, подсаживаясь рядом, принялся объяснять: – Ведь Посейдон, как ты ошибочно считаешь, хозяин лишь одного только моря. А мой Бог создал всю вселенную, землю, море и все, что на нем и в нем! Шторм, штиль, приливы, отливы, рыбы, дельфины – все движется, живет и происходит согласно Его воле!

– Что-то подобное я где-то уже слышал… – припоминающе нагнал морщины на узкий лоб келевст. – Постой-постой! А ты не христианин?

– Да, ты не ошибся. Я – действительно христианин.

Келевст изо всех сил сделал попытку сесть, но не сумел, и Альбин помог ему.

– Надо же! Не боится говорить об этом тому, кто скоро увидит безжалостных судей и может напрямую выдать его! – прохрипел тот. – А может, ты тоже хочешь погреться в медном быке или, как твой Бог, оказаться рядом со мной на кресте?

Альбин понял, что келевсту уже что-то известно о его вере.

«Что ж, – спокойно подумал он, – тем меньше, значит, нужно будет ему объяснять!»

А тот тем временем продолжал:

– Не бойся, не выдам! Я христиан не то чтобы люблю, но скажем так – уважаю. В свое время я был воином и видел их в деле. Это смелые и честные люди. Не чета тем, что предали Клодия. Всем вы хороши, – похвалил он, но после этого презрительно поджал губы: – Только слишком добрые и мягкотелые. А этим жестоким, безжалостным миром должны править – сила и зло!

Альбин принялся объяснять келевсту, что все это совсем не так.

Он приводил в пример притчи, которыми поучал Христос.

Доказывал, что люди должны любить и прощать, а не уничтожать друг друга.

По поводу мягкотелости говорил о тех мучениках, которые смогли перетерпеть нечеловеческие страдания, когда их пытались заставить отречься от Христа.

Закончил же тем – какие неизъяснимые блаженства ждут праведников в раю, и чем грозит нераскаявшимся грешникам ад.

И, тем не менее, как ни старался, словно корабль налетел на несокрушимую скалу и разбился.

Выслушав его, келевст неожиданно сказал:

– Даже если ты прав, и твой Бог могущественнее Посейдона – зачем мне этот твой рай? В нем нет ни шумных таверн, ни опьяняющего вина, ни азартной игры в кости, ни продажных женщин! Не-ет, все это не по мне. Моя душа умрет там от скуки. Ах, да, там ведь и смерти нет! – зябко передернул плечами он и убежденно сказал, давая понять, что всё, конец разговору: – Нет, мне по душе больше ад, где будут такие же, как и я!

4

Александр хотел, чтобы Алеша оставил свои грязные туфли перед входной дверью. Но Вера, увидев, что тот вошел в одних – к тому же дырявых носках – решительно воспротивилась этому. Она собственноручно внесла его обувь в коридор, достала из ящика шкафа носки и протянула Алеше.

– Надень, – не терпящим возражений тоном сказала она. – Это носки моего покойного папы. А потом обуй комнатные тапочки.

Алеша охотно выполнил указание хозяйки и принялся ходить, озираясь, по квартире так, как, наверное, ходила Золушка по королевскому замку.

– У нас дома совсем не так! – наконец, сказал он, и на вопрос Веры: «А что у вас по-другому?», со вздохом ответил: – Родители продали все, что можно было продать, и пропили. Спим на полу. Обедаем, когда есть, что есть, тоже!

При упоминании о еде Алеша шумно вдохнул идущие с кухни вкусные запахи, но так как его пока не приглашали к столу, деликатно продолжил осмотр квартиры. Вера, как хозяйка, сопровождала гостя.

– А это что? А это зачем? – только и слышался отовсюду его голос. И после разъяснений Веры «хрустальная ваза… пылесос… тубусы…» раздавалось удивленное: – Надо же!

Улучив момент, Александр зашел на кухню, чтобы узнать, что будет на ужин. И увидел сменившую Дашу – Лену. В отличие от предшественницы, эта сестра милосердия всегда и все делала по-своему, из-за чего у них с Верой, что называется, нашла коса на камень. В итоге Вера, чтобы не обострять болезнь, просто махнула на Лену рукой и не спорила с ней.

Вот и сейчас та возмущенно сказала Александру:

– Ишь, блины, видите ли, ей пеки! Не буду я их печь! Что у нас, поминки сегодня, что ли?

И продолжила жарить на сковородке пахучие золотистые творожники.

Согласившись с Леной, Александр вернулся в свою комнату.

И – вовремя.

Следом за Верой и Алешей в нее уже начал входить рыжий кот.

Он привычно хотел остановить это безобразие, но Алеша опередил его.

– Ой, котик! Да какой большой и красивый! – обрадовался он и, присев на корточки, стал звать: – Хоро-оший! Хоро-о-оший! Не бойся! Иди ко мне!

И тут произошло неожиданное.

Кот послушно подошел к юноше и, зажмурив от удовольствия глаза, принялся тереться головой о его колено. Да еще и громко – на всю комнату – замурлыкал.

– Удивительно! Александр, ты только погляди! – всплеснула руками заметно ожившая с приходом Алеши Вера. – Рыжику – пятнадцать лет, можно сказать, пожилой для котов возраст. И за это время он еще ни разу не шел ни к кому, кроме меня и моих родителей!

– Он знает, к кому идти! Правда, Рыжик? – почесав вконец умилившегося кота за ухом, поднялся Алеша и, увидев на рабочем столе иконы, сразу стал серьезным. Он подошел к ним, перекрестился и сделал низкий поклон.

– Смотри, икона совсем как в нашем храме, – показал он Александру на образ Спаса Нерукотворного, стоявшего в центре.

– Ничего удивительного. Это очень известный образ, – пожал плечами Александр. – Почти две тысячи лет назад такое Свое изображение на убрусе, то есть на полотенце Иисус Христос передал царю Авгарю. И оно, даже во времена гонений на христиан, находилось над вратами столицы его царства – Эдессы.

– Надо же, как давно! – подивился Алеша, уже принимаясь разглядывать другие иконы.

– А вот это совсем новый образ, ему всего два года! – показал на икону преподобного Варнавы Александр и ахнул: – Вера, гляди! Она уже наполовину красная!

– Да, – подтвердила Вера. – И даже больше, чем наполовину!

Алеша с недоумением посмотрел на них, и Александр объяснил:

– Дело в том, что мантия на святом почему-то с недавнего времени меняет свой цвет. Когда мне подарил ее в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре написавший большую книгу о преподобном Варнаве архимандрит Георгий[6]6
  Приношу свои извинения читателям, но, вопреки данному в предисловии обещанию поменять все имена, кроме одной Веры, по ходу работы у меня не поднялась рука изменить имя теперь уже покойного архимандрита Георгия Тертышникова, автора прекрасной книги о преподобном Варнаве Гефсиманском, опытнейшего преподавателя, прекрасного проповедника, и прошу помолиться о упокоении его души.


[Закрыть], она была черная. А теперь – становится красной!

– Как на Пасху, когда батюшка меняет черное облачение на красное? – уточнил Алеша.

Александр с интересом посмотрел на него и покачал головой: а ведь он, наверное, того не ведая, попал в самую точку!

Он хотел рассказать про остальные иконы, но тут их позвала Лена.

Войдя на кухню, Алеша, как и в первый раз Александр, с удивлением увидел многочисленные коробки на стене, на кухонном шкафу, подоконнике и везде, где только можно было что-то поставить…

– Зачем это все?! – изумился он.

– Для удобства, – ответила ему, подводя к столу, Вера. – Вот видишь, на этой написано «Соль», на этой «Сахар», эта – для перца…

– А для просфор есть?

– Нет! – с сожалением развела руками Вера.

– А почему?

– Так ведь когда я работала над ними, то еще не верила в Бога и даже не знала, что это такое…

– Жаль… – искренне огорчился Алеша.

Тогда Вера сняла с полки самую красивую коробку и протянула Алеше:

– Возьми. Это моя любимая. Я не успела сделать на ней надпись, и ты можешь класть в нее просфоры!

– Спасибо! – обрадовался юноша, сел за стол и за обе щеки стал уплетать и суп, и пюре с котлетами, и под конец с особым удовольствием – творожники.

Поужинав, они вернулись в комнату Александра. Немного поговорили, переходя с одного на другое, в основном ни о чем. Но вскоре стало заметно, что Алеша начал ерзать в кресле и нервничать.

– Хорошо тут у вас! Но мне пора! – сказал, наконец, он и вдруг вспомнил: – А блины?

– Прости! – виновато прижала ладони к груди Вера. – Я заказывала, но Лена опять сделала все по-своему.

– Ладно! – успокоил ее Алеша. – Я в другой раз на них приду.

– Вот и договорились! – грустно кивнула Вера. – И когда придешь, то… – она вдруг припала губами к уху Алеши и что-то зашептала, показывая глазами на рыжего кота.

– Хорошо! – согласился Алеша и вздохнул: – Ну, я пойду. Меня и так уже будут бить!

– За что? – не понял Александр.

– За то, что поздно пришел.

– Ну, так ты бы сказал сразу, а то мы же не знали! И ушел бы пораньше! – расстроилась Вера.

– Так все равно бы побили, – успокаивая ее, безнадежно махнул рукой Алеша.

– Но тогда-то за что?!

– А за то, что рано!

– Ну это уже какой-то беспредел!

Александр снял с вешалки свою легкую куртку, сбегав в комнату, положил в карман свое старое, лет двадцать назад потерявшее свою силу, но и до сих пор иной раз выручавшее его удостоверение корреспондента ТАСС и решительно сказал:

– Идем, я провожу тебя и поговорю с твоими родителями!

Они вышли из дома, прошли по тротуару, спустились в подземный переход и, выйдя из него, оказались перед многоэтажкой на другой стороне дороги.

– Вот тут я живу! – сказал Алеша.

Александр сам позвонил в указанную им квартиру и встал впереди юноши, заслоняя его.

Дверь открыл пьяный мужчина с уже поднятой для удара рукой.

Увидев незнакомого человека, из-за спины которого выглядывал его сын, он так и замер, не зная, что делать дальше.

Александр же, не теряя времени, достал удостоверение и протянул перед собой.

Увидев перед собой красную книжечку с гербом давно не существующей страны и названием упраздненного Телеграфного Агентства Советского Союза, мужчина опустил руку и, быстро трезвея, забормотал:

– А в чем, собственно… зачем… почему… вы по какому делу?

– По делу вашего сына и на предмет его воспитания!

– А я что… мы ничего! – принялся оправдываться мужчина, и теперь уже выглядывавшая из-за его плеча, тоже вся испитая женщина, подтвердила: – Мы мирно живем! Никого не обижаем. Правда, Алешенька?

Вместо ответа Александр услышал позади себя то ли смешок, то ли всхлипывание.

– У меня другая информация! – строго сказал он. – И если вы еще хоть раз не то что ударите, а просто тронете пальцем Алешу…

– Все, гражданин участковый, уже завязал! – поняв, что дело, кажется, серьезное, поднял обе руки кверху мужчина.

– Я не участковый, а редактор! – поправил его Александр. – Но если за это дело возьмусь всерьез, то, поверьте, ославлю вас на весь город, подниму общественность, вплоть до прокурора и буду тогда пострашней любого участкового. Вы меня хорошо поняли?

– Так точно, гражданин – редактор-участковый-прокурор! В жизни теперь к нему не подойду!

– Смотрите, я это проверю! – пряча удостоверение, предупредил Александр.

Униженно кланяясь и обещая наперебой, что пылинки теперь будут сдувать с сына, мужчина с женщиной удалились.

– Спаси тебя Господь, и тоже защити от всякого зла! – с чувством сказал Алеша, кивая на непривычно приветливо открытую для него дверь. – Теперь они меня точно не будут бить!

Хорошо, радостно было на душе у Александра, когда он вернулся домой.

Но еще лучше стало после того, как задержавшаяся до его прихода Лена шепнула ему:

– Как здорово, что вы привели Алешу! Пока он здесь был – у Верочки даже анализы улучшились!

– Она, что, в больницу успела съездить? – ничего не понимая, уставился на сестру милосердия Александр. И та – для нее даже редактор епархиальной газеты не был авторитетом – укоризненно посмотрев на него, выпалила:

– Какой же вы непонятливый! А еще, говорят, писатель! Ну ладно, так уж и быть, объясню, хотя она и не велела вам говорить… У нее даже моча снова поменяла цвет на нормальный!

5

Лена ушла, и Александр остался наедине с Верой.

Вера сидела в кресле, невидящим взглядом просматривая книгу с акафистом. Александр, спиной к ней – за рабочим столом, делая вид, что перебирает страницы своей рукописи.

Как они ни оттягивали этот момент, как ни боялись его, но он наступил, как и наступает все, к чему нас ведет безжалостное время.

– Александр, – первой нарушив молчание, окликнула Вера.

– Да? – с готовностью повернулся к ней тот.

– Я знаю, что ты все уже знаешь! – без всякой подготовки сказала она и, видя, что Александр не отвечает, с родившимся вдруг подозрением посмотрела на него: – А может быть – знал?

– Знал, – тоже без всяких уверток признался Александр.

– Ну и что ты теперь будешь делать? – с горькой усмешкой посмотрела на него Вера. – Жалеть? Утешать? Тогда заранее предупреждаю: это не для меня. Не на такую напал. Я… буду жить!

– Конечно, будешь! – выдержав этот первый натиск, спокойно подтвердил Александр. – И сейчас, и потом.

– Ну, про это потом ты уже много рассказал мне. Это было, действительно, убедительно и красиво. Но мы ведь тогда молчали о главном – о том, что это касается лично меня, что я уже стою на самом пороге этой самой Вечности!

– И зря молчали!

– Да как я могла тебе все сказать? Ведь рак – это так страшно! – простонала Вера. – Многие люди просто шарахаются не то, что от больных раком, но даже от одного упоминания о нем!

– Они поступают так, потому что не знают главного, – возразил Александр.

– А ты, стало быть, знаешь?

– Представь себе, да!

Александр жестом остановил Веру, которая хотела уже сказать что-то с иронией, и принялся объяснять:

– С обычной, земной человеческой точки зрения, страшнее рака трудно что-то найти. Хотя, справедливости ради, замечу, что, согласно статистике, рак занимает третье место по смертности. От сердечных болезней и в авариях погибает гораздо большее количество людей. О чем тебе и врач вчера… то есть трое суток назад подтвердил. Но если взглянуть на эту болезнь с духовной точки зрения, то это – величайшее благо, более того – величайшая милость Божия!

– Что? – думая, что ослышалась, переспросила ошеломленная Вера. – Что-что?!

– То, что ты слышала. И готов повторить это еще.

– Если бы ты это говорил во время приступа, то тот же врач просто увез бы тебя в психбольницу! – забывшись, воскликнула Вера, и когда забивший ее кашель прошел, чуть слышно спросила: – Ты хоть сам веришь в то, что говоришь?

– Да, – уверенно ответил Александр. – Потому что доверяю тем источникам, из которых мне это известно.

– И все равно ты говоришь так, потому что все это не с самим тобой! Все твои доказательства – только теория! – упрямо сопротивлялась Вера. – А я на практике прошла все ступени, или как говорит медицина, степени этого земного ада!

Теперь уже она жестом остановила попытавшегося возразить Александра и с горечью стала рассказывать:

– Поначалу самое страшное было по утрам. Во сне еще ничего – забываешься. А как проснешься – первым делом вспоминаешь то неминуемо-страшное, что навалилось на тебя. От чего ни убежать, ни уснуть, ни избавиться… Он самого кошмарного сна еще можно проснуться. А вот от яви… И еще постоянная обида: «За что это и почему именно – мне?» Обида на судьбу – я ведь не знала тогда Бога. Незаслуженная на соседей и всех прохожих под окнами – потому что они здоровые, а я смертельно больная. И заслуженная – на подруг, которым я, порой лишая себя многого, столько всего сделала, а они, то ли боясь заразиться, то ли не видя уже от меня никакой выгоды, бросили меня умирать одну. А главное – на сестру, ради воспитания и обучения которой я стольким пожертвовала, что так и осталась без семьи…

Вера замолчала, очевидно, вспоминая самое страшное время каждого дня – утро, и что было потом по вечерам и ночами.

Воспользовавшись этим, Александр тихо сказал, переводя разговор в нужное ему русло:

– Святые отцы говорят: здоровье – это дар Божий!

– Вот видишь! – с упреком сказала Вера.

– Погоди! – повышая голос, остановил ее Александр. – Но они еще добавляют при этом: а болезнь – это великий дар Божий! И действительно, давай поразмышляем не просто как гомо сапиенс – разумные люди, а как благоразумные….

– Давай! – вяло, безо всякой надежды, пожала плечами Вера.

И Александр, призывая на помощь все, что когда-либо читал в непререкаемо-авторитетных книгах или слушал от опытных в духовной жизни людей – от старцев, с которыми сподобился беседовать, и не раз сам удивляясь своему красноречию, принялся говорить.

Вера поначалу только отмахивалась, потом задумалась и, наконец, стала слушать, не перебивая, и, как пересохшая пустыня встречает раз в сто лет идущий в ней дождь, жадно впитывать каждое слово.

– Есть такая пословица, которая, увы, все ставит с ног на голову: «Было бы здоровье, а остальное приложится!» – говорил Александр. – А Господь Иисус Христос ведь сказал: ищите прежде Царство Небесное, а все остальное приложится вам. Мы же, как правило, ищем это остальное, и в итоге не получаем ни того, ни другого. И правда, давай рассудим здраво. Если бы наша жизнь навсегда завершалась смертью, то, конечно, было бы справедливым считать любую болезнь бедой, а уж рак – величайшим бедствием. Но так как со смертью все для нас только начнется, то давай-ка поставим все с головы на ноги! Зная эту великую истину, жаждущие вечного спасения подвижники первых веков христианской эры, да и все святые во все последующие времена, уходя из городов в пустыни или основывая пустыньки, только и помышляли об этом… Я бы, конечно, мог бы и своими словами сказать об этом, но лучше послушай, как говорит об этом Иоанн Златоуст! – Александр достал из своей сумки тетрадь с выписками из Святого Писания и душеполезных книг и принялся читать:

– «Если мы непрестанно будем помышлять о Царстве Небесном, о бессмертии и нескончаемой жизни, о ликах Ангелов, о пребывании со Христом, о славе непреходящей, о жизни безпечальной, если вообразим, что и слезы, и поношения, и уничижения, и смерть, и печали, и труды, и болезнь, и уныние, и бедность, и злоречие, и вдовство, и грех, и осуждение, и наказание, и всякое другое зло и бедствие из небесной жизни изгнано…»

Александр поднял со страницы глаза на Веру – слушает ли она и, видя, что да, да! – продолжил:

– «Что, напротив, там обитают мир, кротость, благость, милосердие, любовь, радость, слава, честь и прочие блага, каких словом описать невозможно, если будем, говорю – то есть это Иоанн Златоуст говорит, – уточнил он, – непрестанно размышлять об этом, – то ни одно из настоящих благ не прельстит нас и мы будем восклицать с Давидом: Когда приду и явлюсь пред лицо Божие?»

Вера, не отрываясь, смотрела на тетрадь в руках Александра, и когда тот закрыл ее, заторопила его умоляющим взглядом: продолжай! И тот продолжил:

– Так что любая болезнь или скорбь это не приговор к смерти, а наоборот – призыв к смерти, более того, зов Божий – к Нему, в блаженную Вечность! Ведь неложно, сказал Господь каждому из живших тогда и живущим теперь: «Грядущаго ко Мне не изжену вон!» Тебе перевести?

– Нет, и так все понятно. «Какие красивые слова…» – прошептала Вера. – А кто их сказал? Откуда они?