Текст книги "Секретный узник"

Автор книги: Еремей Парнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)

Откуда же взялся тот рыжий субъект, как он сумел узнать о секретном заседании? Случайно? После рассказа Герберта Макс не мог поверить в такую случайность. Полиция новопреставленной Веймарской республики о заседании не знала. Это было очевидно. Оставалось только одно: секретная служба наци. Кто-то из ее агентов пронюхал о Нидерлеме. Возможно, тот самый, который приходил теперь на квартиру в Панкове...

Но многое Максу оставалось неясно. Он не мог понять, почему шпик тогда медлил, прислушиваясь к словам Тельмана. Почему не вызвал сразу громил из штурмовых отрядов? Видимо, он знал далеко не все. Поэтому выжидал, хотел убедиться, что коммунисты действительно затевают важное дело...

Это подтверждает, что все предпринятые Дюновом меры предосторожности были необходимы. Это он настоял, чтобы Тельман, Пик и Ульбрихт прибыли в Нидерлеме отдельно Они приехали на легковых машинах после того, как автобус привез первую группу. И, возможно, именно поэтому рыжий шпик догадался о характере заседания лишь в самый последний момент.

Когда все тридцать пять участников заняли свои места, Вальтер Ульбрихт открыл заседание и предоставил слово Тельману. Тедди сначала старался говорить тихо, но привычка взяла свое, и голос его, перекрывающий грохот клепальных машин на верфях, зазвучал в полную силу.

Макс забеспокоился и осторожно вышел из зала, чтобы проверить, насколько далеко слышно. Вокруг спортзала все было спокойно. Со своими нехитрыми снастями возился рыболов у озера. На дороге, ведущей из леса, стояла телега с хворостом. Возчик спал. Это были поставленные Отто Франке часовые. Но голос Тельмана долетал и до озера и, возможно, до леса... И это, конечно, беспокоило не только Макса.

– Очень громко, – покачал головой вышедший вслед за ним Дюнов. – Я послал ему записку, да что толку? – он махнул рукой. – Как идут дела?

– Вроде все тихо, Герман, – Макс достал сигареты и протянул Дюнову.

– "Спорт"? И охота тебе курить всякую дрянь?

– Ничего, – улыбнулся Макс. – По случаю "спортивного" мероприятия можно. – Он закурил. Медленно выпуская едкий дым, скользнул взглядом по вывеске "Шпортхауз "Цигенхальс". Пиво Шульхайса", по фонарю и оленьим рогам над входом, по голым деревьям во дворе. – А что слышно у Отто?

– Ревизия кассы идет спокойно, – улыбнулся Дюнов. – Но отряды охраны наготове. В случае чего ребята прикроют.

– Нам только перестрелки теперь не хватает, Герман. Лучше бы обошлось без этого.

– Конечно, – серьезно ответил Дюнов. – Это только на крайний случай.

С заднего двора, заваленного всевозможными ящиками, прибежал молодой парень.

– Товарищ Герман! – крикнул он на бегу, но тут же сбавил тон и договорил уже шепотом: – В распивочную вошли два посетителя. Пьяны вдрызг. Что делать? Они же могут услышать Тедди!

– Распивочная разве работает? – удивился Макс.

– Так надо, – отмахнулся Дюнов и взял парня за руку. – Беги-ка, Иобст, назад и скажи Адди, чтоб немедленно что-то сделал. Пусть он подлезет к этим выпивохам и уведет их в другую пивную. Понял?

– Понял, товарищ Герман! – опять крикнул парень и убежал.

– Нельзя было закрыть распивочную, Макс, – объяснил Дюнов. – Это сразу бросилось бы в глаза.

– Но мы же договорились...

– Знаю! Но в последний момент я передумал. Вилли Мёршель тоже считает, что не следует навлекать ненужные подозрения. Он сам стоит теперь за стойкой.

– И ты думаешь, что тех двоих будет легко увести? – Макс недоверчиво покачал головой.

– Настоящего пьянчужку ничего не стоит спровадить в другой ресторанчик, если пообещать ему пиво покрепче... Или бабу.

– А если они только притворяются?

– Такой случай тоже предусмотрен... Но здесь, кажется, все чисто. Смотри, – Дюнов кивнул на дверь, откуда вышла шатающаяся троица. Старый коммунист-печатник Адальберт Кройчке тащил на улицу двух осоловевших парней.

Но не успели избавиться от пьяных, как возникла новая опасность. С чердака спустился наблюдатель и доложил, что на ограде сидят двое мужчин и внимательно прислушиваются к речи Тедди.

– Опять двое, – заметил Макс.

– Думаешь, что те пьянчуги тоже? – нахмурился Дюнов.

– Все возможно. Давай-ка поглядим на этих господ, что они собой представляют.

Они поднялись на чердак и осторожно выглянули в оконце. Сейчас на ограде сидел один – худой, смуглый, в зеленой шляпе, коричневом кожаном пальто с воротником из цигейки и крагах. Другой – в синей куртке с поднятым воротником – стоял за забором и, отворотив лицо от ветра, прикуривал. Он был без головного убора, и Макс обратил внимание на его шевелящиеся под ветром медно-красные волосы.

– Что ты думаешь об этих? – спросил он.

– Похоже, шпики, – коротко ответил Дюнов.

– Бьем тревогу?

– Погоди. Понаблюдаем немного. Пока еще нет оснований прерывать работу ЦК.

– Пожалуй, – кивнул Макс. – Пока они торчат там и слушают, угрозы нет. Но нужно быть готовыми в любой момент увезти людей.

– Все готово, Макс. Часть людей увезем на автобусе в Берлин, остальных на моторной лодке в Цойтен, на вокзал. А теперь давай вниз. Ты иди в зал и не спускай глаз с Тедди, а я займусь своими делами! – Он отошел от окна и махнул рукой наблюдателю. – Займите свое место, товарищ Фриц, – тихо сказал он. – Если кто-то из них уйдет, немедленно сообщите мне.

Но только они вышли во двор, как деревянные ступени жалобно заскрипели. Это спускался с чердака наблюдатель.

– Ушли!.. Оба.

За домом раздался треск мотоцикла.

– Поднимай тревогу. Макс! – крикнул Дюнов и побежал к автобусу. Шофер был на месте. Он ел бутерброд с колбасой и читал газету. – Заводи мотор! скомандовал он и понесся к озеру.

Макс вошел в зал и направился прямо к столу президиума. Никто не обратил на него внимания: все глаза были устремлены на Тедди.

– Мы должны, – Тельман тяжело взмахнул кулаком, словно молот опустил, – разрушить стену между нами и социал-демократическими товарищами по классу! Мы должны бороться за каждого рабочего, независимо от того, к какой организации он принадлежит. Если мы вступаем в дискуссию с христианскими рабочими, то должны рассеять их сомнения и опасения в отношении веры и религии... Мы не хотим грабить ковчеги, не хотим сжигать распятия... Мы хотим совместной борьбы...

Когда Тельман остановился на миг, чтобы набрать в легкие побольше воздуха. Макс наклонился к Ульбрихту:

– Надо прервать заседание, товарищ Вальтер, – тихо сказал он. – Нас выследили.

Ульбрихт, не оборачиваясь, кивнул и продолжал слушать речь.

– В лице Гитлера, – казалось, что Тельман говорит через усилитель, рейхсканцлером стал человек, который главной линией своей внешней политики сделал подготовку войны с Советским Союзом. Пролетариат и трудящиеся всего мира, равно как и немецкий пролетариат, смотрят на нас. На нас смотрят русские рабочие и крестьяне... Мы должны удвоить и утроить наши усилия. Мы должны разбудить в каждом товарище сознание ответственности партии перед рабочим классом.

Макс отошел от стола президиума и остановился у приоткрытого окна. Повинуясь безотчетному желанию, он осторожно раздвинул створки и выглянул наружу.

Внизу стоял тот рыжий в синей, с поднятым воротником куртке. Он оказался пугающе близко. Макс явственно увидел красную морщинистую бородавку на левом крыле покрытого веснушками носа, залысины на лбу и мелкие завитки на висках. Он разглядел даже коричневые крапинки в нечистой зелени настороженных глаз.

С минуту они неотрывно смотрели друг на друга. Потом рыжий опустил голову, достал из кармана пачку сигарет и неторопливо пошел прочь.

– ...необходимо приложить, наконец, все усилия, чтобы мобилизовать массы, и прежде всего социал-демократических товарищей на предприятиях, на борьбу с гитлеровцами! – гремел голос Тельмана.

Этот остался следить, а другой уехал на мотоцикле, подумал Макс и пошел к двери. Надо предупредить Германа... Как же они проворонили эту рыжую гниду?

Уже на лестнице он услышал, как голос Тедди вдруг замолк и наступила настороженная тишина. Потом Вальтер Ульбрихт закрыл заседание...

Когда через два часа в "Цигенхальс" ворвались штурмовики, спортзал был пуст. Только в распивочной за двумя-тремя столиками сидели одинокие посетители да хозяин Вильгельм Мёршель пересчитывал за цинковой стойкой дневную выручку. Все сошло тогда благополучно. Но Макс запомнил лицо, рыжие волосы шпика. Он не сомневался теперь, что именно его и видел Герберт на квартире в Панкове.

"Все возвращается на круги своя", – подумал Макс.

Глава 38

ЗАСАДА

Второй "мерседес-бенц" выехал ровно через четырнадцать минут после первой машины. Макс сел рядом с шофером. Руди, Хельмут и Карл разместились на заднем сиденье. Два карабина и автомат положили на пол.

– Пошел! – скомандовал Макс, включая секундомер, и захлопнул за собой дверцу. – Старайся держать точно шестьдесят.

Шофер кивнул и нажал кнопку стартера. Машина медленно выехала из темной подворотни на залитую солнцем Клейстштрассе и понеслась к Моабиту.

Ребята, сидевшие сзади, заерзали. Эсэсовские мундиры были подогнаны кое-как, а солнце палило нещадно. В кабине сразу же стало душно. Макс поправил кокетливо сдвинутую к правой брови пилотку и приспустил стекло. Пахнуло сладковатым и гнилостным ветром весны. Стрелка спидометра дрожала возле шестидесяти.

На углу, около молочной, стоял молоденький штурмовик с букетиком альпийских фиалок. Когда машина замерла перед светофором, он глянул на часы и понюхал цветы. Пока все шло благополучно. Следующий контрольный пункт находился у костной клиники. Пожилой господин, прогуливавший черно-рыжего эрдельтерьера, снял шляпу и, отдуваясь, опахнул ею разгоряченное лицо. Здесь тоже дела обстояли хорошо.

Юная дама, как завороженная, застыла перед витриной агентства путешествий Кука, где пестрели плакаты и проспекты с экзотическими пейзажами. Перчатки и сумочку крокодиловой кожи она держала в левой руке.

– Как идем? – спросил Хельмут.

– Идеально, – не оборачиваясь, ответил Макс. – Последний пост на углу Турмштрассе. Там должен стоять парень со скрипкой из группы Валентина. Если на трассе будет порядок, мы сделаем круг и вновь выедем на Турмштрассе... Может, к этому времени наши уже обернутся.

– Только бы у них в Моабите все сошло гладко, – сказал Руди. Остальное – пустяки.

– Сейчас будет Турмштрассе, – зажав в зубах потухшую сигарету, процедил шофер.

Макс глянул на секундомер. Они ехали уже почти двенадцать минут.

На углу, возле булочной, беспокойно озирался вокруг щупленький человек в сером пыльнике. Под мышкой у него был зажат видавший виды скрипичный футляр.

Перекресток был свободен, и машина проехала не сбавляя скорости. Лишь какую-то долю секунды видел Макс лицо человека со скрипкой. Но и этого оказалось совершенно достаточно: толстая, чуть отвисшая губа, какая-то неуверенная искательная полуулыбка, морщины, веснушки и рыжие завитки на висках – и эта неповторимая красная бородавка.

– Стой, – выдохнул сквозь сжатые зубы Макс и впился пальцами в плечо шофера.

Взвизгнули тормоза, переднее колесо чиркнуло о борт тротуара, их занесло, но шофер, рискуя вывернуть руки, крутнул рулевое колесо в обратную сторону. Машина вылетела на середину улицы и остановилась, преградив движение. С зубодробительным скрежетом остановился в каком-то метре от них коричневый "оппель".

– Давай же! Давай! – крикнул Макс, привстав с сиденья, и тут же плюхнулся обратно, когда машина резко взяла с места. – Направо, – уже спокойно скомандовал он, ткнув пальцем в ветровое стекло. – Все пропало, ребята. Тот рыжий со скрипкой – провокатор. Я его знаю.

– Что будем делать? – тихо спросил Карл.

– Не знаю, – покачал головой Макс и вдруг застонал. – Но эту гадину я раздавлю. Ты пойдешь со мной, Руди.

– Да, – сказал Руди.

– Как свернешь, так сразу и остановишься, – Макс повернулся к шоферу. – Мы с Руди сойдем, а вы уходите.

– А как же... Как же наши? – Хельмут еще ничего не понимал.

– Я же говорю: все пропало! Наши в ловушке, и мы им ничем не сможем помочь! – Макс сжал кулаки и закусил губу. – Они в-въехали в-в Моабит, как в-в мышшеловку... Группа Валентина тоже теперь завалена.

Машина приближалась к повороту. Уже был виден узорный чугун ограды и голые ветки деревьев за ней.

– Там есть кратчайший проход на Турмштрассе, – сказал Макс. – Мы быстро, мы еще застанем его.

– Если не вспугнули, – заметил Руди.

– Не-нет. Он не уйдет. Он дождется...

– Смотри, Макс! – крикнул шофер, махнув рукой на зеркальце.

Макс наклонился к нему и чуть повернул зеркало к себе.

Сзади, метрах в шестидесяти за ними шел грузовик, набитый эсэсовцами. Офицер стоял в кузове. Рука его подрагивала на брезентовой крыше кабины. Колючей звездой дрожало солнце на вороненом стволе пистолета.

– Так, – Макс обернулся назад. Сквозь желтоватое целлулоидное окошко он увидел черный радиатор грузовика и смутные тени в кабине.

– Поворачивать? – крикнул шофер.

– Давай.

Они повернули на полной скорости, но шофер тут же рванул на себя тормоз. Машину тряхнуло. Макс чуть было не разбил лицо о стекло. Острая боль пронзила колено. Посреди улицы стояли четыре мотоциклета с эсэсовцами. Они, как по команде, включили моторы. Сидевшие в колясках схватились за автоматы. Все эсэсовцы были в черных касках. У тех, кто сидел за рулем, на груди болтались жестяные бляхи. Как ущербленные луны, блеснули они отраженным солнечным светом и сразу же затуманились в сизом облаке выхлопных газов.

Шофер врубил задний ход, и машину опять вынесло на середину улицы. Грузовик, который был уже угрожающе близко, ощетинился стволами карабинов. Шофер с искаженным от напряжения ртом стремительно обернулся. Макс тоже всем телом подался назад, поближе к целлулоидному окошку. Качающаяся в желтоватой дымке улица казалась пустой.

– Жми! – Макс облизал пересохшие губы.

Они понеслись полным ходом на задней передаче, но мотоциклисты догоняли их.

У первого же перекрестка шофер дал стремительный поворот. Машина подскочила. Люди качнулись из стороны в сторону, как задетые шаром кегли, но их тут же бросило назад, настолько мгновенно была переключена скорость, и вновь головокружительный поворот у ближайшего пересечения улиц. Скрежет и вой шестеренок. Синяя мгла угарных газов за спиной. Дребезжание стекла в разболтанной дверце и молниеносный бросок вперед.

Машина резко остановилась.

– Вылезайте! – крикнул шофер. – А я их еще повожу.

Распахнулись дверцы с обеих сторон, и ребята, подхватив с пола оружие, выпрыгнули на асфальт.

– Держись, Эдвин! – Макс хлопнул шофера по плечу и, схватившись за кобуру на поясе, выскочил вслед за ними.

Машина тут же рванула с места.

Когда четверо в эсэсовских мундирах, пригибаясь, как под обстрелом, вбежали в первый попавшийся двор, из-за поворота вылетели мотоциклисты.

Глава 39

ПЕРЕБРОСКА

Оставшиеся до переброски во Францию дни адвокат Рёттер решил прожить в небольшом приморском городке Нордейх Халле, где у его дальней родственницы была дача. Когда-то он провел там с Вольфгангом Хорстом неплохое лето...

Каждое утро уходил он к неспокойному бледно-зеленому морю. Садился на сырой прибитый песок. Смотрел, как накатывались холодные белогривые волны. Вздымались у самого берега, застывали на миг пузырчатой массой бутылочного стекла и, шипя, обрушивались на мелкую блестящую гальку. Ветер гнал низкие сумрачные облака, шелестел в песчаных дюнах. Дрожала сухая осока, тихо шуршали кусты ивы. Иногда море было желтым от вымытой дождевыми потоками глины.

"И дурак ожидает ответа", – вспомнил он Гейне. Но уходить от моря не хотелось, хотя и не ждал он от него ни ответа, ни избавления. С тех пор как он оставил флот, ему редко приходилось бывать у моря. И теперь он опять часами завороженно глядел, как накатывают и бессильно уходят вспять крутые волны.

Вспомнил Хорстов. Живы ли они? Что с ними?.. Вольфганг оказался провидцем. Пессимисты чаще угадывают. Впрочем, в чем-то этот типично кабинетный ученый был большим оптимистом. Почти фантастом. Весь его скепсис отходил на задний план, когда он начинал говорить о судьбах науки. А что, если он и здесь прав? Может быть, так и есть: ничто не случайно. Гальвани открыл электричество с помощью лягушачьей лапки, но прошло сто лет, и оно стало могучей силой. Вольфганг говорил, что физики постигают тайны вещества, пространства и времени. Сколько же лет понадобится им, чтобы подчинить эти первоосновы мироздания своей воле? Неужели близок день, когда все самолеты и танки покажутся детской игрушкой по сравнению с той силой, которую подчинят они себе?

"Нет, на этот раз мы, ученые, не будем дураками, – сказал как-то Вольфганг. – Генералы и министры не получат из наших рук нового оружия, гитлеры и Муссолини не смогут больше грозить миру. Мы сумеем крикнуть безумцам: "Остановитесь или мы уничтожим вас!"

А когда? Когда вы это им крикните, близорукие дон-кихоты?

Он вернулся на дачу и застал в своей комнате незнакомого человека. По виду – типичный мастеровой с верфи или с завода.

– Что вам угодно? – внутренне замирая, сурово спросил он.

– Меня послал Герберт.

– Кто это? Я не знаю никакого Герберта.

– Простите... Мне сказали, что на вашей даче можно купить козьего молока.

– Нет, вы ошиблись. Мы не держим коз. Где сам Герберт?

– Он послал меня. Мое имя Эдвин.

– Очень приятно, – Рёттер церемонно поклонился.

– Материалы процесса с вами?

– Да, конечно.

– В Париже вы остановитесь в трактире "Резвый кролик". Это на Монмартре близ церкви Сакре-Кёр. К вам туда придут. Обвинительное заключение отдадите тому, кто скажет, что он от Герберта.

– Ваш человек сам меня найдет?

– Да. Я привез вам документы на имя Мартина Рилле и немного денег. Завтра у Арнского маяка вы встретитесь с Уго Касперсеном, шкипером рыболовного баркаса. Он переправит вас в Нормандию.

– Не знаю, как благодарить вас, господин Эдвин...

– Вы ничем мне не обязаны. Итак, завтра у маяка. Сразу же после захода солнца.

– Простите, господин Эдвин, вы случайно не знаете, что сталось с Вольфгангом Хорстом? Господин Герберт обещал мне узнать...

– Он в Бухенвальде. Его арестовали на улице... Случайно...

– Ах вот как... А фрау Хорст?

– Она умерла. От разрыва сердца во время допроса.

– Вы это наверное знаете?

– Да. Герберт велел мне это вам передать... Если, конечно, вы поинтересуетесь...

– Понятно... Вот, значит, как...

– Да, так. Желаю вам удачи. Берегите документ.

– Еще бы! – Рёттер прижал руки к груди. – Ему цены нет. Европейские юристы по косточкам разберут это дутое дело... На всякий случай следовало бы снять с него копию. Мало ли что может случиться.

– Такая копия уже есть.

– Как?! Когда вы успели?

– Товарищ Тельман переписал все дело целиком и переправил его к нам. Сейчас оно уже находится в распоряжении Комитета по освобождению.

– Это действительно великий человек, – покачал головой Рёттер. – Он совершил невозможное.

– Да, – кивнул головой Эдвин. – Ну, еще раз желаю вам удачи. Подлинник обвинительного акта будет очень кстати.

Когда на другой день Рёттер прощался с хозяйкой дачи, она срезала на клумбах хризантемы. Он сказал ей, что уезжает обратно в Берлин. Она ничем не проявила своей радости, но ему показалось, что фрау Беатрис облегченно вздохнула. Он ее вполне понимал.

От берега, как и предполагалось, они отошли уже ночью.

Ревел ревун. Маслянистым пятном вспыхивала мигалка на маяке. Ровно рокотал мотор. За кормою остался большой неспокойный концлагерь, имя которому Германия. Удалялись, бледнели и таяли в тумане береговые огни. Рядом дышала холодом невидимая черная вода. Попахивало отработанным бензином и рыбой. Эту рыбу Уго наловил вчера и нарочно не выгрузил из баркаса. Под ее скользкими, скупо поблескивающими грудами он и запрятал завернутую в брезент папку с документами.

– Береженого бог бережет, – сказал Уго. – Это на крайний случай... Скажите, господин, это правда, что вы везете бумаги о нашем Тедди?

– Правда.

– И вы собирались защищать его на суде?

– Да.

– Доброе дело. А теперь суда не будет?

– Думаю, что не будет. Но я все-таки стану его защищать. На глазах у всего мира.

– Ясно. Они боятся Тедди.

– Вы правы. Они боятся его.

Стало свежо. Уго дал своему пассажиру теплый шарф, связанный из собачьей шерсти, и зюйдвестку. Рёттеру стало тепло и покойно. Под ровный рокот мотора, плавное покачивание баркаса он едва не задремал.

Медлительно, словно это касалось кого-то другого, он думал о том, что ждет его во Франции. Найдет ли он себе место под чужим солнцем? Сможет ли возобновить работу над книгой "Саллические франки и уголовное право"? Работа, работа, всегда работа. Отец его умер в пятнадцатом году от разрыва сердца, мать умерла от чахотки, когда он был еще студентом. Ни жены, ни детей у него не было. Вся прожитая жизнь представлялась сплошной работой с перерывами на еду и сон. Но даже во сне его мозг не переставал искать новые пути и решения. Особенно, если попадалось интересное дело. Он не привык к иной жизни, да и не хочет ее. Возможно, он очень ограниченный человек и просто-напросто обокрал себя.

Уже растаял маяк. Плотные слои облаков не пропускают ни звездного, ни лунного света. За бортом клокочет темное море, изредка вспыхивая голубоватым свечением.

Он пристально следит за ним, вспоминает, как гасли недавно береговые огни и – это было лет десять назад – свечи на концерте в Вене.

В огромном зале с очень высоким потолком зажгли на пюпитрах свечи. В зал пахнуло разогретым воском. Погасли хрустальные люстры и бра, дрожали лишь шаткие языки свечей. Родились первые звуки музыки. Тоска и жалость, прощание и надежда на встречу, и грусть, и радость. Свечи сгорели ровно на одну треть, когда оркестр заиграл последнюю часть. Как прилив и отлив, накатывались соло и дуэты. Одна за другой гасли свечи и, как темные призраки, уходили со сцены музыканты. Ушли виолончель и валторна, ушли валторна и скрипка, ушли два гобоя, ушли скрипка и виолончель. Все меньше и меньше остается колеблющихся языков пламени, но музыка не исчезает. Все так же страстно и наивно течет она бессмертной мерцающей рекой. Наконец остались лишь две скрипки – первая и вторая. Они приняли на себя всю тяжесть и всю боль одиночества и тоски. И когда они погасили свои свечи, музыка еще долго умирала в ушах. Рёттер помнит, что закрыл тогда глаза. Он не хотел видеть, как зажгутся люстры и бра и как выйдут раскланиваться на сцену оркестранты. Он знал, что стоит открыть глаза, и затухающая в ушах музыка оборвется совсем. Это была "Прощальная симфония" Гайдна... И музыканты, гасившие свечи, уходили в небытие.

Проснулся он от внезапно наступившей тишины. Мотор не работал. Уго сидел рядом и осторожно отвинчивал компас.

– В чем дело, господин Касперсен? – спросил Рёттер, поеживаясь от холода.

Уго молча прижал палец к губам и показал рукой куда-то в темно-серый туман. Рёттер пригляделся и увидел, как вдалеке мечется расплывчатое световое пятно. Уго качнул головой, приглашая спуститься вниз. Согнувшись, чтобы не задеть головой низкий потолок, Рёттер пролез в крохотную каютку. На маленьком откидном столике стояли ацетиленовый фонарь и жестянка с табаком. На койке лежали брезентовые рукавицы.

– Дозорный миноносец? – тихо спросил Рёттер.

Уго кивнул. Он нагнулся и достал из ящика бутылку темного сладкого пива "доппель-карамель". Открыл ее и протянул Рёттеру. Потом еще раз нагнулся и взял себе тоже. Отпил несколько больших глотков и тихо сказал:

– Ночью в тумане они нас не заметят. Но уже светает, и утро обещает быть ясным. Если нас засекут, скажем, что сбились с курса из-за поломки компаса. Я его уже отвинтил.

– С таким пассажиром, как я, это не поможет, – усмехнулся Рёттер. Лучше уж не попадаться!

Они вышли на палубу. Было удивительно тихо. Рёттер ничего не слышал, но Уго сказал, что различает рокот моторов.

Так, в полном молчании, они провели часа полтора. Баркас заметно покачивало. Уго несколько раз вставал и прислушивался. Потом наконец махнул рукой и сказал:

– Все! Кажется, проскочили.

Он вынул из кармана отвертку и поставил компас на место. Закурил трубку и спустился вниз запустить мотор.

Рёттер чувствовал себя превосходно. Короткий сон среди безмолвного моря удивительно освежил его.

Вернулся Уго и сказал, что все в порядке и господин может еще поспать... Здесь или в каюте.

– А вам разве не хочется спать, Уго?

– А кто поведет за меня баркас? – спокойно возразил рыбак.

– Я немного знаю морское дело, – скромно сказал Рёттер. – Вполне могу постоять на вахте.

– Хорошо. Когда я устану, вы меня смените. А пока – отдыхайте.

Рёттер прошел в каюту. Снял зюйдвестку, стащил огромные резиновые сапоги и лег на застланную верблюжьим одеялом койку. В крохотном иллюминаторе было еще совсем темно.

РЕШЕНИЕ

по уголовному делу транспортного рабочего Эрнста Тельмана,

обвиняемого в заговоре и призыве к государственной измене.

2-й сенат палаты народного суда на своем заседании 1 ноября

1935 г. по предложению верховного прокурора

постановил:

обвиняемый Тельман – при сохранении в силе приказа об аресте

только ввиду подозреваемой возможности побега – освобождается от

дальнейшего отбывания предварительного заключения.

После освобождения обвиняемый обязывается ежедневно являться в

соответствующий полицейский участок по месту пребывания.

Б р у н е р В а й с д-р Н и г е р

Господину Эрнсту Тельману Составлено

Берлин-Моабит в Берлине 1 ноября 1935 г.

Прусская тайная Делопроизводитель 2-го

государственная полиция сената палаты народного суда

Заместитель начальника Кислинг, судебный советник.

и инспектора

Берлин, 1 ноября 1935 г.

Господину Эрнсту Тельману

в настоящее время

Берлин-Моабит

На основании 1 декрета рейхспрезидента о защите народа и

государства от 28 февраля 1933 г. постановляю настоящим, что в

интересах общественной безопасности Вы подлежите содержанию в

заключении впредь до особого распоряжения.

Основания:

До Вашего ареста, последовавшего 3.3.1933 г., Вы являлись лицом,

ответственным за руководство Коммунистической партией Германии.

В интересах поддержания общественной безопасности и порядка Вы

подвергнуты превентивному заключению, поскольку в случае освобождения

Вы, несомненно, снова стали бы действовать в коммунистическом духе.

Г е й д р и х

Глава 40

УЖИН В "АДЛОНЕ"

В пятницу вечером клуб иностранных корреспондентов, аккредитованных в Берлине, устроил для дипкорпуса ужин с танцами в отеле "Адлон".

Посол Соединенных Штатов Америки Уильям Додд приехал с небольшим запозданием. Военный вице-атташе капитан Крокетт, военно-морской атташе капитан Кепплер, политические советники Уайт, Ли, Флэк и Бим уже сидели за отведенными для них столиками. Все были во фраках и прибыли на прием в соответствии с этикетом – в цилиндрах.

Появление американского посла в обеденном зале вызвало некоторое удивление. Все обратили внимание, что его дочь Марту сопровождает принц Луи Фердинанд. Собственно, это обстоятельство и задержало посла. Когда его высочество пожелал поехать на прием в посольском "линкольне", Додд осторожно попытался отговорить принца.

– Боюсь, – сказал он, – что пребывание в нашем обществе может причинить вам неприятности.

– Я ничего не боюсь, – надменно ответил принц. – Кроме того, моя преданность вашей семье общеизвестна. – Он улыбнулся. – Тут уж ничего не поделаешь.

Додд пожал плечами и велел шоферу зачехлить звездно-полосатый флаг, чтобы придать поездке менее официальный характер.

Ближайшими соседями Доддов по столу были министр иностранных дел фон Нейрат, уволенный бургомистр Зам с супругой, сэр Эрик Ханфштенгль, месье и мадам Франсуа-Понсе, советский посол Яков Суриц и организатор Олимпийских игр Левальд.

Послы Англии и России почти не разговаривали друг с другом, зато Франсуа-Понсе был весьма оживлен и чрезвычайно любезен с обоими.

Принц обменялся с послами рукопожатием, но когда приветствия были закончены, отвел Додда в сторону.

– Сожалею, но я не смогу сесть за ваш стол, – сказал он.

– Вот как! – удивился Додд и со свойственной ему непосредственностью воскликнул: – Здесь собрались очень милые люди. Особенно этот русский. Он, вероятно, самая светлая голова среди здешних дипломатов. Бедняга, на приемах он почти всегда стоит в одиночестве.

– Я ничего не имею против него, – доверительно наклонился к Додду принц. – Но в семнадцатом году русские коммунисты казнили моих родственников – членов царской семьи.

– Русский посол кажется мне вполне интеллигентным человеком, – не слишком кстати заметил Додд. – Как видите, Нейрат чувствует себя вполне сносно, хотя и сидит напротив него.

– Еще раз сожалею, – принц наклонил голову, поклонился супруге и дочери посла и отошел к столику, где сидели швейцарский посланник, румынский посол и военно-морской атташе Португалии.

Ужин прошел довольно скучно, но, к счастью, не слишком затянулся. Как у Максима в Париже, оркестр сыграл попурри из "Веселой вдовы", и начались танцы. Кельнеры разносили на серебряных подносах мороженое и бокалы с прохладительными напитками.

Капитан Крокетт пригласил миссис Додд на тур вальса и весело помахал шефу рукой. Уильям Додд улыбнулся и, взяв с подноса бокал с охлажденным киршвассером, смешался с толпой.

– Хелло! – окликнул его политической советник Бим. – Что нового?

– Брожу в поисках интересного собеседника. Только в такой толчее можно откровенно поболтать о важных делах.

– Поговорите с профессором Онкеном, сэр. Вам это будет легко, вы же с ним из одного академического мира.

– Говорят, Розенберг заставил Руста его уволить?

– Да. "Фёлькишер беобахтер" обрушилась на его книгу о Кромвеле. Усмотрели какие-то аналогии с Гитлером.

Додд пожал плечами.

– Я не думаю, что Онкен – решительный противник режима, – продолжал Бим. – Однако он упорно отстаивает свое право профессора печатать книгу без предварительного одобрения ее правительством.

– Естественно, – Додд потянул ледяной напиток через соломинку. Папский нунций здесь?

– Нет. Он избегает контактов с официальными лицами, пока не определится политика Ватикана по отношению к новым реформам нацистов.

– Напрасно. Папе все равно придется с ними примириться. Я думаю, что Гитлер станет на сторону Розенберга с его древнегерманским культом бога Вотана. Планы Розенберга вернуть страну к германскому варварству потерпят неудачу в том случае, если католики поддержат лютеран.

– Что и говорить, – усмехнулся Бим, – папа оказался в затруднительном положении. Он должен помочь лютеранам и лютеранским университетам спасти католицизм в Германии.

– В то же время он должен поддержать нацистскую философию, которая может ему послужить оружием для борьбы с коммунизмом в России, а также с развитием социалистических идей во Франции и Испании.

– Парадокс истории! Но бог с ним, с папой, – Бим засмеялся. – У нас полно своих забот. С вами хотел бы побеседовать в неофициальной обстановке доктор Шахт.