Текст книги "Зловещее светило"

Автор книги: Эрл Стенли Гарднер

Соавторы: Дэшилл Хэммет,Джеймс М. Кейн,Мария Жукова,Лесли Чартерис,Фрэнк Грубер,Ростислав Грищенков,Юрий Балаян,Игорь Егоров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

МакБрайд приказал своим людям стащить пленных вниз и спустился по пожарной лестнице с Мориарти. Там они обнаружили тело мужчины в смокинге. Сразу было видно – это не Дювин.

Капитан перевернул его:

– Живой. Но без сознания.

– Кто это? – спросил Мориарти.

МакБрайд щелкнул фонариком:

– Бонельо!

Кеннеди спешил к ним, спускаясь по пожарной лестнице.

7

На следующий день несколько бледноватый МакБрайд с громадной, нелепого вида, как будто клоунской, нашлепкой на щеке стоял в одном из помещений управления полиции города. Мориарти с пиратской повязкой на глазу выглядел гораздо более героически. Ну и совсем уж банальной смотрелась подвешенная на перевязи рука Коэна.

На скамье возле стены сидели Трикси Мелой, Адольф Шанц и Берони, управляющий клубом «Пальметто», скованные друг с другом наручниками. Шанц просто места себе не находил от отчаяния. Берони казался изможденным. Физиономия танцовщицы выражала презрение ко всем присутствующим.

Кеннеди вошел в комнату и уселся за стол в сторонке, поигрывая карандашом.

– Я сейчас зачитаю письмо. Возможно, оно вас заинтересует, мисс Мелой. – МакБрайд вынул лист бумаги. – Оно продиктовано стенографу в больнице, его автор – мистер Луис Мартинес.

Трикси закусила губу.

– «Капитану Стивену МакБрайду, – начал капитан. – Человек, который вам нужен, – Тони Бонельо. Я работал в его клубе. Танцевал с мисс Мелой, мы выступали вместе, объездили всю страну. Я ее любил. Думал, она меня тоже. Может быть, так оно и было, пока ее не купил Бонельо. Я сходил с ума от ревности, хотел его убить. Нет, не смог. Но многое узнал. Бонельо убил Беделла. Я слышал их разговоры. Олдермен становился слишком непредсказуемым. Круг, Шанц и Бонельо стакнулись, Шанц должен был устроить выступление Беделла, чтобы подставить его под выстрел с крыши. Для этого Шанц с Кругом и провели этот предвыборный митинг на улице. Когда Бонельо узнал, что у вас в участке сидит какой-то человек, знающий об их делишках, он позвонил прокурору, тот пообещал вызволить узника и купить его молчание. Но вы отказались его выдать, и Бонельо решил взорвать полицейский участок. Я хотел вернуть любовь Трикси, поэтому и позвонил вам, чтобы полиция взяла Бонельо. Но я знал, что если она узнает об этом, то не захочет и глянуть на меня. Я безумно любил ее. Конечно, теперь это прошло. Я лежу, умираю, просил ее прийти, но она послала меня к чертям. Каким же я был дураком. Теперь-то вижу, чего она стоит… Но она ни в чем не виновата. Ее всего лишь заставили сказать, будто она видела уходящего мужчину в сером костюме. Не было там никакого человека, никого она не видела. Вот и всё ее преступление, если не считать обиды, нанесенной мне. Не знаю, может быть, я все еще ее немного люблю…»

МакБрайд дочитал письмо в полнейшей тишине и добавил:

– Это было предсмертное признание мистера Мартинеса.

– Идиотом жил, идиотом и сдох, – вырвалось у пунцовой от злости Трикси.

– Да уж действительно, идиот, – охотно согласился Кеннеди. – Тратить время на такую крашеную мочалку. Ох и распишу же я ее…

– Пошел бы ты… – удостоила Трикси любезностью журналиста.

– Постарайтесь хоть выглядеть поприличнее, когда вас будут фотографировать для прессы, – продолжал Кеннеди. – И что в ней нашел Бонельо?

– Заткнись, скотина! – заорала мисс Мелой на репортера.

– Спокойно! – повысил голос МакБрайд. – Шанц, вы, разумеется, арестованы, судить вас будут уже при новой администрации.

– Где Круг? – мрачно спросил Шанц.

– Ищем. Удрал сегодня. В доме следы поспешного бегства. Он понял, что не в силах помочь Бонельо, так как тот устроил перестрелку с полицией. И он знал, что Бонельо это прекрасно понимал. Следовательно, утопит и его… Так, надо сказать, и вышло. Теперь вот ищем.

Тут же зазвонил телефон. МакБрайд снял трубку.

– Алло, мне МакБрайда, – протянул мужской голос.

– У аппарата.

– Привет, МакБрайд, это Дювин. У меня на тебя зуб за Гесса и его парней. Они мирно ехали взорвать один из складов Бонельо, когда твои головорезы на них напали. Но слышал я, тебе Круг нужен.

– Очень нужен.

– Получишь. Я его сцапал. Случайно встретил на дороге и притормозил. Сдал в полицию с сопроводиловкой, адрес надписал: тебе, любезному.

– Спасибо, Дювин. Заходи, выпьем.

– Как-нибудь.

МакБрайд потер руки:

– Ну вот и наш прокурор попался. Круг, Шанц, Бонельо. А процесс, слава богу, состоится при Андерсоне.

Шанц застонал. Маленький человек, вечный инструмент в чьих-то руках, который пытался выменять честь на власть…

Всех троих развели по разным камерам.

Вошел шеф полиции, крупный мужчина, голосом и лучистой улыбкой напоминающий Санта-Клауса:

– Примите поздравления, МакБрайд. Вы добились большого успеха. Вас ожидает место инспектора моего штаба.

– Удачи и неудачи помогли, – развел руками МакБрайд. – Иногда везение, а чаще невезение.

– Это ваша точка зрения. Я же рассматриваю ваш успех как результат самоотверженности, упорства и выдержки.

Шеф удалился.

МакБрайд вздохнул, уселся, подпер рукой подбородок. Голова раскалывалась. На щеке на всю жизнь останется трехдюймовый шрам. Капитан сунул руку в карман:

– Черт, курить охота…

Кеннеди ухмыльнулся, полез в карман и извлек оттуда сигару.

– Прошу, Мак.

МакБрайд глядел на него и глазам не верил:

– Спасибо, Кеннеди. Вижу, должен тебе коробку сигар…

– Только смотри не пересуши!

The Invisible Millionaire

Leslie Charteris

Лесли Чартерис (1907–1993) родился в Сингапуре, в 1946 году стал гражданином США.

На долю любимого персонажа Чартериса – Саймона Темплара, более известного как Святой, выпал невероятный успех.

Однако он кто угодно – только не святой. Это авантюрист и романтик, который не в ладах с законом. Он получает огромное удовольствие, выходя за рамки дозволенного. Как и многие мошенники в художественных произведениях, Темплар наделен духом Робин Гуда. Под этим подразумевается, что воровать можно, если грабишь богатых. Святой появляется более чем в сорока книгах Чартериса. Как правило, это сборники коротких рассказов или новелл. В большинстве историй он также выступает в роли сыщика. Его не сдерживают ограничения, которые вынужден соблюдать обычный полицейский, и ему не нужно следовать закону, чтобы забрать деньги или сокровища, полученные нечестным путем. Он или возвращает их истинному владельцу, или обогащается сам.

«Может, я и преступник, но не только, – считает Темплар. – Временами я выполняю и другую роль. В некотором роде творю правосудие. Я как бы еще и судья в моем простецком понимании».

По произведениям о Святом снято около десятка фильмов, в основном с Джорджем Сандерсом или Луи Хейвардом в роли Темплара. Ему также посвящен юмористический комикс, радиосериал, который передавали на протяжении 1940-х годов, и 118-серийный телесериал с Роджером Муром в главной роли.

«Миллионер-невидимка» впервые был опубликован в 1938 году, в июньском выпуске «Черной маски».

Миллионер – невидимка

Лесли Чартерис

переводчик – Мария Жукова

I

Девушка увидела Саймона Темплара сразу же, как только он вошел в зал, пригибая голову, чтобы не удариться о низкую притолоку. Она наблюдала за его продвижением к барной стойке своими голубыми глазами в обрамлении длинных ресниц. У нее было красивое лицо и не менее красивые вьющиеся светлые волосы.

Саймон тут же выделил эту девушку среди пары десятков отдыхающих, которые приехали на уик-энд на берег реки и теперь заполняли маленький бар. Вероятнее всего, письмо написала она. Саймон до сих пор носил его в кармане, и именно оно привело его в «Колокол» в этот воскресный вечер. Любой человек, не обладавший такой неисправимой склонностью к авантюрам, посчитал бы все это глупостью, но только не Саймон Темплар.

Похоже, девушка пришла в бар одна и к тому же оказалась здесь самой симпатичной. Это, конечно, не подсказка – просто Темплар непоколебимо верил в своего ангела-хранителя, который посылал ему исключительно приятных дамочек, когда Саймон оказывался в затруднительном положении.

Девушка не сводила с него глаз. Саймон привык к тому, что женщины частенько разглядывали его с интересом, но все-таки, как правило, они не делали это так явно. Что ж, кажется, пришел ее черед делать следующий шаг. Саймон выполнил все, о чем его просили, – пришел в бар точно в назначенное время. Когда он открывал дверь, как раз пробило восемь.

Саймон облокотился на барную стойку, закрыв ее широкими плечами едва ли не на половину. Он заказал пинту пива себе и бутылку виски Хоппи Униацу, который мучимый жаждой следовал за ним по пятам. Держа в руке кружку, Саймон подождал, когда все посетители одновременно замолчат, переводя дыхание.

– Кто-нибудь оставлял для меня сообщение? – спросил он.

Говорил он тихо, легким небрежным тоном, но слова прозвучали достаточно громко, чтобы их услышали все в зале. Тому, кто его вызывал, больше не потребуется никаких подтверждений – конечно, если только затея с письмом не была шуткой. Саймон надеялся, что пригласила его именно девушка с беспокойным взглядом голубых глаз. Темплар испытывал слабость к девушкам с глазами этого оттенка. У него самого были такие же.

Бармен покачал головой:

– Нет, сэр. Мне ничего для вас не передавали.

Саймон продолжал задумчиво рассматривать бармена, тот, видимо, решил, что Темплар сомневается, и широко улыбнулся:

– Все в порядке, сэр. Я бы знал, если бы для вас что-то оставили.

Тонкие брови Саймона вопросительно приподнялись.

– Вы меня знаете? Я никогда не видел вас раньше, – сказал он.

– А я много раз видел ваши фото, сэр. Наверное, меня можно назвать одним из ваших поклонников. Вы же Святой, не так ли?

Губы Святого медленно растянулись в улыбке:

– Не похоже, чтобы вы испугались…

– Мне никогда не выпадало шанса стать богатым рэкетиром, как те, за которыми вы обычно охотитесь. Однако я с таким удовольствием узнавал о том, что вы с ними сделали! Некоторые ваши штучки – просто класс! И мне нравится, что вы все доводите до сведения полиции, хотя всегда их опережаете. Готов поспорить: они пожертвовали бы чем угодно, чтобы получить повод отправить вас в тюрьму…

Саймон услышал, что гул голосов, который возобновился после первой паузы, опять стих, и в зале воцарилась тишина. У него спина уже чесалась от взглядов.

Бармен тоже внезапно осознал, что своим безудержным энтузиазмом обратил на себя внимание зрителей, начал заикаться, покраснел и смущенно отошел. Он принялся переставлять бутылки на полках у себя за спиной, в чем совершенно не было необходимости.

Святой улыбнулся одними глазами, безмятежно развернулся, прислонился спиной к барной стойке и уставился в зал.

Люди поспешно отвернулись, и снова зазвучали голоса, но Саймон не обращал на это внимания. Он хотел посмотреть, слушала ли его разговор с барменом голубоглазая блондинка и требуется ли ее еще подбодрить, чтобы она наконец представилась. Но девушка исчезла.

Вероятно, она встала и вышла за то короткое время, пока говорил бармен. Святой скользнул взглядом по другим лицам в зале – по лицам, которые отметил и автоматически запомнил, заходя в бар. Блондинки среди них не было. Рядом с ее стулом стоял пустой бокал, а сам стул уже занимала смуглая стройная девушка, которая только что вошла в заведение.

При виде ее в глазах Святого снова загорелся интерес. Он по достоинству оценил ее великолепные, ухоженные, ниспадающие каскадом на плечи каштановые волосы. И весьма одобрил ее стройную, сформировавшуюся фигуру, которая просматривалась сквозь простое хлопчатобумажное платье, украшенное цветочным узором. Затем он разглядел ее лицо и чуть крепче сжал кружку. Да, это лицо без колебаний можно было назвать красивым, даже при самом пристрастном рассмотрении. Она напоминала…

«Персики осенью», – сказал Саймон сам себе, увидев свежий румянец на щеках, оттеняемый каштановыми волосами, в которых он заметил теперь и рыжеватый отлив. Она подняла голову, улыбнулась, и у Саймона забурлила кровь, а в голове зазвенели колокольчики. Может быть, в конце концов…

А затем Саймон обнаружил, что она улыбалась и разговаривала с совершенно обычным, хотя и приятным молодым человеком в полосатом блейзере, который возвышался над ней с видом собственника. Саймон мысленно засмеялся, прежде чем почувствовал горечь разочарования.

Святой снял один локоть с барной стойки, чтобы провести рукой по темным волосам, а потом подмигнул Униацу.

– Так, Хоппи, похоже, нас все еще можно обмануть, даже в нашем возрасте, – сказал он.

Униац моргнул. Если смотреть отдельно на лицо, которое природа поместила поверх бычьей шеи Униаца, его нельзя было принять за актера, пользующегося большой популярностью у женщин и имеющего склонность к мыслительной деятельности и развитию душевных качеств. Но если рассматривать его в подчеркнутом контрасте с загорелым, словно вырезанным скульптором, пиратским лицом Святого, то бросалась в глаза несуразность, которая всегда поражала тех, кто видел Хоппи впервые. Если же сравнить его лицо с мордой гориллы, которая в период формирования костей получила сильные удары разнообразными тупыми инструментами, то горилла совершенно справедливо возмутилась бы. Лучшее, что можно было сказать про лицо Хоппи, – это признать наличие на нем не покалеченных органов зрения, обоняния, слуха, а также отверстия для приема пищи и, молясь, прекратить на этом описание. И тем не менее необходимо сказать, что Саймон Темплар относился к Униацу с любовью, которую едва ли могла разделить с ним мать этого типа. Саймон терпеливо и доброжелательно наблюдал за ним, ожидая ответа.

– Я не знаю, босс, – сказал Униац.

Он не очень глубоко обдумывал ответ на вопрос. Саймон знал об этом, потому что, когда Униац думал, он морщился, и лицо становилось еще более ужасающим, чем в спокойном состоянии. Любое напряжение интеллекта вызывало у Хоппи мучительную боль. В этом случае он явно избежал многих страданий, поскольку его мысли находились в другом месте – если, конечно, слово «мысли» можно, не богохульствуя, использовать в отношении процессов, происходящих в голове Униаца.

– Что-то тебя беспокоит, Хоппи, – заметил Святой. – Не держи это в себе, иначе у тебя начнет болеть голова.

– Босс, а я должен это пить обернутым в бумагу? – с благодарностью спросил Униац.

Он протянул Святому бумажный пакет, который держал в руке.

Саймон мгновение тупо смотрел на него, затем почувствовал слабость в ногах.

– Конечно, нет, – ответил он. – Они просто завернули бутылку, думая, что мы возьмем ее домой. Они пока еще не знают тебя, вот и все.

На простецком лице Униаца появилось огромное облегчение, он сорвал оберточную бумагу с бутылки, потом свинтил пробку, вставил горлышко в рот и наклонил голову назад. Успокаивающая жидкость прохладной струйкой полилась в его луженую глотку. Его больше ничто не волновало.

Святому же не так просто было успокоиться. Он допил пиво и подвинул кружку по стойке к бармену, чтобы тот ее снова наполнил. Ожидая выполнения заказа, Саймон достал из кармана письмо, которое привело его сюда, и снова прочитал. Оно было написано на хорошей бумаге, без каких-либо опознавательных знаков и без указания адреса.

«Уважаемый Святой!

Я не собираюсь писать длинное письмо, потому что если вы мне поверите, то количество страниц не будет иметь никакого значения.

Я пишу вам только потому, что пребываю в полном отчаянии. Как мне это проще всего объяснить? Меня заставляют стать соучастницей в одной из самых больших афер, которые когда-либо пытались провернуть, и я не могу обратиться в полицию по той самой причине, по которой меня втягивают в дело.

Вот в этом вся суть. Нет смысла писать больше. Если вы сможете прийти в „Колокол“ на Харли в воскресенье, в восемь вечера, я увижу вас и все вам расскажу. Если мне только удастся поговорить с вами полчаса, я знаю, что вы мне поверите. Пожалуйста, ради бога, позвольте мне встретиться с вами.

Меня зовут Нора Прескотт».

В этом послании не было ничего, что зародило бы надежду в воображении человека, который регулярно получал письма от людей с причудами. Тем не менее письмо было написано аккуратным почерком, грамотно, короткими и четкими фразами и в целом каким-то образом получилось более убедительным, чем куча торжественных заявлений. Остальное – результат интуиции или предчувствия, сверхъестественной способности Святого улавливать темные нити нечестивости, которые всегда словно затягивали его в центр заваривающейся каши. В переделках он оказывался чаще, чем четверо остальных современных флибустьеров.

Словно разнообразия ради на сей раз предчувствие его обмануло. Это случилось впервые. Если бы не этот уныло красивый, режущий глаз нарост в полосатом блейзере…

Саймон снова перевел взгляд на смуглую стройную девушку – захватывающее зрелище, – но увидел лишь удаляющуюся спину. Девушка прошла к двери вместе с парнем в полосатом блейзере, который маячил над ней, как курица-наседка. Затем она исчезла, и все люди в баре внезапно показались невзрачными и неприятными.

Святой вздохнул.

Он сделал большой глоток пива и снова повернулся к Хоппи Униацу. Горлышко бутылки так и оставалось во рту у Хоппи, и ничто не говорило о том, что его оттуда вынимали после того, как вставили. Кадык двигался вверх и вниз с регулярностью медленно бьющегося сердца. Угол наклона бутылки свидетельствовал о том, что, по крайней мере, пинту содержимого Хоппи уговорил.

Саймон с благоговейным трепетом уставился на Униаца.

– Знаешь, Хоппи, когда ты умрешь, нам даже не придется тебя бальзамировать, – заметил он. – Мы просто сразу же поместим тебя в стеклянный ящик, и ты сохранишься на многие годы.

Другие посетители были заняты своими делами и разговорами, и только немногие наблюдали за Униацом, с тех пор как он замер, откинув голову назад. Разговорчивый молодой бармен опять придвинулся к Саймону и демонстративно вытирал барную стойку.

– Сегодня вечером здесь нет ничего интересного для вас, сэр? – начал он непринужденно.

– Было интересное, – уныло ответил Саймон. – Но она ушла домой.

– Вы имеете в виду смуглую девушку, сэр?

– А кого еще-то?

Бармен понимающе кивнул:

– Вам следует почаще здесь бывать, сэр. Я нередко вижу ее здесь одну. Ее зовут мисс Розмари Чейз. Она дочь мистера Марвина Чейза, миллионера. Он недавно снял Нью-Манор на целый сезон. А всего неделю назад попал в автомобильную катастрофу…

Саймон слушал бармена, ничем не выражая особого интереса. В любом случае смуглую девушку звали не Нора Прескотт. Это казалось единственно важной информацией – последняя надежда улетучилась. Часы над барной стойкой показывали уже двадцать минут девятого. Если бы девушка, которая написала ему письмо, пребывала в таком отчаянии, как она утверждала, то не стала бы опаздывать – она бы уже находилась здесь, когда он пришел. Девушка с беспокойным взглядом голубых глаз, вероятно, страдала от избытка желчи или несчастной любви. А Розмари Чейз оказалась здесь случайно. Наверное, послание написала какая-то толстая, неряшливая и нечесаная тетка, мимо которых Саймон обычно проходил, не задумываясь. Несомненно, она до сих пор жадно рассматривает его из какого-то укромного уголка, наслаждаясь видом запретного плода – своего героя во плоти.

Тут кто-то схватил Святого за локоть, развернул, и он услышал голос с легким итальянским акцентом:

– Так, мистер Темплар, и почему вы такой грустный?

Святой повернулся, и на губах у него появилась улыбка:

– Джулио, если бы я был уверен, что открытие кабака сделает всех такими же веселыми, как ты, я бы тут же купил кабак, – заявил Святой.

Джулио Трапани широко улыбался ему, поддразнивая:

– А вам-то зачем повод для веселья? Вы молоды, сильны, красивы, богаты и знамениты. Или, может, у вас намечается новый роман?

– Джулио, в настоящий момент это очень болезненный вопрос, – сказал Святой.

– A-а! Возможно, вы ждете любовного письма?

Святой резко выпрямился и тут же рассмеялся.

Уныние и подавленность словно пронзил солнечный луч, который осветил его лицо. Правда, он еще не до конца поверил в чудо.

Саймон протянул руку:

– Ну, сукин сын! Давай!

Владелец гостиницы вынул левую руку из-за спины и протянул ему конверт. Саймон тут же выхватил его, разорвал и мгновенно узнал почерк. Письмо было написано на гостиничном бланке.

«Слава богу, вы пришли. Но я не осмелилась заговорить после того, как вас узнал бармен.

Идите к шлюзу, а потом вверх по пешеходной дороге по берегу реки. Вскоре вы увидите слева эллинг с зелеными дверьми. Я буду ждать вас там. Поторопитесь».

Святой поднял глаза – сияющие сапфиры:

– Кто тебе это дал, Джулио?

– Никто. Письмо лежало перед дверью, когда я выходил. Вы же видели конверт – «Немедленно передайте мистеру Темплару в баре». Именно это я и сделал. Вы его ждали?

Саймон засунул письмо в карман, кивнул и залпом допил пиво.

– Это и есть роман, о котором ты говорил. Может быть, – сказал он. – Но я тебе попозже расскажу. Оставь для меня ужин. Я вернусь.

Он хлопнул Трапани по плечу и развернулся. Саймон словно только что проснулся, снова почувствовал себя бодрым и жизнерадостным. Возможно, несмотря ни на что, его все еще ждет приключение…

– Пошли, Хоппи!

Он взялся за бутылку Униаца и потянул ее вниз. Хоппи распрямился вслед за ней и как-то жалобно вздохнул:

– В чем дело, босс?..

– У тебя нет сердца? – суровым голосом спросил Святой, потянув Хоппи на улицу. – У нас свидание с женщиной, попавшей в беду. Луна будет отражаться в ее красивых глазах, и она с придыханиями расскажет нам свою историю, пока мы будем отгонять комаров от ее нежного лица. Где-то за кулисами замышляются какие-то темные дела. Нас ждут негодяи, драки, волнения и, возможно, высокая награда…

Он продолжал нести лирическую чушь, быстрым шагом направляясь к реке, но, когда они добрались до идущей вдоль нее дороги, задор Саймона иссяк. Униац никак не реагировал, шел рядом молча, и Святой неожиданно подумал: а ведь многое из того, что он говорил в шутку, может оказаться близким к истине. В конце концов, такое случалось с ним и раньше.

Он еще не до конца осознал перемену в себе, когда они повернули на берег реки рядом с темной, гладкой, поблескивающей водой. Присущие Темплару легкомыслие и ветреность никуда не делись – они словно покрывали его сознание, как полупрозрачная пленка. Но под ней была пустота, в которой могло появиться и сформироваться все что угодно. И что-то там в самом деле формировалось – что-то, все еще смутное, расплывчатое и бесформенное и пока не поддающееся анализу. Тем не менее оно было неизбежно реальным, как обещание грома в воздухе. Создавалось впечатление, будто предчувствие, которое изначально привело его в «Колокол», превратилось из шепота в громкий крик, но, тем не менее, вокруг по-прежнему стояла тишина. Чувствительные уши Святого улавливали шум машин на Мейденхед, поблизости вода мерно билась о берег, шуршали листья, доносилось тяжелое, хрипящее дыхание и слоновьи шаги Униаца. Но это были только формы существования тишины, которая царствовала сейчас надо всем миром.

Вскоре впереди замаячило здание, похожее на эллинг. Саймон на мгновение включил маленький фонарик, его тонкий луч уперся в переднюю часть эллинга. Двери были зелеными.

– Нора! – тихо позвал он.

Ответа не последовало, вообще нигде не было даже намека на движение. Саймон не знал, почему он это сделал, но в то же мгновение тихо опустил руку к кобуре и достал пистолет, который носил под мышкой.

Последние два ярда он преодолел в полной тишине, дотронулся до ручки двери и быстро отдернул. Пальцы коснулись чего-то липкого и влажного. Он направил фонарик вниз.

На двери была кровь.

II

Саймон замер. В этот момент крайней горечи и ожесточения, казалось, он вдруг успокоился и обрел хладнокровие.

Затем он снова схватился на дверную ручку, повернул ее и зашел. Внутри здания было совершенно темно. Фонарик прорезал черноту тонким лучом света, который тускло отражался от блестящей лакированной поверхности пары плоскодонных яликов и одного каноэ. Почему-то Саймон был уверен, что здесь он что-то найдет. Эта уверенность оказалась такой сильной, что не давала ходу никаким эмоциям, словно замораживая их. Оставался только один вопрос: что же именно? Возможно, это даже не было вопросом. Тут он просто не мог утверждать с уверенностью. Предчувствие, которое чуть не стало обманчивым, превратилось в голую реальность, причем с внезапностью, которая разбивала и заставляла распадаться обычные понятия времени и пространства.

Создавалось впечатление, будто Саймон не занимается поисками чего-то неожиданного, а просто пытается вспомнить вещи, которые знал раньше и забыл. И наконец он увидел девушку, почти задвинутую в тень каноэ. Она лежала на боку, словно спала.

Саймон шагнул ближе, направил свет прямо ей в лицо и тогда понял, что был прав. Это оказалась девушка с беспокойным взглядом голубых глаз. Теперь эти глаза застыли навсегда. Святой стоял и смотрел на нее сверху вниз. Он почти не сомневался в том, что письмо ему написала именно она, с той минуты, как увидел ее вьющиеся светлые волосы. В баре на ней была белая блузка, теперь на блузке спереди расплывалось неровное малиновое пятно. Пятно блестело.

Саймон услышал звук, напоминающий астматическую сирену, которая готовилась спеть.

– Босс, – произнес после этого Униац.

– Заткнись.

Святой говорил почти шепотом, но этот голос резал, как бритва. Одно слово Саймона четко отделило начало фразы Хоппи от того, что он собирался сказать. В то же самое мгновение, когда Хоппи открыл рот, Саймон выключил фонарик, поэтому создалось впечатление, будто тот же тихий шепот отрезал даже луч света, не оставив вокруг них ничего, кроме черноты и тишины.

Святой не двигался, пытаясь уловить чье-то дыхание или какой-то звук, который выдал бы присутствие человека. Для его напряженных ушей, чувствительных, как у дикого зверя, ночные звуки снаружи все еще оставались лишь фоном, который не заглушил бы самое легкое крадущееся движение, даже на значительном удалении. Он подождал несколько секунд в жуткой, неестественной тишине, но ничего не услышал.

Саймон снова включил фонарик.

– Хорошо, Хоппи, – заговорил он. – Прости, я перебил тебя. Но кровь была такой свежей, что я подумал, не осталось ли еще кого-то поблизости.

– Босс, у меня все так хорошо получалось, когда вы меня остановили, – удрученно и обиженно заявил Униац.

– Не расстраивайся, – успокоил Святой. – Теперь можешь продолжать. Сделай глубокий вдох и начни сначала.

Саймон все еще прислушивался к чему-то, прикидывая, не остался ли убийца в пределах слышимости.

– Теперь без толку, – скорбно произнес Униац.

– Собираешься капризничать? – страдальчески спросил Саймон. – Потому что, если так…

Униац покачал головой:

– Нет, дело не в этом, босс. Начинать нужно с полной бутылкой.

Саймон сконцентрировал взгляд на Хоппи. При имевшемся освещении фигура оставалась нечеткой, однако можно было разглядеть – Униац явно держал в руке что-то лишнее, что было совсем не к месту. Саймон понял: Хоппи так и не выпустил из рук бутылку виски, которой смачивал горло в «Колоколе». Потом бутылка показалась в луче света, словно Хоппи хотел разглядеть, сколько жидкости в ней осталось.

– Боже мой, о чем ты говоришь? – воскликнул Святой.

– Понимаете, босс, эту идею я почерпнул из одной книги. Парень заходит в кабак, покупает бутылку виски, свинчивает пробку и выпивает всю бутылку, не останавливаясь. Поэтому я пытался сделать то же самое в баре, и у меня прекрасно получалось, пока вы меня не прервали. Посмотрите, у меня осталось не больше двух или трех глотков. Но теперь смысла продолжать нет, – пояснил Униац, возвращаясь к причине собственной печали. – Нужно начинать с полной бутылкой.

Только годы тренировок и самодисциплины дали Саймону Темплару сил не сойти с ума.

– В следующий раз тебе лучше забрать бутылку с собой и где-нибудь с ней запереться, – сказал он, прилагая огромные усилия, чтобы сдержаться. – Сейчас у нас нет другой бутылки, а поэтому ты в состоянии заметить, хотя бы на мгновение, что здесь кого-то убили?

– Да, – радостно ответил Униац. – Девчонку.

Сделав этот вывод, Хоппи погрузился в благожелательное молчание. Он как бы вычеркивал себя из ситуации и всем своим видом показывал, что это не его дело. Здесь требовалось думать, а мышление было работой, к которой Святой имел склонность и обладал сверхъестественными способностями для ее выполнения. Вот на эти способности мистер Униац и полагался с детской верой, очень походившей на почитание и поклонение богам.

Святой размышлял. Он думал так отстраненно, что даже сам удивился. Девушка мертва. Он видел раньше много убитых мужчин, иногда ужасным способом, но только одну женщину. Тем не менее это не должно играть никакой роли. Нора Прескотт никогда для него ничего не значила, он даже не узнал бы ее голос. Ведь мог же он равнодушно относиться к смерти других незнакомых женщин, которые умирали в разных местах, в разное время, по разным причинам. Нора Прескотт – просто еще одно имя в длинном мировом списке ничем не выдающихся мертвецов.

Но она просила его о помощи. Вероятно, Нора и умерла из-за того, что хотела ему что-то рассказать. Она не принадлежала к тем щебечущим и хихикающим дурочкам, которые впадают в истерику при виде мыши. Она на самом деле что-то знала – и это для кого-то было достаточно опасно, чтобы он предпочел совершить убийство, нежели позволить информации всплыть наружу.

«…в одной из самых больших афер, которые когда-либо пытались провернуть…» Это была единственная фраза в ее письме, которая давала хоть какие-то сведения. Она всплыла в сознании Святого не как комбинация слов, а как четкая и ясная констатация факта. И тем не менее, чем больше он думал об этой фразе, тем четче понимал: она совершенно ничего проясняет. Саймон все еще ожидал что-то услышать. Где-то в глубине души возникало беспокойство, и оно требовало внимательно отнестись к зарождающейся мысли.

Саймон снова обвел лучом фонарика внутреннюю часть здания. Это было простое деревянное строение с тремя стенами и двустворчатой дверью вместо четвертой. Здесь хватало места как раз для трех судов, которые держали в эллинге. С каждой стороны имелось по маленькому оконцу; их так давно не мыли, что они стали почти непроницаемыми. Луч обшарил голые стропила над головой, которые поддерживали крышу, покрытую гонтом. Там не имелось места для укрытия. Спрятаться можно было только под одной из лодок. Саймон провел лучом света по лодкам и исключил такую возможность.

На полу у коленей девушки лежал нож – обычный дешевый кухонный нож, но достаточно острый для того, что было им совершено. На ручке размазана кровь. Вероятно, часть ее попала и на руку убийце или, что более вероятно, на его перчатку, а оттуда уже на дверную ручку. Судя по пятнам и дыркам на одежде девушки, убийца ударил два или три раза. Если он был силен, то мог держать ее за горло. Чтобы убить без шума.