Текст книги "Имя мое — память"

Автор книги: Энн Брешерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Шарлоттесвилл, Виргиния, 2007 год

Люси немного заблудилась, но вскоре нашла то место. С тех пор как она здесь была, прошел почти год, и розы разрослись еще пышнее. Трава тоже подросла. Она постучала в дверь трейлера, но никто ей не открыл. Поблизости не было других машин, кроме ее.

Люси не могла просто так поехать домой. За два дня до этого она собрала свои вещи и покинула общежитие. Люси провела две ночи в летней квартире Марни на Боллинг-авеню, а теперь автомобиль был готов отвезти ее обратно в Хоупвуд на следующие три месяца. Это был ее единственный шанс. Она села в нагретый, доверху набитый вещами салон автомобиля и стала ждать. «Что я здесь делаю?» – Люси чувствовала себя сыщиком.

«Как бывают повержены сильные», – думала она. Год назад Люси не испытывала к мадам Эсме ни малейшего доверия, а теперь вот ведет наблюдение за ее унылым трейлером без колес, связывая свои надежды с тем, что может сказать мадам Эсме.

Люси прижалась щекой к окну и уже начала засыпать, когда вдруг услышала шум подъезжающей машины. Это был старый ржавый «Ниссан» красного цвета. Люси не сразу сообразила, что девушка, которая вышла из автомобиля, и есть мадам Эсме.

Люси остановила ее на пути к входной двери.

– Прошу прощения. Извините, что я так неожиданно, но…

Девушка обернулась, и Люси увидела, что на ней темно-голубая рубашка-поло с фирменным знаком «Уолмарт», вышитым белыми нитками. На бирке с именем написано: «Привет! Меня зовут Марта».

– Однажды я приезжала к вам, – продолжила Люси. – Год назад. Вы работаете под именем мадам Эсме, верно?

Та медленно кивнула. По ней не было заметно, чтобы она узнала Люси, и вид у нее был не очень-то довольный.

– Простите, что я приехала без предупреждения. Вы мне гадали. Не знаю, помните ли вы. Может, и нет. Наверное, вы делаете много таких предсказаний. Так что…

Девушка пожала плечами. Люси подумала, что в целом наряд мадам Эсме был немного нелепым, но в ретроспективе представлялся также пугающим и необычным. Без него эта девушка выглядела очень молодой и миниатюрной. Люси с удивлением заметила у нее на щеке синяк.

– Послушайте, я много думала о ваших словах. Надеялась, что смогу кое о чем спросить вас. Или, может, вы мне погадаете еще. Я привезла деньги.

Не дав Люси закончить, девушка покачала головой:

– Простите, нет.

– Но не могли бы вы…

Голос Люси дрожал. Она не знала, что ей делать. Ведь приехала она сюда от отчаяния. В прошлый раз Люси презирала мадам Эсме, сомневалась в ней и высмеивала ее, а теперь наконец сдалась. Практика Эсме была чистым надувательством, но Люси нуждалась в ней. Она дошла до грани здравомыслия. Даже не подумала о возможном унижении, если ей откажут. Только не сейчас, когда у нее в кармане пятьдесят баксов.

– Можно задать вам несколько вопросов? – произнесла Люси. – Вероятно, вы меня не помните, но тогда вы сказали мне много очень странного, и я размышляла над вашими словами. Я совершенно их не поняла, но мне кажется…

Девушка снова покачала головой. Люси догадалась, что ей не то чтобы неинтересно, а как-то неловко. Пока Люси говорила, та внимательно смотрела на нее.

– Вы больше не практикуете? – воскликнула Люси.

– Дело не в этом. Просто не хочу.

– Вам ведь необязательно наряжаться и обставлять все как в прошлый раз, верно? Я хочу сказать, если вы не возражаете, то и я не против. А если вам все-таки надо подготовиться, то я подожду.

– Вам следует уйти, – тихо произнесла Эсме и направилась к двери.

Люси опечалилась. Это была ее последняя надежда. Что делать, если не можешь даже капитулировать?

– Ну, пожалуйста, – настаивала она. – Извините, что явилась к вам без приглашения. Представляю, каким странным это кажется. Не хочу вам докучать, но можно мне вернуться в более подходящее время? Следовало договориться заранее. Следовало это сделать, но у меня нет номера вашего телефона. – Люси подняла свою сумку. – У меня с собой деньги, – добавила она.

Девушка стояла в проеме открытой двери, наблюдая за Люси через плечо. Люси заметила в ее взгляде сочувствие, но и осторожность тоже.

– Меня зовут Люси, но вы называли меня Софией. Вы меня совсем не помните?

– Мне пора домой.

Люси не оставалось ничего иного, как двинуться к машине. С одной стороны, она надеялась найти ответы на некоторые вопросы. С другой стороны, рассчитывала доказать себе, что мадам Эсме занимается ерундой, она невежественна, возможно, удачлива, и ею движет жадность. Ничего не получилось.

Плюхнувшись на сиденье автомобиля, Люси бросила на трейлер последний безнадежный взгляд. Эсме по-прежнему стояла в дверном проеме. У нее был такой же подавленный и смущенный вид, как у Люси. Люси собиралась уже закрыть дверцу машины, как вдруг заметила, что губы девушки шевелятся. Она высунулась из автомобиля.

– Он не умер.

– Что? – с изумлением воскликнула она.

– Я говорю, он не умер.

Люси с такой силой сжала ручку дверцы, что у нее онемели пальцы.

– Вы имеете в виду Дэниела?

Эсме молча скрылась в доме.

Хастонбери-Холл, Англия, 1918 год

Я жил от одного дежурства Софии до следующего. Каша на завтрак представлялась деликатесом, когда приносила ее она, и безвкусной бурдой, если подавала ее медсестра Фостер, или Джонс, или даже молодая пухлая Коринна. Когда София дотрагивалась до моей головы, рук или давала лекарство, я готов был вывернуться наизнанку. Не было ничего такого, что я мог или хотел утаить от нее; у меня не хватило бы выдержки.

Сфера компетенции Софии распространялась только на кисти рук и места выше плеч пациента. Старшие сестры выполняли более приземленные обязанности – подавали судно, проводили гигиенические процедуры и переодевали больных. Они действовали решительно, не обращая внимания на пациента, и, честно говоря, меня раздражало, что приходится отдаваться на их милость. В моей душе накопился большой опыт переживаний. Мне довелось жить в древних городах и плавать по всему свету, читать первые рукописи на пергаменте в библиотеке Пергама – и вот теперь я не мог обойтись без судна. Окружающие видели во мне того, кем я был: очередного восемнадцатилетнего солдата с искалеченным телом.

Для меня было непривычно страдать от серьезных ранений. Как и любого другого, во время моих жизней меня донимали ранения и боль. Однако от серьезных ран я умирал. Медицинской науке далеко еще было до современного уровня. Переход от жизни к смерти обычно не являлся долгим или чрезмерно торжественным, как сейчас.

Но, признаюсь, что, несмотря на досаду, вызванную собственной беспомощностью, я был заинтересован происходящим. Имели место огромные достижения в медицинской помощи, и я не оставлял их без внимания. Все это определило направление моих последующих нескольких жизней. У меня была естественная склонность к науке, но, вероятно, истинной причиной моего обращения к медицине стало то, что помощь, получаемая мной в том госпитале, исходила из столь любимых рук.

И вот, когда я пришел в себя и раны мои немного зарубцевались, меня перевели в палату наверху. Это была большая комната с желтыми стенами и четырьмя другими кроватями. Окна выходили в сад. Когда я садился на кровати, то видел зеленые листья вперемешку с красными, осенними. Даже во время дождя листва за огромными окнами создавала удивительное освещение. Где-то в гуще запахов антисептика и нашатыря я улавливал тонкий аромат Софии и в своих горячечных снах цеплялся за самый его слабый отголосок.

По ночам моя лихорадка усиливалась, но меня это не волновало, потому что иногда София приходила посидеть со мной.

– София, – бормотал я, когда она брала меня за руку.

Это было на третью ночь в моей новой палате.

– Констанция, – шептала она в ответ.

Я поднимал голову.

– Сейчас у тебя голубые глаза.

– Они всегда были голубыми.

– Нет, прежде они были темными.

– Неужели?

– Да, и такими же красивыми.

– Это большое утешение.

– В прошлый раз волосы у тебя были длиннее, и в них не было этих… штук, что ты носишь.

– Гребней?

– Да. Они были темнее, но глаза почти такие же.

– Я думала, они были черные.

– Да, другого цвета, но такие же. Похожие в чем-то главном. Глядя в эти глаза, я видел того же самого человека, что и сейчас.

Она кивнула головой. Температура у меня поднималась так высоко, что София во всем мне потакала.

– Последний раз я видел тебя, когда ты была совсем маленькой девочкой. Тебе было лет шесть.

– Как такое могло случиться? Ты вырос не здесь, в Кенте?

– Нет, я увидел тебя в Греции.

– Я никогда не бывала в Греции.

– Нет, бывала. Тебе было очень плохо. – Моя лихорадка действовала как сыворотка правды. Я чувствовал, как глаза мои наполняются слезами, но сдерживался. – Я пытался тебе помочь. Дай посмотреть твою руку. – Закрыв глаза, я попытался вспомнить. – Левую.

Она неохотно протянула мне руку.

– Подними рукав. Уверен, у тебя там есть отметина. Вот здесь.

Я указал место на рукаве ее кофты.

Она внимательно посмотрела на меня. Не предполагалось, что пациенты станут просить ее обнажиться и она это сделает. Но она была любопытна. Сняла свой кардиган, связанный из хорошей зеленой английской шерсти, и высоко закатала рукав нижней блузки, чтобы показать мне руку. Я так пристально смотрел на нее, что она покраснела.

На нижней стороне ее руки, на нежной коже, чуть ниже подмышки виднелось коричневое родимое пятно, вытянутое вдоль руки. Мне хотелось дотронуться до него, но я сдержался. Это сокровенный участок человеческого тела, редко выставляемый на всеобщее обозрение, особенно у английской девушки.

– Откуда ты узнал? – спросила она. – Ты видел его раньше?

– Как я мог видеть его раньше?

Она дернула плечами.

– В Греции.

Я рассмеялся во всю силу своих больных легких.

– Да. Но тогда все было гораздо хуже.

И вновь я почувствовал на глазах слезы. Высокая температура в сочетании с присутствием любимой девушки, которую не видел пятьсот лет, способна обнажить душу человека.

– Что тогда случилось?

Мне совсем не хотелось рассказывать ей об этом.

– Страшно подумать. Не знаю. Наверное, у тебя была нерадивая мать, если вообще была.

Она была потрясена.

– А сейчас?

– Ты о матери?

– Нет, о родимом пятне. Почему оно у меня есть?

– Понимаешь, с каждым новым рождением тело начинает жизнь обновленным и чистым, но со временем ты отпечатываешь на нем свою личность. Человек продолжает держаться за приобретенный опыт: телесные повреждения, несправедливость и большие романы тоже. – Я бросил на нее взгляд. – И хранит все это в суставах, органах и на коже. Даже если он ничего не помнит, все равно несет прошлое с собой.

– А ты помнишь?

Она смотрела на меня тем же снисходительным взглядом, но менее уверенно.

– Мы все помним.

– Потому что воплощаемся вновь и вновь?

– Большая часть людей.

– Но не все?

По ее лицу можно было понять, что она искренне заинтересована.

– Некоторые живут лишь однажды. Другие – несколько раз. А третьи проживают одну жизнь за другой.

– Почему?

Я опустил голову на подушку.

– Трудно объяснить.

– А ты?

– Я жил много раз.

– И все помнишь?

– Да. Этим я отличаюсь от многих людей.

– Точно. Ну а я?

– Ты тоже прожила много жизней. Но память у тебя посредственная.

– Ясно. – Она рассмеялась. – А ты знал меня во всех жизнях?

– Я старался. Но нет, не во всех.

– А почему я не могу вспомнить?

– Можешь. Воспоминания где-то у тебя внутри. Сама того не сознавая, ты воздействуешь на них. Они определяют то, как ты реагируешь на людей, то, что ты любишь и чего боишься. Многие из твоих нелогичных поступков показались бы более разумными, если бы ты увидела их в контексте всей своей долгой жизни.

Просто поразительно, о каких вещах я желал бы ей рассказать, если бы она пожелала выслушать. Я коснулся края ее рукава.

– Я знаю о тебе достаточно много, чтобы предположить, что ты любишь лошадей и тебе, вероятно, снятся про них сны. Наверное, иногда тебе снится пустыня и то, как ты принимаешь ванну под открытым небом. Твои ночные кошмары обычно связаны с пожаром. У тебя проблемы с голосом, а иногда с горлом – это твое слабое место…

На ее лице отразилось восхищение.

– Почему?

– Давным-давно тебя задушили.

– Кто?

– Твой муж.

– Ужасно. А почему я вышла за него?

– У тебя не было выбора.

– А ты знал этого человека?

– Он был моим братом.

– Надеюсь, он давно умер.

– Да, но, боюсь, через века пронес свою злобу.

По ее лицу было видно, что она пытается сообразить, как реагировать на мои слова.

– Ты медиум? – спросила она.

Я с улыбкой покачал головой.

– Все медиумы, если они чего-то стоят, обладают памятью о прошлых жизнях. А также и большинство людей, которых мы считаем душевнобольными. Пожалуй, психиатрическая лечебница – место с наибольшей концентрацией людей, имеющих частичную память. У них возникают озарения и видения, порядок которых обычно нарушен.

Она посмотрела на меня с сочувствием, думая, не оттуда ли я сам.

– И у тебя тоже так?

– Нет. Я помню все.

Вашингтон, округ Колумбия, 2007 год

Это место находилось очень далеко от трейлера мадам Эсме. Это был офис в здании неподалеку от Висконсин-авеню в Верхнем Джорджтауне. Там был действующий лифт, приемная и на стене – дипломы в рамках. В отношении Эсме Люси сомневалась, был ли у той диплом о среднем образовании, но этот парень имел дипломы Хаверфорд-колледжа, медицинского колледжа Корнелла, больницы при университете Джорджтауна и нескольких других учреждений.

Остановившись, Люси подивилась тому, что оказалась здесь. После ужасного опыта, который пришлось пережить в связи с лечением Даны у психиатров, Люси никак не думала, что добровольно отправится к одному из них. Но, может, именно это заставляло ее чувствовать себя по-иному. Дану насильно помещали в лечебницу, связывали ремнями, пичкали лекарствами. Она сама этого не выбирала.

В какой-то степени Люси имела основания считать себя ненормальной, однако предпочитала повернуться к этим проблемам лицом, а не прятаться от них. Рационально это было или нет, но благодаря Дэниелу и мадам Эсме она стала догадываться, что противоречивые образы в ее сознании имеют отношение к какой-то реальности и ей просто необходимо выяснить, как это происходит. Ей необходима информация. Люси надеялась, что эти нарушения, угрожающие ее рассудку, можно каким-то образом устранить. И, кроме того, она не знала, что еще можно попробовать.

Вошел доктор Розен, серьезный вид которого вполне соответствовал многочисленным дипломам. Люси встала и поздоровалась с ним за руку, надеясь, что ее молодость и отчаяние не слишком бросаются в глаза.

– Итак, из нашего телефонного разговора я уяснил, что вы интересуетесь гипнозом, – произнес он, жестом приглашая ее сесть на диван.

– Да, пожалуй.

– Он может помочь в случаях тревожных состояний, как вы мне их описали, но лучше всего помогает в сочетании с терапией, а иногда и с приемом лекарств.

– Я понимаю, – кивнула Люси. – Но я живу в двух с половиной часах езды отсюда и могу себе позволить один сеанс прямо сейчас. Не могли бы мы начать с гипноза, чтобы проверить, как он пойдет?

Заранее тщательно изучив информацию в Интернете, Люси узнала, что доктор Розен пользуется репутацией специалиста с неортодоксальным подходом к гипнозу и предпочитает работать с интересными пациентами.

Внимательно оглядев ее, он кивнул.

– Можем попробовать. Разные люди по-разному восприимчивы к гипнозу. Посмотрим, как пойдет у вас. – Из ящика письменного стола он достал магнитофон. – Не возражаете, если я запишу? Многие хотят позже прослушать сеанс.

Прежде она об этом не думала, но идея показалась ей хорошей. Что, если бы у нее сохранилась запись сеанса у мадам Эсме?

– Да, пожалуйста.

Он начал с того, что попросил Люси лечь на кушетку и расслабиться. Потом велел сфокусировать взгляд на золотой ручке, и вскоре глаза ее закрылись. Довольно долго доктор успокаивающим голосом наставлял ее, чтобы она расслабилась и прислушалась к собственному дыханию. Затем сказал, что собирается быть проводником в ее воображаемом мире. Как он объяснил, он хочет провести ее в один дом, а она расскажет ему о том, что там увидит. Люси чувствовала, как растворяется в его голосе, а вскоре ею овладела усталость. Немного позже она осознала, что идет по коридору.

– Расскажите мне, что происходит вокруг, – спокойно произнес доктор Розен.

– У меня под ногами скрипят половицы. Мне не хочется сильно шуметь, – отозвалась Люси.

– Почему?

– Не хочу, чтобы кто-нибудь узнал, что я снова иду в его комнату. Я всегда к ней подкрадываюсь.

– Чью комнату?

Люси засомневалась, знает ли она или просто не хочет говорить, поэтому продолжила:

– Его комната прямо передо мной. Раньше это была моя комната.

– А сейчас уже не ваша?

– Да. Из-за войны. Теперь здесь госпиталь.

Люси произносила эти слова, не отдавая себе отчета в том, что имеет в виду и зачем их говорит, но по какой-то причине ее не затрагивала странность данной ситуации.

– Вы собираетесь войти в комнату?

– Да, я хочу его видеть.

– Тогда почему бы вам не войти?

– Хорошо.

– Расскажите мне, что вы видите.

Вдруг ей сделалось грустно. Словно было нечто ужасное, о чем она забыла, а теперь вспомнила. У нее болезненно сжалось горло.

– Там нет Дэниела.

– Вы расстроены.

– Там три других солдата. А его нет.

– Мне жаль.

Люси почувствовала, как ее глаза наполняются слезами.

– Почему я подумала, что он будет здесь?

Рыдания мешали ей говорить.

– Вы любили его.

– Я любила его. Он не хотел покидать меня. Сказал, мы снова будем вместе. И еще он сказал, что никогда меня не забудет, что бы ни произошло, и я должна постараться не забывать его. Вот почему я написала ту записку.

– Какую?

– Записку себе. На будущее. Чтобы помочь себе вспомнить. Я спрятала ее в моей старой комнате в нише за книжной полкой. Там же лежит его письмо.

– Его письмо к вам?

– Да.

– В вашей старой комнате?

– Да.

– Где находится комната?

– В нашем старом доме. Большом доме. Не в том коттедже у реки, где мы живем теперь.

Люси описала местность вокруг большого дома, и находящуюся неподалеку деревню Хайз, и реку, и курятники, и старый огород, который из-за войны превратился в стоянку для автомобилей. Она описала старый сад, прекрасный сад, каким он был прежде.

– Когда именно? – спросил он.

– До маминой смерти. Она ухаживала за садом.

– Когда умерла ваша мать?

– Я была еще маленькой, но помню ее.

В какой-то момент его неторопливый голос вывел ее из дома и привел обратно в офис. Доктор снова просил ее расслабиться и сконцентрироваться на дыхании. Потом велел Люси открыть глаза.

Она чувствовала себя дезориентированной, но путаницы в голове не было. Ощутив отголосок грусти, а не подлинную эмоцию, Люси догадалась, что недавно плакала.

– Вы нормально себя чувствуете?

– Кажется, да.

– Вы помните то, что видели?

Она стала вспоминать.

– Думаю, да. В основном.

Люси осознала, что доктор Розен разглядывает ее лицо.

– Вы быстро и очень глубоко вошли в состояние гипноза, – заметил он.

– Правда? В норме так не бывает?

Взгляд его выражал неопределенность.

– Я бы не сказал, что существует некая норма. Но у вас хорошая реактивность и исключительно четкое представление о том, где вы находились и что видели.

Люси кивнула.

– Вы не знаете, что это означает? Основано ли это на каком-то знакомом для вас опыте? – спросил доктор.

– Не опыт, нет. Но все это казалось знакомым. – Она посмотрела на свои руки. – Вы бы могли назвать это возвращением в предыдущее состояние?

У него был немного смущенный вид.

– Возможно. Подобное случается.

– Не думаю, что это какое-то место, где я побывала. Но вы полагаете, что это может быть…

– Люси, наш сеанс сейчас закончится. Уверен, для вас это были волнующие переживания. Если чувствуете себя не в своей тарелке, милости прошу посидеть в моей приемной столько, сколько вам понадобится.

– Со мной все в порядке, – заверила она.

Она вновь принялась размышлять. У нее не было ощущения, что это произошло с ней или с кем-то другим. Где находится этот дом? Могла ли она когда-нибудь бывать там?

– Вы считаете, что-то могло происходить в действительности? Думаете, я оставила для себя записку? Ничего подобного я не помню.

Задавая эти вопросы, Люси чувствовала странное оцепенение.

Похоже было, доктор Розен не расположен выдвигать какую-либо гипотезу.

– Можно ожидать, что во время гипноза всплывут непонятные и несообразные детали. Как это бывает и во сне. Обрывки информации могут быть чрезвычайно полезны для самопознания. Но, пожалуй, не следует воспринимать их буквально. Самое мудрое – считать их метафорой.

Люси посмотрела ему в лицо.

– Это не было похоже на метафору.

В тот вечер Люси, приглушив звук, слушала в спальне с закрытой дверью запись своего сеанса гипноза. Сильнее всего ее поразил собственный голос. Представляя, как она по подсказке доктора Розена идет по коридору, Люси перестала говорить своим голосом, и он зазвучал как у англичанки. Это было почти сверхъестественно. Она три раза с бьющимся сердцем прослушала эту часть, чтобы убедиться, что поняла все правильно, что говорила именно она.

В реальной жизни Люси плохо удавались акценты. В школьной постановке «Оливера» в восьмом классе она играла кокни с ужасающим акцентом. Он был даже хуже, чем у Дика Ван Дайка из «Мэри Поппинс». Но на пленке ее акцент казался неправдоподобно неуловимым. Она не смогла бы воспроизвести его сейчас даже под дулом пистолета.

Люси слушала свои слова, словно говорил кто-то другой, но при этом помнила то, что говорила, и то, что видела. Голос, эти образы были ее частью и в то же время чем-то чуждым. Она помнила, что видела дом, и, слушая сейчас пленку с закрытыми глазами, лежа на кровати, увидела его вновь. Коридор, дверь в спальню. Ее прежнюю спальню.

Люси уже не находилась под гипнозом. Это ведь не могло продолжаться так долго. Доктор Розен сказал, что вывел ее из этого состояния. Выйдя из его офиса и сев в машину, чтобы ехать обратно домой, Люси сделала несколько совершенно обычных вещей, и в голове у нее были самые обычные мысли. Она заправила автомобиль бензином и купила пачку «Скитлс». Дома срезала на заднем дворе гортензии и поставила их в вазу. Налила Пилораме воды и выудила из его стеклянного ящика очередную слинявшую шкурку. Затем вместе с матерью приготовила ужин. Услышав, что вернулся отец, Люси помогла ему убрать в шкаф форму конфедератов, которую он каждый год надевал для музея в Ченселлорсвилле. Она, безусловно, не продолжала говорить с акцентом старомодной английской девушки. Ее голос опять звучал обычно, и, несмотря на странный неспешный переворот, происходящий у нее в голове, Люси ощущала себя более или менее собой.

Слушая пленку с закрытыми глазами, она вновь видела перед собой то же, что и во время гипноза. Представляла, как открывает дверь спальни, смотрела на комнату. Но девушку на пленке – ее – вдруг охватывали эмоции, и она утрачивала способность ясно видеть. Люси уже не чувствовала боли.

Не открывая глаз, она рисовала в воображении слабое свечение желтых стен, зеленоватый лиственный оттенок света, проникающего через два высоких окна. У нее не возникало ощущения, будто она все это придумала. Люси не понимала, откуда пришло это видение, но ей казалось, она исследует, выискивает что-то, уже находящееся в ее сознании.

В той комнате не было трех солдат. Теперь она увидела, что не было ни одного. Она лишь на миг удержала ускользающие образы находившихся там молодых людей. В воображении оставалась комната с высокой кроватью под балдахином, массивным, изысканно украшенным шкафом, комодом с помутневшим зеркалом и рядами элегантных книжных полок, встроенных в дальнюю стену. У Люси возникло странное ощущение, что сумей она добраться до этих полок, то на корешках прочитала бы название каждой книги. Но девушка – она – не пошла к дальней стене. Рыдая, она стояла в дверном проеме.

Внизу, испугав Люси, хлопнула дверь в ее собственном доме. Она села в кровати, выпрямившись и открыв глаза, вернувшись в свою комнату, в которой тоже оказались желтые стены. У нее было ощущение, словно она поднялась к поверхности сквозь пятьдесят футов плотной воды. Теперь, оказавшись на поверхности и глядя вниз, Люси различала лишь размытые отдаленные образы. По сути, она их больше не видела.

В ту ночь ей снилась желтая комната – другая желтая комната. Она увидела в ней Дэниела и не удивилась. Он выглядел не так, как Дэниел, которого она знала по средней школе, однако это был он. В снах так часто происходит. Он хотел ей что-то сказать. На лице его было то же мучительное выражение, что и на выпускном вечере. Дэниел пытался что-то произнести, но не мог издать ни звука. В легких не хватало воздуха. Ей было его очень жаль. А потом дошло: ведь она знает, что именно он пытается сказать.

– Ах, записка! – беря его за руку, воскликнула Люси. – Я знаю об этом.