Текст книги "Пьер и Мария Кюри"

Автор книги: Ева Кюри

Соавторы: Мария Кюри
сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 28 страниц)

Глава XXIII
В Америке

Однажды майским утром 1920 года в малюсенькой приемной Института радия появилась какая-то дама. Она назвалась миссис Уильям Броун Мелоней, представителем большого журнала в Нью-Йорке. Невозможно себе представить ее деловой женщиной. Маленькая, хрупкая, почти калека: из-за несчастного случая в юности она прихрамывает. У ней седоватые волосы и огромные черные поэтические глаза на красивом бледном лице. Она с трепетом спрашивает у открывшей дверь прислужницы, не забыла ли мадам Кюри о том, что назначила ей свидание. Этого свидания она добивается уже несколько лет.

Миссис Мелоней принадлежит к все возрастающему числу людей, которых восхищает жизнь и работа Мари Кюри. А так как американская идеалистка вместе с тем и крупный репортер, то изо всех сил стремилась приблизиться к своему кумиру.

Мари приняла ее у себя в лаборатории.

«Дверь отворяется, – напишет после миссис Мелоней, – и входит бледная, застенчивая женщина с таким печальным лицом, какого мне еще не приходилось видеть. На ней черное платье из бумажной материи. На ее прекрасном, кротком, исстрадавшемся лице запечатлелось отсутствующее, отрешенное выражение, какое бывает у людей, всецело поглощенных научною работой. Я сразу почувствовала себя непрошеною гостьей.

Я стала еще застенчивее, чем мадам Кюри. Уже двадцать лет я профессиональный репортер, а все-таки я растерялась и не смогла задать ни одного вопроса этой беззащитной женщине в черном бумажном платье. Я пыталась объяснить ей, как интересуются американцы ее великим делом, старалась оправдать мою нескромность. Чтобы вывести меня из замешательства, мадам Кюри заговорила об Америке.

– Америка имеет около пятидесяти граммов радия, – сказала мне она. – Четыре в Балтиморе, шесть в Дэнвере, семь в Нью-Йорке… – она перечислила все остальное, назвав местонахождение каждой частицы радия.

– А во Франции? – спросила я.

– У меня в лаборатории немного больше одного грамма.

– У вас только один грамм радия?

– У меня? О, у меня лично нет совсем! Этот грамм принадлежит лаборатории.

…Я заговорила о патенте, о доходах, которые обогатили бы ее. Она спокойно ответила:

– Радий не должен обогащать никого. Это элемент. Он принадлежит всему миру.

– Если бы вы имели возможность наметить себе во всем мире вещь, самую желанную для вас, то что вы выбрали бы? – спросила я безотчетно.

Вопрос был глупый, но оказался вещим.

…В течение этой недели я узнала, что товарная цена одного грамма радия была сто тысяч долларов. Узнала также, что новой лаборатории мадам Кюри не хватает средств для настоящей научной работы и весь ее запас радия предназначен для изготовления трубок с эманацией для лечебных целей».

Можно себе представить, как это ошеломило культурную американку! Миссис Мелоней лично посетила и потому знает мощные лаборатории Соединенных Штатов, вроде лаборатории Эдисона, похожей на дворец. Рядом с этими грандиозными сооружениями Институт радия, новый, приличный, но построенный в скромных масштабах французских университетских зданий, кажется жалким. Миссис Мелоней знакома и с заводами Питтсбурга, где обрабатывают минералы, содержащие радий. Она помнит черные столбы дыма над их трубами и длинные поезда, груженные карнотитом, содержащим драгоценное вещество…

И вот она в Париже, в бедно обставленном кабинете, с глазу на глаз с женщиной, открывшей радий. И она спрашивает:

– Что бы хотелось вам иметь?

Мадам Кюри спокойно отвечает:

– Мне был бы нужен один грамм радия для продолжения моих исследований, но купить его я не могу. Радий мне не по средствам.

У миссис Мелоней возникает блестящий проект: пусть ее соотечественники подарят мадам Кюри грамм радия. По возвращении в Нью-Йорк она пытается убедить десять богатых семейств, десять миллиардеров, дать по десяти тысяч долларов, чтобы сделать этот подарок. Но безуспешно. Нашлось только три мецената, готовых сделать такой жест. Тогда она себе сказала: «Зачем искать десять богачей? Почему не открыть подписку среди всех американских женщин?»

В Соединенных Штатах не может быть невозможного. Миссис Мелоней создает комитет, куда входят: миссис Уильям Вог Муди, миссис Роберт Г. Мид, миссис Николас П. Брэйди, доктор Роберт Абб и доктор Фрэнсис Картер Вуд. В каждом городе нового мира она организует национальную подписку в «Фонд радия Мари Кюри». Не прошло и года со времени ее свидания с «женщиной в черном бумажном платье», как она пишет Мари Кюри: «Деньги собраны, радий – ваш!»

Американки оказывают Мари щедрую помощь, они любезно, дружески спрашивают: «Почему бы вам не приехать к нам? Нам хочется с вами познакомиться».

Мари колеблется. Она всегда боялась толпы. Ее страшит парадность и торжественность предстоящей поездки в Америку, страну самую жадную до мировых сенсаций.

Миссис Мелоней настаивает. Отметает все возражения.

– Вы говорите, что не хотите расставаться с дочерьми? Мы приглашаем ваших дочерей. Вас утомляют торжественные приемы? Мы составим наиболее разумную программу приемов. Приезжайте! Мы обеспечим вам прекрасное путешествие, а грамм радия будет передан вам в Белом доме самим президентом Соединенных Штатов.

Мадам Кюри тронута. Превозмогая свои страхи, она впервые за пятьдесят четыре года своей жизни соглашается на неизбежные последствия большой официальной поездки.

Спустя несколько дней мадам Кюри уже на борту «Олимпика». Обе дочери едут вместе с ней. На трех женщин, на весь их гардероб только один сундук, но они сами занимают самое роскошное отделение на пароходе. Мари, как простая крестьянка, инстинктивно делает гримасу по поводу чересчур пышной обстановки и слишком сложного состава блюд. Она запирается у себя на ключ, чтобы избавиться от назойливых людей, и пытается забыть о своей официальной миссии, вызывая в памяти скромные и покойные черты своей обычной жизни,

В дымке солнечного дня показывается стройный, смелый, восхитительный Нью-Йорк. Миссис Мелоней предупреждает Мари, что ее поджидают журналисты, фотографы и кинооператоры. Густая огромная толпа на пристани ждет прибытия ученой. Любопытные шли пять часов пешком, чтобы увидеть ту, которую гигантские газетные столбцы называют «благодетельницей человеческого рода». Виднеются батальоны девочек-скаутов и студентов, делегация от трехсот тысяч женщин, машущая красными и белыми розами: это представительницы польских организаций в Соединенных Штатах.

Яркие цвета флагов, американских, французских и польских, реют над тысячами тесно сдвинутых плеч и устремленных лиц.

Мари поместили в кресле на верхней палубе «Олимпика». С нее сняли шляпу и взяли у нее ручной мешочек. Повелительные крики фотографов: «Глядите сюда, мадам Кюри! Поверните голову направо!.. Приподнимите голову! Глядите сюда! Сюда! Сюда!» – покрывают беспрестанное шелканье сорока фото– и киноаппаратов, наставленных грозным полукругом на изумленное и усталое лицо Мари.

* * *

Отчаянные усилия мадам Кюри держаться в тени имели некоторый успех во Франции: Мари удалось убедить своих соотечественников и даже своих близких в том, что личность большого ученого сама по себе не имеет значения. С прибытием Мари в Нью-Йорк завеса падает, истина обнаруживается. Ирэн и Ева вдруг обнаруживают, что представляет собой для всего мира эта стушевавшаяся женщина, близ которой они все время жили.

Каждая речь, каждый порыв толпы, каждая газетная статья несет одну и ту же весть. Еще до знакомства с мадам Кюри американцы сделали ее предметом преклонения, выдвинули ее в первый ряд живых людей. Теперь же, в ее присутствии, тысячи людей покорены «простым очарованием усталой гостьи», поражены, как громом, этой «робкой женщиной небольшого роста», этой «бедно одетой ученой».

В квартире миссис Мелоней, где все заставлено цветами (один садовод, излеченный от рака радием, два месяца выращивал великолепные розы с целью дарить их Мари), состоялся военный совет, на котором была установлена программа путешествия. Все города, все школы, все университеты Америки приглашают к себе мадам Кюри. Ей предназначены десятки медалей, почетные звания, докторские степени.

– Вы, конечно, привезли с собой ваше торжественное университетское облачение? – спрашивает миссис Мелоней. – На таких торжествах без него не обойтись!

Наивная улыбка Мари вызывает общую растерянность. Мари не привезла одеяния по той простой причине, что его у нее никогда и не было. Профессора Сорбонны обязаны иметь фрак. Но мадам Кюри, единственный профессор-женщина, предоставляла мужчинам удовольствие заказывать себе парадную одежду.

Спешно вызванный портной наскоро шьет из черного фая с бархатными отворотами величественное одеяние, поверх которого будут накидываться яркие мантии, соответственные докторским званиям. На примерках Мари сердится, уверяет, что рукава неудобны, материя слишком тяжела, а главное, шелк раздражает ее несчастные пальцы, поврежденные радием.

Наконец 13 мая все готово. После завтрака у миссис Мелоней и после короткой поездки в Нью-Йорк мадам Кюри, миссис Мелоней, Ирэн и Ева отправляются в путешествие, подобное полету метеора.

* * *

Девочки в белых платьях стоят шпалерами на залитых солнцем дорогах, тысячи девочек бегут по луговинам встречать автомобиль с мадам Кюри, девушки машут цветами и знаменами, кричат «виват!» и поют хором… Вот ослепительные видения первых дней путешествия, посвященных женским школам Смита, Вассара, Брин Маура, Маунт-Холиока. Хорошая, очень хорошая мысль – приручить Мари Кюри прежде всего общением с восторженной молодежью, со студентками, похожими на нее самое! Через неделю делегатки от тех же школ идут процессией в Карнеджи-Холл в Нью-Йорке, во время колоссальной манифестации Университетских объединений женщин. В присутствии избранных американских профессоров, послов Франции и Польши, Игнация Падеревского, приехавшего аплодировать своей подруге давних дней, Мари Кюри получает звания, премии, медали и редкое отличие – «гражданство города Нью-Йорка».

На приемах следующих двух дней, когда пятьсот семьдесят три представителя американских научных обществ объединились в Уолдорф-Астории, чтобы чествовать Мари Кюри, она уже шаталась от усталости. Между крепкой, шумной толпой и хрупкой женщиной, жившей до этих пор монастырской жизнью, – борьба неравная. Мари оглушена приветственными криками и гамом. Ее пугают неисчислимое количество обращенных на нее глаз и беззастенчивое скопление публики на ее пути. Она боится, что этот страшный людской водоворот сотрет ее в порошок. Вскоре какой-то фанатик так калечит ей руку чересчур восторженным пожатием, что ученая вынуждена закончить путешествие с вывихнутой кистью и рукой на перевязи – как раненная славой.

* * *

Большой день. «Дань уважения гению… Блестящее общество в Белом доме чествует прославленную женщину…» 20 мая в Вашингтоне президент Соединенных Штатов Гардинг дарит мадам Кюри грамм радия или, вернее, его символ – специально сделанный окованный свинцом ларец для хранения пробирок с радием. Но содержание пробирок настолько драгоценно, а вместе с тем настолько опасно своим излучением, что их оставили в безопасности на заводе. Ларчик, содержащий только «имитацию радия», выставлен на столе посреди Восточной палаты, где толпятся дипломаты, высшие чины государственного управления, армии, флота и представители университета.

Привилегированные журналисты, допущенные на это торжество и трескуче объявившие: «Изобретатель радия получает от своих американских друзей бесценное сокровище», – были бы очень поражены, узнав, что мадам Кюри заранее лишила себя того грамма, который преподнес ей президент Гардинг. Накануне торжества, когда миссис Мелоней дала ей на одобрение дарственный пергаментный свиток, Мари внимательно его прочла. Потом решительно сказала:

– Надо изменить этот акт. Радий, который дарит Америка мне, должен навсегда принадлежать науке. Пока я жива, я буду пользоваться им только для научных работ. Но если оставить акт в такой форме, то после моей смерти подаренный мне радий окажется наследственной собственностью частных лиц – моих дочерей. Это недопустимо. Я хочу подарить его моей лаборатории. Нельзя ли позвать адвоката?

– Да… конечно! – ответила миссис Мелоней с некоторым замешательством. – Раз вы так хотите, то мы займемся этими формальностями на следующей неделе.

– Не на следующей неделе, не завтра, а сегодня вечером. Дарственный акт войдет в силу немедленно, а я могу умереть через несколько часов.

Один законник, с большим трудом добытый в такой поздний час, составил вместе с Мари передаточный акт. Она тут же его подписывает.

* * *

Филадельфия. Почетные звания. Докторские степени. Обмен подарками между мадам Кюри и высшими представителями как науки, так и промышленности. Директор одного завода преподносит ученой пятьдесят миллиграммов мезотория.

Члены знаменитого Американского философского общества награждают ее медалью имени Джона Скотта. В знак благодарности Мари дарит обществу «исторический» пьезоэлектрический кварц, которым она пользовалась в первые годы своих исследований.

Она посетила радиевый завод в Питтсбурге, где был выделен пресловутый грамм.

В университете получение еще одной степени доктора! Мари опять надевает свое профессорское, очень идущее к ней платье, и носит его вполне непринужденно, но отказывается накрыть свои седеющие волосы квадратной шапочкой, – она находит ее ужасной и обвиняет в нежелании «держаться». Среди толпы студентов и профессоров в черных жестких квадратных шапочках она стоит с непокрытой головой, держа свою шапочку в руке. Самой ловкой кокетке не додуматься до такого ловкого хода!

Она подтягивается, чтобы не упасть в обморок во время церемонии, принимает цветы, слушает речи, гимны… Но на следующее утро разносится зловещий слух: мадам Кюри чувствует себя слишком слабой, чтобы продолжить путешествие. Она отказывается от поездки по городам Запада, и предполагаемые там приемы отменяются.

Американские журналисты, в порыве сознания своей вины, сейчас же начинают обвинять свою страну за то, что пожилую и хрупкую женщину подвергли непосильным испытаниям. Их статьи очаровательны своей непринужденностью и живописностью.

Чрезмерное гостеприимство! – так заявляет одна газета громадными буквами. «Американские женщины доказали свое высокое умственное развитие, придя на помощь этой ученой. Но злые критики могут нас упрекнуть в том, что мы заставили мадам Кюри отплатить своим здоровьем за подарок, ради удовлетворения нашего самолюбия».

Мари играла со своими поклонниками в открытую игру, и они выиграли первый тур. Теперь устроители ее путешествия применяют все уловки, чтобы оградить ее покой. Мадам Кюри усвоила привычку сходить с поездов с противоположной стороны и прокрадываться по шпалам, чтобы избежать взволнованной толпы, которая ждет ее на перроне.

Объявлено ее прибытие в Буффало! Она сходит на предыдущей станции «Ниагарский водопад». Ей хочется спокойно посмотреть на знаменитые каскады. Короткая передышка! Комитет по ее приему в Буффало не отказывается от намерения видеть у себя Мари Кюри. Автомобили мчатся в «Ниагарский водопад» и захватывают беглянку.

Но самые упоительные дни приходятся на путешествие по Западу. Миссис Мелоней, хотя и отказалась от мысли провезти мадам Кюри по всей Америке, все же решила показать ей самое удивительное чудо своей страны – Большой Каньон в Колорадо. Мари слишком устала, чтобы горячо проявлять свое удовольствие, зато дочери ее в восторге. Все занимает их: три дня в поезде до Санта-Фе через пески Техаса, питание на маленьких, одиноко стоящих станциях, под испанским солнцем; гостиница «Большой Каньон», островок комфорта на краю этой необычайной расселины в земной коре – пропасти в сто километров длиной и пятнадцать шириной, так что при первом взгляде на нее делается страшно и замирает голос…

Остались только наиболее значительные, неизбежные торжества, но и таких хватило бы, чтобы измотать самого выносливого силача! 28 мая в Нью-Йорке Мари вручают диплом доктора honoris causa Колумбийского университета. В Чикаго ей присваивают звание «почетного члена» местного университета, она получает еще несколько почетных званий и присутствует на трех приемах. На первом – широкая лента, протянутая в качестве барьера, отделяет мадам Кюри и ее дочерей от толпы, которая проходит перед ними.

На втором приеме, где пели «Марсельезу», Польский национальный гимн и «Звездный флаг», Мари почти скрылась за целым холмом из цветов, положенных к ее ногам поклонниками. Последний прием по своей бурности превзошел все остальные: он был устроен в польском квартале города Чикаго и лишь для польской публики. Здешние польские эмигранты чествовали не только ученую, она была символом их отдаленного отечества. Мужчины и женщины со слезами пытались целовать у Мари руки, дотронуться до ее платья…

17 июня мадам Кюри должна была вторично признаться в своем бессилии и прервать поездку. Угрожающее падение кровяного давления встревожило врачей; Мари делает передышку и вновь находит силы съездить еще в Бостон, в Нью-Хавен, посетить колледжи Уэллслея, Йела, Гарварда, Симонса, Радклифа. А 28 июня она садится на «Олимпии», где ее каюта завалена кучами телеграмм и заставлена букетами цветов.

На газетных столбцах имя ее готово смениться именем другой «звезды», прибывшей из Франции. Боксер Жорж Карпантье, уже завоевавший себе большое имя, только что прибыл в Соединенные Штаты, и репортеры приходят в отчаяние из-за того, что не могут вырвать у мадам Кюри никакого предсказания о предстоящем мачте Карпантье с Демпси.

* * *

Мари очень устала, но в конечном счете очень довольна. Она радостно пишет в своих письмах, что «получила небольшую контрибуцию с Америки в пользу Франции и Польши», приводит сочувственные фразы по поводу двух ее отечеств, сказанные президентом Гардингом и вице-президентом Кулиджем. Но при всей ее скромности, для Мари ясно, что она лично имела огромный успех в Соединенных Штатах, что она завоевала миллионы американских сердец, а также искреннюю привязанность к себе со стороны всех, кто с ней встречался близко. Миссис Мелоней так и останется до последнего часа Мари самым преданным, самым нежным ее другом.

От всего путешествия у Мари Кюри остались смутные и путаные впечатления, среди которых проступают блестящими точками особо яркие воспоминания. Ее поразила большая, деятельная жизнь американских университетов, пышность и веселье традиционных торжеств, а больше всего превосходные условия, созданные для развития спорта среди учащихся.

Сильное впечатление произвело на нее огромное значение женских объединений, чествовавших ее на протяжении всего путешествия.

Наконец совершенное оборудование лабораторий и тех многочисленных больниц, где применяется радиотерапия, вызвали у Мари горькое чувство: она с унынием думала, что в этом же 1921 году во всей Франции нет еще ни одной больницы, предназначенной для лечения радием.

Запас радия, ради которого Мари ездила в Америку, уезжает вместе с нею на том же пароходе, надежно спрятанный в корабельном несгораемом шкафу.

Этот символический грамм наводит на определенные размышления о карьере Мари Кюри. Чтобы купить ничтожную частичку радия, надо было клянчить по всей Америке. Мари пришлось лично являться в города-благотворители и приносить благодарность.

Как не появиться неотвязной мысли о том, что простая подпись, проставленная в свое время под патентом «а производство радия, изменила бы все по-другому! Разве двадцать лет борьбы и всяческих препятствий не вызывали у Мари сожалений, разве они не убедили ее в том, что, пренебрегая богатством, она тем самым жертвовала химере развитием собственного творчества?

В кратких автобиографических заметках, написанных по возвращении из Америки, мадам Кюри ставит себе эти вопросы и дает на них ответ:

«…Значительное количество моих друзей утверждают, и не без веских оснований, что, если бы Пьер Кюри и я узаконили наши права, мы приобрели бы средства, достаточные для того, чтобы самим создать хороший Институт радия, а не упираться в разные препятствия, которые ложились вредным грузом на нас обоих, а теперь лежат на мне. И все-таки я думаю, что мы были правы.

Человечество, конечно, нуждается в практических людях, которые извлекают максимум из своего труда и, не забывая об общих интересах, соблюдают и собственные выгоды. Но человечеству необходимы и мечтатели, для которых бескорыстное служение какому-нибудь делу настолько увлекательно, что им немыслимо предаваться заботам о личных материальных благах.

Нет сомнения, что такие мечтатели и не заслуживают богатства, раз они сами не стремятся к достижению его. Во всяком случае, правильно организованное человеческое общество должно обеспечить таким работникам все средства для осуществления их работы, избавить их жизнь от материальных забот и дать им возможность свободно отдаваться научному исследованию».