Текст книги "Исцеление Вечностью (СИ)"
Автор книги: Евгений Санин
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)
«Ты ли, называемый Богоносцем, противишься нашему повелению и развращаешь всю Антиохию, ведя ее вслед своего Христа?» [7]7
Эти сведения сохранились в подлинных записках о мученичестве святого Игнатия Богоносца, написанных очевидцами, сопровождавшими его из Антиохии в Рим.
[Закрыть]
«Да», – без малейшего признака страха на лице, ответил ему Игнатий.
Тогда император спросил:
«Что значит название твое – Богоносец?»
«Носящий Христа Бога в душе своей есть Богоносец», – ответил ему Игнатий.
«Итак, – уточнил Траян, – ты носишь Христа твоего в себе самом?»
И услыхав утвердительный ответ, подтвержденный словами из Священного Писания, будучи верховным жрецом Римского мира, удивился:
«Что же мы, по твоему мнению, не носим всегда наших богов в памяти и не имеем их помощниками против врагов?»
«Горько мне, – отвечал ему Игнатий, – что ты называешь идолов богами, потому что Един есть Бог Истинный, Создатель неба и земли, и моря, и всего, что в них находится, Един Господь Иисус Христос, Сын Божий Единородный, и царству Его не будет конца. Если бы ты познал Его, то порфира твои, и венец, и твой престол были бы еще более могущественными!»
«Игнатий! – терпеливо сказал, как ты знаешь, умеющий долго держать себя в руках Траян. – Оставь то, что ты говоришь, и послушай лучше моих слов: если желаешь сделать мне угодное и быть в числе моих друзей, то принеси с нами жертву богам и тотчас же будешь у нас первосвященником великого Юпитера и назовешься отцом синклита!» [8]8
Синклит – совещательный орган.
[Закрыть]
«Какая польза мне быть первосвященником Юпитера, когда я – архиерей Христа, Которому всегда приношу хвалу и стараюсь всецело принести себя в жертву, чтобы иметь в себе подобие добровольной Его смерти?» – ответил на это Игнатий.
«Кому ты хочешь принести себя в жертву? – с усмешкой приглашая всех своих приближенных быть свидетелями своего презрения, спросил Траян. – Тому ли, кто был пригвожден ко кресту Понтийским Пилатом?»
«Пусть я буду жертвою Тому, Кто пригвоздил ко Кресту грех, сокрушил начальника греха диавола и крестом победил всю его силу!» – невозмутимо ответил ему Игнатий.
Император немного подумал и нахмурил брови:
«Мне думается, Игнатий, что ты не имеешь здравого ума и правильного рассуждения: ты не прельстился бы так христианскими писаниями, если бы хорошо понимал, как выгодно повиноваться воле цезаря и приносить со всеми жертвы богам!»
В голосе Траяна уже явно прозвучала угроза. Но Игнатий, словно еще более воодушевившись от этого, сказал:
«Если ты отдашь меня на съедение зверям, или распнешь меня на кресте, или предашь мечу или огню, то я все-таки никогда не принесу жертвы бесам. Не боюсь я смерти и не ищу временных благ, но желаю одних вечных и всячески стремлюсь только к тому, чтобы придти ко Христу Богу моему, благоизволившему умереть за меня!»
После этого члены синклита, желая угодить императору и уличить Игнатия, стали наперебой восклицать:
«Вот, ты говоришь, что твой Бог умер; как же мертвый может помогать кому-нибудь?»
«Тем более умерший позорной смертью!»
«Наши же боги действительно бессмертны!»
«Господь мой и Бог, Иисус Христос, – отвечал на это Игнатий, – нас ради вочеловечился и для нашего спасения добровольно принял распятие на кресте, смерть и погребение, потом воскрес в третий день, низверг и низложил силу врага, вознесся на Небеса, откуда сходил, чтобы восстановить нас из падения и опять ввести в рай, из которого мы были изгнаны, и даровал нам благ больше, чем мы имели прежде. А из почитаемых вами богов ни один не сотворил подобного; будучи людьми злыми, беззаконными и сотворившими много пагубного, они безумным людям оставили только какое-то ничтожное представление о своем божестве. Когда же потом спало с них покрывало лжи, обнаружилось, чем они были и как позорно окончили свое существование».
– Когда Игнатий сказал это, – продолжил Клодий, – то Траян с синклитом, боясь, чтобы он еще более не посрамил богов их, велел отвести его в темницу. Как мне потом шепнул человек из его ближайшего окружения, император всю ночь не спал, размышляя, какою бы казнью лишить жизни Игнатия. Я же поспешил в темницу и, хвала богам, то есть, слава Богу – прости, не привыкну сразу ко всему новому, – виновато улыбнулся он, – удостоился встречи с Игнатием. Это было всего лишь пять минут. Но словно какая-то пелена сразу спала с моих глаз. Я даже не стал расспрашивать его ни о чем. Мне вдруг стало неизъяснимо хорошо и тепло. Ты знаешь, я грелся под солнцем на лучших пляжах мира, бывал в самых известных термах – но такого не испытывал нигде и никогда. И главное – я разом – всем сердцем, без всяких усилий со своей стороны – поверил во все то, что ты рассказывал мне по дороге. О, если б ты знал, как я уговаривал после этого Игнатия бежать! Как предлагал ему план побега. Но он и слушать не стал об этом, потому что желал как можно скорее принять мученическую кончину и предстать пред лицом Господа, к Которому стремилась его душа…
Клодий помолчал, словно заново переживая разговор с антиохийским епископом, и, наконец, продолжил:
– Но этому его желанию суждено сбыться не сразу. Наутро император вновь велел собрать свой синклит, привести Игнатия и объявил, что решил осудить Игнатия на съедение зверям, считая эту казнь самою лютою. Все согласились с этим, но посоветовали Траяну предать Игнатия зверям не в Антиохии, чтобы он еще больше не прославился среди своих граждан, и чтобы другие не укрепились в христианстве. «Следует, – сказали члены синклита, – в оковах отвести его в Рим и там предать зверям; там для него, измученного долгим путем, казнь будет еще тяжелее, и из римлян никто не узнает, кто он был: подумают, что погиб один из злодеев, и не останется о нем никакой памяти!» Такой совет оказался угоден Траяну, и он изрек смертный приговор Игнатию, чтобы он в Риме во время праздника при собрании всего народа был отдан зверям на растерзание. Услыхав это, Игнатий воскликнул: «Благодарю Тебя, Господи, что Ты удостоил меня засвидетельствовать совершенную любовь к Тебе и благоволил связать меня железными оковами так же, как апостола Твоего Павла!»
Клодий замолчал.
– А дальше? – заторопил его Альбин.
– Что дальше… Об этом может тебе рассказать любой антиохиец. Император со своим войском продолжил свой путь на войну, а Игнатий, закованный в тяжелые оковы, был отдан десяти жестоким и немилосердным воинам, и отправлен в Рим. Во время еще одной встречи с ним, которая была еще короче, он задал мне несколько вопросов и, признав, что я – благодаря тебе уже достаточно оглашен, благословил одному из своих пресвитеров крестить меня.
Закончив свой рассказ, Клодий улыбнулся и показал на свой белоснежный хитон:
– И вот я уже пятый день в этих крещальных одеждах! Стараюсь не выходить из дома, чтобы не растерять полученной благодати. И все ждал тебя. Для того, чтобы сообщить тебе обо всем этом и… попросить свитки, точнее, один из них – который с Апокалипсисом!
Альбин с недоумением посмотрел на Клодия, и тот, взглядом успокаивая его, объяснил:
– Я пообещал сделать его копию для пресвитера, который крестил меня и очень просил об этом…
8
И опять покатились под уклон дни. Промелькнула неделя…
Каждый вечер, до или после вечернего правила, Александр гасил свет, зажигал свечу, которая становилась все короче, и они вместе с Верой читали покаянный канон.
Потом Вера садилась за машинку и – это так хорошо было видно со стороны – с огромным трудом шила непривычную для нее одежду.
Днем Александр уходил в редакцию и, со вздохом глядя на выключенные компьютеры, готовил материалы для второго и даже третьего номера, понимая, что уже только даром теряет время…
Через две недели, устав ждать, когда вернется с гастролей Светлана (Булат нужен был ему только на следующем этапе), Александр отправился за помощью к Петру и Надежде – знакомым отца Игоря хозяевам своей полиграфической фирмы.
Он пришел без звонка, и они, почему-то смутившись его неожиданным появлением, стали спешно убирать со стола и прятать какие-то бумаги.
– Вот, – смущенно развел руками невысокий, болезненного вида Петр, – выполняем один конфиденциальный заказ!
– А мой не возьмете? – крепко пожав его слабую руку, спросил Александр и показал папку, в которой лежало интервью и еще несколько материалов.
Павел переглянулся с Надеждой, которая была на полголовы выше его и, наоборот, с румяным здоровым лицом, и кивнул:
– Хорошо, Надя наберет. Только не обещаем, что это будет быстро. У нас очень много работы.
– Но это ведь для православной газеты… – сделал робкую попытку поторопить добровольных помощников Александр.
Но Петр, несмотря на то, что казался совсем слабым с виду, на деле был неумолим.
– Между прочим, это – тоже на православную тему! – почему-то с улыбкой, кивнув на закрытый ящик стола, сказал он.
– И очень, очень интересный! – тоже улыбаясь, поддержала его Надежда.
Они напоили его настоящим крепким кофе с дорогими конфетами из коробки и отпустили.
«Хорошие ребята, веселые! – с удовольствием подумал о них Александр и вздохнул: – Только мне-то от этого не легче…»
Прошло еще несколько дней.
«Помышля̀ю день стра̀шный и пла̀чуся дея̀ний моих лука̀вых: ка̀ко отвеща̀ю Безсмѐртному Царю̀, илѝ ко̀им дерзновѐнием воззрю̀ на Судию̀, блу̀дный аз? Благоутро̀бный Отче, Сы̀не Единоро̀дный и Ду̀ше Святы̀й, помѝлуй мя!», – звучало в комнате.
Потом полусонно стрекотала машинка.
И, наконец, Вера, встретив вошедшего в свою комнату Александра, с загадочным видом с трудом поднялась из-за швейной машинки.
– Снимай поскорей с себя куртку и, если можно, рубашку! – скомандовала она.
– Зачем? – опешил Александр.
– Как это зачем? Подрясник примерять будем!
– А… можно? Ведь время епитимьи еще не закончилось! – забеспокоился Александр. – Может, сначала батюшке позвонить?
– Зачем его зря беспокоить? Он ведь и без того так занят! – остановила его Вера. – К тому же я и без него скажу: можно! Это же ведь еще не подрясник, а слегка оформленный отрез материи – полуфабрикат. И ты не облачаешься в него – я правильно произношу это слово? – а только примеряешь! К тому же, как я понимаю, он будет сначала освящен, прежде чем ты станешь постоянно носить его?
– Да, конечно!
Аргументы Веры успокоили его, и он впервые в жизни надел на себя пусть и не готовый еще, весь обметанный белыми нитками, – подрясник.
Вера, стараясь кашлять в сторону, ходила вокруг него, просила поднять то одну, то другую руку, наклониться, наоборот, выпрямиться, обуть туфли и пройти несколько шагов по комнате…
«Скорей бы, скорее прошел этот месяц, и я облачусь в него – навсегда!» – как никогда старательно выполняя все ее требования, думал Александр.
Но дни шли все медленнее. И время ощущалось, только когда заканчивалась очередная неделя…
Как только Надежда, наконец, набрала интервью, Александр, согласно старым правилам газетной этики, отправил его бизнесмену. И в итоге этого получился совершенно неожиданный результат.
Бизнесмен позвонил ему, поблагодарил за блестящую профессиональную работу и, оговорившись при этом, что он не достоин таких лестных о себе слов, начал, как сам он признался, прозрачный и открытый разговор.
– Понимаете, – сказал он. – У меня скоро несколько очень важных встреч. И эта газета очень может помочь мне. Дело в том, что в последнее время многие серьезные предприниматели предпочитают вести серьезные дела исключительно с православными людьми!
– В этом нет ничего удивительного! – подтвердил Александр. – Еще в древности языческие купцы больше доверяли своим христианским коллегам, потому что знали, что те не обманут и не будут лукавить, так как это для них – грех!
– Вот-вот! – согласился бизнесмен. – И если я приложу к своей визитке эту газету, или хотя бы гранки со ссылкой на нее, то, думаю, мои переговоры принесут самые благоприятные результаты. Когда выходит ваша газета?
– Увы! Я это и сам бы хотел знать! – честно признался Александр.
– Как! – с удивлением пророкотали в трубке. – Разве вы не главный редактор?
– Формально – да, фактически отец Игорь. Но ни он, ни я не можем знать этого, потому что пока нет денег на номер.
– Почему?
– Прежний благотворитель отказался финансировать его…
– Ну, это дело поправимое! – засмеялся бизнесмен. – Я думал у вас какие-то более серьезные проблемы. С цензурой или налогами. А так – отправлю нужную вам сумму на счет отца Игоря с пометкой «на газету».
– Спасибо! – обрадовался Александр. – А гранки я вам обязательно организую! В ближайшее же время!
– Отлично! И если у меня, и правда, выгорит что-то на этих встречах, то чем смогу, еще помогу! – пообещал бизнесмен и повесил трубку.
И опять потекли дни.
Вновь в комнате слышалось:
«Помы̀сли, душѐ моя̀, го̀рький час смерти и Стра̀шный Суд Творца̀ твоего и Бо̀га: А̀нгели бо гро̀знии по̀ймут тя, душѐ, и в вечный огнь введу̀т: у̀бо прѐжде смѐрти покайся, вопию̀щи: Господи, помѝлуй мя грѐшнаго!»
А потом, заглушая почти беспрерывный кашель Веры, оживала швейная машинка…
9
И, наконец, настал день, когда закончился этот, казавшийся уже бесконечным, месяц!
Начиналась ранняя осень. Крона деревьев подернулась первыми прожилками желтизны. И кое-где на дороге уже лежала первая опавшая листва…
С трепетом, не решаясь сделать первый шаг, Александр долго простоял перед дверцей, на которой был изображен святой первомученик архидиакон Стефан, и наконец, вошел в алтарь. Слезы выступили у него на глазах, когда он, как это положено, трижды клал земные поклоны перед Престолом – и благодарил, благодарил Бога за то, что Тот позволил ему снова войти в это самое святое на земле место…
Затем он протянул готовившемуся к началу службы отцу Игорю пошитый подрясник.
Священник прочитал над ним молитву на освящение всякой вещи, покропил его святой водой и благословил Александра облачаться.
Тот, путаясь немного в пуговицах с непривычки, с помощью подошедшего Сергия, надел его и внезапно ощутил удивительное чувство защиты – будто облачился в броню. Ему даже вдруг захотелось, чтобы сегодня в редакцию зашла или позвонила Татьяна. Такая в нем появилась сила, что он был уверен в своем непреклонном отказе ей. И главное понимал, что сила эта не его – а свыше!
«Все?» – вопросительно посмотрел он на отца Игоря.
«Нет!» – тоже без слов ответил тот. Оглядел Александра с головы до ног и, порывшись на вешалке, протянул ему вязанный узкий пояс с молитвой и двумя кисточками на концах…
Александр завязал его вокруг пояса – стараясь сделать это точно так же, как на самом отце Игоре.
– Вот теперь хорош! – одобрил священник. – Хотя… чего-то еще явно не хватает! – Ну, да ладно, иди скорее на клирос. Пора начинать службу!
С каким упоением, – словно вернувшись после тяжелой болезни к жизни! – Александр снова читал обычные часы. Третий, шестой час он читал – словно в великий праздник! А уж Апостола…
Литургия в этот раз прошла до обидного быстро.
Он будто только одну минуту на полной скорости мчался к Богу…
Выйдя из храма, он походил немного около ворот и после того, как одна старушка, приняв его за священника, попросила благословения, кое-как убедив ее в том, что он не тот, за кого она его приняла, быстрыми шагами направился в глубь двора, к церковному домику.
Там снова работал, на этот раз очищая печку от сгоревших бумаг, Алеша.
Увидев показавшийся впереди темно-зеленый подрясник, он метнулся было к забору. Но заметив, что тот, кто идет по дорожке, выше ростом и тоньше в плечах, чем грозный отец Лев, остановился. Присмотрелся и, узнав Александра, открыл рот, да так и замер, не в силах закрыть его.
Подойдя к нему, Александр сам, слегка надавив на подбородок, закрыл Алеше рот и на всякий случай сразу предупредил:
– Я теперь не отец Александр, а как был, так и есть – просто Александр! Понял?
– Понял! Просто Александр… – кивнул Алеша и после того, как Александр изменившейся до неузнаваемости походкой продолжил свой путь, остался стоять с разведенными в стороны черными руками, судя по всему, так ничего и не поняв…
Оказавшись перед редакцией, Александр поднес к замочной скважине ключ, но услышав внутри голоса, толкнул дверь рукой.
Она оказалась открытой.
А в помещении на своих местах сидели вернувшиеся гастролеры.
Светлана, приподнявшись при виде редактора в подряснике, радостно доложила, что они стали лауреатами, а Булат, лишь покосившись в его сторону, хмуро спросил, кто работал на его компьютере.
– Да разве ж его включишь? – удивился Александр. – На нем ведь пароль, который крепче любого замка!
– Вот то-то и оно, что крепче… – проворчал Булат. – Кто-то может, пытался взломать его, и теперь даже я не могу открыть его! А следовательно и верстать номер!
– Кроме меня здесь почти никого не было. А в отсутствие меня и вовсе никого! – строго сказал Александр: – Поэтому советую вам поторопиться! Время уже не ждет!
– Так все равно же на выпуск газеты нет денег! – явно заступаясь за Булата, подала голос Светлана.
– Деньги, к счастью, нашлись. Мир не без добрых людей! – ответил ей Александр и сухо сказал Булату:
– Поэтому очень прошу, как можно быстрее отремонтировать ваш компьютер и закончить верстать наш номер!
– Постараемся! – уже повнимательнее глядя на подрясник, вежливо пообещал Булат, и тут же огрызнулся: – Но гарантировать ничего не могу!
Больше Александру в редакции делать было нечего.
Это была единственная слегка омрачившая день неприятность.
А так – потом был обед, во время которого все входящие только и ахали, видя его в подряснике, (отец Лев, тот прямо сказал: «Ну вот, теперь хоть на человека похож стал!»). Затем – долгая спевка с певчими. И после – вечерняя служба, на которой он снова с упоением читал, читал…
Домой он вернулся таким счастливым, каким не помнил себя никогда.
Он даже не заметил, что Вера почему-то молчит и ни о чем не спрашивает его. Что дверца шкафа в большой комнате открыта и на письменный стол из него были выложены какие-то документы.
Только очнулся после ужина от какого-то непривычного ее голоса:
– Александр! Вызови завтра на дом нотариуса. А еще лучше привези сюда на такси. Вот – деньги, его адрес и телефон…
– Зачем? – не понял Александр.
– Видишь ли, – глядя немного в сторону, ответила Вера. – Мало ли что в жизни может случиться. Ты вон, здоровый, чуть было не погиб под машиной. А что говорить о мне – больной?
– Вера! Вера, ты о чем? – попытался остановить ее Александр.
Но она, жестом попросив его не перебивать, иначе она повысит голос и снова закашляется, продолжила:
– Словом, я хочу нотариально, чтобы ни у кого потом не было сомнений и претензий, завещать эту квартиру – тебе!
– Мне?!
– Да, лично тебе! Я знаю, что ты мечтаешь вернуться в монастырь. И, кажется, действительно, создан для монастырской жизни. Но ведь ты сам говорил, что тебе сначала нужно написать много книг, которые очень нужны людям, как было нужно все то, что ты говорил мне! А ведь для этого нужно где-то жить. Тут у тебя хорошая работа, высокая должность…
– Вера! Вера! Все это, конечно, так! – дождавшись, когда Вера, наконец, начнет кашлять, включился в разговор Александр. – Но прежде чем делать всё это, – он показал рукой на документы. – И говорить на такую тему со мной, ты хотя бы сначала спросила, а согласен ли я?
– А ты что?… – Вера внимательно посмотрела на Александра. – Разве… против..?
– Конечно! – воскликнул тот. – В первую очередь я против того, что ты раньше времени начинаешь себя хоронить! Мы, что, зря тут с тобой стараемся? Мне что, делать, что ли, больше нечего, кроме того, чтобы поднимать тебя на ноги? С газетой вон полный простой, а я тут, с тобой… Да если хочешь знать, в храме, куда мы скоро с тобой непременно пойдем, меня уже поздравляют с победой! Люди только и говорят: «Чудо! Чудо!! Чудо!!!» А, во-вторых, – теперь уже Александр знаком попросил не перебивать себя и дать договорить, – долго в миру я все равно не собираюсь задерживаться. За год-два постараюсь написать все запланированные книги – и назад в монастырь, на постриг в монахи! Надеюсь, ты это время меня потерпишь? А дальше живи, как хочешь!
– Х-хорошо… – с трудом разлепляя губы, выдавила из себя Вера. Было видно, что еще минута, и она разрыдается: – Только давай договоримся сразу: денег с тебя брать я не буду…
И молча ушла в свою комнату.
Но на этот раз ее молчание было совсем другим.
10
После отъезда Траяна в Антиохии начались самые настоящие гонения на христиан. Одни подданные, как это часто бывает, старались выслужиться перед показавшим им пример правителем. Другие стремились заработать на этом. Рабы – желая получить свободу. Все, кому не лень, торопились сами [9]9
Аппарата государственного обвинения в Древнем Риме не было, и суды производились по частным заявлениям граждан, получавшим за это установленное по закону вознаграждение из имущества обвиняемого.
[Закрыть] заявить на своих знакомых, кредиторов, господ и даже родственников, что они христиане.
Тюрьмы были переполнены. От немедленных массовых расправ градоправителя удерживало лишь то, что Траяну, который лично руководил военными действиями, было сейчас не до указаний, что делать с таким количеством задержанных христиан.
Тем не менее, время от времени, чтобы освободить места в тюрьмах для новых заключенных, на площади проводились короткие суды, после которых были пытки и казни.
Казалось, Клодию с Альбином нужно было как можно быстрее уезжать из этого, ставшего опасным, города, чтобы не подвергать риску Священные книги. Но они, наоборот, задержались в Антиохии. Да не на день или месяц – а почти на целый год!
Клодий, сняв крещальные одежды и надев свою обычную тогу, принялся ходить по тюрьмам, помогая узникам всем, чем только мог.
Кроме этого, в Антиохии, которая была второй столицей мира после Рима, у него скопилось множество дел, которые нужно было решать. И он решал их с еще большим усердием, чем прежде, с улыбкой говоря Альбину, что ему нужны теперь деньги, как никогда, и прося не торопить его с отъездом.
Да Альбин и не торопил Клодия.
Риск оказаться узнанными в чужом городе и, как следствие, быть выданными властям, был сведен к минимуму.
Сам Клодий не объявлял, что он христианин, а у него, разумеется, об этом никто не спрашивал. Да если бы и спросили, или он бы сказал – все равно б не поверили, что такой знатный и уважаемый римский господин уверовал во Христа!
Хотя… теперь христиан не могло спасти ни богатство, ни знатность. Как передавали из уст в уста антиохийские христиане, в Риме была казнена выданная кем-то, как говорят, из своих, даже дочь императора Траяна – Дросида…
Однажды чуть было не выдал и их – Грифон. Продолжая любыми способами добиваться желанной свободы, он шепнул одному из самых крупных должников Клодия, что его господин – христианин.
Все предусмотрел раб – и то, что этому должнику нечем платить долги, и то, что он, хорошо относясь к нему, может дать ему за донос свободу.
Не учел лишь одного.
Того, что Клодий, став христианином, первым делом многим простил долги. В том числе и этому человеку.
Причем, сделал это, как творил и все остальное добро – тайно, чтобы не лишиться небесных венцов.
А бывший должник, оказавшийся не только благодарным, но и порядочным человеком, пришел и рассказал обо всем Клодию.
Пришлось в целях дальнейшей безопасности посадить Грифона на цепь.
Напрасно тот, убедившись, что Клодий не станет убивать его за предательство, осмелел и стал возмущаться: какой же ты после этого христианин, если приковываешь людей к стене?
Ответ Клодия был краток:
– Я еще пока нужен на этой земле. А вот когда все закончу, то даю слово – сам освобожу тебя…
– На свободу?
– Нет, от цепей!
И продолжал посещать тюрьмы, навещать больных в лечебницах и, решая свое бесчисленное множество денежных дел.
– Представляешь, – с изумлением говорил он Альбину. – Чем больше я отдаю, тем больше ко мне возвращается. Все корабли, которые я снарядил товарами, остались целыми, будто и не было штормов, подводных скал и коварных мелей. Все товары были успешно проданы, на вырученные деньги в дальних странах куплены новые и перепроданы здесь по еще более высокой цене. И, тем не менее, ты, пожалуйста, следи за мной. Хоть этих денег у меня столько, что раздать их, оказывается, намного труднее, чем было заработать, но я могу отдать все до последнего квадранса. А нам ведь еще предстоит дальнейшее путешествие в Аравию, чтобы спасти Священные книги. А после мне хотелось бы вернуться в Рим и там тоже помогать людям.
Говоря это, он все время прислушивался к самому себе, словно желая удостовериться, что то чувство, которое он испытал во время встречи с епископом Игнатием, еще остается в нем. И, радуясь – да-да, осталось! – еще более просветлевал взором.
Так прошел год.
От вернувшихся из Рима со святыми мощами Игнатия Богоносца, до конца сопровождавшего его антиохийцев, стали известны подробности его тяжелого путешествия в столицу и казни.
По дороге он встречался с епископами, пресвитерами и диаконами, которые стекались к нему из малоазийских церквей и городов, желая видеть его и слушать из уст его божественные слова. Видя, что они не желают его смерти и разлучения с ним, Игнатий испугался, что и те верующие, которые находятся в Риме, тоже смутятся и не стерпят того, чтобы он отдан был зверям, и сделают ему какую-нибудь преграду, подымут, может быть, руки на тех, которым велено отдать его на съедение зверям, и этим затворят ему открытую дверь мученичества к желаемой смерти. Поэтому он даже написал римлянам послание с просьбой помолиться о нем, чтобы не только не пресекался путь его страданий, но, наоборот, чтобы скорее он был растерзан зверями и перешел к возлюбленному своему Владыке.
Римские христиане не осмелились ослушаться вольного страдальца. Когда его привезли в Рим, они встречали его, полные радости и скорби. Весь город собрался в праздничный день, узнав, что Сирийский епископ будет отдан зверям. Поставленный на арене, Игнатий Богоносец обратился светлым лицом к народу, гордясь и радуясь, что принимает смерть за Христа и громко сказал:
«Римские мужи, взирающие на настоящий мой подвиг! Вы знаете, что не ради какого-нибудь злодеяния я принимаю казнь и не за какое-нибудь беззаконие осужден на смерть, но ради Единого моего Бога, любовью к Которому я объят и к Которому я сильно стремлюсь. Я – его пшеница и буду смолот зубами зверей, чтобы быть для Него чистым хлебом».
Узнав о такой кончине святого Игнатия, о его мужественном великодушии и о том, как он без боязни и с радостью шел на смерть за Бога своего Христа, услышав, какое множество людей вместо того, чтобы устрашиться, наоборот, благодаря подвигу епископа, и еще чему-то, чего он не мог понять, обратилось в христианство, Траян приказал прекратить гонения на христиан.
Люди поговаривали, что император, узнав, что христиане – люди добрые, кроткие, живут воздержно, любят чистоту, удерживаются от всяких дурных дел, ведут беспорочную жизнь и ни в чем не противны его царству, но только не имеют многих богов, а чтут Единого Христа, не велел искать их для казни и позволил им жить в покое.
Но Клодий не очень верил в это. Он был убежден, что император просто за голову схватился, когда ему доложили обо всем, что было с Игнатием, и понял, что такие примеры мученичества только умножат количество христиан, и будет теперь расправляться с ними втайне.
Трудно сказать, кто больше был прав.
В любом случае, градоправитель велел прекратить суды с пытками и казнями на площади.
Тюрьмы опустели.
И Клодий с Альбином получили, наконец, возможность продолжить путь и направились морским путем в финикийский город Тир, откуда намеревались кратчайшей и самой безопасной дорогой добраться до Аравии…
11
Рано утром Александра разбудил стук в дверь чем-то явно тяжелым.
Он вскочил с дивана, бросился к двери и увидел сидевшую на табуретке Веру. Судя по всему, она ею и постучала в дверь.
– Саша, я больше не могу… – заметно клонясь набок, чуть слышно сказала она.
– Что – вызывать скорую? – с готовностью бросился к телефону Александр.
– Нет, Саша, – остановила его Вера. – Мне совсем плохо… Чем она мне может помочь? А в духовном плане мы с тобой уже все перепробовали…
И этот ее тон, а главное, что она впервые назвала его «Сашей», убедили Александра в том, что на этот раз положение очень серьезное. Если не сказать больше…
«Что же делать?.. Как быть?..» – лихорадочно задумался он и вдруг воскликнул:
– Погоди! Не все! Есть ведь еще елеосвящение, или, как его называют в народе – соборование! Это такое таинство, когда прощаются все совершенные по неведению и забытые грехи. Вдруг какой из них, о котором ты и не помнишь, отягощает твою душу и усиливает болезнь?
– Но ведь говорят… соборование – это уже совсем на смерть! – со страхом сказала Вера.
– Наоборот, на жизнь! – поправил ее Александр. – Раньше, действительно, люди прибегали к этому таинству в самых тяжелых случаях болезни. Но теперь время такое, что некоторые священники советуют собороваться раз в году, а то и в месяц!
Александр посмотрел на Веру, быстро оделся…
– Ты потерпи! – он чуть было не сказал «Не умирай пока!» и, крикнув: – Я мигом! – минуя лифт, помчался по ступенькам вниз…
В храме первым он увидел отца Льва и сказал, что нужно срочно соборовать Веру.
– Да я бы хоть сейчас… – простонал тот. – Но когда? Через три дня сдача воскресной школы в эксплуатацию! Я даже на ночь домой не уходил и неизвестно еще когда попаду туда…
Отца Игоря тоже, как нарочно, не было ни дома, ни в храме…
К счастью, Александр заметил стоявшую в углу двора маленькую машину своего духовного брата и, подбежав, увидел сидевшего в ней – отца Никона!
Выслушав задыхавшегося от волнения Александра, он, хотя и явно куда-то уже собирался ехать, просто сказал:
– Ладно, коль такое дело, то я пособорую! Только вот в чем беда – у меня нет ничего для совершения этого таинства.
Узнав об этом, словно специально проходивший мимо них Сергий быстро собрал в алтаре все необходимое в сумку и вынес ее отцу Никону. Они сели в его машину. И уже через полчаса были у Веры.
Александр помог отцу Никону прочитать канон, а тот, тем временем, зажег семь длинных свечей, поставленных, чтоб не упали, в блюдо с рисом.
И началось соборование.
Александр читал Апостола. Отец Никон, прочитав затем очередной отрывок из Евангелия и молитву, гасил одну свечу за другой и подходил к Вере с кисточкой и баночкой с освещенным елеем.
Та послушно подставляла лицо, горло и руки и, сидя, внимательно слушала о том, как милосердный самарянин помог израненному разбойниками человеку, возлив на его раны вино и елей… как Сам Христос исцелил тяжело заболевшую горячкой тещу святого апостола Петра… как вышедшие на встречу жениху пять мудрых дев вместе со светильниками своими взяли с собою и масла, благодаря чему смогли возжечь гаснущие – так как жених задерживался – светильники и войти с ним на брачный пир, а пять неразумных дев, забывшие взять масло про запас, навсегда остались вне затворенных дверей… наконец, как Иисус Христос сказал фарисеям, что не здоровые имеют нужду во враче, но больные, и посоветовал им пойти научиться, что значит: милости хочу, а не жертвы. Ибо Он пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию…
