Текст книги "Опасная обочина"

Автор книги: Евгений Лучковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

– Обыщите этого человека, у него может быть оружие. И арестуйте.

– Сейчас арестуем, – сказал дежурный капитан. – Кто это?

– То есть как это кто?! – удивился Эдик. – Это же мой двоюродный брат!

– Оснований для ареста немного, – миролюбиво улыбнулся дежурный. – Скажем, просто мало.

– Вы на него гляньте, товарищ капитан! Вы его сами разыскиваете. У нас его портрет в парке висит.

Шутливый тон вмиг покинул дежурного.

– Платонов, – приказал он сержанту, – обыщи.

При Борьке оружия не оказалось, документов тоже. Зато сержант извлек из заднего кармана брюк пачку валюты: какой, Эдик не разглядел. Пачка была довольно большая.

– Это уже кое-что, – сказал капитан.

Но Борька повел себя нагло, стал выкручиваться и врать:

– Это не мои деньги, товарищ капитан. Я за границу еду. С группой…

Но Эдик был начеку.

– Конечно, за границу, раз милиция разыскивает. Товарищ капитан, вы ему скажите, пусть он вас теперь «гражданин капитан» зовет.

Капитан поморщился.

– Пока не надо. Платонов, уведи.

Вскоре протокол задержания был оформлен. Дежурный от души пожал Эдику руку и записал ему на бумажке номер.

– Вот что, товарищ Баранчук, ты позвони попозже с линии, может, еще понадобишься сегодня. А так – молодец. В парк сообщим, какого парня воспитали. Пусть гордятся своими кадрами.

Баранчук вышел из милиции и закурил. Он не чувствовал угрызений совести, хотя все-таки какой-то осадок был: как-никак родственник, родная кровь, хоть и поганец.

Начинался час «пик», день близился к вечеру, и Эдуард, наверстывая упущенное, включился в работу. Он колесил по городу с пассажирами, а мысли его нет-нет да возвращались в одну точку: что такого мог натворить Борька? Видимо, что-то серьезное, раз милиция обратилась за помощью к таксистам, зря такой розыск не объявят, тут не до шуток.

Вскоре, как это и бывает, работа схлынула. На одной из стоянок уже перед самым концом смены Эдик решил маленько передохнуть и покалякать с ребятами. Он уже вышел из машины и, подходя к коллегам, услышал обычное «везу я сегодня одного пиджака», как вдруг вспомнил, что так и не взял ни одного заказа, хотя диспетчер дал ему целых два. Он вызвал со стоянки диспетчерскую и назвал свой номер, втайне надеясь, что все заказы в городе выполнены. Оказалось, что нет. А поскольку у Эдика знакомых среди диспетчеров не было, то и заказ он получил неважный: кому-то приспичило, на ночь глядя, ехать на дачу. Туда, конечно, хорошо, но обратно – «конем», как говорят таксисты.

Эдуард вернулся к цепочке машин и увидел, что водители сгрудились вокруг последней и о чем-то весело переговариваются. Баранчук сразу и не понял, в чем дело, а когда присмотрелся, стало ясно: в длинном ряду «Волг» последним стоял «Москвич». И не просто «Москвич», а такси. Все чин-чинарем: и шашечки, и зеленый «светлейший».

Баранчук от кого-то слышал, что в один из парков прислали небольшую опытную партию, это еще до его возвращения из армии. Правда, уважающие себя водители, говорят, отказались пересаживаться пусть на новые, но все-таки «Москвичи». И тогда их отдали на растерзание выпускникам досаафовских курсов, в общем, молодым водителям: дескать пусть испытывают. Впрочем, у Баранчука не было времени любоваться музейной редкостью. Он сел за руль своей «Волги» и, поскольку «Москвич» стоял прямо за ним, врубил заднюю скорость и, наезжая на капот «Москвича», сигналом потребовал дать дорогу.

«Ишь ты, – подумал он про себя, – ну обязательно этому салаге надо приткнуться к чужому багажнику».

Однако салага оказался расторопным: он шустро сдал назад, вежливо уступая место для маневра. Эдик выехал из ряда и помчался в сторону старого Арбата, а точнее, в один из его переулков.

Оказалось, что клиент уже расхаживает вдоль тротуара и нервно курит.

– Почему так долго, товарищ водитель? – раздраженно спросил мужчина средних лет и интеллигентной наружности.

– Вы ошибаетесь, я приехал на пять минут раньше, – возразил Баранчук.

– Ладно, ладно, не будем спорить. Поезжайте, только быстрей, прошу вас, я заплачу сколько нужно, – и он назвал адрес: дачный поселок у черта на куличках.

Баранчук поехал быстро, потому что это было и в его интересах – смена почти закончилась. Пассажир всю дорогу курил, а к тому времени, когда выехали за город, весь извертелся, то закрывая окно, то открывая ветровичок.

Они выехали за кольцевую, и Эдик «прижал». Он не задавал вопросов, уже по своему недолгому опыту зная, что извержение начнется само. Так оно и случилось: не доезжая километра три до места, клиент повернулся к нему и заискивающе заговорил, торопясь и глотая слова.

– Я хочу вам сказать, что… Ну то есть… Вы только поймите меня правильно… Как мужчина с мужчиной. Я, конечно, заплачу… вы, наверно, тоже женаты… Господи, что я говорю?! Слушай, парень, мы сейчас едем ко мне на дачу, а там моя жена… Словом, у нее кто-то есть. И я хочу в этом убедиться.

Поездка становилась интересной.

– Но я-то здесь при чем? – спросил Эдуард, который не был поклонником домостроя, хотя к супружеской неверности относился резко отрицательно, более того – брезгливо.

– Вы должны мне помочь, – сказал мужчина. – Надо как-то войти в дом, чтобы он… ну то есть тот… чтобы они не успели одеться и убежать… Я доходчиво излагаю?

– Хотите, я постучу и скажу: телеграмма, – предложил Баранчук.

Роль частного детектива сегодня просто улыбалась ему.

– Блестящая мысль! – прошептал мужчина. – Просто, но гениально! Давайте так и поступим.

Пассажир нервно полез в бумажник и достал какую-то купюру, сунул ее в ящик между сиденьями.

– Здесь деньги, их хватит, лучше нам рассчитаться сразу, мало ли что, – по-прежнему заговорщицким шепотом оттарабанил мужчина.

«Собственно, чего он боится? – подумал Эдик. – Что любовник убьет его и он не успеет со мной рассчитаться?»

Теплая волна сочувствия и нежности к этому благородному обманутому человеку захлестнула Эдика. И он уже представил себя высоким, стройным голубоглазым блондином (все верно, кроме того, что он был брюнет) в крылатке и цилиндре, с пистолетом «Лепажа» в руке у дверей шикарного особняка с колоннами. За ним понуро стоит ее муж. Они входят в особняк, минуют анфиладу комнат и распахивают дверь в спальню. «Полиция нравов!» – говорит между прочим Эдик. Любовник в ужасе отшатывается к стене, а она, в пеньюаре, легкая, воздушная и прекрасная, в облаке пушистых волос, бросается Эдику на шею и жарко шепчет: «Спасите, месье, они оба изверги…»

– Мы у цели, – сказал пассажир, – вот к этому забору.

До дачи последние метры они прошли пешком, на цыпочках поднялись на крыльцо. Эдик постучал. В доме зажегся свет, прошлепали чьи-то шаги и сонный женский голос из-за двери спросил с хрипотцой:

– Вам кого?

– Поли… – начал было Эдик, но вовремя спохватился. – Вам телеграмма.

В домике притихли. Потом тот же голос сказал:

– А вы положите под дверь.

Тут-то и произошло то, чего Баранчук не ожидал: с жутким криком выставив плечо, мужчина бросился на дверь. Та с грохотом распахнулась, и он влетел в проем, как греческая таранная машина. Верный долгу, Эдик последовал за ним и тоже вошел в комнату. Никого! Позади них, уперев руки в боки, стояла усатая неопрятная толстуха. Она усмехалась.

– Опять таксиста привел?

Мужчина подавленно опустил плечи и весь как-то сник, а Эдик вышел, на ходу подавляя в себе чувство невольного стыда. Он сел за руль и, включив дальний свет, стал по проселку выбираться на основное шоссе.

«Кто же польстится на такое чудовище? – думал он. – Не зря красавицы жалуются, дескать, мужиков нет. А вот на такую всегда найдутся, еще и выбирать будет, капризничать».

На обочине проселка в свете фар возникли две темных фигуры. Один из мужчин поднял руку, приглашая остановиться. Эдик затормозил.

«Уже лучше, – подумал он, – холостого пробега меньше, да и ехать веселей».

Но тут он вспомнил советы Жоры и на всякий случай, прежде чем подъехать, поставил двери на кнопки.

– Вам куда, ребята? – спросил Баранчук, перегнувшись через сиденье и открывая окно со стороны пассажиров.

– В город, шеф, – сказал, наклонившись, один из них. – Обижен не будешь. Заплатим как надо.

Парии как парни – обыкновенные, ничем не выделяющиеся, – и Эдик поднял кнопку задней дверцы. Правда, лицо одного из них, того, с усиками, показалось ему знакомым, но мало ли знакомых и похожих лиц на дорогах и улицах, каждый день похожих встречаешь…

Ребята уселись на заднее сиденье, Баранчук щелкнул тумблером таксометра, и они тронулись. Второй парень, тот, что без усов, ловко скользнул меж сиденьями и пружинисто опустился рядом с водителем. Достал папиросы, закурил.

– Здесь удобнее, – весело пояснил он. – Люблю впереди сидеть – обзор.

При выезде на основную трассу Эдуард включил левый поворот – к Москве. Но передний пассажир приказал:

– Давай направо!

Баранчук остановил машину.

– Но вы же сказали – в город?

– Правильно, только город городу рознь. Поехали в другой город.

– Нет, – заявил Баранчук, – у меня смена кончилась. Не повезу.

– Чего ты колотишься, шеф? – прищурился передний. – Копейка есть, будешь в порядке, я же сказал – заплатим.

– Не повезу, – Эдик отрицательно покачал головой. – И не уговаривайте.

– А ты глянь сюда, шеф, – негромко сказали с заднего сиденья. – Повернись, повернись…

Баранчук оглянулся на усатого: в машине было темновато, но не настолько, чтобы не увидеть пистолет в руке пассажира. И тут Эдик вспомнил, откуда ему знакомо это лицо: если бы не усы, за его спиной сидел бы копия Борьки.

«Попал», – мелькнуло у него в голове.

Выхода не было, и Баранчук повернул направо, лихорадочно соображая, что можно предпринять в такой ситуации. Выпрыгнуть на ходу из машины? Рискованно. Может, врубиться в столб… А потом что? Нет, это не выход…

Мысли потекли спокойнее. Раз они его сразу не стукнули, значит, он им нужен. Зачем?

Сидящий рядом с ним парень как бы угадал, о чем он думает, шевельнулся.

– Сделаешь все, как надо, – получишь сотенную. Понял?

– Понял…

«Интересно, за что расплачиваются такой купюрой?» – подумал он.

По ходу, но еще далеко засветились слабые огоньки. Эдик знал, что это пост автомобильной инспекции.

– Смотри не балуй, – предупредил передний пассажир.

– Они могут остановить. Как тогда?

– Очень просто: проедешь мимо.

Баранчук лихорадочно прокручивал варианты…

– Могут догнать. У меня движок слабый… после капиталки.

– Не догонят, – усмехнулся парень, – не на чем.

Вдали у будки, хорошо освещенной фонарями, действительно не было ни «коляски», ни «Жигуленка». На противоположной стороне стоял огромный рефрижератор, а его водитель шустро перебегал дорогу к остановившему его инспектору, тем самым выказывая уважение провинциального дальнобойщика к столичной милиции.

«На таких постах обычно дежурят по двое, – подумал Баранчук, – второй инспектор, видимо, в будке».

Он снизил скорость до сорока километров, как того требовал знак, и глянул в зеркальце заднего вида. Усатого не было, лег на сиденье, паршивец…

– Давай быстрей, – приказал передний. – Гони!

– А если за углом коляска?

– Гони, тебе говорят, – и парень выматерился сквозь зубы.

Но Баранчук уже знал, что нужно сделать. Этот трюк они придумали еще до армии: у кого была лысая резина, поливали парк и устраивали в выходной соревнование. Разумеется, в отсутствие начальства. Трюк был простой, но требовал мастерства и хорошей вестибулярки. Надо было, разогнавшись, заложить вираж – машина, на мокром асфальте раскручивалась: кто больше сделает оборотов, тот и выиграл. Сейчас успех зависел от трех вещей: две из них были налицо – мокрая, после дождя, дорога и почти лысая резина, не выработавшая, на его счастье, свой ресурс по документам.

«Только бы дверца не подвела», – с надеждой подумал Баранчук, разгоняя машину.

До будки оставалось совсем немного, каких-то двести метров. Эдуард уже видел, что инспектор, проверяющий документы дальнобойщика, и не собирается их останавливать: глянул только, убедился – такси, пусть проезжает; к таксистам на ночной дороге меньше претензий.

И тогда Эдик, на секунду выжав сцепление, резко бросил его и выжал до конца педаль газа. Мотор взревел, «Волга», чуть не встав на дыбы, рванула вперед, и Баранчук, чуть откинувшись, вложил всю силу в правое плечо и врубился им в пассажира, сидящего рядом. Под двойной тяжестью дверца распахнулась, и передний пассажир кулем вывалился чуть ли не под ноги инспектору и дальнобойщику, так и не успев что-либо сообразить.

Дальше было проще, хотя и требовало определенного мастерства и точного расчета. Баранчук, сцепив зубы и ожидая выстрела сзади, уже закладывал вираж, уже открывал свою дверцу и сам вываливался из машины. Падая, переворачиваясь и теряя сознание, он успел увидеть, что расчет оказался верным: заканчивая немыслимый пируэт, его машина врезалась в рефрижератор именно той дверцей, где, как он думал, должна была находиться голова спрятавшегося преступника. Больше Баранчук ничего увидеть не успел.

Сколько прошло времени с момента падения, Эдуард не знал, но, когда он открыл глаза, вокруг уже было полно маяков; три синих милицейских и один желтый – «скорая помощь», кто-то в белом халате бинтовал ему голову, а сам он, чувствуя себя довольно сносно, сидел на земле, привалившись спиной к будке. Рядом стоял моложавый полковник и с великим любопытством взирал на Баранчука. Эдик тоже уставился на него, сразу признав в этом офицере главного.

– Скажите, пожалуйста, – попросил он слабым голосом, – у вас городской телефон есть? Или рация…

– Рация есть, – ответил полковник.

– Пусть передадут в двадцать второе, чтобы моего брата отпустили.

– Отпустили уже твоего брата, – усмехнулся полковник. – Валюта для туристской группы у него была. Сам-то как?

– Нормально.

– Встать можешь?

Баранчук поднялся и, прихрамывая, пошел к своей «Волге», все еще стоящей под боком у рефрижератора.

Полковник удивился:

– Куда это ты, Баранчук? А ну, стой!

Эдик остановился.

– Машину в парк погоню, – сказал он, – у меня смена кончилась…

Всякое видел полковник в своей жизни, и такая жизнестойкость была ему явно по душе. А еще радовало полковника, что этот парень молод и судьба его складывается верно, пусть и отчаянно. И хоть были в подчинении этого полковника храбрые ребята, прекрасно владеющие и оружием, и автомобилем, и специальным разделом самбо, но то были профессионалы, а этот – просто таксист. Потому-то вздохнул полковник, улыбнулся и негромко сказал:

– Твою машину, парень, если куда и погонят, то скорее всего на свалку. А ты, если нет возражений, поедешь сейчас со мной. Есть возражения?

– Никак нет, – отвечал Эдик. – Если надо…

– Надо, надо, – сказал полковник и распахнул перед Баранчуком дверцу своей машины.

Эдик полулежал на заднем сиденье и думал о том, что произошло. Пришла запоздалая реакция, и страх только сейчас настиг его: Эдуарда слегка знобило.

Полковник сидел впереди и, видимо понимая, что происходит с молодым человеком, не оборачивался и не разговаривал с ним. Вскоре колотун прошел, и Баранчуку стало покойней и легче.

«Надо же, какая необычная смена, – думал Эдуард. – За полсуток столько наворотилось, сколько за год не наберется. Хорошо еще, что так обошлось».

События минувшего дня одно за другим вставали в памяти Эдика: и утренняя поездка с ночным механиком Жорой, и покупка телевизора для бабушки, и эта история с его братом Борькой, который все же, несмотря на всю свою мерзопакостность, не оказался бандитом. Вспомнился Эдуарду и ревнивец-дачник, обладатель бесценного усатого сокровища, и многие другие мелочи на теплом, весеннем, на почти безопасном асфальте большого города.

И лишь один незначительный эпизод этого дня, разумеется имеющий немаловажное значение для нашего рассказа, был упущен и никак не зафиксирован в памяти Баранчука: если бы он перед концом смены не спешил с заказом и присмотрелся к «салаге» – водителю «Москвича», то увидел бы, что за рулем не совсем пригодной для такси машины сидит девушка. Это-то и было причиной веселья заскучавших на стоянке водителей…

Еще год он проработал в такси. Но потом Баранчука выгнали из таксомоторного парка.

Конечно, нужно было «поговорить» серьезно с начальником колонны и сесть на новый «аппарат», тем более что на парк вне плана как раз пришло два десятка новых двадцатьчетверок. Но не такой человек Эдик Баранчук, золотые руки были у Эдика. Он и слова не сказал, когда механик отворил ворота в зверинец, где тихо ржавели три видавших виды лайбы, и, буркнув «выбирай любую», ушел. Любую – было сильно сказано, так как выбирать было не из чего, но он выбрал. Две с лишним недели не вылезал из парка, доставал детали, перебирал движок, подваривал, красил, а потом уже поехал в ГАИ и блестяще прошел техосмотр.

Эдакое стремление должно бы, казалось, поощряться. Однако вышло наоборот. Начальник затаил злобу и при каждом удобном случае «давил» ретивого новичка. Шабалин, человек из бывалых, как-то раз прямо присоветовал Эдику опять же «поговорить» с начальником, дескать, так уж заведено, не зря же такси называют цыганским посольством и не нам эти «законы» менять. Но не такой человек был Эдуард Баранчук, нет, не такой; он наивно полагал, что это ему надо приплачивать, раз уж поднял из руин такую «коломбину».

Зот же Шабалин пользовался в парке странной репутацией и был темной лошадкой. Всякое о нем говорили в парке. Мол, отбывал наказание: то ли убил кого-то, то ли собирался, то ли еще что… Но Эдик проникся к нему открытой симпатией, хотя иной раз и чувствовал за белозубой, магнетически внушающей симпатию улыбкой товарища что-то исподволь мрачное, потаенное. А еще он любил Зота за виртуозное мастерство вождения, миллиметровое чувство габарита машины в скоростном, но трезво-расчетливом, безопасном движении по улицам города. Однажды он сказал Шабалину:

– Послушай, Зот, а чего бы тебе в гонщики не податься? В парке команда есть. С твоим талантом первое место по области – раз плюнуть.

Сверкнув, как всегда, своей белозубой улыбкой, Зот отчеканил:

– В нашем деле главное – мыль копейку, Эдик. Так? Да и лишний раз светиться мне, знаешь ли, ни к чему.

А копейку Эдик особенно не мылил. Конечно, после смены у него оставались кой-какие деньжата. Однако «дел» у Баранчука никаких не было, себя он по праву причислял к категории честных водителей, составляющих в парке подавляющее большинство.

Но надо сказать, что работа в такси все-таки чем-то его не устраивала. Не нравилась ему цинично-веселая атмосфера денежных разговоров, не нравился самый дух «цыганского посольства», и уж конечно никак не мог понравиться неписаный, но абсолютный закон – «пассажир всегда прав». С другой стороны, притягивала его эта работа своей бесконтрольной сущностью, ведь в самом деле – на линии ты свободен, как птица: не автобус, поди, где весь день гоняешь как заведенный по одному и тому же маршруту, с тоски можно сдохнуть. А тут: поворот ключа, путевку под сиденье и – вот он, город, с его неожиданностями, курьезами и превратностями пассажирской судьбы, с шуршащим асфальтом и ощущением нужного дела; в общем, хорошая работа.

Но, однако, для Эдика эта работа окончилась не по его желанию.

А случилось это все очень быстро и удивительно просто. Неожиданная проверка на воротах выявила отсутствие пломбы на таксомоторе в машине Баранчука. Дело оказалось серьезным. А тут еще коллективная жалоба на отказ в передвижении, четыре солидных подписи на бумаге, которая, как известно, все вытерпит. Поди докажи теперь, что мужей было пятеро и все, как один, в крайней стадии алкогольного опьянения.

Почти автоматически местком утвердил предложение об увольнении водителя Баранчука. Начальник пользовался авторитетом, а обвинение было тяжким. Короче, получил Эдик в кассе под расчет, в кадрах – трудовую, взял у ворот такси, выезжавшее на линию, и поехал в ресторан.

Зот Шабалин обнаружил Баранчука поздним вечером на танцевальном пятачке ресторана. Баранчук, имея в груди полный уровень из произвольно составленной смеси «Камю», портвейна «Агдам» и мятного ликера, к неописуемой радости ансамбля и расступившейся публики, исполнял грозно-эмоциональный танец, столь необычный по рисунку, как если бы некий безумный хореограф в слепом творческом порыве решился свести воедино зажигательную лезгинку и надменный шляхетский полонез. Красив же он был!

Тут Шабалин повел себя широко, как настоящий друг и мужчина. Он неожиданно щедро рассчитался за культурный отдых приятеля из собственного кармана, решительно прекратил балетно-этнографические изыски Баранчука и твердой рукой вывел его на улицу. Эдуард был доставлен домой и приведен в чувство с помощью ледяной воды – наружно и крепчайшего чая – внутренне. После чего приятели стали держать совет, где Зот Шабалин, как более старший и опытный, заверил своего непутевого друга в полной поддержке и помощи, как моральной, так и материальной.

По истечении совсем короткого промежутка времени Зот действительно придумал: заехал как-то поздним вечером к Эдику и бросил на стол путевку.

– Здорово, безработный, – весело улыбнулся Шабалин. – Оголодал поди? По баранке соскучился?

Баранчук ничего не ответил, а выжидающе посмотрел на Шабалина и пожал плечами.

– А я вот устал что-то, – вздохнул Зот. – Бери путевку да поезжай, паши себе на здоровье. Ночью все кошки серы. Авось сшибешь детишкам на молочишко, а себе на пряники.

Он, тяжело присев на стул, перебросил Эдику ключи.

Вот тут-то и началось, И поехало. Днем работал Шабалин, ночью – Баранчук.

Возможно, так бы все и продолжалось, и никто ничего не узнал, если бы однажды часов около двух ночи не сел к Эдику приятный молодой человек. Он вежливо поздоровался, назвал адрес, а когда приехали, то оказалось, что номер дома обозначает здание, в котором помещалось управление внутренних дел. Эдик поднялся с молодым человеком на третий этаж, отказался от предложенной сигареты, закурил свои. И началась беседа, длившаяся с перерывами несколько дней.

Не чувствуя за собой почти никакой вины, поначалу Эдуард Баранчук вел себя независимо. Но после очной ставки с Шабалиным вдруг с тоскливой безнадежностью понял, что выпустят-то Шабалина, а его засадят, хотя он, Баранчук, тех двоих, которых просил обслужить Зот, не то что не знал, а и не запомнил. А Шабалин – это Эдик чувствовал всем нутром – прекрасно был с ними знаком, но при виде предъявленных ему фотографий равнодушно пожал плечами: дескать, первый раз вижу.

«Теперь все, – решил Эдик, – ничего не докажешь, хоть головой об стену…»

На многочисленных допросах он с тоскливым однообразием отвечал на вопросы следователя, с ужасом ощущая, что ему не верят, но добавить что-нибудь существенное не мог, потому что в самом деле не знал ничегошеньки.

Как-то Эдуарда посадили за руль такси и устроили следственный эксперимент. Он заключался в хронометраже меж тремя точками: аэропорт – гостиница – Рижский вокзал. Баранчук припомнил такой маршрут, но понятия не имел, чем обмениваются на заднем сиденье его пассажиры… И вот повторение.

Впрочем, этот эксперимент закончился для милиции неудачно: Эдику удалось сбежать. За ним погнались, но не шибко быстро, потому что уже тогда органам дознания было ясно, что Баранчук к этому делу отношения не имеет.

Таким образом, Эдику удалось бежать, и, надо сказать, удалось довольно легко. А догнать Баранчука и объяснить ему, мол, все в порядке, парень, ты свободен – уже никакой возможности не было, потому что Эдуард Баранчук бежал быстро и бесповоротно. И главное, так далеко, что днем с огнем не сыскать.

Потому-то не было у сотрудников милиции никакой возможности сообщить Эдику, что пломбу на таксометре его машины сорвал Шабалин. Сорвал лично по тайной договоренности с начальником колонны. Оба они предстали перед судом. И если на этом процессе среди свидетелей Баранчука не было, то вина ложится в данном случае исключительно на него. А у милиции и так дел хватает, недосуг им пока колесить по стране, разыскивать честного человека, чтоб сообщить ему, что он честен. Сам знать должен…

Эта история, вероятно, могла бы сложиться и иначе, если бы незадолго до описываемых событий Зоту Шабалину однажды вечером не довелось подвезти девушку. Он поначалу и не обратил на нее внимания, но она уставилась на него немигающим взглядом и произнесла беглой скороговоркой бытовавшую среди водителей старую затертую шутку:

– Шефчик – прямо, обижен не будешь, печку включи, счетчик выключи, полтинник на чай…

Он с удивлением присмотрелся к ней, неожиданно обнаружив знакомые черты бывшего подростка во взрослой сформировавшейся девушке.

– Полина?

– Я! – весело сообщила она. – Наконец-то встретились. Что же ты к нам не заходишь?

Он неопределенно пожал плечами.

– Время… Времени не хватает. Сама знаешь, жизнь заедает. То одно, то другое…

– Нехорошо родственников забывать, – с назидательным укором произнесла Полина. – Мама тебя вспоминает, хотя и говорит, что ты непутевый. Ты непутевый?

– Я? Что ты! – улыбнулся он. – Теперь я очень положительный.

Он внимательно посмотрел на нее – старшую дочь его бывшей мачехи – и отметил, что худющая угловатая девочка давно выросла и превратилась в молодую, чуть кокетливую, привлекательную женщину.

– Замужем?

– Пока нет…

– Ну вот, а ты говоришь, родственники… Глядишь, еще женюсь на тебе. Пойдешь за меня замуж?

Она задумалась, задор и бесшабашность куда-то исчезли, уступив место слегка растерянной и застенчивой улыбке, тронувшей ее полноватые губы.

– Не слышу родственных криков согласия, – притворно нахмурился он. – Так пойдешь?

– Пожалуй, нет…

– Почему? – спросил он безразлично. – Чем это тебе, интересно, не потрафил жених?

– Ты старый! – снова весело улыбнулась она. – А я молодая и цветущая!

– Это я-то старый?! В свои неполные тридцать два?! Наглость, да и только…

Она весело смеялась, хлопая ладошкой по «торпеде».

– А еще ты непутевый, а еще ты страшный, а еще ты бабник. Не пойду за тебя – обманешь и бросишь!

– Была бы честь предложена, – сверкнул он белозубой улыбкой. – Даю на размышление… Сколько тебе дать на размышление?

– Лет десять…

– Даю десять дней, – заключил он.

Они остановились у знакомого ему дома, и она отправилась на четвертый этаж.

– Через декаду будь готова! – крикнул он ей вслед.

Но появился он на следующий день. Купил торт, шампанское и позвонил в обшарпанную дверь…

Они стали встречаться. В Полине он нашел то, что, видимо, подсознательно искал всю свою прошлую жизнь – чистоту, верность, справедливость. Он не знал, любит ли она его, по крайней мере, она сама ему об этом никогда не говорила, а он никогда и не спрашивал. Пока ему было достаточно жить лишь своим чувством, впервые в жизни ощущая теплоту, привязанность и родство.

Но было и другое: теперь он острее, чем когда бы то ни было, чувствовал, что живет двумя жизнями. Эта раздвоенность вызывала в нем яростное стремление к протесту, тоску и еще невесть что. Он запутался в своих желаниях и устоях. Надо было что-то решать.

Однажды – они сидели в кафе-мороженое – он поговорил с ней напрямую.

– Полина, – сказал он, – приготовься. Держись за стол крепче – я хочу тебе кое-что сказать.

– Валяй, – кивнула она, – у меня крепкие нервы. В крайнем случае, вызовешь «скорую»..

Он долго молчал, и она поторопила:

– Ну же…

Тогда он решился:

– Да дело, собственно говоря, простое: выходи за меня замуж. Давай прямо сейчас поедем, подадим заявку…

Она улыбнулась, но улыбка вышла не то чтобы не радостной, а скорее даже тоскливой.

– Давай подождем, а? – попросила она его. – Я ведь тебя почти не знаю…

– Это за десять-то с лишним лет? – усмехнулся он.

Как ни странно, на нее эта фраза подействовала, хотя «за десять с лишним лет», исключая последний месяц, они и виделись раза три-четыре, не больше.

Через час они были в загсе, а еще через час, заполнив все необходимые бумаги, он пригласил ее в ресторан, чтобы «скромно отметить этот выдающийся день».

– Смотри, сглазишь, – пошутила она.

– Я не суеверен, – сверкнул он открытой обаятельной улыбкой. – Ничего, кроме черных кошек, не боюсь.

День регистрации брака им назначили, вернее, хотели назначить, через два месяца – желающих пожениться была большая очередь. Но он просто уболтал девушку из загса, и та все-таки нашла место гораздо раньше – через месяц…

В тот же вечер, проводив Полину домой, он позвонил своему компаньону в гостиницу и потребовал немедленного делового свидания. Тот дал согласие с неудовольствием – дни, время и место встреч у них были обозначены заранее, как того и требовала конспирация – основа любого серьезного дела, по возможности сводящего риск до минимума, в том числе и вероятность провала.

Они встретились. Он без обиняков, не вдаваясь в мотивы, сообщил пожилому «бизнесмену», что выходит из общего дела. Однако, будучи «порядочным» человеком в своей сфере, все же доведет до конца последнюю операцию, поручив ее техническую часть своему хорошему товарищу. Что? Нет, тот ни о чем не знает. Это даже лучше: исполнителю владеть информацией не обязательно. Компаньону пришлось согласиться, поскольку практического выхода из сложившейся ситуации он не видел, а куш был достаточно велик, чтобы сворачивать операцию.

Но все произошло иначе. За шесть дней до бракосочетания Зота арестовали. Взяли совершенно неожиданно – во время рабочей смены. Как выяснилось позже, его компаньон был тоже арестован, но несколько раньше. Он-то и раскололся…

Дело находилось в производстве недолго: факты незаконных операций и махинации были налицо. Следствие прошло скоротечно и особенных трудностей для органов дознания не представило.

Адвокат после предъявления обвинительного заключения сообщил ему, что Полина от свидания отказалась. Однако она появилась в зале заседаний в последний день судебного разбирательства. Сидела на последней скамейке с каменным лицом, уставясь в зашторенное окно. На него ни разу не взглянула, пока не зачитали приговор. А когда его под конвоем выводили из зала, посмотрела так отрешенно, так пустынно-спокойно, что он подумал: лучше бы заплакала.

В тот же день он задумал побег. А решение окрепло окончательно, когда он понял, что она никогда не ответит ни на одно его рвущее душу письмо…

Когда Эдуарду Баранчуку удалось «бежать», первым его душевным порывом было желание во что бы то ни стало добиться правды. Он уже знал, что сделает. Да! Он пойдет в ту газету, где еще совсем недавно о нем так здорово, так прекрасно написали и даже напечатали его портрет. Он им все расскажет: и как его выгнали из такси, и как несправедливо арестовали. А они уж разберутся.

Но, приехав в редакцию, он оробел. Долго ходил по коридорам, не зная, в какую комнату зайти. Здесь ему стало немного не по себе. Наконец он оказался в «предбаннике» перед дверью главного редактора. Какой-то молодой человек несколько постарше Эдика о чем-то говорил с секретаршей. Эдику он сразу понравился: спортивного склада, такой же крупный, как и Баранчук, с умным приятным лицом…