Текст книги "Дневник черной смерти"

Автор книги: Энн Бенсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 31 страниц)

Глава 4

– Может, это просто отклонение в пределах статистической погрешности? – спросил Том.

– Конечно, – ответила Джейни, хотя и не слишком уверенно. – Найдется множество объяснений. Скопление неизвестных бактерий не обязательно предвещает проблему.

– Нужно поговорить с Кристиной. Сразу после обеда.

Возникла пауза того рода, когда два человека усиленно размышляют над одной и той же проблемой. И хотя их мысли двигались разными путями, итог, причем весьма неутешительный, был один и тот же: «Как нам уцелеть?»

Рука об руку муж с женой зашагали к дому и вскоре достигли той самой возвышенной точки, откуда закат так манил Джейни своей красотой. Последние лучи солнца сквозь голые ветки деревьев падали на долину и плясали оранжевым золотом на спокойной воде. Том взял Джейни за руку и заставил ее остановиться.

– Нам пора возвращаться, – сказала она.

– Подожди. Просто постой рядом и порадуйся вместе со мной.

Он притянул Джейни к себе. Поток душевного тепла и ощущения безопасности омыл ее, мгновенно рассеяв все тревоги.

– Иногда я спрашиваю себя, будут ли закаты так же прекрасны, когда из атмосферы улетучатся все загрязнения, – задумчиво произнес Том.

– Что ты имеешь в виду?

Он удивленно посмотрел на нее.

– Никаких автобусов, никаких автомобилей, никаких электростанций на угле.

– Может, где-то они еще есть.

– Ты мечтательница, любовь моя. Их больше нет.

– Этого мы не знаем.

Том сжал ей руку.

– Ну, надеюсь, ты права. И если кто-то уцелел, то настроены они дружелюбно.

Они стояли, наслаждаясь сияющим спокойствием момента.

– Я чувствую себя такой незначительной, когда смотрю на мир отсюда. Конечно, в эти дни чувствовать себя незначительной – мое обычное состояние, но это другой, лучший род незначительности.

– Ага, – сказал Том. – Незначительная часть огромной вселенной, а не незначительная часть пищевой цепочки.

Это замечание заставило ее улыбнуться.

– Кстати, о пище. Курица уже наверняка готова.

Они оставили закат догорать в одиночестве и свернули на вымощенную кирпичом дорожку.

* * *

Стоило им войти внутрь, как из-за угла выскочил Алекс и прыгнул в объятия отца, не обращая внимания на то, что одна нога у того еще в сапоге, а другая уже нет.

Сара ненамного отстала от приятеля; Джейни обняла худенькие плечи девочки, любуясь изумительными рыжими волосами, россыпью веснушек и улыбающимся щербатым ртом.

– Покажи мне свои ямочки, – попросила она.

Сара зажмурилась и широко улыбнулась. Совершенно одинаковые ямочки на обеих щеках неопровержимо доказывали, что она дочь Кэролайн Розов.

– Кто хочет посмотреть, как я умею сворачивать трубочкой язык? – спросила девочка.

– Хвастунишка! – закричал Алекс.

– А ты так не умеешь! – поддразнила его Сара.

– Ну и что?

– Хватит! – Из-за угла появилась Кэролайн. – Это не талант, Сара, просто врожденная черта и, кстати, совершенно бесполезная. Отправляйся мыть руки.

Алекс вытянул язык, никак не желающий сворачиваться трубочкой. Сара сделала ему «нос», посмотрела на мать и сказала:

– Но мы уже мыли руки, когда пришли.

– Вымой снова или окажешься в темной спальне, пока все остальные будут обедать.

Алекс вопросительно посмотрел на Джейни.

– И ты тоже, – сказала она.

Дети с ворчанием убежали.

– Прямо как в Средние века, – с улыбкой сказала Джейни.

– В те времена знали, как растить детей. – Кэролайн посмотрела на Тома. – Как Конфетка?

– Копыто все еще немного чувствительно, но, я видел, Эд выводил ее сегодня днем, и внешне она выглядела неплохо. Похоже, кризис миновал, благодаря твоей заботе.

– Это хорошо. Ну, наверно, пора есть.

Привлеченные звуками и запахами еды, со всех сторон начали стекаться люди, и вскоре обитатели лагеря расположились за длинным столом. Обсыпанная мукой Элейн и пахнущий деревом Терри подвинули к столу кресло, в котором сидела его мать, страдающая болезнью Альцгеймера. Патриция, дочь Элейн и Терри, устроилась справа от бабушки, засунула ей за воротник салфетку и нежно похлопала по плечу. Эд Голочак, бывший водитель «Федерал экспресс», по характеру немножко нелюдимый, уселся рядом с Патрицией и одарил ее скупой улыбкой. Еду передавали из рук в руки, разговаривали о том, что происходило днем.

«Ну, прямо Уолтоны»,<sup>[3]3
  «Уолтоны» – телесериал из жизни бедной американской семьи в период Великой депрессии.


[Закрыть]</sup> – подумала Джейни, наблюдая за этой сценой сквозь кухонную дверь.

Свои новости она сообщит потом, сейчас не стоило нарушать драгоценное, хотя и почти неосязаемое единение, столь трудно достижимое в такой большой «семье». Она взяла последнюю тарелку, в основном с репой, и села между Томом и Алексом.

Джейни заметила выражение облегчения на лице Кэролайн, когда Том подробно рассказывал о кобыле, которой, с согласия Эда, Кэролайн сделала повязку с ватно-марлевым тампоном. Лечением заболевших коней должна была заниматься сама Джейни как врач, однако, едва обосновавшись здесь, они поняли, что любую работу лучше поручать неравнодушному человеку, не руководствуясь тем, у кого какая раньше была профессия. Кэролайн, биолог-исследователь, не хотела торчать в лаборатории, но с огромным удовольствием взяла на себя заботу об обитателях конюшни и сарая. Она доила коз, стригла овец и буквально по-матерински заботилась о двух уцелевших коровах из тех двенадцати, которые были у них вначале. Остальные погибли – до них добралась мутировавшая бактерия. Сначала заболела одна корова, за ней другие, от стойла к стойлу; все они проявляли симптомы, очень похожие на человеческую версию чумы. Когда осталось семь коров, их изолировали в надежде остановить распространение болезни. И все равно еще пять умерли.

Джейни смотрела и слушала, как ее муж рассуждает о лошадиной ноге. Этот добрый, благородный человек, когда-то бывший одним из кандидатов на вакантное место в федеральном суде, теперь, во времена «после», стал ремонтником их клана. С бесконечной энергией и поразительным терпением он чинил и переделывал, собирал из разных частей что-то новое, подгонял одно к другому, добиваясь того, что все устройства функционировали, как положено. Он соорудил телеги со съемными колесами, когда понадобилось вывозить мертвых коров; сделал деревянные панели, куда их клали, сжигая позже вместе с трупами. Дерева в лесу, конечно, было полно, но колес у них осталось всего несколько штук.

Услышав громкий смех с другой стороны стола, Джейни посмотрела туда и увидела, что дочь Майкла Розова опять демонстрирует отцу свой свертывающийся трубочкой язычок. Заметив укоризненный взгляд Кэролайн, он подмигнул Саре и сказал с заметным английским акцентом:

– Может, уберешь наконец язычок и займешься своей репой, ласточка моя? – Он взмахнул вилкой в сторону испускающей ароматный пар золотистой груды на тарелке дочери. – Мы с Эдом немало потрудились, выращивая ее для тебя, поэтому будь хорошей девочкой и ешь.

Майкл, бывший сотрудник Биопола, стал здесь одним из двух фермеров, но часто повторял, со своим характерным шутливым подмигиванием:

– Коп – он и в Африке коп.

Однако Джейни и раньше, и теперь воспринимала его более конкретно – как биокопа. Наверно, так будет всегда.

Зеленый костюм, который он носил во времена «до», был тщательно упакован в защитные пластиковые мешки, причем каждая его часть была предварительно старательно вычищена. Некоторые детали этого изумительного костюма – те, что могли выдержать нагревание, – хорошенько пропарили. С тех пор как они обосновались в лагере, Майкл надевал его всего несколько раз; один из таких случаев был связан с подлежащими уничтожению трупами коров. Джейни знала, насколько трудно работать в герметически закрытом костюме, да еще в жаркий день, однако костюм был один, да и пользоваться им никто, кроме Майкла, не умел. Остальные – в особенности мужчины – с некоторым чувством вины смотрели, как он вкалывает ради всей общины.

В свое время он пересек Атлантику, проследив путь Джейни и Кэролайн от Лондона до Беркшира. Его начальство не хотело, чтобы он продолжал в Америке расследование таинственного несчастного случая с чумой; в эпоху Доктора Сэма путешествие из страны в страну, даже по официальным делам, требовало слишком большой волокиты. Однако Джейни и Кэролайн имели информацию о смерти некоего старика в Лондоне, поэтому в итоге британский Биопол отпустил Майкла, и он очень быстро нашел их, просто кликнув несколько раз по клавиатуре компьютера в полицейском участке. Однажды днем он возник на пороге квартиры Джейни, вежливо представился и объяснил, что ему требуется дополнительная информация относительно кончины некоего Роберта Сарина.

– Мы уже допрашивали вашего друга доктора Рэнсома по этому поводу… задержали его в Хитроу, когда ваша таможня завернула его… но он мало что сумел рассказать нам.

Не в силах объяснить даже самой себе, почему она прониклась доверием к нему, Джейни тем не менее впустила Майкла Розова и тут же позвонила Кэролайн, за что впоследствии Том неоднократно ругал ее.

– Ты должна была сначала позвонить своему адвокату… то есть мне.

– Но обернулось хорошо, – защищалась она.

По счастью.

Джейни мгновенно почувствовала взаимное притяжение между Майклом и Кэролайн, хотя им самим понадобилось для осознания этого гораздо больше времени. Том решил все визовые проблемы, что позволило Майклу остаться в Соединенных Штатах. Он вернулся к хорошо знакомому зеленому костюму, но на этот раз в чужой, новой стране.

Однако, впервые допрашивая их, он был еще британским биокопом.

– Вы взяли образцы почвы неподалеку от дома Сарина и отдали их в лабораторию для тестирования. На предмет обнаружения чумы, правильно?

– Да.

В ретроспективе объяснение всех их действий выглядело абсурдным. Джейни помнила, что непроизвольно сжалась, пересказывая события.

– Я наткнулась на один документ и хотела выяснить, оказал ли Великий лондонский пожар тысяча шестьсот шестьдесят шестого года очистительный эффект на почву. Для этого мне требовалось взять образцы по всему Лондону. Одно из таких мест случайно оказалось там, в парке рядом с домом, где жил этот человек.

– И чума вырвалась на свободу в лаборатории института?

– К несчастью.

– Мистер Рэнсом имел к этому какое-нибудь отношение?

– Нет! Несчастный случай спровоцировал его босс. Брюс, напротив, пытался сдержать распространение инфекции.

В конце концов Майкл поверил ей – когда она показала ему дневник Алехандро, еще до того, как отдала его Майре Росс, работавшей в Национальном хранилище еврейских книг. Однако он продолжал задавать вопросы, заходя то с одной стороны, то с другой.

Сейчас, сидя напротив Джейни, он и Сара корчили друг другу рожи. Дочь Тома, Кристина, сидя на другом конце стола, смеялась, глядя на них.

Именно Кристина разгадала головоломку мутации, которая сгубила коров, – Кристина, со своим ярким умом, со своей способностью воспроизвести по памяти периодическую систему химических элементов и генетический код Доктора Сэма; та самая молодая женщина, которая должна была записывать, когда у нее день рождения, потому что нервные пути, которые когда-то напрямую вели к запоминающим центрам, больше не существовали. И, несмотря на эти ее особенности, именно Кристине они с Томом собирались рассказать о бактериях, которые обнаружила сегодня Джейни. Сразу после того, как вымоют посуду и приведут все в порядок.

* * *

Еды, как обычно, на тарелках не осталось, поэтому все закончилось быстро. Сейчас толстяков среди них не было; физическая энергия легче запасалась и легче тратилась, чем электрическая, хотя того, что вырабатывали генератор и ветряная мельница, хватало только для самого насущного.

«В том числе и для моих фруктовых деревьев», – подумала Джейни, включая настольную лампу; этим вечером света от камина будет недостаточно.

Взрослые – Кристине было около двадцати пяти, в зависимости от того, как считать, – собрались вокруг стола, накрытого белой металлической эмалированной пластиной, бывшей откидной доской, которую кто-то прихватил с собой. Совершенно случайно выяснилось, что на ней можно писать карандашом, а потом легко смывать написанное – чтобы иметь возможность писать снова. Первоначально это проделал Алекс, за что его тогда выбранили, но впоследствии не раз благодарили. О бумаге теперь никто и не заикался.

Джейни начала объяснять, что именно она нашла и почему это показалось ей важным.

– Количество бактерий постоянно шло на убыль, и вдруг появляется эта новая. Она очень похожа на бактерию чумы, но такого не может быть, по крайней мере в это время года. Не знаю, что это – мутация Доктора Сэма или что-то другое. Однако не похоже, что это просто естественное отклонение.

– И все же такое не исключено, верно? – спросил Том, переводя взгляд с Джейни на Кристину и обратно.

Женщины посмотрели друг на друга, а потом на сидящих вокруг.

– Не знаю точно, – призналась Джейни. – У нас в институте был слишком маленький курс статистики, чтобы ответить на этот вопрос.

– Не исключено, – сказала Кристина.

По комнате пронесся вздох облегчения.

– Но по-моему, это не так, – продолжила девушка.

Она принялась объяснять, рисуя на эмали карту с кружками, стрелками и дорогами. Указала расположение участков, где были взяты прежние образцы, и обвела кружком то место, которое Джейни исследовала сейчас. Грубо говоря, оно оказалось внутри кольца предыдущих образцов.

– Во всех тех местах мы обнаружили штамм, – объяснила Кристина, – и они совсем недалеко от того, где были взяты образцы сейчас. Может, это и мутация, но не знаю…

Все молчали, обдумывая услышанное. Спустя некоторое время Кристина заговорила снова.

– Думаю, нужно пойти вот сюда и сюда, – она показала места на карте, – и взять новые образцы. Что-то возвращается или появляется, вот только что? Мы должны выяснить.

– Но как? И почему спустя столько лет? – спросил Терри.

– Давайте решать проблемы постепенно, – высказалась Патриция. – Сначала сосредоточим усилия на «если», а потом уж на «как» и «почему».

Последовала пауза. Затем Майкл встал.

– Кто помнит, какой завтра день?

Все начали недоуменно переглядываться, удивляясь, почему этот вопрос возник в такой момент. В конце концов Кэролайн решилась спросить:

– У кого-то день рождения?

Майкл улыбнулся ей почти печально.

– Нет, дорогая. Семнадцатое марта. День святого Патрика. Самое время наряжаться в зеленое.

Глава 5

Как и пятнадцать лет назад, могучие кони папских охранников тоже носили красные регалии, под стать плащам своих всадников. Однако не успели верховые проскакать и десяти миль, как бахромчатые края попон с золотыми ирисами обвисли от летящих из-под копыт комьев коричневой грязи. Тогда, как и сейчас, Алехандро скакал в сопровождении папских солдат, однако на сей раз, в отличие от прошлого, он был в простой дорожной одежде, а не в расшитом плаще и таких же бриджах – наряде, приличествующем его положению папского посланца в Англии. Теперь и де Шальяк принимал участие в поездке, облаченный в великолепное, мягко ниспадающее одеяние цветов Бургундии, с остроконечной шляпой лекаря на голове. Пока они проезжали деревню за деревней, все глазели только на него, никто не обращал внимания на замыкающего процессию скромного темноволосого мужчину и маленького мальчика рядом с ним.

Чем дальше от единственного дома, который он знал, чем более подавленным чувствовал себя Гильом. Он не болтал, как обычно, выглядел мрачным и напряженным. Милю за милей они скакали в молчании, и хотя в какой-то степени это устраивало его деда – «Смотри, мы не должны делать ничего, что может привлечь к нам внимание», – но одновременно беспокоило и печалило.

Еще его огорчало то, что даже сейчас, когда они наконец снова встретились с де Шальяком, у них нет возможности по дороге обсудить то, что было для обоих предметом страсти. Да, они переписывались, не скупясь на детали, и все же, ограниченные размерами пергамента, обходились без обмена остроумными репликами, столь характерными для их бесед. Встретиться с другом лично, подкалывать, парировать его выпады, самому бросать вызов – это так замечательно. В те времена, когда Алехандро впервые скакал по этой дороге, де Шальяк был наставником, а он учеником, благоговеющим перед глубиной и широтой познаний француза. И однако именно Алехандро Санчес сделал открытие, ошеломившее Ги де Шальяка и поначалу встреченное им в штыки.

«Крысы».

«Крысы? Что вы имеете в виду?»

«Крысы разносят чуму».

«Чушь!»

«Подумайте об этом, де Шальяк. Где крысы, там и чума».

«Это безумие. Крысы есть везде».

– Вот именно, – вслух сказал Алехандро.

Гильом повернул голову и с любопытством посмотрел на деда, как бы спрашивая: «О чем ты?»

– Так, пустяки, – ответил Алехандро на безмолвный вопрос мальчика. – Ничего важного.

* * *

Неподалеку от Авиньона они погрузились на баржу и, отталкиваясь шестами, поднимались вверх по течению Роны, пока встречный поток не стал настолько силен, что не имело смысла с ним сражаться; тогда они снова сошли на берег и скакали вдоль реки, пока не добрались до деревни Вейланс. Здесь находился монастырь, где им предстояло провести первую ночь. Несколько лакеев и больше десятка облаченных в коричневые рясы монахов встретили де Шальяка поклонами, после чего он удалился в сопровождении прелата в красном одеянии и головном уборе со скошенными углами. Остальных путешественников – в том числе Алехандро и Гильома – оставили на попечение конюха; он показал им конюшню, где они должны были спать на соломе среди коней.

Сама деревня находилась неподалеку от монастыря. Взгляд Гильома приковали к себе яркие огни окон таверны, и, когда Алехандро попытался увести его в конюшню, мальчик запротестовал.

– Нам не стоит показываться на людях, – сказал ему Алехандро.

– Но, дедушка, там музыка… можно послушать? Пожалуйста!

– Нет, Гильом, никто не должен нас видеть.

– Совсем ненадолго. Там нас никто не узнает.

Он был прав, конечно; посетить таверну – в этом практически не было никакого риска. Скорее больше бросилось бы в глаза, если бы они не пошли туда. Единственными солдатами поблизости были те, что сопровождали их. Половина, при полных регалиях, осталась на страже; вторая половина, за исключением одного, отправилась в таверну, едва представилась такая возможность. Тот солдат, который пренебрег развлечением, выглядел не слишком крепким и, едва его товарищи ушли, проскользнул в конюшню, словно желая отдохнуть. Алехандро сначала хотел пригласить его пойти с ними, но потом передумал, заметив, как целеустремленно тот удалился в конюшню.

Но если это обычный папский солдат в кругу своих товарищей, почему он отказался от возможности развлечься?

Однако любопытство на лице Гильома прогнало прочь подозрения. Возбуждение мальчика не удивило Алехандро; собственная долгая скачка от Авиньона до Парижа в 1348 году в значительной степени стала для него открытием мира, и все, что он тогда видел, врезалось в память – даже те ужасы, которые лучше было бы забыть. Мальчик, которого он растил, никогда не покидал пределов авиньонского гетто, если не считать того путешествия из Парижа в Авиньон, сразу после его рождения, которое он проделал пристегнутым к груди Алехандро. Много ли знает о мире внук короля Англии?

– Ладно, – сказал он Гильому, – пойдем послушаем музыку, но ты должен пообещать мне не разговаривать с незнакомцами.

Он остановился у двери таверны и заглянул внутрь, пряча мальчика за спиной, и лишь не заметив ничего предосудительного, позволил ему войти. Глаза у Гильома стали как блюдца, взгляд метался от одной удивительной вещи к другой, жадно впитывая все. Одежду здешних женщин еврейки в гетто сочли бы бесстыдной – из-за ярких цветов и открытости нарядов. Вдобавок местные красавицы щеголяли кружевами, драгоценностями, экстравагантными шляпками и туфлями с остроконечными носками.

– Почему у этих женщин такие высокие лбы? – спросил Гильом.

– Она зачесывают волосы назад. Видишь ли, высокий лоб тут считается признаком элегантности.

– Не понимаю почему. Мне кажется, что они выглядят странно.

– Мне тоже, – согласился Алехандро.

Жизнерадостное поведение французских буржуа – пение, танцы, шумные ссоры, непринужденная болтовня – тоже чрезвычайно заинтересовало мальчика.

– Ты голоден? – спросил его дед.

– Ох, да!

– Тогда давай поужинаем.

Он взмахом руки подозвал хозяина и заказал хлеба, сыра и, для себя, кружку эля.

– Сегодня вечером ты впервые попробуешь эль, Гильом.

Тот с радостью схватил кружку, но, едва горьковатая жидкость коснулась языка, состроил гримасу.

– Мальчик правильно оценивает вкус этого пойла.

Повернувшись на голос, Алехандро увидел старика с седыми волосами и бородой; тот улыбнулся, и все его лицо пошло бесчисленными морщинами, однако взгляд голубых глаз был ясен и полон энергии.

– Мне и самому здешний эль не нравится, – продолжал он, – но приходится пить, потому что вода тут совсем непригодна для питья.

Любопытство Алехандро тут же всколыхнулось.

– Почему, добрый сэр?

Мужчина оглянулся, словно опасаясь, что их могут подслушать, но поблизости никого не было.

– Ну, просто… выпьешь этой воды и заболеешь.

Лекарь придвинулся ближе, не обращая внимания на зловонное дыхание старика.

– И какие же признаки у этой болезни?

Тот пристально посмотрел ему в глаза.

– Вы говорите как испанец.

Надо же! Алехандро считал, что после стольких лет вдали от родины все следы его происхождения стерлись. И тем не менее старик разгадал его, услышав всего пару фраз.

– Я жил во многих странах, – ответил Алехандро, осторожно подбирая слова, – в том числе и в Испании. Наверно, это отразилось на моей речи. Но, молю вас, продолжайте… как проявляется болезнь?

– Кто попьет воды, тому становится совсем худо, – сказал старик. – Не могут ничего удержать внутри, все выбрасывают, с одного конца либо с другого, если вы понимаете, о чем я.

Глаза у него посверкивали – чувствовалось, что ему нравится говорить такие неприятные вещи.

– Понимаю. Однако вряд ли такого рода болезнь можно полностью объяснить употреблением воды.

– Почему нет? Чужаки, которые приходят в нашу деревню даже ненадолго, убегают в лес, держась за животы. Чтобы облегчиться. И больше никогда тут не появляются.

– А те, кто живет здесь? Не могут же они болеть постоянно.

– А их это не затрагивает, – ответил старик. – Любопытно, правда?

– И вас?

– И меня тоже. – Он злорадно ухмыльнулся. – Но, как уже было сказано, я не пью воду. Только эль. – Он поднял кружку в знак приветствия, залпом осушил ее и вытер рот рукавом. – А вы откуда прибыли?

– Из Монпелье, – ответил Алехандро.

– Дедуш…

Под суровым взглядом Алехандро мальчик закрыл рот.

– А куда направляетесь?

– В Страсбург.

На этот раз Гильом никак не отреагировал на ложь деда.

– Долгое путешествие, – заметил старик.

– Действительно. И нелегкое.

– Ну, удачи вам. – Старик, уже заметно навеселе, наклонился поближе. – И помните – не пейте из колодца. Говорят, его отравили евреи.

С этим он встал и ушел; Алехандро от ярости буквально утратил дар речи.

Они быстро доели хлеб с сыром и вернулись в конюшню. Там не было никого, кроме щуплого солдатика. Он уже лежал, плотно завернувшись в одеяло, так что видна была лишь голова в капюшоне. Алехандро мельком отметил про себя, что сапоги солдата стоят точно между ним и местом, где мог лечь другой, носок к носку, пятка к пятке.

Слишком аккуратно… как будто солдат хотел воздвигнуть маленькую стену между собой и соседом.

И почему он не принимал участия в разговорах? Он, казалось, съеживался, стараясь стать как можно незаметнее, когда остальные болтали между собой.

Алехандро уложил Гильома на солому, но тот никак не мог угомониться, ворочался, метался; в Авиньоне, в собственной постели, он никогда себя так не вел. В конце концов Алехандро спросил его:

– Что с тобой, Гильом?

Мальчик приподнялся, опираясь на локоть.

– Мы правда едем туда, куда ты сказал?

Алехандро приложил палец к губам.

– Шшш! – Он обернулся и посмотрел на солдатика, но тот, похоже, уже спал. Тем не менее Алехандро продолжил еле слышным шепотом: – Нет, малыш, мы едем в Париж.

Мальчик понял его намек и тоже прошептал:

– Тогда почему ты сказал, что мы едем в другое место?

– Нельзя, чтобы узнали, кто мы на самом деле.

– Но почему?

Алехандро не знал, что ответить.

– В свое время поймешь, а пока прими такой ответ. Понимаю, это нелегко для тебя. Но ты постараешься?

– Да, дедушка, – ответил Гильом с нотками разочарования в голосе.

– Терпение, Гильом. Все будет хорошо.

Алехандро и самому хотелось в это верить.

* * *

Дверь на женскую половину открыла старая няня Изабеллы. Ее лицо, обрамленное жестким белым головным убором, было изборождено морщинами.

– Чего тебе, мальчик?

– Ах, добрая няня, пожалуйста, не называйте меня мальчиком. «Парень» гораздо лучше. В этом слове есть намек на скорую возмужалость.

Она с недоверием осмотрела его сверху донизу.

– Как пожелаешь. Так чего тебе, парень?

– Я хотел бы поговорить с леди Кэт, если это возможно.

– На данный момент нет. Она прислуживает принцессе.

От Джеффри Чосера не ускользнул оттенок горечи в тоне старой женщины; вообще-то он именно этого и ожидал.

– А когда, по-вашему, она освободится, осмелюсь спросить?

– Осмеливайся, чего уж, только я не могу точно сказать. Боюсь, она освободится, когда принцесса захочет, чтобы она освободилась.

– Могу я в таком случае оставить для нее записку?

Няня протянула руку. Чосер отдал ей записку, написанную заранее, в предчувствии именно такого поворота событий.

– Я буду с нетерпением ждать ответа.

Няня сунула записку в обширный рукав, моля Бога, чтобы у нее не хватило дерзости прочесть ее.

* * *

Кэт вместе с несколькими придворными дамами стояла и смотрела, как принцесса меняет наряды и выслушивает по поводу них замечания. Отвращение Кэт неуклонно росло по мере того, как высказывались эти самые «мнения» – конечно, исключительно после того, как дамам становилось ясно, что думает о платье сама Изабелла.

Одно слишком пестрое, другое слишком яркое, третье слишком унылое – среди дюжин платьев ни одно ее не устраивало. Наконец она вытащила из принесенного портными сундука и продемонстрировала всем последнее, длинное, простое, из бледного шелка цвета высушенной между страницами книги розы – нежно-розового с оттенком кремового. Подол и обшлага украшала искусная вышивка того же цвета. Прекрасная ручная работа невольно привлекла внимание Кэт, мастерство исполнения восхищало. Заметив ее интерес, Изабелла швырнула ей платье.

– Можешь надеть это платье как свадебное – ты, похоже, в восторге от него.

Кэт поймала платье и повесила на руку, расправив шелк.

– Я не собираюсь замуж, – ответила она.

– Ты, может, и нет, а вот у нашего отца есть такие планы.

– Надеюсь, они увенчаются тем же успехом, что и договоренности такого рода насчет тебя.

Двадцать изящных рук в унисон вскинулись к губам, но дамам не удалось полностью приглушить смешки, вырвавшиеся вслед за язвительным замечанием Кэт. Изабелла в ярости нахмурила брови.

– Непременно передам отцу твое восхищение его дипломатическим мастерством.

– Он мне не отец, но, пожалуйста, непременно расскажи этому человеку! С нетерпением буду ждать, как он отреагирует.

– Он отреагировал бы хлыстом по твоей заднице, будь я на его месте! – взорвалась Изабелла. – А теперь будь хорошей девочкой и надень платье. Мы хотим посмотреть, идет оно тебе или нет.

Кэт молча стояла с перекинутым через согнутую руку платьем.

– Ну же, сестра! Это мой приказ.

Поначалу, когда Кэт только привезли в Виндзор, она отказывалась выполнять приказы Изабеллы, однако охранники быстро продемонстрировали ей, что ни к чему хорошему упрямство не приведет. Она почти месяц не могла пользоваться левой рукой после того, как они «обработали» ее. И всякий раз, когда она демонстрировала пренебрежение ко всем этим издевательствам, ей напоминали об уязвимости ее сына.

Удаляясь за занавеску под щебетание остальных дам, она волокла платье по полу. Однако когда спустя несколько мгновений она вышла уже в нем, все ошеломленно смолкли.

– Ну, – заявила наконец Изабелла, – оно, похоже, идет тебе гораздо больше, чем мне. – Она встала и подошла к Кэт. – У меня сегодня приступ великодушия. Решено – на свою свадьбу ты наденешь это платье.

– Повторяю, сестра, я не собираюсь замуж.

– Посмотрим, – усмехнулась Изабелла. – А теперь из-за всех этих глупых пререканий я опаздываю на встречу со своим ювелиром. Бедняга, наверно, уже в обмороке.

Она подобрала юбки и быстро удалилась в сопровождении придворных дам, ни одна из которых, проходя мимо Кэт, не смотрела ей в глаза.

Как только они скрылись, появилась няня. Заглянув за угол, чтобы удостовериться, что их никто не может услышать, она прошептала:

– Для тебя есть послание от этого парня, Чосера.

Она вытащила записку из рукава и отдала Кэт. Та едва не порвала бумагу, стремясь побыстрее ее развернуть.

«Прекраснейшая леди Кэт,

могу я прийти к вам сегодня вечером? Мне хотелось бы обсудить кое-какие события, которые могут представлять для вас интерес. Если вы не возражаете, пожалуйста, передайте ответ через свою няню».

Какие события? Этот молодой человек обожает интриги, иногда даже чересчур. Ей припомнились первые услышанные от него слова, когда он увидел ее еще в Париже.

«Вы могли бы быть двойником милорда Лайонела».

Он сказал это Кэт в присутствии Гильома Каля, еще не бывшего ее мужем, когда пришел обговорить с ним его участие в бегстве Алехандро от де Шальяка. В результате Чосера самого обвели вокруг пальца, но примечательно, что он, казалось, не держал зла на Кэт. Со времени ее появления в Виндзоре он не раз разговаривал с ней. Нередко она ловила на себе его взгляд, причем, казалось, за ним стоит нечто большее, чем то, что молодой человек выражал словами.

– Няня, сколько лет месье Чосеру?

– Думаю, столько же, сколько и тебе, девочка.

В глазах этой старой женщины она всегда будет девочкой.

– А из какой он семьи?

– По-моему, они виноторговцы, из Лондона.

– Он интересный молодой человек.

– Это правда. А уж какой речистый! Попомни мои слова, он далеко пойдет.

– Наверно, ты права, нянюшка. Пожалуйста, передай месье Чосеру, что я буду рада встретиться с ним. Пусть приходит прямо ко мне, поговорим на балконе над часовней. Мои охранники смогут нас видеть, но не слышать.

* * *

Отряд остановился в лесу, далеко от круга камней. Путешественники с безопасного места смотрели, как флагелланты, в одних лишь набедренных повязках, хлестали себя и друг друга ивовыми прутьями. И точно безумные плясали среди трех столбов, вокруг которых были навалены груды хвороста. К каждому столбу был привязан человек с ярким желтым кружком на блузе, в котором было написано «ЕВРЕЙ». Пленники испускали громкие стоны. Алехандро в ужасе смотрел, как один из флагеллантов вышел вперед и поджег факелом все три погребальных костра. Сначала повалил дым, потом занялось пламя, и совсем скоро его языки уже лизали ноги несчастных.