Текст книги "Трактир "Бойкая щучка" (СИ)"

Автор книги: Эва Гринерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Трактир «Бойкая щучка»

Глава 1

Прозвенел хриплый звонок, сообщающий, что рабочая смена окончена. Я выключила линию и сняла тяжелый резиновый фартук. Мимо меня проходили коллеги, такие же сотрудницы нашего предприятия-производителя рыбной продукции “Поморская рыбка”. Посторонившись, я специально пропускала других, ожидая, когда поток людей иссякнет. Не хотелось толкаться в душе и раздевалке. Около получаса слушала доносящиеся до меня плеск воды, шум, разговоры и смех. Постепенно звуки стихли, даже свет кто-то погасил. Прислушавшись, убедилась, что все ушли, и только тогда пошла переодеваться.

Я работала здесь уже много лет: как пришла после техникума, так и осталась. Можно было бы подумать, что закатывать пресервы являлось моим призванием, но нет. Поступила я в рыбопромышленный, потому что выпускники нашей школы-интерната автоматически шли в этот техникум. Это была исторически сложившаяся традиция, почти никто особо не задумывался. Радовались новому этапу взросления и свободе.

Некоторые, конечно, старались сразу уехать из нашего серого промозглого города туда, где теплее и солнечней. Однако, мало о ком из них доносились потом добрые вести. Поэтому я, никогда не отличавшаяся храбростью и оптимизмом, осталась и пошла проторенным до меня путём.

Передо мной, как и перед другими, так же стоял ещё один сложный выбор: жильё. Отдельная однокомнатная квартира или комната в общежитии с доплатой.

Мне казалось тогда очень мудрым решением согласиться на комнату, положив доплату в банк на сберкнижку. Деньги мне нужны были, чтобы копить на мечту. А мечтой с самого детства являлся домик на берегу моря.

Здесь у нас тоже было море, но суровое и холодное. “Если купаться, то в купальнике с начесом” – думала я.

Там же, на берегу мечты, море было теплое и ласковое. А небо не свинцовое и низкое почти круглый год, а голубое и прозрачное.

Мечта стоила больших денег, но я упорно откладывала каждую свободную копейку, отказывая во всём. Да и на что было тратиться? Баловать себя не умела. Наряжаться не привыкла. Радостей никаких в личной жизни никогда не было – как и самой личной жизни. Вечерами после работы моими собеседниками и друзьями были книги. По выходным телевизор, а иногда, очень редко кино. Ну, чтобы было разнообразие.

Живые же люди замечали меня так редко, что казалось, если я не посторонюсь тихонько, уступая кому-нибудь дорогу, то все смогут спокойно пройти сквозь меня.

Впрочем нет, что ж я на людей-то наговариваю. Обо мне очень даже вспоминали, когда нужно было попросить о какой-нибудь услуге, потому что отказывать я не умела совершенно.

“Оля Петровна, возьми собачку/кошечку/хомячка – мы в Грецию улетаем”

“Оля Петровна, подежурь за меня, не в службу, а в дружбу, тебе всё равно делать нечего, а мы на шашлыки намылились”

Я соглашалась, утешая себя тем, что ну пусть хоть кто-то радуется сине-зеленому морю в Греции или ароматному шашлыку с дымком на свежем воздухе. Когда-нибудь придет момент, порадуюсь и я – новым ощущениям, ярким краскам и сбывшейся мечте.

“Надо было сразу после интерната тогда уезжать, – пожалела я в который раз, – чего боялась?” Ну или научиться быть счастливой здесь. Полюбить монохромность своего города, его сдержанность и умеренность. Тем более я по своему характеру и фактуре – серенькой и неприметной, почти сливалась с ним.

Это была интересная мысль, она приходила мне в голову не в первый раз. Но почему-то казалось, что уже поздно. И здесь время упущено, и ехать куда-то за мечтой, как говорится, “после лета по малину”, и характер менять, и жизнь заново начинать – всюду опоздала.

Я, не торопясь, приняла душ. Рабочую форму кинула в стирку. Благо, на предприятии была своя прачечная, иначе бы вся комната дома рыбой пропахла. Я терпеть не могла этот запах рыбы и её саму. Он ассоциировался у меня с кабалой.

Взяв на полочке в шкафчике фен, воткнула его в ближайшую розетку. Она немного заискрила. Давно уже болталась на соплях, как и всё вокруг здесь. Здание было старым, только пара цехов с современным оборудованием были пристроены относительно недавно. А эти подсобные, к которым относились и раздевалки, им лет пятьдесят было, если не больше.

Закрыв глаза, я наслаждалась горячим потоком, который раздувал мои волосы и согревал застывшую в одном положении за день шею.

Выключив фен, еще какое-то время сидела в теплом облаке нагретого воздуха, не открывая глаз. Можно было не спешить – наша смена была последней на сегодня.

Когда открыла глаза, то не сразу поняла, что сижу в темноте. В какой-то момент отключилось электричество, а я этого не увидела, потому что сидела в блаженном оцепенении, как в полудрёме.

Чертыхнувшись, стала наощупь доставать свою чистую одежду из шкафчика. Темноты вроде не сильно боялась, но, однако, мне стало очень неуютно. Поэтому торопилась, из-за чего путалась в рукавах и тесёмках кофточки.

Внезапно потянуло дымом. Кое-как просунув голову в горловину, замерла, принюхиваясь. Гарью несло уже совершенно отчетливо. О, Господи, что ещё?..

Глупо заметавшись, поняла, что меня с головой накрывает паническая атака, а сердце стучит уже где-то в горле. Наверное, угарный газ уже заполнил все мои лёгкие, и я сейчас попросту перестану дышать.

Вскрикнув, метнулась туда, где должна была быть дверь, в горле першило все сильнее, воздух кончался…

Ошиблась и наткнулась на стену с рядом крючков для одежды. Развернувшись, опрокинула бельевой бак и сама упала через него, больно ударившись. Сейчас вот так вот глупо умру и ничего больше не увижу.

Внезапно я поняла, что жизнь-то была прекрасна сама по себе. Даже серенькая, словно неотбеленный холст. Просто бери и раскрашивай его, как художник.

В эту минуту я любила этот свой серенький холст, нетронутый красками. По нему я ходила, не оставляя следов, как по краешку жизни.

Только бы выжить, не задохнуться в этом угаре. Я научусь и видеть, и чувствовать, и любить! Честное слово, обещаю!

Нужно было вставать и искать выход. И если выживу, никогда больше не буду сдаваться. Сейчас я готова была пообещать высшим силам всё, что угодно.

Попытавшись встать, я почувствовала, что лёгкие словно разрывает от малейшего вдоха. Постаралась не дышать и снова опустилась на пол. Вспомнила, что вроде бы нужно держаться как можно ниже. Валявшееся тряпьё, которое вывалилось из бака для стирки, нещадно воняло рыбой. “Я и рыбу полюблю, дайте только выжить!” – мелькнула мысль. Но думать дальше я её не стала – заткнула нос и рот смердящей липкой тряпкой и поползла, царапая голый живот о неровный битый кафельный пол. Туда, где, мне казалось, есть спасение.

Нащупав дверь, я радостно вскрикнула, открыла глаза и опрометчиво бросила тряпку. В ту же секунду едкая гарь проникла в рот, в глаза, в нос. Ни единого шанса вдохнуть не оставалось. Из последних сил я рвала на себя дверную ручку, тело дёргалось уже в конвульсиях, погибая без кислорода.

И когда я, почти лишившись сознания, рухнула без сил, дверь отворилась наружу. А в легкие хлынул поток свежего воздуха, пропитанный озоном и солью.

В лицо плеснула вода, приводя меня в чувство. Я рефлекторно облизнула губы – они были едко-солёными. А следующая плюха в лицо заставила полностью прийти в себя.

Попыталась проморгаться и встать на ноги. Сзади всё еще несло гарью, пол подо мной шатался. Хотя… это был не пол, а палуба. Передо мной встала вдруг серая плотная волна. Если бы я могла закричать, закричала бы. Но издав сипение, только присела, сжавшись в комок.

Когда вода схлынула, я попыталась проморгаться: в глазах щипало нещадно, как будто их действительно солью присыпали.

Послышался чей-то крик. Вроде бы мужской голос. Кто-то шел мне на помощь.

– Я здееесь! – закричала отчаянно. Голос был севший, хрипловатый. Хоть бы услышали! Сзади всё еще тянуло гарью.

– Чара миа! – непонятно ругнулся кто-то над моей головой, и я почувствовала, как меня сильно дёрнули за руку. Непроизвольно открыв глаза, увидела перед собой измождённое лицо, покрытое глубокими резкими морщинами. Борода была наполовину седой и развевалась на ветру. Запавшие глаза смотрели на меня с болью и нежностью. От неожиданности у меня прочистилось в голове, и я огляделась.

Мы были на каком-то небольшом, довольно старом и ободранном судне, которое, как яичную скорлупку в мыльной воде по кругу, болтало в море. Вокруг вспенивались волны, а человек, который, по всей видимости, спас меня, что-то говорил взволнованно. И часто повторял “Чара, Чара, Чара”.

Я попыталась вспомнить последние секунды перед тем, как откашлялась и открыла глаза, потому что, как мне показалось, у меня немного помутилось в голове и возникли галлюцинации.

Но никакой ошибки не было: выползала я из раздевалки нашего рыбзавода, где начался пожар, а оказалась на скрипучем баркасе, который мало того, что тоже горел, он ещё и тонул.

Потрясённая, я начала сползать по стенке, но старый моряк снова дернул меня за руку.

– Чара, девочка моя, я полезу в рубку и возьму курс к берегу. Штурвал заклинило, буду держать до последнего. А ты ни в коем случае не возвращайся туда ко мне. Обещай мне, Чара миа…

По лицу старика поползли слёзы. Они катились из глаз, бежали по бороздкам морщин, смешивались с морскими каплями и потом терялись где-то в седой бороде. Это было слишком душещипательное зрелище даже для абсурда, и я тихонечко завыла.

Старик тряхнул меня посильнее. От несильного удара затылком, нестройная картинка в голове вдруг преобразилась, как в калейдоскопе.

“Я же обещала себе: если выживу – никогда больше не буду сдаваться! Откуда корабль, как меня сюда занесло и что всё это значит – буду разбираться потом.”

– Ч-что мне делать? – спросила старого моряка, стуча зубами. Кажется, я промокла и промёрзла до костного мозга.

– Пробирайся на корму и держись там хорошенько. Будет трясти, не опускай рук. Давай, дитя моё. Только держись… – лицо старика скривилось, и он исчез в клубах дыма. Спустился туда, откуда только что вышла я.

– Куда вы? – прокричала вслед, не решаясь пошевелиться…

Ответом мне был лишь гул ветра. Значит, на корму… До неё еще нужно было добраться. Волны крутили судно, пол… вернее, палуба, уходила из-под ног.

Я опустилась боком на четвереньки и крабом поползла, глотая морскую пену и отплевываясь.

Дальше почти ничего не видела. Просто зажмурилась и снова хотела только выжить.

“Пожалуйста, пожалуйста, пусть всё прекратится, пожаааа…” В этот момент судно страшно заскрежетало и тряхнуло так, что я, по-моему, откусила себе половину языка. Меня подбросило и изо всех сил швырнуло о палубу. А потом смыло в море набежавшей волной.

Я старалась грести вверх, но, видимо, было неглубоко, потому что меня ударило о дно. Закрутило, и вышвырнуло на берег лицом, царапая лоб и щеки об острые обломки раковин.

Потом, внезапно, всё успокоилось и стихло. Я попробовала шевельнуть губами, но рот оказался забит песком. Поднять голову тоже не удалось.

Приоткрыв глаза, я увидела мутные фигуры, которые приближались ко мне. Они бежали издалека и кричали что-то громко гортанными голосами.

А еще вроде бы кричали чайки: “Чара! Чара! Чара!”

Глава 2

– Габриэла! Габриэла-Роса, вы слышите меня?

Голос назойливо гнусавил у меня над ухом, заставляя пробуждаться раз за разом, когда меня тянуло провалиться в сон как можно глубже. Там было так хорошо, и ничего не болело.

А из-за какой-то Габриэлы (имя как у сериальной героини), мне не дают покоя. Я попыталась взмахнуть рукой, но это у меня не получилось. Наверное, затекла. Тогда я решила подать голос и попросить гнусавого искать свою Габриэлу потише. Однако, челюсть тоже не слушалась. Одновременно с этим открытием возникли неприятные и болезненные ощущения во всём теле.

Забеспокоившись о том, что же, собственно, происходит, я приоткрыла глаза и увидела над собой большой, я бы даже сказала, выдающийся нос. По бокам от него располагались маленькие добрые глазки с бровками-навесиками. Завершали образ оттопыренные уши, красноватые, как будто их подсвечивали фонариком сзади.

Человек был настолько комичен, что я, не удержавшись, хрюкнула от смеха и тут же об этом пожалела: нижняя часть лица словно треснула при этом, и боль распространилась по всей голове.

Я застонала. Что же это со мной? По лицу потекли невольные слёзы, а носатый человек – это ему принадлежал гнусавый голос, успокаивающе произнёс:

– Не надо плакать, Габи, не надо. Самое страшное позади, – тут его голос дрогнул. – А теперь нужно поберечься. Слёзки ни к чему – нос опухнет, а этого никак нельзя. Мы его только что заново собрали. Говорить тоже не пытайся – челюсть сломана.

При этих словах я замычала в страхе, как бы спрашивая человека, какого черта происходит и каким образом из относительно здорового человека я превратилась в отбивную.

– Тише, тише, красавица, не волнуйся. Карла! – обратился он к кому-то.

– Я здесь, – в поле моего зрения возникла ослепительная красавица, почти точная копия Джины Лоллобриджиды. Она преданно посмотрела на носатого доктора, сочувственно улыбнулась мне и проделала какие-то манипуляции с моей рукой. Потом я почувствовала укол, и все мои болезненные ощущения стали медленно растворяться. Как приятно… Потянуло в сон. Последнее, что я услышала, было:

– Она еще не знает, доктор Перес?

– Тише, Карла. Нет, она пока не готова…

Проходили дни, а я так еще и не узнала, что со мной произошло. С трудом удалось вспомнить пожар на нашем предприятии. Может, на меня упала какая-то балка? Или вообще здание рухнуло…

Еще из области бреда вспоминалось старое скрипучее судно, морщинистый оборваный рыбак, страшный шторм и удар. Наверное, это мне привиделось. Что-то вроде галлюцинаций от дыма и угара.

Ко мне по-прежнему обращались Габриэла, из чего я сделала вывод, что вместе со мной пострадал еще кто-то, и нас попросту перепутали. Сообщить, что никакая я не Габриэла-Роса Ловейра, а Ольга Петровна Бобик, я не могла – загипсована была по самые уши и даже есть могла только через трубочку. Карла кормила меня то бульоном, то жидкой кашей, которая иногда стекала капельками и щекотала мне шею.

Хорошо хоть возможность смотреть осталась. А вдруг у меня обгорели ресницы и брови? Мне вдруг стало интересно и тревожно.

И когда в следующий раз красавица Карла появилась у моей постели, я принялась интенсивно мычать, чтобы донести до неё мою просьбу.

Карла и так, и эдак пыталась разгадать мой ребус, а я настойчиво смотрела на маленькое зеркальце, висящее вдалеке на стене. Наконец, она поняла.

Облегченно рассмеявшись, Карла сняла зеркало со стены и проговорила.

– Вот я бестолковая! Конечно, такая красивая молодая девушка будет переживать о своем личике. Не переживайте, доктор Перес просто волшебник, ни следочка не останется, когда всё заживёт. Посмотрите, но только не пугайтесь – это всего лишь синяки, они пройдут.

“Красивая? Молодая? Что?!”

Карла поднесла мне зеркальце и я со страхом перевела взгляд с неё на своё отражение.

Разглядывать было особенно нечего. Брови, глаза, кусочек лба, переносица. Ничего особенного, если бы не одна маленькая деталь – всё это было не моё.

Большие карие с золотистыми крапинками глаза. Ресницы пушистые и длинные. Брови черные, с кокетливым изгибом. И конечно же синяки, обрамляющие всю эту красоту. Но впечатления испортить они не могли.

Теперь стало понятно, почему меня спутали с Габриэлой Ловейрой. Если бы я встретила себя сейчас на улице, тоже бы никогда не подумала, что это я и есть – Оля Бобик. Серенькая, неприметная, светлоглазая и светловолосая, с бледными короткими ресничками и незаметными бровями.

– Ну, видите? Всё в порядке, – довольная Карла сверкнула белоснежными зубами и вернула зеркальце на место.

Я поблагодарила милую девушку, как могла, взглядом и закрыла глаза, притворившись спящей. Сердце люто колотилось, разум не справлялся с увиденным.

Карла, видимо, что-то почувствовала, взяла меня за руку и нащупала пульс. А потом сделала укол в вену. Сердцебиение постепенно улеглось, мысли стали вялыми. Снова захотелось спать и не просыпаться, пока с меня не снимут гипс и все бинты. Что они еще скрывали от меня?

Набираясь терпения, я стала подмечать детали, которые ускользали от моего внимания раньше. Например, прическа и макияж Карлы, как в старых фильмах или на винтажных открытках. В медицинской форме я не слишком разбиралась, а вот инструменты были явно устаревшие. Шприцы, например. Никакого одноразового пластика – стекло и металл. Также отсутствовало хоть какое-нибудь современное оборудование, те же мониторы с показаниями, пульсометры, автоматические тонометры.

Но самое главное, конечно, мои глаза. Зеркала я больше не просила: хватило и одного раза, чтобы моя туго забинтованная фляжечка засвистела. Только усилием воли я удержала в себе разум.

Нельзя сказать, что мне не встречались книги о попаданцах – я много читала. Однако, я предпочитала литературу как можно более реалистичную. Если фантастику, то научную. А попаданцы были чем-то уж совсем сказочным. Помню, я как-то недолго размышляла о том, что столько о них пишут и снимают фильмов, но в реальной жизни их никто не встречал.

И, кажется, я теперь поняла, почему. Просто все попаданцы боялись, что их сочтут сумасшедшими. Точно так же, как я сейчас. Поэтому, когда с меня сняли гипс и попросили назвать своё имя – для проверки речевого аппарата, каких-то реакций, не знаю, чего еще там, то я, не задумываясь, ответила:

– Габриэла-Роса Ловейра.

Доктор Перес довольно улыбнулся: мой речевой аппарат работал безупречно. Теперь он мог вплотную заняться моим восстановлением. После месяца, проведенного в гипсовых лангетах, я с трудом сидела, а ходила только по стеночке, и то с помощью Карлы.

Но силы восстанавливались быстро, и вскоре я всерьёз задумалась о том, кто я и как мне жить дальше. Зеркало окончательно перекочевало со стены ко мне на тумбочку. Тайком я то и дело разглядывала себя, привыкая к новому лицу и телу.

Уж не знаю, какой квест я прошла в прошлой жизни, и чем заслужила, но в этой судьба оказалась ко мне щедра в плане внешности. От старой серенько-никакой Оли Бобик не осталось и следа. Я поочередно то упивалась своей внезапной удачей, то боялась неизвестности до нервной трясучки.

В один из дней доктор Перес появился уже после обхода, причем не один. Его сопровождал человек в форме, на вид абсолютно мне незнакомой. Мундир с двумя рядами круглых пуговиц, рукава с желтыми обшлагами, над обшлагами пуговицы были в форме звездочек. Шляпа, похожая на треуголку. Её карабинер нес в руке, прижимая к боку.

Волосы черные настолько, что отливали синевой, как вороново крыло. Возраст, скорее, средний, но как следует я разглядеть не успела. Сердце глупо заметалось от мысли: “А вдруг я, то есть Габриэла, натворила что-нибудь и вместо шанса новой жизни я попаду под суд”.

Доктор кивнул офицеру на меня, а тот уверенно подтвердил:

– Да, это она! – и четким шагом направился ко мне.

“Конец”, – холодея, подумала я и замерла, как кролик перед удавом.

– Сеньорита Ловейра? Позвольте представиться: капитан Луис Мигель. Можно присесть? – он указал на стул, стоящий возле моей койки.

Я только судорожно кивнула и отложила зеркальце на тумбочку. Но промахнулась – оно перевесило и грохнулось на пол, разлетевшись на десятки осколков.

Доктор и карабинер суеверно перекрестились как-то по-своему, скрещеными пальцами, а я лишь вздрогнула, втянув голову в плечи. Может быть, я поторопилась, радуясь второму шансу на жизнь?

– Сеньорита, мне жаль быть вестником печали в вашей жизни, – он откашлялся и покосился на разбитое зеркало, – но вынужден вам сообщить, что ваш отец скончался. Это стало известно, когда вас обнаружили на берегу, а ваш баркас затушили. Мы бы сообщили вам и раньше, но доктор Перес запретил нам: вы были в плохом состоянии. Сеньорита Ловейра, как вы? Скажите что-нибудь…

Передо мной в данный момент стояло лицо того старого рыбака, глядящего на меня с нежностью и печалью. Он любил меня, он спас меня. А Олю Бобик никто никогда не любил. И этот прощальный любящий взгляд рыбака, предназначенный своей дочери Габриэле, пронесу теперь и я через всю жизнь, которая досталась мне так нечаянно-внезапно.

Для меня было неожиданностью, что я разразилась горькими слезами. А для окружающих нет: доктор захлопотал вокруг меня, капитан же сочувственно откашлялся.

Глава 3

Когда поток моих слёз иссяк, капитан снова откашлялся, ненавязчиво привлекая моё внимание.

– Сеньорита, мои искренние соболезнования. Все знали вашего отца как честного, порядочного человека. Несомненно, вы, как его дочь, не позволите запятнать его репутацию.

В этих словах, кроме сожалений, появилось что-то новенькое. Как будто “Я вам сочувствую, но…”

Я подняла голову, а Карла, которая в какой-то момент оказалась рядом, протянула носовой платок. Высморкавшись основательно и поправив сбившуюся больничную рубашку, чтобы потянуть время, я прогнусавила:

– Слушаю вас, капитан, вы что-то еще хотите сказать?

Мигель снова кашлянул (захотелось дать ему мятную конфетку) и протянул мне большой конверт из грубой коричневой бумаги, вроде обёрточной. У нас на рынках продавцы заворачивали в такую сыр и колбасу до появления упаковочных пакетиков.

Бумаги в конверте представляли собой какие-то векселя, долговые расписки, опись имущества. Я успела рассмотреть первые пункты “дом, баркас”.

– Что это всё значит и что мне с этим делать? – спросила я капитана Мигеля.

Тот поднялся и щелкнул каблуками.

– Сеньорита, вы единственная наследница имущества, а соответственно и долгов своего отца. В мои полномочия входит только поставить вас в известность и передать бумаги, – он снова щелкнул каблуками. “Ну хоть кашлять перестал. Дуболом”, – подумала я, однако настоящей злости к нему не испытывала. Человек на работе. И так тут крестился, кашлял – всё это, наверняка, тоже не входило в его полномочия.

– Капитан Мигель, позвольте вас угостить в моём кабинете. Сеньорите Габриэле нужно отдохнуть. Достаточно на сегодня потрясений, – мой ушастик-доктор выступил на передний план и провел пальцем легко по моей щеке, а затем взял за запястье, незаметно нащупывая пульс. – Карла!

Красотка опустилась на кровать рядом со мной и погладила по голове. Почти незаметно для меня дала мне выпить что-то мятное из стаканчика.

Мужчины удалились, а я уставилась на непонятные бумаги у меня в руках.

– Карла, – шепнула я, – что это всё значит? Сколько это долгов, много? Я ничего не понимаю.

Карла деловито взяла у меня бумаги. Быстренько перебрав листочки тонкими пальчиками, она охнула.

– Габи! Ты совсем ничего не знала? Это же куча денег!

– Ничего не знала, – я прилегла на подушку. – Как я всё это разгребу?

А потом я вдруг вспомнила, как чуть бесславно не сгорела чурочкой в нашей раздевалке. Подумаешь, долги! Да разберемся. Вон там в перечне имущества дом, баркас. Вряд ли тот бедняга рыбак набрал кредитов на большее.

Глаза стали смыкаться. По-моему, это действовало мятное зелье Карлы.

Проснулась в сумерках. Рядом никого не было. Я сходила в туалетную комнату, а, вернувшись, обнаружила тарелку с вечерней кашей на своей тумбочке.

Аппетита не было, но я заставила себя съесть всё до капельки. И лепешку тоже. Кто знает, может, завтра я окажусь на улице и буду вспоминать эту холодную кукурузную кашу на воде.

Вообще, было понятно, что моя тушка уже вполне здорова, и меня могут выписать хоть завтра, а я даже не знала, где нахожусь и где мой дом.

Ну хорошо, в бумагах указан адрес, а язык, как известно, до Киева доведёт.

Но в какую страну меня занесло? В какое время? Как мне решать проблемы, если я не знаю даже элементарного? Изо всех сил стараясь не поддаться панике, я стала искать плюсы в создавшемся положении.

Ну, значит, первое – я была жива и здорова... И, как говорилось в байке про Наполеона, первого было достаточно.

Больше сегодня посетителей у меня не было. Не включая свет, я распахнула окно и вдохнула солоноватый густой воздух. Огни деревушки, где находилась больница, были редкими. Пора было ложиться спать. Просто больше нечем было заняться.

Я стала думать о своём новом имени. Красивое. Интересно, почему старик-рыбак звал меня Чара? Какое-то сокращение. И мне оно тоже нравилось. С этим именем хотелось нести себя гордо, не давая спуску обидчикам и кровным врагам… Я расфантазировалась и незаметно уснула.

На следующий день доктор Перес – его имя было Марио – сообщил мне, что выпишет меня до конца недели. Что-то от Оли Бобик трусливо дрогнуло у меня внутри: в больнице было так спокойно, можно было ничего не решать… Я взяла себя в руки и, подняв подбородок, улыбнулась Марио от всей души, глядя в его добрые глазки-бусинки:

– Спасибо вам, доктор Перес. Вы меня просто по частям собрали! – вспомнив, какие здесь все религиозные, добавила: – Буду молиться за вас всем святым!

Доктор смущенно покраснел, засуетился, стал похож на школьника.

– Ну что вы, сеньорита. Если что-то будет беспокоить, вы обращайтесь ко мне, приходите.

После доктора прискакала Карла.

– Габи, я поговорила со своим братом, он отвезет тебя в пятницу домой на своей повозке. Отсюда далековато до твоего дома, а ты ещё слаба.

Господи, спасибо тебе за добрых, отзывчивых людей!

– Спасибо, Карла! Как же я тебе благодарна. Честно говоря, я в такой растерянности.

– Еще бы! – подхватила словоохотливая девушка. – Остаться без отца, да еще и с кучей долгов. Знаешь, я тоже не особенно соображаю в счетах, когда это не цена на туфли. Но есть у меня один ухажер – страшно нудный, но умный, надо признать. Я загляну к тебе в субботу вечерком с ним, он будет рад помочь. Сейчас я побегу, а ты не грусти, красотка, ладно?

– Обещаю, дорогая, спасибо! Мне стало гораздо легче, – я от души улыбнулась отзывчивой девушке.

Интересно. Судя по всему, мы не были знакомы с Карлой и не дружили раньше, но в этой местности, наверное, все друг друга знали хотя бы в лицо.

Гуляя по территории больницы, я порой встречала других больных, правда, редко. Все неизменно здоровались со мной, называли по имени, улыбались, желая скорейшего выздоровления.

Остаток недели пролетел быстро и, наконец, настало утро выписки. Погода стояла ясная, солнечная. Но жарко не было.

Карла притащила мне несколько своих вещей на выписку: юбку, кофточку, косынку и даже потрепанные туфли. Из своего имущества у меня был только конверт с долговыми расписками, так что уезжала из больницы я налегке.

Брат Карлы Уго оказался здоровенным малым с копной каштановых, давно нечесаных волос. Он всего лишь раз глянул на меня исподлобья и молча помог взобраться на грубую повозку. В неё была впряжена рыжая лошадь, неторопливая и задумчивая. Она спокойно жевала губами и была немного похожа на верблюда.

Ехали мы мимо покосившихся домиков по улочкам окраины, которая тянулась довольно долго. Минут через двадцать перед глазами открылся вид на залив в обрамлении невысоких зеленых гор. Пейзаж был таким ярким, что я сначала даже ахнула и зажмурилась. А потом, вцепившись, в борт повозки разглядывала голубую воду в золотых бликах, берег, облепленный лодками и небольшими судами.

Центр города или посёлка выглядел побогаче. Каменные дома в два и даже три этажа, но таких было совсем мало. Убогие лачужки сиротливо лепились вокруг них, как бедные родственники. Интересно, какой из домов был моим?

Я разглядывала каждый, пытаясь угадать, возле какого мы остановимся, но мы всё продолжали ехать по пыльной дороге.

Солнце припекало, голова начинала побаливать. Повозка тащилась очень медленно.

Центр поселка закончился, и мы свернули прямо к заливу. Берег здесь был каменистый. В конце очень условной дороги виднелся маленький старый причал и огромный серый валун возле него.

– Может, мы не туда заехали? – прокричала я в спину Уго. Стало страшновато: куда он завёз меня?

Парень, не оборачиваясь, мотнул головой и натянул поводья.

– Приехали, – это было первое слово, которое я услышала от него.

Приехали куда? Растерянно оглянувшись, я вдруг поняла, что серый валун – это лежащий на камнях, почти на боку, старый ржавый баркас. Слева между деревьями располагалась какая-то пляжная заброшенная хижина без двери.

До меня не сразу дошло, что эта хижина и есть мой дом. А когда я это поняла, где-то внутри меня тихонько заскулила от страха Оля Бобик.