Текст книги "Золотой Крюк"

Автор книги: Эмиль Асадов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

– Поброжу, – сказала Марина, и отошла от них в сторону, куда не могли долетать звуки разговора. Погрузив ладони в карманы, девушка медленно бродила назад и вперед между деревьев, опустив голову и, видимо, о чем-то размышляя. Сергей Степанович поймал себя на том, что невольно следит за ней. Впрочем, его чувства отнюдь не были похожи на задор седеющего ловеласа. Девушка будто дополняла собой картину мокрого парка, над которым сгущался вечер, и это было красиво и здорово.

– Изводится, – констатировала Полина Александровна, перехватив его взгляд. – Жаль мне ее. Работала, себя не жалея – и на тебе, все коту под хвост.

– Признаться, я специально зазвал ее в парк, думал, отвлечется…

– Да я поняла это, спасибо Вам. Сегодня родители учеников домой звонили, говорили с ней. Ее же любили в школе многие.

– Может, они и на директора ее как-то повлияют? Чтобы он ее обратно принял?

– Вряд ли. Да она и сама теперь не пойдет. Глупость какая – из-за какой-то двойки, пацан-то в шестом классе всего учится, ему эта "двойка" – как слону дробина. Сколько лет впереди, папаша бы потом одним разом золотую медаль купил – и все. Ан нет, она на принцип – и он тоже. Она же девчонка совсем, чего с ней в принципы играть?.. Люди злые стали совсем, – сокрушалась женщина. – Раньше хоть партии боялись, а теперь им боятся некого.

– Но у Марины, кажется, уже какая-то работа есть?

– Это вы про то, что она сказала.… Да нет, блажь очередная. Решила в магистратуру поступать, пишет теперь какую-то диссертацию или что-то в этом духе. Макаренко из себя строит, – Полина Александровна будто старалась сама себя рассердить на поступок дочери, но ей это никак не удавалось. – Об сегодняшних оболтусов любой Макаренко зубы обломает, вы только поглядите на них – один в цепях, другой волосы красит, девчонки с десяти лет помадятся, как крали, прости Господи.… В портфелях вместо учебников – карты да журнальчики. Таких не учить надо, а сразу в колонии отправлять. Она-то сама молодая, не понимает. А ведь она юридический закончила почти с отличием… Я всего такого уже насмотрелась, когда после войны разруха была. Но тогда не воровали, боялись. А теперь Сталина ругают. Чего его ругать? Я бы тоже сейчас много кого постреляла бы…

– Вы настроены не на шутку, – попытался перевести разговор на более шутливый лад Чеботарев, но Полина Александровна его не поддержала.

– Чего шутить-то – ни настроения, ни поводу никакого нет.

Чеботарев поднялся, оставив женщину на скамейке наедине со своими думами, и направился к девушке.

– Не помешаю?

– Нет, конечно, – его голос отвлек Марину от своих мыслей. – Как там мама? Успели сделать непристойное предложение?

– Нет пока, – улыбнулся Чеботарев, – она сегодня, похоже, не в том настроении.

– Да, я успела заметить.

– Вы на нее не сердитесь, но она рассказала про ваши неприятности…

– А никаких неприятностей нет, – девушка сердито сжала губы, – хотя могла и помолчать. Мне жалость не требуется.

– Я только подумал, может, стоило поставить тому пацану эту треклятую "тройку"? Говорят, лбом стену не прошибешь…

– Да я бы поставила! – девушка импульсивно взмахнула рукой, – вы думаете, я дура, решила мир переделать? Я только хамства не терплю, наглости такой беспредельной. Двенадцатилетний пацан уверен, что у него уже весь мир в кармане, а потом заявляется его папаша при погонах, и начинает мне доказывать, что, дескать, так и есть – мир уже там, залезай тоже в этот карман и ни шикни! Он думает, что когда он сыну в таком возрасте золотые часы на руку вешает – этим он ему лучше делает. А я заставила снять, потому что в классе рядом с ним учатся дети, родители которых скоро свои обычные часы продавать на толкучке будут, чтобы на жизнь хватило. Когда в 12–13 лет у одного ребенка возникает комплекс неполноценности, а у другого – вседозволенности – это ужасно. Пусть меня увольняют, я хоть не буду видеть потом, во что превратятся все эти дети лет через пять – десять.

– Не сердитесь, – снова попросил Чеботарев, – а то, когда вы так говорите, я сам чувствую себя в чем-то виноватым. А мама ваша только мне об этом рассказала – так мне можно, мы же с вами практически коллеги!

– Разве вы тоже учитель?

– Я тоже безработный. Еще и месяца не прошло.

– То-то я заметила, что вы не в себе, – призналась девушка. – А вас-то за что? Не обижайтесь, но не верится, что вы разругались со своим начальником.

– Обижаться не буду, если скажете, почему в это трудно поверить?

– Вы мягкий очень. По вам видно, что конформист. Домом наверняка жена руководила?

– Ничего подобного, – начал сердиться Чеботарев, – Елена следила за домом, как и положено женщине, а я работал, деньги приносил.

– Я, наверное, бестактна, – вздохнула девушка. – В конце концов, какая разница, кто руководит домом, лишь бы лад был. Так за что же вас уволили?

– Прокололся. А тут ревизия. В общем, все разом навалилось.

– Бывает. И, наверное, как водится, никого из прежних сотоварищей рядом почему-то не оказалось…

– Почти никого, – признался Чеботарев. – Чтобы обо мне вспомнили, мне надо умереть, тогда исходящий из квартиры запах, может, привлечет чье-то внимание.

– Зачем же так кардинально? Вы уже пробовали найти другую работу?

– Где ж ее найти? Я компьютер не знаю, язык общения один – ломанный русский, и то со словарем, – попытался шутить Сергей Степанович. – Моя специальность – инженер-экономист, плюс по ходу дела нахватался понемногу из строительных норм и правил. Но на это сейчас спроса нет – заводы почти все стоят. Еще и возраст такой – переучиваться уже поздно, пенсию получать – пока рано.

– Но у вас же, вроде, жена со связями – помочь не может?

– Жена ушла в тот же день. И вещи прихватила.

– Вот почему вы к нам за утюгом ходите! – воскликнула Марина. – Но, между прочим, вы можете в суд обратиться. Вещи забирать она не имела права.

– Да нет, Мариночка, я в суд обращаться, конечно, не буду, – Чеботарев потупился, разглядывая намокшие от травы носки ботинок. – Остатки самоуважения, знаете ли, не позволят.

– Извините.… Нет, я и вправду дура – горожу непонятно что, – голос Марины смягчился. – Хотите, я с родителями учеников поговорю, они ко мне до сих пор звонят, а одного парнишку я по математике подтягиваю. Может, они про работу подскажут?

– Ничего, я пока сам попробую. Если совсем ничего не получится – скажу.

– Только без всякого стеснения, – потребовала девушка, – я, разумеется, никого в подробности посвящать не буду. Просто знающий человек работу ищет – и все.

– Скажу, – снова пообещал Чеботарев. – Ну что, пойдем, заберем вашу маму, пока она там не замерзла?

– На маму валите, а сами продрогли, – рассмеялась Марина, – немудрено – ноги промочили. Пойдемте, а то и в самом деле завтра с гриппом свалитесь.

Когда они вернулись домой, было уже совсем темно. Чеботарев простился с женщинами у двери их квартиры, за чем последовала непродолжительная баталия – Полина Александровна, которой дочь успела наябедничать про его промокшие туфли, заставляла его взять у них мед. Чеботарев сопротивлялся, но проиграл. Поднимаясь на свой этаж с переброшенным через руку пальто, сжимая в другой баночку с желтым снадобьем, он улыбался. Ему казалось, что он смог сделать что-то хорошее, да и самому от разговора в парке полегчало. Чувство одиночества, давившее ему грудь все эти дни, не спешило возвращаться обратно – и это было совсем неплохо.

Витька продолжали мучить ночные галлюцинации. В последней из них он, гладко выбритый, втиснутый в безупречно сидящий на нем смокинг, сидел в казино за рулеточным столом, покручивая между пальцами фишку. Шарик крутанулся и замер в незримой Витьку ячейке, и юркий крупье с носом, как у грача, придвинул к сантехнику его выигрыш, почему-то использовав для этого гаечный ключ.

"Райское наслаждение", – подумал Витек и, закинув голову на спинку кресла, посмотрел в потолок. Под потолком же парила супруга обворованного им гражданина, освещая зал глубоким вырезом своего декольте. Вдруг из декольте вместо левой груди вывалился кокос, чем Витек остался весьма шокирован, и понесся прямо на него – точь в точь реклама "Баунти". Но, в отличие от рекламного ролика, где картинка в последний момент исчезает, кокос аккуратно приложился прямо по лбу удачливого игрока.

Витек от удара и удивления моргнул, и окружающая его ирреальность моментально сменилась: теперь он сидел, приложив ко лбу холодную мокрую тряпку, в зале суда за решеткой, покорно взирая на тройку заседателей – одногрудую Елену, небритого Александра Невзорова и Палыча. Именно присутствие здесь сторожа удивило Витька безмерно.

– Сколько бы ему дать? – судьи рассматривали Витька, будто под микроскопом, и тут ему стало стыдно, что он такой маленький.

– Шесть с половиной, – предложил сам Витек.

– Три, – отрезала одногрудая Елена. – Не больше. Большего он не заслуживает. И пусть уберет за собой – а то наследил кругом.

В этот момент в клетку залетел грач с внешностью брачного афериста, сел Витьку на плечо и стал плакать.

– Как же мы без вас, – рыдал грач, тюкаясь клювом в плечо подсудимому, – кто же в нашем заведении теперь стричься будет?

– Я больше не буду! Не буду стричься! – закричал Витек, обращаясь к судьям. На месте Невзорова уже сидел Боровой, подавая Палычу прикурить сигаретку от золотой навороченной зажигалки.

– Будет, – буркнул Боровому Палыч, – я его давно знаю. Он даже в оперу не ходил.

И судьи, услышав это, насупились на Витька окончательно.

– Сослать в оперу, – громовым голосом объявила Елена и громыхнула по столу молотком так, что в ушах зазвенело.

– Плесните хоть воды на дорожку, – заумолял грач, – подсудимый хочет пить! – Но за водой никто не побежал, и Витек решил, что пора просыпаться.

Сушняк мучил страшно. Луч солнца через незастекленное окно сторожки лупил ему прямо по не до конца расклеившемуся еще левому глазу. Витек перевернулся набок, пошарил под кроватью в поисках какой-нибудь влаги, ничего не нашел.

– Пить, – просипело его измученное горло.

– Проснулся, значит, – удовлетворенно сказал Палыч, который сидел на корточках у электроплитки и колдовал в кастрюльке какое-то варево. Витек бросил взгляд на стол с остатками вчерашнего пиршества, узрел початую бутылку водки, и его чуть не стошнило от отвращения. Палыч передал ему кружку с рассолом, и он выпил ее в два глотка.

– Ну дела, – удивленно сказал Витек, свешивая ноги с раскладушки. – Видно, я здорово вчера набрался.

– Да уж, – хмыкнул Палыч. – Кстати, к тебе гости наведывались.

– Кто? – испугался Витек.

– Санька из нашего ларька. Принес рассол – сказал, что тебе после того количества водки, что ты у него закупил, обязательно понадобится.

– А я много купил?

– Когда третий раз до ларька бегал, перебрал малость. Вот, – и Палыч кивнул в угол комнаты. Витек проследил взглядом по указанному им направлению и увидел здоровенного вида авоську, набитую бутылками всех сортов и размеров. Еще несколько бутылок, видно, не уместившихся, просто стояли у стены. Витек почувствовал, что ему снова становится плохо.

– Еще Санька спрашивал, когда ему ларек освобождать – немедленно, или есть время, чтобы товар вывезти, – продолжал Палыч.

– А он что, закрывается?

– Что ж ему еще делать? Ты ж у него ларек купил вчера. Не помнишь?

– Нет…

– Ну, когда ты деньги на четвертой ходке отдавал…

– Получается, я всю ночь не столько пил, сколько бегал к ларьку?

– В последний раз, видимо, не добежал – Санька тебя на себе принес. Рассказал, что когда очередную партию водки брал, то возмущаться стал – дескать, дорого все. И сторговал ларек – сказал, чтобы больше не платить за водку. Санька правда не понял, кто тебе водку поставлять забесплатно будет, но ларек все-таки отдал.

– Я, может, и деньги ему уже отдал?

– Так я сам сегодня утром отдал – тыщу дорралов, как вы договорились, – Пожал плечами Палыч, – вот и лицензию Санька принес, а переоформит он все сам, ты не волнуйся. И с крышей познакомит. Оказывается, крыша – это не кровля, а те, кто из тебя эту кровлю пьет, если я все правильно помню. Я ведь тоже не слишком трезвым был. Я сначала ему не поверил, а потом решил – хозяин барин, чего мне-то вмешиваться.

– Ты что, меня разбудить не мог, прежде чем такие бабки отдавать?

– Тебя добудиться – легче мертвого заставить гопака танцевать, – рассердился Палыч. – А ты чем недоволен? Свой ларек теперь имеешь, человеком сможешь стать. Санька, кстати, не против у тебя продавцом работать. Деньги он не видел, ты не бойся. Я их утром перепрятал.

– На кой хрен мне ларек, – расстроился Витек. – Давай я его тебе подарю?

– Подари, – согласился Палыч, – мне и от дому недалеко. Все равно здесь делать нечего – с тоски скиснуть можно. А еще ты мне телевизор обещал. Помнишь?

– Не волнуйся, Палыч. И телевизор будет, и видик. Давай завтракать, что-нибудь осталось еще?

– Да столько, что можно полк накормить. Я тебе бутерброд намажу. С чем будешь – с салями или бужениной?

– Без разницы, – и Витек подсел к столу. Палыч нахмурился.

– Со сна умываться ты, я вижу, не привык…

– У богачей свои причуды, – буркнул Витек, запихивая в рот огурец.

– Ты помнишь, о чем мы вчера говорили?

– Не-а.

– Эх-х, – вздохнул Палыч, – ладно, ешь пока. После поговорим по-новой.

Бизнес у новоявленной троицы рэкетиров попервоначалу складывался не очень. Пару раз в ответ на предложение делиться выручкой торговцы в ларьках предлагали зайти попозже, а по приходу их уже ждали серьезные ребята с остриженными затылками и без чувства юмора. Отметелили всех, не помогли даже пудовые кулаки Булыги. Филипп залечивал раны какой-то травой, которую он для этого почему-то курил, Булыга выводил синяки с помощью привезенной цепи, которую прикладывал к ушибленным местам – а таковыми были все его места – а Шора просто всякий раз успевал улепетнуть с места трагедии загодя, потому физически почти не пострадал, но возбужден был до крайности. Для жилья Филипп предоставил им собственные хоромы – заброшенный гараж-ракушку в одном из московских дворов. Скоро продукты, привезенные Шорой, были съедены, запас денег булыжника истощался тем быстрее, чем интенсивнее «лечился» Филипп. Правда, им удалось найти ларек на отшибе, который, кажется, крыши не имел и отстегнул им первую долю, но не деньгами, а самопальной водкой и просроченной колбасой. Булыга был в восторге.

– Лиха беда начало! – приговаривал он. – Пора браться за крупную рыбу!

Филипп не разделял его оптимизма, но спорить не мог по причине разницы в весовых категориях. И хорошо, что не спорил, потому что когда они посетили один небольшой, но уютный офис, директор в ответ на их весьма заманчивое предложение неожиданно сделал им свое.

Директора звали Алекс. И теперь Булыжник сидел в его квартире, в спальне, вдыхая блинные запахи, пока тот потчевал своего гостя в столовой.

– Как тебе не стыдно, Серега? – возмущался тем временем Алекс, – у тебя неприятности, а ты не звонишь. А на что же нужны друзья? Деньги непременно надо найти. Разве может человек такого полета жить так, как ты сейчас?

– Кто ж их найдет? У меня таких связей нет!

– Зато у меня есть… – и Алекс вывел Булыжника и его приятелей из спальни. – Знакомься, парни что надо. Такой рыбу в Азовском море отыскать может, не то, что твоего сантехника.

Булыжник сел за стол и для важности набычился пуще прежнего.

– Можешь рассказать все, как есть, – предложил Алекс, – он твоего ворюгу тебе за неделю доставит.

– По частям, – уточнил Булыга, и Чеботарев ему поверил. Сговорились так: в случае поимки вора и обнаружения денег Чеботарев готов был выплатить до 20 % суммы – то есть ориентировочно 40 тысяч долларов. Булыжник с трудом верил своему счастью, и стараясь не выдать волнения, бычился так сильно, что напугал и самого Сергея Степановича, потому, закончив неприятную беседу, он поспешил уйти. Попросил только уже с порога:

– Вы его, это… совсем не убивайте.

– Как получится, – жестко ответил за своего дружка Алекс, и они распрощались. Алекс закрыл за гостем дверь и прищурился.

– А ты-то с меня стольник в месяц срывать хотел, – ухмыльнулся он, – глубже плавать надо, ты ж Булыжник, так что по вертикали плавать умеешь. Договоримся так: гонорар поделим пополам. А сбежать вздумаете – я вас сам потом найду. Связей хватит, можешь поверить.

– Заметано, – буркнул Булыжник, который, несмотря на внешний вид, был человеком слова.

Первым делом новоявленная команда сыщиков востребовала с Чеботарева адрес и телефон злосчастного сантехника. Алекс вручил им мобильник, Сергей Степанович – газету с объявлением. Чеботарев также съездил в справочное бюро, где за некоторую мзду получил точный адрес, по которому они наведались на следующее утро. Филипп, не успевший отойти от вчерашней дозы, пытался отговорить приятелей от столь раннего визита, но Булыжник горел желанием быстрее найти мерзавца, укравшего, как теперь выяснялось, и его деньги тоже. А Шора его поддержал – для него сидеть на одном месте без движения все равно было почти пыткой. Пришлось Филиппу «похмелиться» маленькой самокруткой, чтобы хотя бы внешне быть похожим на здравомыслящего человека.

Район оказался отдаленный, ехали к нему сначала на метро с пересадкой на Кольцевой, потом – на автобусе, в котором Филиппа сморило окончательно. Приехали, разбудили Филиппа. Район был спланирован так странно, что казалось, будто дома посбрасывали с вертолетов, и где они упали, там их в землю и врыли. После дома номер десять вполне мог идти дом номер пятнадцать, а всех промежуточных номеров не было вовсе. Поэтому нужный дом искали весьма долго. Однако нашли. Поднялись на этаж, позвонили и внимательно послушали тишину за дверью.

– Сейчас я ее выломаю, – пообещал Булыжник.

– Обыщем дом, найдем деньги, и вернемся. Легче легкого! – распланировал их будущее воодушевившийся Шора. Филипп подспудно понимал, что за такую малую работу им бы вряд ли стали платить так много. И вообще идея порчи имущества казалось ему мало эстетичной. Но он ничего не сказал, потому что его в этот момент как раз начало мутить, и язык был занят запихиванием обратно внутренностей, пытавшихся выйти глянуть на свет Божий.

Сказано – сделано. Дверь слетела с петель в две стороны сразу – петли и слабый замок после удара ноги Булыжника отбросило на лестничную клеть, все остальное обрушилось внутрь квартиры. Булыжник и Шора бросились в квартиру, а Филипп повернул голову на скрип открывающейся напротив двери. В щелку, защищенную цепочкой, просунулся фрагмент женского лица, привлеченного шумом.

– Санитарно-эпидемиологический контроль, тетя. Собачья чумка, – сказал, продолжая борьбу с языком и внутренностями, Филипп. Фраза поэтому произносилась им весьма и весьма долго.

– А заболевшие есть? – спросил фрагмент лица в дверной щелке. Ответить Филипп не успел – он перегнулся пополам, и его все-таки стошнило. Не слишком сильно, правда.

– Есть, – испуганно ответил сам себе фрагмент лица, и исчез. Дверь закрылась.

Филипп поглядел на содеянную им на лестничной площадке грязь, и брезгливо поморщился. Он был крайне недоволен собой – зато физически ему стало чуть полегче. Из квартиры доносился шум переворачиваемой мебели и ругань Булыжника. "Останусь на стреме", – благоразумно подумал Филипп, и остался стоять на месте. Скоро к нему присоединились и остальные подельники, злые, как собаки после стерилизации.

– Ничего, – прошипел Булыжник. – Ни копеечки.

– А я приемник нашел, – сказал Шора и хвастливо повертел перед носом Филиппа черной пластмассовой коробочкой, чуть не угодив серебристой антенной ему в глаз. Филипп отпихнул Шора от себя.

– За такие деньги работаешь, а по мелочам тыришь, – упрекнул он Шора.

– Так ведь красивый же! – обиделся тот, дивясь непонятливости товарища.

– В квартире шаром покати, чисто концлагерь для мышей, – сказал Булыжник. – Ну, попадется мне этот сантехник – я ему кран отвинчу.… Сваливать надо быстрей, пока соседи в ментовку не позвонили. А то сейчас нервные такие все! Пошли, пошли…

И они вприпрыжку понеслись по лестничным проемам, забыв про лифт.

Вторым пунктом в маршруте розыска значилась газета. У входа в редакцию странную на вид троицу пытался остановить охранник. Поэтому Булыжник зашел в редакцию первым. Шора прискакал почти сразу – за Булыжником даже дверь закрыться как следует не успела. Филиппа пока не было. В холле сидела девушка, выполняющая функции коммутатора и автоответчика одновременно. Она отвечала на телефонные вопросы, встречала посетителей и отправляла их в нужные двери по двум ведущим из холла коридорам с точностью опытного кегельбаниста. Стены помещения еще хранили на себе слабую память о краске, потолок шелушился известковой перхотью, а стол у девушки давно просил, чтобы его использовали по прямому назначению – сожгли в печке-буржуйке, гудевшей здесь же, в углу.

– Бохато!.. – восхищенно просипел Шора за спиной Булыжника, вертя головой во все стороны. Булыжник дернул головой, и треск позвоночных хрящей на миг перекрыл голос секретарши, говорившей с кем-то по телефону.

– Где объявления принимают? – поинтересовался Булыжник. Живой автоответчик еще что-то сказал в трубку, положил ее на рычаг и обратил нежный взор на пришельцев.

– Что, простите?

Ответить Булыжник не успел, будучи отвлечен какой-то юркой старушкой, метнувшейся к нему почти под ноги. Звали старушку Роза Парамоновна, в честь знаменитой немецкой революционерки Розы Люксембург, и она еще вполне могла бы обставить немку по части решительности характера.

– Да вы это что же, без очереди? – возмущенно поинтересовалась дама. – За мной будете!

Булыжник вздохнул, поднял бабулю за плечи и погрузил на Шору. Когда он разжал руки, Шора ноши, естественно, не удержал, и двухголовая конструкция с охами и причитаниями рухнула на пол.

– Унеси ее, короче, – буркнул Булыжник, в душе кляня задохлика, а потом повторил свой вопрос к секретарше:

– Объявления принимают где?

– Прямо здесь. Диктуйте, я запишу…

– Контора пишет, – буркнул Булыжник. – Раз ты принимаешь, значит, ты, смоква, мне и нужна будешь. Ты у воров объявления берешь, значит?

– Я не смоква, я Катя, – нахмурилась девушка, – а ты козел и хам. У воров я объявлений не беру. Но для тебя могу сделать исключение.

Булыжник догадался, что девица попалась не из пугливых. Одного лишь его грозного внешнего вида для нее было недостаточно, требовалось физическое воздействие. Булыжник уперся кулаком в телефонный аппарат, и пластмассовая трубка тихонько затрещала, чувствуя приближение конца.

– О чем объявление писать будем? Утрата шеи? Покупка мозгов? – рассвирепела еще больше девушка. – Старайся покороче, чтобы дешевле вышло. Слов десять, например. Знаешь столько?

– Я, дура, тебя прямо щас убью… – пообещал Булыжник, не очень веря собственным словам. Вот мужика заломать – это запросто, а тут фифа накрашенная глаза ему делает. Не бить же ее, в самом деле! Такой по носу щелкнешь – в лучшем случае в клинику отвезут на пластическую операцию, в худшем – в морг. Мокруху на себя нашивать, едва успев ступить на московскую землю, Булыжник не хотел. Но отступать и показывать слабость – тем более.

– У тебя тут в газете объявление напечатано было, его вор давал, дошло? Он моего дружбана очистил, и теперь по нему могила стынет. Это, короче, наши заморочки, а твое дело – объявления, так давай говори, у кого брала.

– У кого брала, а кому и откусила, – девица все еще сердилась, но уже не так явно. – Ты хоть объявление покажи! Здесь за день, знаешь, сколько таких ходит?

– Шора, газету давай! – рявкнул Булыжник. Шора оторвался от печки-буржуйки, на которой он, сидя рядом на корточках, силился распознать старинную надпись, и кинулся к столу, на ходу выдергивая из кармана брюк смятый лист. Булыжник разгладил складки, расстелил лист на столе, ткнул пальцем в нужное место.

– Это три недели назад было… – сообщила девица, кинув взгляд на дату. – У нас срок подачи объявлений – около недели, если не срочное. А это не только не срочное, оно еще и бесплатное. Откуда мне знать, кто его давал?

– А ты постарайся. Я тебе и описать могу. Худой такой, плохо бритый, с клетчатой сумкой – он в ней инструменты носил.

– Такие каждый день заходят. Работяги. Всех запоминала бы – спилась бы сама давно…

– Ты мне голову не морочь, – начал звереть Булыжник, – я сейчас этими вот руками сам из тебя твою память вытащу. Вспоминай давай, пока есть чем!

– Да я… – залепетала девушка, – сейчас охрану вызову! Вы… вы… что себе позволяете.

– Да он вообще – невоспитанный хам, – прозвучало от дверей. Булыжник повернулся, обрадовавшись перспективе хоть кому-нибудь сломать здесь шею. Но у дверей стоял, лучезарно улыбаясь, Филипп. Потом он, качаясь, будто на ветру, прошел к столу и элегантно (ему так казалось) примостился на угол стола.

– Милая, – вкрадчиво произнес Филипп, блуждая обкуренными зрачками, – вспомнить-то надо все равно. Мы… то есть я… не сторонник применения физической силы. Но ему – он ткнул пальцем в плечо Булыжника, – ее все равно куда-то девать надо. А охрана, кстати, не придет – она ближайшие пару недель вообще ходить вряд ли сможет. Разве что под себя.

– Вам чего надо-то, мужики? – обескуражено спросила девушка. – Я ж и вправду не помню, кто объявление давал.… Некоторые каждую неделю приходят, а иные появятся – и исчезнут. Они все небритые, почти все худые…

Они помолчали. Филипп попытался сосредоточить взгляд на глазах девушки. На несколько секунд это ему удалось.

– Ладно, – сказал он. – я тебе, красивая, верю. Договоримся так: я тебе номер телефончика оставлю. Если этот тип появится – звони моментально.

– У нас телефон сотовый, – сообщил из-за плеча Булыжника Шора, явно гордясь этим фактом.

– Позвоню, – пообещала девушка.

– А не позвонишь – сами придем. Этот козел у нашего дружбана бабки снес, так их вернуть все равно придется, а кому именно – дружбану без разницы. Сечешь?

– Секу… – прошептала девушка.

– Вот, блин, дерьмо, – выразил свою точку зрения Булыжник и хряпнул кулаком по многострадальному телефонному аппарату. Трубка переломилась пополам и отлетела в сторону.

Содеяв все это, троица гордо удалилась, причем Шора продолжал вертеть головами во все стороны, будто у него вместо шеи была пружина, и голова просто не держалась на одном месте, а Филипп напоследок решил послать девушке воздушный поцелуй, и в итоге чуть не упал. Сыщики спустились по лестнице и вышли из подъезда. Охранника на месте уже не было.

– Ты дурак совсем, – сказал Булыжник Филиппу, – думаешь, этот хмырь сюда придет снова объявления о ремонтах давать? У него ж денег куры не клюют.

– Не придет, конечно, – согласился Филипп, качнулся вбок, замахал руками и восстановил баланс. – вообще переться сюда было пустым делом. Так что я лишь восстановил наше лицо.

– А обзовешься еще раз – я тебе твое попорчу. Будет, что восстанавливать.

– Ой, да ладно, – поморщился Филипп. – Поехали куда-нибудь, что ли? А то меня от последнего косяка совсем болтает. Надо упасть на что-нибудь мягкое.

И троица временно растворилась в плотной толпе москвичей. Очень, кстати, вовремя – в редакцию уже спешила милицейская машина, вызванная неуступчивой бабушкой для пресечения безобразий людей, лезущих вне очереди.

Жизнь Чеботарева стала течь немного полегче, благодаря деньгам, ссуженным ему Алексом. «Вот настоящий друг!» – думал Сергей Степанович, проникаясь к Алексу чувством горячей признательности всякий раз, когда заходил в продуктовый магазин. Он купил радиоприемник, а еще одеяло – спать под пальто становилось все менее уютно. Но на приобретение обстановки в квартиру денег, конечно, не хватало.

Алекс периодически позванивал и рассказывал о ходе розыска. Но странное дело: всякий раз после разговора с ним Сергея Степановича охватывало чувство неловкости. Наверное, он боялся, что этот мутант и его дружки заломают вора, как только найдут. "Он сам виноват!" – убеждал свою совесть Чеботарев, и все таки кровавая перспектива гасила в нем жажду мести, и он не знал, желать ему скорейшего возврата денег или нет. Но все-таки получить обратно привычную комфортабельную жизнь весьма и весьма хотелось.

Вечерами он или слушал радио, или спускался на чай к Полине Александровне. Хотя тянуло его не к ней, а к Марине. Они успели подружиться с девушкой. Он бы с радостью помог ей, если бы мог. В прежние времена его звонка было достаточно, чтобы ей вновь дали работу в школе. В другой, конечно, чтобы не злить пошедшего на принцип отца двоечника – но все равно. Или даже в РОНО. Сейчас его не стали бы даже слушать, и сознание этого угнетало сильнее безденежья.

В тот вечер он как раз рассуждал о скорости, с которой лишился своего социального статуса, как в дверь вдруг позвонили. Сергей Степанович взглянул на часы – половина одиннадцатого, для сборщика денег из ЖЭКа поздновато. Удивленный, пошел к двери. А когда открыл, удивился еще больше: на пороге стоял… тот самый сантехник, которого теперь нанятые им бандиты искали по всей Москве.

Повисла тишина. Витек и Чеботарев уставились друг на друга, и почти одновременно испугались.

"Он меня убьет. Не надо было приходить", – подумал Витек. "Он пришел меня убить. Не надо было открывать", – подумал Сергей Степанович. И попятился вглубь коридора, к телефону, звонить к бандитам, Алексу, в милицию, кому угодно, кто мог спасти! Витек увидел это, тоже заскочил в квартиру и заумолял:

– Не надо милиции! Я не хочу в тюрьму, я честный! Я сам пришел! Я вам деньги хочу вернуть!

– Я буду защищаться, – предупредил перепуганный Чеботарев, размахивая телефонной трубкой, как дубинкой. – Имейте в виду, я владею карате, боксом и этим еще… джиу-джинсом!

– Зачем карате? – чуть не плакал напуганный еще сильней Витек, – возьмите деньги назад, вам что, жалко?

Потом оба перестали выкрикивать невнятные фразы и принялись осмысливать сказанное другим.

– Что ты сказал… насчет денег? – уточнил Чеботарев.

– Вернуть хочу. А то с ними никакого житья мне не стало.

– Да?.. – Чеботарев не знал, как должно реагировать в таких ситуациях. – А где они?

– Спрятаны. Но я принесу.

Гость и хозяин снова замолчали.

– Что-то выпить хочется, – сказал вдруг непьющий без повода Чеботарев. И пошел к уже знакомому Витьку бару. Витек ждал заинтересованно. Чеботарев достал бутылку скотча, откупорил, достал винные бокалы, налил до верху и себе, и Витьку. Они выпили.

– Присядем, – предложил Чеботарев деловым тоном, и первым опустился на пол – больше было не на что. Витек присел рядом. Выпивка несколько прочистила мозги обоим.

– Это хорошо, что ты сам пришел, – строго отметил Чеботарев. – Тебя уже ищут. Я бандитов нанял. Найдут – мало не покажется.

– Я не хотел твои деньги брать, – признался Витек. – А где мебель?