Текст книги "Собрание сочинений в 10 томах. Том 6. Сны фараона"

Автор книги: Еремей Парнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 33 страниц)

– Вроде той, что осталась от турецкого адмирала Пири Рейса? – поинтересовался Висенте. – С обеими Америками и Антарктидой?

– И у Колумба, – подсказал ненароком Боденшайн, – и у Магеллана были карты неоткрытых земель.

– Даже так? – непритворно удивился монах.

– Дон Висенте! – патетически воззвал Скваронски. – Будем трудиться рука об руку, и уверен, перед нами откроются поразительные вещи. Неужели вы не знали, что Колумб имел отношение к ордену?

– Очередная легенда?

– Достоверная истина. Вам хотя бы известно, что спасло большую часть рыцарей-испанцев от костра и пытки?

– Они сменили тамплиерский плащ на ваш, госпитальерский. Де Луна, кажется, был одним из первых.

– Так и случилось. Португальский король взял опальных храмовников под защиту, а португальцы, как известно, первыми проложили пути в океан, и произошло это сразу же после учреждения ордена Рыцарей Христа, костяк которого составили бывшие тамплиеры. Принц Энрике, прозванный Мореплавателем, стал великим магистром. Васко де Гама тоже принял обет. Его корабли плавали под восьмиконечным крестом. Тот же знак несли и каравеллы Колумба – «Санта-Мария», «Пинта» и «Нинья». Морские карты и лоцманские записи Адмирал океана получил от своего тестя – потомственного рыцаря.

– Maravilla! – восхищенно воскликнул задетый за живое Висенте. – Чудны дела твои, Господи!

– Cecidit de coelo Stella, – кивнул Боденшайн, переглянувшись с историографом. – Кажется, так написано на гербе дона де Луна?.. Нам стоит объяснить усилия, доктор. Когда вы вернетесь, мы как говорится, все разложим по полочкам. Надеюсь, к тому времени монсеньор будет располагать столь нужной вам информацией. Viribus unitis.

Висенте покидал обсерваторию со смешанными чувствами. Не приходилось сомневаться, что за его уединенными занятиями кто-то постоянно следил. Иначе откуда стало известно о гримуаре с ремарками Лоренцо, об архитекторе и строительных знаках? При всем при том, ни секретарь, ни магистр и словом не обмолвились об организаторах экспедиции в Мегиддо. Не знали, не успели навести справки? Маловероятно. Со всех точек зрения чудной получился разговор, наводящий на размышления.

Авентира двадцать шестая
Уорчестер, штат Массачусетс

Навязчивый образ медитирующего аскета промелькнул при трансляции прямого репортажа из Тулузы, где вступила в строй новая гелиоустановка. Теневым расплывчатым ореолом неукротимый Мунилана дал знать о себе и миллионам телезрителей, наблюдавшим приземление шаттла «Колумбия» на военной базе «Эдвардс». Оба эпизода в определенной степени были связаны с резонаторными экспериментами: «Колумбия» выводила на орбиту спутник, собранный в Силиконовой долине, а в механизм, управляющий зеркалами, была введена микросхема, чутко регистрирующая малейшие колебания солнечной активности. Разборки причин «технического брака» пока не стали достоянием широкой общественности. Тем более, что при контрольном прокручивании посторонний объект исчез. Куда более таинственным выглядело происшествие в обсерватории Маунт Паломар, где по неизвестной причине оказались испорченными несколько фотопластинок, запечатлевших область неба в центре галактики. На обод Млечного пути наложилась цепочка округлых пятен, напоминающих то ли бусы, то ли четки из двадцати двух зерен. На повторно отснятых с компьютера копиях пятен не оказалось. Злокозненный вирус обнаружил свою латентную природу. Возникая в самых неожиданных местах, он непостижимым образом исчезал, затаившись до срока вне времени и пространства. Последняя шутка йога, заблокировавшего прямой обмен компьютерной информацией между осцилляторами, установленными в гробницах «Долины царей» и Хаттусаса, вообще поставила программу на грань срыва. Получив двойное усиление резонанса, Гринблад готов был плясать от восторга, но тут же все полетело к чертям. Из щелей прибора пополз удушливый дым, и если бы не расторопность Хейджберна, метнувшегося к рубильнику, прецизионное оборудование, стоившее сорок пять миллионов, превратилось бы в пепел. То-то были бы удивлены археологи двадцать первого века, обнаружив в доисторическом прахе следы ванадия, индия, осмия и таланта. Что же касается тончайшего золотого покрытия, то его пробило в двадцати двух местах.

Гринблад и Хейджберн ошарашенно уставились друг на друга, пересчитав дыры, словно бы прорезанные лазерным лучом.

– Преисподняя объявила войну, – упавшим голосом уронил Гринблад. – Рехнуться можно.

– Ну, это мы еще посмотрим! – сжав зубы, процедил Брюс Хейджберн и отбил факс в Бостон. – Я так просто не сдамся.

Через три часа пришел ответ. Джонсон предписывал приостановить исследования и вылететь в Мехико, взяв с собой файлы и «клипперы». Аналогичные послания были разосланы по всем точкам, связанным с программой «Эпсилона». Вылет в Гонолулу пришлось отложить еще на неделю, а Рогир ван Вейден спешно возвратился в Преторию.

– Постарайтесь поговорить по душам с Маниланой, – Напутствовал Джонсон директора «Октопода». – Вы единственный, к кому он по крайней мере прислушивается. Главное, никакого принуждения. Ни угрозы, ни посулы тут не помогут. Уговоры и ласка, ласка и уговоры. Хотел бы я знать, чего он на самом деле хочет…

– Как он это делает, чертов индус?! Теперь-то я понимаю Магду. С ней по-прежнему скверно?

– Боюсь, что так. Ван Аллен отправил ее в Швейцарию. «Если лекарь заболеет, он зовет к себе другого».

– Откуда это, Пит?

– Шота Руставели. Читали?

– Первый раз слышу. Итальянец?

– Не важно… Думаю, ей помогут.

– Вот вам и судьба психиатра. Антуан Бержеваль превосходный специалист. По крайней мере ничего не выйдет наружу.

– Сейчас это задача номер один. Пока газетчики не пронюхали, что Мунилана у вас, его необходимо куда-нибудь сплавить. Хоть лечь костьми, только бы уговорить. Идеальный вариант – Гавайи. Туда не скоро доберутся, и у нас будет возможность продолжить гонки… Как вы думаете, он клюнет на приглашение единоверцев?

– Ничего нельзя знать заранее. Мы даже толком не знаем, что привело его к нам в Кейптаун.

– Этим сейчас и занят Аллен. Он был в бешенстве. Еле удалось утихомирить.

– Еще бы! Магда ван Хорн творила под его крылышком все, что хотела. Я уверен, что утечка случилась исключительно по ее вине.

– С Магдой не все так просто, как кажется, и Реджи тут нисколько не виноват.

– Если не он, то кто? Вы, Пит? Никогда не поверю.

– И правильно сделаете. Таковы обстоятельства, дружище. Поэтому не будем искать виновных. Пусть этим занимаются другие.

– Что делать с этим Фоссиёном? Не хватает только, чтобы вышли еще и на него.

– О, да! «Психозомбирование» это как раз тот ярлык, что нам особенно нужен… Он-то сам знает, где находится?

– Еще чего! По счастью, бедняга говорит только по-французски и вообще не отличается особой сообразительностью.

– Полагаете, стоит вернуть обратно тем же путем? Разумеется, с некоторой компенсацией за причиненное беспокойство.

– Мы фактически вернули его к жизни. И это вы называете «беспокойством»?

– Ценю вашу иронию, хотя возвращением с того света он в значительной степени обязан Мунилане. Не находите?

– Ваше предложение, увы, лежит на поверхности, – печально усмехнулся Вейден. – Лучшего выхода нельзя было бы и придумать, не будь одной досадной мелочи. Я не могу позволить себе бросить калеку на произвол судьбы. Не могу – и все. Как вы не понимаете, что путь назад для него отрезан? У него нет даже шанса примкнуть к таким же, как и он сам, изгоям. Представьте себе на минуточку зомби в инвалидной коляске! Семья отвергнет, деньги, сколько бы вы ни дали, отнимут, а что дальше? Жить в обществе он не сможет ни при каких обстоятельствах. Хотя бы из страха перед тем же колдуном и его тонтон-макутами. Да его прикончат, едва он выкатит на улицу. Будь моя воля, я бы подыскал ему укромный уголок. Только где? Не в Швейцарии же?

– Вы правы, – обдумав ситуацию, согласился Джонсон. – Я многого не знал и потому отнесся поверхностно. Не судите строго, Рогир. Давайте поразмыслим вместе. Швейцария, конечно, исключается, но есть ведь и другие страны, где человек со средствами сумеет прилично устроиться? Неужели у вас нет на примете приватной лечебницы где-нибудь в Латинской Америке?

– А документы?

– Не затрудняйте вашу умную голову пустяками. Назовите адрес, а все остальное я уж как-нибудь возьму на себя. Договорились?

– Спасибо, Пит. Вы сняли камень с моей души.

– Пустое, дружище. Билет дожидается вас в агентстве KLM. Сосредоточьте все силы своей благородной души на Мунилане и идите прощаться с вашей подругой.

– К сожалению, я слишком стар для нее, – опустив веки, кивнул Вейден. – Если бы сбросить лет эдак двадцать…

– Не горюйте, Фауст, найдутся и для нас прекрасные мгновенья. Дайте только время остановить… Да, забыл вас предупредить, – спохватился Джонсон, – я разослал по всем подразделениям уведомление о компьютерном вирусе. Вам понадобится помощь или справитесь своими силами?

– У нас хорошие специалисты, Пит, не беспокойтесь, если, конечно, этот вирус, так сказать, материальной природы. Перед проявлением сверхъестественных сил разум бессилен.

– Не уподобляйтесь бедной Магде ван Хорн, – Джонсон нацелил на него, словно ствол ковбойского «кольта», указательный палец. – Сколь ни трудны испытания, ниспосланные судьбой, возблагодарим богов за радость встречи с неведомым. Это лишнее доказательство, что мы на верном пути.

– Шучу, Пит, шучу… Я тоже вижу здесь улыбку Фортуны, и радуюсь ей и ни о чем не жалею. Пусть под самый закат, но такое случилось со мной.

Проводив Вейдена до машины, Джонсон еще раз прослушал запись телефонного разговора между Борцовым и неким Виноградовым, – фамилия при проверке оказалась вымышленной, – объявившимся только на третий день. Информация была нулевая. Назвавшийся Виноградовым субъект сразу предупредил, что в Вашингтоне бывает наездами, но это ничего не значит: все звонки записываются.

«Звоните в любое время, – настойчиво повторял он, – без всякого стеснения. Пока, к сожалению, новых сведений нет, но не стоит отчаиваться. Делается все необходимое и, если хоть что-то прояснится, мы вас сразу уведомим. Только сообщите, где вас найти, а еще лучше – позвоните сами, когда прибудете на новое место», – ответил он на вопрос Борцова, точно выпалил раз и навсегда заученный текст.

Джонсон, сколько ни вслушивался, так и не нашел, за что зацепиться. Одно было бесспорно: Ратмира Александровича хотели держать на длинном поводке. Как долго и, самое важное, с какой целью? – над этим стоило поразмыслить.

Вся база данных была многократно просеяна и просмотрена на экране. На всякий случай Джонсон затребовал из архива полное досье. Доверяя соответствующим службам, он так и не заглянул в него и, видимо, зря. Порой самые незначительные штрихи могли навести на след. После того как в компьютер были введены все секретные коды, дисплей долгое время оставался пустым. Не получив ни подтверждения, ни отказа, Джонсон продублировал операцию, но результат был тот же. Он уже было хотел звонить в штаб-квартиру, как вспомнил, что сам же отдал приказ заблокировать информацию. Пришлось открыть сейф и основательно покопаться в бумагах, прежде чем удалось найти алгоритм, предусмотренный на самый крайний случай. Он позволял, притом лично ему, президенту компании, действовать в обход системы кодирования. Если где-нибудь поблизости стоит машина с микроволновым приемником, то весь поступивший на терминал текст будет прочитан.

Помедлив с вводом сигнала, Джонсон рассудил, что риска в сущности нет. Людей, севших на хвост Борцову еще в Москве, едва ли обогатит какими-то сногсшибательными открытиями банк данных «Эпсилона». Уж они-то наверняка насобирали куда больше самых разнообразных сведений.

Когда компьютер, словно преодолевая внутреннее сопротивление, начал выдавливать из себя информацию, Джонсон убедился в собственной правоте. Он даже рассмеялся беззвучно, чего никогда прежде за собой не замечал, прочитав составляющиеся по буковкам строки:

 
Щи сварить пошлю миленка,
Он умелец у меня.
… отрезал у теленка:
Обжиралась вся родня.
 

Это была частушка-экспромт, сочиненная Борцовым в разгар дружеского застолья в загородном лесу, оставалось только гадать: записал ли ее информатор, или сама разошлась, найдя отклик в соответствующих кругах. Сам факт интереса спецслужб не вызвал у Джонсона ни удивления, ни осуждения – вообще никаких эмоций. Было бы по меньшей мере странно, если бы такой человек остался вне зоны профессионального интереса. Одно то, что человек был, или пусть только числился, писателем, уже предопределяло его судьбу в тогдашнем Союзе. Тем более такого, как Борцов, с его международной деятельностью и связями. Словом, вели, предусмотрительно подшивая доносы и накапливая всяческий компромат. Невинные частушки, выплеснутые в качестве тоста в кругу самых близких друзей, в том числе. Или такие строки, как эти, что автор тоже сочинил ради смеха, чтобы тут же про них забыть:

 
Он предал Родину во сне,
Перелетев через границу,
Хоть знал, что это только снится,
А сон, как прошлогодний снег.
Джульбарс унюхал все же след,
И человека нет как нет.
 

«Кем же надо быть, чтобы придавать значение такому говну», – по-русски подумал Джонсон.

Выборкой в «Эпсилоне» занимались спецы высокого класса: ничего подобного не попало в оперативную память. Отцедили лишь сливки, дающие более масштабное представление об аналитических способностях, разносторонних интересах и, само собой, связях объекта. Оставленный без внимания материал, а досье насчитывало двести с лишним страниц, не стоил выеденного яйца. В перечне скрупулезно подсчитанных грехов молодости беспартийного, но лояльного к советской власти инженера человеческих душ Джонсон мысленно отметил выговор по комсомольской линии «за оппортунизм» в восьмом классе средней школы и скандальную историю с чтением «гнилых есенинских стишков» на институтском вечере в честь октябрьской годовщины.

Читать дальше не позволяло время. Да и смысла не было. Окончательный вывод, подтверждая возникшие подозрения, вырисовывался предельно ясно: такой материал могли подсобрать только товарищи чекисты. Они же передали или продали его за границу, когда от посредника, представлявшего интересы «Невидимых», поступило соответствующее предложение. И произошло это в переломный 1991 год, незадолго до путча, либо вскоре после него. Теперь кто-то из бывших хочет задним числом включиться в игру. И варит бульон, используя ситуацию с Береникой. Менее вероятен, но возможен и другой вариант, где фигурируют не бывшие, а нынешние, но тайно противодействующие режиму. Сделав ставку на дестабилизацию и обострение международной обстановки, такие вполне могли пойти на активные действия. Наконец, в обоих вариантах нельзя упускать из виду и российскую мафию, плотно сращенную с государственными структурами, включая полицию и разведку.

Итог получался неутешительный.

Ровно в час Джонсон спустился к ленчу. Ратмир и Долорес уже стояли с тарелками у лотков с салатами.

– Проголодались? – он положил на салфетку столовое серебро и приподнял суповую крышку. – Пахнет недурно! Что тут у нас?

– Луковый, – улыбнулась Долорес. – Но не уговаривайте: я возьму кукурузный с трепангами и лангустинами.

– И наперчите до одурения. Знаю я вас!.. А вы, Тим?

– А я попробую и то, и другое, а еще наберу сладкой кукурузы для попугая. Вчера он попробовал «криспи» с молоком и, кажется, остался доволен.

– Вот и замечательно. Я рад, что застал вас обоих. Есть серьезный разговор.

– Какие-нибудь неприятности? – встревожился Борцов.

– Я бы сказал: осложнения, но давайте обсудим за чаем. Ничего из ряда вон выходящего. Просто мне придется на пару дней вас покинуть.

– Это как-то связано с внезапным отъездом профессора Вейдена? – нахмурилась Долорес.

– Самым прямым образом, но не наказывайте меня за болтливость. Я не хотел испортить вам ленч, тем более, что и сам ужасно хочу есть.

– Все забываю спросить вас, Пит, – увидев, что Джонсон покончил с вареными овощами и занялся выбором сыра, Борцов попытался завязать непринужденную беседу, – в чьем доме мы здесь живем?

– Вам не нравится?

– Напротив! Он не так импозантен, как ваш, но по-своему очень хорош и удобен. Все дышит стариной, налаженным бытом, спокойствием и достатком.

– Спасибо, что вы так считаете. Лаун Холлу действительно скоро минет полтора века. Здесь родились и закрыли глаза мои предки, и я тоже увидел свет в его стенах.

– Я и не знал, что у вас два дома… простите.

– За что, Тим? Вы меня ничуть не обидели.

– Мне тоже по душе Лаун Холл, – сочла необходимым заметить Долорес. – А почему нет фамильных портретов?

– Два висят в моей спальне, остальные я перевез в Бостон, где все-таки чаще бываю… Ладно, не стану вас больше томить. Наверное, мне с самого начала следовало принести извинения. Так уж сложилось, что в Гонолулу немного не готовы к нашему приезду.

– И это все? – недоверчиво округлила глаза Долорес. – И из-за таких пустяков вы целый час сидели, как в воду опущенный?

– Положим, не час, а каких-то сорок минут, но мне на самом деле хотелось немного подумать. Ведь нас ждет не развлекательная поездка, а, не скрою, кропотливая и, не исключено, утомительная работа.

– Иного я и не ждала.

– Ия тоже, – поспешно подтвердил Ратмир.

– Приятно слышать. Значит вы не осудите меня за отлучку? Мы оба – профессор Вейден и я – вынуждены поменять наши планы. Мне очень не хочется уезжать и я испытываю неловкость, оставляя гостей, но ничего нельзя поделать.

– Кажется, я сейчас расплачусь от умиления, – Долорес чутко реагировала на любое проявление фальши и презирала словесный сироп. – Поезжайте себе на здоровье, а мы с Рамиро будем с нетерпением ждать. Когда вы предполагаете возвратиться?

– В Мехико я пробуду денька два, не больше, – Джонсон понял, что немного переиграл. – Прелестная брошь, – оценил он оправленную в серебро нефритовую гемму с суровым лицом ацтекского воина, приколотую на отвороте лазоревого жакета. – Вам очень идет.

– Так вы будете в Мехико? – оживилась Долорес, пропустив мимо ушей комплимент.

– Если вы соскучились по родным местам, мы могли бы слетать вместе. Ратмиру, думаю, будет небезынтересно побывать на раскопках. Верно, Тим? – Джонсон, казалось, рассуждал вслух, обкатывая внезапно осенившую его идею. – Синьора навестит родовую гасиенду в Тустла Гутьересе, а мы тем временем малость подкормим донорской кровью комаров на реке Ящерицы.

– Не дождавшись моего согласия, вы уже спешите избавиться от меня, – закинув ногу на ногу, Долорес раскрыла черепаховую пудреницу и мельком глянула на себя в зеркальце. – Выкладывайте, что вы затеяли, Питер.

Борцова обрадовала непринужденная прямота Альбы. Всякий раз, когда она меняла туалеты, ее необыкновенно пластичное лицо приобретало совершенно новые, волнующие черты.

– Обожаю импровизацию, – он поспешил подыграть Джонсону. – После ваших рассказов, Долорес, я сплю и вижу эту ступенчатую пирамиду в первозданном лесу. Почему бы не съездить, коли выдалась такая возможность?

Она бросила на него быстрый взгляд, затем подняла глаза к потолку, о чем-то раздумывая, и, словно бы вскользь, уронила:

– До ступеней еще далеко. Боюсь, вы будете разочарованы, увидев уродливый холм.

– Я повидал много древних холмов, и они были прекрасны. Разочарование мне не грозит… Напротив.

Джонсон с интересом следил за развитием диалога. Не в речах, но в тембре голоса, блеске глаз раскрывалось невысказанное. Оно соединяло магнитные полюса физически ощутимым напряжением силовых линий. Он догадывался, что не только Альба, но и Борцов, чье наивное легковерие уживалось с холодной проницательностью, не принимают разыгранный спектакль всерьез. Им вполне хватает друг друга, чтобы плыть по течению, нимало не заботясь об истинных мотивах «импровизации». Оставшись вдвоем, они могли натворить глупостей, и, наверное, не стоило им мешать. Но как бы не складывалась ситуация, лучше держать ее под контролем. Чему быть, того не миновать, а препятствия только ускоряют процессы.

«Пусть так и будет», – решил Джонсон, сознавая, что выиграл, и не испытывая торжества.

– Когда я должна дать ответ? – спросила Долорес.

– Чем раньше, тем лучше. Я вылетаю завтра утром.

– С вашего позволения, я сделаю несколько звонков, – она защелкнула пудреницу, бросила ее в сумочку и встала из-за стола.

– Es la mâs bonita, – пробормотал Джонсон.

– Si, – обрадованно кивнул Борцов и, медленно выстраивая слова, виновато добавил: – El espanol es una lengua dificil.

– Gallardo, – похвалил Джонсон. – El aleman es un idioma mâs dificil.

– Probablemente.

– El ruso es el idioma mâs dificil, – улыбнулся Джонсон, – de los très – и заговорил по-русски. – Вы делаете успехи, Тим. За считанные дни не только выправили свой английский, но и заговорили на языке Сервантеса. Берете уроки у Долорес?

– Разве что на суггестологическом уровне.

– Думаю, это нам пригодится в работе… Кстати, пришел вид на жительство. Отныне вы вольны выезжать куда угодно, а также возвращаться в Соединенные Штаты без всяких виз.

– Спасибо. Значит я полечу в Мексику на законных основаниях?

– Мексика – не проблема, ибо впереди у нас целый мир. Помните у Лермонтова: «Ему обещает пол-мира, а Францию только себе»?

– К чему это вы, Пит?

– Боюсь, что после пирамид Юкатана нас ожидают Елисейские поля и стеклянная пирамида Лувра. Хочу произвести разведку боем.

– Что-нибудь прояснилось? – потемнев лицом, спросил Ратмир.

– Algina cosa, – Джонсон многозначительно поднял палец. – Кое-что… В связи с этим у меня предложение, Тим. Я не так прост, как хочу иногда казаться, и очень редко говорю зря.

– Я заметил.

– Так вот, в предвидении возможных осложнений почему бы вам не заручиться документами на другое имя?

– То есть как? – Ратмир едва не выронил недопитую чашку.

– Очень просто. Выберете фамилию на свой вкус, а мы оформим это дело надлежащим образом.

– Исключается, – отрезал Борцов. – Нелегальщина не по моей части.

– Вы кто: писатель или читатель? – насмешливо прищурился Джонсон. – Можно подумать, что вас вскормил детективный ширпотреб, изготовленный по рецептам Лубянки. И за кого вы меня принимаете? Все совершенно легально. В США существует специальный институт маршальской службы. На него, в частности, возлагается охрана – понимаете? – охрана людей: свидетелей на крупных процессах, жертв преследования и так далее.

– И кто я, по-вашему: свидетель или жертва?

– Да минет нас чаша сия. Я не позволю сделать из вас жертву, но меры предосторожности не повредят. Имейте в виду, что ни CIA, ни полиция по закону не имеют выхода на маршальскую службу. Контакт осуществляется только через министерство юстиции, которое и принимает решение. Все, что касается охраняемого лица, включая новое место жительства, не подлежит разглашению. Какая же тут «нелегальщина», если заботу о вас берет правительство?

– Не по мне подобные игры, – поежился Ратмир. – Я верю вам, Пит, но, право, не по мне…

– Нет, так нет, но это по меньшей мере глупо. Вы создаете нам множество лишних хлопот. Франция – не США. В Париже ваши чекисты всегда чувствовали себя много вольготнее. Вам ли не знать? Целесообразно подстраховаться, если вы по-прежнему хотите поехать.

– Значит вы все-таки установили, кто скрывается под вывеской «World Trade»?

– Я бы сказал, если бы установил, не дожидаясь вопросов. Кое-какой материал, тем не менее, удалось подсобрать. Не на все сто процентов, но со значительной долей вероятности, можно предположить, что нас будут шантажировать.

– Да что с меня взять?! – вскричал Борцов. – Миллион, который я не заработал? Милости просим, пожалуйста.

– Не вы им нужны, Тим, а я, вернее – «Эпсилон». С вас, и верно, что взять? Миллион для них – мелочь. Не знаю, до какого момента они будут, так сказать, держать вас на длинном поводке: «Звоните, спрашивайте, сообщайте, где вас найти». Улавливаете? Затем потребуют информацию: «Скажите то-то и то-то, узнайте о том-то, а мы предоставим сведения о Беренике Ефремовне». Поняли?

– Похоже, что так, – упавшим голосом откликнулся Ратмир. – И что же нам делать?

– Придется пойти на соглашение.

– Вы с ума сошли! Чтобы я…

– Ах-ах-ах!.. Не надо театральных эффектов. Давайте спокойно проанализируем ситуацию. Либо они действительно что-то знают о судьбе Береники, либо блефуют. Нам надлежит придерживаться первого. Как же иначе? Хочешь не хочешь, но приходится считаться и с версией преднамеренного похищения. Разве не так?

– Мерзавцы!

– Право, нам не до моральных оценок. Конечно, мерзавцы… В обоих случаях – подлецы. Блеф это или же нет, прояснится, надеюсь скоро, ибо существуют надежные методы. Поэтому сосредоточимся, повторяю, на первом варианте. Я не очень верю в него, но допускаю. Тем более, что для нас он самый благоприятный.

– Почему? – В минуты глубокого волнения сообразительность изменяла Ратмиру. Только преодолев приступ отчаяния, он мог кое-как собраться с мыслями. – Не понимаю…

– Не понимаете? Не понимаете, чудак-человек, что только это и дает нам надежду?.. Уже сам факт похищения, если он имеет место, позволяет надеяться, что она жива и здорова… Дошло?

– Да, продолжайте, пожалуйста, – Борцов залпом перелил остывший чай в пересохшее горло и, закашлявшись, обрызгал белоснежную скатерть. – Извините.

– Не обращайте внимания, – голос Джонсона сочувственно дрогнул. – И постарайтесь сосредоточиться. То, что случилось, уже случилось. Мы ничего не знаем. Просто пытаемся просчитать возможные комбинации. Звучит, понимаю, дико, но другого выхода нет. Нужно подготовиться к любому развороту.

– Верно, – прокашлявшись, Борцов плеснул в чашку кипятку из термоса. – Я спокоен.

– Вижу, как вы спокойны… Как только они раскроются, мы тут же предложим тест на блеф. Вы согласитесь на сотрудничество, но потребуете взамен неопровержимых доказательств. Каких? Хотя бы ее фотографии с газетой в руках, помеченной свежим числом. Лучше, конечно, видеозапись, потому что фотографию легко подделать… Вы следите за моей мыслью?

– Очень внимательно, – кивнул Ратмир. Безупречный профессионализм Джонсона оказал успокоительное воздействие.

– Das paßt ausgezeichnet, – по-немецки одобрил Джонсон и, понимая состояние Борцова, повторил: – Это превосходно подходит… Короче говоря, мы хоть что-то узнаем и определим дальнейшую линию поведения.

– Но какую информацию я могу им дать? Что я вообще знаю?

– Знаете. Уже знаете, – поправился Джонсон. – И будете знать еще больше, не оставите, согласно контракту, свое знание при себе.

– Дезинформация?

– Наконец-то я слышу речь не мальчика, но мужа. Я дам вам все необходимые сведения и, смею уверить, они будут вполне правдоподобны. Они пойдут на сделку, если, конечно, мы имеем дело не с озверевшими кретинами, которых почему-то становится все больше и больше.

– Я целиком и полностью полагаюсь на вариант номер один и молю небо, чтобы он оказался благоприятным.

– Ни небо, ни ад, куда вы так стремитесь, нам не помогут. Полагаться следует лишь на собственные извилины и силу, а она у нас есть, смею заверить, и немалая. Мы их переиграем, Тим. За нами не только финансовая империя «Эпсилона», но и правительство Соединенных Штатов, а также Российской Федерации. В случае надобности, мы подключим официальную Москву. Будьте уверены.

– Я стольким обязан вам, Пит. Не знаю, чем смогу расплатиться.

– За деньги? Работой. За дружбу – дружбой. О доверии и говорить не приходится. Я ведь предупреждал вас с самого начала, что мы ввязываемся в опасное предприятие. Так что содействие маршальской службы нам вовсе не помешает. Тем более, что об этом будут знать только вы и я. За государственных чиновников не беспокойтесь. Покамест ни один маршал не был уличен в предательстве.

– А как же Долорес?

– Вас это волнует? – Джонсон выдержал паузу. – А никак. Ваши новые документы – в Америке обычно достаточно кредитной карточки или водительских прав – пустим в ход в самом крайнем случае, а за границу вы поедете с американским паспортом.

– Ив Мексику? Не успеем.

– Для Мексики и Канады это не обязательно. Достаточно «Зеленой карты», которую обещали доставить с электронной почтой сегодня вечером. Надеюсь, все ваши сомнения отпали?.. Что же касается сеньоры Монтекусома Альба, то вы сами расскажете ей, когда придет время. Уж она-то, надеюсь, не выдаст?

– Вам виднее.

– Ишь, какой осторожный!

– Кстати, мы еще не получили ее согласия на поездку.

– Верно, не получили, – протянул Джонсон. – Но вы-то полетите со мной, если она вдруг захочет пока остаться в Уорчестере?

– Безусловно.

– Das paßt ausgezeichnet, – повторил Джонсон по-немецки и кивнул благодарно: – Danke sehr.

– Bitte sehr. Всегда пожалуйста.

– Не дурно грассируете.

– Это все, что я вынес за десять лет школы.

– Надеюсь, вы ошибаетесь. Бьюсь об заклад, что после Гавайских островов многое вспомнится. И вообще вы заговорите на нескольких языках. Немецкий, испанский и французский я гарантирую.