Текст книги "Китайский цветок"
Автор книги: Эмма По
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)
Эмма По
Китайский цветок
Часть первая
Щербаковы
1
Катерина нервно теребила очки, то растирая между пальцами элегантную дужку, то бессмысленно отгибая подвижный костяной наконечник, которым эта дужка заканчивалась. Дорогая немецкая оправа, несмотря на очень солидный возраст, и сейчас смотрелась шикарно благодаря безупречному качеству и строгой классике силуэта. Но грубые толстые линзы, с небрежно отшлифованным краем, придавали очкам совершенно нелепый вид, наводя на мысль о том, что материальное благополучие их хозяйки в прошлом. Катерина водрузила очки на нос, близко поднесла к глазам лист бумаги, с набранным на компьютере текстом, и с досадой подумала, что придется все-таки раскошелиться на новые линзы. Старые стали совсем слабые, читать трудно. Подержав листок в руках, она вернула письмо на стол – хватит перечитывать его десять раз! – и прошлась по квартире. Остановилась у книжных полок, где за стеклом, как в музейной экспозиции, были выставлены старые фотографии. Маленькие, большие, в рамках и без – с каждой смотрел муж, а рядом с ним она или дочери, или они все вместе позируют для семейного портрета. Муж уже пять лет как умер, навсегда оставшись в ее прошлом, в ее памяти, и она почти смирилась с тем, что его больше нет в ее жизни. Вдруг это письмо сегодня утром, адресованное Щербакову Василию Юрьевичу. На миг показалось, что вот войдет она в комнату, скажет: «Васенька, тебе письмо» и поцелует его вроде и привычно, и мимолетно, а на самом-то деле нежно и с такой любовью, что дух захватывает. Отодвинув в сторону стекло, Катерина достала небольшую черно-белую фотографию, с которой ей улыбался молодой-молодой Вася, обнимающий еще совсем маленьких девчонок – одной рукой Дашеньку, другой Зою. Она прижалась губами к его лицу и в который раз за сегодняшний день мысленно спросила мужа, что же ей делать. Не выпуская фотографию из рук, она направилась к дивану, прилегла на потрепанные бархатные подушки и сама не заметила, как задремала. Сонное сознание, прорывая ткань времени, то проваливалось в прошлое, то, неуклюже перемешав годы и события, возвращалось в настоящее.
Катерина приоткрыла глаза. За окном сгущались сумерки, и комната погружалась в полумрак. Добротная, солидного вида обстановка только выигрывала от деликатного освещения. Оно ловко скрывало обшарпанность и многочисленные потертости – неизбежные признаки долгой жизни дома, в котором выросли двое детей, до последнего времени обитала собака Чара, а также неподдающееся счету разное мелкое зверье в виде хомячков, свинок, черепах… Она вздохнула, почувствовала, как горячая слезинка стремительно покатилась в сторону виска, и прижала руку к глазам. Господи! Зачем ты позволил ему уйти первому? Зачем оставил меня одну? – вопрошала она Бога. Катерина беззаветно любила мужа, и те годы, что вдовствует, посвятила, можно сказать, воспоминаниям о нем. Да и что ей оставалось делать? Идея повторного замужества даже не приходила в голову, хотя для своих пятидесяти трех она выглядела хоть куда. А дочери… Давно живут своей жизнью, в которой мать занимает отнюдь не первое место. Может, даже и не второе… Оставаясь наедине со своими мыслями, Катерина часто об этом думала. Наверное, она сама виновата, что не сложилось настоящей дружбы с девочками. Всю свою любовь, страсть она отдавала мужу, и дочери всегда знали, что на первом месте у матери папа, а им доставались лишь обрывочки ее заботы, тепла и любви. Но если их это и огорчало, то лишь в глубоком, очень глубоком детстве. Они давно к этому привыкли и тоже сделали свой выбор. Девочки больше любили отца, но Катерина и не думала с ним соперничать. Конечно, папа главный! Все правильно, и по-другому быть не может!
Лишь на короткое время вектор всеобщей любви и внимания был переориентирован с отца на Дашу – когда с девочкой случилось несчастье и она оказалась прикованной к инвалидной коляске.
С тех пор прошло десять лет, но вспоминать боль и ужас, охватившие всю семью, до сих пор неимоверно тяжело. Даша стала полностью зависеть от домашних, со слезами отчаяния и бессилия принимая от них самые интимные услуги. Основным помощником стала, конечно, мать, но роль дочкиной няньки оказалась ужасно трудной. Она ухаживала за Дашей так рьяно и отрешенно, что одного взгляда на ее воспаленные глаза и плотно сжатые губы было достаточно, чтобы понять – Катерина считает свою жизнь полностью и бесповоротно загубленной.
– Не ходи ты с таким лицом! – однажды прикрикнул на нее муж. – Лишаешь девочку последней надежды!
Наверное, он был прав, и свои эмоции надо было держать в узде, но держи не держи – вскоре и так стало ясно, что никакой надежды нет. Несмотря на все усилия врачей и большие деньги, которыми эти усилия оплачивались, улучшения не наступило. Ноги так и не ожили. Но Даше удалось невозможное – плохо ли, хорошо ли, но она наловчилась обслуживать себя сама, не прибегая к посторонней помощи. А потом воспользовалась старым как мир правом больного покапризничать. Заявила, что не может больше быть объектом всеобщего сочувствия, поэтому хочет жить отдельно от семьи, самостоятельно; и твердила это до тех пор, пока отец не купил ей небольшую однокомнатную квартирку, истратив на эту покупку последние сбережения семьи.
Стыдно говорить, но Катерина испытала облегчение, когда от них уехала Даша. Они с мужем часто ее навещали, помогали деньгами, во многом отказывая и себе, и Зое, но Катерине казалось, что с нее сняли бетонную плиту и она снова может свободно дышать, и главное – не отвлекаясь ни на что, как прежде обожать мужа…
Катерина подошла к книжным полкам, поставила на место фотографию и туда же, поверх книг, пристроила полученное утром письмо. На сей раз на него надо ответить, но прежде она поговорит с девочками. Сначала с Зоей.
Звонок матери застал Зою в самое неподходящее для семейного общения время. С горящими глазами и энергичной жестикуляцией она пыталась отвоевать у квартирной хозяйки кусок арендной платы. Та согласно кивала головой, но твердо стояла на своем – плати или освобождай квартиру.
– Мам, я сейчас не могу говорить. Заеду как-нибудь на днях… Господи, что за срочность такая! – возмутилась Зоя, услышав, что мать настаивает на встрече завтра утром. – Я ведь еще немножко работаю, если ты не забыла… Не забыла? Ну вот и хорошо, – сбавила тон Зоя. – Ладно, заскочу к тебе завтра в обеденный перерыв. Пожрать что-нибудь приготовь, а то по твоей милости голодной останусь…
– Всем от меня что-то нужно! Боже мой, как мне все надоело! – прибавила она, уже дав отбой и обращаясь скорее к самой себе.
Квартирная хозяйка сидела поджав губы, искоса наблюдая за своей квартиранткой. Она уже поняла, что Зоя готова платить больше; но если вдруг упрется – пусть съезжает. Одни неприятности с ней. Устраивает такие гулянки, что стены дрожат, и соседи постоянно жалуются. Недавно даже милицию вызывали. Девке уж скоро тридцатник, пора бы и остепениться, а эта как с цепи сорвалась!
Зоя решительно поднялась с кресла.
– Ну все, уходи. У меня дел полно. Со следующего месяца прибавлю, – раздраженно сказала она, подталкивая женщину к выходу и нахлобучивая ей на голову пушистую меховую шапку.
– Где ты это недоразумение купила? – не удержалась она напоследок от бесцеремонного вопроса и, едва закрыв входную дверь, громко припечатала: «каракатица жадная», – нисколько не заботясь о том, что «каракатица» еще не успела уйти и, вероятно, все слышит.
Деньги, деньги, деньги! Сколько же их надо, чтобы жить комфортно? Зоя налила в чашку крепкий дымящийся кофе, с наслаждением отхлебнула обжигающий напиток. Что там говорит мама по этому поводу? Ах да! «У тебя, девочка моя, слишком высокие запросы». Интересно, а какие у нее самой-то были запросы в двадцать восемь лет, и как вообще она решала свои финансовые проблемы? Она, как помнится, решала их через папу. Ничего не скажешь! Повезло. Как зарабатывать деньги – мать понятия не имела, а как сыр в масле каталась. Все у нее было: и шуба, и побрякушки золотые, и платья красивые.
Зоя в детстве обожала мамины примерки. На дом приходила портниха, которая проводила у них часы. Ее кормили обедом, поили чаем с пирожными и конфетами, мать развлекала разговорами, а та строчила на машинке очередной шедевр. Построчит, построчит – примерит, опять построчит, опять примерит. Иногда к концу дня выдавала готовую продукцию. Если фасон был уж очень навороченный, то канитель дней до трех-четырех растягивалась. Стоило это, между прочим, кучу денег. Но это так, вспомнилось… К вопросу о высоте запросов.
Да. Матери повезло. Ей небось и в голову не приходило, что отец может отказать в финансировании очередной тряпки. Она никогда не признавалась дочери, сколько платит своей Шанель, а та, видимо, брала ужасно дорого, так как еще в глубоко советские времена знала, что такое утяжелители ткани, и использовала их в подшивке подола или края жакета. Мать до сих пор носит вещи той поры. Некоторым лет по двадцать, ткань протирается местами, а все равно от них веет красивой жизнью.
Индпошив такого класса Зоя позволить себе не могла, а про шнуры-утяжелители наподобие тех, что оттягивали края маминых костюмчиков, читала в дамских романах на английском, когда училась в институте. Она и в бутики заходила только на самые распродажные распродажи. А вообще, ее торговая территория – универмаги и рынки. Там, как известно, ничего по-настоящему элегантного не продается. По крайней мере, в Москве.
Зое так хотелось к этой зиме купить норковый жакет, но увы… денег наскребла только на кролика. Фирма-производитель законспирирована как подпольная типография, но крой неплохой, а мех, если носить его с нагловатой небрежностью, может сойти за шиншиллу. Зоя ужасно устала от этих прикидок – что за что может сойти… Не девчонка уже. Пора нормально одеваться. Ее детская одежда была более высокого качества, чем сегодняшняя.
Конечно, и матери пришлось умерить аппетит, когда Дашка инвалидом стала. Тогда семья жила под девизом: «Все для Дашки! Все для победы!», но матери в то время уже пятый десяток шел. А каково испытывать постоянную нехватку денег, когда ты еще совсем молодая, и все хочется купить, и со спонсором глухо!
Зоя допила свой кофе и пошла в ванную, чтобы снять перед сном косметику. Взяла щетку, провела несколько раз по волосам. Густая темно-русая грива отливает живым здоровым блеском, красиво оттеняя бледное лицо. Карие глаза смотрят дерзко и весело, выдавая сильный страстный темперамент. Зоя придирчиво рассматривала себя в зеркале и нашла, что губы у нее все-таки тонковатые – хорошо бы подкачать гель. И кожа бледная, вялая какая-то. Походить бы в хороший косметический салон, но где, где, где взять на это деньги? Зоя была уверена, что ее неудачи на любовном фронте связаны лишь с тем, что она не может привести внешность в соответствие со своими представлениями об идеальной красоте. Каждый раз прежде чем заснуть, она перебирала в памяти наряды, которые видела в витринах или на жене своего шефа, и примеряла их на себя. Или представляла, как она будет смотреться, садясь в дорогую машину в длинном платье (несколько вариантов положения ног), в коротком платье (несколько вариантов обуви и положения ног), закуривая сигарету на заднем сиденье, если едет с шофером, и на переднем, если с любимым (очень много вариантов положения головы и рук вместе с ногами).
С так называемым «любимым» ничего путевого не складывалось. Не только сейчас – вообще. В «анамнезе» три романа с женатыми мужчинами и несколько случайных знакомств с коротким продолжением. Вот и вся lovestory. Сейчас встречается с Костиком Лапиным по прозвищу Лапа – работают вместе. Она даже не сочла нужным придумать ему какое-нибудь сю-сю-сю имячко для интимных ситуаций. Как звали все на работе Лапой, так и она шпарила, даже во время вспыхивающих подчас пожариков нешуточного вожделения.
Лапа оказался жутким гулякой. Пару раз в неделю в Зоину квартиру набивалась молодежь – потанцевать, подурачиться, выпить. Алкоголь приносил Лапа и сами гости, а немудреную закуску, воду, чай-кофе покупала Зоя. Тоже, между прочим, статья расходов. Намекала ему несколько раз, чтоб деньги давал, но он как-то ловко эту тему обходил, а совсем недавно заявил, что раз она тоже покутить не прочь, почему бы, дескать, и ей не потратиться.
Последнее время Зое все чаще хотелось послать Лапу ко всем чертям, но потом представляла, как тяжко будет чувствовать себя на работе – видимо, ее просто придется менять, – и откладывала жесткое решение.
Все банальности проверены самой жизнью. Одна из них – не заводить романов на службе, – похоже, самая мудрая.
Задумавшись, Зоя не заметила, как потянула палец в рот и стала грызть ноготь. Фу! Ну что за идиотская привычка! С детства еще. Мать согласно народному лечебнику несколько раз в день обтирала ей пальцы горьким отваром полыни, но Зойкино упорство взяло верх над материнским терпением, и вредная привычка перекочевала в юность, а оттуда, забуревшей и закаленной в боях, – во взрослую жизнь. Покончив с ногтем, Зоя направилась к кровати и, едва коснувшись головой подушки, поняла, что так устала, что даже не в состоянии поиграть в виртуальную богачку с кучей поклонников. Последнее, о чем подумала, – не забыть бы завтра заехать к матери в обеденный перерыв.
Взлохматив волосы перед зеркалом в прихожей и улыбнувшись своему хорошенькому отражению, Зоя с удовольствием потянула носом воздух и даже зажмурилась от густого, аппетитного аромата, доносившегося из кухни. Мать ждала ее и приготовила что-то вкуснейшее. Раздражение, не оставлявшее Зою со вчерашнего вечера, стало отступать в предвкушении горячей домашней еды. Мать – мастерица в этом деле. Что есть, то есть.
– Ну как, подготовилась к приходу дочери? – игриво спросила Зоя, снимая крышки с кастрюлей и сковородок, в которых булькало, потрескивало, попыхивало.
– Ой! И сырники сбацала. Дашь с собой? Сухим пайком.
– Конечно, Зайка. Для тебя и сделала, – с каким-то незнакомым смирением в голосе ответила Катерина.
– Мам, ты меня Зайкой сто лет не называла. Наверное, с тех пор, как папы не стало.
Катерина ничего не ответила. Поставила перед Зоей дымящуюся тарелку с мясной солянкой и села напротив, подперев рукой голову. К разговору с дочерью она приступила лишь после того, как та пообедала, а Катерина убрала посуду.
– Неси-ка свои сигареты. Покурим, – предложила она. – И постарайся не перебивать. И так не знаю, с чего начать.
Она встала из-за стола, подошла к книжным полкам, достала письмо, которое вызвало у нее столько воспоминаний, и положила его перед дочерью.
– Прочти вот это.
Бегло взглянув на конверт с фамилией адресата, Зоя удивленно посмотрела на мать.
– Ты когда его получила-то?
– Вчера, – вздохнула Катерина. – Читай.
«Василий Юрьевич! С большой неуверенностью в душе набираю это письмо. Не уверен даже, сохранили ли Вы прежнее своё жильё и застанет ли Вас моё послание по этому адресу. Но вдруг… Последнюю весточку от Вас, где Вы писали, что Вам ничего от меня не нужно, я получил восемнадцать лет тому назад. До сих пор не могу понять причину Вашей резкости. Да, не скрою, я чувствую за собой вину. Когда умерла моя дочь, мне нужно было сразу взять внучку к себе! Но я был совершенно к этому не готов. Быт – самый простецкий, дни, а иногда и ночи – в лаборатории. В то время в моей жизни не было места маленькому ребёнку. Конечно, если бы девочку определяли в детский дом, я ни за что не допустил бы этого и взял к себе, несмотря на совершенно неустроенную жизнь. Но Вы написали мне, что взяли девочку в свою семью, и я, честно сказать, успокоился. Буду откровенным – я ничего не испытывал тогда к малышке. Она родилась вопреки моему согласию. Я порвал из-за этого отношения с дочерью. Потом её ужасная, нелепая смерть. Если бы она уехала тогда со мной, как мы вначале и планировали, этого точно не произошло бы. Я был в горе, страдал, винил себя за то, что не сумел настоять на своём. Вас я ненавидел.
Когда же я предложил Вам восемнадцать лет назад свою помощь, ситуация уже была иной. Моя внучка, имени которой я до сих пор так и не знаю, была уже подростком, вросла в Вашу семью, и звать её в Америку представлялось не совсем корректным. А я по-прежнему много работал, по-прежнему жил очень просто – я ведь так и не женился в Америке, и стараться мне было не для кого, – но кое-что, безусловно, изменилось. Я начал зарабатывать хорошие деньги и был бы рад помочь своей внучке, которая стала занимать мои мысли, но столкнулся с Вашим категорическим отказом.
На сегодняшний день обстоятельства таковы: я пожилой, совершенно одинокий человек, утешающий себя тем, что мой авторитет в той области физики, в которой работаю, – безоговорочен. Мои труды щедро оплачиваются правительством моей страны, поэтому я богатый человек. Последнее время стал задумываться о том, как распорядиться своими деньгами, чтобы они приносили максимальную пользу в том смысле, в каком я это понимаю. Хочу поддержать науку, которой я отдал всю свою жизнь, а также свою внучку, которую я никогда не видел, но полагаю с большой долей уверенности, что молодая и, надеюсь, красивая женщина имеет много соблазнов в таком богатом и, говорят, дорогом городе, как Москва.
Если, обсудив мое предложение на семейном совете, Вы опять сочтёте, что моей внучке ничего от меня не надо, – не скрою, удивлюсь, но не обижусь и сделаю ставку на науку. Очень прошу дать ответ на мое письмо, не откладывая. Дело в том, что 28 февраля я прилетаю в Москву. Так складываются дела, что это самое для меня удобное время. Немного волнуюсь. Ведь за тридцать без малого лет это будет моя первая поездка в Москву, и мне хочется, чтобы меня ждали. Если мое письмо Вас всё же не достигнет – попытаюсь найти Вас через адресный стол, когда буду в Москве.
С надеждой на скорую встречу,
Слуцкий Иван Антонович».
Пока Зоя читала письмо, Катерина внимательно за ней наблюдала. На лице дочери появилось так не свойственное ей выражение беспомощной растерянности, губы искривила нервная улыбка, которую она, как ни старалась, не могла убрать.
– Мам, о ком он говорит?
– Вы с Дашей сестры только по отцу. Я вас обеих искренне считаю своими детьми, но настоящей биологической матерью являюсь только для одной. – Катерина закурила сигарету и глубоко вдохнула дым с первой же затяжкой. – Мы с отцом рано поженились. Детей рожать не торопились, жили в свое удовольствие. Нам было очень хорошо, Вася любил меня, но… он был молод и, наверное, легкомыслен. Я давно его за это не сужу. Да, он позволил девушке в себя влюбиться, хотя не имел на это морального права, поскольку была у него я – законная жена. Девушку звали Слуцкая Аня. Я даже допускаю, что отец в нее влюбился! Не полюбил – влюбился. Но у него и в мыслях не было разрушать наш брак. Насколько я знаю, он ничего ей не обещал и, уж конечно, не скрывал от нее, что женат. Но эта Аня просто голову потеряла. Так влюбилась в Васю! А Слуцкий Иван Антонович очень переживал за дочь, даже Васю просил оставить ее, и в конце концов уговорил свою Аню уехать вместе с ним в Америку. – У Катерины, не привыкшей к таким длинным монологам, сбилось дыхание. Она приложила руку к груди и вздохнула: – Время-то было какое? Семьдесят пятый год шел – самый «застойный», – и работа советского ученого в американском университете была практически невозможна. Уж не знаю, как это Слуцкому удалось. Вроде было индивидуальное приглашение, и решение по его командировке принималось на самом верху. Словом, устроить этот отъезд было очень трудно, тем более Слуцкий работал в каком-то академическом институте, может, к секретам оборонным отношение имел.
– Ничего себе командировочка на тридцать лет, – неизвестно зачем вставила Зоя.
– Я все это к чему говорю, – продолжала Катерина, – когда Аня неожиданно отказалась уехать с отцом, для Слуцкого пути назад уже не было, так как все уже было готово к отъезду, вплоть до авиабилетов. Приноравливаться к капризам дочери он не мог. От такого шанса, какой выпал ему, глупо было отказываться. Хотя Вася очень осуждал Слуцкого за отъезд. Он вообще как-то слишком раздраженно к нему относился. Не исключаю, правда, что чувство вины перед Аней переродилось так своеобразно в крайнюю неприязнь к ее отцу. Он считал, что нельзя было Слуцкому оставлять дочь одну. Тем более, она к тому времени уже была беременна. Да… От твоего отца. А во время родов умерла. Такое случается. Царствие ей небесное. Сейчас я не виню ее ни в чем, хотя мне было очень тяжело, когда узнала, что у Васи есть другая женщина. Господи, сколько слез я тогда пролила! Я ведь чувствовала, что это не просто интрижка, и ужасно его ревновала. Если бы он меня оставил, я б умерла, наверное. Вася был редкого обаяния человек. В него не мудрено было влюбиться… Вот так… Аня умерла, девочка выжила, и Вася взял ее к нам. Он сразу написал Слуцкому. Дескать, у того, как у законного деда, есть право забрать девочку к себе, и если такие планы у него есть – пусть забирает, если нет – пусть забудет о ней навсегда и не вздумает предлагать деньги. Так и написал тогда: либо эта девочка ваша внучка, либо моя дочь. Слуцкий не ответил. Девочка осталась у нас, а вскоре родила и я. – Катерина погладила Зоину руку. – Не держите на нас с отцом зла. Ну зачем нам было рассказывать тебе и Даше обо всех этих перипетиях? Вдруг это как-то отразилось бы на ваших отношениях, вашей дружбе! Вася пошел даже на то, чтобы подделать свидетельство о рождении через знакомую в загсе, и по бумагам вы с Дашей стали близнецами, хотя у вас разница почти четыре месяца.
Зоя сидела бледная, выводя сигаретой какие-то узоры в пепельнице и напрочь забыв о том, что обеденный перерыв кончился и ей надо хотя бы позвонить на работу.
– А почему вы с отцом отказались от помощи этого самого Слуцкого, когда все страсти уже улеглись? Как я поняла из его письма – он искренне хотел помочь?
– Кому? – мгновенно отозвалась Катерина. – Внучке! Заметь, это ОДНА из вас. А другая? Отец тогда категорически отказался. Что бы из этого вышло? Одна получает помощь, подарки, в перспективе образование за рубежом… А другая – шиш? Как мы могли пойти на такое?
Женщины замолчали, понимая, что настало время одной сказать, а другой услышать самое главное – которая из сестер сегодня потеряла мать, но обрела богатого американского дедушку.
– Это Даша, – еле слышно произнесла Катерина.
– Но почему же вы не написали ему, когда Дашка позвоночник сломала и вы с отцом бились как не знаю кто… – начала закипать Зоя.
– Вася не хотел. Его позиция никак не изменилась за эти годы. Но ведь обошлись же тогда. Справились! Ну а сейчас, я думаю, другое дело…
– Обошлись? Справились? – Зоя чуть не задохнулась от возмущения. – А то, что я с восемнадцати лет всегда на втором месте была в семье! Все лучшее Даше – она ведь инвалид! Зоя здоровая – ничего! переживет! Даше – последние деньги на собственную квартиру, а Зоя может и снимать за бешеные бабки!
– Господи! Да живи тут! Тебя никто не гонит, – возмутилась Катерина.
– Это ты называешь «обошлись»? Это вы ТАК справились? – наступала Зоя, смахнув рукой слезы. – Вы с отцом – два зацикленных друг на друге дурака, прибитых ошибками молодости!
– Не смей оскорблять память отца! – вскипела Катерина, стукнув кулаком по столу так, что звякнули солонка с перечницей.
– Ну и зачем ты мне все это рассказала? – выпустив пар, бесцветным голосом спросила Зоя. – Поехала бы к Дашке, порадовала б девку. Что называется «из первых уст».
– Зоя! Зоя! Что ты говоришь! Разве это радость – узнать, что та, которую ты всю жизнь считала мамой, на самом деле – чужая тетя, а настоящая мама давно умерла?
Зоя подошла к окну. Волосы растрепались, щеки порозовели, в руках на треть сгоревшая сигарета. Подрагивающий цилиндрик пепла на кончике держался, казалось, вопреки здравому смыслу. Зоя повела рукой, и пепельный карандашик свалился наконец на пол. Катерина, завороженно не сводившая с него глаз, перевела взгляд на дочь. Она смотрела на Зою с укором, любовью, надеждой на одобрение своего решения, со страхом, что именно этого-то ей не дождаться…
Зоя вдруг резко обернулась к матери.
– Подожди, мам! А как же объяснить, что мы с Дашкой похожи, как настоящие близнецы?
Она смотрела так сердито и подозрительно, что Катерина улыбнулась.
– Знаешь, это всегда было особой Васиной гордостью. Он считал, что Боженька таким образом благословил его решение и подал знак – дескать, ему, Боженьке, это угодно. Что касается вашего сходства – просто вы очень похожи на отца, поэтому и между собой… Зоя, я сказала тебе первой, чтобы ты завтра же поехала к Даше и поговорила с ней. Думаю, ей будет легче, если об этой новости она узнает от тебя, а не от меня. – Последние две фразы она почему-то произнесла почти скороговоркой.
– Раньше субботы я к ней не попаду. Завтра на работе буду сидеть часов до восьми – у шефа совещание на половину седьмого назначено. Ой! – Она с испугом посмотрела на часы. – В контору даже не позвонила. Залесский разорется. Ладно, давай письмо составлять дедушке Слуцкому Ивану Антоновичу. Завтра напечатаю на компьютере и отправлю. – Она взглянула на висевший на стене кухни календарь. – Знаешь, давай просто напишем, что в субботу двадцать восьмого февраля мы ждем его в гости. Нам на подготовку… – Зоя медленно повела пальчиком, с обгрызанным под корень ноготком, по циферкам календаря, – полтора месяца. Сегодня среда. К Дашке в субботу поеду и, может, переночую у нее. Наговоримся – во! – Она провела по горлу ребром ладони.
