Текст книги "Наша война"

Автор книги: Энрике Листер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

Серро де Лос Анхелес

В 13 километрах к югу от Мадрида, недалеко от шоссе Мадрид – Кадис, напротив Хетафе, на вершине холма находится старинная церковь с часовней. Место это называется Серро де лос Анхелес, во время войны его переименовали в Серро Рохо. Эта высота имела важное стратегическое значение. В ноябре 1936 года республиканское командование попыталось отвоевать ее, но безрезультатно: атака предпринималась днем и была отбита. Я разработал план, рассчитанный на неожиданный штурм высоты ночью. Несколько батальонов моей бригады, находясь в этом районе в течение трех дней до и четырех дней после наступления на Сесенью, прекрасно изучили окрестности вокруг холма. Кроме того, с ноября мы постоянно накапливали информацию о системе обороны противника в этом пункте. Наконец я получил разрешение осуществить намеченную операцию, но командир дивизии обязательно хотел, чтобы атака проводилась по классической схеме: артиллерийская подготовка, наступление танков и бомбардировка позиций противника с воздуха. Я не согласился и настоял на том, чтобы был принят мой план. В ночь на 19 января я стянул батальоны «Виктория», «Аманесер» и «Тельман» к Пералес дель Рио. День ушел на то, чтобы разъяснить суть и конкретные детали операции каждому батальону, роте, взводу, а в отдельных случаях и каждому бойцу.

В 11 часов вечера 19 января батальоны двинулись на выполнение поставленной задачи. К 2 часам ночи они уже прибыли на исходный для атаки рубеж. Специально выделенные группы перерезали в нескольких местах проволочные заграждения, чтобы облегчить наступление первым штурмовым отрядам. На это ушло около получаса. Затем наши отряды перешли в атаку одновременно с нескольких сторон, и в 4 часа утра 20 января Серро Рохо был в наших руках. Мы захватили более 400 пленных, и среди них командира сектора майора Рикардо Белда Лопеса. Операция явилась настолько неожиданной для противника, что его взяли прямо с постели. Когда Белда привели на мой командный пункт и сообщили, кто я такой, он стал по стойке смирно, отчего шинель, которую он придерживал обеими руками, распахнулась, и майор предстал перед присутствовавшими в нижнем белье, от смущения не зная, куда глаза девать. Я приказал увести его и дать возможность одеться и обуться. Позднее майор Белда обратился к своим товарищам по франкистской армии с призывом прекратить борьбу против Республики.

Этот бой закончился для нас почти без потерь, однако на следующий день враг начал стягивать к Серро Рохо войска из Хетафе и Пинто. С утра мы без поддержки артиллерии отражали контратаки противника, и только к вечеру прибыло несколько наших самолетов и танков, а позднее отрядов пехоты. Однако к этому времени враг сумел стянуть сюда столько сил и средств, что они намного превосходили наши. После кровопролитного сражения мы отошли с большими потерями. У нас погибли, в частности, командир батальона «Виктория» Мигель Вальверде, капитан старой армии, с первых дней мятежа ставший на сторону народа, и комиссар 1-й бригады Мануэль Пуэнте, скончавшийся после тяжелого ранения.

Это была моя третья ночная операция. Впоследствии части, которыми я командовал, приобрели значительный опыт ночных боев. Однако сражение за Серро Рохо помогло мне сделать вывод, что и впредь придется сталкиваться с отсутствием обеспечения средствами, необходимыми для успешного осуществления намеченных операций. И еще один вывод: наше высшее командование было удивлено успехом операции, как и противник. Разница была лишь в том, что вражеское командование реагировало на результаты боя значительно быстрее, нежели наше.

Вместо погибшего Мануэля Пуэнте комиссаром бригады был назначен Сантьяго Альварес, комиссар 4-го батальона «Галисийские милисианос». Он родился в деревне, в Галисии и, несмотря на свою молодость, имел большой опыт борьбы. В октябре 1934 года за участие в политической забастовке его посадили в тюрьму. У себя в деревне Альварес был секретарем партийной организации и профсоюза, а после победы Народного фронта – заместителем алькальда в муниципалитете. Мятеж застал Альвареса в Мадриде, куда он приехал на политические курсы, организованные Коммунистической партией, и сразу же включился в борьбу. Альварес пользовался огромным авторитетом в бригаде. Это был храбрый, инициативный, смелый и способный человек. Его любили все – и начальство, и подчиненные.

Всю войну, за исключением короткого времени, когда Альвареса перевели в другую часть, мы провели с ним вместе. Об обстоятельствах этого перевода я расскажу в другой главе.

Сражение на Хараме

В описываемый мною период республиканские войска предприняли еще ряд операций, не имевших большого успеха, но стоивших противнику значительных потерь. Действия фашистов в январе 1937 года убедили нас, что Франко не отказался от мысли достигнуть успеха на Мадридском направлении путем ослабления наших сил на других фронтах.

Одной из операций, служивших этой цели, и было предпринятое мятежниками 5 февраля наступление на Малагу. Оно явилось лишь эпизодом в этой войне, не имевшим большого стратегического значения. Легко одержанная франкистами и итальянцами победа в Малаге была не столько результатом мощи их сил, сколько слабости и ошибок республиканцев. Спустя семь месяцев после начала войны уровень организации республиканских войск на Малагском фронте оставался тем же, что и в первые дни мятежа: колонны милисианос так и не стали регулярными войсками. Поэтому, когда противник начал наступление вдоль побережья от Марабельи до Малаги и в секторе Антекера – Лоха – Алама, республиканским войскам, несмотря на героическое сопротивление и благоприятные для обороны условия местности, пришлось 8 февраля оставить город. Таким образом, для франкистов эта операция оказалась не более чем военной прогулкой. Возмущение потерей Малаги в республиканском лагере было настолько велико, что министр обороны вынужден был арестовать и отдать под суд некоторых высших командиров Малагского фронта.

Республиканское командование отдавало себе отчет в намерениях противника и, чтобы предупредить его новый удар на Мадрид, подготовило наступление на Вальдеморо из района Харама – Сан Мартин де ла Вега. В этой операции должны были принять участие десять вновь сформированных и обученных бригад, находившихся в резерве, 50 танков и примерно 100 артиллерийских орудий. Первоначально наступление было назначено на 5 февраля, но затем отложено на 12 февраля. Пока республиканское командование теряло время на споры о том, кому поручить командование ударной группировкой, противник, хорошо информированный своими агентами, пробравшимися в некоторые наши штабы, решил опередить наши действия и не дать нам времени сосредоточить силы.

6 февраля враг атаковал республиканские силы, защищавшие предмостное укрепление на западном берегу реки Харамы, и отбросил наши войска.

Так началась февральская битва на Хараме, одна из самых крупных в период войны 1936–1939 годов в Испании по продолжительности, количеству участвовавших в ней сил и упорству боев. Это было первое сражение в открытом поле между двумя армиями. В планах франкистов бои на Хараме были первым этапом операции, преследовавшей цель окружить и захватить Мадрид.

Мятежники намеревались перерезать шоссе на Валенсию, затем прорываться на север в Алькала, встретиться там с итальянцами, которые должны были подойти туда из Сигуэнсы, и вместе с ними с тыла овладеть Мадридом. В то время Франко и итало-германские интервенты были одержимы мыслью дать решающий бой у Мадрида. На Хараме противник сосредоточил свои лучшие силы, состоявшие главным образом из иностранных и наемных войск, в частности, 14 марокканских таборов, 8 бандер Иностранного легиона и 15 эскадронов кавалерии. Эти войска поддерживали немецкие танковые, артиллерийские и авиационные части.

С нашей стороны в сражении участвовали войска, закаленные в боях на центральном фронте, и вновь сформированные бригады. И тем и другим предстояло доказать преимущество регулярной Народной армии и что усилия, затраченные на ее создание, дают свои плоды.

После того как наши части оправились от первых неожиданных атак противника, нам удалось, преодолев нерешительность генералов Посаса, Миахи и их штабов, организовать серьезное сопротивление наступавшему врагу и, проявив высокую боеспособность, отвоевать многие из захваченных им пунктов.

Медлительность и неразбериху, царившие в течение первой недели в республиканском лагере, кое-кто приписывал отсутствию у нас квалифицированных командных кадров. Но это чистейшая ложь. В действительности неорганизованность и неразбериха царили лишь в штабах Миахи и Посаса, куда проникли агенты врага, такие, как Гариха и Муэдра, которые информировали франкистов о наших планах и сообщали республиканскому командованию дезориентирующие сведения о противнике. Именно благодаря этому франкистам и удалось в первую неделю одержать ряд побед.

Заняв Ла Мараньоса и Сиемпосуэлос, противник к концу 8 февраля практически очистил от республиканских войск западный берег реки Харамы, взял под прицельный огонь пулеметов и винтовок мост через реку у Арганды, отрезав нас от шоссе Мадрид – Валенсия, и получил таким образом возможность для подготовки следующего этапа операции.

11 февраля вражеские части захватили мост Пиндоке, защищаемый французско-бельгийским батальоном интернационалистов, который потерял в этом бою более ста человек убитыми. В ночь на 12 февраля противник перешел мост у Сан Мартин де ла Вега и захватил высоту Эль Пингаррон. Концентрация республиканских войск шла медленно. К 11 февраля на фронте протяженностью 42 километра, от Вильяверде до Аранхуэса, мы располагали восьмью бригадами и три бригады держали в резерве. А в это время враг имел на левом берегу реки плацдарм глубиной до 10 километров, два больших моста и три понтонных на Хараме, что обеспечивало ему беспрепятственную переброску и развертывание на восточном берегу значительных сил. Таким образом, противник получил возможность осуществить свое намерение стянуть к Арганде большие силы. Начался самый ожесточенный и трудный для нас этап операции: развернутое наступление мятежников на восточном берегу Харамы.

13 февраля утром враг начал атаку ударной группой в составе 15 тысяч человек, 80 артиллерийских орудий и 50 танков. Республиканское командование не располагало дополнительными резервами, и только к полудню ожидалось прибытие 1-й и 5-й бригад, переброшенных с правого фланга. Вражеской атаке предшествовала сильная артиллерийская и авиационная подготовка. Противник последовательно переносил массированный огонь вдоль линий нашей обороны на протяжении 10–12 километров из одного сектора в другой, нанеся нам значительный урон. Однако до полудня, несмотря на превосходство сил и неоднократные яростные атаки врага, республиканские бригады, проявив беззаветную стойкость, не уступили ни одной позиции.

К вечеру противник несколько расширил фронт своих действий на восточном берегу Харамы, но не достиг ни одной из намеченных целей. Таким образом, 13 февраля ход сражения изменился: враг был остановлен. А еще через день мы перешли в контратаку и вытеснили противника из нескольких занимаемых им пунктов.

9 февраля была создана 11-я дивизия в составе 1-й и 9-й бригад. В ночь на 13 февраля я получил приказ выступить на Хараму с 1-й бригадой. 9-я оставалась в районе Вальяверде – Эстревиас для участия в операции под Ла Мараньосой. В этот же день мы были в Мората де Тахунья. Вместе с нами прибыл подполковник Бурильо, назначенный командиром сектора. При мне генерал Посас информировал его о положении на фронте.

В Мората де Тахунья с первого дня наступления противника находился советский советник генерал Пабло с группой танков, выделенных для участия в операции. В период с 6 по 13 февраля он был истинным организатором республиканской обороны. Генерал – человек умный, храбрый и находчивый – обладал огромной энергией и пользовался большим авторитетом. Ближайшего сотрудника генерала – его переводчика, адъютанта-секретаря, я не знаю, кем он был еще, – капитана Антонио я знал еще по Ленинской школе, где его звали Пинтосом. Позднее у себя на родине он заслужил высокое звание Героя Советского Союза. Его настоящая фамилия – Кравченко.

В отдельные моменты сражения танки сыграли решающую роль. Своими смелыми действиями они много раз разбивали тщательно подготовленные атаки противника.

15 февраля республиканское командование провело реорганизацию своих войск на Харамском фронте. Все воинские части объединялись в самостоятельную оперативную группировку, состоявшую из трех дивизий: «А», «В» и «С». Одновременно были назначены командиры и созданы штабы этих дивизий. 5, 12 и 14-я бригады и два батальона 33-й составили дивизию «А» под командованием генерала Вальтера; 11, 17 и 24-я – дивизию «В» под командованием Гала; 1, 18, 23 и 66-я, а позднее 9-я и 70-я – дивизию «С», командовать которой поручили мне.

До 18 февраля продолжались ожесточенные бои, в последующие дни нажим противника начал ослабевать.

Эль Пингаррон

Наступил момент, когда мы могли перейти от обороны к контрнаступлению. Однако до овладения высотой Эль Пингаррон, господствующей над всей долиной Харамы (противник захватил ее 12 февраля), об этом нечего было и думать. Она защищала правый фланг Харамской группировки врага и была сильно укреплена.

Для обеспечения исходной базы для основного контрнаступления было решено неожиданно атаковать высоту Эль Пингаррон и захватить ее. Выполнить эту задачу поручили 1-й бригаде. В ночь на 19 февраля в рукопашном бою, используя ручные гранаты, бригада овладела высотой, уничтожив оборонявший ее батальон противника. С этого момента и до конца сражения на Хараме все боевые действия развивались вокруг Эль Пингаррона. Высота несколько раз переходила из рук в руки, а 23 февраля – четыре раза.

Майор Самальоа, командовавший вражескими силами на Эль Пингарроне, был награжден «Индивидуальной Военной Медалью» и орденом Лауреада, а его часть, почти полностью уничтоженная в этих боях, получила коллективный орден «Лауреада». Вот что рассказывал о событиях тех дней майор Самальоа, ныне генерал-лейтенант армии Франко, в газете «Йа» от 14 июля 1963 года:

«Ранним утром 19 февраля четыре человека, в том числе я и мой адъютант, направились в этот ад. Мне предстояло принять командование сектором. Мы увидели огонек и, соблюдая все предосторожности, направились к нему. Это был медицинский пункт позиции, переполненный убитыми и ранеными». Рассказав об одном из боев, он привел цифры, свидетельствующие о его ожесточенности: «В роте из 126 человек в живых осталось только 30».

Противник был весьма заинтересован в том, чтобы считать сражение законченным. Он сменил войска и хотел сберечь их для наступления в другом месте. Однако инициатива перешла в наши руки, и франкистскому командованию ничего не оставалось, как оказывать сопротивление и жертвовать своими людьми, чтобы сохранить завоеванную территорию.

Наконец 28 февраля мы перешли к обороне. Битва на Хараме практически закончилась. Она явилась одним из самых длительных и упорных сражений, в котором Республика разгромила лучшие силы, имевшиеся в распоряжении Франко в тот период.

Как я уже говорил, противник, осведомленный о наших планах своими агентами, проникшими в высшие штабы республиканской армии, опередил наше наступление на Хараме. Поэтому на первом этапе операции наши войска вынуждены были обороняться. Однако затем они не только остановили врага, преследующего цель захватить Мадрид, окружив столицу с юго-востока, но и разгромили его. Сражение на Хараме было чрезвычайно кровопролитным. В боях участвовало не менее 40 тысяч человек с каждой стороны. Мятежники потеряли примерно 18–20 тысяч убитыми и ранеными. Мы—10–15 тысяч. Среди убитых было много командиров и комиссаров. Из 11-й дивизии погибли командиры батальонов: Сальвадор Крус, рабочий-металлург из Лиссабона, коммунист, преследуемый властями своей страны, который с первых дней мятежа показал себя как смелый и способный командир; Гумерсиндо Кармена (командир Галисийского батальона); Хосе Переа и Анхел В. Гарсиа; лейтенант Фелипе Гарсиа и Антонио Гарсиа Мелчор – член партийного комитета одного из батальонов, его убили в тот момент, когда он вырывал из рук врага ручной пулемет; комиссары Доминго Пасос, Мануэль Перес, Франсиско Санчес, Хосе Роман, Алехандро Гонсалес, Эдуардо Фернандес и Рафаэль Мирагальо. На Хараме погиб Эдуардо Бельмонте, комиссар 8-й дивизии. Он прибыл инспектировать войска. Когда же в жестоком бою был ранен комиссар одной из бригад, он занял его место. Умирая, Бельмонте произнес: «Я первым бросился вперед и последним отступал. Свой долг комиссара я выполнил…» Эти слова стали девизом всех комиссаров.

Хотя с нашей стороны сражение на Хараме было оборонительным, оно создало некоторый поворот в ходе войны. Мятежники потерпели поражения не только у героических стен Мадрида, но и в открытом поле. Это означало, что в Центральной зоне Республика уже имела настоящую современную Народную армию и могла перейти от обороны к наступательным действиям.

Нельзя не отметить замечательное взаимодействие на Хараме нашей авиации с наземными войсками. Ведя бой в условиях численного превосходства авиации противника, наши летчики всегда превосходили его в смелости и ловкости. Они были примером для наземных войск.

В самый разгар сражения на Хараме в мою дивизию прибыл полковник Малино – Родион Малиновский, позже ставший Маршалом Советского Союза и министром обороны СССР. На мой командный пункт, расположенный почти на передовой, дождем падали снаряды, летели пули. Когда мы знакомились, в его полуизумленном и полунасмешливом взгляде я прочел осуждение за то, что держу командный пункт в таком месте.

Об этой встрече Маршал Советского Союза Малиновский рассказал в книге «Под знаменем Испанской Республики», изданной в 1965 году:

«И вот я уже на командном пункте народного героя Испании Энрике Листера, назначенного командиром одной из первых дивизий Народной армии.

Как сейчас вижу эту встречу с ним. Мятежники пристрелялись к его командному пункту, расположившемуся в пастушечьем домике; В домик угодило несколько снарядов – засуетились санитары, забелели бинты. Потом начался пулеметный обстрел… А он стоит передо мной во дворике, подтянутый, в лихо заломленной фуражке, при галстуке, и изучающе посматривает на меня: как, мол, тебе нравится такая музыка? Не начнешь ли кланяться пулям?

Советником к Листеру шел я, надо заметить, с известным опасением. Укрепилась за ним репутация командира храброго, тактически грамотного, но не терпящего постороннего вмешательства и тем более какой бы то ни было опеки. Владея немного русским языком (Листер побывал в Советском Союзе, был бригадиром забойщиков на строительстве Московского метрополитена), он посылал к чертовой матери всех, кто под горячую руку совался к нему с неразумными советами.

– Не сработаешься, Малино, – предупреждал меня кое-кто.

А я решил: «сработаюсь». И теперь видел: Листер устраивает мне своеобразный экзамен.

Над головами, над чахлыми безлистыми кустиками посвистывают пули. Мы прохаживаемся с Листером от домика до дворовой изгороди, от изгороди до домика. У генерала вид человека, совершающего послеобеденный моцион, я тоже показываю, что пули беспокоят меня не более, чем мухи. Перебрасываемся короткими деловыми фразами… От домика до изгороди, от изгороди до домика… Начинает смеркаться. Будто невзначай рассматриваю на рукаве рваный след от пули.

– Полковник Малино! – с улыбкой восклицает Листер. – Мы еще не отметили нашу встречу. – И подзывает адъютанта: – Бутылку хорошего вина!»

Мы были вместе до окончания сражения на Хараме. Оттуда он направился во 2-й корпус, а я – на Гвадалахару. Мы снова встретились в марте 1938 года на Арагонском фронте, куда он приехал навестить нас и опять увидел меня на командном пункте, обстреливаемом прицельным огнем врага. Незадолго до этого противник прорвал наши линии у Ла Кондоньеры, и я только что бросил в бой мой последний резерв – Специальный батальон. Благодаря геройству его бойцов, подоспевшим резервам и наступлению ночи мы сумели удержать свои позиции. Тогда-то я в последний раз видел полковника Малино в Испании. За время, что нам довелось воевать вместе, мы крепко подружились. Его отличали не только необыкновенная боевая закалка, но и умение быстро, четко и проницательно решать сложные военные вопросы на каждой стадии боя. Позже эти качества проявились еще более широко и блестяще. Больше всего мне нравились в нем смелость и твердость, с какой он отстаивал свои взгляды, уважение к мнению других, прямота и честность в отношениях с людьми.

Мои взаимоотношения с советскими товарищами всегда были откровенными и сердечными. Каждый из них был для меня другом, прибывшим помочь нам в трудной борьбе. Мое трехлетнее пребывание в Советском Союзе и тесное общение с советскими людьми, в особенности в период моей работы на строительстве метро, дали мне возможность убедиться в их простоте, щедрости, прямоте, упорстве в труде, высоком чувстве солидарности, дружбы и самопожертвования. В Советском Союзе я никогда не чувствовал себя иностранцем. Я работал, спорил, критиковал, как это делал любой советский человек. Когда советские люди приехали в нашу страну, мое отношение к ним не изменилось, – я не считал их иностранцами, видел в них братьев по борьбе, дорогих друзей. И если не был согласен с действиями или предложениями кого-либо из них, говорил открыто и прямо, как и должно быть между друзьями. Именно это и способствовало иногда возникновению обо мне мнения как о трудном человеке, о чем и говорил Малиновский. Сказанное вовсе не значит, что я претендую на репутацию легкого человека.

Своими советами и участием в боях советские добровольцы оказали нам во время войны огромную помощь. Она останется в истории как пример подлинной братской помощи настоящих друзей.

Несколько слов хочу сказать о том, почему на протяжении всей войны я располагал свой командный пункт как можно ближе к передовой линии, за что меня не раз критиковали. Дело было не в бравировании храбростью, а в возможности осуществлять таким образом всесторонний контроль и действенное руководство. Я мог непосредственно наблюдать за происходящим на поле боя и тут же разрешать все возникавшие трудные вопросы. Кроме того, присутствие командира оказывало положительное влияние на подчиненных. Это всем хорошо известно. Приведу такой пример. Однажды в период сражения на Эбро, во время жестокого боя на Сьерра де Пандольс, когда мы несли большие потери, командир дивизии, защищавшей этот участок, позвонил мне по телефону и сообщил, что враг прорвал фронт и двигается к его командному пункту. Поэтому нельзя ли отойти, ибо у него уже не оставалось резервов, чтобы сдерживать противника. Я ответил, что мой командный пункт, как ему известно, находится рядом с его позициями, но я не собираюсь переводить его подальше от линии фронта. Затем приказал принять все необходимые меры, чтобы задержать врага, обещая немедленно прислать на помощь свой Специальный батальон – последний резерв, которым я располагал в тот момент. Когда спустя полчаса после нашего разговора на поле боя прибыл Специальный батальон, положение уже было восстановлено. Отступавшие в беспорядке солдаты, увидев командира дивизии, идущего в окружении офицеров своего штаба и связистов, остановились. Прорыв в данном секторе привел бы к развалу всего фронта на Эбро еще за два месяца до того, как закончилось сражение.

С 5 по 8 марта в Валенсии проходил пленум Центрального Комитета партии. Делегатом от коммунистов 11-й дивизии на нем был Сантьяго Альварес. Вернувшись, он вручил мне билет члена Центрального Комитета. Для меня ничего не могло быть дороже и ответственнее, чем подобное проявление ко мне доверия партии.