Текст книги "Алтарь страха (сборник)"

Автор книги: Эрик Фрэнк Рассел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

– Не знаю.

– Вот и я не знаю. Скорее уж походит на самоубийство. А может быть, и нет. Никто ничего не знает. Я же склонен видеть в происшедшем нечто странное.

– Что ж, ум у тебя пытливый, – согласился Берг. – Почему бы тебе не открыть частное детективное агентство?

– Рискованно и небезопасно, – улыбнулся Брэнсом. – Он посмотрел на часы: – Пора к станку.

Два месяца спустя Берг исчез. В течение дней десяти, предшествовавших его исчезновению, он пребывал в тихом, задумчивом состоянии и ни с кем не хотел общаться. Брэнсом, работавший с ним в тесном контакте, заметив эти тревожные признаки, отнес их на счет плохого настроения. Но поскольку ситуация не менялась, его стало разбирать любопытство.

– Заболел, что ли?

– А?

– Я говорю, заболел, что ли? У тебя вид, как у задумавшейся над старостью курицы.

– Да нет, все нормально, – угрюмо ответил Берг.

– Уверен?

– Со мной все нормально. Нельзя же все время ходить насвистывая от радости.

– Никто об этом и не говорит.

– Тогда о’кей. Я люблю поболтать, когда есть настроение, а когда нет – предпочитаю помалкивать.

После этого задумчивость Берга еще больше возросла. В последний день пребывания на предприятии Берг почти не разговаривал, разве что в случае крайней необходимости. На следующий день он не появился.

После полудня Брэнсома вызвали в кабинет Ледлера. Хмуро поздоровавшись, Ледлер указал ему на кресло.

– Садитесь. Вы ведь работаете с Арнольдом Бергом, не так ли?

– Да.

– У вас с ним крепкие дружеские отношения?

– Достаточно дружеские, но я бы не сказал, что такие уж крепкие.

– Что вы хотите этим сказать?

– Нас в шутку называли «Брэнсом и Берг инкорпорейтед», – пояснил Брэнсом. – Нам вместе хорошо работалось. Я понимал его, он понимал меня. Каждый сознавал свою зависимость от другого. Как коллеги по работе мы прекрасно дополняли друг друга. Вот и все.

– Чисто производственные отношения?

– Да.

– И вы их не переносили на личную жизнь?

– Нет. Помимо работы у нас было мало общего.

– Гм! – Ледлер не скрывал разочарования. – Сегодня он не явился на работу. Официальной просьбы об отгуле от него не поступало. У вас нет никаких соображений, почему он отсутствует?

– Извините, нет. Вчера он ни о чем таком не говорил. Может, заболел?

– Вряд ли, – сказал Ледлер. – Он не прислал медицинского уведомления.

– Может быть, не успел. Если он отправил сообщение по почте сегодня, то вы его получите только завтра.

– Он мог бы и позвонить, – не сдавался Ледлер. – Уж как пользоваться телефоном, надеюсь, Берг знает. Он уже достаточно взрослый человек, чтобы позаботиться о себе. А если он даже слег в постель в каком-то другом месте, а не дома, мог бы попросить кого-нибудь позвонить вместо себя.

– А может, его срочно госпитализировали и у него не было возможности попросить, – предположил Брэнсом. – Порой такое случается. В любом случае у телефонного провода два конца. Если бы вы позвонили ему…

– Потрясающая идея! Она делает вам честь. – Ледлер презрительно фыркнул. – Мы уже звонили ему пару часов назад. Никто не отвечает. Мы позвонили соседям. Те барабанили ему в дверь. Никто не отзывается. Отыскали домовладельца. Он открыл дверь своим ключом. Внутри никого не оказалось. В квартире порядок, ничего не тронуто. Соседи не знают, когда он вышел из дому, и не знают, ночевал ли он дома вообще. – Ледлер задумчиво погладил подбородок. – Берг – мужчина разведенный. Вы не знаете, была ли у него подружка?

Брэнсом тоже задумался.

– Несколько раз он упоминал о некой девушке, с которой встречается; говорил, что она ему нравится. Встречался он с ней раза четыре или пять. Но он не выглядел уж слишком увлеченным. Так, случайное знакомство. Насколько мне известно, всерьез он никем не увлекался. Вообще он занимал по отношению к женщинам прохладную позицию. Они чувствовали это и отвечали ему тем же.

– Значит, он не мог оказаться в каком-нибудь любовном гнездышке. – Ледлер вновь задумался и кивнул: – Разве что возобновил отношения с прежней женой.

– Сомневаюсь.

– А он не упоминал о ней в последнее время?

– Нет. Он и думал-то о ней раз в несколько лет. Если верить его словам, они оказались абсолютно несовместимы и поняли это сразу после свадьбы. Она хотела страстей, а он жаждал покоя. Она сочла такое положение вещей интеллектуальной жестокостью и рассталась с ним. Года через два она вновь вышла замуж.

– В его личном деле сказано, что детей у него нет. Ближайшей родственницей является мать, ей сейчас восемьдесят лет.

– Может быть, она слегла и он поспешил к ее постели? – предположил Брэнсом.

– В таком случае в его распоряжении был целый день, чтобы позвонить. А он не позвонил. Более того, с его матерью ничего не произошло. Мы и это проверили.

– Ну тогда я не знаю, чем вам еще помочь.

– Последний вопрос, – продолжал Ледлер. – Может, вам известен еще кто-то из работающих на предприятии, кто обладает достаточной информацией о личной жизни Берга? Кто разделял с ним его вкусы и привычки? Кто проводил с ним вечера и уик-энды?

– Извините, не знаю. Берг не был человеком замкнутым, но и особо общительным я бы его не назвал. И похоже, в часы, свободные от работы, он довольствовался собственной компанией. Я всегда считал его самодостаточным индивидуумом.

– Тогда хочу вам сообщить, что если он появится завтра широко ухмыляясь, то ему понадобится вся его самодостаточность. Он будет вызван на ковер за то, что решил развлечься, никому не сообщив об этом. Он нарушил правила и доставил нам массу хлопот. А правила созданы не для того, чтобы их нарушали, и хлопоты нам не нравятся. – Раздраженно посмотрев на Брэнсома, он закончил: – Если он объявится или вы из какого-нибудь источника что-то услышите о нем, ваш долг немедленно сообщить нам об этом.

– Я так и сделаю, – пообещал Брэнсом.

Покинув кабинет, он вернулся в зеленый отдел, смятенно размышляя о Берге. Может быть, стоило рассказать Ледлеру о мрачном настроении Берга в последние дни? И что бы это дало? Объяснить состояние Берга он все равно бы не смог, не мог он и выдумать какую-нибудь причину, из-за которой тот на него обиделся и не явился на работу. Но Берг вовсе не принадлежал к тому типу людей, которые молча баюкают свое огорчение. И уж тем более он не стал бы забиваться в какое-нибудь укромное местечко и переживать, надув губы, подобно капризному ребенку.

Поразмышляв таким образом, он вспомнил о странном высказывании, сделанном Бергом два месяца назад: «В один прекрасный день я и сам могу исчезнуть и возродиться где-нибудь вновь в качестве стриптизера». Что это – просто болтовня или намек? И если намек, то что он подразумевал под «стриптизером»? Непонятно.

– Да ну его к черту! – пробурчал себе под нос Брэнсом. – Что мне, больше не из-за чего переживать? В любом случае наверняка он объявится завтра с каким-нибудь правдоподобным объяснением.

Но Берг не появился ни завтра, ни послезавтра. Он исчез навсегда.

ГЛАВА ВТОРАЯ

В течение последующих двух месяцев предприятие распрощалось еще с тремя высокопоставленными специалистами. Причем при таких обстоятельствах, что должны были бы взвыть все сирены тревоги. Но не взвыли. Один, подобно Бергу, исчез в неизвестном направлении, очевидно повинуясь прихоти. Двое других ушли, соблюдя формальности, но предложив столь неубедительные и бессвязные объяснения причин ухода, что Бейтс и Ледлер чуть не взбесились. Ледлер, не в силах что-либо предпринять, лишь раздраженно ворчал. И то сказать, свободный человек в свободной стране делает что хочет, и его даже нельзя арестовать и поместить в тюрьму за неискренность, не говоря уж о том, чтобы подвергнуть лоботомии.

И тут пришел черед Ричарда Брэнсома. В мире, как и положено, наступила пятница, тринадцатое число. До этого дня мир пребывал в безмятежности, несмотря на отдельные недостатки. Конечно, в нем существовали рутина и скука, нужда и страх, а также тысяча и одна мелких неприятностей, которые люди вынуждены терпеть. Но тем не менее жизнь шла своим чередом – жизнь, наполненная событиями такими обычными и неоцененными лишь до той поры, пока вдруг о них не узнают.

Обычный утренний поезд в 8.10. Привычные лица на привычных местах, обычный шелест разворачиваемых газет, обычный приглушенный шум разговоров. А вечером раннее возвращение домой по привычной улице, обсаженной деревьями, на которой кто-то из соседей всегда или моет машину, или подстригает газон. На дорожке, ведущей к дому, привычно скачет, резвясь, щенок. Лицо Дороти, раскрасневшееся от кухонного жара, радостная приветственная улыбка, и вот двое ребятишек уже виснут, визжа, на руках, прося покрутить их.

Все эти мелкие, но драгоценные мгновения, наполняющие каждый день, от одного удара потеряли свою привычность, реальность и необходимость. Они смазались и утратили резкость видения, растаяв, как нерешительный призрак, не знающий, оставаться ему или уходить. Они отступили от человека, оставив его в жутком одиночестве. Отчаянным усилием воли ухватился он за них, и они на мгновение вернулись, но лишь затем, чтобы вновь растаять.

И все из-за слов, обычных слов из нечаянно услышанного разговора. Вечером он возвращался домой, наслаждаясь прохладой, в которой уже чувствовался намек на приближающуюся зиму. Сгущающуюся тьму прорезали клубы испарений. Как обычно, при пересадке на другой поезд ему предстояло прождать двенадцать минут. Следуя издавна заведенной привычке, он зашел в закусочную выпить кофе. Он присел у стойки, справа, и сделал заказ, который делал уже бесчисленное количество раз.

– Кофе, черный.

Рядом сидели двое, держа чашки и ведя бессвязный разговор. Они походили на водителей-дальнобойщиков, готовых вот-вот отправиться в ночную дорогу. У одного из них был какой-то странный акцент, который Брэнсом никак не мог определить, акцент, при котором растягиваются слова.

– Тут уж пятьдесят на пятьдесят, – сказал обладатель акцента, – даже если это и произошло только вчера. Копы больше половины убийств не раскрывают. Они сами это признают.

– Ну не знаю, – заспорил второй. – Цифры – дело ненадежное. Например, вдруг они прищучили малого, который совершил не одно убийство, а дюжину?

– Это ты к чему?

– А вот к чему. Давай посмотрим на вещи реально, а не так, как мы привыкли их воспринимать. За убийство как таковое еще никого не приговорили к казни. Это факт неопровержимый. Если человека приговорили к смерти, то совсем по другим причинам. Во-первых, известно, что он убийца, а во-вторых, это можно доказать – и это доказали. И следовательно, он на самом деле виноват только в этом преступлении, в том самом, на котором попался. И за это его поджаривают.

– Ну и?..

– А допустим, они знают, что он совершил несколько других убийств, о которых известно, но нет доказательств. И эти преступления остаются в разряде загадочных или нераскрытых. Да и что изменится, если их раскрыть и навесить на этого парня? Ровным счетом ничего! Несколько раз казнить невозможно. И, расплачиваясь за одно убийство, он платит за несколько. – Говоривший задумчиво отпил кофе. – Настоящие факты никогда не всплывают, а если бы всплыли, выяснилось бы, что у убийцы шансов избежать правосудия не меньше чем восемьдесят из ста.

– Может, ты и прав, – признал обладатель акцента. – Но только то преступление произошло лет двадцать назад. Вот бы посмотреть сейчас на преступника.

– А какое это имеет отношение к нашему разговору?

– А я тебе сейчас расскажу. Ручьи подмыли большое дерево. Оно нависло над дорогой под опасным углом. Так что я со страхом проехал под ним. Через несколько миль я натолкнулся на полицейский патруль, остановился и предупредил, что пятьдесят тонн древесины могут в любую минуту перекрыть дорогу. Они поехали посмотреть.

– А что потом?

– Пару дней спустя в депо заявился полицейский и вызвал меня. Он сообщил, что дерево вытащили из земли, распилили и увезли. А под корнями обнаружили человеческие кости. Сказал, что они принадлежали женщине и что закопали ее здесь лет двадцать назад. И теперь ожидали специалиста, который должен осмотреть эти кости. – Он отпил кофе и уставился в стену. – Он сказал, что череп расколот. Затем он посмотрел на меня так, словно я был тем самым парнем, которого они ищут. И еще он хотел знать, как давно я езжу этой дорогой и не вспомню ли чего-нибудь подозрительного из тех времен, когда его еще возили в детской коляске.

– Надеюсь, ты не раскололся? – с усмешкой спросил его слушатель.

– А что я мог сказать? Он взял мой домашний адрес на случай, если я передумаю и во всем сознаюсь. Возможно, они даже какое-то время следили за мной, когда я проезжал этот Бэльстоун. Вот что я поимел, когда проявил гражданскую сознательность.

Бэльстоун.

Бэльстоун!

Слушатель на другом конце стойки тупо таращился в кофейную чашку. Она повисла в его пальцах, из которых сила вытекла подобно невидимой воде. Бэльстоун! Чашка наклонилась так, что кофе мог вот-вот перелиться через край. Он выпрямил ее лишь ценой огромного усилия воли, поставил на блюдечко, сполз с табурета и вышел на улицу. Водители не обратили на него внимания. А он шел, едва передвигая ослабевшие в коленях ноги, ощущая озноб на спине и сумятицу в мозгах.

Бэльстоун!

Я, Ричард Брэнсом, высококвалифицированный металлург, находящийся на правительственной службе. Я заслужил доверие начальства, дружбу коллег и соседей, любовь жены, двух детей и собаки. Перед тем как получить допуск к секретной работе, я прошел проверку сотен опытных людей. В моем личном деле ни пятнышка, прошлое безукоризненно. В моем шкафу ни одного скелета.

Ни одного?

О Господи, ну зачем покойники встают из своих могил и тычут перстом в настоящее? Ну почему бы им не упокоиться там навсегда, позволив живым жить в мире с самими собой?

Он застыл в смятении, глядя в пространство невидящими глазами, не обращая внимания на грохот приближающегося поезда. Ноги внесли его в привычный вагон, как слепца. Он неловко прошел и, найдя свободное место, уселся, едва сознавая, что делает.

Зачем я убил Арлен ?

Вагон по обыкновению был полон. Напротив и вокруг маячили все те же лица. Его появление приветствовали привычными кивками в ожидании, что завяжется обычная праздная болтовня.

Сидящий напротив Фармло развернул вечернюю газету, кашлянул и прокомментировал:

– Денек прошел неплохо… Это я и сам мог бы сказать. Торговля слегка оживилась. Самое время потребовать прибавки за… – Он смолк, а затем проговорил чуть громче: – Брэнсом, вы не заболели?

– Я? – Брэнсом вздрогнул. – Нет, со мной все в порядке.

– А по виду этого не скажешь, – сообщил Фармло. – Побелели как снег. – Он склонился в сторону, хихикнул и подтолкнул локтем соседа, Коннелли. – Слышал, что я только что сказал? Я сказал, что Брэнсом белее снега.

– Он и в самом деле выглядит неважно, – ответил Коннелли и, криво посмотрев на Брэнсома, отодвинул колени в сторону. – Если стошнит, то не на мои колени.

– Со мной все в порядке. Не волнуйтесь. – Слова звучали так, словно он произносил их чужим голосом.

Почему я убил Арлен?

Фармло оставил его в покое и принялся обсуждать спады и подъемы в бизнесе. Время от времени он посматривал на Брэнсома большими, слегка навыкате глазами. Казалось, он ожидал, что с минуты на минуту произойдет нечто неприятное. Тем же был занят и Коннелли, только не столь явно. Они производили впечатление людей, избегающих малейших неприятностей вроде тех, когда надо спешить оказывать первую помощь человеку, бьющемуся в агонии на полу.

Разговор иссяк, поезд мчался вперед, а трое сидели в молчании и смутной тревоге. Никто из них не знал, что сказать. Наконец за окном замелькали полоски света, а снаружи, в туманной мгле, зазвучали голоса. Мимо их вагона кто-то вез повизгивающую тележку. Коннелли и Фармло выжидательно посматривали на Брэнсома, сидящего с отсутствующим видом и не замечающего устремленных на него взглядов.

Спустя несколько секунд Фармло наклонился к Брэнсому и похлопал его по колену.

– Ваша остановка.

– Да что вы говорите? – недоверчиво посмотрел на него Брэнсом. Он протер стекло и посмотрел в окно. – И точно! – Схватив кожаный портфель, он изобразил фальшивую улыбку и поспешил к выходу. – Замечтался.

Выходя в тамбур, он слышал, как Коннелли сказал:

– Замечтался! Скорее уж кошмар увидел. Так будет точнее.

Затем Брэнсом обнаружил, что стоит на бетонной платформе и таращится на отходящий поезд. Один за другим проходили мимо него ярко освещенные вагоны, постепенно набирая скорость. Ряд за рядом проплывали пассажиры – болтающие, читающие газеты, дремлющие, откинувшись на спинки сидений. Им не о чем было беспокоиться. Тривиальные проблемы занимали их мысли. Что приготовить на ужин? Хорошо бы спокойно посмотреть телевизор. Интересно, захочет ли Мейбл пойти в гости или останется дома? Подпишет ли старина Имярек эти документы завтра без проволочек? Таким и он был до сегодняшнего дня, – ленивым и самодовольным.

Но вот началась охота, и он, Брэнсом, превратился в добычу. Он один среди пассажиров этого поезда знал, что значит оказаться объектом преследования. И он не ощущал никакого волнующего азарта, который, по утверждению некоторых, он просто обязан был испытывать. А испытывал он неведомые доселе сердцебиение, смятение ума и сдвиг в психике. А в конце этого бегства, как приз выдержавшему длинную дистанцию, вполне возможно, находился электрический стул, чудовищное научное изобретение, прозванное уголовным братством «жарким толчком». Перед мысленным взором встала яркая картина, которая окончательно испортила ему настроение.

И из этого тупика не существовало выхода, по крайней мере он не мог придумать его прямо сейчас. Слишком недавно испытал он шок, чтобы так быстро обрести способность к холодному, логическому мышлению. Оставив позади станцию, он завернул за угол какой-то улицы, не понимая, где он находится. Лишь какой-то автопилот в мозгу, созданный привычкой, вел его домой. Он увидел освещенные окна соседних домов – зрелище, всегда воспринимаемое им как доказательство торжества жизни. Ныне же перед ним сияли просто огни, а сам он размышлял о смерти.

Кости под корнями дерева, которое могло и должно было сохранить их в тайне на целое столетие. Кости, которые должны были и могли остаться нетронутыми до тех пор, пока между прошлым и настоящим уже не останется никакой связи. Казалось, в так называемой теории вероятности произошло дьявольское искажение, извращенный выверт только для того, чтобы обнажить совершенное преступление. Из существующих на Земле миллионов деревьев упало именно это, дав сигнал к началу охоты за человеком.

Навстречу попался маленький Джимми Линдстром, тянущий на веревке красный игрушечный грузовичок, и прокричал:

– Привет, мистер Брэнсом!

– Привет, – механически отозвался он, забыв прибавить слово «Джимми». И зашагал дальше с живостью робота.

Пару месяцев назад он чуть ли не час провел за чтением одного из этих устрашающих криминальных журналов. Кто-то забыл его в поезде на соседнем сиденье, а Брэнсом взял его и из любопытства открыл. В одной документальной истории рассказывалось, как некий пес выкопал из земли руку скелета с простым золотым кольцом. Далее, шаг за шагом, следовало скучноватое действо, задавались необходимые вопросы, вскрывались загадки, пока не сплелась необходимая сеть для ловушки. И тогда шерифы и их помощники, юристы графства и городские детективы разъехались по стране, чтобы собрать воедино все куски головоломки, на что ушло около двух лет. И внезапно картина сложилась во всей ее жестокой призрачности – и человек отправился на электрический стул за преступление, совершенное четырнадцать лет назад.

И вот нынешний случай. Где-то в этой большой стране некая научная ищейка задастся целью установить причину смерти, определит приблизительную дату совершения преступления, узнает пол, рост, вес и возраст жертвы плюс множество других подробностей, на которые горазды судебные медики. Так начнет ткаться паутина вокруг преступника, и его поимка лишь вопрос времени.

От этой мысли пульс его участился. Где настигнет его конец? На работе, дома или в дороге? Может быть, и дома, что было бы самым страшным. Мозг уже с готовностью рисовал яркую картину. Дороти откроет, заслышав звонок в дверь, чтобы предстать перед двумя рослыми угрюмыми малыми, и застынет с широко раскрытыми глазами, как только один из них заговорит:

– Ричард Брэнсом? Мы офицеры полиции. У нас имеется санкция на ваш арест, и наш долг предупредить вас, что…

Дороти вскрикивает. Дети завопят и вцепятся в него. Щенок заскулит и начнет искать укромное местечко, чтобы спрятаться. А полицейские поведут его, сопровождая по бокам, чтобы он не сбежал. Поведут прочь от Дороти, детей, щенка, дома, от всего, что ему бесконечно дорого, уведут навсегда, навсегда, навсегда.

Когда он сообразил, что уже прошел ярдов пятьдесят, удаляясь от собственного дома, его кинуло в пот, несмотря на прохладу вечера. Развернувшись на каблуке, он вернулся, поднялся к парадному входу и неуверенно, словно пьяный, стал искать ключ.

В тот же момент, как он вошел, дети с визгом бросились к нему и попытались взобраться на плечи. Каждый их вопль ознобом отзывался в спине, выворачивая нервы, заставляя ощущать ранее неизведанное напряжение. Щенок повизгивал и болтался под ногами, и он все время спотыкался о него. Ценой огромных усилий он сохранял контроль над собой, не вслушиваясь в звуки и фиксируя радостную улыбку на лице. Он поглаживал две взъерошенные головки, похлопывал детей по щекам, аккуратно перешагивал через щенка, вешал пальто и шляпу в прихожей.

Особая восприимчивость, свойственная детям, подсказала им, что с их отцом не все в порядке. Они затихли, отошли и устремили на него исполненные серьезности взгляды, понимая, что он чем-то встревожен. Он попытался пошутить, но не обманул их. Более того, поведение детей никак не способствовало его внутреннему успокоению. Казалось, даже взгляды их говорили, что они видят его обреченность.

Из кухни донесся голос Дороти:

– Это ты, дорогой? Как прошел день?

– Хлопотно, – признался он.

Пройдя на кухню, чтобы поцеловать ее, он конечно же выдал себя. Чуть крепче обнял, чуть дольше удержал в объятиях, словно страшась навсегда лишиться ее.

Она замерла, всматриваясь в его лицо, удивленно поднимая брови:

– Рич, что-то серьезное?

– Что «серьезное»?

– Не знаю, но ты о чем-то думаешь.

– Ничего особенного, – солгал он. – Просто мелкие проблемы на работе. Некоторые из них просто сводят меня с ума. Собственно, за это мне и платят.

– Что ж, ладно, – сказала она с сомнением, – но только ты им не поддавайся. И лучше оставляй их на работе, а не приноси с собой. Дома как раз надо отдыхать от всего этого.

– Знаю. Но от проблем так просто не отмахнуться. Может быть, и есть люди, которые забывают обо всем, едва выйдя из лаборатории, но я не принадлежу к их числу. Даже дома мне требуется час-другой, чтобы прийти в себя.

– Но за сверхурочную работу тебе не платят.

– Но все-таки мне платят немало.

– Ты того стоишь, – решительно заявила она. – Чем лучше мозги, тем выше они оплачиваются.

Он взъерошил ее волосы:

– Они понимают это, родная, но есть множество мозгов получше моих.

– Ерунда! – Она поместила емкость в миксер и щелкнула выключателем. – У тебя просто развивается комплекс неполноценности. Ты меня удивляешь.

– Вовсе нет, – возразил он. – Хороший ум тем и хорош, что готов признать наличие ума более высокоразвитого. Я сам знаю таких на нашем предприятии. Умных людей, Дороти, очень умных. Я часто сожалею, что не могу составить им конкуренцию.

– Пока не можешь, позже сможешь.

– Хочется верить.

Он застыл размышляя. Позже сможешь, – сказала она. Будущее время. Сказанное имело смысл вчера. Но не сегодня. Его будущее уже находится в чужих руках и по частям, по пунктам рано или поздно медленно разойдется…

– Сегодня ты странно тих. Проголодался?

– Не очень.

– Ужин через несколько минут.

– Хорошо, родная. Я как раз умоюсь.

В ванной он разделся до пояса и стал мыться так, словно хотел смыть все черные мысли. В них еше царило смятение, и каждый раз, когда он нагибался над ванной, ему казалось, что мозги его съезжают вниз.

Торопливо вошла Дороти:

– Я забыла тебе сказать, что свежее полотенце висит на… Рич, да ты ушиб руку.

– Да, я знаю.

Забрав у нее полотенце, он вытер лицо и грудь, затем повернул руку так, чтобы оглядеть темный синяк на локте. Слегка побаливало.

– Утром свалился со ступенек у Бранигана. Ударился локтем и хлопнулся затылком.

Она ощупала его голову, приподнимая нежными пальцами волосы.

– Да, шишка изрядная.

– Да я уж чувствую. Дотронуться больно.

– Ох, Рич, ты же мог шею свернуть. Там лестница такая длинная и крутая. Да как же это случилось?

– Я и сам толком не понял. – Он вытерся насухо и потянулся за рубашкой. – Я спускался по этой лестнице точно так же, как делал это уже сотни раз. И вдруг полетел. То ли окупился, то ли поскользнулся. Даже не помню, потерял я сознание или нет. Только вдруг очнулся лежа лицом вниз. Навстречу как раз поднимались два парня. Они увидели, как я навернулся, и успели перехватить меня на полпути. Если бы не они, я думаю, все кончилось бы гораздо серьезнее.

– А потом?

– Должно быть, я все-таки потерял сознание, потому что очнулся сидя на ступеньках, голова кружится, а один из парней склонился надо мной, хлопает меня по щекам и приговаривает: «Мистер, как вы себя чувствуете?» Я поднялся на ноги пошатываясь, поблагодарил его и двинулся дальше. Сама понимаешь, чувствовал я себя довольно глупо.

– Ты показался доктору?

– Нет. Не было особой необходимости. Всего-то – пара синяков. Нельзя же в самом деле мчаться сломя голову к доктору из-за каждого пустякового ушиба!

Слова его ее не убедили, и она продолжала озабоченно всматриваться в его лицо.

– Но послушай, Рич, если ты подвержен внезапным обморокам, то с твоим здоровьем что-то не в порядке и…

– Ничего страшного. Я чувствую себя настолько нормально, что готов свалиться в Великий Каньон и выбраться оттуда невредимым. И нечего переживать из-за такой ерунды. Вон детишки, пока вырастут, зарабатывают их каждый день. – Он начал натягивать рубашку. – Должно быть, я задумался или проявил неосторожность и оступился. Ну или что-нибудь в этом роде. Просто надо внимательно смотреть под ноги. И давай забудем об этом, хорошо?

– И все же я… – Она вдруг испуганно смолкла. – Господи помилуй, у меня что-то подгорает! – И она поспешила в кухню.

Аккуратно повязывая галстук, он внимательно рассматривал свое отражение в зеркале. Вытянутое, аскетическое лицо, тонкие губы, темные глаза, черные брови и волосы. Небольшой белый шрам на левом виске. Чисто выбритый, тридцатилетний, подтянутый, слегка щеголеватый. Скоро ли это описание начнет циркулировать по стране вместе с отпечатками его пальцев? Скоро ли какой-нибудь наемный писака с сигарой во рту получит гонорар за статью, озаглавленную «Таинственный убийца из Купер-Крик» или что-нибудь в этом роде?

Но разве бывают убийцы с такими вот лицами? Задумчивыми и с явным налетом образованности? Впрочем, любое лицо может смотреть в объектив полицейского фотоаппарата, держа перед собой идентификационный номер. Фас и профиль. Вот и все. А уж если до этого ты провел длинную бессонную ночь на интенсивном допросе, то можешь считать себя вполне подходящим кандидатом для камеры смертников.

– Ужин готов.

– Иду! – отозвался он.

На самом деле есть ему не хотелось, но он должен был пройти через процедуру принятия пищи и при этом сыграть свою роль достоверно. Пусть сумятица в мозгу сравнима с тошнотой в желудке. Но если он еще и откажется, то не избежать новых неудобных вопросов. Придется себя заставить.

Приговоренный к смертной казни съел обед из четырех блюд.

Вот умора-то!

Да перед лицом неизбежного конца ни один человек не способен на такое!

На следующее утро, незадолго до девяти часов, он миновал охранников, получив привычные подтверждающие личность кивки от каждого взвода и выдержав обычное томительное ожидание у расположенных друг за другом трех дверей. Теоретически охранники, даже будучи знакомы с ним несколько лет, обязаны были каждый раз проверять его досконально, входил он в помещение или выходил из него. Но правило это несколько смягчили после того, как прямодушный и вспыльчивый Кэйн окончательно вышел из себя, когда его же собственный зять в семнадцатый раз потребовал от него предъявить документы. И теперь охранники кивками пропускали хорошо знакомых и тиграми набрасывались на чужаков.

Оказавшись внутри здания, он повесил пальто и шляпу в металлический шкафчик, надел темно-зеленый лабораторный халат с пронумерованным диском и радиационным индикатором, миновал череду коридоров, прошел мимо внутренних охранников и оказался у двери, выкрашенной в зеленый цвет. Далее, пройдя через длинную лабораторию и ряд больших мастерских, он наконец добрался до стального навеса в самом конце отделения. Это место смахивало видом и размерами на самолетный ангар. Кэйн и Поттер, оба в лабораторных халатах, уже находились тут, постукивая кончиками карандашей по разложенным на скамье чертежам и обсуждая проблемы той штуки, что располагалась посреди ангара.

Стоящий на бетонном полу сверкающий металлический предмет напоминал нечто среднее между огромным автомобильным двигателем и длинноствольным зенитным орудием. И его внешний вид соответствовал сути. Любой более-менее сведущий баллистик после краткого осмотра пришел бы к верному заключению. А у основания устройства рядком стояли небольшие снаряды без реактивных зарядов.

Непосредственно в данный момент ученые как раз достигли стадии, когда остается только грызть ногти и решать проблему уменьшения скорострельности без уменьшения оной. На самом деле проблема не была неразрешимой, как могло бы показаться на первый взгляд. Последнее решение вырисовывалось в виде многоствольной модели, способной стрелять короткими очередями. Но полной ясности в вопросе еще не было.

Кэйн перестал болтать с Поттером, повернулся к Брэнсому и сказал:

– Вот и еще один смятенный гений. К твоему сведению, мы пришли к неизбежному выводу.

– И к какому же? – спросил Брэнсом.

– Или производим футеровку ствола, или создаем снаряды из сплава, лишенного способности к трению, – криво усмехаясь, сообщил Кэйн, – А поскольку ты у нас квалифицированный металлург, то это твоя работа. Так что валяй, займись.

– Да, неплохое решение. Если бы я еще был способен на такую работу.

– Уже добрались до Хильдермана, – вмешался Поттер. – Если его отдел сможет упорядочить эту хлопушку по своему усмотрению, – он махнул рукой в сторону пушки, – то можно просто зашвырнуть груду этого хлама в реку. Снаряды окажутся самодвижущимися, а нам лишь придется создать грандиозный анахронизм с ременной подачей, некую базуку, управляемую радаром.