Текст книги "Русский национализм и Российская империя: Кампания против «вражеских подданных» в годы Первой мировой войны"
Автор книги: Эрик Лор
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)
Экономическая политика военного времени
После внезапного начала войны министр иностранных дел С.Д. Сазонов заявил: никаких репрессивных мер, касающихся личности или имущества граждан враждебных государств, принято не будет{196}. Как утверждает Эдвин Борхард, «пожалуй, ни один принцип международного права не считался в 1914 г. более незыблемым, чем тот, что гласил, что частная собственность, принадлежащая гражданам вражеских государств в пределах юрисдикции любой воюющей страны, неприкосновенна»{197}. Российская империя строго придерживалась этого принципа во время войн XIX в. По мнению российского правоведа, занимавшегося проблемой вражеского имущества, «начиная с 1812 года и далее, ни одна из войн с участием России не сопровождалась никакими ограничениями личных прав неприятельских подданных»{198}. Положение о полевом управлении войск от 28 июля 1914 г. давало армейскому командованию и губернаторам право реквизировать и секвестровать имущество любого лица или организации на территориях, находящихся на военном положении, и при этом не выделяло собственность вражеских подданных в особую категорию. Уже 23 августа 1914 г. Совет министров, отвечая на (ложные) слухи о том, что российские активы в германских банках подвергаются конфискации, признал возможность применения схожих мер к денежным средствам, вкладам и ценным бумагам, принадлежащим вражеским подданным. Однако широкое использование подобных мер может серьезно затронуть российскую промышленность и торговлю, т.к. в результате ряда особенностей экономического развития России значительное число ее торгово-промышленных предприятий принадлежит иностранцам, среди которых особо выделяются немцы. От бесперебойной работы многих подобных предприятий напрямую зависят интересы российских промышленных кругов, рабочих, занятых на них, а также правительственных учреждений, размещавших у них свои заказы. В этих условиях арест активов и потеря этими предприятиями оборотных средств приведет к их ликвидации или по крайней мере к перебоям в поставках продукции и невозможности выполнить деловые обязательства, что несомненно негативно повлияет на нормальное течение экономической жизни страны. В заключение Совет министров пришел к выводу, что выступать против прав собственности неприятельских подданных внутри империи было бы не в интересах самой России{199}.
Однако от этого принципа через несколько месяцев пришлось отказаться, частично из-за необходимости отвечать на действия других воюющих держав. В рамках мер, предпринятых с августа по ноябрь 1914 г. и ставших известными как Законы о торговле с враждебными странами (Trading with the Enemy Acts), Великобритания запретила все сделки с лицами, постоянно проживавшими во вражеских государствах, и назначила инспекторов, обладавших правом надзора за финансовыми операциями фирм, принадлежавших вражеским подданным, чтобы удостовериться, что последние не осуществляют перевод денег в Центральные державы. Многие вовлеченные в войну государства, включая Россию, последовали примеру Великобритании и ввели подобные ограничения{200}.
Однако уже к сентябрю 1914 г. Россия начала отходить от своей первоначально осторожной позиции по вопросу имущества вражеских подданных. Указ 22 сентября 1914 г. запрещал гражданам враждебных стран приобретать какое бы то ни было имущество или предприятие в собственность, брать что-либо в аренду или управление{201}. С этого дня и до конца войны внутриполитические мероприятия России по суровости и постоянству конечных целей последовательно превосходили аналогичные меры, принимаемые другими странами[59]59
Великобритания и Франция приступили к масштабному секвестру имущества вражеских подданных только в начале 1916 г., и ни одна из этих стран не пошла по пути полной и окончательной ликвидации или передачи другим лицам прав собственности иностранцев, как это происходило в России. Также ни Германия, ни Австро-Венгрия не применяли полную ликвидацию имущества вражеских подданных на своей территории. Обе страны прежде всего использовали временную передачу собственности в другие руки через процедуру секвестра. РГИА. Ф. 1483. Оп. 1. Д. 9. Л. 288– 292 (Особый журнал Совета министров, 24 октября 1916 г.); Ф. 23. Оп. 7. Д. 369. Л. 9; Ф. 1413. Оп. 1. Д. 1. Л. 22 об. – 23 об.; Dix R. Deutsche Internationalisten in der Grossen Sozialistischen Oktoberrevolution. Berlin, 1987. S. 103.
[Закрыть].
Арест, секвестр и конфискация
Официальная кампания против присутствия вражеских подданных в экономике велась не только на основании специальных законов, но также с помощью представителей государственной власти, наделенных чрезвычайными полномочиями военного времени. Положение о полевом управлении войск предоставляло военным властям на подконтрольной им довольно обширной территории широкие полномочия. Права военных варьировались от реквизиции, которая предполагала выплату стоимости изымаемого имущества, до самой крайней меры – конфискации, которая вовсе не предусматривала никакой компенсации{202}.[60]60
В.Д. Кузьмин-Караваев справедливо подчеркивает, что конфискация не имела никаких оправданий по нормам гражданского права и уже давно к тому времени исчезла из уголовного уложения; см. его работу: Вопросы внутренней жизни // Вестник Европы. 1916. Кн. 3. С. 327.
[Закрыть] Арест означал замораживание средств фирмы и запрет на торговые операции или реализацию прибыли. Секвестр предусматривал фактический переход бизнеса или всего имущества под прямой контроль государственного учреждения (чаще всего Департамента государственных имуществ), органа местного самоуправления типа земства, городского самоуправления, общества Красного Креста или же частных лиц и других надежных предприятий. Секвестр отличался от полной конфискации только тем, что по закону он не являлся бессрочной передачей прав собственности. Теоретически, подвергшееся секвестру имущество подлежало возврату первоначальному владельцу после окончания войны или после снятия секвестра[61]61
Командование армией прекрасно знало об этих различиях. В случае с одним свеклосахарным предприятием Янушкевич отдал предпочтение конфискации перед секвестром именно для того, чтобы избежать выплаты компенсации после окончания войны. Янушкевич в целом ряде писем информировал своих подчиненных генералов, что они при малейшей возможности должны использовать конфискацию вместо секвестра. РГВИА. Ф. 2005. Оп. 1. Д. 25. Л. 523—524 (Янушкевич – Кривошеину, 4 августа 1915 г.). Полный анализ понятия секвестра с юридической точки зрения для того времени см.: Розенберг В. Современные правоотношения. С. 69—75.
[Закрыть]. Положение о полевом управлении войск, различные правила и узаконения предоставляли военным властям право использовать эти инструменты, исходя из самого широкого толкования, и настолько часто, насколько этого потребуют интересы «государственного порядка и общественного спокойствия»{203}. Кроме того, в августе 1914 г. на всей территории империи было введено Положение о чрезвычайной охране, дававшее всем губернаторам сходные права по использованию секвестра и ареста.
В результате массовой высылки военнообязанных вражеских подданных мужского пола в первые недели войны сотни небольших предприятий и домовладений остались без хозяев. Красный Крест и военные власти ходатайствовали о превращении этого недвижимого имущества в помещения для госпиталей и нужд армии. В ответ МВД разослало циркуляр от 20 августа 1914 г., определявший, что фирмы, чьи владельцы поступили на службу врагу или проявили открытую враждебность по отношению к России, должны быть закрыты, а их имущество арестовано или секвестровано{204}. Чиновничество быстро почуяло, что вся собственность вражеских подданных является в новой ситуации законной добычей. Отчеты о массовых конфискациях ценного имущества на оккупированной территории Восточной Пруссии возбуждали аппетиты различных ведомств в отношении собственности вражеских подданных внутри России{205}. Например, министр земледелия А.В. Кривошеин сопроводил свои заявки на конфискованные в Восточной Пруссии сельскохозяйственный инвентарь и продовольствие требованиями секвестровать принадлежавшие подданным враждебных государств фирмы, участвующие в производстве и продаже зерна, и внутри России{206}.
До войны конфискация имущества применялась только к лицам, признанным виновными в государственной измене. В сентябре 1914 г. МВД в своем циркуляре приказало конфисковывать всю собственность, принадлежавшую любому подозреваемому в принадлежности к Германской военно-морской лиге, Пангерманской школьной лиге, Пангерманскому союзу или любой другой организации схожей направленности{207}. Однако это указание послужило лишь официальным оправданием продолжавшихся всю осень 1914 г. массовых конфискаций. Десятки тысяч человек, высылавшихся «по подозрению в шпионаже», лишались своего имущества посредством конфискаций, даже если их вина не была доказана. Это давало их мелким конкурентам шанс на успех, чем и воспользовались, например, недруги Фридриха-Августа Кайля, по утверждениям его жены. В своем прошении к властям она утверждала, что квартировавший у них постоялец, задолжавший Кайлю квартплату за несколько месяцев, и другой человек, конкурент-предприниматель, поругались с ее мужем, а вскоре после этого донесли на него местным военным властям. На основе измышленного ими ложного доноса о тайной встрече с австрийским подданным Кайль был выслан, а его предприятие конфисковано и передано русскому конкуренту{208}. По всей стране русские фирмы и организации спешно начали ходатайствовать о взятии под свое управление предприятий, особенно конкурирующих, принадлежащих вражеским подданным, тем самым стимулируя процесс секвестров и конфискаций{209}.
В прибалтийских губерниях, где антинемецкие настроения и близость к фронту создавали напряженную атмосферу, секвестр применялся особенно широко и нередко на сомнительных основаниях. Известный в свое время латыш В.Л. Керковиус, член рижского биржевого комитета, жаловался в МВД на губернатора, приказавшего наложить арест на все имущество, принадлежавшее вражеским подданным, и полиция начала секвестровать магазины, коммерческие предприятия и личное имущество иностранцев. В результате, по его утверждению, десятки тысяч теперь уже русских подданных, работавших в этих фирмах или зависимых от них, лишились работы{210}.
Посягательства на имущество граждан враждебных государств не ограничивались прифронтовыми районами. Подобные случаи имели место и в глубинке, как, например, в Тамбове, где командующий местным гарнизоном приказал конфисковать все «иностранные яйца» для нужд армии{211}. Широкий спектр изданий общенациональной печати, включая относительно либеральные газеты, постоянно публиковал горячие призывы к гражданским властям более широко применять меры конфискации и секвестра по отношению к вражеским подданным{212}.
Обеспокоенное тем, что действия властей создавали ощущение полного отсутствия законной защиты собственности иностранных граждан и вообще «погромную атмосферу», МВД попыталось ограничить активность сначала губернаторов, а затем и военных. Начиная с конца сентября 1914 г. умеренный по своим взглядам товарищ министра внутренних дел Джунковский беспрерывно слал циркуляры губернаторам, в которых указывалось, что они не имеют права секвестровать имущество подданных неприятельских государств без достаточных оснований. Председатель Совета министров Иван Логгинович Горемыкин писал Янушкевичу, что массовые конфискации имущества и предприятий вражеских подданных в Риге, Пскове и Витебске, о которых сообщалось в отчетах правительству, создают нежелательную атмосферу по отношению к частной собственности в целом и провоцируют применение ответных мер против российских подданных в Германии{213}. В результате Янушкевич приказал своим подчиненным не конфисковывать или секвестровать предприятия и имущество всех подряд этнических немцев «без достаточных на то оснований». В ответ на послание Горемыкина он заверил последнего, что в будущем армия будет конфисковывать предприятия и имущество лишь помогающих врагу или постоянно контактирующих с ним лиц. Это вмешательство сдержало рост числа приказов о конфискации и секвестрах, но не остановило подобную практику, применявшуюся в течение всей войны. Янушкевич сдерживал себя лишь в течение месяца, а затем вернулся к своей агрессивной тактике и в письме к генералу Ю.Н. Данилову утверждал, что, хотя конфискация и должна применяться только при наличии доказательств связи с врагом или помощи ему, ее необходимо применять при малейшей возможности и отдавать ей предпочтение перед секвестром, т.к. только это гарантирует полную, немедленную и окончательную смену собственника{214}.
Армия также играла активную роль в наращивании репрессивных действий против ряда фирм, что в конечном итоге приводило к их ликвидации. Типичный пример подобного рода представлял собой случай с петроградским торговым домом «Шварц, Брант и К0». Он был основан по российскому торговому уставу в 1900 г., на начало войны в нем работало восемь служащих (трое русских подданных, четверо немецких и один австрийский). Немецкие совладельцы фирмы, Метцельтин и Брандт, были высланы из Петрограда в самом начале войны. Специализация фирмы на торговле зерном и вторичном страховании вызвала подозрения армейских властей в том, что страхование российских судов может давать этой фирме ценную для врага информацию о деятельности российского торгового флота. Командующий Петроградским военным округом приказал провести обыск в помещениях фирмы в ночь с 23 на 24 ноября 1914 г. Хотя ничего подозрительного обнаружено не было, Военное министерство потребовало принудительной ликвидации фирмы. В результате Совет министров назначил контролеров, которые довольно быстро, к 10 мая 1915 г., сформировали ликвидационный комитет. Фирма была закрыта и ликвидирована вскоре после этого{215}.
Военные власти проявляли инициативу по применению ареста и секвестра даже к довольно крупным фирмам. Например, в феврале 1915 г. военные власти приказали секвестровать акционерное общество, поставлявшее значительную часть электроэнергии для Киева, Двинска и Варшавы – «Общество электрических предприятий в Берлине», – и пять его дочерних предприятий с совокупным капиталом в 14,1 млн. руб.{216} Секвестр часто был лишь первым шагом на пути к полной ликвидации фирм с участием вражеских подданных. Передавая временный контроль над имуществом частным лицам, государству или общественным организациям, власти с помощью секвестра создавали мощное лобби за безвозвратное удержание собственности в руках новых хозяев. Масштабы секвестра довольно трудно определить, но, судя по докладам губернаторов, в некоторых районах он применялся достаточно широко, особенно на территориях, объявленных на военном положении, где целый ряд начальствующих лиц секвестровал в среднем по двадцать крупных и десятки мелких предприятий каждый[62]62
Губернаторы прибалтийских и Киевской губерний были особенно активны. К октябрю 1916 г. 36 торговых и промышленных фирм Киевской губернии подверглись секвестру, что вызвало беспокойство в местном комитете по борьбе с немецким засильем, утверждавшем, что секвестр столь большого числа фирм не может гарантировать окончательную смену собственника, однако это может сделать ликвидация, проведенная в законном порядке. Киевский губернатор заверил комитет, что из 36 предприятий 20 уже переданы российским подданным, еще 6 закрыты, а их оборудование демонтировано, и это полностью подтверждает, что во всех случаях ликвидация будет проводиться при первой возможности. Значительное число секвестров было произведено – по крайней мере отчасти – намеренно, т.е. специально для того, чтобы воспрепятствовать продаже или смене собственника конкретного предприятия при их проверке на наличие вражеских подданных среди персонала. РГИА. Ф. 1483. Оп. 1. Д. 22. Л. 89– 91 (Министерство торговли и промышленности – в Комитет по борьбе с немецким засильем, 5 декабря 1916 г.).
[Закрыть].
Секвестр и конфискация стали новыми инструментами, широко применяемыми для реорганизации национальной экономики. Со стороны царского режима это была лишь часть общего радикального поворота в сторону национализации экономики. Во-первых, данные инструменты де-факто осуществляли переход многих фирм и недвижимого имущества в руки государственных учреждений. Во-вторых, меньшее, но все же значительное количество фирм они передавали в собственность «надежным» русским частным лицам и общественным организациям. Однако более важными, чем эти экстраординарные меры, стал набор указов, создававших правовую основу для более организованной кампании против вражеских подданных и их коммерческих предприятий.
Чрезвычайное ограничительное законодательство
Указ 11 января 1915 года
Несмотря на то что в Совете министров прекрасно понимали возможные последствия массовой кампании против вражеских подданных в экономической сфере[63]63
Уже в октябре 1914 г. министр иностранных дел Сазонов произнес длинную речь, подчеркивая вредные последствия принятия таких мер. Он высказал опасения, что Центральные державы ответят подобными же репрессиями, что это создаст невыгодное впечатление в нейтральных и союзных странах, что принцип частной собственности будет подорван, а российские рабочие и вообще промышленное производство серьезно пострадают. См.: Особый журнал Совета министров, 7 октября 1914 г. [Особые журналы Совета министров Российской империи. 1909—1917 гг. / 1914 год. М., 2006. С. 427—430. – Прим. пер.].
[Закрыть], давление со стороны общества и армии в конечном итоге заставило правительство действовать. Некоторые члены Совета во главе с министром юстиции И.Г. Щегловитовым уже в октябре 1914 г. начали говорить о том, что война даст возможность освободить Россию от германского и вообще иностранного влияния. Даже Министерство финансов, считавшееся самым осторожным в вопросе избавления от не в меру активных подданных враждебных государств, пришло к необходимости поддержать некоторые репрессивные меры, заявив, что возбуждение фабричных рабочих против иностранных владельцев, управляющих и мастеров становится настолько серьезным, что правительство не должно оставаться безучастным в этом вопросе{217}.
Первый важнейший указ был принят 11 января 1915 г. и применялся к товариществам с полной и ограниченной ответственностью и к фирмам, занятым прежде всего страхованием, оптовой или розничной торговлей, а также к акционерным обществам, действовавшим по уставам, выработанным во вражеских государствах[64]64
Это весьма произвольное решение отражает как ранее возникшие настроения относительно иностранцев, занятых, говоря языком моральной экономики, «непроизводительной» деятельностью, так и изначально умеренный подход к ликвидации крупных промышленных предприятий. Розенберг В. Современные правоотношения. С. 73—75.
[Закрыть]. Первая статья указа запрещала выдачу разрешений на торговую или иную деятельность подобным фирмам с участием вражеских подданных или представителям акционерных предприятий, зарегистрированных по законам этих государств. Данная статья касалась физических лиц – обладателей длинного списка прогрессий, включая служащих судоходных компаний, брокеров, нотариусов, страховых агентов, приказчиков торговых домов и других специалистов. Она фактически требовала, чтобы все неприятельские подданные подобных прогрессий были уволены. Другие статьи предусматривали принудительную ликвидацию фирм, полностью принадлежавших вражеским подданным, товариществ, где один или несколько партнеров были подданными неприятельского государства, и акционерных обществ, чья деятельность считалась «национально враждебной», а также фирм, занятых перечисленными выше видами деятельности. Устав определял и «национальность» подобных акционерных обществ. Если фирма была основана во враждебной стране и по вражеским законам, тогда она считалась вражеской по национальности, но если ее учредили по российскому законодательству, фирма считалась российской[65]65
Первое определение «национальности» фирмы было предложено министром юстиции А.А. Хвостовым, который предлагал ставить во главу угла именно порядок основания фирмы или товарищества. См.: Особый журнал Совета министров, 7 октября 1914 г.
[Закрыть]. Это требование до поры до времени защитило значительную часть крупных промышленных предприятий с участием вражеских подданных, поскольку большинство их было основано по российским законам. Более того, одна из статей указа давала возможность многим крупным промышленным фирмам, даже учрежденным по иностранным законам, продолжать свою деятельность. Таким образом, на практике этот закон затрагивал мелкие и средние фирмы и товарищества, в основном занимавшиеся торговлей или организованные лицами свободных прогрессий.
Принудительная ликвидация фирм, целиком принадлежавших вражеским подданным, считалась открытой и прозрачной процедурой. Владельцы были обязаны продать фирму не позднее 1 апреля (позже этот срок был продлен до 1 июля) 1915 г., если не хотят столкнуться с принудительной ликвидацией, проводившейся местными властями. Фирмы, в состав собственников которых входили российские подданные, подвергались ликвидации комитетом российских совладельцев, который решал участь фирмы и выкупал доли других совладельцев или пайщиков – вражеских подданных в соответствии со сложными правилами, позволявшими выплачивать гораздо меньшие суммы, чем текущая стоимость долей иностранцев в предприятии. При выкупе платежи не могли идти непосредственно бывшему владельцу, а поступали на специальный заблокированный счет в Государственном банке с разрешением на его использование по окончании войны. На практике такая процедура вела к ликвидации преуспевающих фирм и по существу превращала долю вражеского подданного в замороженный счет. Действие закона испытали на себе как минимум 3054 фирмы. Чуть более половины (1665) этих фирм были исключены из действия закона в результате ходатайств благодаря славянской, французской или итальянской национальности германских и австрийских подданных из числа их совладельцев, а также по причине христианского вероисповедания подданных Турции и Болгарии. Три четверти оставшихся фирм (1360) закрылись добровольно или перешли к другим владельцам, а еще четверть (479) была принудительно ликвидирована государством под надзором специально назначенных чиновников{218}. Большая часть фирм, попавших под действие этого закона, была небольших размеров и в среднем имела по 30 служащих и годовой оборот в 100 тыс. руб.{219},[66]66
Эта оценка размеров затронутых фирм основана на отчете министра финансов П.Л. Барка от 3 ноября 1915 г. К этому времени 1102 фирмы с 32 328 рабочими и совокупным товарооборотом в 106 млн. руб. подпадали под действие январского указа.
[Закрыть]
Два фактора особенно повлияли на суровость этих мер и подхлестнули кампанию против вражеских подданных. Во-первых, в результате решения, принятого Правительствующим Сенатом 9 февраля 1915 г., Россия стала единственным воюющим государством, отказавшим вражеским подданным в праве судебной защиты. Таким образом, у тех, кто попал под действие репрессивных законов, не было возможности оспорить их положения или особенности их конкретного применения, что открывало широкий простор для злоупотреблений{220}. Во-вторых, применение указа 11 января сопровождалось потоком яростных статей в консервативной печати, следовавших после каждого конкретного шага в исполнении закона, в которых звучали требования еще более решительных мер, а временами и прямые обвинения правительства в недостаточной приверженности делу «борьбы с немецким засильем». Из-за сложности процедуры ликвидации фирм конечный срок их закрытия был перенесен с 1 апреля на 1 июля 1915 г. Накануне окончания данного срока в Москве начались массовые беспорядки, направленные против владельцев немецких и других иностранных предприятий, что еще более усилило общественное давление на правительство с целью заставить его ужесточить кампанию против вражеских подданных – предпринимателей[67]67
Правительство довольно часто реагировало на конкретные обвинения в адрес отдельных фирм в печати. Нередко статьи в газетах «Новое время» или «Вечернее время» ускоряли бюрократическую переписку и проведение официальных расследований относительно отдельных фирм с целью выявить участие в их деятельности вражеских подданных или проследить деловые связи с Германией. Например, расследование, приведшее к ликвидации завода по производству генераторов «Тюдор», началось с высказанных в книге Резанова наблюдений относительно «подозрительных» связей фирмы в Берлине; см.: Резанов А.С. Немецкое шпионство. Пг., 1915; РГИА. Ф. 1483. Оп. 1. Д. 35. Л. 49-53.
[Закрыть].
В сентябре и октябре 1915 г. царь решил отправить в отставку своих умеренных министров, а важнейшим новым назначением стало появление в правительстве нового министра внутренних дел – А.Н. Хвостова. Последний, прежде бывший главой фракции правых в Государственной Думе, являлся одним из главных сторонников всеобъемлющей «борьбы с немецким засильем» и особенно настойчиво добивался распространения этой борьбы на сферу крупной торговли и промышленности. Поскольку Хвостов твердо верил в существование международного заговора с участием крупного капитала и промышленных монополистов, находившихся, по его убеждению, под контролем евреев и немцев, он заявлял, что правительство должно было разорвать все отношения с иностранными фирмами, поддерживавшими эту систему. Министр настаивал на том, чтобы правительство наконец вмешалось в запутанные дела, в том числе и тех промышленных и финансовых кругов, где вражеским подданным принадлежали лишь доли в российских компаниях и где их интересы тесно переплетались с интересами российских подданных и крупных фирм{221}. Взгляды нового министра разделяли все последующие председатели Совета министров. Оба преемника И.Л. Горемыкина – А.Ф. Трепов и А.Д. Протопопов – еще до своего назначения были членами Комитета по борьбе с немецким засильем, а Б.В. Штюрмер, болезненно воспринимавший критику в адрес своей немецкой фамилии, был также весьма агрессивен в этом вопросе.
* * *
Указ 17 декабря 1915 года
Новый указ распространил репрессивную кампанию и на крупные промышленные предприятия. Положения нового узаконения были схожи с указом 11 января, но уже не давали фирме возможности избегнуть ликвидации, уволив вражеских подданных, однако и не позволяли русскому персоналу данных предприятий проводить ликвидацию и реорганизацию своих фирм. Эта операция проводилась только «правительственными инспекторами», образовывавшими особые «ликвидационные комитеты», специально назначенные для каждого предприятия.
В законе с оговорками признавалось, что его жесткое применение могло разрушительным образом отразиться на оборонном производстве. Поэтому он предусматривал исключения для предприятий, выполнявших оборонные заказы, и фирм, уже находившихся под контролем государства в результате секвестра[68]68
Один из примеров подобного изъятия относился к химической фирме Людвига Рабенека. Фирма была основана в 1879 г. и к 1914 г. имела 4,5 млн. руб. капитала. Рабенек и члены его семьи должны были уволиться со своих административных постов в предприятии согласно декабрьскому указу 1915 г.; фирма поступила под государственный надзор, и вопрос о ее ликвидации был уже поставлен на обсуждение, когда в дело вмешался представитель Главного артиллерийского управления генерал Ипатьев, написавший убедительное письмо в поддержку Рабенеков и их фирмы. Ипатьев подчеркивал, что предприятие производит практически исключительно оборонную продукцию, а сам Рабенек «совершенно русский в душе». Комитет по борьбе с немецким засильем обсудил дело и постановил, что фирма может быть освобождена от всех ограничений. РГИА. Ф. 1483. Оп. 1.Д. 14. Л. 118—126 (Журнал Особого комитета по борьбе с немецким засильем, 25 августа 1916 г.).
[Закрыть]. Подобные льготы не являлись автоматическими, но могли быть предоставлены, если власти сочли бы их соответствующими интересам государственной обороны[69]69
Этот пункт явно не имел смысла, да еще и содержал насмешку над оправдывающими эти законы соображениями, поскольку узаконения предназначались для противостояния вражескому контролю над стратегическими отраслями экономики, т.к. вражеские подданные могли использовать свое положение для соучастия в шпионаже или для прямого шпионажа. Очевидно, что с этой точки зрения предприятия, работавшие в важнейшем оборонном секторе, должны были считаться наиболее опасными.
[Закрыть]. Однако в каждом случае применения льгот чиновники, закрепленные за предприятием, не отзывались, а продолжали осуществлять надзор за деятельностью фирмы при помощи «временной администрации». Если в дальнейшем принималось решение перейти к ликвидации, то «временная администрация» преобразовывалась в «ликвидационный комитет».
С момента публикации указа 17 декабря 1915 г. и вплоть до Февральской революции ликвидационная кампания продолжала набирать обороты. 2 января 1916 г. задним числом была прекращена ранее допускаемая практика, позволявшая торговым фирмам, при условии соблюдения закона 11 января 1915 г., продолжать свою деятельность, если все вражеские подданные были уволены. Все контракты и соглашения между бывшими владельцами (вражескими и российскими подданными или гражданами нейтральных и союзных стран) были признаны не имеющими юридической силы и подлежали проверке со стороны правительственных инспекторов. Целью подобной проверки было раскрытие случаев «фиктивной передачи», при которой бывший владелец (подданный враждебного государства), чтобы избежать ликвидации предприятия, заключал неофициальную сделку с российским подданным, действовавшим как подставное лицо[70]70
Эта проблема стала чуть ли не основной в печати, которая безжалостно атаковала правительство за предполагаемое немецкое влияние в высших сферах и соответствующую этому защиту немецких деловых интересов. См.: Розенберг В. Фиктивная передача предприятий // Торгово-промышленная газета. 1916. 17 янв.
[Закрыть].
Ликвидационные комитеты были созданы на 460 крупных промышленных предприятиях, и к 1 ноября 1917 г. 59 из них были полностью ликвидированы, а 75 находились в процессе ликвидации. Временное правительство не снизило темпов ликвидации, и во время его непродолжительного пребывания у власти в большинстве случаев уже начавшийся ранее процесс официального закрытия ряда предприятий был завершен{222}.
