Текст книги "Пьер и Мария Кюри"

Автор книги: Ева Кюри

Соавторы: Мария Кюри
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 28 страниц)

Глава XIV
Трудное житье

Пьер и Мари жили бы вполне счастливо, если бы в горячий бой с природой, какой они вели на поле битвы их жалкого сарая, могли вложить все свои силы.

Увы! им приходится вступать в бои другого рода и терпеть в них поражения.

За пятьсот франков в месяц Пьер читает в Институте физики курс из ста двадцати лекций и сверх того руководит практическими занятиями студентов. Помимо этой утомительной педагогической работы, он занимается научными исследованиями. Пока у четы Кюри не было детей, пятисот франков хватало на домашние расходы. Но после рождения Ирэн наем служанки и кормилицы сильно отразился на бюджете. Пьер и Мари предпринимают поход за новыми денежными средствами.

Трудно себе представить что-нибудь более прискорбное, чем те неловкие и неудачные попытки, какие делали два крупных ученых, стараясь добыть не хватавшие им две-три тысячи в год. Дело было не в том, чтобы просто получить какую-нибудь незначительную должность и покрыть этим дефицит. Как мы уже знаем, Пьер Кюри видел в научных исследованиях непреходящую потребность своей жизни. Работать в лаборатории – пусть хоть в сарае, раз нет настоящей, – было для Пьера более необходимо, чем есть или спать. Но его служебная работа в институте поглощала большую часть времени. Нельзя было брать на Себя новых нагрузок, а, наоборот, требовалось уменьшить уже существующую обязательную работу. Как тут быть?

Выход из положения мог бы быть простым, совсем простым. Если Пьера назначат профессором в Сорбонну, а сделанные им работы, совершенно очевидно, давали ему право на это место, он получал бы десять тысяч франков в год, читал бы меньше лекций, чем в институте, а его знания обогащали бы студентов и подняли бы значение университета. А если бы эта профессура была дополнена лабораторией, Пьеру было бы нечего просить у провидения. У него лишь два желания: профессорская кафедра для обеспечения своей семейной жизни и для образования молодых физиков, затем лаборатория для собственной работы, хорошая лаборатория, оснащенная электрическим и техническим оборудованием, с местами для нескольких ассистентов и теплая зимой.

Безумные требования! Профессорскую кафедру Пьер получит лишь в 1904 году, когда о нем заговорит весь мир. Лабораторию же он так и не получит до конца жизни. Больших людей смерть настигает раньше, чем их успевают признать власти.

Пьер, рожденный, чтобы раскрывать таинственные явления природы, чтобы бороться с противостоящей ему материей, оказывается воплощенной несуразностью, когда надо добиться какого-нибудь места. Первый минус: он талант, а в условиях личной конкуренции это вызывает тайную, непримиримую враждебность. Он невежда в области интриги, всяких комбинаций. Самые бесспорные его заслуги бесполезны: он не умеет пускать их в ход. «Всегда готовый стушеваться перед своими друзьями и даже перед своими соперниками, Кюри принадлежал к разряду так называемых «кандидатов-неудачников», – скажет впоследствии Анри Пуанкаре. – Но при нашей демократии таких кандидатов очень много…»

В 1898 году открылась кафедра физической химии в Сорбонне. Пьер Кюри решает ходатайствовать о предоставлении этой кафедры ему. По справедливости назначение такое напрашивалось само собой. Но Пьер не окончил «Эколь нормаль», не кончал Политехнического института, а следовательно, у него не было той крепкой опоры, какую дают эти учреждения бывшим своим ученикам. Кроме того, некоторые дотошные профессора утверждают, что его работы, опубликованные за последние пятнадцать лет, не «точно» относятся к физической химии. Кандидатура Пьера отклонена.

«Мы потерпели поражение, – пишет Пьеру Кюри один из его сторонников, профессор Фридель, – и мне ничего не оставалось бы, как только сожалеть о том, что мы уговорили Вас выставить Вашу кандидатуру, не имевшую успеха, если бы само обсуждение ее не проходило гораздо благоприятнее для Вас, чем голосование. Но, несмотря на старания Липпманна, Бути, Пелла и мои, несмотря на похвалы Вам даже со стороны противников, несмотря на Ваши прекрасные работы, что можно было сделать против «нормального» кандидата и предвзятого отношения математиков?»

Конечно, благожелательное обсуждение кандидатуры Пьера является удовлетворением, но… платоническим. Проходят месяцы, а ни одного интересного места не освобождается, и супруги Кюри, всецело увлеченные большой работой по исследованию радия, предпочитают жить перебиваясь, вместо того чтобы терять время, толкаясь по передним. Однако же – и это надо подчеркнуть – они не унывают и не жалуются на судьбу. В конце концов пятьсот франков – это еще не бедность. Жизнь налаживается… плоховато.

Мари – Иосифу Склодовскому, 19 марта 1899 года:

«Нам приходится быть очень осмотрительными, так как жалованья мужа не вполне хватает на жизнь, но до сих пор ежегодно у нас бывали кое-какие неожиданные приработки, так что дефицита пока нет.

Впрочем, надеюсь, что муж или я получим вскоре место с определенною оплатой. Тогда мы сможем не только сводить концы с концами, но даже скопить немного денег для обеспечения будущности нашего ребенка. Но раньше чем искать себе место, я хочу защитить докторскую диссертацию.

В настоящее время у нас столько работы с нашими новыми металлами, что я не в состоянии писать докторскую диссертацию, хотя, правда, она должна основываться как раз на этих работах, но требует дополнительных изучений, а сейчас у меня нет возможности заняться ими.

Наше здоровье в хорошем состоянии. Мой муж меньше страдает от ревматизмов. Я чувствую себя хорошо, совсем перестала кашлять, в легких нет ничего, как это установили и медицинское обследование и анализ мокроты.

Ирэн развивается нормально. После восемнадцати месяцев я отняла ее от груди, но, конечно, еще раньше подкармливала молочными супами. Теперь кормлю ее такими же супами и свежими яйцами – «прямо из-под курицы».

1900 год… В счетной тетрадке расходы все растут и превышают приход. Теперь старик доктор Кюри живет вместе с сыном, и Мари, чтобы разместить своих домашних – пять человек, считая служанку, – сняла флигель на бульваре Келлермана за тысячу четыреста франков в год. В силу необходимости Пьер ходатайствует о месте в Политехническом институте. Просьба его удовлетворена, и за свою работу он станет получать две тысячи пятьсот франков в год.

И вдруг совершенно неожиданное предложение… но не из Франции. Открытие радия не дошло до сведения широкой публики, но стало известно физикам. Женевский университет с целью привлечь мужа и жену, стоявших, по его мнению, в первом ряду европейских ученых, решил сделать исключительный шаг. Декан факультета предлагает Пьеру Кюри кафедру физики, жалованье десять тысяч франков в год, оплату квартиры и руководство лабораторией, причем «кредиты на нее будут увеличены по соглашению с профессором Кюри, и ему будут даны два ассистента. По рассмотрении наличных средств лаборатории набор физических инструментов будет пополнен». В той же лаборатории предоставлялось штатное место и Мари…

Женевское предложение было сделано с такой сердечностью, с таким уважением, что Пьер под первым впечатлением согласился. В июле он и Мари едут в Швейцарию, где их коллеги оказывают им наилучший прием. Но за лето рождаются сомнения. А не придется ли им потерять несколько месяцев, посвятив их подготовке к преподаванию такого важного предмета? Временно прекратить исследования радия, которые не легко перенести в другое место? Отложить работы по выделению его в чистом виде? Все это слишком большие требования для двух ученых, ярых, одержимых.

Тяжко вздыхая, Пьер Кюри пишет в Женеву письмо со всякими извинениями и благодарностями, отказываясь от кафедры. Он отклоняет соблазнительное облегчение и решает из любви к радию остаться в Париже. Он бросает Политехнический институт и переходит на лучше оплачиваемое преподавательское место в Институт физики, химии и естественных наук на улице Кювье, рядом с Сорбонной. Мари, желая принять участие в жизненных заботах, выставляет свою кандидатуру на место преподавательницы в Высшей нормальной школе для девиц в Севре, близ Версаля. От помощника ректора она получает письменное уведомление о своем назначении:

«Мадам,

имею честь сообщить Вам, что, по моему предложению, на Вас возлагается в учебном 1900—01 году преподавание физики на первом и втором курсе Севрской нормальной школы.

Будьте любезны поступить в распоряжение мадемуазель Директрисы с будущего понедельника, 29 сего месяца».

Бюджет сбалансирован теперь надолго, но оба Кюри оказываются непомерно перегруженными работой как раз в то время, когда опыты по радиоактивности требовали от них напряжения всех сил. Пьеру не дают единственно подходящего для него места, – кафедры в Сорбонне. Но с большой готовностью поручают такому ученому отнимающие время занятия второстепенного значения.

Оба супруга Кюри сидят над учебниками, придумывают задачи, намечают курсовые опыты. На Пьера навалилось преподавание в двух местах и практические работы с двумя отделениями учеников. Мари, озабоченная своим дебютом на поприще французской педагогики, тратит множество сил на подготовку к урокам и на организацию ручного труда для севрских девиц. Она вносит обновление в методы преподавания и так своеобразно ведет уроки, что ректор Люсьен Пуанкаре изумляется и поздравляет ее с успехом. Мари не умеет делать что-нибудь иначе, как наилучшим образом.

Сколько растраченных сил, сколько времени, потерянного для настоящей работы! Набив портфель поправленными «уроками» своих учениц, Мари несколько раз в неделю ездит в Севр на трамвае, доводящем до отчаяния своей медленностью, вдобавок приходится ждать его по получасу, стоя на тротуаре. Пьер бегает с улицы Кювье на улицу Ломон в сарай. Едва начнет он какой-нибудь свой опыт, а уже надо бросать аппаратуру и бежать в другое место – спрашивать безбородых физиков.

Можно было бы надеяться, что на своем новом месте он получит лабораторию. Лаборатория утешила бы его вполне! Но нет… В институте физики, химии и естественных наук ему отводят две маленькие комнатки. Он так разочарован, что превозмогает свое отвращение ко всяким просьбам и пытается испросить себе помещение большего размера. Безуспешно.

«Каждый, кто предпринимал ходатайства такого рода, – будет писать Мари, – хорошо знает, сколько финансовых и административных препятствий встречает он при этом, сколько нужно официальных писем, визитов, заявлений, чтобы добиться малейшего успеха. Пьер невыносимо уставал и приходил в уныние».

Эти усилия супругов Кюри отражаются на их работе и даже на здоровье. Пьер настолько утомился, что спешно требует уменьшить число его «часов». В Сорбонне оказывается свободной кафедра минералогии, и такой ученый, как автор основных работ по физике кристаллов, в особенности подходил для замещения ее. Пьер выступает кандидатом. Верх одерживает конкурент.

«При больших заслугах и при большой скромности можно долго пребывать в неизвестности», – писал Монтэнь.

Друзья Пьера Кюри стараются всеми способами продвинуть его на профессорское место. В 1902 году профессор Маскар настаивает на том, чтобы Пьер выставил свою кандидатуру в Академию наук. Выбор ему обеспечен, а это очень значительно улучшит его материальное положение.

Пьер колеблется, но потом соглашается без особого удовольствия. Он с трудом обрекает себя на необходимость сделать визиты академикам, выполняя традиционный обычай, который представляется ему унизительным и нелепым. Физическое отделение академии единогласно высказывается за Пьера. Он тронут этим и выступает кандидатом. Получив от профессора Маскара должное внушение, он просит каждого из членов знаменитого сообщества назначить ему аудиенцию.

Имя Пьера получит широкую огласку после того, как журналисты подыщут пикантные анекдоты об известном ученом, а один из них в мае 1902 года опишет объезд академиков Пьером Кюри в таких выражениях:

«…Подниматься по лестнице, звонить, просить доложить о себе, говорить, зачем пришел, – одно это невольно переполняет кандидата чувством стыда; но это еще не все: необходимо перечислить свои заслуги, хорошо отозваться о самом себе, похвалиться своими знаниями, работами, а ему кажется, что вся эта процедура превышает человеческие силы. Затем он искренне и щедро расхваливает своего конкурента, уверяя, что месье Амага имеет гораздо больше оснований войти в академию, чем он, Кюри!»

Результаты выборов опубликованы 9 июня. При обсуждении двух кандидатов – Пьера Кюри и Амага – академики предпочли последнего.

В письме к своему близкому другу Жоржу Гуи Пьер так сообщает ему эту новость:

«Дорогой друг, как вы и предвидели, выбор пал на Амага, получившего 23 голоса, тогда как я получил 20, а Жерне – 6.

В общем я сожалею, что потратил так много времени на визиты для получения столь блестящего результата. Отделение представило меня единогласно, из-за этого я и согласился.

Передаю вам эти сплетни, зная, что вы охотник до таких вещей, но не думайте, что я сильно огорчен таким маловажным обстоятельством.

Преданный Вам Пьер Кюри ».

Новый декан, Поль Аппель, тот самый профессор, лекции которого слушала Мари с таким восторгом, вскоре пытается действовать в интересах Пьера другим образом.

Поль Аппель – Пьеру Кюри:

«Министр требует от меня представлений к награде орденом Почетного легиона. Вы должны стоять в этом списке. Я прошу Вас, как об услуге факультету, разрешить мне внести Вас в список. Я знаю, что человеку такого значения, как Вы, орден совсем не интересен, но мне важно представить наиболее достойных членов факультета, тех, кто наиболее отличился своими открытиями и работами. Это способ ознакомить министра с ними и показать, как мы работаем в Сорбонне. Если Вас наградят, то станете ли Вы носить орден или нет, это, конечно, будет зависеть только от Вашего желания, но я прошу Вас: разрешите представить Вас.

Извините меня, дорогой коллега, за надоедливость и будьте уверены в моей сердечной преданности».

Поль Аппель – Мари Кюри:

«…Несколько раз я говорил ректору Лиару о прекрасных работах господина Кюри, о непригодности его рабочего помещения, о том, как было бы важно дать, ему хорошую лабораторию. Господин ректор говорил о Кюри с министром и воспользовался для этого таким удобным случаем, как представление к награде орденом Почетного легиона в связи с Четырнадцатым июля. Министр, видимо, очень заинтересовался господином Кюри и, может быть, хотел бы для начала выказать свой интерес к господину Кюри, наградив его орденом. В этом предположении я просил бы Вас использовать все Ваше влияние для того, чтобы господин Кюри не отказался. Сама по себе эта награда не имеет явного значения, но по своим последствиям– лаборатории, кредиты и т. п. – имеет значение большое.

Прошу Вас воздействовать на господина Кюри во имя науки и высших интересов факультета, чтобы он предоставил мне свободу действий».

На этот раз Пьер Кюри не «предоставил свободы действий». Всегдашнее отвращение ко всяким почестям вполне оправдывает его поведение. Пьера Кюри возмущает и другое. Ему действительно кажется смешным, что человеку науки отказывают в средствах для работы, а в то же время предлагают как поощрение, как «хорошую отметку» эмалевый крестик на красной ленточке.

Вот ответ Пьера Кюри декану:

«Прошу Вас, будьте любезны передать господину министру мою благодарность и осведомить его, что не имею никакой нужды в ордене, но весьма нуждаюсь в лаборатории».

* * *

Надежда на облегчение существования исчезла.

Не получив желанного помещения для своих опытов, супруги Кюри удовлетворяются сараем, и долгие часы горячей, увлекательной работы служат им утешением в их неудачах. Они продолжают преподавательскую деятельность. Делают это добросовестно, без огорчения. Не один юноша с благодарностью вспомнит живые, ясные лекции Пьера. Не одна «севрянка» будет обязана своей склонностью к знанию преподавательнице Мари.

Разрываясь на части между научным исследованием и преподаванием, Пьер и Мари забывают о пище и о сне. Правила «нормальной» жизни, когда-то установленные самой Мари, ее достижения как поварихи и хозяйки дома – все забыто. Оба супруга безотчетно перенапрягают свои силы, доходя до истощения. Повторные припадки невыносимой боли в руках и ногах вынуждают Пьера слечь в постель. Мари держится нервным напряжением и пока не сдается: излечив своеобразным методом презрения и ежедневного нарушения осторожности туберкулезный очаг, вызывавший столько опасений у ее родных, Мари считает себя неуязвимой. Но в маленькой записной книжке, куда она заносит систематически свой вес, с каждой неделей цифры становятся все меньше. За четыре года работы в их сарае Мари похудела на семь килограммов. Друзья дома отмечают ее бледность и нездоровый вид. Один молодой физик даже пишет Пьеру Кюри письмо, где умоляет его поберечь здоровье, и собственное и Мари. Его письмо рисует тревожную картину жизни четы Кюри, их самопожертвования.

Жорж Саньяк – Пьеру Кюри:

«…увидав мадам Кюри на заседании Физического общества, я поразился тем, насколько изменились черты ее лица. Мне хорошо известно, что причиной ее переутомления является подготовка диссертации. Но мне эта причина ясно говорит об отсутствии у нее достаточных сил сопротивления, чтобы жить такой чисто умственной жизнью, какую вы ведете, и все, что я говорю, относится и к Вам лично.

В подтверждение моей мысли приведу только один пример: вы почти ничего не едите, ни тот, ни другой. Неоднократно я видел, как мадам Кюри наспех жует несколько кусочков колбасы и запивает чашкой чаю. Как Вы думаете, может ли организм, даже крепкий, не пострадать при таком недостаточном питании? А что будет с Вами, если мадам Кюри потеряет здоровье?

Возможно, что Вы и встретите с ее стороны пренебрежение или упрямство, но это не послужит Вам извинением. Я предвижу Ваше возражение такого рода: «Она не чувствует голода. Она взрослый человек н знает, что делает!» Нет, это не так. Сейчас она ведет себя как ребенок. Говорю Вам это дружески, с полным убеждением.

Вы не уделяете достаточно времени для принятия пищи. Вы кушаете, когда придется, а вечером ужинаете так поздно, что желудок, утомленный ожиданием, в конце концов отказывается действовать. Несомненно, может иной раз случиться, что какое-нибудь исследование отсрочит Ваш обед до вечера, но Вы не имеете права возводить это в привычку. Нельзя заполнять научными занятиями все моменты своей жизни, как это делаете Вы. Надо давать телу передышку. Надо спокойно сесть за стол и кушать медленно, избегая разговора о вещах грустных или утомительных для ума. Во время еды нельзя читать, нельзя говорить о физике…»

* * *

На все упреки и наставления такого рода Пьер и Мари наивно отвечают: «Мы же отдыхаем. Летом мы уезжаем на каникулы».

Летом они действительно пользуются отдыхом, или, вернее говоря, думают, что это отдых. В разгар лета они, как и прежде, ездят с места на место. По их мнению, отдыхать – это значит объехать на велосипедах все Севенны, как было в 1898 году. Спустя два года они проехали все побережье Ла-Манша от Гавра до Сен-Валери-де-Сомм, а затем отправились на остров Нуармутье. В 1901 году их встречают в Пульдю, в 1902 году– в Арроманше, в 1903 году – в Трэпоре, потом в Сен-Трожане.

Дают ли все эти разъезды необходимый им физический и духовный отдых? Можно сомневаться. И виноват в этом Пьер, которому не сидится на одном месте. Пробыв где-либо два-три дня, он уже заговаривает о Париже и мягко обращается к жене:

– А уж давно мы ничего не делали!

В 1899 году Кюри предприняли поездку в далекие края, доставившую им много радостей. Впервые после своего замужества Мари приехала на родину, но не в Варшаву, а в австрийскую Польшу, в Закопане, где Длусские строили свой санаторий. Рядом со строительными лесами, на которых работало много каменщиков, в пансионе «Эгер» приютилась теплая компания. Тут остановился старик Склодовский, еще очень подвижной, помолодевший от радости, когда вокруг него собрались все его дети, четыре молодые семьи. Как быстро пронеслись годы! Еще недавно его три дочери и сын бегали в Варшаве по урокам… А теперь Иосиф – уважаемый врач, обзавелся женой, детьми; Броня и Казимир строят санаторий, Эля преуспевает в педагогике, а ее муж Станислав Шалай управляет большим фотографическим предприятием. Маня работает в лаборатории, и ее работы напечатаны! Милая «плутовка» – как звали ее в детстве, эту любимицу семьи…

Пьер Кюри, как иностранец, оказывается предметом всяческого внимания. Поляки с гордостью показывают ему Польшу. Сначала он не проявляет большого восхищения этой суровой страной с мрачными соснами, тянущимися к небу, но после экскурсии на вершины Ризи его затронула поэзия и величавость этих высоких гор. Вечером он говорит жене в присутствии ее родных:

– Красивая страна. Теперь я понимаю, что можно ее любить.

Пьер нарочно выразил это на своем только что усвоенном польском языке, чем и пленил своих свойственников, несмотря на плохое произношение. На сияющем лице Мари он уловил наивно-самодовольную улыбку.

Спустя три года, в мае 1902 года, Мари вновь села в поезд, отходящий в Польшу. Она получила несколько писем, извещавших ее о внезапной болезни отца, об операции желчного протока, откуда извлекли огромные желчные камни. Сначала приходили успокоительные вести, и вдруг – телеграмма. Это был конец. В тот же момент Мари собралась ехать. Но выправить заграничный паспорт – дело не простое: прошло несколько часов, пока все бумаги оказались в порядке. Через двое с половиной суток Мари приезжает в Варшаву, в дом к Иосифу, где проживал старик Склодовский. Слишком поздно.

Мысль, что она не увидит его лица, невыносимо мучила ее. Известие о смерти отца застало ее в дороге. Мари ответной телеграммой умоляла сестер задержать погребение. Она проходит в комнату и с необычайной настойчивостью требует открыть уже заколоченный гроб. Ее желание исполнили. Глядя на безжизненное, спокойное отцовское лицо, Мари прощается с отцом и умоляет простить ее. В глубине своей души она не переставала упрекать себя за то, что осталась во Франции, обманув ожидания старика, который надеялся окончить свои дни в ее присутствии. Стоя перед раскрытым гробом, в полной тишине, она шепотом продолжает упрекать себя, пока, наконец, брат и сестры не прекращают тяжкой сцены.

Это мучительное самообвинение несправедливо. Последние годы жизни ее отца протекли спокойно, счастливо, и в особенности благодаря ей. Окруженный любовью близких, удовлетворенный как отец и дед, старик Склодовский успел забыть былые превратности своей жизни. Самые последние, наибольшие радости доставила ему как раз Мари. Открытие полония и радия, появление в «Докладах» Парижской академии наук поразительных сообщений за подписью его ребенка вызвали глубокое хорошее волнение в учителе физики, занятом ежедневным обязательным трудом, исключавшим возможность бескорыстного занятия наукой. Он следил за каждым шагом в работе своей дочери. Еще недавно Мари известила его о том, что после четырех лет настойчивой работы ей удалось добыть радий в чистом виде. И за шесть дней до своей смерти старик Склодовский начертал дрожащею рукой следующие строки уже не прежним четким, ровным почерком:

«Наконец ты владеешь солями чистого радия! Если принять во внимание, сколько потрачено труда, чтобы добыть его, то, конечно, это самый дорогой из химических элементов. Жаль одного, что работа эта имеет интерес, по-видимому, только теоретический.

У нас ничего нового. Погода – так себе, еще довольно холодно. Надо опять ложиться в постель, а потому кончаю, нежно тебя целуя…»

Как был бы горд и счастлив старик отец, если бы прожил еще два года и узнал, что имя его дочери приобрело громкую известность, что Нобелевская премия присуждена Анри Беккерелю, Пьеру Кюри и Мари Кюри – его ребенку, его Анчупечо!

Мари уезжает из Варшавы бледная, худая. В сентябре она вернется в Польшу. После горестной утраты Склодовские-«дети» чувствуют потребность собираться, как доказательство, что их братское единство продолжает жить.

* * *

Октябрь. Пьер и Мари вернулись в свою лабораторию. Оба устали. Мари помогает в исследованиях мужу и в то же время описывает результаты своих работ по выделению радия. Но она упала духом, у ней ни к чему нет охоты. То страшное напряжение, какому она так долго подвергала свою нервную систему, вызвало странные явления: по ночам на нее находили приступы сомнамбулизма; она вставала с постели и бессознательно бродила по дому.

Несколько позже, опять из Польши, приходит дурная весть: второй ребенок Брони, мальчик, умер в несколько дней от менингита.

«Я совершенно подавлена несчастьем, какое обрушилось на Длусских, – пишет Мари своему брату. – Этот ребенок был воплощенное здоровье. Если возможно потерять такого ребенка, несмотря на хороший уход, мыслимо ли надеяться сохранить других детей и воспитать их? Я не могу без дрожи ужаса смотреть на свою дочку: Горе Брони раздирает мне душу».

Эти печальные события омрачают существование Мари, а в то же время ее изводит другое тяжелое, мучительное обстоятельство: болеет Пьер. И раньше у него случались приступы болей, которые, вследствие неясных показаний, врачи называли ревматическими, теперь они усилились и жестоко угнетают Пьера. Мучительно страдая, он стонет целые ночи напролет, а перепуганная жена ухаживает за ним.

Однако ж Мари должна вести занятия в Севре, а Пьеру надо опрашивать своих многочисленных учеников и вести с ними практические работы. Не имея желанной лаборатории, необходимо продолжать кропотливые опыты.

Только один раз вырывается у него жалоба. Он тихо произносит:

– А все-таки тяжелую жизнь избрали мы с тобой.

Мари пытается возразить ему, но ей не удается скрыть свою тоску. Если так приуныл даже Пьер, разве это не значит, что уходят его силы? Уж не болен ли он какой-нибудь страшной, неизлечимой болезнью? А сможет ли она сама преодолеть ужасную усталость? Уже несколько месяцев, как образ смерти бродит вокруг нее и овладевает ее мыслью.

– Пьер!

Пораженный тоном отчаяния и сдавленным звуком голоса Мари, он резко оборачивается.

– В чем дело? Что с тобой, дорогая?

– Пьер… если кого-нибудь из нас не станет… другой не должен пережить его. Жить один без другого мы не можем. Правда?

Пьер отрицательно покачивает головой. Эти слова, подсказанные женщиной, притом влюбленной, забывшей о своем предназначении, вызывают в нем мысль, что ученый не имеет права покидать науку.

С минуту он вглядывается в изменившееся, горестное лицо Мари. Потом твердо произносит:

– Ты ошибаешься. Что бы ни случилось, хотя бы душа расставалась с телом, все равно – надо работать.