Текст книги "Трактир "Бойкая щучка" (СИ)"

Автор книги: Эва Гринерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Глава 10

Около девяти часов утра я уже стояла перед большим каменным домом с внушительной оградой. В руках у меня был поднос с жаренными тушками голышей, а точнее мерлангов, которых наловили мне вчера Рауль с приятелями.

Кроме этого к рыбке в глиняном горшочке у меня был приготовлен чесночный соус с травами, а украшал блюдо небольшой изящный овощной букет, исполненный в технике карвинга.

Я не была в ней мастером, однако, иногда со скуки по вечерам мучила морковку или огурец, вырезая из них цветы и птичек по видеоурокам в интернете.

Сейчас я очень надеялась поразить этим великолепием тетку Мадуро и проникнуть в дом Гонсалеса. Ну а дальше по обстоятельствам. Пока что дом выглядел неприступной крепостью: на воротах была намотана цепь с замком, а белые ставни закрыты.

Пока я размышляла, не обойти ли мне дом и не попытать ли счастья с черного хода, открылась одна из ставень на первом этаже, и из окна высунулась сеньора Мадуро и уставившись на меня, щурясь и прикрывая глаза от солнца.

Потом она поманила меня пальцем и указала куда-то за дом. Я поняла, что мне всё-таки следует его обойти, и направилась туда.

Какое-то время я еще ждала под дверью, набираясь терпения. Наконец, послышались шорохи, бряцанье, скрежет, и мне отворили.

– Входи, – буркнула женщина и пошла по длинному мрачному коридору, жестом пригласив меня следовать за ней.

В доме не было слышно ни звука, пахло рыбным бульоном и пастернаком. Коридор привел нас в кухню, где было посветлее. Кухонные шкафы, лари, буфеты – всё было тяжелым, дорогим и добротным. Но в тоже время присутствовал дух упадка. Как-то засалено и пыльно, как будто в доме давно никто не жил.

“Как-то странно это, учитывая финансовые возможности сеньора Гонсалеса” – подумала я. Здесь могло трудиться круглосуточно не менее дюжины слуг, наводя блеск и чистоту. Однако, по всей видимости, кроме нас здесь не было ни души.

Сеньора Мадуро развернулась ко мне.

– Показывай, что у тебя там, – она вытянула длинную, как у гуся, шею, пытаясь рассмотреть содержимое блюда.

– Вот, – поставила я его на стол и потрясла руками, которые порядком затекли.

Мадуро, как и в первый раз, чуть ли не носом исследовала всё – жареную рыбу, соус. Рассмотрев овощной букетик, она фыркнула недоуменно, однако на её лице промелькнуло что-то вроде уважения. Я готова была поспорить, что раньше она такого не видела.

– Сколько? – буркнула она, стараясь не показывать явного интереса.

Я назвала цену примерную, что выручила у неё накануне. Кажется, женщина осталась довольна, потому что, поспешно закивав головой, она прошаркала к буфету и достала оттуда узелок с монетами.

– А вчера сеньору Гонсалесу понравилось? – поинтересовалась я. Нужно было уже с чего-то начинать разговор, время шло.

– Понравилось, понравилось. Я хоть выдохнула. Уж как надоело всё одной: и стряпать, и стирать, и чистоту наводить, – неожиданно словоохотливо пожаловалась Мадуро. – Как разогнал всех старый черт, так мне и не продохнуть.

Я изобразила сочувствие на лице.

– Конечно, разве возможно в одиночку со всем справиться, – поддакнула, – можно попросить у вас стакан воды, сеньора Мадуро? Жарко.

– Жарко, да. А ставни старый черт не разрешает открывать, – женщина налила мне воды, и я принялась пить её мелкими глоточками.

А через несколько секунд чуть не выронила тяжелую кружку, расплескав воду на себя, потому что сверху послышался мужской голос, напоминающий рёв:

– Мадурооо! Мадуро, сюда!

У меня похолодели руки и ноги, несмотря на жару.

Женщина замерла, а потом шикнула на меня, чтобы я сидела тихо, и пошла куда-то на зов хозяина.

Через некоторое время сверху послышался невнятный диалог. Сеньор Гонсалес грубо и отрывисто выговаривал что-то своей служанке, а та сварливо бурчала что-то в ответ. Слов было не разобрать.

Потом Гонсалес стал надсадно кашлять, и вскоре сеньора Мадуро вернулась на кухню.

– Вовремя ты с этим появилась, – кивнула она на моё блюдо с жареной рыбой. – Сейчас поест, подобреет. Вечно не могу ему угодить, не по готовке я. Самое простое, как у всех. А ему охота, как раньше в ресторациях едал. Сейчас, обожди.

Она подхватила блюдо, зацепив на палец корзинку с хлебом, и снова удалилась. А я стала лихорадочно соображать. Сначала мелькнула лихая мысль, чтобы прокрасться за служанкой и нанести Гонсалесу неожиданный визит, но я её отмела сразу же. Наверняка, это только разозлит его. Значит, нужно было дождаться Мадуро и брать её в сообщники.

Женщина вернулась очень скоро и с просветлевшим лицом.

– Ух, как набросился! – довольно прокомментировала она. И уставилась на меня в раздумии, – ты откуда взялась? Кто твои родители? Лицо знакомое, а вспомнить никак не могу.

Я заколебалась. Стоило ли называть своё имя? С одной стороны это было рискованно: вдруг отец был персоной нон грата в этом доме из-за непонятной мне ситуации с кредитами. Пока я раздумывала, Мадуро внезапно изменилась в лице.

–Ты точная копия Росы Ловейры, вот кто! Теперь поняла!

Отступать было некуда, и я, помедлив, кивнула.

– Да, я Габриэла-Роса Ловейра.

Тетка Мадуро прижала руку ко рту и, покачиваясь, смотрела на меня. А я ждала, что она скажет дальше.

– Как капелька от капельки, – проговорила она тихонько, тоном для меня совсем непонятным, – и такая же бесноватая.

Это было обидно и я невольно нахмурилась.

– Что это значит – бесноватая?

– Глаза горят, как уголья в печи. Твоя мать была такая же. Огонь!

Тут я уже улыбнулась, представив молодую Росу Ловейру. Почувствовав вдруг её незримую поддержку, выпалила:

– Мне нужно поговорить с сеньором Гонсалесом! Помогите мне, сеньора Мадуро, прошу вас!

Она замахала на меня руками и проворно закрыла дверь на кухню, прислушиваясь. Наверху было тихо. Наверное, сеньор Гонсалес наслаждался трапезой.

– Зачем он тебе? – сердито спросила она меня, приглушая голос почти до шепота. – Что может привести порядочную девушку к этому старому черту? Если ты думаешь, что я…

– Сеньора Мадуро, – перебила я её, – не знаю, о чем вы подумали, но меня сюда привели неоконченные дела моего отца с сеньором Гонсалесом. Мне грозит оказаться сначала на улице, а потом в тюрьме за долги. Я хочу лишь поговорить с ним об отсрочке.

Женщина смотрела на меня, нахмурившись. Думала.

– Ладно, пусть доест. Потом пойдёшь. Хоть и полетят в меня потом башмаки и всё что под руку подвернётся.

– Почему в вас полетят? – мне не хотелось доставлять хлопот этой вроде бы незлой женщине.

– Пустила потому что тебя. Он же людей не переносит. Только сыночка своего обожает, да меня вот терпит из вынужденности. Дак я его не боюсь. Что мне, старой, сделается? А вот ты… – она покачала головой, обеспокоенно.

– Не съест же он меня, – нервно хихикнула я.

– Мадуроооо! – раздался рык сверху. Звучал он теперь не устрашающе, а, скорее, благодушно.

Старая женщина подняла голову кверху.

– Набил брюхо, – прокомментировала она бесстрастно. – Пойду. Ты жди.

Когда она вернулась вновь, неся моё уже пустое блюдо и стопку грязных тарелок, я уже изнемогала от нетерпения. Не то чтобы я всей душой жаждала встречи с этим местным вселенским злом, а просто хотелось быстрее с этим покончить.

– Спросил, наконец-то, где я стала брать еду. Дошло, что я не сама готовлю. Ну, я и сказала, что, мол, девочка из поселка. И если он пожелает, ты будешь приносить что-нибудь каждый день.

– Так можно подняться к нему?

Мадуро пожевала губами.

– Иди, – наконец позволила она, – я здесь, если что.

Пулей взлетела я по лестнице в указанном ею направлении и остановилась перед приоткрытой дверью. Выждав пару секунд, постучала осторожно.

– Входи! – прозвучало изнутри.

Ступив на порог, я не сразу смогла разглядеть, что и где находится: ставни были закрыты, а шторы задёрнуты.

– Дверь закрой, – скомандовал неприятный голос.

Я поколебалась, но подчинилась. Только теперь увидела, что слева от меня в кресле сидит человек. Он был одет в какую-то засаленную хламиду, из-под которой виднелась длинная нательная рубашка и голые голени.

Сеньор Гонсалес выглядел не таким уж старым. Скорее, обрюзгшим. Щеки были в красных прожилках и висели, как у бульдога. Между ними располагался крючковатый нос. Взгляд был, как у ящера – холодный и внимательный.

– Здравствуйте, сеньор Гонсалес, – как можно спокойнее и ровнее проговорила я, хотя неизвестно отчего сердце вдруг заколотилось испуганно.

– Здравствуй, здравствуй. Садись вот тут, – он указал на кушетку слева от себя.

Чтобы попасть туда, мне нужно было протиснуться между ним и низким тяжелым столом, на котором стоял графин с вином и большая кружка.

Оглядевшись, я поискала взглядом другое место, но не нашла.

– Не беспокойтесь, я постою, – ответила ему, не желая сидеть так близко.

Он стрельнул в меня глазами и ничего не возразил.

– Так это ты готовила то, что я пробовал вчера и сегодня? – он закашлялся и потянулся, чтобы налить себе вина. Проделав это, припал к кружке и сделал несколько жадных глотков. Ручейки вина стекали по уголкам его рта и каплями падали на грудь и живот. Я отвела глаза.

– Да, сеньор, всё это готовила я.

– Как тебя зовут, говоришь? – он отрыгнул, не стесняясь, и утер губы рукавом.

– Габриэла Ловейра, – тихо произнесла я, не зная, какой реакции ожидать.

Сеньор Гонсалес оказался внешне и в поведении таким неприятным, что весь мой пыл решить с ним какие-то вопросы поугас. Сейчас мне больше всего хотелось выбраться отсюда.

– Ловейра… – протянул он, подавшись вперед. – Да-да, теперь я вижу. Ты похожа на свою мать.

Он вперился в меня глазами так, что мне стало совсем неуютно. Затем и вовсе встал и приблизился ко мне, обдавая моё лицо своим несвежим дыханием.

“Нельзя показывать ему, что я боюсь”, – мелькнуло у меня в мыслях.

– Да, сеньор, – вскинула я голову, – мой отец – Давид Ловейра. И мне хотелось бы с вами обсудить дела, которые остались незаконченными после его гибели.

– Дела, так дела, – буркнул Гонсалес, – садись. Или я тоже теперь должен стоять?

Он практически незаметно оттеснил меня к кушетке, и мне все-таки пришлось сесть на неё. Я устроилась на самом краешке, оглядываясь вокруг себя, на всякий случай. Мой взгляд выхватил фотографию в рамке на столе. С неё на меня напряженно смотрели двое: сам сеньор Ловейра и юноша, совершенно на него не похожий. “Наверное, в мать”, – подумала я.

– И что же ты хочешь мне сказать, Габриэла Ловейра? – прищурившись, Гонсалес стоял прямо передо мной в каком-то полушаге.

– Н-насколько мне известно, отец брал у вас деньги в долг, – произнесла я неуверенно, – срок ведь через три месяца истекает?

– Да, и? Ты что, готова отдать деньги? – вопрос его прозвучал так, словно он совсем этого не хочет.

– Я бы хотела узнать, под какое обеспечение он получил кредит?

Гонсалес жадно всматривался в мое лицо, словно пытался угадать,что именно мне известно. Наконец, он с облегчением рассмеялся.

– Какое там обеспечение, дитя моё. По старой дружбе, только по старой дружбе.

Я уже поняла, что он говорит неправду, и вообще зря я к нему пришла. Нужно было уносить ноги, подсказывала мне интуиция.

– Понятно, – коротко кивнула я, – еще один вопрос, вы позволите?

Гонсалес осклабился, утирая уголки губ.

– Конечно-конечно, Габриэла. Спрашивай, что хочешь.

Голос его при этом стал неприятно-масляным, а глаза загорелись нехорошим огнем.

– Если можно, хотела попросить об отсрочке. Отец погиб, сейчас я могу рассчитывать только на себя, и мне нужно чуть больше времени, чтобы вернуть вам долг.

Гонсалес сиял. Мне это было непонятно, хотя, скорее, я не хотела и боялась разгадывать ход его мыслей.

– Думаю, мы сможем договориться, даже уверен в этом, – голос отвратительного человека был слащав и опасен. Его поза неуловимо изменилась и я поняла, что сейчас он на меня набросится.

Что произошло в следующие несколько секунд, потом я сама смогла вспомнить с трудом. Наверное, от ужаса.

А сейчас с недоумением смотрела, как Гонсалес оседает на пол, хватаясь поочередно то за голову, то за руку, по которой стекали капельки крови. Вокруг валялись черепки графина, ранее стоявшего на столе.

Я почувствовала на губах солоноватый привкус крови и поняла, что прокусила Гонсалесу руку, да еще и графин о его плешивую голову разбила.

Он в страхе посмотрел на окровавленную свою клешню и, взвыв, приложил её к губам.

– Сучка! – крикнул он в панике. Но оттого, что рот его мусолил пострадавшую кисть, у него получилось “Щучка”.

А я вдруг неожиданно почувствовала себя сильной.

– В следующий раз голову откушу, – пообещала я ему, наклонясь, чтобы он меня понял.

И вышла с высоко поднятой головой. Вслед мне неслись проклятия и угрозы, но этого я уже не слушала.

Глава 11

Когда я спускалась по лестнице, у меня внезапно затряслись колени. Вспотела голова, а пальцы задрожали. Они скользили по перилам, потому что ладони были мокрыми.

Навстречу мне вылетела сеньора Мадуро, держа наперевес сковородку на длинной деревянной ручке. Увидев меня, она бросила её и кинулась ко мне.

– Девочка моя! – подхватив меня под руки, женщина втащила меня на кухню. – Я так и знала!

Только сейчас я почувствовала, как испугалась. Непонятно было, откуда у меня взялась смелость дать отпор.

Мадуро оглядела меня со всех сторон и вроде бы успокоилась немного. Подняла кверху голову, погрозила кулаком и пробормотала какое-то затейливое ругательство: я не разобрала.

– Ничего не случилось, сеньора Мадуро. Только я кувшин разбила о голову вашего хозяина и руку ему прокусила.

Женщина уставилась на меня недоуменно, а потом рассмеялась, тут же прикрыв себе ладонью рот.

– А я услышала шум и подумала: “Не обошлось”. Кинулась туда, но ты уже…

– Да всё в порядке, сеньора Мадуро, только… он не спустится сюда? Он был в бешенстве, как бы вам не попало, – я приподнялась.

Старая служанка презрительно скривилась и махнула рукой.

– Никуда он не спустится, только если позовёт меня собрать его. Сиди спокойно, только громко не говори.

Я опустилась обратно и обхватила голову руками.

– По-моему я сделала большую глупость. Если раньше он просто спокойно ждал и не беспокоился, то сейчас обозлён и может доставить мне еще больше неприятностей.

Сеньора Мадуро нахмурилась.

– Давай-ка я приду к тебе попозже. Посуду принесу и ты мне всё расскажешь подробно. Сейчас он очухается и всё равно позовет меня к себе.

Я благодарно коснулась её худенького плеча.

– Спасибо вам, сеньора Мадуро. Я отблагодарю вас. Приготовлю что-нибудь впрок, чтобы вам меньше забот было. Мне не трудно, я умею.

Женщина заулыбалась – ей явно понравилось моё предложение.

– Вот и хорошо, Габи, – коснувшись сухой рукой моих волос, она проговорила чуть дрогнувшим голосом. – Как же ты на мать свою похожа. Красавица.

У меня дрогнула какая-то струнка в душе, отчего глаза наполнились слезами. Женщина проводила меня до двери. Когда я сделала шаг за порог, сверху послышался рёв:

– Мадуроооо!

На перепутье дорог я задумалась: куда мне отсюда направиться – домой, к Карле?.. А потом свернула к морю. К хижине Пако Карвальо.

Старик сидел на перевернутом ведре у своего порога и чинил рыболовную сеть, которая, казалось, состояла из одних заплат. Был он хмур и трезв. Я уселась рядом на песок молча, скрестила ноги и, стянув косынку, подставила лицо солнцу.

– Подай-ка мне вон тот мешок с грузилами, – буркнул он мне. Тогда я поняла, что он меня узнал. Обернувшись, я увидела небольшой мешочек. Карвальо мог бы дотянуться до него и сам, однако почему-то попросил меня.

Подав ему грузила, я стала наблюдать за его работой. Пальцы, искривленные артритом, вязали узлы, иногда соскальзывая, ошибаясь. Видно было, что эта работа для него привычна, как пить воду и принимать пищу, хоть и стала трудна с годами.

– Что ты хочешь узнать, Габи? – спросил Пако, принимаясь добавлять новые грузила взамен недостающих.

– Скажите, сеньор Карвальо…

Пако перебил меня сердито:

– Ты что, забыла, как называла меня? Что, думаешь, если из крошки Габи превратилась в сеньориту, то и старик Пикито стал чужим?

Что ж, ладно.

– Пикито, – примирительно обратилась я к нему, – скажите, какая земля была у моего отца в собственности? Это ведь под неё Гонсалес дал ему денег?

Карвальо сплюнул в песок при имени Гонсалеса и скривился, как будто хлебнул желчи.

– Эта земля и есть твоего отца, Габриэла. Не была, а есть. Вся от дальних скал до самого посёлка. Давид оказался умнее меня, он сберег своё сокровище для тебя. А я… – старик бросил сеть и горько посмотрел на клочок берега с ветхой хижиной-мазанкой. – Мне хоть и некому было оставлять наследство, но мог бы сейчас быть богатым уважаемым человеком.

– Погодите, Пикито. А как получилось, что эта вся земля была вашей и моего отца? И при чем тут Гонсалес?

Старый рыбак почесал седую бороду и прикрыл рукой глаза, словно защищаясь от палящего солнца. Но мне показалось, что он скрывал от меня внезапно набежавшие слёзы.

– Я расскажу, – промолвил Карвальо, – только пойдём в дом. Припекает. А мне нужно промочить горло перед этим рассказом.

История оказалась насколько невероятной, настолько и жизненной. И весьма драматичной.

Жили-были в захудалом рыбацком поселке трое друзей-приятелей – Давид Ловейра, Пако Корвальо и Хуан Гонсалес. Объединившись в свою маленькую артель, они втроем выходили в море на большой рыбацкой лодке, трудились, стараясь ловить побольше рыбы, чтобы заработать денег.

Каждый из них видел свой жизненный путь по-своему: Давид собирался жениться, Пако любил покутить и поиграть в кости. А Хуан Гонсалес был одержим идеей лёгкого внезапного обогащения, поэтому работал с неохотой, постоянно жалуясь на неблагодарный, по его мнению, труд. Под любым удобным предлогом он отлынивал от выхода в море. Улов тем не менее всё равно делили на три равных части – так уж повелось.

В тот судьбоносный день Хуан сказался больным, остался “вести бухгалтерию”, как он иногда важно выражался. Хотя бумаг никаких друзья не вели, ничего не записывали.

Давид и Пако вышли в море вдвоём – дело было привычное. Без нытья Хуана Гонсалеса им было даже удобнее работать.

Небо было в серых кучевых облаках. Они висели низко, как огромные клоки грязноватой ваты. Время от времени накрапывал дождь, вот-вот должен был начаться шторм.

Пако предложил сворачиваться. Поймали они немного, но и оставаться дольше смысла не было.

– Давай в последний раз забросим и повернем к берегу, – ответил Давид. Он думал о том, что до назначенного дня свадьбы с Росой осталось всего ничего, а денег еще маловато. Парень хотел сделать невесте дорогой подарок – привести в свой собственный дом. Пусть небольшой, в две крохотных комнатки, но зато отдельный от всех. Давид знал, что Роса очень обрадуется, и откладывал каждую копейку, стараясь не пропускать ни одного выхода в море.

– Хорошо, – согласился добродушный покладистый Пако. И сначала он не понял, почему Давид вдруг схватил его за руку.

– Ты слышишь???

– Что?

– Вот опять, слышишь?

– Да нет, что??

В этот момент действительно послышалось – как будто кто-то кричал и плакал. Шум моря и раскаты грома заглушали этот звук.

– Должно быть, послышалось, – неуверенно предположил Пако.

– Обоим сразу? – скептически ответил Давид.

Друзья завертели головами по сторонам. Вода и небо сливались, ничего не было видно. Однако звук послышался снова и теперь уже совершенно отчетливо.

– Вон лодка! Вон там! Гребем!

Вскоре и Пако заметил небольшую лёгкую лодку, которую подкидывало и крутило на волнах, как скорлупку.

Отчаянный детский плач раздавался оттуда. Давид грёб так, что вены на лбу вздувались.

Через несколько минут друзья подошли вплотную и выхватили из лодки мальчика лет семи-восьми. Он был одет в нарядный матросский костюмчик, который теперь был насквозь мокрым.

На вопросы испуганный ребенок не отвечал, только вцепился в Давида, да так и не отпускал его до самого берега.

Парень, как мог, утешал мальчика, гладил по мокрым волосам, кутая в свою куртку. А Пако быстро грёб по направлению к берегу.

Мальчика парни оставили с матерью Давида, а сами потопали в ближайший городок в полицейский участок: до него было часа три идти пешком.

Родители мальчика нашлись очень скоро – его уже искали. Отцом ребенка оказался богатый сеньор, которому принадлежали все эти земли. Когда отвязавшуюся от пирса лодку с сыном унесло в море, ни он сам, ни прислуга не хватились сразу. Бедняга уже не чаял увидеть в живых единственного сына и, конечно же, тут же примчался, когда ему сообщили о спасении.

Он долго обнимал Давида и Пако, обливаясь слезами. А затем отписал им двоим весь берег. Ровно пополам. Так нищие рыбаки вмиг стали землевладельцами.

Хуан Гонсалес, узнав об этом, позеленел от злости. Он кричал, что по справедливости земля должна быть и на его долю, что он этого так не оставит, требовал раздела на троих, ругался и умолял.

В конце концов, Давид и Пако решили плюнуть и в самом деле разделить щедрый подарок сеньора.

– Не убудет с нас, правда? – добродушный Пако первым предложил поделиться с товарищем.

Немного подумав, Давид Ловейра тоже согласился.

– Иначе в покое не оставит, – прокомментировал он при этом.

В целом, он был безумно счастлив: теперь у него была земля для будущих детей, а сбережений хватило поставить на ней дом и купить баркас.

–Теперь я сам буду работать, – объявил он. Вскоре после этого женился на Росе, и жили они очень уединенно. Из всех приятелей их навещал только Пако. Он был действительно другом молодой семьи.

Однако его самого идея стать семейным человеком не прельщала. Ему нравилось гулять, играть и веселиться. А поскольку он стал теперь обеспеченным человеком, расслабляться поводы находились еще чаще. Этим и воспользовался в один момент Хуан Гонсалес, которому не давала покоя его всего лишь третья доля.

Напоив как-то Пако Карвальо, он стал играть с ним в кости. Сначала на сигару, потом на шляпу, а затем, когда охваченный азартом Пако уже не контролировал себя, предложил сыграть на землю…

Утром Пако проснулся с дичайшим похмельем и горьким осознанием того, что больше у него ничего нет. Как и прежде, ветхая лачуга и сеть. С тех пор Карвальо стал пить всё больше, каждый раз заливая воспоминание о том, что фортуна улыбнулась ему лишь однажды, а он так по глупому всё потерял.

Я слушала рассказ Пако Карвальо, не перебивая. Потом мы долго молчали: наверное, он закончил.

– А что с моим отцом было дальше? Ну, в смысле, как мы жили я помню, а вот о его делах с Гонсалесом ничего.

Старик отхлебнул какого-то пойла из своей кружки и ответил:

– Гонсалес много лет обрабатывал и окучивал твоего отца, Габи. Предлагал ему и деньги, чтобы выкупить эту землю. Пытаясь обмануть при этом, конечно. Но Давид был тверд, как скала. Он твердил, что это земля его дочери. И он не уступит ни пяди её. А потом заболела твоя мать, и тут-то поганый спрут подловил его.

– Ну, ясно, – я поднялась.

В принципе, Пако больше ничего не мог мне поведать. Но хотя бы подтвердил нашу догадку: половина береговой линии принадлежала моему отцу.

Стоя уже на пороге, я обернулась.

– Пикито, я костьми лягу, но не дам этому отродью завладеть землёй отца. И вас не оставлю. Даю вам слово.

Карвальо жалобно сморщился и кивнул, а потом снова припал к своей кружке.

А я пошла к себе по пыльной дороге, подгоняемая новой идеей, как заработать. И мне необходимо было убедиться, не бредовая ли она. Поэтому я так спешила домой.