Текст книги "Координатор"
Автор книги: Эндрю Йорк
Жанр:
Шпионские детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)
Хельда снова щелкнула выключателем. Лампы осветили еще один небольшой холл, за которым тоже имелась двойная стеклянная дверь. В стену была встроена контрольная панель с переключателями, выше висел большой термостат. Находившаяся за стеклом комната была тускло освещена каким-то источником рассеянного света; с виду она смахивала на морг и была совершенно пуста, если не считать шести каменных столов, которые покоились на прочных основаниях, возвышаясь фута на три над полом. Клаус открыл внутренние двери и подождал других с видом гида, ведущего туристов в королевские апартаменты.
– Как вы понимаете, весь эксперимент должен быть подготовлен очень тщательно. Сейчас температура воздуха в этом помещении составляет двадцать градусов по шкале Цельсия. Я хочу очень быстро и плавно понизить ее примерно до минус семидесяти градусов. Холод стремительно проникнет во все поры тела и заморозит его раньше, чем наступит состояние, которые дилетанты называют «смертью». Это случится практически одновременно с остановкой сердца, иначе в организме и, самое главное, в мозговой системе могут произойти необратимые изменения, которые скажутся после разморозки.
– А как долго вы предполагаете держать замороженным тело? – спросил Кайзерит.
– На первый раз, я думаю, хватит семи дней.
– Вы сошли с ума, – прошептала Ингер.
– В чем дело, Ингер? – спросил Гуннар. – Неужели ты, со своим интеллектуальным опытом, испугаешься, не побоюсь сказать, исторического научного эксперимента?
– Возможно, она хочет сказать, что вы настроены чересчур оптимистично, – заметил Кайзерит. – Не можете же вы всерьез рассчитывать, что вам удастся оживить ее после семи дней заморозки при минус семидесяти градусах по Цельсию.
– Я рассчитываю на большее, – ответил Гуннар. – Если эксперимент пройдет удачно и Клаус гарантирует мне его безопасность, в дальнейшем я испробую его на себе. Когда наступит нужный момент, я спущусь вниз и залягу в спячку, а потом проснусь, скажем, лет через тридцать. Мне составят компанию Хельда и еще несколько избранных гостей. Как видите, здесь целых шесть столов.
– А почему через тридцать? – не удержался от вопроса Уайлд.
– Это приблизительная оценка. Я надеюсь, что к тому времени мир изменится к лучшему. Есть и другая, еще более важная причина: я рассчитываю, что за эти годы медицинская наука достигнет большего прогресса и сможет осуществить даже то, что не удалось нашему великому Клаусу, – восстановить мои оптические нервы. Вы не представляете себе, Лоран, и вы, Джонас, что это значит – никогда не видеть красоты. Я даже не знаю, как выглядит Хельда. Понимаете? А Ингер! О господи! Она говорила мне, что безобразна. Я попросил Клауса сделать ее красивой. Ради меня. Но я не знаю, удалось ему это или нет.
– Она красива, Гуннар, – сказал Клаус.
– Мне приходится верить тебе на слово. Но когда-нибудь я увижу это собственными глазами. Верно, Ингер? И мы будем всего на несколько дней старше, чем сейчас.
– Ты сказал, что оставишь меня в живых.
– Я не только дам тебе жизнь, глупышка, но еще и кое-что сверх этого. Тебе надо только меня послушать. Когда Клаус закончит опыт, ты останешься лежать здесь, в полной целости и сохранности, абсолютно здоровая и невредимая, до того дня, когда я решу вернуть нас обоих к жизни.
– Но почему вы так уверены, что сможете выжить? – спросил Кайзерит. – Предположим, что ваша теория верна и опыт доктора Клауса с этой юной женщиной действительно закончится успешно. Но, как вы сами заметили, за тридцать лет может случиться множество самых разнообразных событий, в том числе, например, и ядерная война.
– За этими дверями она не причинит мне вреда.
– А как насчет всеобщей разрухи, хаоса в обществе и даже вандализма, которые могут начаться после войны? – спросил Уайлд.
– Да, такое вполне может произойти, Джонас. Но я предусмотрел и этот вариант. Во-первых, как вы, наверное, уже заметили, стальные двери запираются изнутри. Когда я окажусь в этой комнате, внешний замок будет взорван, я закрою внутренний, и после этого из подвала можно будет выйти только изнутри. Что касается оживления тела, то я, конечно, не собираюсь пускать это дело на самотек. Под полом находится электросистема, которая будет поддерживать в комнате тот уровень температуры, какой укажет Клаус. Аккумуляторы подпитываются от солнечных батарей, расположенных на крыше дома, и каждое лето заряжаются на полную мощность. Летом у нас в Швеции много солнца. Термостатический контроллер, который вы здесь видите, соединен с таймером, и его можно запрограммировать на любое время на пятьдесят лет вперед.
Я предвосхищу ваше следующее возражение, Джонас. Что будет, если удар большой силы разрушит мой дом, а вместе с ним и солнечную батарею? Тогда в этой комнате немедленно начнется процесс разморозки, и я с удовольствием буду присутствовать при конце первой ядерной войны. Здесь имеется еще несколько уровней защиты, но я не стану докучать вам мелкими подробностями, достаточно того, что вы усвоили общую схему. В моей системе есть только одно жизненно важное устройство, которое должно работать безупречно. Во время оживления тело требует определенной стимуляции и массажа. В обычных обстоятельствах это может сделать доктор, именно так мы оживим Ингер через неделю. Проблема в том, чтобы создать машину, которая сможет выполнить все эти процедуры в его отсутствие и которая автоматически вступит в действие, как только начнется процесс разморозки. С удовлетворением могу заметить, что чертеж такого механизма уже создан.
– У вас ничего не выйдет, Гуннар, – сказал Кайзерит. – Вы просто совершите самоубийство. Даже если вам удастся оживить эту малышку через неделю, тридцать лет – слишком большой срок.
– Как я закончу свою жизнь и буду ли я ее продлевать, это мое личное дело, Лоран. Во всяком случае, я не собираюсь входить в эту комнату до тех пор, пока буду вам полезен. Тем не менее я рад, что вы так скептически отнеслись к моей идее. После этого вы, наверно, не будете возражать, если я помещу в эту камеру и Уайлда.
Уайлд вздрогнул от неожиданности.
– Для чего вам это нужно, Гуннар? – спросил Кайзерит.
– Он мне нравится. Только и всего. Кроме того, мне кажется, что таким способом мы придем к решению, которое удовлетворит нас обоих. Вы хотите, чтобы Уайлда уничтожили. Я думаю, что это было бы ошибкой. Возможно, в своем деле Уайлд талантлив не меньше Ингер, а уничтожать талантливых людей – всегда ошибка. Но я согласен с тем, что мы не можем позволить ему вмешиваться в наши будущие планы. Поэтому я хочу его заморозить вместе с Ингер. Разумеется, мы не станем размораживать его через неделю.
– Не понимаю, чего мы этим достигнем, – пожал плечами Кайзерит.
– Всего сразу, мой дорогой Лоран. С вашей точки зрения, он будет мертв. С моей – он просто заснет и вернется к жизни в тот день, когда я решу, что мы сможем работать вместе. Я, Уайлд, Хельда и Ингер. А по вечерам мы будем играть в бридж. По-моему, здорово придумано, а, Джонас?
– Просто потрясающе.
В голове Уайлда стремительно проносился рой мыслей. Но Эрик все так же твердо держал его на мушке.
– Разумеется, если вы не будете против, Лоран, – учтиво сказал Гуннар.
Кайзерит посмотрел на Уайлда:
– Что вы думаете о теории Гуннара, мистер Уайлд?
Уайлд пожал плечами:
– Спросите меня через тридцать лет.
– Я хочу вам напомнить, дорогой Лоран, что, если бы не замечательный успех Ингер, которая захватила мистера Уайлда и привезла его сюда в качестве пленника, вряд ли вы говорили бы сейчас с позиции силы.
– Буду вечно вам признателен, Гуннар. Но, боюсь, я все-таки должен настоять на своем. Я хочу присутствовать при том моменте, когда Эрик пустит пулю ему в затылок.
– Это совершенно исключено, – ответил Гуннар. – Мне очень жаль, Лоран. Я не хотел больше возвращаться к этой теме, но замечание, которое мистер Уайлд высказал за обедом, кажется мне вполне разумным. Мы с вами оба предпочитаем иметь дело с фактами, а не с эмоциями. Мы собираемся работать вместе: вы – потому что хотите использовать мою организацию, а я – поскольку у меня нет другой альтернативы, разве что вовсе выйти из бизнеса. Согласитесь, я предлагаю честную сделку. Ведь может настать время, когда вам больше не понадобятся мои услуги. И тогда, как вы правильно заметили, при ваших возможностях и ресурсах вам не составит никакого труда раздавить меня, как насекомое. А кого я смогу выставить против вас? Хельду? Ее главное преимущество не в мышцах, а в красивой внешности. Ульфа? Кажется, он раз шесть стрелял в Уайлда в Копенгагене, но ни разу не попал. Эрика? Он отличный стрелок, не спорю, но его не назовешь гением своего дела. Клаус? Прекрасный врач, и не более того. Сам же я слеп. Я хочу быть уверен, что, если в этом появится необходимость, у меня в запасе будет настоящий заряд разрушительной энергии и силы, каким, судя по всему, является наш Джонас.
– Вы мне снова угрожаете? – спокойно спросил Кайзерит.
– Я бы никогда не стал вам угрожать, Лоран. Я прошу вас об одолжении. Я даю вам свою личную гарантию, что до тех пор, пока вы остаетесь моим работодателем, со стороны Уайлда вам ничто не будет угрожать. Я не стану оживлять его без вашего персонального разрешения. Это самое честное предложение, какое я могу сделать. Подумайте, как вам будет приятно спускаться в этот подвал и смотреть на своего поверженного врага. Вы сможете доставлять себе это удовольствие в любое время, когда окажетесь в Стокгольме.
Кайзерит посмотрел на револьвер Эрика, потом на Ульфа:
– Ладно, Гуннар. Если вы считаете, что для вас это так важно. Кроме того, я все равно не верю в вашу теорию.
– Хорошо, – сказал Гуннар. – Прекрасно. Значит, мы остались друзьями. Ингер, дело за тобой.
– Нет, – сказала Ингер. – Ты сумасшедший. С тем же успехом ты мог бы скормить меня крысам.
Гуннар вздохнул:
– Я боялся, что твоя реакция будет именно такой. Иногда ты мыслишь очень ограниченно. На этот случай я попросил Клауса принести твою косметичку. Клаус?
Доктор Эрнст положил сумочку на пол, опустился рядом на колени и набрал полный шприц.
– Видишь, Ингер? – спросил Гуннар. – Твой собственный коктейль.
Ингер минуту смотрела на него, потом перевела взгляд на Клауса. Уайлду показалось, что с ее лицом что-то произошло. Оно немного расслабилось. Совсем чуть-чуть.
– Так будет гораздо легче, – сказала она.
– Конечно, дорогая. Я совсем не хочу причинять тебе боль, по крайней мере не больше, чем это необходимо. Через несколько секунд после инъекции ты не сможешь двигаться. После двух часов пребывания в камере ты потеряешь сознание. Спящая красавица. Боюсь, что сама процедура заморозки будет довольно болезненной. Говоря обычным языком, мы заморозим тебя до смерти. Однако это продлится всего несколько минут. Я советую тебе сосредоточиться на том замечательном мгновении, которое после пробуждения ждет тебя и всех нас в более прекрасном мире. Я на это надеюсь.
– Разденьтесь, пожалуйста, Ингер, – попросил Клаус. – Ничто не должно касаться вашей кожи. Если на вашем теле останется хоть один предмет, после разморозки он оставит неизгладимый отпечаток. Поэтому снимите также наручные часы и обручальное кольцо.
– Значит, мне всю жизнь придется носить на спине следы от вашей дурацкой скамейки?
Клаус улыбнулся:
– Ничего подобного. Эти ложа специально сделаны так, чтобы обеспечивать минимальный контакт, как дно у непригорающей посуды. Вам не о чем беспокоиться. Я позаботился обо всем, учел каждую возможность, исключил всякий риск.
– Всякий риск. – Ингер посмотрела на Уайлда. – Вы понимаете, что нас просто убьют?
– А что, по-вашему, мы можем сделать?
Идти в эту холодную камеру было немыслимо. Но и бросаться с двадцати футов на двух вооруженных людей, которые только и ждали, что он это сделает, было не менее глупо. Всю свою надежду он возлагал на тот момент, когда Клаус подойдет к нему, чтобы сделать инъекцию.
– Действительно, что? – презрительно сказала Ингер.
Она сбросила одежду на пол и положила сверху кольцо и часики. Она невольно вздрогнула, когда игла вошла под кожу.
– А теперь войди, пожалуйста, в камеру. Хельда!
Хельда открыла стеклянную дверь. Ингер помедлила, потом вошла внутрь. Глядя прямо перед собой, она подошла к самому дальнему ложу и легла спиной к стеклянному экрану. Ее плечи дрожали.
– Вы что, их прямо так и оставите? – спросил Кайзерит.
– Нет, конечно. Клаус проведет здесь ночь и убедится, что все в порядке. А теперь, Хельда, снимите с Джонаса наручники. Я совсем не хочу убивать Хельду, Джонас, но я сделаю это, если вы попробуете использовать ее вместо щита. Эрик!
Эрик поднял свой «магнум». Хельда подошла к Уайлду. Она часто дышала, глядя на него. Он протянул ей руки; девушка расстегнула наручники и поспешно отступила на шаг. Уайлд положил свою одежду поверх вещей Ингер и прибавил к ним часы и медальон со святым Христофором.
– А теперь повернитесь спиной, – предложил Гуннар. – И идите к нам, не поворачиваясь. Клаус скажет вам, когда остановиться.
Уайлд прикинул, что он примерно в семи шагах от доктора. Он сделал шесть шагов и остановился.
– Еще один, Джонас, – с едва заметным напряжением в голосе сказал Гуннар.
Уайлд втянул воздух в легкие. Сейчас или никогда. Надо дождаться, когда его нога коснется пола…
Он резко откинулся назад, и тут же его голова разлетелась на тысячи кусков. Гуннар предвосхитил его маневр.
Глава 27– Уайлд! – Зубы Ингер отбивали дробь. – Уайлд! Очнись, Уайлд!
Сознание медленно возвращалось к Уайлду. Его тело было словно разодрано на части раскаленными клещами, и ему огромным усилием воли приходилось собирать вместе пальцы, ноги, нос, уши, гениталии; все это дрожало и ходило ходуном, голова раскалывалась на части, дыхание с хрипом вырывалось из глотки, будто бы стянутой обручем. Он лежал на одном из столов, рядом на коленях стояла Ингер; ему показалось, что она бьет его по лицу. Он видел, что она дрожит: каждая частичка ее тела отбивала особый ритм, голова тряслась, зубы стучали, когда она пыталась говорить.
– Уайлд, – просила она. – Послушай меня, Уайлд.
Его нос елозил вверх и вниз по ее животу, натыкаясь на левую грудь. Ее тело было холодным. Чуть теплее льда.
– Инъекция, – пробормотал он.
Его челюсти почти не двигались.
– Они считают меня дурой, – сказала, к его удивлению, Ингер, и в ее голосе, несмотря на почти окоченевшее тело, прозвучали насмешка и презрение. – Клаус ввел нам жидкость из флакона, на котором было написано «Литик» – растворитель.
Уайлд с трудом заставил себя сесть, расти пая ладонями грудную клетку:
– Это естественно.
– Но я никогда не держу препараты под правильными надписями, имея в виду именно такой или подобный случай. «Коктейль» находится в бутылочке под названием «Волшебный орех». Клаус воткнул нам безвредный раствор – он был так взволнован тем, что может приступить к своему эксперименту, что даже не потрудился понюхать жидкость. Правда, я не ожидала, что Гуннар распорядится сначала тебя оглушить. И немного запаниковала, не зная, успеешь ли ты достаточно быстро прийти в себя.
Уайлд потрогал голову в том месте, куда нанес предательский удар Ульф, – на затылке застыли сгустки спекшейся крови.
– Значит, ты все-таки гений. Вопрос только в том, что нам все это дает?
Она засунула руки под мышки. Ее дыхание сворачивалось в облако у ее лица.
– Но ведь ты Джонас Уайлд. Я подумала, что ты сможешь пробиться через стеклянную дверь и поднять температуру раньше, чем вернется Клаус.
– А когда он вернется?
– Не знаю. Он сидел здесь и смотрел на нас, пока температура не упала ниже нуля. Потом он вышел. Это было секунд тридцать назад. Может быть, он пошел в уборную.
– Сколько сейчас градусов?
Она пожала плечами; судорога прошла по ее спине от бедра к плечу и вернулась вниз. Она извивалась, как змея.
– Откуда мне знать? Ниже нуля. Я думаю, мы умрем часа через два. Через полчаса мы уже не сможем двигаться. А еще через час потеряем сознание.
Он шлепнул ее по бедру, и на ее коже проступил розовый след.
– Тогда давай двигаться. Будем бегать по комнате. Прыгать. Размахивать руками.
– Я слишком устала. Этот воздух сжигает мне легкие.
Он рывком поднял ее на ноги, резко толкнул вперед, и она побежала по камере – сначала неуверенно, пошатываясь и делая зигзаги, потом все резвее и легче, входя в ритм, четко работая руками, словно какая-то странная фигура, явившаяся из эротического кошмара. Уайлд хлопнул ладонью по двойному стеклу и вспомнил карниз в Копенгагене, холод, чувство ожога, когда начали оттаивать руки. При мысли, что придется пройти через все это снова, ему стало не по себе. Но у него не было выбора. Клаус вот-вот должен был появиться во внешней двери, надо было застать его врасплох, иначе он просто запрет их снаружи и позовет на помощь. И в то же время он предвкушал те сладостные минуты, когда сможет наконец расстаться со своей выдержкой и терпением, выплеснуть наружу весь свой гнев, проложить себе путь из этой могилы и – чем черт не шутит! – возможно, даже вернуться домой. Или умереть.
Ингер, шатаясь, стояла позади него:
– Уайлд! Я больше не могу. Я больше…
– Не останавливайся.
Его зубы стучали так, что он подумал, не сломал ли он себе один из них. Он отошел подальше к столам, напряг мышцы и стремительно бросился на преграду. Выставив вперед левое плечо, он всей массой тела обрушился на дверь. Вспышка боли прошла от плеча к лопатке и погасла где-то в глубине грудной клетки. Он скользнул вниз по толстому стеклу и упал на руки и колени.
Ингер опустилась рядом с ним:
– Ты в порядке, Уайлд?
Она тяжело дышала.
Он оттолкнул ее, встал, закусил губу и стал массировать ушибленное плечо. От удара у него занемела рука, кожа приобрела мертвенно-бледный оттенок. Посмотрев на стекло, он увидел лишь несколько маленьких трещин. Он вернулся назад к столам.
Ингер свернулась на полу, как бегун, едва дотянувший до конца дистанции, и бессильно ударила кулаком по каменному полу:
– Я не могу, Уайлд. Я больше не могу.
Уайлд взял ее под мышки и легко поднял, как ребенка. У нее подгибались ноги. Ее тело уже выжало из себя всю до капли энергию жизни: Он прислонил ее к соседнему столу. Она напоминала ему великолепную восковую куклу, которая беспомощно сидела, выбросив перед собой ноги и свесив голову на плечо. Он понял, что она умирает. Ее надменный и блестящий ум, униженный Гуннаром, утратил веру в себя и больше не мог замкнуться в спасительной изоляции. Он спросил себя: а почему, собственно, его должно это волновать? – и похлопал ее по щеке:
– Послушай меня. Не раскисай. Сосредоточься. Я хочу, чтобы ты… перечислила мне всех римских императоров, до падения Константинополя.
Она в изнеможении закрыла глаза. Ее подбородок свесился к ключицам и, коснувшись груди, рывком поднялся обратно. Посиневшие губы медленно зашевелились.
– Август, Тиберий, Калигула, Клавдий, Нерон…
Уайлд сжал зубы и снова с разбегу бросился на дверь, ударился о стекло и сполз на пол.
– Гальба, – монотонно, словно во сне, говорила Ингер. – Отон, Вителлий, Веспасиан, Тит, Домициан…
Уайлд уже ничего не чувствовал с левой стороны груди. Он медленно встал, ощущая себя неловким и разбитым. Чувство онемения дошло до самых ступней, лодыжки потеряли гибкость. Он заставил себя сделать несколько шагов. Внутреннее стекло треснуло и готово было рассыпаться на тысячи режущих осколков.
– Нерва, – продолжала Ингер. – Траян, Адриан, Антонин Пий, Марк Аврелий…
Уайлд сосредоточил все свое внимание на трещине и дрожащими пальцами принялся вытаскивать из рамы куски стекла. С каждой секундой дрожь колотила его все сильнее.
– Луций Аврелий Вер, – бубнила Ингер, – Коммод, Пертинакс, Дидий Юлиан…
Уайлд продолжал работать со стеклом. Ему понадобилась целая минута, чтобы проделать достаточно большое отверстие, в которое могла пройти его правая рука. Бить надо было в самый центр пролома – если он не сумеет нанести точный удар, то умрет от потери крови раньше, чем от холода. Он понимал, как ему катастрофически не хватает времени, чтобы расширить диаметр дыры.
– Септимий Север, Каракалла, Гета, Макрин, Элагабал, Александр Север, Максимин…
– Ингер, – обратился к ней Уайлд. – Я хочу, чтобы ты двигалась. Подойди сюда. Это стекло вот-вот рассыплется на части.
– Гордиан Первый, Пупиен, Бальбин, Гордиан Третий, Филипп Араб…
Уайлд опустился рядом на колени. Ее глаза были закрыты. Когда он прикоснулся к ее плечу, она никак не отреагировала.
Но продолжала, как заведенная игрушка, говорить:
– Деций, Галл, Эмилиан, Валериан, Галлиен, Клавдий Второй, Аврелиан…
Он взял ее на руки и понес, покачиваясь, как пьяный. Он донес ее до самого дальнего ложа и положил на спину. Ее ноги глухо стукнули, как будто были сделаны из дерева.
– Тацит, Проб, Кар, Диоклетиан, Максимиан, Констанций Первый, Галерий…
Уайлд вернулся к двери, внимательно осмотрел отверстие и вытащил еще несколько осколков; оставшиеся куски торчали острыми концами внутрь. Он сунул правую руку под мышку и попытался извлечь немного тепла из своего тела.
– Флавий Север, Максенций, Лициний, Константин Великий, Константин Второй…
Широко расставив ноги, Уайлд перенес основной вес тела на пальцы правой ступни, размахнулся и ударил рукой точно в центр пролома. Боль мгновенно хлынула от запястья к плечу, и он подумал, что вывихнул себе кисть. Но внешнее стекло треснуло сверху донизу.
– Констант, Юлиан Отступник, Иовиан, Валентиниан, Валент, Грациан…
Ингер говорила тихо, но отчетливо выговаривала каждый слог. Она больше не открывала глаз. Ее тело стало совсем белым и судорожно тряслось. Соски были твердыми, как сосульки.
Уайлд вытащил из плеча кусок стекла; тот оставил красный разрез, но кровь из него не текла.
– Валентиниан Второй, Феодосий Великий, Максим, Евгений…
Уайлд сжал пальцы в кулак, поднес руку к треснувшему стеклу и надавил. Стекло раскололось, и через мгновение он уже отодвинул задвижку и настежь распахнул дверь. В первый момент ему показалось, что его обдало кипятком, но потом гораздо больший объем морозного воздуха, вырвавшийся из камеры, снова окутал его холодом.
– Аркадий, Гонорий, Феодосий Второй, Валентиниан Третий, Маркиан…
Уайлд подошел к контрольной панели и повысил температуру на термостате до тридцати градусов по Цельсию. Он все еще дрожал, на каждое движение уходила вечность. Сейчас он не мог бы справиться с Клаусом, не говоря уже о вооруженных людях в доме.
– Петроний, Авит, Майоран, Лев Первый, Либий Север, Прокопий Антемий…
Он вернулся обратно по осколкам битого стекла и опустился рядом с ней на колени. Подняв ее подбородок, он покачал ее голову из стороны в сторону:
– Ингер?
Она открыла глаза:
– Олибрий, Глицерий, Юлий Непот, Лев Второй, Зинон…
Он похлопал ее по лицу.
– Ромул Августул, – сказала она тихо. – Анастасий, Юстин, Юстиниан Великий…
Он держал ее голову в своих руках и кусал мочку ее уха. Она смотрела на него широко открытыми глазами.
– Юстин Второй, – продолжала она. – Тиберий, Маврикий…
Он поцеловал ее в губы.
– Фока, – пробормотала она.
– Считай это чисто медицинской процедурой, – сказал он. – Я просто пытаюсь тебя согреть.
– Гераклид, – сказала она. – Константин Третий…
Она задышала чаще.
– Гераклион, – выдохнула она и чихнула.
– Ты меня заводишь, – сказал он.
Она улыбнулась:
– Констант Второй.
Он прижал палец к ее губам:
– Ты меня убедила, дорогая. Давай лучше поговорим о нас.
– Я замерзла, Джонас. Я не могу согреться. – Она обвила руками его шею. – Согрей меня.
Ее руки напряглись.
– Ты истекаешь кровью, – прошептала она. – Я вся в твоей крови. Мне это нравится. Еще никто не истекал кровью в моих руках. Джонас, ты взорвал эту дверь, как бомба. Джонас! Я могла бы полюбить такого мужчину, как ты.
– Скажи мне, когда я начну потеть.
– Константин Четвертый, – прошептала она, не спуская с него расширенных глаз. – Юстиниан Второй, Леонтий Второй… Джонас, ты потеешь. Не отпускай меня, Джонас. Не отпускай меня.
Ее платиновые волосы прилипли ко лбу и рассыпались по вискам; намокшие пряди собрались сзади в мелкие кудряшки. Губы распухли, синие жилки на горле пульсировали неоновым светом. Все ее плечи и грудь были залиты кровью. Температура тела у Уайлда вернулась к нормальной, но руки оставались тяжелыми и вялыми, как мясные туши. Он подумал, что ему нужен пистолет, и спросил себя, сможет ли он нажать на спуск. Позади загремел открываемый замок.