Текст книги "Грязный секрет (ЛП)"

Автор книги: Эмма Харт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

– Передам Тэйту. Это будет его вина, – хихикает Лейла.

– Действительно, – я глушу мотор, уставившись на дом.

Я собираюсь встретиться лицом к лицу с Софи Каллахан в третий раз за несколько дней.

По крайней мере, в этот раз я собираюсь получить ответы… реальные ответы.

Может быть, в конце концом, сыграет роль очарование третьего раза.

Глава 5

Софи

Мила начинает хлопать в ладоши и прыгать, когда песня «Dirty B.» подходит к концу. Я заставляю себя улыбнуться ей, делая вид, что люблю каждую секунду, когда слышу его голос и вижу его лицо.

Но это не так. Потому что каждое слово обвиняет, даже если не должно, и каждый раз, смотря ему в глаза, я вижу разрывающую сердце боль. Боль, которая полностью вызвана мной и моими поступками, даже если он не знает причину, по которой я уехала.

Я всё ещё чувствую вину. Желудок рвёт на части, лёгкие словно выжали, сердце распадается на куски.

– Танцуй! Танцуй! – пищит Мила.

– Нет, детка. У мамы болит голова. Порисуем? – я протягиваю ей несколько карандашей.

Она надувает губки, и я уже готова разозлиться и поругать её, но звонят в дверь. Я вскидываю голову и моргаю.

– Сиди здесь, – говорю, доставая коробку с карандашами и альбом, – и нарисуй мне красивую картинку, хорошо?

Она падает на пол с мелодраматичным вздохом, и я встаю, закатывая глаза. Моя маленькая королева драмы.

– Спасибо, – хнычет она, когда я прохожу мимо.

Я улыбаюсь.

– Пожалуйста, – отвечаю ей и открываю дверь.

Я впиваюсь взглядом в мускулы, обёрнутые голубой рубашкой поло, и татуировку Самоа, изгибающуюся вокруг бицепса. Широкие плечи и спутанные каштановые волосы в стиле после секса. Челюсть с небольшой щетиной, сжатые в тонкую линию губы и тёмно-голубые глаза, горящие злостью.

Коннер Бёрк.

– Нам надо поговорить, – требует он.

Эта комната не предназначена для обмена аргументами в таком тоне, но я собираюсь предоставить ему один.

– Это подождёт. Мила ещё не уснула.

– Всё в порядке. Лейла со мной. Она присмотрит за ней, – он указывает на свой грузовик, и секундой позже оттуда вылезает его сестра.

– Я не… Я имею ввиду… Мила не знает её, – запинаясь, заканчиваю я. Это жалкая причина.

– И чья в этом вина, Софи? – взгляд Коннера ожесточается, а в голосе появляются ледяные нотки.

Я открываю рот и снова закрываю.

– Знаю, – сглотнув, отвечаю я.

– Меньшее, что ты можешь сделать, – это позволить нашей дочери узнать свою тётю, пока мы попробуем разобраться с хернёй, которую ты устроила.

– Следи за языком! – рявкаю я.

– Если хочешь, чтобы я следил за языком, то, думаю, посадишь свою задницу в мою машину в течение пяти секунд, – он вынимает ключи из кармана. – Ты уже достаточно продержала её вдали от нас, так что кончай с этим.

– Коннер! – Лейла шлёпает его по руке. – Ты не можешь такое говорить!

– Нет, может. Он прав, – вздыхаю, проводя рукой по волосам. Я встречаюсь со взглядом Лейлы, мягким и тёплым, и прикусываю ноготь большого пальца. – В шкафчике рядом с холодильником коробки с соком. Если она захочет, то подними её и она выберет цвет. И если она захочет перекусить, то её чипсы-звёздочки в соседнем шкафчике.

– К тому моменту, как вы закончите, мы станем лучшими друзьями, – Лейла улыбается и сжимает мою руку.

Я наблюдаю за тем, как моя лучшая подруга заходит в гостиную и взволнованно здоровается с Милой. Моя крошка хлопает в ладоши и визжит, и этот звук словно нож в сердце засаживает.

Как бы она отреагироовала, если бы узнала, что от отца её отделяют десять шагов?

– Иди в машину, – приказывает Коннер, поворачиваясь и направляясь к ней.

Я сглатываю и закрываю за собой дверь. Гравий хрустит под ногами, пока я медленно иду за ним.

– Когда-нибудь – это сегодня, Соф.

Я открываю дверь и скольжу на пассажирское сиденье, глубоко вздыхая. Едва я успеваю пристегнуться, как он заводит двигатель и срывается с подъездной дорожки.

Спустя целую вечность мы так близко друг к другу. Я практически могу коснуться его гнева, настолько он ощутимый, но также я могу почувствовать жар его тела. Я переавожу на него взгляд, но сразу же возвращаю его обратно на свои колени, подальше от напряжённых из-за вождения мышц, к ёрзающим пальцам.

И, честно говоря, я пытаюсь не вспоминать последний раз, когда мы были в этом грузовике.

Пытаюсь забыть, что припаркованный в лесу грузовик был единственным местом для нас, когда наши родители были дома. Пытаюсь забыть наш смех, когда мы договаривались о месте встречи, о жаре его рта и нежности его пальцев на моей коже.

Я проделываю очень и очень плохую работу, пытаясь не думать о нём.

Напряжение сгущается, а тишина затягивается, усиливаясь с каждым ударом его пальцев о руль. С каждым ударом моих ног о пол. С каждым вздохом, каждым ударом сердца.

Хотела бы я, чтобы он что-нибудь сказал. Хоть что-нибудь.

Просто что-нибудь.

Мы подъезжаем к его дому, и Коннер останавливается, глубоко вдохнув прежде, чем открыть дверь. Две машины снаружи принадлежат Тэйту и Каю, и, выходя, я смотрю на них усталым взглядом.

– Мы будем разговаривать здесь?

Коннер не отвечает. Он просто бросает на меня быстрый взгляд и разворачивается на пятках. Я нерешительно смотрю на него. Если и есть что-то хуже злого Коннера, то это злые Коннер, Тэйт и Кай.

Дерьмо. Это даже не важно. Я ничего не должна братьям Бёрк – только одному из них. Остальные могут поцеловать мой сладкий южный зад.

Вслед за Коннером я обхожу дом и попадаю на задний двор. Он продолжает идти, пока не доходит до пляжа, и я наклоняюсь, чтобы снять босоножки. Я оставляю их у большого дерева во дворе, на котором построен двадцатилетний домик, где мы раньше проводили очень много времени.

Пальцы ног ощущают мягкий горячий песок.

Я останавливаюсь на краю пляжа, уставившись на Коннера. Он стоит ко мне спиной и смотрит на воду, спрятав руки в карманы шорт. Его плечи поднимаются и опускаются с каждым вдохом, а голова опущена.

Всё ещё ничего. Ни взгляда. Ни признания. Ни слова.

Но я хочу всего этого. Хочу воплей, визгов и криков. Хочу, чтобы он сказал, что ненавидит меня и больше никогда не хочет видеть. Хочу, чтобы он разорвал меня на куски и искалечил мою душу так же, как и я его.

Я хочу, чтобы он разбил моё чёртово сердце.

– Говори! – кричу ему в спину. – Ты затащил меня сюда, так хотя бы скажи, что у тебя на уме!

Его плечи напрягаются, но он не отвечает.

Разгорячившись, я хватаю его за руку. Кончики пальцев чувствуют, как его бицепс напрягся под моим прикосновением. Я толкаю его.

– Чёрт, Коннер! Скажи мне! Я знаю, что ты этого хочешь. И я однозначно заслуживаю это!

Он слегка поворачивается ко мне и обхватывает руками моё лицо, опуская губы на мои.

Его поцелуй жёсткий и яростный, грубые движения его рта напротив моего почти наказывают. Он запускает пальцы мне в волосы, удерживая меня. Я сжимаю в кулаке его рубашку, принимая внезапное нападение со слезами в глазах.

Потому что это ранит. Потому что это маленькая часть прошлого, воспоминание, которое стало реальностью. Потому что сквозь боль я всё чувствую. Я хотела этого с самого отъезда.

– Я действительно ненавижу тебя, знаешь? – говорит он, его короткие резкие вздохи обдают теплом мои губы. – Я чертовски ненавижу тебя за то, что ты держала её вдали от меня.

– Ты и должен. Я хочу, чтобы так и было.

– Почему, Соф? Почему ты держала её в секрете от меня? Она моя дочь! Чёрт! – он отпускает меня и запускает руки в волосы, его сердитые глаза горят болью, обвиняющей меня.

Заслуженно.

Я зажмуриваюсь. Мою грудь так сдавливает, что я едва могу дышать.

– Давай, Софи! Ты умоляла меня говорить. Ты хотела, чтобы я говорил, теперь твоя очередь. Только у тебя есть ответы на все мои вопросы, так что говори, чёрт побери!

– Я не хотела, чтобы она разрушила группу.

– Что? – он замирает.

– Вы, парни, были так близки, так близки к разрыву, и ты бы сделал это. Ты бы бросил группу, а я не могла рассказать тебе, – я обхватываю себя за талию, когда меня окатывает тошнота, – я не могла подтолкнуть тебя к этому, Кон. Это то, чего ты всегда хотел.

– Но ты не думаешь, что дочь я хотел бы больше? – кричит он. – Ты не думаешь, что она значила бы больше, чем группа?

– Вот поэтому я и не сказала! Я знала, что ты сдашься! Знала, что ты бросишь всё, о чём мечтал, а я не хотела, чтобы ты так поступал. Я не могла заставить тебя сделать это.

Он встречается со мной взглядом, в котором плещется такая напряжённость, что я делаю шаг назад.

– А что, если ты была моей мечтой, Соф? Что, если я был готов сделать всё, о чём ты попросишь?

– Но ты не должен! Ты бы бросил всё ради неё.

– Я сделал бы всё, о чём бы ты ни попросила, даже если бы это означало проводить время вдали от тебя и Милы. Я бы сделал всё, чтобы обеспечить вам с ней лучшую жизнь.

Я качаю головой.

– Ты не веришь мне? Ты не думаешь, что я был так чертовски сильно влюблён в тебя, что ты могла бы с лёгкостью обвести меня вокруг своего маленького пальчика?

Был.

Был.

Был…

– Это не важно! – я взмахиваю руками, сопротивляясь подступившим к уголкам глаз слезам. – Я приняла решение, думая, что оно было лучшим на тот момент. Стало ли оно ошибкой? Да, чёрт возьми, да, стало. Я должна была рассказать тебе. Ты заслуживал знать о ней с самого начала.

– Чертовски верно, я должен был знать! – он отступает от меня, сжимая кулаки. – Она и моя дочь. Я должен был присутствовать на её днях рождения, в самый первый и каждый последующий проклятый день.

– Ты был! – кричу я, позволяя слезам упасть. Они стекают по щекам, обжигая кожу и затуманивая взор, пока голубая рубашка и коричневые волосы не становятся одним размытым пятном. – Я не рассказывала тебе о ней, но никогда не скрывала тебя от неё. Она всегда знала о тебе. Всегда, Кон!

– Что? – его голос надламывается.

– Каждый концерт, который ты отыграл, – все девяносто шесть – она видела. Я находила записи и показывала ей. Она знает каждую твою песню. Она не засыпает, пока я не включу ей нашу песню: ту, которую ты написал и записал для меня. Это её колыбельная. Каждый раз, когда на телевидении показывают твой клип, она танцует с самой широкой улыбкой на лице, – я тыкаю в него пальцем, – твоя фотография стоит перед её кроватью! Ты первое и последнее, что видит Мила каждый проклятый день! Я убедилась в этом. Я убедилась, чтобы она всегда знала, кто её папочка. Всегда.

Я провожу пальцем под глазами и моргаю, проясняя зрение. Он выглядит ошеломлённым – полностью ошеломлённым.

– Почему? Почему ты рассказала ей обо мне, когда отказывалась рассказать мне?

– Потому что я никогда не планировала скрывать её от тебя вечно. Я всегда собиралась рассказать тебе о ней, когда наступит правильное время. Но проблема в том, что оно никак не наступало. Не было подходящего момента, чтобы что-то рассказать тебе, потому что, возможно, это не волновало тебя.

Он смотрит на небо. Отдалённый звук волн, разбивающихся о песок, заполняет тишину между нами.

Коннер медленно опускает глаза вниз и встречает мой пристальный взгляд. Его влажные глаза сияют от непролитых слёз, и это причиняет мне боль. Как нож в спину или удар в живот, это выворачивает, разрывая меня на кусочки. Это проклятая близость убивает меня.

– Она часть тебя. Часть меня. Как я мог не волноваться?

У меня подкашиваются ноги, и я опускаюсь на песок. Прижав колени к груди, роняю на них голову. Я эгоистична, невероятно эгоистична, но не могу больше смотреть на него. Не могу смотреть ему в глаза и видеть всё, что мне так ненавистно, не важно, насколько я это заслуживаю.

Хоть я и сказала, что хочу, это не так.

Я не хочу смотреть, как он ненавидит меня.

– Ты ушла, Соф, – говорит он, тяжело сглотнув, – ты просто исчезла. Я сходил с ума, гадая, где ты. Я искал тебя месяцами.

Я встаю также быстро, как и села, и направляюсь прочь от него. Моё сердце бьётся в груди, угрожая вырваться на свободу. Я хватаю свои босоножки и поворачиваюсь к нему лицом, резко проводя пальцами по волосам.

– Дело не в нас, а в Миле, – хрипло шепчу я, услышав звук открывающейся задней двери. – В том, чтобы убедиться, что у неё есть всё необходимое. В том, что вы двое наконец-то узнаете друг друга, убедитесь, что у вас есть связь. Я запуталась, Кон. Да, я запуталась уже давно, но я была молода и напугана, и очень глупа. Но это не значит, что я всё сделала неправильно. Наши с тобой чувства не важны. Важна наша дочь. Только она.

Тяжело говорить такое, потому что мы важны. Просто не в такой степени, как она, и если жить с разбитым сердцем значит, что она будет счастлива, я буду с удовольствием жить с этой болью.

– Для меня она на первом месте, всегда, – шепчу я, когда он останавливается передо мной, – а за ней идут все остальные.

Я задыхаюсь от слёз, и Коннер приближается ко мне. Покачав головой, я делаю шаг назад.

– Нет. Я хочу, чтобы ты оставил меня, потому что мне надо почувствовать эту боль.

– Заткнись, – он быстро хватает меня и крепко сжимает мои плечи. – Ты, может, и хочешь чувствовать эту боль, но я точно на это не подпишусь.

Он кладёт подбородок мне на макушку, и я вздрагиваю на выдохе, опуская руки по бокам, ощущая, как прикосновение его пальцев обжигает кожу моих рук.

Я не хочу обнимать его, потому что этот момент противоречит всему, что я сказала.

Я не хочу обнимать его, потому что мне будет трудно отпустить.

Я не хочу обнимать его, потому что здесь не за что держаться.

– Соф, – говорит он, – могу я встретиться с ней?

Глава 6

Коннер

Софи глубоко вдыхает и кивает напротив моей груди.

– Да, – шепчет она, – я не собираюсь больше отказывать вам в этом.

– Мы не закончили, – бормочу я ей в волосы, сопротивляясь желанию повернуть голову и поцеловать её в висок. Дерьмо, это неправильно.

Я очень сильно ненавижу её. Ненавижу, но меня переполняет желание держать её до тех пор, пока она не перестанет плакать, потому что она облегчает мою боль. Она её причина, но она же и лекарство, даже если не обнимает меня в ответ, даже если холодна в моих руках.

– Давай поговорим, когда успокоимся и сможем сделать нечто большее, чем плакать и кричать друг на друга, – я громко выдыхаю.

Она снова качает головой, и я отпускаю её.

Озноб проходится по моим обнажённым рукам, когда она отходит, и я смотрю на неё. Слёзы текут по её щекам, глаза и губы опухли.

Её губы опухли из-за меня. Из-за моих губ, борющихся с её в момент безумия. Потому что мне нужно было почувствовать её снова, я должен был попробовать её, чтобы увидеть, осталась ли Софи тем же человеком, потому что чувствовалась она, как незнакомка.

Мне нужно было хотя бы на минуту почувствовать, что она всё ещё моя Софи.

Провожу рукой по лицу. Я должен прекратить думать об этом дерьме – она всё правильно сказала. Дело не в нас, не сейчас. Дело в нашей дочери, нашей крошке.

– Я отвезу тебя домой, – говорю, подталкивая её к грузовику. Она плетётся к нему, сгорбив плечи и обнимая себя.

Мне больно видеть, что ей так больно. Это разрывает меня на части. Но она должна чувствовать это, должна чувствовать боль, которую испытывал я.

Я всё ещё не могу поверить в то, что она скрывала от меня дочь. Но я не купился на её причины – не совсем. Она рассказала мне далеко не всё.

Сажусь в грузовик следом за ней и отъезжаю от своего дома. Мне наплевать, что мои братья наблюдали за нами с крыльца и слышали мои слова о том, что я до сих пор её люблю.

Они знали, что я любил её, когда ей было семь, и она прыгала с обрыва в море. Они знали, что я любил её, когда ей было тринадцать, и она часами качалась на шине в нашем дворе. И они знали, что я любил её, когда наконец-то отрастил яйца и поцеловал на выпускном перед всем проклятым городом.

Когда я подъезжаю к её дому, моё сердце начинает гулко стучать в груди. Я сжимаю руль, чувствуя, как вспотели ладони. Никогда в жизни не нервничал так чертовски сильно. Но эта резкая перемена – всего лишь последствия моего гнева, который курсировал во мне каких-то десять минут назад.

Моя дочь здесь. Дочь, о которой я никогда не знал… И я впервые собираюсь встретиться с ней.

– Ты готов? – тихо спрашивает Софи, убирая свои блондинистые волосы за ухо.

– Как, чёрт возьми, хоть кто-нибудь может быть готов к такому? – я сжимаю губы.

– Достаточно честно, – отвечает она с намёком на веселье в голосе.

Софи открывает дверь и выходит из машины, избавляя меня от необходимости отвечать. Я следую за ней, несмотря на трясущиеся руки. Дерьмо, я чувствую себя ребёнком, впервые идущим в детский сад. Такого волнения у меня не вызывало ни одно выступление, какой бы большой ни была сцена. Никогда в жизни так не боялся.

– Подожди здесь, всего секунду, ладно? – мягко спрашивает она, положив руку на дверь.

Я хочу сказать ей: «Нет. Я ждал уже достаточно долго». Но киваю.

Софи открывает дверь и заходит внутрь.

– Лей? – зовёт она.

Моя сестра появляется в коридоре.

– Привет.

– Вы повеселились?

– Да, мама! Да! – отвечает детский голосок. Сердце ёкает. Сильно. Мила.

– Мы отлично провели время, не так ли, Мила? – говорит Лей с усмешкой. – Мы лучшие подружки.

– Новый друг? – Софи счастливо ахает и разводит руки в стороны. – Классно!

Крошечное хихиканье просачивается в прихожую. Кожа покрывается мурашками.

– Привет, детка! – говорит Софи, садясь на корточки. – Где твоя куколка?

– Нет, нет.

– Найди её, хорошо?

– Да, мама.

Я наблюдаю, как Софи встаёт и проводит пальцами по волосам. Её губы двигаются, но я не слышу ничего из того, что она говорит. По повёрнутому ко мне лицу сестры я догадываюсь, что это намёк. Лей кивает и, быстро обняв Софи, подходит ко мне.

– Она потрясающая, – шепчет она, положив ладонь на мою руку, – не дави на Софи слишком сильно.

Мой взгляд обращается к ней.

– Она скрывала её от меня. Я люблю тебя, сестрёнка, но не суй нос в нашу ситуацию с Софи. Знаю, тебе трудно это понять, но попытайся, ладно?

– Укуси меня, – она закатывает глаза.

Я вкладываю ключи ей в руку.

– Отгони мою машину домой. Я не выйду из этого дома, пока меня не выставят чёртовы копы.

Лейла улыбается и молча уходит. Я смотрю прямо в глаза Софи. Она кивает, и я захожу в дом.

– Мила! – зовёт она. – Ты нашла куколку?

– Да, мам!

Мои глаза расширяются из-за крошечного человечка, который ковыляет ко мне, сжимая куклу с мягким телом. У неё тёмные непослушные волосы и большие глаза, почти цвета индиго, в точности, как у меня, тогда как улыбка её на мою совсем не похожа. Улыбка, растягивающая её лицо, абсолютная копия улыбки её мамы. Софи улыбалась мне так множество раз.

– Хорошая работа, умная печенька! – Софи присаживается на корточки и протягивает руку. Мила стукает по ней ладошкой, и этот жест заставляет меня растаять. Чёрт возьми, конкретно растаять.

– Я привела кое-кого и хочу вас познакомить. Ты будешь милой?

– Я милая, – лепечет она.

– Хорошо. Ты готова?

Мила кивает.

Софи встаёт и отходит в сторону, находя взглядом меня, но всё моё существо сфокусировано на маленькой девочке, уставившейся на меня. Маленькие глаза округляются, широкая улыбка увеличивается, а крошечные ладошки начинают хлопать в ладоши. На моём лице растягивается улыбка, а в венах течёт чистый адреналин.

«Дерьмо. Я помог создать прекрасного ребёнка».

– Папочка? – спрашивает Мила, глядя то на меня, то на Софи.

Глаза жжёт из-за влаги. Она знает меня. Она на самом деле знает меня.

– Привет, детка, – говорю я, взглянув на неё, – обнимешь меня?

Мила взволнованно взмахивает руками и неуверенно шагает ко мне. С вытянутыми ручками, она бежит в мои объятия. Я прячу лицо в её запутанные кудри и вдыхаю сладкий детский запах.

– Папочка, папочка, папочка, – лепечет она, болтая ножками и хихикая.

– Это я, – подтверждаю я, сжимая её как можно крепче.

Я глубоко и прерывисто дышу. Я исполнил все свои мечты. Выступал перед тысячами людей, записал два альбома, ставших хитами, и поднялся в чартах Billboard. Но ничто не может сравниться с этим. Ничто и никогда не переплюнет этот момент, это чувство, когда ты впервые держишь на руках свою малышку.

Я опоздал на месяцы. Чёрт, возможно, опоздал больше, чем на год, но это не важно. Может быть, на следующий день, может, даже через три часа всё будет иначе, но прямо сейчас она моя, и я держу её на руках.

Мила продолжает хихикать, дёргать ножками и визжать, не обращая внимания на то, как сильно я дрожу.

Сжимая Милу, я смотрю на Софи. Её голубые глаза сияют, слёзы текут по щекам. Она закрывает рот рукой, и в тот момент, когда наши взгляды встречаются, моё сердце начинает биться ещё сильнее, болезненно напоминая о том, что могло бы быть.

О том, каким должен быть этот момент.

Потому что она была права, но всё же кое в чём ошиблась.

Дело в Миле. Прежде всего в Миле, но и в нас тоже.

Потому что без нас не было бы её.

И это не проигнорируешь просто так.

Моя грудь напрягается, когда я вдыхаю сладкий аромат волос Милы. Будто впитываю прошлое, которое пропустил, и будущее, которого никогда не будет. Будто я вдохнул и горе, и надежду.

– Песя? Папа, песя? – Мила внезапно вздыхает и начинает извиваться в моих руках.

Перевожу взгляд от неё к Софи и обратно. Она смеётся сквозь плач.

– Песню, – шепчет она, – она хочет, чтобы ты спел ей песню.

– О! Песню! Давай посмотрим… – я плправляю Милу на руках. – «…Греби, греби, греби на своей лодочке».

– Нет, – смеётся она, – папина песя.

– Одну из твоих, – поясняет Софи, обнимая себя. – Ей не нравятся детские стихи. Она определённо твой ребёнок.

Мила широко улыбается.

– Ладно, какую? – я серьёзно спрашиваю двухлетнего ребёнка, что мне спеть? – о, я знаю. Эту.

Я напеваю мелодию, и она радостно визжит. Я принимаю это как «да». Начинаю мягко напевать вступительную строчку. Я сам написал её. И Софи знает её так же хорошо, как и я, потому что она была со мной, когда я это сочинял.

Той ночью она заброковала половину слов, потому что они казались бессмысленными. У меня никогда не было шанса сказать ей, что она была права.

«И вечность – это всего лишь ещё один день, пока ты не со мной, чтобы увидеть его…»

Уставившись в пустое пространство и продолжая напевать Миле, я замечаю блондинку, выбегающую из двери.

«Завтра – это всего лишь пустое пространство, если ты не улыбаешься, чтобы заполнить его. И сегодня – это всего лишь чёрная дыра, если рядом нет твоих глаз, чтобы разорвать её…»

Когда она ушла, я довёл песню до идеала, излил в ней всю свою душу. И поэтому она получилась, и поэтому она вызывает боль, и, наверное, поэтому Мила всё время подпевает.

Я знал Софи, и знал, что, услышав тогда эти слова, она перекрутила бы их во что-то другое, как поступала всегда.

– Папина песя, – кричит Мила, когда я заканчиваю. Я смеюсь.

– Могу я сначала попить?

Она рассерженно отвечает:

– Да.

Я опускаю её и снова смеюсь, направляясь на кухню. Взяв из шкафа стакан, открываю кран. Я слышу его, когда выключаю воду.

Безошибочно узнаваемый звук плачущей Софи. Я прислоняюсь к столешнице и выпиваю воду. Не мне её успокаивать.

Я ничего ей не должен. Даже если её плач причиняет мне невыносимую боль. Я не обязан лечить чужую рану.

Её рану.

Глава 7

Софи

Я мечтала об этом тысячи раз. О моменте, когда Коннер встретит Милу. Проигрывала сотни различных сценариев, перебирала идеи больше раз, чем могла сосчитать, представляла их улыбки. Как в сказке, у меня было так много вариаций этой встречи.

Но я не была готова к этому.

Я не была готова увидеть вместе двух людей, которых люблю больше жизни.

Я никогда не была готова к вине и любви, и её чистой красоте в его руках.

А затем он начал петь, и от его необработанного голоса моя кожа покрылась мурашками, волосы встали дыбом. Я замираю, став заложницей его интонаций, подавляющих меня. Но оцепенение быстро покидает меня, и секундой позже я прихожу в себя.

Я прислоняюсь к двери и закрываю глаза. Будто с закрытыми глазами не услышу, как он напевает ту песню, которую я назвала полнейшим дерьмом, потому что все её слова были одним спутанным клубком.

Я одновременно улыбаюсь и плачу, потому что никогда не хотела кого-либо ранить. Я благодарна своей счастливой звезде за то, что Мила слишком мала, чтобы понять эту душевную боль… и за то, что я решила вернуться сейчас.

Вытираю глаза и смотрю через окно на настенные часы. Не нужно больше скрываться во дворе – время обеда. Безусловно, мне ещё придётся выяснить с ним отношения, но это всё-таки обеденное время.

Я встаю с пола и открываю заднюю дверь. Коннер всё ещё поёт, но, кажется, ему наконец-то удалось склонить Милу к детским стихам.

Ну, если только «Dirty B.» не выпустили новую версию «Старого Макдональда».

Как бы то ни было, не думаю, что это в их стиле. Тэйт бы гадил арбузами.

Я прислоняюсь к дверной раме, наблюдая за Милой, которая мычит, словно корова. Улыбка изгибает мои губы. Несмотря на боль, именно Мила является решением всего. Поэтому дети прекрасны.

– Мама, – визжит она, – кусать!

– Тогда пошли. Давай наполним твой животик, малышка.

– Хочешь сходить куда-нибудь? – Коннер поворачивается и смотрит на меня, сидя на полу. – Мы можем сводить её куда-нибудь.

– Я бы предпочла, чтобы мир пока не знал о ней, – качаю головой, смотря на него.

– В этом городе? Думаешь, они ещё не знают?

– Знает только твоя семья, – я грустно улыбаюсь, – Лейла, может, и такая же сплетница, как остальные, но она преданная. Никто не знает о том, что она твоя.

– Мама, пойдём!

– Я иду! – спешу за ней. – Сэндвич?

Мила качает головой.

– О да. Сначала сэндвич, потом звёзды.

Она недовольно кривит губы и начинает наблюдать за мной, пока я готовлю сэндвич. Я разрезаю его на четыре квадратика, а затем кладу на тарелку, разместив её на столешнице высокого детского стульчика. Мила хихикает, когда я поднимаю её и усаживаю за стул.

– Зёзды? – спрашивает она с надеждой.

– Сэндвич, – строго говорю я, настаивая на своём.

Она снова фыркает, но берёт квадратик. Я ловлю на себе взгляд Коннера, который стоит в дверном проёме с приподнятой бровью.

– Добро пожаловать в Диваленд, – бормочу я, возвращаясь на кухню.

– Это плохо? – он смеётся низким звуком, от которого по моему позвоночнику бегут мурашки.

– Это хороший день. Подожди пока не придёт время купаться, – я показываю на чайник. – Хочешь кофе?

– Я сделаю, – он пытается пройти мимо меня.

– Нет, всё в порядке. Просто ответь на вопрос.

– Да, и я приготовлю его, – он берёт меня за руки и отодвигает со своего пути.

Он раздражает.

– Вот от кого она унаследовала это.

Коннер понимающе кивает.

Я прислоняюсь к столешнице и улыбаюсь себе.

– Тебе стоит бояться, потому что я никогда не раздражалась, пока не оказалась рядом с тобой.

Он смотрит на меня через плечо, насыпая в кружку кофе.

– Это потому что я раздражающий засранец.

– Ты сказал это, не я, – я изгибаю бровь.

– Достаточно мудра, чтобы не согласиться вслух? – Коннер подаёт мне кружку.

Я киваю и делаю маленький глоток кофе.

– Острячка, – бормочет он. – Она спит днём?

Я знаю, к чему он ведёт.

– Да, после обеда, и да, мы поговорим после.

– Хорошо, – он медленно делает глоток и смотрит на меня.

Тишина надолго повисает между нами, а затем...

– Мама? Мама? ЗЁЗДЫ!

***

Я сижу на диване, согнув ноги и прижав их к груди, и слушаю ежедневные крики «не спать», которые доносятся сверху. Упираясь подбородком в колени, я пялюсь на пятно на стене над головой Коннера.

– Она часто так делает? – спрашивает он, нарушая тишину.

Без Милы между нами повисло напряжение. К сожалению, его слова развеивают только тишину.

– Каждый день, – отвечаю я. – Дай ей пару минут, она успокоится и уснёт.

– Упрямая, ха?

– Училась у лучших, – бормочу себе под нос.

Но Коннер слышит это, и его губы изгибаются в усмешке.

– Ты сказала это.

Раньше я бы пнула его. Сейчас просто сижу, уставившись на стену.

Моя нога подрагивает от желания двигаться, желания доказать, что есть ещё часть идеального прошлого в несовершенном настоящем.

– Почему ты сделала это, Соф? – мягко спрашивает он. – Почему ты забрала её?

– Всю свою жизнь я наблюдала за тем, как вы репетировали ночь за ночью. Я слушала твоё пение, даже когда ты думал, что никто не слышит. Ты делал это всё, потому что у тебя была мечта, Кон. Ты хотел быть лучшим. Я записала бесконечное количество ваших видео для YouTube, пока вас, наконец, не заметили. Вы прославились, а я влюбилась. Нас всех закрутило в вихре, – я тихо вздыхаю, – а потом вы сделали это. Вы стали теми, кем хотели. А потом я узнала о Миле.

– Это было бы не важно.

– Но было, – я наконец перевожу взгляд на него. – Ты не сможешь присматривать за ребёнком, когда захочешь. Дети меняют жизни, но ты уже изменил свою. Вы с парнями почти достигли своей мечты, и я не могла забрать это у тебя. Не могла отказать тебе в мечте.

– Мы могли бы справиться с этим, Соф. Как-нибудь. Мы бы сделали это, – он ёрзает на стуле и проводит рукой по волосам.

– Нет, мы не смогли бы, – я грустно улыбаюсь, – тебе надо было бы бросить группу, чтобы быть с нами. Я не говорю, что поступила правильно, но на то время это был лучший выбор. Я сделала то, что считала правильным для того, кого любила.

– А сейчас? Ты поступаешь правильно сейчас?

– Для Милы? Да, – я останавливаюсь, и он резко смотрит на меня.

– Честно? Ты думаешь, я поверю в это?

– Ты не должен верить в это. Ты не должен верить ни единому проклятому слову, которое я говорю, Коннер. Ты просто должен принять это, потому что это правда.

– Ага, а теперь дай мне передышку.

– От чего? – я опускаю ноги с кресла и выхожу из комнаты.

– Скажи мне прямо сейчас, что ты скрываешь, принцесса. Итак, что это?

Я ставлю кружку на столешницу. Моя грудь напрягается от тяжёлого дыхания, и я оборачиваюсь.

– Я дала тебе ответы, которые ты хотел. Сказала, почему забрала её. Ты никогда не спрашивал, почему я ушла. Больше я ничего не должна тебе рассказывать.

Я не должна рассказывать, каково мне было думать, что он может не вернуться к моему разбитому сердцу. Не должна рассказывать, как разрушали меня мысли о том, что у него другая жизнь, не связанная со мной и ребёнком во мне.

Не должна рассказывать, как боялась всё раскрыть и что именно поэтому сбежала.

Он кладёт руки на столешницу по обе стороны от меня. Я ощущаю его позади себя.

Тепло его крепкого тела просачивается сквозь тонкий материал моей рубашки, согревая кожу. Я борюсь с дрожью, но терплю неудачу, и мои плечи начинают трястись.

– Ты разбила мне сердце, Софи. Естественно, ты задолжала мне объяснение, – пальцы Коннера дёргаются.

– Вообще-то, нет, – выдавливаю я, разворачиваясь. А он рядом. Чёрт, он так близко. Настолько, что я могу почувствовать его дыхание на своих губах и то, как он борется с собой, чтобы не сократить между нами расстояние.

– Как ты так можешь?

– Потому что мы не важны. Так что шевелись, Коннер. Мила важна, – я перевожу взгляд от его рта к обжигающему взгляду.