Текст книги "Собрание сочинений в 10 томах. Том 6. Сны фараона"

Автор книги: Еремей Парнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 33 страниц)

– Это так, – с готовностью подтвердил Вейден. – Тут я с вами целиком и полностью солидарен, мистер Мунилана.

Индус не только воспроизвел его недавние мысли, но сделал это с парадоксальной афористической точностью, словно и впрямь читал в чужой душе, как в раскрытой книге. Под его взглядом – устремленным в беспредельную даль, проницающим стены, неподвижным, незрячим, – спадали покровы Вселенной, как золотистая луковая шелуха.

– Почему люди склонны к иллюзиям? В шастрах, в частности, говорится, что существу в человеческом теле присуща особенность воспринимать себя обязательно принадлежащим к конкретной семье или роду, к определенной касте, нации, расе.

– На самом деле не так?

– Отказ от подобного заблуждения знаменует первый шаг на пути к трансцендентному сознанию. Духовная сущность человека никак не определяется качествами его временного материального тела. Веды учат распознавать достоинства и недостатки людей.

– В том числе несовершенства временной оболочки?

– Убедиться в несовершенстве наших чувств может каждый. Достаточно войти в темную комнату и вам не разглядеть собственных рук.

– Но человеческий глаз способен отреагировать даже на один-единственный фотон.

– И это поможет не сломать шею, споткнувшись о какую-нибудь ступеньку?

– Резонно, – беседа доставляла профессору эстетическое удовольствие. – Однако существуют приборы ночного видения. Они помогают нам усовершенствовать недостатки зрения. Или возьмите телескоп с микроскопом, позволяющие разглядеть как очень далекие, так и бесконечно малые предметы. Вам не кажется, что прогресс науки и техники устраняет присущие человеку несовершенства?

– Вы ждете от меня комментариев к Ведам, не зная самих Вед. Это ли не заблуждение? Веды были записаны, когда не существовало телескопов и люди не знали, что такое фотон. Они были не глупее, чем мы, но столь же далеки от совершенства и подвержены иллюзиям. Скажите, сделал ли он нас более счастливыми, ваш научный прогресс? Бандитов, которые бросили бомбу? Меня, которого ранили ее осколки? Или тех, чьи тела были разорваны на куски?

– Нельзя сводить общее к частному.

– Подобными частностями полон мир. Люди не только несовершенны, но и подвержены пороку. Веды утверждают, что каждый человек предрасположен к обману.

– Каждый?

– Вы, я – все. Возьмем хотя бы человека, который, будучи далеко не безупречным, осмеливается наставлять других. По существу он является обманщиком, потому что его знание несовершенно. Ведическое знание есть шабда, потому что оно идет от высшего авторитета.

– Следовательно, не подлежит обсуждению? Принимается на веру?

– Можно сказать и так, хотя никто не запрещает вам прибегнуть к доводам рассудка. Веданта не обходится без логики, и Упанишады насыщены аргументами. Сомнительная лишь ценность доводов разума в сфере, ему не принадлежащей.

– Занятно. Получается нечто вроде религиозной догмы: верь и не рассуждай. И это вы называете познанием?

– Традиционный пример: если ребенок хочет знать, кто его отец, он должен спросить у матери. Можно, конечно, обойти всех мужчин в округе, но что это даст? Они могут сказать только одно: «не я». Сказать «я» с уверенностью не может никто. Только мать.

– И то, наверное, не всегда?

– Пример есть пример. Он не способен охватить всю суть предмета. Достаточно понимать, что человеку нет нужды терять время и силы на поиски подземного ручья, если рядом находится колодец. Так же и с истиной. Не лучше ли довериться авторитету?

– Не люблю я это слово. Столпы науки не застрахованы от ошибок. Нет ничего опаснее, чем непререкаемый авторитет.

– В Индии под этим понимается нечто иное, чем на Западе. Ваши авторитеты, помимо знания, наделены властью, наши – одним знанием. Они бредут по дорогам, питаясь доброхотным подаянием, и ничего не ждут от людей. Авторитет никак не связан с мирскими благами. Он только носитель первоначальной мудрости, неискаженной, неписанной. Тысячи лет Веды передавались из уст в уста и ни единого слога не потерялось.

– Все народы шли тем же путем. Возьмите хотя бы «Илиаду» Гомера.

– Гомер и есть главный авторитет во всем, что касается «Илиады».

– К сожалению, он давно умер, если вообще когда-либо существовал, и нам не к кому обратиться. Чем в этом смысле какой-нибудь профессор-гомеровед отличается от ваших аскетов? Не тем ли, что получает жалованье и не ютится в пещерах? Упаси нас Бог от подобных авторитетов.

– Вы, мистер Вейден, тоже авторитет в своем деле.

– И я ничем не лучше, – нащупав слабое место, профессор испытал злорадное удовлетворение. Хотелось во что бы то ни стало взять реванш, поставить на должное место это мифическое трансцендентное знание, проявившее себя необъяснимыми феноменами. – Но как врач, я, безусловно, авторитет для больного, хотя ничего не понимаю в медицинских тонкостях «Аюр-веды». Тут уже вы авторитет, махариши. Все относительно.

– Вне сферы истины абсолютной. Нельзя забывать, что материальное знание распространяется лишь на область материальной Вселенной, а трансцендентное – на все, что за ней. И получить его можно только из уст духовного учителя. «Попытайся постичь истину, обратившись к духовному учителю, – говорит «Бхагават-гита», – вопрошай его со смирением и служи ему. Душа, достигшая самореализации, способна дать тебе знание, ибо она увидела истину».

– Вы можете стать таким учителем, мистер Мунилана?

– Да, но не для вас, ибо вам не дано исполнить долг ученика. Время выбора прошло безвозвратно. Лучший пример взаимоотношений Гуру, а это означает «тяжелый», нагруженный знаниями, и шишья – ученика приводит «Бхагават-гита». Герой Арджуна, вынужденный вступить в битву с ближайшими родственниками и друзьями, пал духом, забыв, кто он и каков его долг. Он обращается к владыке Кришне, знатоку и составителю Вед. «Тад-виджнанартхам са гурум эвабхигаччхет самит-паних шротрийам брахмаништхам», – говорится в «Мундака-упанишаде». – «Чтобы постичь трансцендентную науку, человек должен со смирением обратиться к истинному духовному учителю, который принадлежит к цепи ученической преемственности и утвердился в Абсолютной Истине». Таким образом, ученик связан не только со своим духовным наставником, но и с учителем своего гуру, со всей непрерывной цепью учителей. Она простирается в бесконечность Великой пустоты. Я лишь одно из ее бесчисленных звеньев. У вас тоже есть своя цепь, но она ограничена материальным миром.

– Пересечение невозможно?

– Нет, – не отводя взгляда, сказал Патанджали. – Не сейчас и не здесь. – Он смотрел Вейдену прямо в глаза и не видел его. Неподвижный отсутствующий взгляд проходил насквозь, как луч в безвоздушном пространстве. – Они никогда не сойдутся.

– Вы читали Киплинга? – спросил профессор. Ему сделалось как-то не по себе. – Про Запад и Восток?

– Киплинг прав. Он понимал Индию… К сожалению, за последние годы многие индийские учителя, нарушив заповедь, подорвали авторитет гуру. Они торгуют секретными мантрами и позволяют ученикам пренебрегать принципами аскетизма. Низводят священную йогу до жалкой гимнастики, утверждая, что ее цель – материальное благополучие и здоровье. Много горьких слов можно сказать и о нынешних учениках. Но вечная истина остается, притягивая к себе великие души. Так было, так есть и так будет, пока не запылает мир, вступая в новую кальпу. Только тем великим душам, которые безоговорочно верят во Всевышнего и в духовного учителя, откроется смысл ведического закона. Веды требуют от ученика безраздельной преданности. Если нам предначертано стать рядом в одной цепи, то это случится не в этой жизни. Возможно, в новом теле вы будете моим гуру, а я – послушным учеником.

Вейден отнюдь не жаждал приобщиться к мистическим сокровищам восточной премудрости и никогда не стоял перед ним выбор, о котором обмолвился Патанджали, и уж тем более не могло быть и тени надежды на жизнь в новом теле. Но что-то похожее на сожаление легким ознобом отозвалось внутри.

– Даже боги подвластны закону кармы, – он, впрочем без особых усилий, заставил себя улыбнуться. – Сколь не ничтожны мои познания, эту истину я усвоил. Поэтому оставим все, как есть. Попробуем взглянуть на предмет с иной точки зрения. Всемерно почитая вас, как учителя, я не претендую на почетное место у ваших ног. Но что мешает вам, человеку с европейским образованием, просто, без претензий на священный ритуал, ответить на кое-какие мои вопросы?

– Вопрос предопределяет ответ. Вы так спрашиваете.

– В самом деле?.. Тогда поступим проще, – Вейден ненадолго умолк, восстанавливая нить беседы. – Мы, кажется, подошли к проблеме Абсолюта? В связи с самадхи?..

– Вы просили объяснить, что это такое.

– И на чем мы споткнулись?

– Прежде всего, на терминологии.

– Вот и вернемся к исходному рубежу. Попытайтесь раскрыть значение терминов. Пусть приблизительно, на самом примитивном уровне.

– Вас, ученого человека, устраивает профанация? Зачем это вам?

– Не забудьте, что пока я в ответе за ваше здоровье. Войдите в мое положение. Ваш мозг получил травму, и это не может остаться без последствий. Вы согласны?

– Ничто не остается без последствий.

– Значит хоть в этом мы с вами согласны. Пойдем дальше. Чтобы продолжить лечение, я должен знать…

– Разве вы лечили меня?

– Скажем так: пытался лечить. – Вейден смущенно отвел глаза. – Ваша прямота обескураживает, мистер Мунилана. Вы вынуждаете меня признать, что вылечили себя сами. Признаю. Ваш организм совершил настоящее чудо. Мне оставалось лишь наблюдать, руководствуясь первейшей заповедью врача.

– «Не навреди»?.. От всего сердца благодарю за ваше терпение. Врачи миссис Хорн не были столь снисходительны и мудры. Вместо того чтобы направить энергию на поврежденные органы, мне пришлось затратить множество сил, чтобы нейтрализовать вредное действие электричества. Оно искажало мою ауру, стесняло дыхание, препятствовало нормальному току крови. Ваши приборы, хоть их и прилепили к моей голове, не излучают волн, будоражащих организм, а там… Там я все время ощущал вторжение посторонней силы.

– Поэтому вы и решили взбунтоваться? – догадался Вейден. – Скажите, умоляю, как? Как вы это сделали?!

– На вашем языке?

– На моем, на моем!

– Вышел, покинув тело, в астрал. Увидев себя с высоты распластанным на кровати, среди каких-то приборов и следящих устройств, я вызвал к временной жизни нирманический образ.

– Что это значит?

– Не знаю, как объяснить… Призрак? Иллюзорную оболочку? Нет подходящих сравнений. Время в астрале как бы стоит на месте. Человек, которому является нирманический образ, воспринимает его застывшим… Вы понимаете?

– С превеликим трудом, но что-то для меня кажется прояснилось. Продолжайте, пожалуйста, мистер Мунилана.

– Мне пришлось сделать несколько подобных попыток, что стоило большого напряжения внутренних сил. В конце концов я добился своего, и миссис Хорн оставила меня в покое. Теперь можно было сосредоточиться на дырках в голове.

– И что вы сделали?

– Ничего. Мозг сам знает, в чем нуждается организм.

– Но в данном случае вашему мозгу предстояло вылечить самого себя?

– Нет никакой разницы. Мозг такой же орган, как и прочие. Я уже говорил, что дух никак не связан с временным телом.

– Никак?

– Только законом кармы.

– Страшный закон… Стоит ли удивляться, что ему подчиняются даже боги.

– Все живое.

– Знаю: крокодилы, бабочки и киты.

– Но только во временном теле человека дух способен освободиться от кармических уз.

– Это означает конец рождений и слияние с Абсолютом?

– На вашем языке приблизительно так.

– И замечательно! Как бы там ни было, но мы вернулись на круги своя. Индийское тримурти – это и есть три ипостаси мирового духа?

– Тримурти – великие боги: Брахма, Вишну и Шива. Различные проявления Единого, наделенные определенными функциями. С христианской троицей у тримурти нет ничего общего.

– А Брахма и Брахман – не одно и то же?

– Брахман – «не то» и «не это». Абсолютная истина, безличностное начало. Веданта-сутра гласит: «Начало всему Верховный Брахман». Из него, вечного, проистекает движущаяся и неподвижная материя, все атомы и небесные тела, пространство и время.

– Тогда кто такой Бхагаван?

– Реализация Бхагавана – это воплощение Абсолютной истины в верховной личности, свойства которой невозможно постичь. Бхагаван олицетворяет наивысшее проявление Абсолюта. Он Верховный Брахман и источник Параматмы. Если Брахман лишен материальных свойств, то Бхагаван обладает трансцендентными качествами. Веды говорят о Брахмане как об излучении Бхагавана.

– Ладно, допустим, – Вейден не уловил существенной разницы между верховными началами. Меньше всего его интересовали метафизические тонкости. Иное дело – самадхи. Это вещественно, а, следовательно, доступно прибору. – И чем они отличаются от Параматмы, ваши Бхагаван и Брахман?

– Атма значит «Я», если угодно, душа. Это внутреннее «я», принцип или энергия, которая определяет существо человека, его индивидуальность. Она не разрушается вместе с телом, но переходит в другое. Индивидуальная душа отлична от стоящей над ней Параматмой – Высшей душой. Постичь ее величие способен лишь тот, кто освободился от всех материальных желаний, равно как от привязанностей и скорбей. Путь мистической аштанга-йоги, которой учил благородный Патанджали, чьим именем нарекли меня, недостойного, не очень сведущие люди, ведет к осознанию вечной связи с Высшей душой. Йог, достигший совершенства в медитации, видит трансцендентную форму божества в своем сердце. Это и есть состояние самадхи, о котором вы спрашивали, мистер Вейден.

У профессора не хватило духа предложить мудрейшему йогу войти в самадхи под контролем детектора мозговых волн.

– Бывает ли так, что йог не может выйти из транса?

– Такое случается, и помочь ему способен только учитель.

– Как именно?

– По-разному… Иногда это тайная мантра, прикосновение, взгляд. Порой достаточно одного присутствия.

– Скажу вам откровенно, мистер Мунилана, у меня есть пациент, который вот уже несколько недель пребывает в глубоком трансе. Пока мы не в силах вывести его. Чем вызвана каталепсия, я точно не знаю. Могу лишь подозревать действие сильного яда, наркотика, не исключено, что и колдовства. Он, безусловно, не йог, и я бы не рискнул даже сравнивать его состояние с самадхи, хотя кое-какие внешние проявления наблюдаются. Не посоветуете, как нам быть?

– Надо подумать, – сказал Мунилани, опустив веки.

– Может быть, вы захотите увидеть его?

Махариши не ответил. Космическая энергия поднималась по его позвоночнику, наполняя чакры, пока Змей Кундалини не раскрыл над теменем огненный капюшон.

– Я вижу, – сказал он, когда исчезли все стены, перегородки и перекрытия.

Плоскость
Часть вторая

Авентира четырнадцатая
Долина царей, Луксор, Египет

Великий Бог уходил на запад, в мрачные бездны Дуата, в обитель теней. Пунцовый приплюснутый, чудовищно раздутый шар падал за колючую проволоку, купаясь в волнах горячего тумана, сизой полоской очертившего горизонт.

Ветер пустыни, обрушив тучи песка, утих, но его пронзительная струна все еще надрывно дрожала в прокаленном воздухе, сопровождаемая воем шакалов и назойливым гудом комарья, облепившего брезент палаток.

Уорвик безуспешно пытался связаться по радиотелефону с Джонсоном. Ему так хотелось поблагодарить мудрого администратора за все, что он сделал. За этот образцовый лагерь, напомнивший лорду беспечальные дни, проведенные в послевоенной Бирме, и, конечно же, за почетную должность начальника экспедиции.

«Мистер Джонсон в отъезде, – коротко сообщил секретарь. – При первой возможности он обязательно позвонит вам, сэр».

Уорвик понял, что расспрашивать бесполезно. Не зная, чем занять себя, он отправился осматривать возведенный в самом сердце Страны мертвецов форпост машинной цивилизации.

По всему периметру были врыты бетонные столбы с двумя рядами проволоки. Для верности заграждения с внешней стороны опутывали спирали Бруно. На двух вышках стояли охранники с короткоствольными автоматами.

«Остается пустить ток и установить выпрыгивающие мины, – с тайной улыбкой подумал Уорвик. – Сущий Вьетнам».

Разумеется, он понимал, что Пи Ди Ди – Питер Дональд Джонсон добился максимума возможного. Сыграла на руку конъюнктура. Нападения исламских экстремистов на правительственных чиновников, иностранцев, а то и вовсе случайных людей привели к значительному оттоку туристов. Сократился и объем археологических исследований. Затраты на вооруженную охрану оказались по карману лишь хорошо оснащенным, с крепким финансовым тылом организациям.

Все это вместе взятое, вкупе со значительными пожертвованиями, позволило Джонсону превратить место раскопок в подобие военной базы. Египетское правительство пошло навстречу крупной международной корпорации, которая полностью взяла на себя финансирование работ, включая расходы на безопасность. Что и говорить, жрецы бога Тота знали, где отыскать подходящее местечко. Аллах с ней, с загробной мистикой, но узкий каньон, выбранный древними геомантами, оказался вполне подходящим и в смысле фортификации.

Как с Юга, так и с Севера, лагерь защищали крутые скальные выступы. Маскировочная сеть позволяла видеть только ту часть интерьера, что намеренно выставлялась на всеобщее обозрение. Макет пирамиды из грубо выкрашенной фанеры, аляповатый сфинкс, да пара искусственных пальм сразу бросались в глаза. Справа от декораций виднелся загон для скота. Несколько тощих верблюдов и десяток-другой черных коз, скорее всего, принадлежали землекопам.

При желании сквозь ячеи, обшитые желтыми лоскутьями, можно было разглядеть еще и серебристую цистерну с соляркой для передвижной электростанции. Тем и исчерпывалось.

Особо любознательным оставалось довольствоваться доской у пропускного пункта:

«Эпсилон-Пикчерс».

Голливуд, Калифорния.

Латинские буквы были продублированы арабскими.

Палатки, в которых жили наемные рабочие и охрана, располагались уже за забором из армированного пластика. Точно такими же волнистыми щитами был обшит и трубчатый каркас вместительного ангара. На гребне его односкатной крыши была укреплена вывеска: «Съемочный павильон». По ночам, когда на вышках зажигались прожекторы, стеклянные трубки наливались рубиновым накалом, тревожа шакалов и одичавших собак.

Внутри павильона скрывался вход в вертикальную штольню, из которой система коридоров вела в погребальную камеру. Чуть поодаль стояла ненужная уже землеройная техника и два открытых джипа.

Большая палатка с табличкой «Только для персонала» находилась внутри вольера. Установленная на дощатом помосте, она примыкала к западной стене павильона, заслонявшшего палатку от палящих полуденных лучей.

Все было продумано и тщательно распланировано, включая душевые кабины и поильные лотки для верблюдов и коз. Питьевую воду – отфильтрованную и обеззараженную – доставляли на барке с другого берега.

На такой же посудине, до смешного похожей на ладью фараонов, прибыл и сам Уорвик. Нельзя сказать, что путешествие оказалось утомительным. От отеля «Аменхотеп» до набережной было рукой подать. Необременительный променад в тени финиковых пальм отнял от силы минут десять. Примерно столько же или чуть больше понадобилось, чтобы переправиться на западный берег.

В кремовых шортах и френче с короткими рукавами того же цвета, лорд выглядел несколько старомодно, но на удивление элегантно. Настоящий обломок империи: тросточка под мышкой, газовый платок, обвязанный вокруг пробкового шлема, надменно вскинутый подбородок. Ему было невдомек, что означала, вернее могла означать, водная прогулка. Покинув восточный берег, где в сладостной истоме млел пленительный город, Уорвик ни на йоту не усомнился, что к ночи возвратится в просторный номер с мини-баром и кондиционером, а потом снова настанет утро и снова прохладный душ, яичница с ломтиками поджаренного бекона, золотистый апельсиновый джем к чаю. И так изо дня в день: гостиница, переправа, лагерь и вновь нильские мутно-зеленые воды, скрип весел и ужин в номере.

Жара скорее бодрила, нежели докучала ему. Он ощущал приток живительных сил. Казалось, время пошло вспять, возвратив давно забытую окрыленность. После тропиков, где он провел свою юность, Египет, с его первоклассными отелями, лимузинами и комфортными поездами, показался курортом, вроде Ниццы и Канн. Недоставало только яхты и клюшек для гольфа. При желании и то, и другое было вполне доступно, но долг – прежде всего.

В Калькутте, Лxacce, Рангуне – всюду, где доводилось служить, Уорвик старался следовать раз навсегда заведенному распорядку. Правда, это удавалось далеко не всегда. В Тибете, например, не было ни холодильников, ни кондиционеров. К счастью, горный климат позволял обходиться без них.

Как ни жаль, но молитвенные колеса Поталы и золотые прачеди Шведагона не оставили в его памяти заметного следа. Зато теперь он в первый же день отправился инспектировать развалины храма Амона. Побродил среди исполинских колонн, полюбовался статуями фараонов, обелиском перед левым пилоном. Не без огорчения заметил, что у коронованных сфинксов отбиты лапы и, словно у сифилитиков, провалены носы. Отныне все это входило в сферу непосредственной деятельности. Его именем будут отмечены замечательные находки, драгоценные памятники древнейшей культуры, тысячи лет пролежавшие в бесплодных песках.

«Молодчина Джонсон! Как всегда, поставил на верную лошадь. Лорд Корнарвон тоже не был археологом-профессионалом, что не помешало ему открыть золотой клад Тутанхамона. «Лебединая шея» еще покажет себя!» – старый романтик гордился новообретенным поприщем ничуть не меньше, чем фамильным гербом с надщитным лебедем поверх графской короны.

Уверенно сбежав по сходням, он вскочил в пропыленный джип, нимало не заботясь о том, что судьба сподвигла его повторить последний путь фараонов.

Не было ни колесниц со священными символами крылатого солнца, ни саркофага на спинах позлащенных гепардов, ни хора плакальщиц, воздевших заломленные руки.

 
На Запад, он уходит на Запад…
 

Некому было спеть прощальную песню, гребцы не обращали на чудаковатого британца внимания, а гиды с мегафонами рассаживали прибывающие группы туристов по другим лодкам. Так Уорвик и остался в полном неведении насчет путешествия в Страну мертвых, барки дневной и барки ночной, смерти и возрождения.

Он просто прибыл на новое место службы, которое называлось «Долиной царей».

Обойдя весь периметр, сэр Грегори возвратился в палатку, добрая половина которой была отведена под офис. Там стояли три рабочих стола с компьютерами, шкаф, в котором хранились планы и карты, и внушительный сейф, предназначенный для грядущих сокровищ. Все свободное пространство занимали ящики и геодезические приборы.

В жилом отсеке были выгорожены четыре спальни с раскладными кроватями под марлевым пологом и что-то вроде холла. Выглядело довольно уютно: телевизор, шахматный столик, электроплита и кофеварка за стойкой. Под брезентовым потолком безостановочно вращались лопасти фена.

Рабочий день кончился, и обитатели брезентового ковчега разбрелись, кто куда. Остались только дежурные и Бутрос Сориал, который, будь на то его воля, готов был дневать и ночевать в гробнице.

Уорвик застал египтолога за раскладыванием тарота. В помещении плавал бередящий душу багровый сумрак.

– Смеркается, – заметил лорд, присаживаясь на раскладной стульчик.

– Скоро дадут освещение.

– А как же компьютеры? Холодильник?

– Они на автономном режиме.

– Бережете энергию? Похвально!.. Надеюсь, найдется что-нибудь выпить?

– Будьте, как дома, милорд, – Сориал указал на стойку. – Лед в морозильной камере.

Уорвик взял початую бутылку «Джи энд Би», стеклянный сифон, бросил в стакан кубик льда. Устроившись возле пожелтевшего от зноя, иссеченного песчаными ветрами окошка, он залюбовался торопливой игрой лучей. Угасающее светило словно стремилось продемонстрировать напоследок неисчерпаемое богатство тонов. Густая венозная кровь заливала тусклую охру каменистого плоскогорья. Марганцовые извилистые тени дымом затухающего костра обволакивали крутые уступы, метавшие колючие искры оранжевых карминно-красных червленных винно-багровых отблесков. В провалах, хмуро поблескивая свежим срезом свинца, сгущался непроглядный мрак.

Где-то там скрывались клепаные врата преисподней. Пылающая сковородка была лишь преддверием ее. Истинный ужас невидим, неизмерим. Он вне образов, вне времени, за гранью рассудка и боли.

– А вы говорили: «Страна молчания», – пошутил сэр Грегори, прислушиваясь к лязгу и грохоту механизмов.

– Так л было, пока мистер Джонсон не нагнал сюда технику и рабочих.

– Молятся, – сочувственно усмехнулся Уорвик, пригибаясь к слюдяному квадратику. Полыхнув зеленоватым золотом, солнечный сегмент высветил согбенные спины. Простирая руки к Востоку и клоня долу чалмы, правоверные землекопы провожали светило молитвой салят аль-магриб. Обласкав их босые заскорузлые пятки, древний Ра, не тая обиды, величаво погрузился в Подземный Нил.

Сразу стало темно, как в фотолаборатории, скупо озаряемой проявочным фонарем. Печально взревели верблюды у бетонной поилки, куда толчками поступала илистая вода. Мерное постукивание движка сливалось с астматическим дыханием насосов и еще с каким-то вовсе неведомым натужным хрипом и посвистом.

– Какофония ада, – сказал Уорвик, щедро разбавив виски струей из сифона.

– Великая кобра Мерит-Сегер любит молчание. Завтра мы проедемся с вами куда-нибудь подальше и вы услышите дыхание тишины. От этих тарахтелок и у меня разболелась голова.

– А ветер?

– Самум ушел.

– Откуда вы знаете?

– По голосу. Слышите, как плачет и жалуется Сетх – демон пустыни?

Уорвик раздраженно дернул щекой. В Каире Сориал производил более выгодное впечатление. И чего с ним так носится Пи Ди Ди? Сентиментален, как все азиаты, и почти наверняка вероломен. Пустозвон.

– Когда мы сможем осмотреть гробницу? – в голосе сэра Грегори отчетливо прозвучала хозяйская нотка.

– Как только дадут свет, – пообещал Сориал. – Хоть сейчас! – возрадовался он, вскинув лицо на вспыхнувшую лампу.

– В шахту уже провели электричество? Я и не знал, что вы так далеко продвинулись.

– В самом деле? Неужели мистер Джонсон вам ничего не сказал?

– Нам не удалось повидаться, – смущенно объяснил Уорвик, начиная догадываться, что и на сей раз ему была уготована номинальная роль, еще одна почетная синекура. – Он, видите ли, был вынужден внезапно уехать… И много нашли в гробнице? – спросил он упавшим голосом, скрывая горькое разочарование.

– К великому сожалению, она оказалась разграбленной, как, впрочем, и следовало ожидать. Я с самого начала не поверил, что в «Долине царей» остались нетронутые могилы. Картеру просто неслыханно повезло с Тутанхамоном.

– Картеру? Я считал, что захоронение нашел Корнарвон?

– Вы ошибаетесь, сэр. Все сделал Картер. Лорд Корнарвон был всего-навсего талантливым меценатом… Итак, вы желаете спуститься?

– Но вы же сказали, что могила разграблена?

– В некотором смысле. Не до конца. Грабители побывали там в очень давние времена, поэтому кое-что все же осталось.

– Не совсем улавливаю. Какая разница, когда именно расхищены ценности: за тысячу лет до нашей эры, или только вчера? Главное, что мы остались с носом.

Египтолог деликатно отвел глаза. Старый джентльмен, обликом и манерой напомнивший британских офицеров времен «Битвы в пустыне», ничегошеньки не понимал в археологии. Для таких, как он, существует одна-единственная ценность – золото. Остальное просто не берется в расчет. Как объяснить, что клочок папируса с несколькими иероглифами может оказаться дороже алмазов и изумрудов? Кругозор у лорда ничуть не шире, чем у тех древних гробокопателей. Они тоже первым делом кидались на золотой гроб. Мумию просто выкидывали, не утруждая себя поисками амулетов и скарабеев. Время, и только оно, придало ценность всему: жукам из аметиста и керамическим бусам, бронзовой шпильке и даже истлевшим сандалиям. Поэтому нынешние молодчики выгребают все подчистую. Слепому, и то ясно.

Сориал не находил подходящих слов.

– Завтра, когда из города вернется мистер Шанити, я смогу продемонстрировать наши достижения, – он указал на сейф. – Второй ключ у него.

– Как в солидном банке, – понимающе кивнул Уорвик. – Выходит, что какая-то часть сокровищ уцелела? Воры оказались не на высоте?

– Они взяли только то, что искали: золотые диадемы, пекторали, инкрустированные кораллом и лазуритом, драгоценную утварь, музыкальные инструменты из слоновой кости и серебра.

– Откуда известно, что там было? – подозрительно прищурился Уорвик. – Нашли опись?

– Описи не нашли, – тонко улыбнулся египтолог. – Просто я знаю, как снаряжали в последний путь царских жен, дочерей и наложниц.

– При чем тут жены! – вспылил Уорвик. – Какие еще наложницы? Мы заключили контракт на могилу фараона девятнадцатой или двадцатой? – не помню точно, какой – династии! Разве его похоронили вместе с гаремом?

Англичанин был безнадежен. Сориал с глубоким вздохом пожал плечами. Знать заранее, кто именно покоится в той или иной могиле, может один всемогущий Бог. Ни имен, ни хронологических привязок в лицензиях не указывают. Только место на плане, как при аренде земли.

Мистер Джонсон купил, причем наверняка неофициально, фальшивый секрет. Возможно, по неведению, но не исключено, что он сознательно пошел на риск, потому что представился шанс вытянуть счастливый билет. Вход в гробницу был отлично замаскирован, а на прикрывавшей его плите не обнаружилось характерных следов вскрытия. Винить некого. Кому теперь предъявлять претензии? И на каком основании? Раскопки увенчались несомненным успехом. По крайней мере, в аспекте науки. Погребальная камера в отличном состоянии, сохранились гранитные саркофаги, а мумии, хоть их и выбросили из гробов, остались не поврежденными. Пусть исчезло золото и самоцветы, но «Книги мертвых», алебастровые канопы с внутренностями, деревянные и фаянсовые ушебти – намного дороже. Даже в узко утилитарном смысле. Египетское правительство может праздновать победу.

– Вы идете? – Сориалу не терпелось еще раз взглянуть на дивные росписи. Кобры с красным солнечным диском на головах словно загипнотизировали его своим магнетическим взглядом.

– Смотреть гарем фараона? С удовольствием!

– Остроумно, сэр, вполне подходящее название для фильма.

– Я в некоторой растерянности, профессор, – Уорвик поднялся, зачем-то похлопал себя по карманам и снова опустился на раскладное сидение, заскрипевшее под ним всеми дюралевыми суставами. – Не знаю, что и сказать мистеру Джонсону. Надо во что бы то ни стало доложить ему обстановку.

– Так он в курсе! – всплеснул руками Сориал. – И, по-моему, не слишком разочарован. Смею уверить, что хороший папирус не уступает в цене посмертной маске из благородного металла. Считайте, что сенсация обеспечена.