Текст книги "Алтарь страха (сборник)"

Автор книги: Эрик Фрэнк Рассел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)

– Блипером, – сварливо возразил Армстронг. – Он подает вот такие сигналы: блип-блип-блип.

– Так вот, дорогой вы мой! Если бы мы не догадались обыскать вас на предмет таких сюрпризов, то наши дела наверняка уже подавали бы такие же печальные сигналы.

– Тем не менее вы не можете считать себя вне опасности, – заверил его Армстронг. – По крайней мере до тех пор, пока я в состоянии носить портки.

По каким-то непонятным причинам это высказывание привело собеседника в-восторг. Одобрительно рассмеявшись, он дружески оглядел пленника. Нажав кнопку на столе, он заговорил в небольшой видеофон:

– Что-нибудь нашли? – Писклявый голосок что-то ответил, и человек за столом сказал: – В каблуке левого башмака? И пачку зажигательных листков в правом? Как же это мы просмотрели? – В дружеском тоне зазвучали металлические нотки. – Кто просмотрел? Получив ответ, он рявкнул: – Прислать его ко мне сразу же, как я покончу с этим делом. – Убрав палец с кнопки, он откинулся на спинку кресла. Обострившиеся черты лица при взгляде на Армстронга вновь смягчились.

Помолчав примерно с минуту, он наконец сказал:

– Мы задали вам вопрос. Отыскали вы ответ или вам необходимо еще время для дальнейших размышлений?

– Мне ничего ни от кого не нужно, особенно от вас. – Армстронг столь же доброжелательно посмотрел на хозяина кабинета. – А ответ у меня имеется.

– И каков же он?

– Я не знаю, в своем ли я уме.

– Это ваше решительное и последнее слово?

– Да, – подтвердил Армстронг. – И мне наплевать, понравился вам такой ответ или нет. По-моему, вы занимаетесь какой-то ерундой!

– Ай-я-яй! – укоризненно покачал головой собеседник. – К чему такая несдержанность? Мое личное мнение о вашем ответе не имеет никакого отношения к последствиям, им вызванным. Но для вашего спокойствия должен сказать, что оцениваю ваш ответ как блестящий.

– Вы необыкновенно выросли в моих глазах, – язвительно ответил Армстронг, с вызовом глядя на него. – Хотя я сомневаюсь, чтобы вы придумали ответ получше.

– Резонное допущение, если принять во внимание ту сбивающую с толку обстановку, в которой вы некоторое время находились, – заметил собеседник. – Но это совершенно ошибочное допущение.

– Вот как?

Сидящий за столом инквизитор вздохнул, что-то вспоминая, и сказал:

– Так уж случилось, что я знаю – я в своем уме. Это факт установленный, не подлежащий сомнению, и его можно проверить в любое время.

– Чушь! – громогласно заявил Армстронг.

Не обращая внимания на это замечание, собеседник неторопливо и невозмутимо продолжил:

– Более того, каждая личность в этом здании отличается от большинства людей тем, что пребывает в своем уме. Каждый член «Норман-клуба» совершенно и неоспоримо нормален. – Взгляд его холодно и уверенно вонзился в слушателя. – Для членства в «Норман-клубе» персона должна соответствовать главной характеристике. Член должен быть нормальным человеком – нормальным, нор-маном!

– Что? – Армстронг вскочил, пальцы рук у него задергались.

– У него мозги не должны зависеть от вредных воздействий флюидов, испускаемых его телом, – продолжал собеседник. – Другими словами, он не должен быть гуморальным человеком, не должен быть существом смертным.

– Вы хотите сказать, что вы не человек? – осторожно спросил Армстронг, с трудом веря в происходящее.

– Сядьте, сядьте! Успокойтесь! Необоснованная возбудимость свидетельствует не в вашу пользу. – Он успокаивающе махнул рукой, наблюдая, как Армстронг нехотя погружается в кресло. – Я человек, если пользоваться определениями, принятыми в этом несчастном мире, то есть существо из плоти и крови, структурно и органически ничем от вас не отличающееся. Но в терминах, принятых в другом месте – и в другом, правильном смысле, – я не гу-ма-ноид, хвала небесам! Я – нор-ман!

– Что вы имеете в виду, говоря о терминах, принятых в другом месте? Где это? – решительно вопросил Армстронг.

– Это вам еще предстоит узнать. Но момент для этого пока не наступил. – Он заговорил в видеофон: – Дело подготовлено для переноса в комнату номер десять.

Армстронг вновь поднялся. Взъерошенный и неряшливый, он брезгливо осмотрел свой помятый костюм, в котором ему приходилось и спать.

– Итак, наступил решающий момент и я вот-вот узнаю, что же скрывается за этой мелодраматической галиматьей?

– Надеюсь, да.

– К чему же тогда вся эта бессмысленная игра в вопросы с неясными намеками на смерть?

Человек широко улыбнулся:

– Вопрос довел ваш ум до определенного, утомленного состояния, поскольку именно усталый мозг наиболее восприимчив к внешним воздействиям и без сопротивления принимает то, что его ожидает. Что же касается угроз, то, боюсь, на вас просто подействовал пессимизм вашего соседа по… хм… квартире.

– По камере, – поправил Армстронг.

– Ну хорошо, назовем это камерой. Но согласитесь, довольно глупо было с вашей стороны доводить себя до столь тревожного состояния. Ведь в нашем послании угроз не содержалось. И мы действительно не желаем вам зла.

– Хорошо, ловлю вас на слове. Отдайте мне башмаки, чтобы я мог убраться из вашей берлоги.

– Пока еще не время, – Он глянул на открывшиеся двери, в которых появились охранники. – Пока не время, мистер Армстронг. Для начала мы хотели бы доставить вам огромное удовольствие подтверждением того факта, что вы на самом деле в своем уме. Я искренне надеюсь, что мы не обманемся в вас!

– А если обманетесь?

Глаза собеседника холодно вспыхнули.

– Я буду бесконечно сожалеть.

– Держу пари, будете! – пообещал Армстронг. Бросив на собеседника угрожающий взгляд, что выглядело смешной дерзостью при слишком явном неравенстве сил. Армстронг в сопровождении охранников вышел из зала и надел башмаки. Он даже не стал осматривать обувь – короткий разговор по видеофону ясно дал понять, что каблуки пусты.

Выпрямившись, он указал на двойные двери и спросил у одного из охранников:

– Кто этот неотразимый мужчина?

Ответа он не ожидал и потому удивился, услышав:

– Сенатор Линдл.

Армстронг разинул рот:

– Линдл? Боже Всемогущий! Он что же, Конституцию не читал?

– Что же ты у него не спросил? – ехидно ответил охранник и указал на дальний конец зала. – Теперь тебе предстоит следующий этап – комната номер десять.

– А что меня там ожидает?

Бесстрастный охранник ответил:

– Там заглянут в твою черепушку и решат, то ли…

Не договорив, он резко пригнулся, уворачиваясь от резкого и сильного удара Армстронга. Кулак летел стремительно и, не попав в челюсть, угодил в лоб. Охранник принял горизонтальное положение и замер.

И вновь подтвердился тот факт, что эти парни не походили на обычных людей. Никто из пяти оставшихся охранников не выказал признаков волнения. Никто из них даже не охнул и не выругался. Они отнеслись к происшествию философски и среагировали быстро и молча. В полной тишине и с пугающей сосредоточенностью они вместе набросились на него, повалили на ковер и прижали. Отчаянно сражаясь, он отшвырнул одного из них, но тот тут же навалился снова. К остальным охранникам присоединился первый, успевший прийти в себя после нокаута.

Свалка происходила в неестественной тишине. Все семеро возились на ковре; при этом груда тел над Армстронгом то возносилась вверх, поднятая его могучими мускулами, то оседала. Но шестерых оказалось слишком много. Окончательно придавив его к ковру, охранники ловко ухватили его за конечности и поволокли в комнату номер десять.

Здесь превосходящие силы противника привязали его ремнями к горизонтально установленному каркасу, вокруг которого стояла какая-то аппаратура. Теперь он был готов к поджариванию, как индюшка на вертеле.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Даже пяти широких ремней не хватило, чтобы удерживать на каркасе такую могучую жертву, как Армстронг. Ему перетянули лодыжки, колени, бедра, пояс и грудь. На шее у него вздулись вены, а лицо налилось кровью; широкий ремень на груди лопнул со звучным хлопком. Зрелище получилось впечатляющее, но толку он не добился. Его закрепили еще четырьмя ремнями, которых теперь стало восемь. После этого охранники, потирая синяки и шишки, вышли из комнаты, даже не наградив его взглядами, в которых могли бы читаться восхищение или враждебность.

Оставшись в одиночестве, привязанный к каркасу, Армстронг начал крутить головой, насколько позволяла возможность, и осматривать помещение, в которое он попал. Камера для пыток, если это была она, больше напоминала студию радиостанции. Среди множества различных устройств узнавались огромных размеров постоянные конденсаторы, ряд стекловидных высоковольтных резисторов, углеродноанодные трубки с гидроохлаждением, большое количество ртутных стабилизаторов, а также несколько проволочных двойных сфер, размещенных одна в другой наподобие древних вариометров.

Прочные медные провода были заменены хрупкими серебряными трубочками, аккуратно вставленными в места разъемов. Некоторые параллельные пары этих трубочек были пропущены через большие стеклянные шаровые изоляторы и проходили между полосками алюминиевой фольги, призванными, очевидно, подавлять помехи.

Впрочем, эта аппаратура лишь на первый взгляд напоминала студию радиостанции, если судить по этим странным схемам, не применяющимся в обычной практике. Например, ни один техник в здравом уме не стал бы соединять защитную сетку подавителя с клеммой постоянного конденсатора. Этот конденсатор размещался прямо над его ногами. Лишенный какого-либо кожуха, он представлял собой куб со стороной в двадцать дюймов, толстые свинцовые пластины которого отделялись друг от друга стекловидным желтым веществом, похожим на янтарь. И клемма утапливалась в этом стекле, вне всяких сомнений! Просто какой-то идиотизм!

Все окружающие его аппараты были нацелены на тело, разложенное на этом тостере. Над головой возвышался сверкающий круглый предмет, похожий на огромный шлем. Должно быть, это и был мыслеуловитель.

Мрачно рассмотрев то, что оказалось доступным зрению, Армстронг задумался о своей судьбе. Судя по всему, у них имелся способ проникать в мозг людей, не оставляя физических шрамов и не вскрывая череп; способ, достаточно эффективный для устранения назойливых любопытных, при этом он не уничтожал их физически; метод новый, необычный, не позволяющий заподозрить что-либо неладное специалисту, который когда-нибудь захочет осмотреть жертву. Так оно и случится. Когда с ним разберутся до конца, тогда и позволят уйти. И он станет полным придурком, не способным отличить пятницы от обеденного времени. Он вновь тщетно напряг мышцы. Ремни заскрипели, но не поддались.

Чей-то голос негромко произнес:

– Как вам наше оборудование, мистер Армстронг? Немного посложнее, чем ваш блипер, а?

Повернув голову, он увидел стоящего рядом Линдла. Правильные черты лица сенатора еще более обострились, сильнее напоминая ястребиные. Тем не менее он продолжал обращаться к Армстронгу дружеским тоном.

– Кукарекай, петушок, кукарекай! – прорычал Армстронг. – Придет и твоя очередь под ножом оказаться!

– Я вовсе не кукарекаю! – Линдл протестующе взмахнул рукой. – Я просто восхищаюсь и вашей работой, и нашей, которая, позвольте вам заметить, действительно достойна восхищения, если учесть, сколько помех встретилось нам на пути создания этих приборов.

– Спасибо на добром слове. В свое время я тоже буду восхищаться вами. Когда вы будете лежать связанным.

Линдл улыбнулся и спросил:

– Когда вы были маленьким, вы сами ходили к зубному врачу, по собственной воле или вас отец к нему таскал, силой?

– Я туда таскал отца, – огрызнулся Армстронг.

– Какой вы агрессивный, – заметил Линдл, продолжая улыбаться. – Впрочем, это не ваша вина. И я с удовольствием продолжу с вами беседу, но только после того, как вас соответствующим образом обработают. – Он махнул рукой.

В поле зрения Армстронга появился седовласый старичок в очках цвета бутылочного стекла и длинном белом халате. Он близоруко уставился на Армстронга, словно на кролика, подготовленного к препарированию.

Линдл сказал:

– Это доктор Горовитц. Он вами и займется. Прошу! – добавил он, обращаясь к Горовитцу. И удалился, улыбнувшись на прощание своей жертве.

Подойдя к панели управления, Горовитц взялся за большой медный рубильник. В ртутных стабилизаторах забулькало, закипело, замерцали лиловые вспышки. Углеродные аноды в трубках раскалились докрасна, затем приобрели золотистый оттенок. Послышалось странное шипение, как от убегающего пара, и какой-то невидимый аппарат под каркасом начал, очевидно, нагреваться, судя по ощущениям ног Армстронга. В воздухе разносился запах разогретого металла, горящего пластика и озона.

Ведя бесполезную борьбу с ремнями, Армстронг пообещал Горовитцу:

– Когда-нибудь я заставлю тебя сожрать собственные уши.

Доктор повернулся и тусклыми глазами оглядел его сквозь очки. Он не произнес ни слова. Взявшись за край шлема, он потянул его так, что голова и лицо Армстронга оказались закрытыми. Жертва мельком успела рассмотреть. какие-то странные провода внутри шлема, и тут же наступила темнота. Послышался звук быстрых шагов, щелкнул второй рубильник. Что-то вцепилось в его мозг прямо внутри черепной коробки и принялось за работу.

Физической боли он не ощущал. Но все равно было неприятно, словно во сне, когда падаешь с высоты и ждешь, что вот-вот произойдет неизбежный удар. Хуже всего воспринималось ощущение какого-то отделения, словно от мозга что-то откалывали, совершая какие-то богохульные действия. Казалось, что земной, облаченный в плоть одурманенный Армстронг созерцает безжалостные мучения неземного, духовного Армстронга. И каждый из них при этом являлся частью другого, хотя чувства их разделялись и находились в полном смятении.

Миллионы вопросов проносились в мозгу с такой скоростью, что его чисто автоматические ответы на них возникали еще до того, как они успевали впечататься в память. Миллионы проблем разрывали мозг в разные стороны.

Как вы относитесь к тому? Как вы относитесь к этому? А это утверждение что означает для вас? Вы верите в то, иное или другое – и почему? Вы отвергаете то, иное или другое – и почему? Вы сочувственно относитесь к этому явлению? А вот это вас возмущает? А как вы думаете, вы по-прежнему сочувствовали бы этому явлению или возмущались бы им, если бы оно имело отношение к вашей системе желез? Миллион вопросов в минуту, тысяча – в секунду, сотня – в долю секунды. Не имея времени думать, размышлять, спорить, приводить доводы, обращаться к предыдущим концепциям, предугадывать последующие вопросы. Время отводилось только на мгновенную и автоматическую реакцию. Как попытка понять амебу. Что она делает? Дрожит? Съеживается? Ползет?

Нескончаемый, огромный поток вопросов продолжал свое течение. Это горячее или холодное? Светлое или темное? Истинное или ложное? Что означает это явление? Да и явление ли? И что в результате? Вы считаете это этичным? В данной ситуации, а? Итак, этичным? А в этой ситуации? Итак, этичность поступка определяется ситуацией, да?

Как вы думаете, вы в своем уме?

Как отличить правильное от неверного? Какое значение имеют эти слова, если вообще имеют…

Все ниже, ниже и ниже погружался он в темный океан пугающей неоспоримости, его мозг покорно отзывался на каждый тычок. Как долго продолжалась эта пытка, он не мог бы сказать. Время и пространство перестали существовать, и ничего в космосе не осталось, кроме его обнаженного мозга, исповедующегося электронному богу.

Придя в себя, он прежде всего ощутил тепло и полное физическое изнурение. Он лежал неподвижно на каркасе и невидящим взглядом всматривался в остывающие трубки. Сам себе он сейчас напоминал мокрую тряпку. Руки дрожали, а голова просто раскалывалась от боли. Постепенно он сообразил, что ремни с него сняли, а рядом стоит Горовитц и молча за ним наблюдает.

На плохом английском, с гортанным акцентом Горовитц сказал:

– Выпейте. Станет легче.

Горячая жидкость устремилась по иссохшейся глотке Армстронга, и внутри желудка появилось ощущение тепла. Облизав губы, он закрыл глаза. С трудом он сообразил, что его напоили наркотиком и действие вещества уже началось, но сил протестовать не было, и он погрузился в забытье.

По зову ученого появились охранники, подняли грузное тело с каркаса и понесли в камеру. Там его аккуратно уложили на кровать и оставили одного. Все делалось с таким же флегматичным видом, как и ранее, словно транспортировка бессознательных тел являлась для охранников делом обычным. Они ведь тоже в свое время вкусили прелесть воздействия этого аппарата, именуемого «психотрон».

Проспав двенадцать часов кряду, он встал, умылся, побрился, перекусил и полностью пришел в себя. Тут же появились охранники, чтобы снова отвести его к Линдлу. Вновь они прошагали по коридору мимо четырех комнат и оказались в зале. Вновь он вошел в двойные двери, сел в кресло и уставился на сидящего за столом Линдла. Тот оглядел его удовлетворенным взглядом.

– Итак, мистер Армстронг, вы продержались до конца. Испытание изобиловало ловушками, тупиками и преградами, но вы выстояли. Поздравляю вас.

– Никакого такого конца еще не наступило. И не наступит, пока…

Линдл успокаивающе поднял руку:

– Понимаю, понимаю! Вы хотите высказать мне все, что думаете обо мне. Но давайте на время отвлечемся от личностного, хорошо? Вам предстоит узнать еще многое, и сейчас как раз настал такой момент. Нет больше повода скрывать от вас многие факты, тем более что существует весьма веская причина обо всем вам рассказать.

– И что же это за причина такая?

– Вы в своем уме!

– Какая прелесть! – изобразил восхищение Армстронг. – Не могу поверить.

Склонившись над столом, Линдл уставил на него проницательный взгляд:

– А теперь слушайте. Я намерен вам сообщить о некоторых фактах, настолько важных, что вам придется испытать потрясение. Более того, вам предстоит испытать и недоверие, отчего эти факты не перестанут быть истинными. Но я сообщу вам всю эту информацию только при определенных условиях.

– Слушаю, – решительно заявил Армстронг.

– Вам придется расстаться с вашим вполне естественным чувством антагонизма, которое произрастает скорее из ваших эмоций, нежели ума. Я не прошу у вас сердечного понимания или дружеского настроя – пока! Я настаиваю лишь на том, чтобы вы выслушали беспристрастно, без эмоций и непредвзято. Давайте забудем о последних событиях и поговорим как мужчина с мужчиной.

Армстронг поразмыслил. С его точки зрения, предъявленные требования были направлены на то, чтобы он забыл, что он человек, и реагировал на все так же хладнокровно, как рыба. То есть он должен молча сидеть и ни на что не обращать внимания. Ну что ж, изобразить можно. По крайней мере попытаться.

– О’кей, я постараюсь.

– Хорошо! – одобрил Линдл. Сложив руки на столе, он начал с таких слов: – Как вы, должно быть, отметили, а возможно, не раз и размышляли, все люди в этом мире делятся на разные категории разными способами. При этом методы классификации зачастую сталкиваются между собой. Например, вы можете разделить людей по цвету их кожи. Или фонетически – по тем языкам, на которых они разговаривают. По политическим или экономическим воззрениям. Или по религиозным. Можно разделить их на мужчин и женщин, на стариков и молодых, на богатых и бедных, на невежественных и образованных. Число методов классификации очень, очень велико! – Он подчеркнуто заговорил тише: – Но существует лишь один-единственный метод, имеющий решающее значение для человечества.

– Валяйте, – подбодрил Армстронг.

– Каждый землянин является или гу-маноидом или нор-маном! – Он задумчиво посмотрел на слушателя. – Иными словами: он или сумасшедший или нет. Он или безумен или нормален!

Поерзав в кресле, Армстронг заметил:

– Ничего не скажу. Пусть это остается на вашей совести.

– Так вот, нормальных совсем немного, – продолжил Линдл. Голос его теперь звучал необычно, взволнованно и торжественно, словно некий ангел читал, разворачивая перед собою, список судеб. – Безумных множество. Фактически они представляют собою подавляющую часть населения этого несчастного мира. При этом не стоит обманываться категориями относительности. В том смысле, что один более безумен, а другой – менее, так что на фоне полного безумца может сойти за нормального. Отсюда следует, что никто в этом мире не может считаться нормальным, пока не пройдет соответствующий тест, согласно стандартам которого человека начинают относить к той или иной категории.

– Каковой стандарт вы сами и изобрели, исходя из собственных представлений, – саркастически заметил Армстронг, – Психи решают, кто из них псих!

– Ну, ну! – укоризненно сказал Линдл, – Мы же договорились не поддаваться антагонизму, не так ли? – Он спокойно оглядел собеседника и продолжил: – Изобрел не я. Как не изобрел и ни один из ныне живущих людей. Никто на этой Земле не изобретал стандарта.

– Должно быть, его изобрели на Марсе? – весело предположил Армстронг.

– Совершенно верно!

– Что? – непроизвольно вырвалось у Армстронга, но он тут же прикусил язык и замолчал.

– Я ведь предупреждал вас. Я же сказал вам, что вы напоролись совсем не на то, за что боролись! – На лице Линдла отразилась легкая грусть, свойственная состоянию человека вспоминающего. – Стандарт был изобретен на Марсе нашими далекими предками сто двадцать тысяч лет назад. Назвали его «психотрон». Только этот метод позволяет определить, нормален человек или нет.

– Вы говорите, что его изобрели наши предки. То есть мы что же, прибыли сюда с Марса задолго до того, как здесь возникла наша официальная история?

– Не все из нас. Только белокожие. Белые являются прямыми потомками марсиан, все без исключения, знают они об этом или нет, нравится им это или нет. Настоящими землянами являются только желтокожие – они существовали здесь всегда. Фактически мы их гости, точно так же, как какой-нибудь демократичный американец считает себя гостем краснокожих индейцев. Люди со смуглой кожей – это потомки выходцев с Венеры. Чернокожие – потомки обитателей Меркурия. Так что каждый негр – меркурианец.

– Сдается мне, что вы решили основать новую религию, – скептически прокомментировал Армстронг. – Откуда вы набрались этой чепухи? Увидели в магическом кристалле?

– Нельзя основать то, что существовало задолго до того, как у землян появилась письменная история! – заявил Линдл уверенно и спокойно. Да собственно, ничто в его облике и не указывало на то, что он принадлежит к каким-то сектантам, фанатикам, безумным приверженцам безумной идеи, фальшивым проповедникам фальшивого конца света. Говорил он четко и деловито, словно объясняя, что розовый цвет является оттенком красного, а фиолетовый – голубого. – Все факты, о которых я вам рассказываю, являются фактами доисторическими для землян, фактами гораздо более древними и гораздо более точно описанными, нежели пустяковые легенды этого мира. Они зафиксированы, неизменны, и их можно проверить в любое время.

– О! – Армстронг ухватился за слово. – Каким же образом?

– Множеством способов. Я могу вам продемонстрировать трехмерное изображение событий, действительно имевших место, включая первые марсианские исследования Земли и Луны. Я могу позволить вам наиграться вдоволь с психотроном, пока вы не убедитесь, что ничего подобного в этом мире просто не существует. Однако самым впечатляющим и неоспоримым доказательством явилась бы высадка первых землян на Марс, если таковая вообще состоится и если нам не удастся ее предотвратить!

– Так вот оно что! – Армстронг воинственно возложил широченные ладони на широченные бедра. – Итак, вы признаетесь в систематическом саботаже запусков ракет?

– Признаемся? Дорогой мой, мы гордимся этим!

– Вы будете гордиться этим и тогда, когда ФБР бросит вас в кутузку? Прекрасный способ сломать себе шею, – ухмыльнулся Армстронг.

Линдл рассмеялся, словно услышал забавную шутку.

– Вот речь квазиземлянина, да к тому же стопроцентного американца!

– Может быть. Но мне нравится быть американцем. Ведь вы же сами сказали, что я в своем уме. Настолько в своем уме, что мне еще доставляет удовольствие испытывать остатки самоуважения. И я не собираюсь торговать своей лояльностью, предлагая ее тому, кто больше заплатит.

– Ай-я-яй, как нехорошо! – расхохотался Линдл. И выставил вперед указующий перст. – Забыли? Никакой враждебности! Цель нашей беседы в том и состоит, чтобы вы определились, кому на самом деле принадлежит ваша лояльность. Но сначала выслушайте все до конца. Как человек разумный, к тому же почти ученый, вы же не сможете делать выводы, не имея для того достаточной базовой информации, не так ли?

– В общем, да. Ладно, давайте выкладывайте остальную чушь. Я послушаю, но только не надо понимать мою позицию как знак полного доверия!

– Постараюсь изложить вкратце, насколько это возможно с историей, неизвестной большинству жителей этой планеты. А неизвестной потому, что она до сих пор хранилась в секрете. По причинам, которые позже станут вам ясны. Факты, которые я собираюсь вам изложить, являются правдой, о которой не говорилось, жемчугом, который не мечут перед обычным, бессмысленным человеком. Нормальных же – очень немного!

– Я слушаю.

– Необходимо не просто слушать, – сказал Линдл. – Надо еще и думать. Более того, надо запоминать. А запомнив, посмотреть на привычные черты этого мира новыми, просвещенными глазами. – Внимательно посмотрев на Армстронга, он приступил к изложению.

– Более ста двадцати тысяч лет назад белокожие и высокоразвитые обитатели Марса завоевали космическое пространство и отправили космические корабли к внутренним планетам Солнечной системы. Оказалось, что на всех этих планетах обитают существа, превосходящие по уровню развития животных, существа, похожие на марсиан, хотя и отличающиеся внешним видом и цветом кожи. В связи с этим марсиане развили интересную теорию, касающуюся влияния Солнца на внешний облик людей, но сейчас я не буду на ней останавливаться. Отмечу только, что все высшие формы жизни на четырех ближайших к Солнцу планетах являются двуногими и похожи на нас. Обитатели Меркурия оказались чернокожими, венерианцы – смуглыми, а земляне – желтыми. Существует простое объяснение этой цветовой градации. Так, интенсивность цвета находится в прямой зависимости от интенсивности фотонной бомбардировки со стороны Солнца. И марсиане, таким образом, обладают белой кожей потому, что она должна быть белой.

– Готов согласиться, – признал Армстронг. – Похоже на правду.

– Теперь мы подходим к тому пункту, в котором плодородие планеты влияет на ход истории, – продолжал Линдл, не обращая внимания на реплику. – Все планеты оказались плодородными, но лишь на Земле существовала столь изумительно буйная растительность. К своему несчастью, Земля пребывала в муках и раздорах динамично меняющейся жизни. Так, марсиане обнаружили, что меркурианцы и венерианцы лишь ненамного отставали в своем развитии от них, настолько ненамного, что лишь какой-нибудь десяток столетий отделял их от выхода в космос, если бы их не завоевали белые с Марса.

Желтые же обитатели Земли оставались на примитивном уровне развития, сосредоточивая все все свои усилия на жестокой борьбе за выживание с чудовищными формами дикой жизни, во множестве окружавшими их. Обладая не меньшим потенциалом для развития и обретения величия, чем их соседи по планетам, они сталкивались с более серьезными препятствиями в развитии, а исполненная опасностей жизнь существенно замедляла их прогресс.

Таким образом, Земля оказалась наиболее опасной, наиболее отсталой и наименее желанной из всех четырех планет, поскольку изобиловала злобными, свирепыми и жестокими формами жизни. Обитатели остальных трех планет не сталкивались со столь могучим противостоянием и потому сравнительно быстро развивались. Быстрее всего – марсиане. Желтым людям Земли достался самый крутой холм, на который им предстояло вскарабкаться. Плодородие их планеты оказалось не только благословением, но и проклятием.

– И что же дальше? – без особой нужды поторопил его Армстронг.

– Итак, испытав огромной силы толчок со стороны марсиан, а также в результате смешения трех культур Меркурий, Венера и Марс духовно сблизились и в дружбе и мире двинулись по пути прогресса. Земля же, мир джунглей и болот, жалящих, ядовитых и плотоядных хищников, осталась за бортом. Она оказалась не подготовленной к вступлению в межкосмическое сообщество. Терра была слишком молодой и кровоточащей, чтобы стать членом Солнечного Братства. Признавая огромный потенциал Земли и ее великое предназначение, в то же время ее немногочисленных желтых обитателей воспринимали чуть ли не как обезьян.

– Против чего свидетельствует тот факт, что старейшая из известных нам цивилизаций существовала в Китае, – язвительно заметил Армстронг.

– Совершенно верно, – согласился Линдл. – К факту, подтверждающему мою историю, мы обратимся позже, когда я закончу. Пока сделайте себе заметку на память. – Он помолчал, затем продолжил: – Так надолго Земля оказалась забытой, как и Америка затерялась во времени между открытием ее Эриком Рыжим и новым открытием Колумбом. Между тем обитатели остальных трех планет воспринимались наравне с богами, и только одно обстоятельство препятствовало достижению полного совершенства – они несли в себе свои же семена разрушения, злокачественные опухоли, вновь и вновь пытавшиеся сменить мир бессмысленными войнами.

Эти опухоли имели наследственный характер умственного несовершенства людей, и они продолжали возрождаться в каждом поколении, и не было надежного способа идентифицировать эти заболевания. А невозможность идентификации препятствовала и разработке способа борьбы, а это в свою очередь приводило к пониманию, что решение проблемы не спасет, надо ликвидировать саму проблему. Нет смысла решать проблему отделения агнцев от козлищ, если непонятно, что делать с этими козлищами.

Никто не знал, что делать с людьми несовершенными, несущими в себе семена зла, даже если и появится возможность определить их. Разумеется, невозможно было даже поставить вопрос об уничтожении их каким-либо путем, поскольку люди, встав вровень с богами, обрели их широту души и милосердие. Требовался надежный и несмертельный способ очищения почти совершенных рас трех планет от нечистых примесей. Но на протяжении многих-многих столетий мудрейшие из них никак не могли решить эту проблему.

Замолчав, Линдл протянул Армстронгу через стол сигареты. Взяв одну из них, Армстронг заметил:

– Даже ангелов тянет к наркотикам, а? – Усмехнувшись, он воткнул сигарету в рот, полез за зажигалкой, посасывая фильтр, как делал это всегда. Конец сигареты внезапно вспыхнул без всякого огня, и то, что устремилось в его легкие, совсем не напоминало табачный дым, но было чем-то гораздо более ароматным и успокаивающим.