Текст книги "Секретный узник"

Автор книги: Еремей Парнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

– Где он?

– В ореховой гостиной, сэр. Мне проводить вас?

– Благодарю. Лучше устройте мне небольшую встречу с Франсуа-Понсе.

Когда Додд поднялся на третий этаж, где находилась ореховая гостиная, Яльмар Шахт уже ожидал его. На круглом полированного ореха столике стояли бутылки французского коньяка и ящичек манильских сигар.

– Рад вновь встретиться с вами, ваше превосходительство, – сказал, вставая, Шахт.

Они обменялись рукопожатием и опустились в кресла.

– Я слышал, доктор, – исподволь начал Додд, – что вы побывали в Базеле на международной конференции банкиров. Что там слышно?

– Финансовое положение в мире довольно сложное, – уклончиво заметил Шахт, обрезая сигару.

– Оно никогда не было простым. Меры по стабилизации доллара и фунта стерлингов оказались недостаточно эффективными.

– Это верно, господин Додд. По сути, англичане используют дешевый фунт стерлингов для борьбы с американскими промышленниками, которые, монополизировав рынки внутри Соединенных Штатов, стараются теперь прибрать к рукам английскую колониальную торговлю.

– Совершенно с вами согласен, – Додд вытянул ноги и поудобней откинулся в кресле. – Дешевый фунт стерлингов – это средство борьбы с американскими высокими таможенными тарифами.

– Я настроен не очень оптимистически, господин посол. Если стабилизация не будет проведена, нас ожидает экономическая катастрофа.

– Мои представления о сложной финансовой системе до того смутны, что я не могу составить себе сколько-нибудь определенного мнения на этот счет.

– Как вам понравился Фуртвенглер? – сразу же перевел разговор Шахт.

– Превосходный дирижер! Позавчера я видел в кинотеатре "Уфа Паласт" любопытный киновыпуск... – Додд не договорил и тоже занялся сигарой.

– Вы имеете в виду "Наш вермахт"? – не выдержал затянувшейся паузы Шахт.

– Совершенно верно. Эти бесконечные колонны солдат, эскадрильи пикирующих "штукка-бомберов", торпеды, оставляющие в море вспененный след, производят довольно сильное впечатление. Кстати, господин министр, что означает закон о всеобщей воинской повинности?

– Это означает мир в Европе. Мой сын тоже отбыл положенный ему год службы, и все немцы должны сделать то же самое ради безопасности своей страны.

– Не так давно я был в оперном театре на Унтер-ден-Линден на торжественном заседании, посвященном памяти немецких героев.

– Вам понравилось?

– Чрезвычайно. Это нечто подобное нашему "Дню павших бойцов". Но дело не в том. Просидев минут десять, я-был несколько встревожен тем, что, кроме меня, в зале нет ни одного посла. А назавтра я узнал из газет, что в этот день французский, английский, итальянский и польский послы побывали у господина канцлера, который официально объявил им о расширении армии.

– Это отнюдь не означает войны! – немедленно отозвался Шахт.

– Не скрою озабоченности моего правительства по этому поводу.

– Прошу вас заверить президента Рузвельта, что Новая Германия не хочет войны. Господин Гитлер приводил в своей речи "Четырнадцать пунктов" Вильсона в качестве основы для конференции стран Европы. Примут ли Соединенные Штаты участие в такой конференции?

– Сомневаюсь, хотя и считаю, что участие Америки в работе конференции, проводимой Лигой наций, чрезвычайно важно для всего мира. Президент за сотрудничество с Лигой наций, несмотря на то, что общественное мнение против такого сотрудничества.

– Общественное мнение переменчиво. Я уверен, например, что американский народ поймет в конце концов идеалы Новой Германии, хотя определенные круги и настраивают его против нее. Возьмем последнюю кампанию в американской печати...

– Американцы не могут одобрить антисемитских эксцессов, господин министр.

– Но ваша печать извращает истинное положение дел!

– Я проконсультируюсь со своим пресс-атташе.

– Наконец, эта шумиха по поводу процесса над Тельманом. Письма протеста, петиции...

– Насколько мне известно, такие письма поступают не в одно только американское посольство.

– Да, но американская пресса пользуется слишком большим влиянием в мире... Жаль, что ее направляют определенные еврейские и марксистско-либеральные круги.

– Я бы этого не сказал. Видите ли, я имею честь лично знать мистера Херста, и мне известен его образ мыслей. Лично он ни в малейшей мере не сочувствует Тельману.

– Но его газеты тоже поднимают вокруг этого шум.

– Газеты для того и созданы, чтобы поднимать шум. Согласитесь, господин министр, что основания для этого есть. Я лично не слышал, чтобы в цивилизованном мире кто-то дожидался суда почти три года. Между прочим, процесс все-таки состоится?

– Обвинительного материала для процесса собрано недостаточно.

– Я знаком с этой официальной версией. Но говорят, что господин Геббельс, выступая перед журналистами, выразился более определенно.

– Мне об этом ничего не известно.

– Будто бы доктор Геббельс сказал, что важен не сам процесс, а лишь пребывание Тельмана в надежной тюрьме... Но, право, господин министр, это не единственная тема для нашего разговора.

– Безусловно. Я уверен, что немцы и американцы будут жить в мире и дружбе. Позвольте мне провозгласить тост за взаимное уважение, – он налил в рюмки коньяк.

– Охотно, господин министр. Ваше здоровье!

Они подняли рюмки и стоя выпили.

Уильям Додд откланялся. Еще в дверях он заметил Марту. Она весело болтала с Бимом и сэром Эриком в противоположном конце зала.

Пробиваясь к ним через оживленную толпу, он невольно ловил обрывки фраз. На разных языках говорили об одном и том же: о политике наци и войне. Португальский атташе на прекрасном английском языке беседовал с группой журналистов. Одного из них – Эхснера из агентства ЮПИ – Додд хорошо знал. Он остановился невдалеке и прислушался.

– Завещание Гинденбурга так и не нашли.

– Геринг купил у США аэропланы на миллион долларов.

– Подумаешь, миллион!

– К фюреру ездил расписываться весь дипкорпус.

– Что тут удивительного? Рейхсканцлер!

– Он больше времени проводит в Берхтесгадене, чем в бисмарковском кабинете.

– Вы знаете, кто его любовница?

– Эта ассистентка фотографа Гофмана?

– Она очаровательна.

– Он подарил ей бесподобный изумрудный гарнитур, отделанный бриллиантами.

– Вы знаете, что Шахт и Геббельс – враги?

– Геринг объявил войну католикам.

– Что думает министр по делам культов Керль?

– Фуртвенглер был великолепен. Между прочим, на "Эгмонте" были Гитлер и Геббельс.

– Как вы полагаете, что может дать англо-германское морское соглашение?

– Проще простого! Германия будет держать Россию на Балтике, а Турция навсегда закроет ей доступ в Средиземное море.

– Очень важно, чтобы Япония не дремала на Тихом океане.

– Японский посол вхож в самые, верхи.

– В принципе, Англия и Франция стоят за мир. Главное – это остановить русских. Пусть немцы даже аннексируют Литву.

– А вы полагаете, что невозможен пакт Лаваль – Литвинов – Титулеску Бенеш?

– Наци – бешеные волки. Возьмите хотя бы драматическое убийство австрийского канцлера Дольфуса.

– А югославский король? А Барту? Это тоже работа гестапо.

– Диктатура...

– Это не единоличная диктатура. Это триумвират: Гитлер, Геринг и Геббельс.

– Вы забыли Гиммлера.

– Тайная полиция? Это несерьезно.

– Людендорф терпеть не может Гитлера.

– Нельзя сбрасывать со счетов рейхсвер. Он еще скажет свое слово.

– Пушками, господа!

– Сказал же Папен, что с тридцатого января тридцать третьего года Германия вычеркнула из своего словаря слово "пацифизм".

– Они вышли из Лиги наций, покинули конференцию по разоружению. Все, по-моему, ясно...

– Десятилетнее соглашение о дружбе между Германией и Польшей большой дипломатический успех Гитлера.

– Но это не шаг к миру. Пилсудского одурачили.

– Ничего. Они еще повторят австрийские события в Варшаве.

– Но Германия идет за Гитлером. На саарском плебисците он получил четыреста семьдесят три тысячи голосов. Абсолютное большинство!

– А как немцы приветствовали призыв к денонсации военных статей Версальского договора!

– Мы сами развязываем им руки. Разве англо-германское военно-морское соглашение – не самоубийство? Теперь они могут строить корабли и подводные лодки.

– Успокойтесь, господа, они их и так уже давно строят.

– Ce n'est pas normal*. Мы даем в руки поджигателю коробок спичек. Война вот-вот вспыхнет.

_______________

* Это ненормально (фр.).

– Она уже пылает, господа.

– Вы имеете в виду нападение Муссолини на Эфиопию?

– Ах, это далеко от Европы...

Додд отошел от беседующих и направился к Марте.

Не подлежит сомнению, думал он, что Гитлер стремится к войне. Когда он ее начнет – зависит от военной готовности Германии и от соответствующего предлога. Правительство ведет себя агрессивно. Ответственное, или вернее безответственное, трио – Гитлер, Геринг и Геббельс так мало знакомы с историей, что могут пуститься в безрассудные авантюры. Все они убийцы в душе... Как жаль, что английское правительство настолько недальновидно, что прислушивается к советам таких людей, как сэр Эрик. Он, несомненно, сочувствует фашизму. Вот Франсуа-Понсе – совсем другой человек. Надо будет с ним обязательно встретиться...

– Хелло, Марта!

– Хелло, Уилл!

– Франсуа-Понсе просит вас принять сегодня у себя месье Берари, тихо сообщил послу Бим. – Утром он вылетает из Темпельгофа в Париж. Судя по всему, он срочно везет доклад Франсуа-Понсе правительству. Кстати, французский посол сказал, будто его правительство решительно добивается, чтобы Англия, Франция и Италия заявили совместный протест против германских военных приготовлений. Франсуа-Понсе готов даже предложить всем этим государствам отозвать своих послов, если Германия будет и впредь нарушать Версальский договор.

– Пожалуй, в таком случае я тоже попрошу, чтобы меня отозвали, улыбнулся Додд. – В котором часу может встретиться со мной Берари?

– После десяти.

– Хорошо. Передайте ему, что я буду ждать его у себя дома. Во сколько сегодня разъезд?

– Пожалуй, уже можно уезжать, сэр.

– Прекрасно. Мы так и сделаем. Как тебе понравился вечер, дорогая?

Из доклада посла Французской республики в Германии

Франсуа-Понсе министру иностранных дел

На закате осеннего дня дом представляет собой воистину

величественное, дикое зрелище. Человек спрашивает себя: не снится ли

ему это? Ему хотелось бы знать: где он находится? В замке Монсальва

среди рыцарей Грааля, в тайнике монахов Монт-Атоса или во дворце

Антиноя, где-то в середине Атласских гор? Вызвано ли это к жизни

фантастическими картинами Виктора Гюго, построено ли капризами

миллиардера, или же это просто разбойничье гнездо, в котором бандиты

хранят свои сокровища?..

Если бы кто-нибудь захотел изучить характер Адольфа Гитлера, он

непременно обратил бы внимание на одно интересное обстоятельство:

подъезды, горловина подземного коридора и все вокруг дома

организовано на военный лад и находится под защитой пулеметных гнезд.

Глава 41

БЕРХТЕСГАДЕН

Еще в 1925 году национал-социалистская партия приобрела этот мрачный купеческий дом для своего фюрера. Именно здесь, на юго-востоке Баварии, где суровый Оберзальцберг и ласковые виноградники в лощинах равно символизируют твердость и нежность германца, были заложены основы Новой Германии.

Став рейхсканцлером, Гитлер незамедлительно приступил к полной реконструкции своей резиденции. Он давно вынашивал грандиозные планы создания горной крепости, оборудованной по последнему слову техники. Это будет не только его убежище, откуда, в случае необходимости, легко уйти в Австрию или в Италию, но и воплощение смутных юношеских грез. Недоучившийся гимназист и несостоявшийся художник, он набрасывал карандашом контуры фантастических сооружений, эклектически сочетающих мрачный колорит средневековья со строгостью эллинских ордеров и невероятной роскошью из детективных романов дешевой серии. Даже в тюрьме, где он писал "Майн кампф", на полях рукописи появлялись вдруг стрельчатые арки, дорические колонны, портики и контрфорсы.

Но настал день, когда можно было осуществить дерзкую и больную мечту. Реконструкцией здания под личным наблюдением фюрера занялся творец "арийского классицизма" Шпеер, переделку ландшафта взял на себя инженер Тодт. Издали странное здание, построенное на вершине скалы на высоте 1900 метров, напоминало, пожалуй, современную обсерваторию с мощными рефракторами в меридиональных куполах. Но при этом возникало ощущение, что у телескопа сидит не астроном, а безумный чернокнижник. К замку ведет пятнадцатикилометровая автострада, идеальное покрытие и частые стремительные повороты которой как бы символизируют взлеты и блуждания мятущегося духа. Впрочем, с инженерной точки зрения это творение Тодта выглядит безупречно. Шесть тысяч рабочих три года прокладывали эту горную трассу, движение на которой разрешено лишь по особым пропускам с косой зеленой линией. У подножия горы дорога уходит в длинный скальный туннель, запирающийся двойной дверью из бериллиевой бронзы. Здесь днем и ночью дежурят три рослых эсэсовца с автоматами на груди. Следующий пост установлен в конце туннеля, у бельшого, обитого латунью лифта, вертикальная шахта которого пронзает всю толщу скалы снизу доверху. В мгновение ока кабина взлетает на высоту нескольких сотен метров, двери бесшумно раскрываются, и в глаза, успевшие привыкнуть к электрическому освещению подземелья, ударяет ослепительный горный свет, преломленный стенами из толстого хрустального стекла. Эти стены почти незаметны на фоне диких скал. Но когда солнце скрывается за свинцово-синим пиком Ватцманн, хрустальный дворец наполняется тяжелыми багровыми отсветами и густыми черно-фиолетовыми тенями.

"Здесь, – писал биограф Гитлера, – высоко над миром восседает на троне недосягаемый германский фюрер. Это – его логово. Отсюда он противопоставляет себя вечности, отсюда объявляет войну векам".

Но когда впечатляющие эффекты осенних закатов сменяются ровным дневным светом, окруженный римской колоннадой дворец выглядит несколько карикатурно. Особенно утром, когда фюрер, расстегнув коричневый китель СА, садится в шезлонг у мраморной балюстрады погреться на солнышке. Иногда туда же выходит и Ева Браун в голубом шелковом купальнике. Позируя для кинохроники, она любит держать в руках голенького младенца, которого операторы специально приносят для этой цели с собой. Еще она кормит голубей и вычесывает шерсть у любимой овчарки. Эсэсовцы из пулеметных расчетов с нетерпением ждут появлений фройляйн Браун. Иногда она приветливо машет им рукой и бесхитростно улыбается.

На каменном престоле Вотана поселился мелкий буржуа. Кажется, лишь одно небольшое обстоятельство мешает ему наслаждаться идиллической жизнью: он носит мундир штурмовика и железный крест, а не, скажем, куртку железнодорожного кондуктора и свисток...

Личный адъютант Гитлера Видеман позвонил Гейдриху в девять утра и сказал, что фюрер хочет побеседовать с ним по поводу секретного письма гестапо от 12 июня 1936 года. Гейдрих хорошо помнил это письмо, оно было целиком посвящено Тельману.

Быстро собрав материалы, Гейдрих поехал на вокзал. После вчерашнего он был в полном изнеможении. Затылок ломило, во рту стоял кислый металлический привкус. Но не встряхнуться нельзя было. Перед этим три недели он работал как проклятый, без отдыха. Чувствовал, что уже не выдерживает. А вчера выдался свободный вечер, и в нужную минуту подвернулся Вальтер Шелленберг.

Лучшего спутника он себе и не желал. Ему нравился этот спокойный интеллигентный офицер. Правда, Шелленберг немножечко сноб, но это даже пикантно. А на своем месте он незаменим. Свободное мышление, оригинальный склад ума.

– Давайте махнем сегодня куда-нибудь, – предложил Гейдрих. Разумеется, в штатском.

– Идет, – сразу же согласился Шелленберг, прекрасно знавший, что шеф обожает женщин. – Только куда? – Он даже пожалел Гейдриха. Бедняга совсем заработался. Не хватает времени на жизнь. Только такие вот редкие неистовые вечера бурного, неистребимого натиска. Это викинг, завоеватель и покоритель, но на всю баталию у него только одна ночь... – Куда бы вы хотели? – вновь спросил он, видя, что Гейдрих раздумывает.

– Ну, куда-нибудь, где можно хорошо поужинать, а потом и проветриться... – уклончиво ответил Гейдрих, но тут же нетерпеливо заторопился. – Идите переодевайтесь, Вальтер! – В такие вот редкие минуты совместных похождений они звали друг друга по имени. – Только не берите машину. Пойдем пешком.

Пока он осторожен и не хочет лишних свидетелей, подумал Шелленберг уходя, но придет час, он встретит очередную неприступную с виду незнакомку – и вся осторожность побоку. Забудет все на свете и весь свой талант, все силы души, как последнюю карту на стол, выбросит в один вечер. И добьется своего... А все для чего? Чтобы холодно отбросить потом и с брезгливой усмешкой уйти. Нет, он не ищет наслаждения. Просто ему нужно каждый раз убеждать самого себя, что он всемогущ и ничто не устоит перед его волей. Он страшный человек. И эта единственная слабость мешает ему быть сверхчеловеком.

А Гейдрих тем временем в задней комнате своей приемной нетерпеливо возился с аметистовыми запонками, которые никак не лезли в узкие петли накрахмаленных манжет...

Они хорошо повеселились, до сих пор в голове звенит. Но это скоро пройдет. Игра явно стоит свеч. Объект попался очень занятный. Он доволен. Кроме того, во время попойки в "Урании" ему пришла в голову весьма любопытная идея, над которой стоит поразмыслить. Лишь одно его омрачает: неожиданный вызов в Берхтесгаден. Он хотел бы предстать перед фюрером свежим, отдохнувшим, когда каждая жилка играет и все нервы напряжены. Там нужны острый глаз, безошибочный нюх и мгновенная реакция, иначе можно нажить беду. Ну, ничего, он попробует отдохнуть в спецвагоне. Надо будет только спросить минеральной воды. Этой французской, "виши"...

Ему действительно удалось в дороге немного вздремнуть. Он побрился, протер кожу одеколоном, помассировал щеки. Землистые круги под глазами, правда, остались. Но это даже хорошо: следы постоянной работы, недосыпания.

Поезд прибыл в Берхтесгаден днем, в самую жару. Было душно, совсем не чувствовалось освежающей близости горных высот. Гейдрих сел в ожидавшую его машину и сразу же опустил окно. Он боялся, что его станет мутить от бензинного перегара.

Дорога прошла хорошо. Пропуск на стекле избавлял его от постоянной проверки документов. Но у входа в туннель охрана тщательно осмотрела машину. Лишь после того, как молодой офицер с лицом херувима захлопнул багажник, бронзовые двери раскрылись, и машина медленно въехала в освещенный огромными тысячеваттными лампами туннель.

Перед лифтом Гейдрих отстегнул кобуру с парабеллумом и вручил ее вахтенному офицеру. В кабину вместе с ним вошел эсэсовец с двумя глубокими шрамами на левой щеке – следами студенческих забав. По безучастному, скучающему даже виду охранника Гейдрих понял, что никто здесь не знает его в лицо. Это было в порядке вещей.

В круглом зале, несмотря на жару, пылала в камине огромная охапка дров. Вокруг стола заседаний, как всегда, стояли тридцать три стула. Гейдрих знал, что фюрер придает значение тройному мистическому числу одиннадцать.

Говорили, что орден храмовников, исповедовавший тайный культ сатаны, управлялся одиннадцатью командорами. Не от них ли фюрер заимствовал эмблему – крест из четырех согнутых в беге ног? Об этом как-то обмолвился рейхсфюрер Гиммлер. Впрочем, Гейдрнх знал почти наверняка, что идею свастики подсказал Гитлеру некий Гурджиев – азербайджанец, проживший долгие годы в Тибете. Это подтверждал и тот постоянный интерес, который фюрер питал к мрачным мистериям Азии. Гейдрих знал, что в специальных учреждениях СС есть несколько тибетских лам. То ли они гадают Гиммлеру на закопченной бараньей лопатке и составляют гороскопы, то ли наставляют в мистическом ритуале свастики и черепов, Гейдрих точно не знал.

Но пересчитав сейчас пустые стулья, он подумал, что стоит заняться этим подробнее. Мистические заскоки начальства можно будет использовать в своих целях. Прежде всего, он попробует прощупать гиммлеровского массажиста Керстена, от которого у рейхсфюрера нет секретов.

В этом безжалостно освещенном зале Гейдрих чувствовал себя, как в кабине самолета. Дом висел над пропастью. Голая скала круто уходила вниз, закругляясь в глубине в исполинскую чашу. В легкой дымке лежали на ее дне крохотные деревеньки и Зальцбург, окруженные острыми контурами горных цепей.

Вошел Видеман и пригласил Гейдриха в кабинет. Он последовал за адъютантом и, пройдя несколько элегантно обставленных салонов, остановился перед резной дверью мореного дуба.

Видеман распахнул одну ее створку и пропустил Гейдриха, который вошел боком, зажимая под мышкой портфель.

Гитлер сидел в кресле у самого окна и почесывал ухо большой улыбчиво оскаленной овчарки. На окне щебетала в клетке зеленовато-желтая канарейка.

Гейдрих щелкнул каблуками и выбросил в приветствии руку.

– Здравствуйте, Гейдрих, – фюрер поднялся ему навстречу. – Иди, милая, – он легонько шлепнул собаку. Она послушно вышла, и Видеман бесшумно закрыл дверь. Гейдрих пожал протянутую руку стоя по стойке смирно, не сгибая спины. Он лишь резко наклонил и тут же поднял голову.

– Садитесь, – пригласил Гитлер. – Я вас ждал. – И, глядя вслед ушедшей собаке, неожиданно сказал: – Знаете, Гейдрих, чем больше я узнаю людей, тем больше люблю собак, – и в глазах его была та же немая и сладкая собачья тоска.

У Гитлера был очередной приступ меланхолии. Следовало остерегаться, и Гейдрих внутренне подтянулся. Он знал, что фюрер особенно опасен в те часы, когда никто, и прежде всего он сам, не знает, чего он хочет. Взрывы бешенства и слепой ярости, когда фюрер и рейхсканцлер катался по полу и кусал ковры, страшили Гейдриха куда меньше. Он знал, что они во многом были наигранны и вызывались искусственно. Но сентиментальная и тошнотворная меланхолия приходила к Гитлеру сама, и нельзя было предугадать, на какие поступки она его толкнет.

– Я приготовил вам подарок, дорогой Гейдрих, – сказал Гитлер, грызя зубочистку.

– Благодарю, мой фюрер.

– Вот возьмите, – порывшись в бумажнике, Гитлер достал оттуда пожелтевшую визитную карточку. – Сейчас я вам ее надпишу.

Адольф Гитлер,

писатель

"Дорогому Гейдриху", – написал фюрер на обороте и поставил число.

– Берегите ее, – он наставительно поднял палец. – Это память о тех годах, когда я писал свою книгу.

Гейдрих сейчас же припомнил, что в "те годы" фюрера финансировал и помогал ему писать книгу нынешний шеф бюро иностранной печати Эрнст Ханфштенгль. Ныне "франта" перестали пускать пред светлые очи. Что это? Намек ему, Гейдриху, что хранитель тайн той знаменательной ночи слишком засиделся на этом свете? Одного такого любимчика, ясновидящего Ганнусена, уже спровадили куда надо после столь же неуловимого намека. Правда, тогда за намеком фюрера последовал ясный приказ ныне покойного Рема... Так как же понимать этот неожиданный подарок?

– Когда-нибудь, – печально вздохнул Гитлер, – лишь такие случайные реликвии останутся от нашей героической эпохи.

Гейдрих сочувственно покачал головой и вздохнул. Он вынул бумажник, где за целлулоидным покрытием улыбалась фрау Гейдрих с двумя малютками, и нарочито медленно, чтобы фюрер увидел, закрыл визитной карточкой лицо жены.

– Да, мы уйдем с этой земли, Гейдрих, но что-то останется от нас, что-то останется.

– Тысячелетний рейх, мой фюрер! У меня есть идея.

– Говорите, Гейдрих, говорите.

– Мы оставим будущим поколениям великую книгу! Пусть ее благоговейно раскроют немецкие руки через тысячу лет.

– Да, меня будут читать тогда, – безучастно отозвался Гитлер и отвернулся.

Гейдрих тут же понял, что выразился неточно.

– Я хотел сказать, – поправился он, – что великая книга должна быть вечной не только духом, но и в материальном своем облике. Нужно изготовить вечный экземпляр "Майн кампф".

– Как? – Гитлер заинтересованно склонил голову набок.

– Из самых лучших ягнят чистокровной немецкой породы мы изготовим по способу древних германцев листы пергамента, а лучшие наши художники от руки перепишут на них священные слова. Переплет же можно изготовить из отличной высоколегированной крупповской стали!

– Пушечной стали! – загорелся Гитлер.

– Так точно. На переплете будет вырезан герб рейха!

– Сталь тоже нужно сварить по способу древних германцев.

Гейдрих не был уверен, что древние германцы умели варить сталь, но тут же развил мысль фюрера.

– Немецкие горняки ручным способом добудут для этого руду, а шахтеры – уголь.

– Пусть это будут расово полноценные руки.

– Разумеется, мой фюрер. Каждый, кого допустят к почетной работе над книгой эпохи, будет предварительно проверен... Драгоценный фолиант будет помещен в основание обелиска с указанием для потомков: "Вскрыть через тысячу лет!"

– В этом есть нечто от обители наших северных богов, нечто от валгалы, Гейдрих. Обелиск из серого гранита, северная суровость... Или из коричневого? Я, пожалуй, сделаю набросок.

– Надпись, конечно, будет выполнена руническим письмом, – Гейдрих чувствовал, что выиграл сражение.

– А книга – готическим! Большие черные готические буквы!

– Прописные – красные, как кровь, мой фюрер.

– Нам с вами пришла в голову хорошая мысль!

– Это дух здешних гор осенил вас, мой фюрер, – скромно потупился Гейдрих. – Берхтесгаден – сердце Германии.

– Сердце... – задумчиво повторил Гитлер. – Оно отдает приказ руке, сжимающей копье! Не мозг! Сердце! Германская кровь. Мы никогда не сможем заниматься большой политикой без прочного, закаленного, могучего ядра, образованного восемьюдесятью или ста миллионами немцев, проживающих в замкнутом поселении, – он расставил руки и медленно сомкнул их в виде круга. – Следовательно, первой задачей является создание Великой Германии. Вокруг Великой Германии мы организуем систему мелких и средних вассальных государств, в которую войдут Прибалтийские государства, Польша, Финляндия, Венгрия, Югославия, Румыния, Украина и многочисленные южнорусские и кавказские государства. Это будет федеративная Германская империя, – он прищурился, словно пытался разглядеть, что скрывается за черным зазубренным контуром потонувших в тени скал. – Да... Эти территории нужно заселить немецкими крестьянами, славян нужно частично уничтожить, а частично переселить в Азию, у остальных нужно отнять землю и превратить их самих в слуг господствующей германской расы.

На Востоке мы распространим свою власть до Кавказа или Ирана, на Западе нам необходимы Фландрия и Голландия, но мы не откажемся и от Швеции. Германия либо будет господствовать над Европой, либо она распадется на множество мелких государств. Третьего не дано!

Гейдрих читал "Майн кампф", но, слушая фюрера, он внимал этим знакомым словам как откровению, будто завороженный грандиозными перспективами, открывшимися вдруг в невидимой той дали за пиком Ватцманн.

– Вы говорили с Зейсс-Инквартом? – нахмурился Гитлер.

– Да, мой фюрер! Австрийские СС...

– Австрийские? Как вы сказали, Гейдрих, – австрийские? Я не желаю слышать этого слова! Восточные Марки, Гейдрих! Запомните: Восточные Марки.

– Виноват, мой фюрер!! СС Восточных Марок готовы в любую минуту выполнить приказ своего фюрера. Зейсс-Инкварт просил заверить вас в этом.

– Она настанет, Гейдрих, будьте уверены. Двадцать пятое июля было лишь репетицией... Я знаю, что у нас там преданные друзья. Восемьдесят девятый штандарт СС вписал немеркнущие страницы в историю движения. Кальтенбруннер, Глобоцник – это настоящие рыцари идеи.

– Смею рекомендовать вам еще Скорцени, мой фюрер. Он хорошо себя проявил.

– Как вы сказали?

– Скорцени. Отто Скорцени.

– Хорошо. Я запомню это имя. Мне нужны преданные люди, жестокие, беспощадные. Природа жестока, поэтому и мы должны быть жестоки. Я могу послать цвет германской нации в ад войны без малейшего сожаления, что прольется драгоценная кровь... Тем большее право имеем мы устранять миллионы людей низшей расы, которые размножаются, как мошкара... Гиммлер передал вам мое пожелание?

– Да, мой фюрер. Мы уже нашли подходящего человека для изучения вопроса.

– Кто он?

– Штурмбанфюрер СС Адольф Эйхман, весьма знающий офицер. Характера совершенно нордического. Между прочим, он тоже из Австр... Восточных Марок, мой фюрер.

– Покажите мне его как-нибудь, Гейдрих. Я хочу видеть этого человека.

– Слушаюсь, мой фюрер.

– Ну давайте, что там у вас... – Гитлер поморщился и вновь отвернулся к окну, – с Тельманом?

– Одну секунду, мой фюрер, – Гейдрих подхватил портфель и достал папку с подколотым письмом гестапо. Оно было отпечатано в двух экземплярах: один находился в канцелярии фюрера и рейхсканцлера, другой у него. – Согласно вашему распоряжению, мой фюрер, – Гейдрих встал, как для доклада, позволив себе лишь чуточку расслабить колени, – Тельман, как подследственный, оставлен в тюрьме Моабит и содержится в таких условиях в отношении обращения, питания и надзора, которые приняты в тюрьме.

– Знаю, – сказал Гитлер.

Гейдрих понимал, что фюрер достаточно хорошо осведомлен. Он вызвал его для разговора о Тельмане, поэтому, о чем бы ни: шла речь в начале беседы, фюрер неизбежно заговорит о коммунистическом лидере. Он всегда все помнит.

– Что с этими коммунистами, которые пытались устроить ему побег?

Ах, он об этом, обрадовался Гейдрих. Это забота рейхсмаршала Геринга, а мы свое дело сделали.

– Их судили, мой фюрер. Двое казнены, остальные отправлены на перевоспитание.

– Что?! Что вы говорите, Гейдрих? Какое перевоспитание?

– Это компетенция судебных органов, – спокойно ответил Гейдрих, но тут же добавил: – Мы в сопроводительных бумагах высказали пожелание: "Возвращение нежелательно".

– Другие попытки были?

– Нет, мой фюрер.

– Чем же тогда обеспокоено гестапо?

– Следует особо подчеркнуть, мой фюрер, – Гейдрих докладывал словами письма: он хотел лишний раз показать, что память у него не хуже, чем у самого фюрера, – что его жена, которая регулярно-приезжает из Гамбурга, помогает ему поддерживать связь с внешним миром. И это невзирая на установленный в тюрьме строжайший надзор, – он сделал паузу, чтобы Гитлер проникся смыслом последних слов, иначе могла последовать вспышка гнева.

– Яснее, Гейдрих!

– Полицейский надзор в Гамбурге показал, что жена Тельмана неоднократно устанавливала связь с иностранными делегациями. В часы же свиданий в крайне осторожной, непонятной для надзирателя, вероятно, условной форме и во внешне невинных выражениях, знаками и взглядами, она давала ему понять, как живо интересуются его судьбой... Особенно за границей.

– И сообщала подробности планов побега?

– При хорошем взаимопонимании между мужем и женой постороннему лицу практически невозможно распознать, о чем они говорят. В коротких замаскированных репликах можно передать и сведения о попытках устроить побег. В результате частых свиданий за последние три года они приобрели такой опыт маскировки, что становится трудно уследить. Гестапо просит в этой связи значительно сократить число свиданий.