Текст книги "Патриот. Смута. Том 6 (СИ)"

Автор книги: Евгений Колдаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Глава 9

Светало.

Мы шли на север по правому, совершенно дикому берегу Упы. Отчетливо было видно, что не так давно здесь прошло несколько конных сотен – наших людей. Все ближе, на левом берегу виделось зарево пожаров. К небу поднимались дымовые столбы.

Слышались выстрелы, взрывы.

Приближаясь, мы стали отчетливее слышать крики. Бойцы мои переглядывались, пожимали плечами. Вроде бы уже больше часа прошло, а какие-то странные движения в лагере все еще происходили. Причем, судя, по тому, что можно разобрать за дымом и слышимому – хаоса там только добавилось.

Звон стали, вопли, брань, редкие выстрелы.

Безумное, пугающее ржание раненых лошадей.

Уверен, если бы мы двигались против течения, то видели окровавленную воду и тела в ней. В лагере войск Лжедмитрия творилось что-то невообразимое. И мы были к этому причастны. Хотя я все больше приходил к мысли, что и без моего появления там затевался бунт, мятеж или что-то такое.

Замятая.

Недаром, когда я выносил воренка на своих плечах из шатра, то приметил чуть больше десятка снаряженных и вооруженных, идущих на встречу бойцов. Они выглядели опытными и настроены, казалось, решительно.

Тогда я не особо старался рассмотреть их. Нужно было уносить ноги,спасать себя, свою миссию и ношу. Благо – все удалось.

Но, готов поставить многое, это были заговорщики.

Что-то громыхнуло, выведя меня из раздумий. К небу поднимался столб дыма.

Минут за десять до подхода к уже начавшему затухать и обвалившемуся мосту нас встретил вестовой. Две с половиной сотни, во главе которых стоял Яков Семенович Ключев, дожидались нас. Торопили. Ситуация на том берегу была непонятной. Ждали меня, чтобы не брать бремя ответственности на себя. Лучше уходить быстрее или действовать как-то иначе.

Отдал приказ, и мы ускорились.

Вышли к дороге, и я осмотрелся.

Здесь с этой стороны видны были остовы «ангелов» – чучел, которые мои люди по приказу сплели из всего, что нашлось в лесу. Их облили маслом и выставили напоказ, запалили. Эдакий отвлекающий, деморализующий акт. Тлели факела, брошенные на землю. В тумане они образовали настоящее зарево. Просто палки, обмотанные тканью. Делать что-то более хорошо горящее времени у нас не было.

У обочины валялось несколько обезоруженных тел. Лопат у них не было, поэтому рядом валялся лапник, которым их думали завалить. Не делали этого, видимо, потому, что трупов могло прибавиться. Судя по одежде – все, кто там были, не из нашей полутысячи. Защитники моста или те, судя по нагости, кто пытался перебраться вброд и нарвался на пули в самый последний момент.

Глянул дальше.

Над рекой все еще стоял туман.

Мост, как я и думал – рухнул. Прогорел, завалился, покачивался на воде частью своей конструкции. Его приличный кусок остался стоять, торча над водой с той стороны.

Восстановить, думаю, можно. Но это время. День, может, два.

Все же – не полностью мы его уничтожили.

Левый берег пылал, дымил. Творилось там что-то непонятное. В дымке бегали люди, слышались выстрелы. Крики, вопли, звон стали, ржание лошадей. Уверен, по воде плыли трупы, только скрывал их туман.

Все то, что было на подходе, подтвердил визуальный обзор.

Что там творилось, понять было невозможно.

Только одна часть лагеря, что располагалась севернее остова моста, ближе к реке, выглядела достаточно хорошо. Я еще, когда лазил внутри, в этом становище отметил, что там люди серьезно укрепились. Готовы к обороне, как от внешнего врага, как и от внутреннего. Сейчас же пожар ее не затронул. Бойцы стояли там, готовые дать отпор, прикрывали свои палатки. Отгородились телегами обоза. Их там по моим прикидкам было примерно столько же, сколько нас. Может, даже больше.

Всмотрелся. Если так прикинуть, то выделить можно два типа бойцов. Хорошо снаряженные и достаточно богатые стояли ближе к мосту. Фронтом на юг. А там дальше на запад размещались какие-то казаки. Похуже вооруженные, но не похожие все же на голь перекатную.

Лошади тоже были загнаны внутрь. Было их не так уж и много, но все же табун впечатлял. Сто, может быть чуть больше голов.

Над укрепленной частью, примерно в центре, развевалось знамя – белый всадник на красном поле.

Интересно, кто это?

Ко мне на чуть гарцующей и волнующейся лошади подъехал Яков. Уставился на связанного и отлично закрепленного в седле, чтобы не свалился, не убежал человека – Лжедмитрия. Глаза его расширились. Он покачал головой. Перекрестился.

– Самого словил, Игорь Васильевич, ты… – Он всплеснул рукам. Закашлялся, продолжил. – Кха… Мы здесь пару языков взяли. Может, ты с ними сам, а то я, признаться, ничего не понял. И до сих пор не понимаю, кха… что там творится.

Он махнул рукой, указывая на другой берег.

– Веди. И прикажи, чтобы за рекой следили. Чтобы никто не переправился, большим числом. Не обошел нас с фланга. Дозоры выставлены?

– Это уже. Но там особо-то и не лезут. – Он криво улыбнулся.

– А эти, вон что со знаменем? – Я решил узнать, вдруг сотник в курсе. Сам в геральдике несилен был.

– А, вроде бы, Трубецкого это. Их воеводы. Воинства всего, как я понял.

Вот оно как выходит. Интересно, а сам Дмитрий под каким знаменем хаживал?

Мы чуть отъехали, ближе к реке. Я спрыгнул с коня, ко мне подвели двух мокрых казаков. Ошалелые, всклокоченные. Кафтан на одном, второй в исподнем. Грязные, промокшие до нитки. Без оружия, связанные, что понятно.

– Что творится в лагере? – Спросил я холодно, буравя их взглядом.

Они переглянулись. Один тут же попытался бухнуться на колени, но служилые люди, что привели их, держали хорошо. Не рыпнешься.

– Господарь! Батюшка! – Заревел второй, завыл. – Не вели казнить! Мы-то, казаки простые мы. Бежали… Ужас какой… Крест положить бы, да руки, руки. Господарь!

– Что. Творится. В. Лагере? – Повторил вопрос по словам отрывисто.

Если сейчас этот поток нытья не прекратится, ей-богу, огрею. Может, так в себя придет. Боль часто притупляла панку, выводила из смешанного состояния.

Тот, второй, что вначале спасться ниц пытался, заговорил.

– Так это. Так, из лесу, как набежали. Как загудело все окрест. Как началось. Лешаки сущие. Черти какие-то. Как тени. Из тьмы прямо. И здесь, ангелы с крылами и огонь. А там, говорю, лешие с воплями. Я саблю взял и бежать. Ну и… Потерял. А потом тут, очутился как-то. Сам не помню как в воду попал.

Так, уже точно больше часа прошло. Может, даже ближе к двум. Пока мы отступили, пока переправились, пока на конях сюда вышли.

– Сам дьявол там был. В лагере-то. Огнем шатер… – Он сбился, огляделся и тут увидел связанного Лжедмитрия, которого караулили мои телохранители.

– О… О… – Глаза его расширились. – Бес! Сущий! Дьявол!

М-да, тут толка не будет никакого. Испуганы, на грани безумия. Да и из лагеря сбежали они, видимо, давно. Почти сразу после нашего налета.

– Как уходить будем, отпустите их. – Проговорил своим людям, что держали казаков.

Убивать людей я не хотел. С собой брать – заводных коней у меня нет лишних.

– Господарь! Храни господь тебя! Храни людей твоих.

Они дальше завыли что-то бессвязное. Но смысла и времени слушать никакого не было.

– Яков. – Я обратился к сотнику

Надо хоть как-то разобраться в том, что здесь было. Что творится сейчас. Пока мой отряд на другой стороне реки отступал и перебирался сюда.

– Скажи, а что происходило-то? Как мы отступили.

– Ну, сначала… – Он почесал затылок. – Мы подошли, подожгли эти… Кха… Чучела эти. – Начал. – Охрану перебили. Тех, кто не удрал на ту сторону шустро. – Он махнул рукой, показывая на кучу тел у обочины. – Вон.

– Дальше.

– Пока делали, глядим. Шатер уже полыхает. На другую сторону, как ты сказал, решили не лезть. Охраны-то много. На мосту бой мог быть опасен. – Он чуть глаза опустил. Понимал, что решение-то верное, но такое, трусоватое, не лихое.

– Все верно сделал. – Я подбодрил его. – Людей терять нельзя. В таких-то делах. Смысла в риске не было никакого.

Он кивнул, продолжил более уверенно.

– Собратья с той стороны дали залп, потом второй. Понятно стало, что отходят. Молился я, чтобы с тобой. И чтобы план твой… Кха. – Кашель прервал его на некоторое время. – Мы тут мост… Кха… Черт. Подожгли мост. Ну а потом началось.

Тут для меня пошло самое интересное, ибо все, что Яков говорил до этого я примерно понимал и видел сам.

– Трубецкой, вроде это он… Кха… Знамя развернул. Шум, гам, команды. Отряд к нему пришел какой-то. С боем, стрельбой. Прямо большой, с подводами, конями. Еще, еще до восхода было… Кха…

Я ждал, пока сотник прокашляется.

– Вот, подошли. Они че-то поговорили и втянулись в эту часть. Укрепили ее. А лагерь остальной сам превратился в какой-то хаос. и повальную бойню. Началось что-то немыслимое. Непонятное. Ад… Кха… На земле. Крики, звон стали, стрельба. Лошади ржут, носится кто-то. Касимовцы на конях, вроде как, ушли на запад. Как я понял. Но там тоже бой вышел, какая-то стрельба, уже дальше от реки. Кха…

– Ясно. – Я покачал головой.

– Не гневись, господарь. – Он пожал плечами. – Туман же, да и темно было не видеть ничего. А как рассвет. Вот уже сколько от него… Кха… Только-только расходится начало.

Яков смотрел на меня, ждал указаний.

Я замер, задумался.

Может подождать и как-то в свое воинство всех желающих принять? Или… Да сами придут, кто захочет. Мост только им восстановить, конечно, придется. Без него как? Подводы просто так не переправить.

Толкнул коня копытами.

Проехал вблизи берега так, чтобы стрела или пуля меня не достали особо. Смотрел сам, что творится.

Вроде та, часть лагеря Трубецких устояла. Не поддалась хаосу и панике. Оттуда на меня смотрели люди. Но, река-то широкая была, далековато. Да и я дистанцию держал, больше ста метров. Чтобы не было соблазна пальнуть в меня.

У знамени приметил того самого бородатого кряжистого средних лет человека. А он меня. Замер. Я тоже лошадь остановил. Смотрели мы через большое расстояние друг на друга. Через берега и воду.

И он, внезапно поклонился мне.

Стоявшие рядом глянули на него. Тоже уставились в мою сторону, кланяться начали.

Чудно. Но, ждать их, или хотя бы какого-то гонца, говорить, оно надо? Думал я, что сейчас смысла в этом особо нет. Сами пускай инициативу проявят, если нужно. А так – больше на какую-то хитрость похоже.

Подъехал ко мне Богдан, тоже глянул на творящееся. Усмехнулся.

– Господарь, может двинем. Или… – Он скривился в злобной улыбке. – Царика этого допросим. Ох как хочется-то.

– Мне тоже, собрат мой, мне тоже. – улыбнулся ему. – Только время… Время.

Но здесь я приметил, что казак мой смотрит на тот берег реки, пристально. Лицо его меняется, искажается, становится удивленным. И тут, как заорал он.

– Батька! Батька!!! – В крике слышалось что-то детское, наивное. Из самих глубин души поднимающееся.

Толкнул коня вперед, рукой замахал.

– Батька!

* * *

Незадолго до рассвета. Берег реки Упа. Лагерь войск Лжедмитрия. Стан Трубецкого

Князь отошел к своим людям без боя.

Роздал приказы и указания. Поднял всех людей, организовал. Они начали стаскивать возы, улучшать оборону. Загоняли в центр коней, что стоял дальше к лесу, севернее. Сейчас вопрос стоял в выживании. Все остальное вторично. Самые верные воеводе люди были здесь, вокруг. Кто же еще поддержит его, кто не предастся панике, повальному грабежу, резне и бойне – вообще неясно.

Злости друг на друга у людей было немало. А ввиду того что часть атаманов и сотников, которые хоть как-то сумели договориться, полегла и сгорела в пламени царского шатра – это только усугубляло хаос. Обиженные, находящиеся на вторых ролях полусотники и есаулы сейчас сцепятся за передел власти. Кто-то начнет бегство, а многие банально грабеж более слабых. Иные попытаются его остановить, отхватить что-то себе и будет все только ухудшаться.

Хаос в лагере нарастал.

И тут началось!

Кто-то начал прорываться с западной части к мосту. Кажется, безумие, ведь можно уйти к Калуге. Но видимо, это люди Межакова. Они достаточно стойкие и опытные. Хорошо бы остались верными воеводе. А не просто ушли.

Судя по всему они смекнули также и решили идти со всем имуществом.

К тому же – в их руках основной обоз. Они охраняли добрую половину телег, как люди надежные и проверенные. И, важно! Как можно забыть это. Ведь в обозе супруга царика со своими фрейлинами. Марина Мнишек.

Трубецкой скривился, сплюнул. Приступ головной боли вновь накрыл его.

Ведьма и сборище продажных девок.

Царик ее со всей свитой с собой из Калуги потащил. В целом – решение-то верное. Там ее могла ждать печальная участь. Либо, как вариант, могла она тоже отойти к ляхам. Если муженек совсем неудачно себя покажет. А к этому все и катилось. Ребеночка родит, скажет, что сын царский, и будет повод для новой Смуты и борьбы за престол.

Благо пока что вроде она не в положении. И поэтому сама ее позиция – шаткая.

Трубецкой помассировал виски. Вслушался.

Все отчетливее понимал он – Межаков с отрядом пробивается к нему. Но идти на помощь, посылать людей, никакого желания не было. Черт поймет, что происходит, кому верить, кому нет. Лучше сидеть здесь.

Надо, сами придут!

Люди кричали, стреляли, били тех, кто не пускал их вперед. Затем все затихло. И тут раздались вопли и конное ржание. Ругань, брань, перепалка. Стрельбы слышно не было. Звуков боя тоже.

Судя по тому, что слышал князь казаки ругались с татарами. Как известно друг друга они не очень-то любили. Черт! Да кто здесь вообще хоть кого-то любил и ценил? Все друг на друга зуб точили за добычу.

Резко прозвучали звуки короткого боя. Стремительного. Пальба, звон стали, вопли.

Все закончилось быстро, как и началось. И спустя совсем немного времени отряд с телегами подошел к ним. Вперед вышел сам Филат. Поклонился, выкрикнул.

– Воевода! Бунтуют люди.

М-да, тоже мне открыл глаза. И так все ясно и видно. Да и сам я чуть в бунте этом участие не принял.

– Чего хотел? – Князь, скрывающийся за возами, выкрикнул в ответ.

– Я тебе клятву давал. Присягал. Пришел. Вместе стоять против всего этого будем.

– Клянись распятием святым, что без злого умысла.

Из всех, собравшихся здесь в лагере людей, пожалуй, этим доверять можно было больше всего. Стойкие, хорошие бойцы. Пехота казацкая. Временем проверенная. С ними бы силы воеводы удвоились. Порядка семи сотен бойцов бы получилось. Уже кое-что. Уже сила.

– Клянусь! – Выкрикнул Филат. – Господом богом клянусь. Распятием. И Девой святой. Чем хочешь клянусь. – Помолчал, добавил потом. – Вместе устоит. Порознь погибнем, воевода.

Скрепя сердце Трубецкой приказал принять этих людей.

* * *

В лагере на той стороне началась какая-то возня. Мужик, стоявший тоже у знамени, вскинул руку, выкрикнул что-то. Расстояние было большим. Он приложил руки ко рту рупором, прокричал сильнее. Ветер донес все же.

– Сынку…

Вот так встреча. Знал я, что отец его за Лжедмитрия стоит. Говорили мы про это еще в момент того, как поединок мне Богдан проиграл. Как поклялся служить верой и правдой. Псом моим цепным быть обещал.

Но как-то не думал, что вот так вот встреча произойдет.

Повернулся ко мне Богдан, уставился. Глаза широки, вот-вот расплачется.

– Господарь, батька там мой. Отец родной. Чудо. Живой он.

Я лихорадочно думал, к добру это или к горю. Что делать.

Решился спустя пару мгновений.

– Так, если страха нет в тебе. Если отцу веришь, как себе. Давай к ним. Отпускаю тебя. – Перекрестил Богдана.

Он смотрел на меня с широченными глазами.

– Господарь, так я же, я же слово вам… Как же можно то. Вы что.

Неожиданно перешел он с простого «ты» на «вы». и заговорил как-то чудно. Больше как ребенок, обрадованный, восторженный, а не суровый, лихой казак, человек, прошедший через многое.

– Ты с делом идешь, Богдан. – Успокоил я его. – Поговори, узнай, что да как. Но…

Я покачал головой.

– Что, господарь? – Казак уже спрыгнул с лошади, начал скидывать с себя одежду. Хотел вплавь идти.

– Уверен ты, что не убьют тебя там? Твоя жизнь дорога мне, Богдан. Ты же мой человек.

Он уставился на меня, в глазах непонимание было.

– Батька же мой там.

– Это да. Но там помимо него люди Лжедмитрия. Кто враг, кто друг, откуда знать?

Он задумчиво почесал макушку.

– Верно ты, господарь, говоришь. – Казак вернулся на место, вытеснил обрадованного встречей, вырвавшегося наружу внезапно ребенка. – Но, раз пускаешь к отцу родному. Должен я туда сходить. – Вздохнул, рукой махнул. – Пойду. Ну а коли смерть ждет, что же. Не раз рядом с ней ходил.

Я тоже спешился, хлопнул его по плечу.

– Давай. Только знай, мы тебя вытащить не сможем. Жизнь твоя ценна, но не ценнее десятков собратьев наших.

– Знаю, господарь. Спасибо. Дозволь обнять тебя. Пусть видят, что я твой человек, с тобой я. А к ним иду, только отца повидать. И пусть… – Он вздохнул. – Если за это убьют, не жалко.

Странный он был, но останавливать его не стал я.

Обнялись мы, по-братски. Хлопнул его по спине, произнес.

– С богом.

И Богдан двинулся к воде в одних нижних портках. Туман уже почти рассеялся.

– Батька! – Выкрикнул он. – Иду к тебе! Батька!

Зашел в воду, двинулся. Но довольно быстро ему стало уже по горло, толкнулся, поплыл.

Я наблюдал, что творилось на той стороне.

Отец его, насколько я понимал – это был он. Говорил о чем-то с бородачом. Скорее всего, Трубецким. Приметив, что человек плывет к ним, сам двинулся вперед, махнул рукой. Несколько казаков оружно пошли вместе с ним.

Богдан плыл, они поджидали его у берега. Швырнули ему веревку, потому что Упа была далеко не узкой речушкой. Переплыть ее – нужно было иметь прилично так выносливости и умения.

Выбрался он, вытащили, помогли. Что же дальше? Пленят или говорить будут?

Сердце мое замерло!

Глава 10

Сын с отцом замерли. Смотрели друг на друга.

Внезапно пожилой казак сделал шаг, развел руки в стороны и заключил парня в крепкие объятия. Расцеловал. Отпустил, взглянул, хлопнул по плечам, встряхнул. Поманил за собой. Богдан и встречающие его люди начали подниматься в лагерь.

Да, это в целом могло ничего не значить. Отец это одно, а воевода и прочие бойцы и их цели и взгляды – иное.

Радоваться буду, когда вернется.

Но, раз пока что ничего страшного не происходило. Не убили Богдана прямо на берегу, значит, все не так плохо. Я отдал приказ, чтобы несколько человек продолжало следить за левым берегом, а сам пока что решил допросить нашего гостя.

Не побоюсь этого слова – Царя! Хоть и воровского, но все же.

Время есть, нужно тратить его с умом.

Пленника стащили с лошади, аккуратно перенесли к ближайшей сосенке, к опушке леса за обочиной дороги. Выбрали разлапистую. Перекинули веревку через один из сучьев. Закрепили, сплели петлю. Я нашел бревнышко, положил напротив допрашиваемого, присел. Разместился поудобнее.

Яков стал за спиной.

Остальные тоже хотели слушать. Вся полутысяча была не прочь присутствовать в допросе, окружить место всей толпой коней и людей. Но подобное я пресек на корню. Оставил только пару охранников – Абдуллу и Пантелея. Прочим бойцам приказал своими делами заниматься. Отдых, завтрак, патрули, дозоры. Понятно, что все хотели увидеть, как их господарь из этого воровского человека правду добывать будет.

Но, дело это не простое. Лишних глаз не любит. А работа, есть работа, особенно – когда она служба. Придется им заниматься делами, а не слушать с открытыми ртами наш разговор.

Сел я напротив Лжедмитрия, глянул на него пристально, изучал.

Человек какой-то обычный. Не особо приметный, ничем не выделяющийся. Таких в каждом городке у нас, вроде бы много. На каждого второго чем-то похож, но чуть отличается. Нет каких-то выдающихся внешних примет. На портрет из учебника истории походит очень и очень отдаленно. Нос не крючковатый, а больше прямой. Прищур неприятный, глаза холодные, пустые, водянистые. Щетина, борода, усы совсем мелкие – больше, как признак недельной небритости. По комплекции – да тоже какой-то обычный. Не полный, не худой, не высокий и не низкий.

В общем – нечто усредненное и довольно неприметное.

Но кое-чем выделялся он. Пах дурно. Перегаром, луком и каким-то еще смрадом.

Одежда богатая. Знатная прямо. Бархатный кафтан, расшитый, мехом отороченный. Сапоги красной кожи. Сафьяновые, всплыло в голове название. Вроде бы так. Ремень с золотым литьем, перстни, цепь. Всю эту красоту я пока не приказывал снимать. Оружия только нет, там все осталось на другом берегу, да и отобрал бы я его, если понадобилось. Шапка тоже потерялась. Да и в шатре сгорела. Уже не найти.

Волосы патлами сальными свисали.

Смотрел зло, на меня, на петлю, по сторонам. Кляп мешал говорить, а то бы скалился и шипел, как змей. Это к гадалке не ходи.

– Значит так. – Начал я холодно и спокойно после краткого осмотра. – Я задаю вопросы, ты отвечаешь. Начнешь дурить, зубы выбью или резать начну. Никто тебя не спасет. Ты в нашей власти.

Выдержал паузу, буравя взглядом, продолжил.

– Ты понял? Кивни.

Он продолжал смотреть на меня злобно. Никаких иных действий не предпринимал. Сидел, привалившись к стволу сосны, и пялился на меня.

– Ясно. – Вздохнул и внезапно врезал ему хлесткую, болезненную пощечину.

Тот, как сидел, рухнул набок, застонал.

Поднял его, встряхнул.

– Еще раз. Я задаю вопросы, ты отвечаешь. Дурить не смей. Больно будет. Очень. И тебе, и мне этого не хочется. Но если надо, то будет. Ясно?

Он, смотря на меня с невероятной ненавистью, кивнул спустя пару мгновений.

Я вытащил кляп.

– Ты на кого руку, пес…

Мой кулак врезал ему прямо в нос. Такого обращения я к себе не терпел ранее и спускать фразочки типа этой даже воровскому царику не считал приемлемым. Он еще и затылком о ствол саданулся, завыл. Кровь носом полилась.

– Не понял, значит. – Я неспешно накинул ему на шею петлю, затянул не туго, так чтобы ощущал. Действовал аккуратно, чтобы одежду свою не заляпать.

Вновь сел, взявшись за веревку. Вздохнул.

Допрашиваемый хлюпал носом. Кровь капала. Он мотал головой, глаза слезились.

– Собрат мой. – Я обратился к Якову. – Утри нос этому упырю.

Сотник повиновался, достал тряпицу, провел под носом. Но кровь от этого особо-то не остановилась. Плевать.

Смотрел на него, приходящего в себя после удара. Думал. Хорошо, что так все началось, а то свидетели бы сомневались, вдруг я не царика притащил из лагеря, а кого-то иного. Пошел бы в отказ. Прикинулся бы атаманом, сотником или каким-то боярином. И что? То ли он, то ли нет.

– Кто ты такой? – Задал простой вопрос.

– Я цанль. – Прогундосил Лжедмитрий, продолжая хлюпать. – Цанль! Люди. Цанль. На кого гугу поднял? Смегд!

Вздохнул, посмотрел на сотника, провел рукой по лицу. Человек этот то ли не понимал, в какой он ситуации, то ли пьянка окончательно съела ему мозг, то ли… Реально уверовал в свою игру, решил, что он и есть настоящий русский царь.

Тяжело.

Яков плечами пожал. Он был немного напряжен. Как никак – я своими руками сейчас сломал нос тому, кого несколько тысяч, а то и десятков тысяч человек считало царем. До сих пор. А раньше так, может, и сотни тысяч. На пике могущества, когда он в Тушине сидел.

– Кто ты такой? – Повторил вопрос.

– Цанль Димитнлиуса. – Он шмыгнул носом. – Цюдом Спавсшийся.

Черт, зря я ему нос сломал. Говорить будет непросто. Но руки развязывать и сопли ему притирать я считал излишним.

– Так, царик. А теперь давай начистоту. Кто? Ты? Такой?

Он уставился на меня. Во взгляде клокотала бессильная ярость.

– Цанль Димитнлиуса.

– Ясно. – Разговор вряд ли пойдет так уж легко. – И что ты здесь, с войском делаешь?

– Гто ты, сменлд? – Прогнусавил он.

Ну не выбивать же ему все зубы, этому идиоту. Неужели он реально верит в то, что он и есть настоящий Царь? Каким таким образом? Если первый был еще более-менее уникальным и самостоятельным человеком. Фигурой, а не марионеткой. И то – очень, очень сомнительно, что он имел какое-то отношение к реальному Дмитрию Углицкому или иному родичу Рюриковичей, то этот…

Да вся его свора знала, этот человек – хрен с бугра. С какого-то дальнего, не особо большого такого бугорочка. Просто подошедший визуально под образ, активно поимый всякой дрянью и запугиваемый всеми.

А здесь на тебе. Царь!

Я потер лицо рукой, вздохнул. Отогнал накатывающую злость.

– Пойдем по новой. – Говорил холодно и спокойно. – Я знаю, что ты никакой не царь. Тебя ляхи нашли в какой-то канаве, подобрали там. Отмыли, отчистили. С чего ты уверовал, что ты царь, коли в Тушине все знали, что ты никто. Марионетка.

Он шмыгнул носом, смотрел на меня зло.

Чувствовалось, что бешенство прямо накатывает на него волнами. Была бы возможность, кинулся бы, попробовал разорвать руками.

Упертый баран. Либо, привык, что из него что-то кулаками выбивали. К боли привык. К унижению. Те, кто вокруг него вертелся и контролировал, возможно, действовали жестко. Вряд ли он сам, до развала Тушинского лагеря хоть что-то решали и командовал людьми. Скорее управляли им, а как развалилось все и все значимые персоны отъехали к Сигизмунду, тут почувствовал, что без него некоторому количеству людей никак. Тем, кто вляпался по самые уши в некоторый смердящий фекалиями субстрат.

Вот и начал выпендриваться, грудь колесом выпячивать.

Ляхи-то вернуться на родину могут. Казаки на Дон и Запорожье уйти. А дворянам, присягнувшим воренку, что? Куда? Вот и воевал за него Трубецкой. Князь целый. Чего касимовцы здесь делали – вот вообще неясно. Пока. Но, и с этим разберемся.

Вздохнул. Придется прибегать к более кардинальным методам.

Начал я не спеша наматывать на локоть веревку. Она потянула за горло Лжедмитрия вверх. Он завозился, вначале не очень понял, что происходит, начал подниматься. Задергался. Когда ему пришлось встать на цыпочки, чтобы как-то дышать, я повторил вопрос в очередной раз.

– Кто ты такой?

В ответ тишина. Ясно. Потянул еще, он захрипел, задергался. Так сломать кадык было невозможно. Повеситься и задушиться – это некоторое время провисеть в петле. Но без воздуха муки он претерпевал приличные.

Мне это не нравилось. Варварство, конечно.

Но, как из этого упыря выбить правду? Понять, кто он? Может, не с того начал я? Отпустил и царик шлепнулся к моим ногам хрипя.

– Ладно. Сколько ты привел сюда людей?

– Десять тыщ. – Прошипел он.

Отлично, кровь вроде перестала идти носом, хлюпать больше не будет и гундосить. Уже плюс. Да и наконец-то что-то толковое, хоть и ложное.

– Брешешь. – Усмехнулся я.

– Ты с кем так говоришь, а?

Ну хоть псом не назвал, уже хорошо. Не заслужил очередную зуботычину.

– С вором, лжецом, убийцей и пропойцей, что страну свою до ужасного состояния довел. – Проговорил я вполне честно.

– Да я тебе…

Он захлебнулся своей злостью.

– Что? Войско твое вон сейчас на мою сторону перейдет. Точнее то, что осталось от твоих выдуманных десяти тысяч. Князь Трубецкой, да казаки стойкие. Как там… Межаков.

Я начал давить тем, что подозревал, но не знал точно.

– Да за мной, да за меня…

– Кто? Что за тебя? Ушли все к Сигизмунду. Ты один тут остался. Кое-какие силы собрал и решил, что можешь все. – Хмыкнул я. – Дурак, ты.

– Как смеешь!

– Да так. Скольких ты якобы родичей своих извел, а? Таких же воров, как ты сам и лжецов. Пора самому всем окрест рассказать, что никакой ты не Дмитрий и в Угличе тебя не было.

– Был! – Взвыл он. – Я Дмитрий Углицкий. Мать меня от самого Царя Ивана родила. Не веришь? Вон, шрам на шее.

– Шрам подделать можно. – Вздохнул я скептически.

– Родинки, знаки. Меня мама признала. Мамка моя!

– Мария Фёдоровна Нагая признала бы и черта лысого, коли надо было. – проговорил я скептически. – Ты дурку не пори тут. Ты по делу говори. Кто с тобой там, на том берегу реки.

– Все! – Он вскинул глаза на Якова, уставился за спину ему. – Всех вас повесят! Заговорщики! Вы на кого руку подняли? Царь я. Царь!

Не унимается, упертый.

– Эх. Чем докажешь-то?

Это как-то ввело его в некий ступор.

Ладо, заткнулся пока, дальше пойдем.

– Кто в лагере был? Касимовцы, казаки, атаманы, воевода кто?

– Трубецкой. Он за мной придет. – Ощерился воренок. – Он мой верный пес. Он со мной хлеб делил, по правую руку всегда сидел. Он вашу кодлу всю изведет. Сколько тут вас, сотня. Да мы вас в пыль… В пепел!

– Обязательно. – Усмехнулся я. – Посмотреть, как ты, упырь эдакий, на суку болтаешься, князь явится. – Выдержал короткую паузу. Наблюдал. Разговорить этого человека удалось, хотя налицо были явные признаки легкого безумия, уже работать было проще. – Мнишек, жена твоя, с тобой?

– Царевна почивать желала. – Ответил он, чуть подняв голову. – А я желаю, чтобы меня тотчас развязали, отпустили и в ноги пали ниц. Тогда прощу. Может быть.

Он попытался состроить какую-то более-менее горделивую гримасу. Вышло смешно.

– Конечно. Сей же момент. – Усмехнулся я. – С тобой значит, Мнишка, в походе. Хорошо. И ее словим. Да на сук. – Вгляделся в глаза.

Ничего. Судя по всему, на свою якобы жену ему было глубоко наплевать. Мои слова о ее повешенье не вызвали никакого отклика. Сейчас этот человек боролся за свою жизнь, и только это его заботило.

– Зачем к Туле шли? – Продолжил расспросы.

– Мы землю русскую собираем. Ляхов с нее гоним. Самозванцев разных.

Вот это ты насмешил.

– Так ляхи на западе, у Смоленска. А Тула, на востоке. Не дури. Чего ты там забыл?

– Явился там какой-то, лжец. Вор. Обманщик. Царем себя зовет. Мало земле русской Васьки Шуйского, мятежника, так еще один появился. Удумал Совет, значит, Земский собирать…

– Собор. – поправил я его.

– Собирать, царя выбирать. Это при мне живом. При живом! – Он заголосил. – Царе!

Я все больше склонялся к тому, что то ли человек этот был безумен, то ли какими-то невероятными усилиями воли держался за роль до последнего. Почему? Ну, тут все могло быть довольно просто. Скажи он правду, служилые люди убить его могли, не раздумывая.

А Царя, даже ложного – не тронут. Вдруг все же, действительно, спасшийся.

– И как зовут этого негодяя, на которого ты идешь?

Я знал ответ, но спросить должен был.

– Игорь, какой-то. Данилов вроде. – Он ощерился. – Лжец!

– О, какая встреча. Так это я и есть. – Рассмеялся ему в лицо. – Ну что, схватил меня? Так, вроде нет. Вор. Вроде наоборот.

Глаза Лжедмитрия расширились, а я продолжил.

– Значит так, воренок. Либо ты по существу сейчас все говоришь, либо я тебя здесь же вешаю. Знаю я, что ты никакой не царь, а шваль подзаборная. Думаю… – Я прикинул, взвесил все и выдал один из известных в истории вариантов. – Думаю, попович ты. Матвей, сын Печенкин из Северской стороны. А, угадал?

Лицо его немного исказилось. Тряхнуло его, словно током пробило.

Понял я, что в точку попал.

Все же не сын стрельца, не литвин, не учитель, и не жидовин. И тем более – не сын Андрея Курбского. Попович Матвей, который всеми силами вбил себе в голову, что он и есть Царь. Или ему вбили, и от этого разум человека прилично так помутился.