Текст книги "Собрание сочинений в 10 томах. Том 6. Сны фараона"

Автор книги: Еремей Парнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 33 страниц)

Авентира двадцать восьмая
Мехико, Мексика

Самолет компании «Дельта» прибыл в Сьюдад де Мехико вечером. Пока, пережив две пробки, добирались до отеля «Редиссон Параисо» в парке Педрегал, наступила ночь. Борцов и Долорес, отказавшись от ужина, разошлись по своим номерам. Джонсон был бы рад последовать их примеру, но приличия требовали посидеть несколько мицут в баре с директором Центрально-американского филиала Руджеро Револьта.

Выпив стакан мангового сока, он поинтересовался, как обстоят дела с отправкой грузов из Мериды на реку Ящерицы, затем извинился, сославшись на усталость, и поднялся к себе в апартаменты, заарендованные «Эпсилон Пикчерс» на ближайшие два года. Револьта сказал, что уже успел сменить «клиперы» и произвести чистку: сеть была свободна от вируса.

В каком бы уголке земного шара ни находился Джонсон, к нему ежедневно поступал обзор мировой печати, сжатый до пяти страниц машинописного текста. Он не знал, где намерена остановиться Глэдис фон Лауэ, и в ожидании неминуемого звонка занялся текущими делами.

Шумная кампания по поводу Муниланы, непрошеного героя на телевизионных экранах, похоже, выдохлась и постепенно сходила на нет, хотя успокаиваться было рано. Из прочих новостей, выбранных бостонским пресс-атташе, обращало на себя внимание интервью тройного агента, опубликованное в «Обсервер».

Некто N много лет работал на английскую MI-6 и второе главное управление КГБ. Специализировавшись в области высоких технологий, он поставлял англичанам соответствующий материал в течение трех лет, но будучи перевербован, стал регулярно оповещать Москву, чем и по каким причинам интересуется Лондон. Все, таким образом, были довольны, включая самого героя, получившего солидную и свободную от налога прибавку к жалованью. Комфортному «двоеженству» N пришел конец, когда в начале прошлого года на него вышла российская мафия. Это было практически неизбежно в нынешних условиях, когда военно-промышленный комплекс буквально лез из кожи, чтобы не умереть с голоду, а государственные чиновники охотно шли на сделку с преступным миром.

Людей, вступивших с N в контакт, прежде всего интересовал сбыт оружия и оборонных материалов, включая редкие металлы высокой чистоты, изотопы и прецезионные сплавы, необходимые для космической техники. Возможности, которыми располагал синдикат, поражали воображение, как, впрочем, и гонорар за полезную информацию.

Так N начал работать сразу на три стороны, не подозревая, чем грозит ему подобная деятельность.

Выйдя однажды из ресторана «Савой», где отобедал на полтораста долларов, он сел за руль своего «мустанга», но не успел включить зажигание, как почувствовал приставленный к затылку пистолет. Ему приказали ехать куда-то в Новогиреево, где прежде не приходилось бывать. Запомнились названия нескольких улиц, промелькнувшие на табличках домов, да и то потому, что подобных не встретишь ни в одной столице: проспект Сталеваров, Мартеновская, Литейная… Полный цикл передела: от чугуна до проката, чтобы класс-гегемон ни на минуту не забывал о любимом заводе. В иных обстоятельствах это могло бы вызвать улыбку, но N было не до смеха.

Его заставили въехать в какой-то ангар – то ли заброшенный цех, то ли склад, где ржавели невостребованные станки, – пересадили в черную «Волгу» и повезли, насколько можно было судить с повязкой на глазах, за город. Поездка продолжалась около часа.

В бетонном бункере, уставленном дорогой итальянской мебелью, от него потребовали связи: фирмы, заинтересованные в поставке новейших образцов, посредники, нелегальные торговцы – все. Кое-кого, под угрозой смерти, пришлось назвать. Завладеть адресами похитителям, однако, не удалось. Сославшись на память. N сумел убедить их, что все файлы в «конторе», то бишь в MI-6.

Посовещавшись между собой, крутые ребята, не сходя с места, составили престранный документ, в котором за перечислением уже оказанных N услуг и полученного за это вознаграждения следовало обязательство беспрекословно выполнять дальнейшие поручения. По сему поводу даже завязался спор, как лучше: «задания» или же «поручения»? Остановились на последнем.

Не долго думая, N подписал и тут же получил первое «задание-поручение»: собрать данные о вице-президенте «Эпсилон X,» лорде Уорвике, о самой компании, о ее Парижском отделении и, по возможности, других филиалах. Получив свободу, N профессионально избавился от слежки и спешно, через Ригу, убрался в Лондон. Прямо из аэропорта Хитроу он отправился в родное учреждение, где повинился и скрупулезно перечислил всех задействованных в эту темную историю лиц. На другой день он собрал пресс-конференцию и, за малым исключением, повторил свой рассказ перед телевизионными камерами.

– А вы не боитесь? – спросил его корреспондент.

– Мне нечего терять. Я просто счастлив, что вырвался. Шантажировать меня невозможно: я сам признался во всем, а расписка, данная под давлением преступникам, ничего не стоит. Эти люди не остановятся ни перед чем, но мыслят они вполне прагматично. Толку теперь от меня ни на пенни. Вы, конечно, скажете: «месть». Что ж, пусть попробуют сначала найти. Убийство обойдется в сотни тысяч фунтов, а они не бросают деньги на ветер. Пример Салмана Рушди, чью голову иранские фундаменталисты оценили в миллион, внушает оптимизм. Думаю, самое худшее для меня уже позади.

Реферат занял добрую половину обзора, что, понятно, было связано с упоминанием корпорации и ее руководства. На всякий случай Джонсон запросил полный текст и уже через несколько минут получил отпечаток статьи.

Пресс-атташе опустил, сочтя не заслуживающей внимания, одну небезынтересную подробность. Сцена в бункере имела место не сразу после похищения, как можно было понять, а спустя почти две недели. Все это время N провел взаперти, подвергаясь постоянным угрозам расправы. Его впечатления заняли полторы журнальных колонки. Описывая свое пребывание в плену – водку давали в неограниченных количествах, – «агент века» обмолвился, что слышал возню и женские крики. По его мнению, он не был единственным узником загородного подвала. Похищения стали в России такой же будничной реальностью, как и захват заложников, заказные убийства, взрывы.

Джонсон сопоставил даты. По числам, плюс-минус один день, женщина, привезенная в бункер, могла оказаться Береникой Борцовой, хотя для окончательного вывода информации явно недоставало. Как бы там ни было, но русские связи, на которые намекала Глэдис, сыграли скверную шутку. Вдобавок к скандалу с Магдой ван Хорн, такой прокол мог бы послужить неплохим козырем в контр-игре, будь они на одном уровне, он и Глэдис. Тем не менее, Джонсон готовился к предстоящей схватке. Укрепив на свой страх и риск финансовое могущество «Эпсилона» вливанием таких инвестиций, которым могли бы позавидовать даже ведущие концерны Японии, он фактически бросил вызов «Невидимым». Просто убрать его, как какого-нибудь клерка, было уже не так легко. Прогнозируемый убыток исчислялся что-нибудь в полтора миллиарда.

Он набрал текст циркулярного письма, в котором предлагал усилить меры безопасности, и разослал его по всем подразделениям. Отдельные факсы, с приложением статьи из «Обсервера», пошли в Вашингтон, Лондон и Париж.

Глэдис фон Лауэ не позвонила ни в этот вечер, ни на следующее утро. Джонсон расценил это как дурной знак.

– Мои планы слегка изменились, – сказал, когда все собрались за завтраком в Лобби-баре. – Придется задержаться на денек в Мехико.

– Меня это вполне устраивает, – просияла Долорес. – Ведь сегодняшний день у меня забит до отказа. Боюсь, завтрашний – тоже. Дай бог управиться хотя бы до четверга.

– А вы, Тим, как предполагаете распорядиться своим временем? Походите по музеям, полюбуетесь пирамидами Теотихуакана или полетите в Мериду? Туда как раз отправляется самолет с нашими сотрудниками. Они будут рады прихватить вас с собой.

– Честно говоря, я бы предпочел задержаться в Мехико, – преодолевая соблазн немедленно отправиться на загадочную реку Ящерицы, заколебался Ратмир. Он боялся признаться себе, что не хочет расставаться с Долорес, и, дрогнув голосом, поспешил объяснить: – Мне бы хотелось повидать приятеля, Осю Раппопорта. Помните, Пит, вы как-то спрашивали? Он живет возле Чапултепейк Лейк. Не могу упустить такой случай.

– Святая Мадонна! – всплеснула руками Монтекусома Альба. – Вы знаете профессора Раппопорта?! Вот уж совпадение, так совпадение. Именно с ним мне и нужно встретиться в первую очередь…

Сосредоточенно выдавливая в розовое нутро папайи лимонный сок, Джонсон ничем не выдал своего изумления: «Действительно, совпадение». Месяцем раньше он бы обеими руками ухватился за такую возможность, ныне же диспозиция выстраивалась иначе. Благодаря усилиям Вейдена и Эрика Ли удалось не только обойтись без помощи Раппопорта, но и обскакать его на главном направлении. Метод, получивший условное название «компьютерного архетипирования», прошел успешные испытания на полигоне Пуналуу, близ священных водопадов Оаху, и был готов к внедрению. Однако не это соображение явилось определяющим. Наружное наблюдение показало, что за Нобелевским лауреатом ведется неусыпная слежка. Успехи в борьбе с наркоманией и широкая пропагандистская деятельность привлекли к нему пристальное внимание колумбийских картелей. В нынешнем ситуации высветиться еще и на этом фронте было бы непозволительной глупостью. Главные мафиозные кланы, включая «коза ностру», превратились в сообщающиеся сосуды.

– Вы уже договорились о встрече, Тим? – участливо спросил он и, не дожидаясь ответа, повернулся к Долорес. – Вы тоже?

– Только собираюсь звонить, – покачал головой Борцов. – Я нашел телефон на «желтых страницах».

– А я уже звонила! – с ноткой торжества сообщила Альба. – Профессор на обходе. Освободится часам к двенадцати. Мы могли бы поехать вместе, Рамиро, если вы не возражаете.

– Буду рад!

Джонсон задумчиво почесал кончик носа. Положение создалось пиковое. Выручить могла только полная откровенность, но не рассказывать же им про колумбийскую мафию? Да еще увязывая с похождениями тройного агента в Москве! Хорош он будет в их глазах.

– У меня к вам нижайшая просьба, – сказал, сосредоточенно уставясь в плафон, расписанный под Ороско. – К обоим… Не звоните ему. Отложите вашу встречу до возвращения. И не спрашивайте меня о причинах. Они более чем серьезны.

– В самом дёле? – Долорес недоверчиво прищурилась. – С тех пор как я перешла к Альфонсо Фернандесу, мне приходится постоянно сталкиваться с секретами и недомолвками. Почему?

– Можно подумать, что раньше ничего подобного с вами не случалось, – мягко возразил Джонсон. – По-моему, вы не первый год работаете с токсинами и галлюциногенными веществами. Не знаю, как у вас, в Мексике, но в Соединенных Штатах, да и во многих странах это накладывает определенные ограничения. Хотя в испанском языке тайна и секрет звучат одинаково – secreto, – есть разница между mistereo, то есть тайной вообще, и secreto de profession так сказать по должности. Я бы скорее откусил язык, чем позволил себе напомнить о соответствующем параграфе контракта. Решайте сами, Долорес, но помните, что я вас очень… очень прошу.

– Дело в конкуренции?

– А если бы и так?.. Между прочим, серьезное основание. Но дело не в конкуренции. Зная вас, у меня и мысли такой не возникло. Более того, я бы счел за счастье лично познакомиться с таким человеком и даже просил представить меня. Поймите, друзья. Свои трудности есть у каждого. По мере сил я худо-бедно справляюсь со своими проблемами, но сейчас мне нужна помощь. Так помогите же! Просто помогите, ни о чем не расспрашивая. При первой возможности я все объясню, а сейчас, поверьте, не имею морального права, ибо тоже опутан всяческими табу. К личности мистера Раппопорта это никак не относится. Ничего, кроме восхищения, он у меня не вызывает.

– Я лечилась у него и многим ему обязана, – словно бы защищаясь, произнесла Долорес. Так не свойственная Джонсону эмоциональность произвела сильное впечатление. Его очевидное волнение показалось намного убедительнее словесных доводов.

– Даже так?.. Тогда к восхищению добавится и горячая благодарность, – заметил Джонсон с обычной для него благодушной иронией. – А вы почему молчите, Тим?

– Что я могу сказать, Пит? Я привык полагаться на вас, и, если вы просите, значит на то есть причина. Не вижу трагедии в том, чтобы отложить встречу с Осей до возвращения.

– Я подчиняюсь, – тряхнула головкой Долорес и сдула упавшую на лоб прядь. – Пусть будет по-вашему. В конце концов, мне все равно… Надеюсь, вы не возражаете против свидания с коллегами по прежней работе?

– Помилуйте, Долорес! Вы причиняете мне душевную боль… Впрочем, спасибо за понимание.

– Когда отправляется ваш самолет?

– Поскольку это наш самолет, мы вольны распоряжаться временем, хотя каждый час простоя обойдется в несколько тысяч. Давайте договоримся так: вы назовете удобный день, а наши люди свяжутся с агентством «Аэрмексика». Словом, летите, когда пожелаете и куда вам будет угодно: хоть в Мериду, хоть в Тустла Гутьерес. Нет проблем.

– И отлично. Я устала от сложностей. Мы с Рамиро вылетим послезавтра, – она задумалась, нахмурив брови, но через секунду сделала выбор: – в Мериду. Прямо оттуда поедем на раскопки…

– Не надо ехать. Я пришлю вертолет, – устало улыбнулся Джонсон, отметив это хозяйское «мы».

«Через пару деньков наша bonita уже начнет вить из него веревки, – подумал он, решив, что это не самое худшее в создавшихся обстоятельствах. Стоило Борцову промолчать о своем намерении навестить Раппопорта, и могло бы случиться непоправимое.

– Гавайи остаются в силе? – спросил Ратмир.

– Безусловно. Со мной или без меня, но вы полетите, самое позднее, через три недели.

– Как это понять: «со мной или без»?..

– В самом прямом смысле. Программа не меняется, даже если с меня снимут голову.

– Есть за что? – Долорес сопроводила булавочный укол лукавой улыбкой.

– Над каждым из нас кто-нибудь, да стоит. Ему виднее… Я не про Бога, Долорес. Ведь только ему по-настоящему ведомы наши грехи, а люди могут и ошибаться. Словом, не стоит загадывать… Ну, что? До вечера?

– До вечера, – бросив салфетку на скатерть, кивнула Долорес.

– До вечера, – Ратмир в точности воспроизвел ее жест. – Ужинаем здесь?

– Если не найдем места повеселее… Вы куда сейчас?

– На Плаза Мадрид. Хочу увидеть здешний фонтан Сибелис. Потом, наверное, смотаюсь в музей Антропологии. Его хватит мне на весь день.

– Успеха, Тим, – удовлетворенно кивнул Джонсон, коря себя за оплошность. Как он мог забыть, собираясь в Мехико, про Хосе Раппопорта! Не иначе, начал стареть.

Оказавшись у себя в кабинете, он позвонил Револьте и попросил организовать охрану Борцова, сообщив предполагаемый маршрут. Следующий звонок был в Вашингтон. Американский паспорт на имя Тимоти Лepcepa [73]73
  Аббревиатура wrestler – борец (англ.).


[Закрыть], уроженца города Клинтон, в штате Массачусетс, ожидал владельца в Уорчестере.

А Глэдис все не звонила.

Авентира двадцать девятая
Река Ящерицы, Мексика

Переступив через еще не убранные осколки камней, которыми был запечатан треугольный проход, Ратмир, вслед за Долорес и Брюсом Хейджберном вошел в погребальный покой. Торжествующий Хосе де Торрес с нетерпением дожидался гостей, топчась возле плиты, вырезанной из цельного куска фиолетово-дымчатого агата. Ее украшал тот же крестообразный рельеф из кукурузных початков и листьев, что впервые предстал его глазам в сталактитовой пещере.

Держа на плече камеру, Теодор Вестерман вел съемку.

– Добро пожаловать, джентльмены, – приветствовал он, не отрываясь от видоискателя, поймав ноги в облегающих джинсах, подпортившие очередной кадр. – Отойди-ка в сторонку, парень. Я уже заканчиваю.

– Простите, сэр! – отпрянула Долорес, ударившись бедром об угол саркофага. – О, Dios! – воззвала к Богу, заглянув внутрь. – Невероятно!

– Сеньора? – удивился Вестерман, подняв голову. – Прошу прощения… Я вас не заметил.

– По-моему, даже очень заметили! – она засмеялась, потирая ушибленный бок. – До чего же жарко у вас…

Ослепительное сияние перекальных ламп, превративших склеп в телевизионный павильон, мешало как следует разглядеть детали. Не зная, на чем остановить взгляд, Борцов тоже заглянул внутрь диабазового ящика.

– Вот это да! – по-русски воскликнул он. – Ничего себе!

– Ole, Jose! Mi felicitacion! – Долорес обняла Торреса.

– Saludo, nina. Muchas gracias! – он расцеловал ее в обе щеки. – Привет, девочка. Спасибо.

– Сеньор Рамиро, мой очень хороший друг, – представила она Борцова по-английски.

– Мое почтение, – Торрес протянул сильную загорелую руку, сплошь покрытую волосами. – Друзья Долорес – мои друзья.

– Поздравляю, сеньор! Вы совершили чудо! – Ратмир счастливо вздохнул. – Не думал, что мне доведется увидеть такое. Ваше имя будет стоять в одном ряду с Альберто Русом и Картером… Кто он, ваш Тутанхамон?

– Пока не знаю. Хорош?

– Не то слово! Magnifico! [74]74
  Великолепный (исп.).


[Закрыть]

В обнимку с Торресом они вернулись к саркофагу.

На дне лежал скелет, местами прикрытый лоскутьями истлевший материи и клочьями меха, в котором с трудом можно было различить узор ягуаровых пятен. Из-под дивной зелено-голубой маски, которая, казалось, была слеплена из кусочков нефрита, высовывалась отпавшая челюсть. Передние зубы, инкрустированные бирюзовыми и изумрудными бисеринками, подпилены не были. Маска, сместившаяся к затылку, сверлила взглядом бесцеремонных пришельцев, осмелившихся потревожить священных прах. В зрачках из черного оникса, вделанного в перламутровые овалы, застыла мрачная угроза. С приоткрытых губ, казалось, готово было сорваться проклятие. Стыки нефритовых пластинок, избороздившие личину глубокими морщинами – вертикальными на щеках и горизонтальными на покатости лба, – придавали ей суровую и скорбную выразительность. Закрадывалась мысль о скульптурном сходстве с покойным. Чувствовалось, что майяский царь или, может, великий жрец был человеком жестоким и мудрым. Золотистые блики лоснились на мясистых выпуклостях длинного носа, скул и выдающегося вперед подбородка, но ониксовые кружочки, вобравшие в себя черноту вечной ночи, не отражали света. Он не мешал им вглядываться в пустоту бездны, в которой не было ничего, кроме бесплотных чисел, но они вобрали в себя весь иллюзорный мир.

Коричневато-желтые, с легким марганцевым оттенком, кости перемежались множеством украшений и амулетов, филигранно выточенных из нефрита, разноцветного обсидиана и тусклого от времени янтаря. Ожерелья, запястья, серьги перемежались фигурками, изображавшими свернувшихся змей, крадущихся ягуаров и зайцев, настороженно растопыривших уши. Здесь же лежали одиннадцать яшмовых головок, убранных перьями священной птицы кетцаль и, по-видимому, отбитых у статуй. Хрустальные, величиной о, куриное яйцо, черепа, как шарики в лузах, покоились в лобковой дыре таза, мертвые жемчужины, застрявшие в запирательных отверстиях, напоминали старческие глаза, подслеповато слезящиеся в прорезях карнавальной маски.

– Еще раз прошу извинения, леди! – закончив съемку, Вестерман уложил камеру в дюралевый чемодан и отер мокрое лицо рукавом рубашки.

Состоялась короткая церемония представления.

– Мистер Джонсон не прилетел? – спросил Хейджберн.

– У него дела в Мехико, – отозвался Ратмир, склоняясь над агатовой плитой. – Один и тот же рисунок: Луна, Венера, Юпитер, Полярная звезда.

– Совершенно точно, – Вестерман тоже присел на корточки. – Растительный крест – символ вечной жизни. Кукуруза умирает в початке и возрождается в зерне, как и мы, смертные, в череде поколений. Майя не страдали излишним оптимизмом, но стремление к бессмертию – отличительная черта их культуры.

– Не только их, – заметил Борцов, – по-моему, это универсальный принцип.

– По большей части, но здесь есть своя специфика. Они очень своеобразно пытались разрешить извечные вопросы с помощью математики. Поразительная мистика чисел. Непостижимая уму игра множеств. Если китайцы стремились запрограммировать изменчивость бытия двоичным кодом на основе сплошных и прерывистых линий, то майя выбрали чистейшую из абстракций – цифру.

– Я тоже почему-то сразу подумал о Китае. И эта маска, как у Сыновей Неба, и вообще нефрит… Изощренный орнамент, сложная композиция, сверхчеловеческий порыв в запредельность… Очень похоже на искусство династии Чжоу. И там, и здесь в основе змеиный мотив. Извивы спирали, манящие в бесконечность, но не ведущие никуда. Ваша аналогия с даосскими гексаграммами попала точно в десятку, мистер Вестерман, – Борцов принялся увлеченно чертить пальцем по запыленному камню. – В змеиных кольцах зажата Вселенная. Я физически ощущаю магнетизм исступленной страсти, нарастающей с каждым новым витком. Как незаметно и, вместе с тем, неудержимо спираль оборачивается зеркальным отражением. Это уже кохлеоида – двойная спираль. Мир и антимир в их единстве и несоприкасаемости. Безумие, вырастающее из рациональной абстракции. Дух захватывает от восхищения и, вместе с тем, подступают слезы отчаяния. Не понимаю…

– Как глубоко вы прочувствовали… Ваши книги издавались на английском, мистер Борцов?

– При чем здесь книги? – поморщился Ратмир, но в конце концов отозвался на просьбу и привел несколько названий. Вестерман, поинтересовавшись издательством и датой выпуска, занес их в блокнот.

– Вы угадываете самую сущность по отдельным намекам, – задумчиво произнес археолог. Редкий дар… Как вы думаете, что это такое? – указал он на оскаленную змеиную пасть. Выточенная из цельного куска бледно-голубого нефрита, она свисала с низкого свода, на полметра не достигая гроба. В туманной толще остроперых чешуек просвечивались ржавые крапинки.

– Кетцалькоатл?

– Верно. Так называли «Пернатого Змея» ацтеки, но у майя он Кукулькан. Но я, собственно, о другом. Просто некорректно сформулировал вопрос. Это часть исполинского рупора. Труба квадратного сечения проходит сквозь всю толщу пирамиды. Майя верили, что мертвый вождь может говорить с ними с того света. Я живо представляю себе, как там наверху, в «Храме Чисел», сидит дежурный жрец, вслушиваясь в шорохи и вздохи, которые доносятся из колодца. Не знаю, какие советы давал мертвец. Шла ли речь о сроках полива подрастающей кукурузы? О звездах, пророчащих беды? Дождях? Или о жизни и смерти?

– Смерти? Конечно же, смерти! Овеществленный сон, видение угасающего мозга. Черная труба, в которой летят к последнему Свету. Галлюцинация, материализованная в камне – невероятно!.. Я думаю, что это не только рупор преисподней, но и канал для выхода души… Вам удалось расслышать какие-нибудь звуки?

– Гудит, как и надлежит пустому пространству. Резонатор вышел на славу. Не чета морским раковинам, где глухо шумит прибой. Вот вам и сочетание рацио и безумия, а вы говорите орнамент, спираль… Воплощенная математика!

– Но спираль – тоже математика, тем более – кохлеоида. Без тригонометрии не обойтись.

– Они и не обходились. – Распахнув пропотевшую рубаху, Вестерман почесал грудь. – Жарко… Вся прелесть в том, что у них была своя тригонометрия, своя алгебра.

– Так не бывает, – улыбнулся Ратмир, – дважды два всюду четыре. Насколько я помню, у майя двадцатиричная система. Зная принцип, их числовые порядки нетрудно перевести на привычный нам счет.

– Да, с числами особых трудностей не бывает, загадка лишь в том, как получены эти числа?.. Вы обратили внимание, что крышка саркофага представляет собой уменьшенную копию плиты в «Сталактитовой пещере»? Честь вам и хвала. Поднаторев на майяских кунстштюках, мы с Хосе тщательно все обмерили и начали колдовать с цифрами. Знаете, что получилось? Отношение площадей дает преинтереснейшую величину: 2,718, – Вестерман умолк, давая возможность прочувствовать.

– Постойте, постойте, – сосредоточенно заторопился Борцов, – что-то знакомое… Как?! – он хлопнул себя по лбу. – Неперово число? Основание натурального логарифма?.. Они не могли знать логарифмического счисления! Непер и Бюрги открыли его только в семнадцатом веке.

– Выходит – могли. Просто мы не имеем представления о том, каким образом они получали свои результаты. Точные до умопомрачения. Вы хорошо сказали: хочется плакать. Да я башку готов разбить об эти плиты!

– Логарифм, – задумчиво пробормотал Ратмир. – Logos и arithmos, Слово и Число… Что ж, древние глубоко понимали и то, и другое. Если можно начертать логарифмическую спираль, что мешает постичь математические законы? Кольца Великого Змея – Бога бесконечных перспектив.

– Не надоело сидеть в грязи, ребята? – подошел к ним Хейджберн, истекая, как и все, липким потом. – Я дохну от зноя. Послушайте, Тео, вы не боитесь, что ваши проклятые лампы лопнут от перегрева?

– Простите! – спохватился Вестерман. – Я позабыл выключить.

– Верно, – подал голос Хосе де Торрес, пошептавшись с Долорес. – Выруби свои софиты, pequeno. [75]75
  Малыш ( исп.).


[Закрыть]Генеральная репетиция состоялась, а представление отменяется. Айда на воздух! Пора бы и горлышко промочить.

– Вы запоздали на день, – шепнул, наклонясь к Ратмиру, Хейджберн. – Торжественное открытие пришлось провести в узком кругу. Вообще-то старик ожидал мистера Джонсона. Он жутко разочарован, но не показывает вида. Я вас отрекомендовал как особо доверенное лицо. Не выдавайте меня и не сердитесь.

– Постараюсь, мистер Хейджберн, но боюсь, свадебного генерала из меня не получится.

– Зовите меня просто Брюс.

– С удовольствием, Брюс. Я – Тим.

На веранде их ждал стол, уставленный аппетитными яствами. На керамических блюдах внавал лежали колючие пучеглазые рыбы, красные от жара и перца цыплята, обложенные бататами и зеленой фасолью, и совершенно изумительные лангусты, топорщившиеся согнутыми хвостами и хлыстиками антенн. Половинки ананасов с вырезанной сердцевиной были набиты креветками и нежным мясом моллюсков.

– Водки у меня нет, – усадив Борцова на почетное место, сказал Торрес. – Будешь пить текилу… Или хочешь виски?

– Текилу! – Ратмир с готовностью подставил глиняную чашку. Положение обязывало отведать кактусовой сивухи.

– Buen mozo, [76]76
  Молодец (исп.).


[Закрыть]– похвалил хозяин, молодецки подкрутив ус.

Брюс Хейджберн одобрительно подмигнул.

– A su salud, don Hose! [77]77
  За ваше здоровье, дон Хосе! (исп.)


[Закрыть]– Наполнив рот обжигающей жидкостью, Борцов выдержал паузу, пригубил кружку с запивкой и преспокойно перелил туда пойло. Опыт грузинского застолья, когда тост налезает на тост, выручал его и не в таких обстоятельствах. В Алазанской долине пивали и из рогов. – За ваш успех! – непринужденно закончил он заздравный спич.

Обед прошел в приподнятом настроении. Никто ни за кем не следил и не понуждал опорожнить чарку до донышка.

– Сколько мы здесь пробудем? – еле слышно спросила Долорес, наклонясь к Ратмиру.

– Зависит от Джонсона… Думаю, что-то возле недели. А что?

– Хочу заглянуть домой, хотя бы на день… Поедешь со мной?

Борцов выпрямился, вжавшись в плетеную спинку стула, дыхание перехватило и кровь горячо прихлынула к голове.

– Ciertamente [78]78
  Конечно (исп.).


[Закрыть], – сказал, едва ворочая языком в пересохшей гортани, и не услышал своего голоса. Краем глаза он видел, как вздымается легкая блузка на ее груди, приоткрывая в клиновидном глубоком вырезе нежную, не тронутую загаром границу. – Ciertamente.

После индейского чая из листьев мате, который пришлось тянуть сквозь серебряную трубочку, Торрес пригласил подняться в лабораторию.

– Вот та штуковина, о которой я вам говорил, – он бережно снял с грубо оструганной полки чашу с Лунным зайцем и передал ее Хейджберну. – Мы разошлись во мнениях с Тео.

– По-моему, вы преувеличиваете наши разногласия, – возразил Вестерман. – Не подлежит сомнению, что тут изображена Луна и комета.

– Но риски, риски! – Торрес нетерпеливо притопнул ногой. – По-моему, это просто лучи.

– Луна с лучами? Нонсенс. Типично календарный рисунок. У мимберо сотни таких.

– Дались вам ваши мимберо. Как вы считаете, сеньор Хейджберн?

– Боюсь, дон Хосе, что Тео все-таки ближе к истине. Похоже на лунный календарь… Раз, два, три… – принялся он подсчитывать малиновые с металлическим блеском брызги поливы, – двадцать три… Странно. Ни в какие ворота не лезет. Судя по вашим рассказам, я ожидал, что и здесь будет роковое число двадцать два. Ничего не понимаю… Звездное время обращения Луны – 27,3 суток, синодальное – 29,5. Не получается с календарем.

– А я что говорил? – так же, обеими руками, Торрес забрал драгоценную находку и поставил между расписными терракотовыми сосудами, склеенными из осколков.

– Надо крепко подумать, – Хейджберн озадаченно почесал подбородок. – А как насчет датировки?

– Пока не пробовали, – Торрес любовно погладил голубую лазурь.

– Он скорее руку отдаст, чем позволит притронуться к своему раритету, – ревниво усмехнулся Вестерман.

– Забудем пока про нее, – Хейджберн вынул из нагрудного кармана ковбойки пачку «Кэмел» и зубами вытащил сигарету. – Есть другие хронологические привязки?

– Если верить датам на плитах, погребальная камера сооружена в третьем веке до новой эры, – кивнул Вестерман. – Пирамиду над ней возвели значительно позже. На ее строительство затрачено много времени. Пока вырубали в каменоломнях известковые блоки, пока перетаскивали их на деревянных катках, ушел не один десяток лет. Верно? А еще – надо было распиливать, шлифовать, тащить вверх по склонам и все такое… Сначала, конечно, насыпали курган. Храм соорудили уже в последнюю очередь. Мы нашли там обуглившиеся кусочки дерева. Радиоуглеродный анализ дает возраст в тринадцать – двенадцать веков. Можно предположить, что храм посещался до самого конца одиннадцатого столетия. Потом все проходы замуровали и завалили пирамиду землей.

– Вы уверены, что последовательность была именно такой? – заметив, что Борцов вертит в руках сигарету, Хейджберн протянул ему зажигалку. Затем извлек из футляра калькулятор и занялся одному ему ведомыми подсчетами.

– Спустить по лестнице огромный саркофаг и эти резные плиты невозможно даже теоретически, – пожал плечами Торрес. – Все так и было, как он говорит. Фараонов труд.

– С той лишь разницей, что египтяне не засыпали свои пирамиды, – подчеркнул Вестерман.

– Не было надобности, – включился в разговор Борцов. – Великие пирамиды строились в период наивысшего могущества. Когда же начались войны и смуты, фараонов стали хоронить в тайных некрополях. Засыпать песком подземную усыпальницу не составляло особого труда.

– Правильно, мистер Борцов, – согласился Вестерман, – история диктовала свое. При все сходстве заупокойных традиций, майя, в отличие от египтян, испытывали постоянное давление со стороны воинственных соседей. Они были вынуждены оставлять насиженные места, чтобы за тысячи миль найти себе новую родину. На голом месте, зачастую в чаще враждебной сельвы, строили города, возводили пирамиды и храмы, проводили каналы. Всякий раз сызнова, о чем говорят даты на стелах. В девятом столетии Паленке подвергся нашествию толтекских племен, а потом пришел черед и этого городища на реке Ящерицы. Можно с уверенностью утверждать, что жизнь замерла здесь именно в одиннадцатом веке. Нет ничего удивительного в том, что они не только замуровали свою самую почитаемую святыню, но и постарались скрыть самое ее существование.