Текст книги "Грязный секрет (ЛП)"
Автор книги: Эмма Харт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)
Теперь она женщина с плавными изгибами во всех положенных местах – более грациозная, более сексуальная.
Я смотрю на неё и вижу шок в её глазах.
Она всё ещё моя Софи.
– Ты вернулась.
Она открывает рот, но ничего не говорит.
– Почему?
– Мне нужно разобраться здесь кое с чем, – она убирает руки от двери и обнимает себя за талию.
– Теперь ты снова уйдёшь? Исчезнешь, словно тебя здесь никогда и не было?
– Я не решила, как поступлю, – шепчет она, – я приехала только вчера.
Я смотрю на её лицо. Эти губы. Чёрт. Прошло два года, а я хочу поцеловать их также сильно, как и раньше.
– Долго же ты.
– Как ты узнал, что я здесь? Ты сам только что вернулся.
– Следишь за мной, Соф? – я прислоняюсь к дверному проёму, приподнимая брови, – Лейла сказала мне, что ты вернулась.
– Так и думала. К тому же, нет, не слежу, Коннер. Зачем мне это?
Наклонившись вперёд, я не могу удержаться и убираю несколько прядей с её лица.
– Я не знаю, принцесса. Ты скажи мне.
– Не называй меня так, – она убирает мою руку.
– Почему нет? Это то, кем ты являешься. Неприкасаемая. Недостижимая.
– Убирайся отсюда, – в её глазах огонь, смесь злости и отчаяния.
– Снова выгоняешь меня?
– Уходи, Коннер! – выкрикивает она, глядя на меня, – я не хочу, чтобы ты был здесь.
Но её глаза говорят об обратном. Они говорят, что она хочет схватить меня и не отпускать, свернуться в моих объятиях, как раньше. Её глаза говорят мне, что она хочет лечь рядом со мной и проследить линии татуировки на моём плече, пока моя кожа не покроется царапинами от её прикосновений.
Её чёртов рот лжёт.
– Мне всё равно. Я пробуду здесь всё лето, – я не помогаю своей понимающей ухмылкой.
Она смотрит на меня с тоской в глазах, и в этот момент раздаётся плач ребёнка. Моё сердце замирает от крика «Мама». Шок проходит сквозь моё тело, и я засовываю ногу в дверь прежде, чем она успевает закрыть её.
– Софи?
– Убирайся! – кричит она, опираясь всем своим весом на дверь.
Дверь захлопывается, когда я убираю ногу, но звук всё ещё эхом отражался во мне.
У неё есть ребёнок.
Грёбанный ребёнок.
Уставившись на дверь, я слушаю её всхлипы, пока она успокаивает ребёнка, о котором я никогда не знал.
Мне хочется снова постучать в дверь. Хочется так сильно бить по стеклу, чтобы оно разбилось, потому что у неё есть ребёнок.
У моей Софи. Есть ребёнок.
Я продолжаю смотреть на дверь, сердце бешено колотится в груди, живот скручивает в узел из-за встречи с ней. Я разворачиваюсь, наплевав на то, что всё ещё хочу разнести стекло своим кулаком. Поэтому она уехала? Из-за ребёнка?
Моего?
Чьего-то ещё?
Она уехала, потому что ребёнок не мой? Блядь.
Глава 3
Софи
«Чушь. Чушь, чушь, чушь, чушь!»
Я прислоняюсь к закрытой двери спальни Милы и начинаю сползать по ней, пока не касаюсь пола, а затем обнимаю колени. Никогда у меня так не дрожали руки.
То, что я увидела его здесь, прямо перед собой, потрясло меня до глубины души. Он выглядел, как ожившее воспоминание, только лучше. Горячее. Сексуальнее. Бесконечно лучше… Коннер.
Его волосы, как и прежде, уложены беспорядочно, а глаза такие же поразительно голубые. Они всё ещё передают каждую эмоцию, что скрывается в его словах, и я видела их все. Шок, горечь, недоверие, гнев, боль. Каждая эмоция отражалась в его пристальном взгляде, пока он не услышал Милу, что повергло его в шок.
Но его подбородок был первым, что я заметила. Это единственное, что изменилось в сильных чертах его лица, и я хотела поцеловать каждый дюйм. Когда-то гладкий, чисто выбритый подбородок теперь покрывала лёгкая щетина, которая придавала ему мужественности.
Он такой же высокий и крепкий. Только плечи стали шире, а бицепсы рельефнее. Половина его рукава1 выглядывала из-под рубашки, и мои глаза моментально нашли запутанный рисунок, контур которого я когда-то много раз очерчивала, лёжа в его объятиях.
Я хотела протянуть руку и коснуться его, пробежаться подушечкой большого пальца по грубой щетине. Желание обжигало, а борьба с ним с каждой секундой причиняла всё больше боли. Столько боли, что она стала тупой и пульсирующей, и я чувствовала её с каждым ударом сердца.
Потому что стоять перед парнем, которого я так сильно любила, знать, что мой секрет стал причиной его страданий, и быть не в состоянии облегчить эту боль или раскрыть секрет, чертовски сильно ранит меня.
Я не поняла, как она появилась, потому что не ожидала её. Боль. Честно говоря, я даже не думала, что увидеть его снова будет так больно. Так не должно быть. Это я продолжала жить, пока он два с половиной года задавался вопросом, где я.
Раньше я не верила, что он удивится. Думала, он немного проявит интерес, а затем заживёт новой жизнью рок-звезды, стереотипной мечтой с девушками, выпивкой и чем-то ещё. Его появление сегодня опровергло ту мысль, с которой я жила с тех пор, как уехала.
Я должна была знать лучше. Я должна была знать, что тогда это будет не Коннер.
То, что он пришёл, хотя не прошло и часа с момента его приезда домой, говорит обо всём.
Это говорит, что ему по-прежнему больно, и он всё ещё не простил меня. Что он не закончил с этим, что он всё ещё ожесточён и зол, и у него есть абсолютное право на эти чувства. Также это говорит о том, что он не поверил в моё возвращение, и он смог убедить себя, только увидев воочию.
Коннер имеет полное право чувствовать себя так. Это я должна взять вину на себя. Это я должна пройти сквозь унижение. Не он. Я должна натянуть трусики большой девочки и встретиться лицом к лицу с решениями, которые приняла, готова я к этому или нет.
Из-за меня и Коннера? Мы ничего не значим. Мы не важны. Только Мила. Я не предполагала, что придётся рассказать ему обо всём так рано, но я не смогу жить всего в нескольких минутах езды от него, не рассказав о его дочери.
Чего стоит одна захлопнутая мной в панике дверь прямо перед ним.
Только чёрт знает, о чём он теперь думает.
Я сама не знаю, что думать. Не только я по колено увязла в вопросах.
***
– Чем занимаешься?
– Интересуюсь, почему ты здесь, честно говоря, – я ставлю ногу позади двери.
– Моя лучшая подруга объявилась спустя два с половиной года. Я здесь, чтобы повидаться и поговорить, если ты готова к разговору, – усмешка растягивается на ярко-красных губах Лейлы.
– Не о том, о чём хочешь ты. И не с тобой.
– Ай. Полегче со мной.
– Я не это имела ввиду, Лей. Есть люди, заслуживающие ответов больше, чем ты, – вздохнув, я откидываю голову на дверь.
– Знаю, – она пожимает плечами, – это раздражает меня, но я знаю.
– Так почему ты здесь?
– Потому что хочу узнать, не хотела бы ты сходить куда-нибудь. Не знаю. Куда водят детей?
– Эм, в парк? – я поднимаю брови.
– Точно! – она ухмыляется. – Хочешь сводить Милу в парк?
– Я не… Я не знаю, – я закусываю нижнюю губу, – я подумывала купить пару вещей во двор для неё.
– Значит, ты остаёшься?
– Возможно.
– Ла-а-адно, – она растягивает слово, словно наезжая на меня, – ну, ты хочешь или нет?
Мила хихикает в гостиной.
– Здесь слишком много… людей, – вздыхаю я.
– И что теперь? Собираешься прятать её в этом доме, потому что не хочешь иметь дело с мудаками этого города?
– Ты ужасно разговариваешь, – бормочу я, – но да, это что-то вроде моего плана.
– Чёрт, нет, – она смотрит мимо меня, – эй, красотка. Хочешь пойти поиграть на горке?
Я бормочу несколько проклятий. Горка означает восемь часов непрерывного сна для Милы, для меня же мечта становится явью.
– Горка? Парк? Мама, да! – весёлый звук её хлопков раздаётся у меня в ушах.
Ещё один вздох. Я иду в гостиную.
– Ладно, ладно. Мы пойдём в парк с Лейлой. Где куколка?
– Танцевать, танцевать, – Мила указывает на телевизор, где показывают «Dirty B.», и трясёт попкой.
Я прячу улыбку, когда Лейла встречается со мной взглядом.
– У неё хороший вкус, – выдавливаю я.
Лейла что-то хмыкает в ответ, в то время, как я забираю пульт и выключаю телевизор.
– Нет! Нет! Нет! Грязные! Нет! – визжит Мила, размахивая руками. – Не-е-е-е-ет! (Прим. ред.: «Грязные» переводится на английский как «Dirty», т. е. имеется в виду название группы).
– Детка, ты сможешь потанцевать позже, ладно? – я закрываю глаза ладонью.
– Нет! Грязные сейчас! Сейча-а-а-а-а-ас!
Лейла прокашливается. Я поворачиваю к ней голову и, когда наши взгляды встречаются, понимаю, что она только что получила подтверждение, которое искала. Покачав головой, как бы говоря: «Нет, мы всё равно не будем говорить об этом», – хватаю куклу Милы.
– Давай. В коляску.
– Грязные сейчас! Грязные сейчас, мама! – кричит она, пока мы идём.
Я закрепляю ремни в коляске и быстро проверяю, взяла ли всё необходимое.
Лейла выходит после нас, и я запираю дверь. Солнце ярко светит над нами – маяк яркости в чистом голубом небе. Впервые за долгое время вид свободен от небоскребов и высоток. Чист, свободен и красив.
Выйдя на прогулку, я вдыхаю чистый морской воздух, окружающий нас. Мила болтает сама с собой в коляске, произнося вместо слов произвольные звуки. Взглянув на макушку её тёмной головки, я улыбаюсь.
– Так где ты была? – спрашивает Лейла через несколько минут.
– В Шарлотт, – отвечаю, вытирая пену с большого пальца о ручку коляски.
– Серьёзно? Ты уехала из чёртового штата.
– Мне надо было уехать. Это было первым местом, о котором я подумала, – я пожимаю плечами.
– Ты имеешь в виду первое место, которое оказалось достаточно близко к твоему отцу и достаточно далеко отсюда.
Чёрт возьми.
– Почти.
– Я бы хотела, чтобы ты мне всё рассказала.
– Я бы тоже этого хотела, – отвечаю я мягко и честно, – но я не могу. Другой человек должен узнать первым.
– Ты говоришь о том, что должен знать мой брат.
– Думай, как хочешь. Я никому ничего не скажу.
– Он ведь приходил к тебе вчера? Почему ты не рассказала ему?
– А если мне нечего ему сказать? Если она не от Коннера? – я поворачиваюсь боком и смотрю на неё.
– Именно. Ведь она не точная его копия, и ты не замолкаешь от каждого его упоминния, – фыркает Лейла.
Она открывает ворота парка, и я завожу коляску, останавливаясь у скамейки, чтобы достать Милу. Она хихикает и начинает свободно исследовать новое место. Я сажусь, закинув ногу на ногу.
– Это не так просто, как ты думаешь, Лей. Я бы хотела, чтобы было так. Мне жаль, что я не могу сесть и рассказать тебе обо всём, что случилось с тех пор, как я узнала о ней. Ты должна выкинуть из головы то, что ты наделена правом узнать об этом первой, потому что это не так. Он должен знать.
– Он – это Коннер.
– Чёрт возьми, Лей, ты можешь остановиться, пожалуйста? – говорю я со вздохом, поворачиваясь к ней. – Ты не одурачишь меня этой игрой в младшую сестричку, ты хочешь узнать это для себя.
– Блин. Ладно. Это так, – она поднимает руки, – я оставлю тебя в покое… пока. Давай сменим тему прежде, чем ты оторвёшь мне голову.
– На какую? – спрашиваю я, наблюдая за тем, как Мила терпит неудачу в попытках забраться на горку.
– Помнишь мою влюблённость в Калума Петерсона? Ага. Пустая трата четырёх месяцев, – она со вздохом откидывается назад на скамейку.
– Не может быть. Ты приезжала сюда?
– Приезжала, но лучше бы не делала этого. Мои братья ничего не знают, поэтому сохрани это в секрете.
– Мышки играют, пока коты далеко? – я улыбаюсь и качаю головой.
– Даже не думала об играх. Мышка устраивает чёртову вечеринку, – Лейла подмигивает, – только если она играет с чем-то стоящим.
Смех бурлит в горле. Я накрываю рот рукой, потому что он грозится вырваться наружу, но не могу сдержать усмешку, растянувшуюся на лице.
Лейла Бёрк живёт с правилом «называй всё своими именами». Это и благословение, и проклятье.
– Ну, если я не увлеклась им раньше, то теперь точно не буду, – хихикаю я.
– Реальная проблема? У него чертовски рельефное тело, но мне жаль всех его будущих девушек, ожидающих, что у него большой член. Он впечатляет не так, как его мышцы, будь уверена, – она тяжело вздыхает.
– Ну, вот до чего доводит поверхностность, – я смотрю на то, как Мила скользит вниз на животике. – Мила, детка? Попытайся подняться по лестнице?
Она смотрит на меня широко-раскрытыми глазами и с энтузиазмом кивает.
– И, может, ты оставишь куколку с мамой?
– Ладно, – она неуверенно подходит ко мне, отдаёт куклу и убегает обратно к горке.
По крайней мере, здесь тихо. Мне кажется, все на пляже греются в лучах солнца, лёжа на песке, и в парке только мы.
– Встретила кого-нибудь, пока была в Шарлотт? – спрашивает Лейла.
– Нет, – мягко отвечаю я.
– Если бы я только могла затолкнуть тебя и Коннера в одну комнату. Чтобы вы выплеснули всё, а потом двигались дальше. Он был жалким засранцем с тех пор, как ты ушла.
– Знаешь, я никогда не хотела этого. Никогда не хотела уходить от него. Никогда не хотела ранить его, как сделала это, но я должна была. Либо ранить его эмоционально, либо разрушить его мечту. Я не могла сделать это позже, Лей. Я не могла разрушить всё, чего он хотел.
Между нами повисает тишина, напряжение растёт, пока наши взгляды прикованы к двухфутовой малышке, лазающей на горке.
– Ты говоришь о том, что я думаю?
– Я говорю то, что хочу, – я поворачиваюсь к ней и заправляю волосы за ухо, – не важно, от него Мила или нет. В любом случае, я каким-то образом причинила ему боль. Я должна была выбрать, как поступить. Я должна была уехать и позволить ему следовать за мечтой, – мой взгляд возвращается к Миле, – я не могла стать той, кто всё для него разрушит.
– Ты думаешь, что можешь обдурить меня, Софи Каллахан, но ты не можешь. Ты можешь избегать этого столько, сколько захочешь, но прошло двадцать четыре часа после его возвращения, и ты уже ломаешься. Я знаю, чья Мила, – шепчет она в конце предложения, – и я уверяю тебя, Соф, когда он увидит её во второй раз, то тоже поймёт.
– Тогда, полагаю, у меня ещё много времени, – я делаю глубокий вдох, а затем медленно выдыхаю, содрогаясь.
– Да, – медленно говорит Лейла, – у него есть твой номер.
– Что?
– На шесть часов. Татуированный рокер по имени Коннер Бёрк уставился на тебя.
Удар. Каждый болезненный удар моего сердца забирает все мои силы на то, чтобы сопротивляться желанию повернуться к нему. Я могла бы пялиться на него столько, сколько угодно, но я не хочу.
Не хочу смотреть на него и вспоминать, как мы лежали на пляже. Не хочу, чтобы мой разум наполнился воспоминаниями о последних ночах в лесу. Не хочу вспоминать, как мой отец знающе улыбался на следующее утро, но не ругался. Я не хотела вспоминать прикосновения Коннера или его поцелуи, или его улыбки, или ещё что-нибудь, связанное с ним.
Тем не менее я поворачиваюсь, потому что невозможно сопротивляться его взгляду – убеждающему, умоляющему, противоречивому, будто он хочет притянуть меня и в то же время оттолкнуть.
Я сглатываю, пробегаясь глазами по его телу. Не могу удержаться и обращаю внимание на то, как его джинсы обтягивают бёдра, а рубашка грудь и руки, и как несколько девочек, стоя позади него, хихикают.
Его взгляд мечется между мной и единственным ребёнком в парке – моим. Нашим. Я наблюдаю, как он вглядывается в её волосы, затем в её глаза и взволнованную улыбку. Как он содрогается, когда она начинает смеяться, хлопая в ладоши.
Его наполненные вопросами и обвинениями глаза находят меня, но боль поглощает всё это. Я вижу, как его яркие глаза наполняются тёмной злостью.
И я ничего не делаю, чтобы успокоить его. Я не двигалась. Ничего не говорю. Я едва моргаю, пока он буравит меня взглядом.
Потому что я заслужила это. И он это делает. Он имеет полное право ненавидеть меня всем своим существом. Он должен ненавидеть меня. И я позволяю ему чувствовать всё это.
Я хочу, чтобы он чувствовал всю эту ненависть. Хочу пожелать ему, чтобы он никогда не встречал меня, или я никогда не возвращалась. Потому что это реально, это честно, и это то, что я заслуживаю.
Я заслуживаю наблюдать за тем, как мужчина, которого я люблю, ненавидит меня.
Конец истории.
Он, наконец, отводит от меня взгляд и, развернувшись, идёт прочь, моё сердце немного сжимается с каждым его шагом. Каждый вызывает вину, сожаление, глубокую боль в костях.
Не только из-за него, но и из-за Милы. Из-за жизни, которой я лишила их обоих.
Из-за жизни, которую я считала лучшей.
Я поворачиваюсь к игровой площадке, и сжав кулаки, обнимаю себя за талию. Из-за жизни, которую я считала лучшей. Я сделала то, что считала правильным, и только это имеет значение.
Не было сомнений, что это покажется неправильным множеству людей.
Но я приняла решение и выполнила его, оценив ситуацию.
Я должна цепляться за эту мысль, потому что это всё что у меня есть.
Глава 4
Коннер
Тик-так.
Непослушные каштановые волосы, как у меня.
Тик-так.
Голубые глаза, как у Софи.
Тик-так.
Тик-так.
Тик-чёрт-побери-так.
Я хватаю пивную бутылку за горлышко и допиваю её. Даже звуки разбивающихся о пляж волн не могут успокоить меня. Они не могут усмирить ад, творящийся в моей голове с тех пор, как я увидел ребёнка Софи в парке.
Они разбиваются одновременно с тиканьем дурацких часов в столовой.
Снова и снова картинки наполняют мою голову. Я уверен, они глубоко запечатались в моей памяти. Маленькая девочка, едва достигшая двух футов, изо всех сил пыталась взобраться на горку. Каждый раз, преодолев половину, она скатывалась вниз на животике.
Не знаю, как долго я стоял там и наблюдал за ней, пока Софи не заметила меня. Не могу сказать, сколько раз мой взгляд метался между затылком светлой головы и крошечной тёмной.
Но каждый раз был болезненным.
Нет. Незнание ранило. Незнание того, почему Софи оставила меня, не сказав ни единого проклятого слова.
Я кручу пивную бутылку между пальцами. За две ночи до исчезновения она наконец-то призналась мне в любви. Внезапно сказала это, когда мы лежали на пляже и наблюдали за солнцем, скрывающимся за горизонтом. Я так хорошо помню мягкость её голоса, когда она произнесла: «Я люблю тебя, Кон». Помню крепость её объятий, жёсткость её поцелуев.
Тогда она уже знала? Знала ли она, что собирается уйти, когда лежала рядом со мной и произносила слова, которые я хотел услышать?
Я захожу на кухню, беру полную бутылку вместо пустой и выбрасываю крышку.
– Ты же знаешь, что можешь сделать перерыв между бутылками? – Тэйт толкает меня плечом.
– Отвали, – встречаюсь с ним взглядом.
Возвращаюсь на террасу и сажусь в кресло. Положив ноги на перила, я опрокидываю бутылку пива.
– Скучаешь по Софи?
– Я сказал отвали, Тэйт.
– Она сейчас горяча, между прочим.
«Она всегда была чертовски великолепна».
– Да, от кого ты это услышал? От последней подстилки?
– От Нины, – ухмыляется он.
– Значит, от твоей последней подстилки.
– Она хороша, Кон. Надо было покончить с ней, когда у вас был шанс, – забрав мою бутылку, он делает большой глоток. – Ты знаешь, что у Софи есть ребёнок?
– Видел её сегодня, – мои губы сжимаются в линию, и я киваю, хватая бутылку.
– Ребёнка или Софи?
– Обеих.
– Ага. От кого она?
– Я выгляжу так, будто знаю хоть что-то о личной жизни Софи? – повернувшись, свирепо смотрю на него.
– Просто интересуюсь, сказала ли она Лейле, вот и всё. Лей рассказывает тебе обо всём, – Тэйт поднимает руки и прислоняется к стене.
– Ничего, – я убедился, – даже Лейле. Видимо, отказывается, – я ещё отпиваю из бутылки, в голове всё начинает размываться. – Хотел бы я знать.
– Почему, ты, идиот, просто не спросишь её? Это убьёт тебя?
– Она не моя, Тэйт. Возможно, она от какого-то мудака, которого Соф встретила, пока шаталась неизвестно где, и я всё ещё не хочу знать, почему она исчезла, – хмыкаю я.
Он отвешивает мне подзатыльник. Я неодобрительно зыркаю на него.
– Иисус, Кон. Ты киска! Иди к ней домой и просто спроси.
– Ты думаешь, что мне нужно появиться перед ней и потребовать, чтобы она всё рассказала, ха? Будто она должна мне?
– Она и должна! – бросает Тэйт. – Она задолжала тебе чёртово объяснение, почему скрылась от тебя, а после вернулась с ребёнком, словно на каникулы! Ты заслуживаешь знать! Перестань быть маленькой сучкой, иди и спроси её!
Я допиваю пиво, слова Тэйта обволакивают меня. Они заставляют почувствовать, что у меня есть полное право знать, даже если я не хочу слышать правду. Но вместо того, чтобы с ним согласиться, из моего рта вылетают слова, которые за последние пять минут я использовал слишком часто:
– Иди нахрен, Тэйт.
Вечно заботливый старший брат ухмыляется и оставляет меня на террасе. Напомните мне не помогать ему, когда он будет гадить во взрослые подгузники.
Я перевожу взгляд от двери к пляжу. Уехав в тур по Америке, я думал, что по возвращении домой первым делом сяду и буду смотреть на неистовую борьбу белой пены с пляжем, отдающую эхом крушения волн о песок.
Я думал, что буду дышать ароматом дома. Пряным, соблазнительным ароматом маминой еды, смешанным с запахом солёного моря. Думал, что буду смаковать его, закрыв глаза и отдыхая от напряжения изнурившего меня тура.
Я думал, что буду стоять на кухне в фермерском стиле, смеясь вместе с семьёй. Что буду сидеть на террасе с сестрой и слушать её болтовню о том, что маме нужна другая подставка для специй на кухне или книжный стеллаж папе в офис.
Как же я ошибался.
Я встаю, чтобы взять очередную бутылку, но, покрутив в руках пустую, вновь закидываю ноги на изгородь. Я пил быстро, слишком быстро.
Ночь опускается, принося с собой небольшую прохладу, но не тишину. Моя голова забита неистовыми мыслями о Софи и ребёнке.
Этот ребёнок может быть моим.
Я встаю, позволяя пустой бутылке упасть на пол. Лес пугающе тих, словно может чувствовать мой гнев. Словно он знает о горечи, застывшей в моих венах, о жжении от незнания.
Я стою в темноте, как деревья вокруг. Неподвижно.
Ветви и веточки хрустят под моими ногами, потому что я увеличиваю темп до лёгкого бега трусцой. Затем снова перехожу на медленный бег. После, к спринту.
Потребность узнать правду увеличивается с каждым шагом, так же равномерно, как тиканье часов. Не имеет значения, что я, вероятно, выпил слишком много пива, чтобы быть здесь, или что мы вернулись всего несколько дней назад.
Я не могу находиться в этой дыре, полной воспоминаний, ничего не зная. Не могу двигаться дальше, не узнав правды. Я не смогу забыть её, пока она всё не расскажет, и даже тогда, возможно, я не смогу.
Возможно, она незабываемая.
Вместо стука в заднюю дверь, как вчера, я обхожу дом и подхожу к передней двери. Сквозь шторы из гостиной льётся мягкий свет, остальная часть часть в темноте.
Моя грудь вздымается после напряжённого бега, поэтому я хватаюсь за дверной косяк, чтобы устоять. Я, наверное, слишком пьян для этого разговора, но какого чёрта.
– Софи! Открой чёртову дверь! – я бью по двери, один раз, два, снова и снова, и снова.
– Замолчи! – шипит она, дёргая дверь, – какого чёрта ты тут делаешь?
– Разве это не я должен спросить, принцесса? – я ухмыляюсь, прислоняясь к стене.
– Ты пьян? – её голос немного повышается в конце, а глаза расширяются.
Те самые глаза. Нежно-голубые глаза, которые всегда были моей погибелью.
– Пьян? Нет. Если бы я был пьян, то сидел бы дома, как несчастный ублюдок, а не стоял бы здесь лицом к лицу с причиной моего горя.
– Ты ведёшь себя, как мудак. Я не хочу слушать это.
Она дёргает дверь, но я подставляю ногу. Отойдя от стены, хватаюсь за край двери.
– Но ты сделаешь это.
Она не может одолеть меня и знает это, поэтому широко распахивает дверь.
– Почему ты здесь, Коннер?
– У тебя ребёнок.
– Да, – она поджимает губы.
– Когда? Когда она родилась?
Софи делает глубокий вдох и прижимает руки к животу. Они трясутся, даже когда она смыкает пальцы в замок, пытаясь спрятать это. Я вижу эту чёртову дрожь.
Она что-то шепчет, но я слишком озабочен её руками, чтобы услышать.
– Что?
– В августе два года назад, – повторяет она, продолжая шептать.
Август. Два года назад.
– Какого? Какого чёртового августа, Софи? – мой живот сжимается, когда наши глаза встречаются.
– Пятнадцатого августа, – она запинается на «пятнадцатого».
Спустя почти семь месяцев с того дня, когда она покинула меня и остальную часть Шелтон Бэй.
Адреналин разносится по моему телу, пока я смотрю на неё. На застывшие в глазах слёзы, на дрожь её губ и комок в горле, когда она тяжело сглатывает.
Это ничем не отличается от жжения в моей груди и того, как сжимается желудок.
– Она моя?
Она вздрагивает, и слезинка скатывается по её лицу.
– Софи. Она. Моя!? – кричу я, опираясь на дверной проём позади себя.
Она колеблется, но, когда я уже начинаю задумываться о том, чтобы прижать её к стене и заставить ответить, она кивает. Всего лишь движение, но его достаточно для ответа.
Хотя, нет. Чертовски недостаточно.
– Да или нет, Софи. Это не так сложно.
– Да, – пищит она, – Мила твоя.
Я делаю глубокий вдох и качаю головой. Оттолкнувшись от двери и шагнув назад, я начинаю:
– Ты… – сглатываю комок в горле, – я не могу, чёрт побери, даже смотреть на тебя сейчас.
Её плач преследует меня, когда я ухожу, и первый раз в жизни, я не виноват. Я не сделал ничего, что могло её ранить.
Она забрала часть меня. Мою дочь, человека, которого я помог создать, человека, являющегося буквально частью моего сердца. Она забрала улыбки, воспоминания и смех. Она забрала жизнь. Она забрала кого-то моего. Без слов или даже намёка. Она украла её у меня.
– Чёрт! – кричу я в ночь, прислонившись к крыльцу. Я едва помню, как возвращался сквозь лес.
– Что? – Тэйт выходит через заднюю дверь, а за ним Эйден, Кай и Лейла.
– Коннер? Что не так? – моя младшая сестрёнка выходит вперёд.
– Она забрала её. Она забеременела и забрала мою дочь, – я бью по перилам.
Мне нужен выход из этого. Дерьмо. Я могу почувствовать, как гнев горит в моих венах, отчаянно пытаясь выйти. Я никогда не чувствовал гнев или боль, или предательство, которое жалило бы настолько остро.
Девушка, которую я так сильно любил и которой хотел дать всё, что она захочет, так чертовски впечатляюще разбила моё сердце.
– Дерьмо.
– Моя! И она забрала её! – мой голос надламывается, а я цепляюсь за почтовый ящик до боли в мышцах.
Гнев стекает по моим щекам горячими слезами, потому что я недостаточно горд для этого. Недостаточно горд, чтобы не позволить своей семье увидеть эту боль.
Два с половиной года. Я даже не мог догадываться, что потерял из-за неё.
Лейла обнимает меня и прижимается щекой к моей спине. Я поворачиваюсь и сжимаю её в объятиях. Она гладила меня по спине, позволяя плакать на своём плече.
Я был прав.
Софи незабываемая.
***
Моё зрение затуманивается. Голова пульсирует от эмоций и похмелья, и я тру виски в тщетной попытке ослабить её. Эйден заходит ко мне в комнату со стаканом холодной воды и таблетками тайленола, и я беру их, закидывая в рот перед тем, как выпить целый стакан.
– Спасибо, – хрипло произношу я.
– Нет проблем. Мама хочет знать, как ты, но я не хочу доводить тебя расспросами, – бормочет он.
Я громко смеюсь и откидываюсь на изголовье кровати.
– Что, чёрт возьми, мне делать, Эйден? Прошло два с половиной года, и она появляется в городе с моим ребёнком. Она думала, что я не узнаю?
– Она надеялась, что ты не узнаешь? – мягко произносит Лейла из дверного проёма.
– Ты знала? – огрызается Эйден, – клянусь богом, Лей…
– Нет, – кричит она в отчаянии, – я не знала! Я догадывалась, но она не хотела подтверждать это.
– Дерьмо, – я запускаю пальцы в волосы, – мы больше не дети. Почему она просто не призналась?
– Прошло всего три дня, – рассуждает она, – я уверена, что она бы рассказала со временем.
– Со временем, когда? Через пять лет? Десять? Когда ребёнок…
– Мила, – тихо перебивает меня Лейла, – её зовут Мила.
– Мила, – имя, её имя, легко слетает с языка, – это бы раскрылось, когда Миле исполнилось бы восемнадцать, и она смогла бы сама найти меня?
– Не хорошо сидеть здесь и разглагольствовать о том, что да если, братан, – вставляет Эйден, – подними свою задницу и поговори с ней.
– Перед Милой? Это не тот разговор, который мы можем вести перед ней.
– Я присмотрю за ней.
– Серьёзно, Лей? Ты собираешься присмотреть за двухлетним ребёнком? – я смотрю на сестру.
– Коннер Бёрк, мне двадцать один, не одиннадцать, – она поднимает брови, – я вполне способна присмотреть час за ребёнком, так что вы сможете ругаться.
– Ага, попробуй два часа, Лей. Ругань этих двоих всегда заканчивается где-нибудь ещё, – хмыкает Эйден.
Я борюсь с улыбкой, сжимая губы. Чёрт, но он прав. Мы будем спорить, а после сразу помиримся. Я никогда не мог злиться на неё – она посмотрит на меня глазами, полными слезами, я вздохну и избавлюсь от них поцелуем. Моё сердце сжимается при мысли, как я бы целовал её щеки и рот, а после щекотал, просто чтобы она засмеялась.
Но она бы захотела большего. Она бы откинула голову и засмеялась, запустилв пальцы в мои волосы и обернув ноги вокруг моей талии.
И я бы стоял и держал её, целуя, пока её губы не заболели, а бёдра не задвигались напротив моих, и нам бы не захотелось чего-нибудь более интимного.
– Эй? Кон?
Я подпрыгиваю от щелчка пальцев и нажимаю ладонями на глаза. Мысли о прошлом не помогут разобраться с настоящим. Всё это ранит. Дерьмо.
– Дайте мне пять минут. Убирайтесь из моей комнаты. Сейчас же.
Эйден выходит вслед за Лейлой, затем сквозь закрывающуюся дверь я слышу, как они стукаются ладонями. Я знаю, что это из-за меня. Засранцы.
Я одеваюсь и иду в ванную, чтобы умыться. Мои глаза может и красные от рыданий прошлой ночью, но фиолетово-серые мешки под ними хуже. Я выгляжу, как подогретое дерьмо.
Укладываю волосы с помощью воска, чищу зубы, а затем следую за братьями-придурками. Мама, ожидающая внизу, обнимает меня.
– Я в порядке, мам. Мне просто нужны ответы.
– Иди. Сейчас. Получи их, – она кивает и хлопает меня по плечу.
– Таков план, – бормочу я на выдохе.
Лейла сидит в своей машине, я открываю водительскую дверь.
– Пересаживайся в грузовик.
Я практически слышу, как она закатывает глаза. Так похоже на двадцатиоднолетнюю, а не одиннадцатилетнюю. Уверен, она иногда ведёт себя так.
Со вздохом она пересаживается в грузовик, подтверждая мои слова, и я завожу двигатель. Разворачиваю грузовик и отъезжаю от дома… мимо нескольких репортёров. Просто чертовски великолепно.
– Позвони Тэйту, – я бросаю телефон на колени Лейлы, – скажи ему, чтобы нашёл кого-нибудь, кто избавится от этих надоедливых придурков.
Она кивает и делает это, когда я поворачиваю на улицу Софи. Засмеявшись, она отключается моментом позже.
– Сделано.
– Что он сказал? – я бросаю на неё косой взгляд.
– Он сказал, что папа на пути к ним с винтовкой, – она широко усмехается, немного подпрыгивая на сиденье.
Я смеюсь, представив слишком комичный образ моего пятидесятивосьмилетнего отца, размахивающего ружьём перед папарацци. И вполне реалистично.
– Прислушивайся к выстрелам, – бормочу я, поворачивая на подъездную дорожку Софи, – я не хочу вытаскивать его из тюрьмы сегодня.
