Текст книги "Журнал «Если», 2004 № 07"

Автор книги: ЕСЛИ Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

Когда я спустился к реке, где воздух все еще был плотным и горячим, вернулся Брэди. Он шагал рядом, а я снова стал собой.

– Ну что, дружище, теперь ты понял, какая у меня проблема?

– Да, понял. Кажется. – Я чувствовал себя очень усталым, и у меня подгибались колени.

– Ну и?… – спросил он.

– Она очень, очень красива, – начал я. – И ты хотел бы любить ее, но не можешь… Не можешь, потому что внутри у тебя пустота. Ты почти мертв!

– Верно. – Брэди кивнул. – Я действительно мертв не до конца, к сожалению. Та часть меня, которой все это не нравится, еще жива.

– Мне очень жаль, Мэттью…

– Не надо меня жалеть, приятель. Я только предупреждаю тебя, что если ты зайдешь слишком далеко, то же самое может случиться и с тобой.

– Нет, – ответил я. – Ведь в конце концов это только книга. Это не действительность.

– Не взаправду? Ты считаешь, это не по-настоящему?

Земля подо мной внезапно закачалась, да так сильно, что я принужден был схватиться за какой-то торчащий из земли корень, чтобы не свалиться в воду. Взглядом я попытался найти Брэди, но он исчез. Исчезла и река. Я стоял в коридоре корабля. Воздух был синим от дыма, откуда-то доносились глухие, сотрясавшие палубу взрывы, мимо меня бежали люди в черных и красных костюмах. Страх овладел мною. Я боялся, что умру, и мне отчаянно хотелось вернуться домой, к матери.

Я был на борту «Утренней звезды»!

– Ладно! – крикнул я. – Прекрати это!

Дымный коридор тут же исчез. Обливаясь потом, я стоял на берегу реки, мертвой хваткой вцепившись в древесный корень.

– Ну, как тебе настоящее? – спросил Брэди.

С этими словами он повернулся и пошел прочь.

– Эй, постой!

Но Брэди уже исчез в вихре красноватой пыли, который несся над зеленой рекой с белыми барашками пены. Еще несколько мгновений – и река вместе с темной громадой горы надо мной растаяли, я понял, что лежу на кровати в своей каюте, крепко сжимая скользкими от пота руками аппарат для чтения.

«Стеллу» швыряло и подбрасывало, точно автобус на ухабистой дороге.

7.

Я сел. От пола и переборок исходил грозный глухой гул. Потом раздался нежный перезвон бортового телекоммуникатора, и над изножьем моей кровати возникло увеличенное лицо капитана Признера.

– Вниманию всех пассажиров корабля! – объявил капитан. – Приношу свои извенения. Вы, вероятно, уже обратили внимание на небольшую вибрацию. Это объясняется тем, что в настоящий момент мы преодолеваем неоднородный участок Пространства. Подобные вещи иногда случаются во время перехода и обычно продолжаются час или два. Я, однако, счел своим долгом довести до сведения каждого, что поле корабля остается стабильным. В ближайшее время внутренняя демпфирующая система корабля погасит неприятную вибрацию. Командование приносит вам извинения за возможные неудобства и желает приятного полета. Все развлекательные и спортивные центры корабля работают по обычному расписанию, а также продолжается подготовка к карнавалу Марди-Гра, который непременно состоится, как и планировалось.

Те из вас, кто испытывает беспокойство и тревогу, вызванную вибрацией, могут обратиться к дежурному стюарду, который предложит вам успокаивающие средства. Они совершенно безвредны и весьма эффективны. – Тут капитан улыбнулся и, подняв руку, показал на свое запястье. – Я опираюсь на собственный опыт. Именно по этой причине я ношу автоматический браслет, который регулирует мое кровяное давление. Еще раз повторяю: никакой опасности нет, полет проходит по плану. Спасибо за внимание.

Снова раздался мелодичный перезвон сигнала, и лицо капитана исчезло. «Стелла» продолжала вздрагивать и раскачиваться из стороны в сторону.

Я решил прогуляться и вышел из каюты. Члены экипажа «Стеллы» натягивали в коридорах и вдоль проходов в кафе и салонах специальные тросы, пропуская их сквозь отверстия в переборках, чтобы пассажирам было легче устоять на ногах во время качки. Матросы работали сноровисто и уверенно, выбирая паузы между толчками. Никто из них, по-видимому, не испытывал никакого беспокойства. Пассажиры, уцепившись за уже натянутые тросы, передвигались далеко не так ловко и с видимой опаской. Можно было подумать, они ходят не по широкой, пусть и слегка раскачивающейся палубе, а по краю утеса. Двигаясь мимо одного из ресторанов, я обратил внимание, что посетители за столиками пьют и едят из чашек и тарелок с широкими, массивными донышками. Значит, подумал я, на «Стелле» имеются не только канаты, но и запас специальной посуды; следовательно, капитан не лгал, когда говорил, что во время перехода возможна болтанка. Слово «шторм» я не хотел произносить даже про себя. Просто неоднородный участок Вселенной, как и сказал капитан Признер. Несомненно, они встречаются в Пространстве достаточно часто.

По пути к лифтам я наткнулся на пожилую женщину, которая тяжело повисла на натянутом вдоль коридора тросе. Казалось, ей не хватает воздуха, и она остановилась, чтобы отдышаться. На меня она смотрела со смущением и каким-то непонятным беспокойством. Я хотел было пройти мимо, чтобы не смущать ее еще больше, но колени женщины внезапно подогнулись, и она тяжело осела на палубу. Бросившись к ней, я подхватил ее под руку и помог подняться.

– Благодарю вас, молодой человек, – проговорила она, отдуваясь. – Не знаю, право, что со мной такое…

– Если хотите, я могу проводить вас до вашей каюты, – предложил я.

Я ожидал благодарной улыбки, но вместо этого женщина подозрительно сощурилась и пристально посмотрела на меня.

– Зачем вы хотите пойти со мной в каюту? – резко спросила она.

– Мне кажется, вам следует прилечь, – вежливо ответил я.

– Нет! – отрезала она, и я почувствовал, как напряглось ее тело.

– Но, мне кажется, вы не очень хорошо себя чувствуете, и…

– Я сказала – нет! – Ее голос сорвался на истерический визг. – На помощь! Стюард! Стюард! Кто-нибудь, помогите!..

Я поспешно выпустил ее руку, но пожилая пассажирка продолжала кричать во все горло, и я почувствовал, как охватившая ее паника передается и мне. На мгновение мне даже захотелось зажать старухе рот, чтобы заставить ее замолчать. Наверное, я в конце концов так бы и поступил, если бы из-за угла не появился стюард.

– Что случилось, мэм? – спросил он.

– Вот этот пытался меня ограбить! – выкрикнула женщина, тыча пальцем в мою сторону.

– Он что-нибудь взял у вас, мадам?

– Нет, пока нет. Но он собирался!..

Стюард повернулся ко мне.

– Вы арестованы, сэр! – отчеканил он. – Оставайтесь на месте, пока я не вернусь.

– Что-о?! – У меня вытянулось лицо.

– Пожалуйста, – шепнул стюард. – Спасибо, что помогли задержать этого воришку, мадам, – добавил он, обращаясь к пассажирке. – Идемте со мной, я провожу вас.

Они ушли. Минуты через две стюард вернулся.

– Спасибо, сэр, что подыграли мне, – сказал он. – Иногда, чтобы успокоить пассажира, приходится хитрить.

– И часто такое случается? – спросил я.

– О, да, достаточно часто, особенно если начинает болтать, как сейчас. Да, кстати, сэр, у меня для вас послание. – И он протянул мне серый цилиндр хронопочты.

Прислонившись плечом к переборке, я вскрыл футляр. Свернутое в трубочку письмо было написано на фирменном бланке с логотипом «Стеллы». Строчки прыгали, словно писавший очень спешил.

Я попыталась заняться с СП оральным сексомна капитанском мостике. Мы попали в шторм, и я хотела ему отдаться, но он остановил меня, потому что считал – это будет неправильно, так как…

Я перечел записку раз шесть.

– Это… серьезно? – спросил я наконец. Стюард пожал плечами.

– Думаю, да. А в чем дело?

– Странная какая-то записка.

– Хронопочта поступила обычным порядком. Это все, что я могу вам сказать.

– Вы, случайно, не знаете, когда могло быть отправлено это письмо?

– Скорее всего, его отправят завтра, сэр. Вот здесь, на футляре, завтрашнее число и регистрационный номер. Судя по нему, письмо отправили с капитанского мостика.

Прежде чем я успел сообразить, какой еще вопрос задать, «Стеллу» тряхнуло особенно сильно. Крепко вцепившись в трос, я ожидал повторения толчка, но корабль выровнялся, хотя и продолжал ощутимо дрожать.

Раздался приглушенный сигнал зуммера. Стюард снял с пояса служебный коммуникатор и прочел появившееся на экране сообщение.

– С вашего позволения, сэр, – обратился он ко мне. – Меня вызывают другие пассажиры, так что если я вам больше не нужен…

– Нет, можете идти, только… – Мне в голову пришла еще одна мысль. – Не могли бы вы сказать мне, где сейчас находится Одри Пеннебакер?

– Разумеется, сэр. – Стюард покрутил колесико коммуникатора. – Ага, вот она… Мисс Пеннебакер находится на палубе G в зале «Тропикана». Если хотите, я могу связать вас с ней через старшего стюарда.

– Нет, спасибо, лучше я сам туда схожу.

Я сел в лифт, спустился на палубу G, отыскал зал «Тропикана» и вошел, не постучав. Одри сидела за столом вместе с отцом и несколькими функционерами церкви Возрождения.

– СП! – удивленно воскликнула Одри, увидев меня.

– Могу я с тобой поговорить?

– Вообще-то, мы кое-что обсуждали… – ответила она, бросив быстрый взгляд на отца.

– Побеседуй с молодым человеком, Одри. – Преподобный Пеннебакер милостиво кивнул. – Похоже, твой друг чем-то серьезно обеспокоен.

– Я сейчас вернусь, папа… – пообещала Одри. Встав из-за стола, она взяла меня за руку и вышла в коридор.

– Ну, СП, что случилось?

– Взгляни-ка на это… – Я протянул ей странную записку. Одри прочла ее и покраснела.

– Ну-ка, объясни, что все это значит?! – воскликнула она, гневно сдвинув брови.

– Это твой почерк?

– Я бы никогда не написала ничего подобного, – процедила Одри. – И никогда бы ничего подобного не сделала!

– Послушай, Одри, стюард сказал, что это письмо отправлено с капитанского мостика и датировано завтрашним числом. Значит, это не ошибка и не шутка. А раз так…

Глаза Одри опасно сверкнули.

– Ага, я поняла! Ты прочел ту гадкую книжку, да?

– То, что я прочел, не имеет никакого отношения к этой записке. Но она меня не слушала.

– Я так и знала! – Она топнула ногой. – Ты побывал в этой мерзкой книжонке и теперь способен думать только об одном – о всякой грязи. Ладно, можешь наслаждаться своими извращенными фантазиями, только держись от меня подальше, понял? Я не желаю с тобой больше разговаривать.

Дверь в зал отворилась, и в коридор вышел преподобный Пеннебакер.

– Что стряслось, дети? Из-за чего такой шум?

Одри бросила на меня уничтожающий взгляд и, прежде чем я успел ей помешать, протянула злополучную записку отцу.

– Только взгляни на это, папа! – воскликнула она. – СП утверждает, что получил это по хронопочте. Он говорит: это написала я!..

Преподобный внимательно прочел записку, потирая шею ладонью. Я невольно напрягся, боясь, что отец Одри набросится на меня, но он посмотрел на дочь и сказал:

– Но ведь это твой почерк, дорогая.

– Папа!..

– Конечно, ты никогда бы так не поступила, я знаю, но… В своих проповедях я не раз отмечал: хронопочта вряд ли является частью Божественного Плана, и все же она остается реальностью, с которой нельзя не считаться.

– Что-о?! – воскликнула Одри. – Ты только посмотри на эти зачеркнутые слова!СП обвиняет меня в… в чем-то совершенно ужасном!

– СП не писал этой записки, Одри. – Преподобный Пеннебакер посмотрел на меня и печально покачал головой. – Мне всегда казалось, что видение будущего – особенно фрагментарное, вырванное из контекста грядущих обстоятельств – способно только повредить людям. Знать свою судьбу для человека, как минимум, неестественно. Подобное знание меняет, уродует человеческую личность. Ведь часто бывает так, что, стараясь избежать предсказанных неприятностей, человек начинает совершать противоестественные поступки, которые в конце концов и приводят к тому, что прогноз сбывается. Древние греки знали это очень хорошо и недолюбливали своих оракулов. Во всяком случае, обращались они к ним лишь в крайних случаях, и ни к чему хорошему это, как правило, не приводило.

– Мне не хотелось, чтобы вы увидели это письмо, сэр, – вставил я.

– Ничего страшного не произошло, – ответил он. – Никто пока не совершил ничего дурного, не так ли?

– Конечно же, нет, папа!

– Тогда… – Преподобный Пеннебакер смял записку между своими большими ладонями, превратив ее в бумажный шарик. Потом он шагнул к противоположной стене коридора и бросил его в мусорный люк.

– Ну вот, сын мой, – сказал он, возвращаясь к нам, – я принял твое бремя на себя. И давай больше не будем говорить об этом. – Он улыбнулся. – Ты доволен или тебе нужно что-нибудь еще?

– Нет, – сказал я, с горечью глядя на Одри. – Пожалуй, больше ничего.

– Вот и хорошо. А теперь мы, с твоего позволения, вернемся в зал, нам еще нужно кое-что обсудить с коллегами.

– Конечно. Простите, что помешал.

– Ничего страшного, сын мой. До встречи на карнавале.

Он открыл дверь, и Одри, не глядя на меня, вернулась в зал. Преподобный Пеннебакер последовал за ней, и дверь беззвучно закрылась за обоими.

8.

Разговор с Пеннебакерами меня отнюдь не успокоил, и я отправился к единственному человеку, который, как мне казалось, был способен найти в происходящем хотя бы крупицу здравого смысла. Позвонив у дверей каюты Джорджа Джонсона, я услышал звук отодвигаемого стула, затем тяжелые шаги. Дверь распахнулась, и на пороге возник сам писатель. На нем были только короткие шорты и сандалии; длинные седые волосы падали ему на глаза, и он то и дело откидывал их нетерпеливым движением руки. Грудь у него была широкой, она поросла густыми седыми волосами, но я видел, что мышцы под кожей уже утратили былую упругость.

– Какого черта тебе надо, парень?

Я рассказал ему о странном послании и о том, как поступил с запиской преподобный Пеннебакер. Джонсон на секунду задумался.

– Значит, говоришь, мисс Одри собирается заняться с тобой этим самым! Сочувствую тебе, малыш. Теперь тебе придется ломать голову, как убить время до завтра!

– Меня вовсе не это беспокоит, – ответил я, изо всех сил стараясь сохранить самообладание. – В записке упомянут шторм, и мне кажется, что он уже начался, хотя капитан и пытается скрывать ситуацию от пассажиров.

– Спокойнее, малыш, не волнуйся. Проходи-ка лучше… – Он отступил в сторону, и я вошел в каюту Джонсона.

Подобного хаоса я еще не видел, наверное, еще никогда в жизни. На полу валялись грязные тарелки, столовые приборы, стаканы, пустые бутылки. На кровати и стульях было грудами навалено белье и одежда. На рабочем столе громоздились горы каких-то документов, справочников, блокнотов и прочего бумажного мусора. Между ними на узком расчищенном пятачке стояла включенная рабочая станция, клавиатура которой была выполнена в стиле антикварной пишущей машинки. Корпус машинки был едва виден под множеством записок-стикеров. Над ним плавал в воздухе монитор с изображением какого-то человека, повернувшегося спиной к зрителю. В углах и у плинтусов скопились валики пушистой домашней пыли. Пожалуй, единственным, что выглядело в этой каюте аккуратно, была батарея пустых бутылок, выстроившихся под рукомойником в одну линию.

Джонсон наполнил водой чайник и поставил его на электроконфорку. Вода сразу же закипела, и он вылил ее в кружку, в которую был вставлен сверху конусный фильтр с каким-то темно-коричневым порошком.

– Хочешь кофе, малыш? Настоящий, земной, не подделка. «Ох уж мне эти земляне с их «настоящим кофе», – подумал я.

– Нет, спасибо.

Держа в руках кружку, над которой поднимался пар, Джонсон повернулся ко мне. Рядом с кроватью стоял стул, сиденье которого было завалено конвертами, почтовыми цилиндрами, исчерканными бумагами и информационными кассетами. Когда Джонсон наклонился, чтобы сбросить их на пол и освободить мне место, «Стелла» внезапно накренилась, и горячий кофе выплеснулся ему на голые колени.

– Дьявол!.. – взревел Джонсон, хватая с пола рубашку и вытирая ошпаренные ноги. Покончив с этим, он плюхнулся на кровать и указал мне на стул.

– Садись.

– Вас это не беспокоит? – спросил я, продолжая стоять.

– Что именно?

– Эта качка.

Джонсон глотнул из кружки.

– Горячий… – Он затряс головой, напоминая старого льва. – Я ее даже не заметил, малыш, и знаешь, почему? Я работал!

– Вы начали новый роман?

– Вот именно, малыш! Новый роман, представляешь?… Я и сам еще в это не верю, но сегодня утром, как только проснулся, я подумал об этом рыжем ублюдке и сказал себе: кажется, у меня есть подходящий отрицательный герой. Короче, я засел за работу, и будь я проклят, если у меня не получился превосходный эпизод. – Повернувшись, он показал на аккуратную шеренгу пустых бутылок под раковиной. – Видишь? Я сам вылил все виски в умывальник. Теперь меня не остановить: я напишу свою вторую книгу, и читателей ждет такая книга, что все они просто попадают на свои жирные задницы. Они разревутся как дети! И тогда уж никто не посмеет сказать, будто старик Джонсон исписался!

– Очень рад, – сказал я. – Честное слово – рад. Но все-таки как насчет записки? И шторм… Мы действительно попали в шторм или это бред?…

– Откуда мне знать? – Джонсон небрежно пожал плечами. – Шторм – вещь непредсказуемая. Когда действует слишком много факторов, предугадать результат нелегко. Ты никогда не видел фильм о мосте в штате Вашингтон?

– Нет, а что? – Я даже не знал, где находится этот штат Вашингтон.

– Пару сотен лет назад там построили подвесной мост через глубокое ущелье. При его создании были использованы самые современные, самые легкие сплавы и конструкции. Чтобы придать настилу моста дополнительную жесткость, проектировщики положили в его основание широкополочные двутавровые балки. В чертежах все выглядело прекрасно, но строители не учли аэродинамический эффект. Парусность моста оказалась слишком большой, и в один прекрасный день воздушные потоки, поднимавшиеся со дна ущелья, начали раскачивать конструкцию. Частота колебаний пролетов совпала с частотой колебаний тросов и верхней части конструкции. Общеизвестное явление резонанса усилило воздействие во много раз, мост выгнулся, точно резиновый, а потом обрушился вниз, в ущелье. Это была ужасная катастрофа, в свое время о ней много говорили… В конце концов мост отстроили заново, но в двутавровых балках были проделаны специальные прорези, пропускавшие ветер. Парусность настила снизилась во много раз, и все стало нормально. – Джонсон вздохнул. – Нечто похожее сделали и с нашим кораблем, малыш. После гибели «Утренней звезды» внешние корпуса межзвездных кораблей стали намного прочней. Ну а на случай, если пассажиры ударятся в панику, тоже кое-что предусмотрено. Например, у экипажа есть усыпляющий газ, и если положение станет угрожающим, капитан просто нажмет кнопку и вырубит всех пассажиров за десять минут. Корабельное поле стабилизируется, «Стелла» спокойно доберется до срединной точки, и все мы благополучно проснемся уже на Тансисе. Вот так, малыш…

Он поднялся и выплеснул остатки кофе в умывальник.

– Так что ты от меня хочешь? Чтобы я поднялся на капитанский мостик и сказал Майку, чтобы назавтра он отменил все вахты, потому что ты будешь предаваться любви в его кресле?

– Замолчите, мистер Джонсон, иначе я…

– Знаешь, что я думаю, малыш? Я думаю – ты так волнуешься, потому что очень этого хочешь. Угадал?

Я хотел возразить, но был настолько смущен, что не нашелся с ответом.

– Ладно, не переживай, я отлично тебя понимаю. – Джордж Джонсон похлопал меня по плечу. – Это настоящая трагедия, малыш.

– Что вы имеете в виду?

– Ты хочешь девчонку, но не можешь ее получить – вот что я имею в виду. Это классический сюжет, который я использовал в своем первом романе. Брэди влечет к Чейз, но он не может быть с ней – во всяком случае так, как ему бы хотелось. Подобную интригу очень легко превратить в рассказ или даже в роман… Два человека хотят быть вместе, но не могут, и чем таинственнее причина, тем лучше. Возьми старика Шекспира… Почему Монтекки и Капулетти не могли поладить между собой? Да черт их теперь разберет! Но драматург делает так, чтобы эта старая распря постоянно оказывалась у них на пути. Людям такое дерьмо нравится. При условии, разумеется, что это происходит не с ними.

Джонсон снова хлопнул меня по спине.

– Не вешай нос на квинту, малыш. Любовь – такая штука, что ей всегда что-нибудь да мешает. И это хорошо, потому что влюбленный мужик всегда страдает от переизбытка энергии. У него ее столько, что он просто не в состоянии сосредоточиться на ком-то одном, и ему приходится расходовать эту лишнюю энергию на что-то еще. Как вариант: человек может попытаться покорить какую-то другую вершину – любую вершину. Главное, малыш, не пытайся удержать эту энергию внутри себя, иначе ты просто сгоришь. Ну а если все-таки не знаешь, что делать… что ж, в крайнем случае у тебя есть ты сам.

– Спасибо за совет, мистер Джонсон, но не обещаю, что я им воспользуюсь.

– Не обижайся, малыш. Я старше тебя и знаю, что говорю. – Джонсон немного помолчал. – Эх, как бы я хотел оказаться сейчас на твоем месте! Когда я был в твоем возрасте, я часто смотрел на таких старых пердунов, как я – на жирных, богатых стариков, которым больше нечего было делать, как целыми днями просиживать в дорогих кабаках и похваляться друг перед другом своими прежними делами или вещами, которые они сумели приобрести за деньги. Именно тогда я поклялся, что никогда не стану таким, как они, но так и не выполнил клятвы. Наверное, это вообще невозможно. В конце концов человек просто перестает бороться. Борьба изнуряет, высасывает твои жизненные соки и оставляет в душе болезненные шрамы, так что рано или поздно ты начинаешь избегать ударов. Я бы сказал, что у человека вырабатывается особое чутье на неприятности; такой тип способен учуять их издалека и вовремя унести ноги, хотя, возможно, неприятности – это и есть то самое, что отличает живого человека от мертвеца. Я уже много лет стараюсь избегать ударов. Черт побери, малыш, вот уже много лет у меня не было настоящих неприятностей!

– Но вы говорили… – начал я. – Как насчет тех стычек, о которых вы рассказывали?

– Это именно стычки, малыш, но вовсе не неприятности. Мне нравится не бороться, а побеждать. А неприятности – это то, что тебе не нравится, чего ты боишься. Кстати, знаешь, что меня вдохновило? Ни за что не угадаешь! – Джонсон лукаво подмигнул. – Вчера я видел, как ты очертя голову бросился навстречу неприятностям. Ты не думал, не колебался – ты просто встал между мной и этим паршивым графом, хотя и знал, что я способен уделать вас обоих одной левой. Когда после этой стычки я вернулся в каюту, то сказал себе: «Послушай, Джонсон, пора разобраться, осталось в тебе хоть что-то от того молодого парня, каким ты был когда-то, или ты окончательно превратился в одного из тех старых козлов, которых всегда ненавидел, и теперь тебе остается только оказать миру последнюю услугу и прострелить себе башку». И тогда я решил доказать всем и себе, что я… Вот, взгляни-ка сюда!

Джонсон вскочил с койки и, схватив стул, поставил перед рабочей станцией.

– Садись!

Я сел. Монитор оказался перед самым моим лицом. Изображение человека исчезло, и экран переливался перламутрово-розовыми и зеленовато-желтыми тонами. Не удержавшись, я ткнул в него пальцем: как и следовало ожидать, мой палец прошел насквозь. Экран был голографическим.

– Ради всего святого, малыш, ты прямо как кошка перед зеркалом! Смотри на клавиатуру. Напечатай «л-е-о».

Я нашел на клавиатуре клавишу с обозначением «л» и нажал. Из корпуса машинки поднялся тонкий механический рычаг и ударил по валику из твердой резины, укрепленному на подвижной механической каретке. Потом я нашел и нажал клавиши с буквами «е» и «о», и экран стал темно-малиновым, почти фиолетовым.

– Теперь нажми «пробел» – это длинная клавиша внизу.

Я так и сделал, и на экране снова возник тот же человек. Он медленно повернулся лицом ко мне, и я невольно вздрогнул.

– Это же мистер Пеннебакер!

– Ошибаешься, малыш, – неожиданно мягким тоном поправил Джонсон. – Это Лео Заброди, персонаж моего нового романа.

Заброди был одет в долгополый сюртук черного цвета и пыльные грубые башмаки. Выглядел он намного моложе и не был таким массивным и осанистым, как преподобный Пеннебакер, но все же ошибки быть не могло – вплоть до последней детали, включая шапку огненно-рыжих волос, это был именно он и никто другой.

– На Тансисе, – вкрадчиво продолжал Джонсон, – можно получить лицензию на чтение проповедей прямо на улице. Лео Заброди – уличный проповедник. Можешь мне поверить, он отлично владеет своим ремеслом. Я написал сцену, в которой Лео Заброди встречается с главным героем. Напечатай слово «полиция» и попробуй нажать «пробел» еще раз.

Я так и поступил и вдруг почувствовал, как какая-то сила приподнимает меня, сжимает, и вот я уже стою на утоптанном земляном пятачке под горячим солнцем Тансиса. Почувствовав на себе его жар, я машинально поднял голову и увидел рядом с солнцем гигантскую физиономию Джонсона. Скрестив на груди руки, он широко ухмылялся.

– Ну, как ты себя чувствуешь, малыш? – осведомился он.

– Что вы со мной сделали? – крикнул я.

– Ничего, насколько я знаю. Ты ведь хотел посмотреть, над чем я работаю?…

– Сын мой! Да-да, я к тебе обращаюсь!

Я обернулся через плечо. Позади меня был теннисный корт. Какой-то человек в зеленом комбинезоне поливал утоптанную глину из шланга.

– Ты говоришь по-английски? – Заброди-Пеннебакер уже шагал ко мне по засыпанной гравием дорожке. Под мышкой он держал какую-то книгу. Его плечи и мыски башмаков были тонко припорошены красноватой пылью. Когда он подошел ко мне вплотную, мне показалось, что его фигура заполнила собой весь парк. Я чувствовал исходящую от него уверенность, всеведущую и всевидящую силу. Это уличный бог, подумал я. Уличный бог с развевающимися огненными волосами.

– Бродяжишь понемногу, сын мой?

– Что вы сказали?

– Я спросил: ты отправился в странствие?

– Вроде того. Я приехал в этот город на лето, – ответил я. «Ах вот как Джонсон пишет теперь свои романы, – подумал я. – Похоже, он черпает черты своего героя прямо из моей головы!»

– Тебя интересует город?

– Главным образом город, но мне нравится бывать и на побережье, – сказал я. Сказал – и вдруг понял: я помню, как ходил на берег и как мне показалось, что океан пахнет совсем иначе, чем в Хейвене. Здесь идущий от воды запах был резче, острее, зато сам океан казался почему-то совсем небольшим. Существовала и еще одна разница. В Хейвене я бы не решился зайти в воду. Вода там была более едкой, – то, что обычно называется «агрессивной средой», – и в ней обитали твари, которым ничего не стоило меня сожрать. Но в Нулли купаться было не только не страшно, но и очень приятно. Вода на отмелях была теплой и прозрачной, а недалеко от берега стоял небольшой летний домик, принадлежавший еще ее бабушке, домик с глядящей на дюны террасой и со свежими цветами на столе, где к ужину подавали легкое, ароматное вино красивого голубого цвета. И еще в домике жила она…

«Она…» – подумал я. Она все еще была здесь, со мной, хотя недавно мы крупно поссорились. Она сказала, что мне противопоказано жить в раю, что я его не выношу, и, наверное, она была права.

– Бродяжничать интересно только сначала, но чем дольше скитаешься, тем более одиноко и бесприютно себя чувствуешь, не так ли, сын мой? – спросил Заброди, отвлекая меня от мрачных мыслей. – У тебя такой вид, словно тебе необходимо с кем-то поговорить по душам.

– Не хочу я ни с кем говорить, – огрызнулся я.

– Это будет не обычный разговор, сын мой, – сказал Заброди. – За беседу со мной тебе придется заплатить.

– Платить? – Я рассмеялся. Заброди покачал головой.

– Я по опыту знаю, что люди с радостью платят за то, что кажется им ценным. К тому же, отдав деньги, они лучше воспринимают те хорошие новости, которые я могу им сообщить.

– Какие в этом городе могут быть хорошие новости? – пожал я плечами.

– Ага, значит, я не ошибся, и ты не прочь услышать что-нибудь приятное. Такое, что бы тебя подбодрило. – Заброди наклонился ближе. – У меня есть, что сказать тебе, сын мой. Всего за один луи – за одну медную монетку! – ты услышишь нечто такое, что способно тебя заинтересовать.

– Что же это? – спросил я.

Он улыбнулся в ответ, и на мгновение я почувствовал, как счастье – то давнее счастье, которое я испытал с ней – кольнуло меня в сердце, словно выпущенный из духовой трубки дротик. Это было очень приятное ощущение, и я знал – это он подарил мне его.

– Эй, – сказал я, уже смеясь. – Сбрось немного цену: так и быть, я соглашусь.

– Я прошу всего один луи, сын мой. Это совсем недорого. Обычно я беру три луи, но на тебя распространяется специальная скидка для бродячих поэтов.

– Ну хорошо, – согласился я.

«Я дам ему деньги, лишь бы он заткнулся», – подумал я про себя, но в глубине души знал, что готов заплатить и больше, лишь бы еще раз пережить посетившее меня мимолетное ощущение счастья. Быть может, теперь, когда я заплачу, оно продлится хоть немного дольше.

И я протянул Заброди монету. Он взял ее двумя пальцами, поднес к свету, полюбовался и опустил в жилетный карман.

– Благодарю тебя, сын мой. А теперь, если ты закроешь глаза…

Я сделал, как он сказал, но даже с закрытыми глазами продолжал видеть. Передо мной расстилался серо-зеленый космос. Это был тот самый цвет, что Генри полюбил перед самым концом – цвет, который он открыл, как открывают неведомые земли, и который символизировал безбрежность. Это было бесконечное, серо-зеленое Ничто, наполненное неведомой энергией. Я даже почувствовал приятное, легкое покалывание в затылке, которое показалось мне смутно знакомым.

В следующую секунду Сеть обрушилась на меня всей своей мощью. Соединение было мгновенным и полным, а я не был к нему готов, и контакт едва не вышиб из меня дух. Сеть буквально пригнула меня к земле, и я почувствовал ее отчаянное, примитивное желание выжить, словно она была человеком, который, вцепившись пальцами в край утеса, повис над пропастью. «Летатели, – понял я. – Летатели на корабле и пытаются успокоить пассажиров».

В следующую секунду я открыл глаза.

– Что им за дело до нашего корабля? – спросил я, но Заброди не ответил. Выпрямившись во весь рост, он смотрел куда-то поверх моей головы. Я обернулся и увидел Джонсона. Снова легкое головокружение, ощущение полета, и я окончательно пришел в себя. Я сидел на стуле в каюте Джонсона и пялился на экран, на котором застыло изображение Заброди.

– Вместо меня должен появиться полицейский, – объяснил Джонсон. – Полицейский, который арестует Заброди за проповедь в парке, так как это противоречит условиям его лицензии.

– А какую роль играет Сеть? – спросил я. Джонсон нахмурился.

– О чем ты, малыш?

– Я заплатил Заброди, и он велел мне закрыть глаза. Когда я сделал это, со мной соединилась Сеть, летатели… Они сконцентрировали свои ментальные усилия на корабле, чтобы успокоить пассажиров. Почему? Зачем им это понадобилось?