Текст книги "Принц со шрамом (ЛП)"

Автор книги: Эмили Макинтайер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

42. Сара Б.

Холодный шок разливается по моим венам, когда я наблюдаю, как полный зал людей падает на колени, один за другим, вдохновлённые Полом, который только что подобострастно целовал руку Тристана, и я… немею.

Тристан – мятежный король.

Конечно, это он.

Как я могла быть такой слепой?

Я последовала за Шейной и Полом сюда, в тенистые земли, где фонари исчезают с углов улиц, а гладкие дороги превращаются в разбитый тротуар с выбоинами такого размера, что в них может поместиться небольшой дом. Во всех зданиях грязные окна или доски вместо стекол, и хотя Сильва обеднела за долгие годы, такого я еще не видела.

Не уверена, чего я ожидала, когда решила заглянуть в щель в двери таверны «Слоновьи кости», но точно уж не это.

Что угодно, только не это.

Я сканирую глазами людей, мое сердце кричит и бьется в груди, но я игнорирую боль, отказываясь признаваться себе, что мужчина, в которого я влюбилась, – это тот, кто убил моего отца.

Сама таверна мрачная и темная; потертые деревянные панели и сильный запах нафталина и плесени, но атмосфера в ней приподнятая. Как будто они знают, что находятся на пороге чего-то великого. Чего-то большего.

В дальнем углу они установили большую клетку с железными прутьями, и я прищуриваю глаза, смятение пробегает по мне при виде этого зрелища. Зачем это здесь? Я пытаюсь разглядеть получше, но не могу открыть дверь дальше без риска быть замеченной, а высокая фигура Тристана загораживает меня.

Но потом он двигается, и я вижу сгорбленную фигуру моего кузена, окровавленного и прикованного к стене без сознания.

Мой желудок подпрыгивает. Он жив.

В клетке, как птица, и без руки, но все же… жив.

Мой желудок сворачивается, месть в моем сердце разгорается все ярче.

Тристан поворачивается, отходит от Пола и направляется к передней части комнаты с некачественной платформой и единственным стулом с высокой спинкой, стоящим в центре. Он идет прямо в середину, бог среди своих людей, и говорит.

– Друзья, – его руки поднимаются в стороны. – Время близко. Вы все невероятно верили в меня, и пришло время отплатить вам тем же. На горизонте новый рассвет!

Аплодисменты раздаются за столами.

– Больше мы не будем отброшены в тенистые земли, пока богатые и совершенные живут на свету. Пришло наше время сиять.

Снова крики и возгласы, несколько человек бросают мусор в железную клетку, в которой сидит Александр.

Мой желудок сводит судорогой, мне хочется отвернуться, чтобы этот кошмар исчез, но я прикована к месту, не в силах ничего делать, кроме как смотреть. Его харизма поражает, и чем больше его слов льется из уст на остальных в комнате, тем больше вы можете почувствовать, как энергия меняется, как будто он лепит ее в любую форму, какую пожелает, и возвращает ее им, как будто она всегда принадлежала им. Это самое невероятное зрелище, которое я наблюдала, и я не сомневаюсь, что если он пожелает корону, она окажется на его голове.

Он говорит так красноречиво, так завораживающе, что даже я попадаю под его чары. Мое сердце бьется быстрее, дыхание становится резче, а волнение поднимается в центре моего живота и распространяется по конечностям, пока я не представляю, каково это – стоять рядом с ним.

Но потом я вспоминаю, где я и кто он. И это чувство исчезает, сменяясь желчью, которая выворачивает мой желудок наизнанку.

Я снова осматриваю окрестности, перебирая людей, пока мой взгляд не останавливается на Шейне, обхватившей руками шею мятежника в королевской форме. Я ломаю голову, пытаясь вспомнить его имя, но ничего не получается.

Она дура. Такая же, как и я. Потерять себя в объятиях мужчины.

Лживого, жалкого оправдания мужчины.

Мои ноги болят от сгорбленного положения, и я переминаюсь с ноги на ногу, эта вечная боль вспыхивает между ног, только на этот раз она не приносит утешения.

Мне трудно смотреть на него, но я все равно заставляю себя, может быть, чтобы доказать, что я могу пережить худший вид предательства, а может быть, мазохистка во мне хочет жить в боли, пытаясь примириться с тем, что, несмотря ни на что, единственный человек, которому я думала, что могу доверять, оказался моим злейшим врагом.

Он слизывал мои слезы и говорил, что я его, сразу после того, как послал людей убить меня.

Моя грудь сжимается, пока не лопаются кровеносные сосуды, взрываясь в ярости так, что я чувствую только кислые нотки предательства.

Мятежный король. Принц со шрамом.

Моя рука летит ко рту, чтобы заглушить крик.

Я позволила ему увидеть самые темные части меня. Позволила ему запятнать меня, причинить мне боль, и я умоляла об этом, втирая его сперму в кожу и моля Бога, чтобы она заклеймила мою душу.

Мои зубы скрипят, когда ненависть, черная и истинная, прожигает меня до дрожи, в ушах стучит жестокость.

Я совершила много поступков, которые не позволят мне попасть в райские врата. Я смирилась со своими грехами, давно отказавшись от веры ради мести. Но сейчас я чувствую, что впервые по-настоящему предала память своего отца.

Я переспала с Фаасом. Но хуже того, я влюбилась в человека, ответственного за его смерть.

Мое сердце дрожит и трескается, зазубренные края прорезают сухожилия, падая к моим ногам, пока не остается ничего, кроме почерневшей дыры, которая почти познала, каково это – влюбиться.

Тристан поворачивает голову в мою сторону, зеленые глаза пронзительно смотрят на меня, когда он наклоняет голову.

Вскочив на ноги, я поворачиваюсь и убегаю, адреналин, как кислота, разливается по мышцам, и я устремляюсь обратно, обещая призраку отца, что не забуду, зачем приехала. Нет уж.

Я уничтожу семью Фааса и убью мятежного короля… неважно, как сильно это меня сломает.

43. Тристан

Мой брат спросил, верующий ли я человек.

Я человек многих вещей, но вера – это то, что лучше всего подходит, когда она находится внутри тебя самого, а не ищется в других людях.

Другие люди разочаровывают.

Я видел её. Это было быстро, всего лишь мгновение, но я узнал бы эти темные глаза где угодно.

Все во мне требовало последовать за ней, выследить её и пробраться в ее комнату, как я это сделал той ночью. Но что-то подсказывает мне, что я не должен. Пока не стоит.

Поэтому вместо этого я пошел к её кузену.

Ксандер с нами с вечера бала в честь помолвки. И за прошедшее время он был выставлен на всеобщее обозрение, подвержен жестокому обращению, избиениям, открытые раны заражены и причиняют, уверен, неизмеримую боль. Я представляю, что скоро начнется сепсис, который съест его изнутри.

Я выплескиваю на его лицо ведро воды, чтобы привести его в чувство. Он оглядывается, но я уже привязал его к деревянной бревну на заднем дворе таверны. Я привязал веревкой обе его ноги, а также его хорошую руку.

Он дергается, но быстро понимает, что никуда не сможет уйти. Даже если бы он мог двигаться, он слишком слаб, чтобы убежать.

– Доброе утро, Александр, – улыбаюсь я.

– Я уже рассказал Вам, – бормочет он, его язык высовывается из пересохшего рта, чтобы облизнуть потрескавшиеся и кровоточащие губы. Он кашляет, прежде чем продолжить. – Все… что знаю.

Я качаю головой.

– Ну же, Ксандер. Мы оба знаем, что это неправда. Ты ничего мне не сказал.

– Просто убейте меня, – шепчет он. – Пожалуйста.

Я ставлю пустое ведро у своих ног и перехожу к галлону керосина, стоящему в конце стола.

– Ты считаешь, что покаялся?

Он кивает.

– И каковы были твои преступления?

Он поджимает губы, отворачивая лицо. Все, что он делает, происходит в замедленном темпе, как будто у него не хватает сил, чтобы приложить должное количество энергии.

Я подхожу к нему, смотрю на его избитое и окровавленное лицо.

– Вот что я тебе скажу. Сначала я буду честен с тобой. Так будет больше шансов, – выдохнув, я разминаю шею. – Честно говоря… ты сегодня умрешь. Фух, как хорошо, что я это сказал. Теперь твоя очередь.

Его глаза вспыхивают, но он молчит.

– Ну ладненько.

Я поднимаю галлон над его торсом, наклоняю бутылку, пока керосин не выливается на его кожу, покрывая его плоть и стекая в дерево по бокам. Он вздрагивает, когда горючее попадает на него.

– Это не для меня, ты знаешь, – говорю я, двигаясь по его телу, пока не охватываю жидкостью каждый его сантиметр. – Это твой шанс исповедаться и надеяться, что Бог помилует твою душу.

Он насмехается, но это переходит в кашель, звук хриплый и влажный, как будто болезнь уже заполонила его легкие.

– Вы не священник.

Я наклоняюсь ближе.

– Но я могу быть твоим спасителем.

– Вы собираетесь убить и ее? – спрашивает он.

У меня в груди все сжимается. Есть только одна она, о которой, как я предполагаю, он говорит, и она не та, кому я намерен причинять вред.

– Боюсь, тебе нужно быть более конкретным.

– Мою кузину.

Я сжимаю челюсть, и он не упускает этого движения, легкая ухмылка пробивается сквозь его усталость.

– Вы плохо это скрываете, знаете? Ваше больное увлечение ею, – он снова кашляет. – Вам повезло, что Ваш брат – полный имбецил.

Раздражение проникает в меня.

– Не говори о ней при мне, – выплюнул я.

Он смеется.

– Я привёз её сюда, чтобы убить Вас, глупец.

Что-то темное поселяется в моей груди от его слов, хотя я не сомневаюсь, что он говорит правду. Я всегда знал, что под ее внешностью что-то скрывается; гнусные поступки с невинным лицом. Это объясняет кинжалы на ее бедре, огонь в ее дыхании и глаза, которые смотрят сквозь приоткрытые двери и беззвездные ночи.

Но до прошлой ночи, я уверен, она не знала, что я – король мятежников.

Интересно, от этого она больше или меньше хочет меня убить?

Мой член твердеет при мысли о её гневе.

– Это меня нисколько не удивляет, – смеюсь я. – Будь честен, Ксандер. Кто подговорил ее на это?

Потянувшись в карман, я достаю спички Люцифера, выбираю одну и поднимаю над его головой. – Скажи мне быстро, или я зажгу этот огонь и сожгу каждый дюйм твоей кожи. А потом потушу его, и мы сможем играть в эту игру снова и снова, пока пламя не сожрет твои мышцы и нервы, – я смотрю на спичечный коробок. – Я слышал, что это самый ужасный способ умереть.

Он сжимает губы, и я усмехаюсь, поднося спичку к огню.

– Ты такой зануда.

– Мой отец! – кричит он, его голос звучит хрипло и болезненно. – Она должна была избавить мир от тебя и твоего жалкого подобия брата, чтобы род Беатро наконец занял свое законное место.

Моя голова откидывается назад от смеха.

– Ты никогда бы не стал следующим в очереди на трон.

– У нас есть поддержка Тайного совета, – хрипит он, его взгляд переходит на спичку в моей руке. Вот это меня удивляет, мои брови поднимаются к линии волос.

– Значит, государственный переворот? – я прищёлкиваю языком. – Я впечатлен.

Вздохнув, я подношу спичку к коробку, звук ее удара о бок словно музыка для моих ушей.

– Еще одно признание, Ксандер, – я наклоняюсь, жар пламени посылает по моим венам волнение. – Это ты влил яд в горло моего отца?

Он сглатывает, осознание его дальнейшей судьбы оседает в его глазах.

– Нет. Это был Ваш брат, – говорит он.

Я не удивлена, но предательство все равно жжет.

– Мы с Вашей мамой просто подтолкнули его в нужном направлении.

Кивнув, я поднимаю над ним руку.

– Да помилует Господь твою душу, Александр. Ибо я этого никогда не сделаю.

Керосин быстро загорается, когда я бросаю спичку, его кожа вспыхивает и начинает полыхать. Я отхожу назад, закрываю глаза и наслаждаюсь мучительными криками, ярость бурлит, как ураган, в центре моего нутра.

44. Сара Б.

Мои лезвия остры.

Я не меняла одежду со вчерашнего вечера, когда мой мир перевернулся с ног на голову.

Вместо этого я сидела перед камином, перебирая в уме всё, что я знаю наверняка. И единственный вывод, к которому я пришла, – это то, что я устала от игры в ожидание. Ждать указаний от других людей, которым я не уверена, что могу доверять. Я больше не хочу играть идеальную роль, желая стать королевой. Я просто хочу, чтобы они умерли.

Это единственное, что пульсирует в моих внутренностях, изливаясь из того места, где должен быть бьющийся орган; я наполовину уверена, что моя извращенная потребность в мести – единственная причина, по которой оно все еще бьется.

Можно ли умереть от разбитого сердца?

Меня не волнует политика и сохранение целостности короны – все эти вещи, как говорил мне дядя, были необходимы, чтобы страна не разошлась по швам после падения династии Фаасов. Но я всю ночь прокручивала в уме его слова, и что-то не сходится.

Если бы я не была уже разбита на тысячу кусочков, возможно, я бы почувствовала стыд за то, как легко мной манипулировали. А так я чувствую лишь пустоту, которая приходит после разочарования.

Густой туман стелется по деревьям и покрывает холодную землю, капли росы образуются на травинках, когда я выхожу из главного замка и иду через двор к собору.

Я уверен, что сегодня будет мой последний день на этой земле. У меня нет иллюзий, что он закончится чем-то иным, кроме смерти. Я приму её с распростертыми объятиями, если только расправлюсь с теми, кто причинил мне зло.

Несмотря на это, я хочу помолиться.

Не об отпущение грехов – в моей душе нет раскаяния. Но о ясности. Цели.

Мои пальцы обхватывают прохладные металлические ручки на входе в церковь, я открываю двери и вхожу в просторное помещение, мой взгляд останавливается на одинокой фигуре, стоящей перед алтарем, его руки в карманах, его татуировки выставлены напоказ, когда он смотрит на скульптуру Иисуса на кресте.

Слезы наворачиваются на глаза, грудь сдавливает так сильно, что кажется, будто она разорвется пополам. Я сглатываю их, отказываясь давать им упасть.

Как можно тише я вытаскиваю клинок из плаща и прижимаю его к дрожащей ладони.

Стук моих сапог отражается эхом от стен, когда я пробираюсь сквозь ряды скамей, и он никак не может не слышать моего приближения. Я жду, что он повернется, что-то скажет. Сделает что-нибудь.

Но он этого не делает.

Я хватаюсь за кинжал, продолжая идти к нему, и мой желудок сводит, тошнота подкатывает к горлу, когда я останавливаюсь в нескольких шагах позади.

Сделай это, шепчет мой разум. Протяни руку и вонзи лезвие в его кожу.

Это было бы так просто, позволить ему истекать кровью на холодном полу церкви, а я бы стояла над ним и смотрела, как предательская жизнь покидает его тело.

От одной мысли об этом мои внутренности содрогаются, и я чувствую слабость от того, что борюсь с этим решением. Я поднимаю руку, сглатывая желчь, которая поднимается вместе с ней, полость в моей груди трескается по центру, когда я приближаю нож к его спине.

– Каким-то образом я знал, что ты найдешь меня здесь.

Моя рука замирает, сердце подкатывает к горлу.

Он поворачивается, эти глупые, идеальные, нефритово-зеленые глаза смотрят на меня, как будто я единственное, что он видит, и это посылает ярость по моему телу, ненавидя, что даже сейчас он так убедителен в своей лжи.

– Один из нас всегда находит другого, – говорю я сквозь стиснутые зубы. – Интересно, почему так?

Он улыбается, хотя улыбка не достигает его глаз. Мои пальцы крепко сжимают нож, и его взгляд переходит на то место, где он лежит в моей руке.

– Ты собираешься убить меня, Маленькая Лань?

Мой желудок переворачивается, и я высоко поднимаю кинжал, направляя его ему в грудь, оружие дрожит в моей ладони. Я сглатываю и сжимаю челюсть, моя грудь горит от этой мысли.

Сделай это. Сделай это. Сделай это.

Но моя рука остается неподвижной.

Его кадык покачивается, когда он подходит ближе, кончик лезвия упирается в него.

– Я не хочу, чтобы ты потерпела неудачу, – шепчет он. – Даже в этом.

Мое разбитое сердце замирает, эмоции взрываются во мне, и я едва могу соображать.

– Ты не имеешь права так говорить со мной, – выплёвываю я, еще сильнее вдавливая оружие в его грудь. – Не притворяйся, что тебе не все равно, когда ты только и делаешь, что лжешь.

– Ma petite menteuse, мир полон лжи.

Это прозвище слетает с его языка и вонзается в мою середину, боль настолько сильная, что хочется умереть. Его ладонь протягивается, скользит по моей коже, его пальцы обхватывают мое запястье, вызывая жар по всей длине моей руки.

– Правда в том, что я твой. Полностью. Необъяснимо. Болезненно. Безоговорочно, – он двигает мою руку, пока кинжал не прижимается к его горлу. – И если тебе нужно пожертвовать моей душой, чтобы ты смогла жить со своей, то сделай это.

Я втягиваю дрожащий воздух, горячие слезы каскадом текут по моим щекам, пока мой разум борется с моим сердцем, путаница заполоняет мои мысли, пока мое зрение не расплывается, и я не могу мыслить здраво.

Сделай это.

– Это уловка, – шиплю я, нажимая на лезвие, пока оно не пронзает его кожу.

Он улыбается, его пальцы гладят мою руку, вызывая мурашки по коже.

– Никаких уловок, Маленькая Лань. Не в этот раз. Не с тобой.

Мое лицо искажается.

– Ты убил моего отца, – кричу я, лезвием разрезая его плоть, пока кровь не начинает течь по горлу.

Но он не двигается.

– Ты пытался убить меня. Как ты можешь стоять здесь и исповедовать свои деяния, когда все, что ты когда-либо делал, это причинял мне боль? – мой голос срывается, и я делаю сбивчивый вдох.

Мои слова звучат мучительно. Как будто его рука проникла в самые глубины моего существа и силой вырвала их из моей души. Его ладонь скользит вверх по моей руке, по груди, по шее, пока не касается моего лица, его пальцы трутся о мою щеку.

Я закрываю глаза, отталкиваясь от его прикосновений, мне плохо от того, что я не могу сопротивляться утешению, даже когда мой кинжал находится в нескольких секундах от того, чтобы покончить с его жизнью.

– Это несправедливо, – шепчу я, свободной рукой хватаясь за ткань его рубашки. – Это несправедливо, что ты так поступил со мной. Почему это должен быть именно ты?

Он отпускает холодный смешок.

– Ты думаешь, я желал, чтобы это была ты? – его хватка крепче сжимает мою челюсть. – Я бы проклял всю землю, если бы думал, что это поможет стереть тебя из моего мозга.

Моя грудь скручивается, агония разливается по венам.

– Проблема в том, Сара, что тебя невозможно стереть. И теперь, ты – часть меня. Часть, которую я не могу уничтожить, как бы я ни старался, – он подходит ближе, заставляя кровь вытекать из его горла. – И я тоже часть тебя. Даже если ты ненавидишь её.

Его вторая рука взлетает вверх, выкручивая мою, пока она не убрана с его шеи, и я задыхаюсь, мой живот подпрыгивает, ожидая, что он нападет.

Но вместо этого он падает на колени, его руки широко раскинуты по бокам.

– Я ничто, если я не твой, – его челюсть напрягается, вода скапливается на нижнем веке, пока не проливается, одна слеза прочерчивает рельеф шрама и капает на подбородок. – Так сделай это. Убей меня, Сара. Избавь меня от этого постоянного чистилища, где я нуждаюсь в тебе, но ты не моя.

Мое горло опухает, и я едва могу дышать, нерешительность проникает в меня, когда его слова просачиваются сквозь трещины моего непрочного фундамента и попадают в щели моей души.

– Я умру счастливым, если это принесет тебе покой, – хрипит он, в его тоне проступают густые эмоции.

Из самых глубин моей груди вырывается рыдание, эхом разносящееся по собору, насмехаясь над моей болью, отдающейся в ушах.

Ну давай же, Сара. Сделай это.

– Назови мне причину, – говорю я вместо этого. – Одну вескую причину, почему я должна оставить тебя в живых.

Его глаза вспыхивают.

– Потому что я люблю тебя.

Я роняю нож.

Раздается громкий звук, когда он падает на землю, но я едва слышу его, потому что в тот момент, когда я разжимаю пальцы, Тристан уже тянется ко мне, его руки хватают мое тело и притягивают к себе на колени, закручивая вокруг руки мои волосы, пока он поглощает мой рот, мои губы, мой язык, мою душу.

Я кричу на него, погружаясь в его объятия, ненавидя себя за то, что была такой слабой, но любя то, как его прикосновения успокаивают боль.

45. Тристан

Ее прикосновение – это самая сладкая капитуляция.

Задолго до того, как оказаться здесь, я решил, что если она пожелает моей смерти, я лягу у ее ног. У меня нет никакого интереса бороться с ней. У меня нет никакого желания жить, если она не хочет меня.

Я больше не жажду трона. Я больше не жажду мести тем, кто причинил мне зло.

Все это меркнет по сравнению с ней.

Кровь струится по моей шее из того места, где её лезвие проткнуло мою кожу, а мой член пульсирует от ее насилия. Она – абсолютное видение в своей ярости, и когда она роняет нож и падает в мои объятия, моя грудь раздувается.

– Покажи мне свою боль, Маленькая Лань. Отдай её мне, чтобы ты не терпела ее в одиночку, – говорю я ей в рот, засасывая ее рыдания.

Мои руки хватаются за ее одежду, и она отдает столько же, сколько получает, пока мы не оказываемся голыми, с ней на моих коленях; ткани отброшены в сторону, растерзаны и лежат забытыми кучками. Мой член скользит между губами ее киски, отчаянно желая погрузиться в неё.

Я сжимаю в кулак ее волосы, тяну, пока ее спина не выгибается, концы вьющихся прядей касаются пола, пока ее грудь не обнажается, темно-розовые соски просят, чтобы их пососали. Я наклоняюсь, как хищное животное, и обхватываю ртом ее бугристую плоть, рыча, когда ее вкус взрывается на моем языке, а она трется своей горячей промежностью о меня.

– Тристан, – умоляет она, ее соки стекают по моей длине и скапливаются на полированном кафельном полу собора. – Пожалуйста, я…

Я отпускаю ее сосок с хлопком, скольжу языком вверх по ее груди, пока не начинаю сосать ее шею, выводя кровь на поверхность, не заботясь о том, оставляю ли я следы; отчаянно желая показать миру, что она не принадлежит никому, кроме меня. Оставить метку на ее коже так же, как она сделала с моей душой.

Кто-то может войти в любой момент, но мне плевать. Пусть смотрят.

Это не любовь. Это одержимость. Это безумие. Это спасение.

– Шшш, – я двигаю губами, пока они не касаются ее губ. – Я знаю, что тебе нужно.

Я отпускаю ее волосы, обеими руками хватаю ее за бедра и поднимаю ее вверх, мой член разъярен и пульсирует под ней. А затем ее влажное тепло охватывает меня от основания до головки, ее мягкие стенки обнимают каждый гребень моего члена, пока мой пресс не напрягается, и я не вижу звезды просто от ощущения того, что окружен ею.

Ее голова откидывается назад, когда она стонет, вращая бедрами в восьмерке, и каждое движение заставляет меня течь.

Она скачет на мне так хорошо, и на этот раз она рвет меня за волосы; от этого жжения я стону, когда ее губы проходят путь вниз по моей шее, посасывая, когда они достигают тонкого разреза на моем горле.

Я пульсирую внутри неё.

– Да, – шиплю я, приподнимаясь и падая на локти, ее тело следует за мной, продолжая зализывать рану, которую она сделала. – Ты, грязная девчонка, скачешь на моем члене и вылизываешь мою кровь, словно изголодалась по мне.

Она снова стонет, звук вибрирует во мне, а затем она двигается, выпрямляя спину, а ее руки обхватывают груди и пощипывают соски, пока они не становятся твердыми. Мой живот крепко сжимается, когда я смотрю, как она откидывает голову назад и закрывает глаза, удивляясь, как это возможно, что она существует – наполовину уверенный, что я сошел с ума и она не более чем плод моего воображения.

Внезапно это ощущение становится слишком сильным, и я подаюсь вперед, пока наши груди не соприкасаются, а ее бедра не сбиваются с ритма. Мои пальцы сжимают ее щеки.

– Посмотри на меня.

Ее идеальные темные глаза распахиваются, и, Господи, это заставляет меня чувствовать себя самым счастливым мужчиной, имеющим ее на коленях, на моем члене и в моих чертовых венах.

– Ты действительно думала, что я когда-нибудь причиню тебе вред?

Я завершаю свой вопрос резким толчком в ее скользкое тепло, прижимаясь к ней, пока она двигается свое набухшее киской по моему паху, ее тело дрожит, когда ее стенки трепещут вокруг моего члена.

Слеза вытекает из уголка ее глаза и бежит по щеке, и я без раздумий наклоняюсь к ней, высунув язык и слизывая ее.

Ее печаль – теперь моя печаль.

Ее боль – теперь моя боль.

– Я буду пытать и калечить любого, кто посмеет даже подумать о твоем имени, – говорю я ей на ухо, прижимая ее лицо к себе, продолжая трахать ее жестко и медленно.

Она хнычет, кивает головой, наклоняясь, чтобы снова приникнуть к моим губам в кровоточащем поцелуе, и мое сердце замирает, желая почувствовать ее глубже – желая каким-то образом проникнуть под ее кожу и остаться там навечно.

Мои руки оставляют ее лицо и хватаются за бедра, притягиваю ее вниз, пока каждый сантиметр моего члена не оказывается глубоко внутри нее, но все равно этого недостаточно.

Я поднимаю ее с себя, мой член набух и блестит от ее возбуждения, бушующего, когда оно вырывается из ее влагалища. Обхватив ее за талию, я поворачиваю ее, пока она не оказывается на четвереньках, упираясь локтями в край возвышения. Я откидываюсь на пятки и погружаюсь в видение, запечатлевая его в памяти, чтобы потом вытатуировать это на своей коже.

Ее прелестная маленькая киска обнажена, она склонилась, словно в молитве, витражные окна рассыпают краски по ее идеальной кремовой коже, а темное дерево креста нависает над нашими грехами.

Я двигаюсь вперед, просовывая пальцы внутрь её, изгибая их вперед, чтобы найти то мягкое, губчатое место, которое заставит ее кончить.

– Должен ли я наказать тебя за недостаток веры? – спрашиваю я, разводя пальцы в стороны, а затем снова сводя их вместе и снова загибая.

Она стонет, ее голова опускается на тыльную сторону рук, которые толкают ее ягодицы ко мне. Они умоляют меня сделать их красными.

И я делаю это.

Я вынимаю пальцы из ее тела и этой же рукой, блестящей от ее соков, ударяю по ее коже, шлепок отдается в высоких сводах потолка церкви. Тепло скапливается у основания моего позвоночника, и я никогда не был так тверд, как сейчас, наблюдая, как ее кожа покрывается рябью и розовеет от моей руки.

Ее пальцы пытаются ухватиться за основание алтаря, а ногти царапают пол.

– Ты была очень плохой девочкой, Сара.

Моя рука потирает отпечаток моей ладони, и она мурлычет, еще сильнее прижимаясь ко мне.

Шлепок.

Я снова ударяю ее по заднице, предэякулят стекает из моего члена на пол.

Это грязно, и возбуждение пробегает по моим венам, когда я представляю, как люди стоят на коленях прямо здесь, принимая причастие.

Застонав, я обхватываю свободной рукой основание своего члена, сдерживая желание кончить от одной только мысли об этом. Я продвигаюсь вперед, пока фиолетовая головка не скользит по внешней стороне ее губ, задевая ее чувствительный бугорок. Я опускаю руку в третий раз, и она вскрикивает: из ее отверстия на кожу моего члена просачивается влага.

Мои губы проводят поцелуями по ее позвоночнику, я наклоняюсь над ней, беру ее волосы в руку и откидываю ее голову назад, заставляя тело приподняться, пока она не оказывается вровень со мной, мое дыхание щекочет ее ухо.

– Такая податливая и покорная, когда стоишь на коленях и умоляешь о том, чтобы я оставил свои следы на твоей коже, – шепчу я.

Ее тело дрожит, ее бедра напрягаются, когда она толкается назад и начинает дрочить мне губами своей киски. Она скользит вперед и назад, потираясь о мою эрекцию, заставляя мой живот напрягаться от желания погрузиться в неё так глубоко, как только смогу.

– Скажи мне, что ты моя, – требую я.

Моя рука переходит с ее волос на горло, ее спина касается моей груди, создавая восхитительное трение. Я подаюсь бедрами вперед, мой жаждущий член пульсирует.

– Я отчаянный мужчина, Сара.

Мои пальцы сжимаются вокруг ее горла, другая рука обхватывает ее талию и скользит вниз, пока мой большой палец не прижимается к этому идеальному сладкому, набухшему пучку нервов, который умоляет меня уделить ему внимание, пока она не потеряет сознание от удовольствия.

– Скажи, – повторяю я. – И я заставлю тебя кончить так сильно, что потом мне придётся собирать тебя по кусочкам.

Она вдыхает, и даже звук ее вздоха вызывает во мне такое сильное возбуждение, что я прикусываю щеку до крови.

– Твоя, – шепчет она.

Я проникаю в нее одним мощным толчком.

Мы оба стонем, и я начинаю двигаться в наказывающем темпе, мои яйца шлепаются о ее клитору, а бедра хлопают по её красным и нежным ягодицам. Мои глаза впиваются в нее, и тепло обволакивает все мое тело, заставляя дико желать кончить в нее, хотя бы немного, просто чтобы узнать, каково это.

Мои яйца подтягиваются, пока не оказываются почти на одном уровне с основанием моего члена, и я наклоняюсь вперед, вгрызаясь в нее как животное, мои колени скребут по каменному полу до крови.

– О Боже, – кричит она, ее тело вибрирует.

Можно ли ревновать к Богу? Потому что когда Его имя слетает с ее губ, мне хочется перерезать себе вены и полететь в его царство, чтобы сжечь его дотла.

Моя рука снова ударяется о плоть, на этот раз сильнее, в ярости от того, что она смеет называть Его имя, когда это я разрываю ее на части. Злюсь, что она думала убить меня, прежде чем дать мне удовольствие погрузиться в ее сладкую киску в последний раз.

– Ты будешь произносишь мое имя, когда кончаешь на моем члене, ma petite menteuse. И ничье другое.

Я обхватываю ее за талию, крепко сжимаю и провожу кончиками пальцев вниз, пока они не щипают ее клитор, и она не вскрикивает.

– Тристан! – снова вскрикивает она, ее стенки становятся мокрыми, когда она напрягается вокруг моего члена.

– Правильно, Маленькая Лань. Это я свожу тебя с ума. Только я.

И тут она взрывается, мое имя срывается с ее губ, и это все, с чем я могу справиться, мои мышцы напрягаются, а зрение отключается, когда густая сперма извергается из моей головки, пульсируя, пока я покрываю ее изнутри. Мои пальцы впиваются в ее бедра, и я смотрю вниз, наблюдая, как густые белые струйки вытекают из ее киски и скользят вниз по моему члену.

Это самое прекрасное зрелище, которое я когда-либо видел.

Задыхаясь и изнемогая, я опускаюсь на ее спину, оставляя ленивые поцелуи вдоль ее позвоночника и зная, без сомнения, что она – единственное, что когда-либо имело значение, и единственное, что когда-либо будет иметь.