Текст книги "Золотой Крюк"

Автор книги: Эмиль Асадов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

– Даси, – набитым ртом произнес ураганчик. Чеботарев улыбнулся в ответ, понимая, что это все же не может быть дочь хозяйки – в таком возрасте в школу на работу пока еще не принимают.

– Добрый день, Сергей Степанович, – в комнату вошла девушка и остановилась возле стола. Чеботарев поднялся, здороваясь. – Мама, наверное, уже успела нажаловаться на все трудности переходного периода?

– Какого периода?

– Нынешнего – переходного от безденежья к безработице. Не слушайте ее, она вас совсем запугает своими речами о Ленине.

– Да я не слушаю, – сказал Чеботарев, и смутился, поняв, что ляпнул глупость. Девушка рассмеялась.

– Успел пирогом поживиться? – поинтересовалась она у ураганчика. Тот кивнул. – И, конечно, руки мыть перед этим необязательно… – ураганчик заулыбался, полностью соглашаясь с тем, что мытье рук перед едой – пустая трата времени, водных ресурсов и мыла. – Ладно, марш в мою комнату. Математика ждет. Извините, Сергей Степанович, – улыбнулась ему девушка, – дела. Вы с мамой посидите, хорошо?

– Нет, э, я уже пойду, – засуетился Чеботарев, – я давно здесь. Рад был повидать.

– Заходите, – участливо попросила Полина Александровна. – На что же еще нужны соседи? И не расстраивайтесь – все у вас наладится. Слишком долго никому плохо не бывает.

Марина прислушивалась к разговору, не понимая, о чем он. Чеботарев поблагодарил радушную женщину, и дверь за ним закрылась.

– Миллион рублев, – сообщил Палыч, глядя, как Витек пересчитывает принесенные им деньги.

– Семьсот тридцать тысяч, – заявил Витек. Палыч нахмурился.

– Ты что, мне не доверяешь? Дважды пересчитывали.

– Сам считал?

– Нет, но следил внимательно.

– Ты, старик, за свою жизнь столько дорог прошел, что на какой-то ум обронил, – вздохнул Витек. – Сломали они деньги, понимаешь?

– Как это?

– Как полено об голову. Переламывают пачку при пересчете, часть купюр незаметно выдергивают, а при тебе кончики одной и той же купюры дважды считают. Это даже ребенок знает.

– А я и менял у ребенка, – признался Палыч, – отвратительный такой типчик.… Да я сейчас пойду обратно и уши ему оторву.

– Так он тебя и ждет там, уже уши в руках держит, приготовил.

– Ты прости, Витюнь…

– Ладно уж. И этих хватит. Денег у нас и без того больше, чем надо. Что теперь?

– В парикмахерскую пойдешь, состригать гнезда на голове.

– Все шутишь, – Витек распихал стольники по карманам. – ладно, пойду. Вернусь – не узнаешь меня.

– Наодеколониться не забудь, – напутствовал Палыч, – я сколько помню, в парикмахерских всегда одеколоны были лучше, чем в магазинах. Причем за те же деньги.

Ближе к вечеру Витек впервые за все время, сколько себя помнил, выбрался в город с такой суммой денег. Ему было и боязно, и весело одновременно. Хитрец-гоблин, который уже однажды вляпал слесаря-инструментальщика 4 разряда в пренеприятнейшую историю, начал было что-то нашептывать на ухо, но теперь Витек был трезв и более рассудителен, потому пообещал гоблину оторвать ему голову, если тот не заткнется. Гоблин поверил в серьезность заверений Витька, и внутренний голос больше не возникал. Тем не менее Витек и без его подсказок решил выбрать парикмахерскую не на задворках с засыпанным остриженными волосами полом, а где-то в центре и с витринами почище. Обнаружить такую не составило большого труда – стекла матово сияли, не позволяя разглядеть внутреннее великолепие. Витек толкнул тяжелую дверь и очутился в зале, сверкающем стерильностью и богатством. Не дожидаясь приглашения, прошел к первому попавшемуся креслу с подголовником, напоминающему зубоврачебное, и погрузился в него целиком.

– Чем могу помочь? – выучено поинтересовалась девушка в белом больничном халате.

– Ну, например, постричь меня можете? И побрить?

– Даже наманикюрить можем, если надо, – в голосе девушки сквозила неприязнь. – Боюсь только, вы обратились не по адресу.

– Это почему же?

– Вы знаете, какие у нас цены?

– Я и знать не хочу, – возмутился Витек, – вы сначала обслужите, а потом цену называйте. Я вам, если доволен останусь, даже на чай оставлю. С конфетами.

– Я не пью чай, – отрезала, как опасной бритвой, девушка. К креслу между тем подошла еще одна, и Витек начал прислушиваться к разговору, наблюдая за ними в большое зеркало.

– Нет, я его обслуживать не буду, – говорила мастерица, подозрительно косясь на необычного клиента, – я от него еще какую-нибудь болезнь заполучу.

– Ты с ним ведь трахаться не собираешься? Состриги ему патлы, и все. Пусть только вперед заплатит.

– Да вокруг и так него инфекция летает. Ты поближе подойди, чтобы запах чувствовать – и без трахания нос отвалится, сифилис не нужен.

– Да кончай злобиться. Обычный работяга, оттянуться решил. Его побрить-помыть – очень даже ничего мужчинка будет.

– Можешь себе забирать.

– И заберу.

Сердитая мастерица гордо удалилась, оставив поле брани своей напарнице.

– Ну что, мистер, – поинтересовалась вторая девушка, – фасончик выбирать будем по компьютеру или на глаз?

– Да я не знаю, – признался Витек, – я всегда стриг покороче, чтобы подольше не отрастали.

– Нарасло, однако, немало, – пробормотала девушка, теребя волосы Витька рукой, предусмотрительно упакованной в резиновую перчатку. – Покороче – это сейчас в моду входит. Но не в обязаловку. Хотите по каталогу прошвырнуться, или на компьютере подберем?

– А может, для начала мне голову помыть, – испугался вдруг Витек, – я пойду, помою и вернусь…

– А зачем уходить? Я сама помою, – улыбнулась девушка, обматывая шею Витька крахмальным полотенцем. – Но сначала договоримся о деньгах. У нас тарифы строгие, не испугают? – Мытье – 5000 рублей, побриться вдвое дороже, стрижка – от 50 до 500 тысяч…

– А полста тысяч – это за что? – переспросил недоумевающий Витек.

– Самое простое – под ноль, – пояснила мастерица. – Зато получите подарок от нашего салона – и сунула ему в руку пластинку импортной жевательной резинки.

– Че, так сильно из пасти пахнет? – окончательно смутился Витек.

– Если честно – сильнее, чем у моего пуделя.

– Деньги-то у меня есть, – Витек запихнул жевачку в рот, в доказательство своих слов пытаясь дотянуться рукой до нагрудного кармана. Однако полотенце спеленывало крепко, и попытка не удалась. – Но по таким ценам Палыч обкорнает меня даже на ногах.

– На ногах мы, кстати, тоже можем, – сообщила девушка, – но это рядом, в женском салоне. По 60 тысяч за сеанс.

– Да вы издеваетесь, что ли? – взбеленился Витек, – развяжите меня, я домой пойду. Полгода волосы растить, чтобы потом на избавление от них такие деньги тратить? Я еще с ума не сошел.

– Как угодно, – девушка отошла чуть в сторону. – Но заплатить все равно придется.

– За что? Я ж ничего не сделал?

– За полотенце – вы посмотрите, оно же цвет поменяло, соприкоснувшись с вами. Мы его другим клиентам давать не намерены. И еще за жвачку.

– А жвачка же в подарок была!

– Подарок – только для тех, кто стрижется или бреется. А если не хотите…

– Знаете что… – Витек вырвался из махровых пут, швырнул на столик деньги, не пересчитывая, и бросился к выходу. Потом вдруг остановился, вернулся, забрал полотенце, прилепил к стеклу шарик жевательной резинки, гордо сказал "Вот!", и удалился.

– Хамье, – сердито сказала первая девушка.

– Хамье-то хамье, но десять штук за ни фига не делая отвалил, минус одну за полотенце, – рассудительно ответила вторая мастерица. – А насчет болезней ты, наверное, права. Пойду, в душ залезу, пока клиентов нет.

Витек вернулся к Палычу в одинаково растрепанных чувствах и прическе. Палыч окинул его взглядом, и понял – не выгорело.

– Давай, рассказывай, – предложил он, и внимательно выслушал сбитый рассказ сантехника.

– А вдобавок с меня все равно деньги сорвали! – возмущался Витек. – И главное, что обидно – чтобы зайти в парикмахерскую, надо привычно выглядеть, а чтобы прилично одеться – надо быть постриженным и мытым. А у тебя тут даже ванной нет.

– Во дворе водяная труба.

– Да колотун же – я застужусь.

– А ты потеплей оденься, мимоза нежная, – съехидничал Палыч, – прямо в одежде и купайся. Заодно и постираешь.

Но Витек посмотрел на Палыч таким коровьим взглядом, что тот сжалился.

– Ну, предположим, костюм я пойду, подберу тебе по размеру, – предложил Палыч, – но в баню ты все же сходи. А парикмахерскую можно попроще найти где-нибудь на задворках. Пусть корнают для начала, как получится. Заодно и дешевле выйдет.

– Давай выпьем, – предложил Витек, – пока деньги еще не кончились. А то после сегодняшнего похода в парикмахерскую мне начинает казаться, что я у него не так уж много и украл – по нынешним-то ценам.

Он ушел и скоро появился с двумя свертками, из которых вывалил на стол несколько бутылок водки и пива и множество всяких баночек с консервами, кусков колбасы, свертков сыра и прочих съедобных прелестей.

– Поехали, – сказал Палыч, подсел к столу и начал открывать и расставлять продукты. Они разлили по стаканам и выпили. Палыч пополоскал водкой рот, стараясь вкус то ли лучше распознать, то ли крепче запомнить.

– Приемлемо, – вынес он вердикт, и снова разлил по стаканам.

– Финская, – сказал Витек. – Вот и написано – "Финляндия". Самая дорогая, какая в магазине была.

– Будем, – пообещал Палыч, и они вновь опрокинули по стаканчику. – А наша-то покрепче будет. От нашей шары торчат сразу, а эту как воду хлещешь. Можно было нашей купить.

– А зачем? – спросил Витек, – чтобы напиться побыстрее? Тут наоборот – сидишь, выпиваешь и разговариваешь.

– Хорошо, давай разговаривать, – хрумкнул соленым огурцом Палыч, – под нашу действительно лучше молчать.

– Начинай, – предложил Витек. Палыч задумался, потом произнес:

– Цены на электроэнергию поднимать будут. В тресте говорили.

– Ну и что? У тебя все равно жучок стоит, ты за свет не платишь.

– А давай телевизор купим, будем знать, что в мире делается.

– Лучше фильмы смотреть. Давай купим. И видик к нему.

– По видику одну порнуху показывают. Я знаю.

– В видик какую кассету вставишь, то и показывают. Порнуху тоже неплохо иногда посмотреть.

– В твоем возрасте, Витюша, порнуху не смотреть надо, а в жизнь претворять.

– Тогда – за женщин!

Выпили.

– Может, тебе жениться, Вить? Жена и пострижет, и умоет. Найдешь с квартирой, затаишься у нее, пока за тобой гоняться не перестанут.

– Не хочу я прятаться! Да что они мне сделают! – "некрепкая" водка начинала туманить Витьку мозги. – Деньги – это мусор. Не в них счастье, как сказал философ.

– Не в них, – согласился Палыч, – но знаешь, когда они есть, как-то легче переносить, что счастье не в них.

– А в чем счастье-то вообще? – начал допытываться у сторожа Витек. – Вот я, например – слесарь. Человек труда. Труд сделал из обезьяны человека, а из меня – слесаря-инструментальщика. А разве деньги могут из обезьяны сделать человека? Нет, а значит – не нужны они совсем.

– Деньги нужны, чтобы сделать человека из слесаря-инструментальщика, – сказал Палыч. – Нет, в смысле душевных качеств я не спорю, ты человек что надо. Но трудом своим ты себе на эту вот… "Финляндию" не наскребал ведь? – В качестве наглядного пособия Палыч без всякого тоста опрокинул в себя еще одну стопочку. – И на кильки эти, – сторож подцепил вилкой шпротину и отправил в рот, – тоже.

– Ну и что?

– А то самое! Ты в театре в последний раз когда был? Нет, если ты там проводку чинил на халтуре – это не в счет. Вот ты оперу любишь?

– Люблю! – запальчиво выпалил Витек.

– Какую?

– Ну эту.… Где поют.

– Эх ты, – вздохнул Палыч. – Человек без образования – как холодильник без фреона. Вроде работает, а толку никакого. А человек должен звучать, причем гордо. Чтобы все его слышали и восхищались.

– А у меня мечта была – признался Витек. – Я хотел в книгу Гиннеса попасть. Сколько с наших заводов всякого добра уперли, а я целый асфальтоукладчик унес.

– Ну, этим достижением восхищаться только в обэхээс будут, – предположил Палыч.

Они помолчали, лениво пожевывая ветчину без хлеба. Палыч раскурил сигарету.

– Выпить, что ли? – предложил он.

– Надоело! – вдруг буркнул Витек. Но водку налил и Палычу, и себе, – правильно ты говоришь. Это не жизнь. Поговорить – и то не о чем. Вот набухаемся мы сейчас с тобой, потом спать свалимся, а потом что? Квартиры нет, меня самого милиция наверняка уже ищет. Другую квартиру купить – из старой выписываться надо, поймают. Машину купить – тоже паспорт потребуют.

– Может, тебе уехать? В другой город, или вообще из страны?

– Я даже здесь постричься по-человечески не могу, ты думаешь, меня через границу пропустят? Я у них весь санэпиднадзор распугаю. Опять же, загранпаспорта нет. Ехать в какой-нибудь Задвигалинск – что там делать с моими-то деньгами? Птицеферму открывать? А в Питере или каком другом крупном городе я без знакомых и вовсе пропаду.

– Правильно, – вздохнул Палыч.

– Пойду сдаваться, – сник Витек, – если сам приду, срок скостят. Выйду еще почти молодым человеком.

– Не глупи, – нахмурился Палыч. – В тюрьму своими ногами не идут. Я вот про другое подумал – а как там твой обокраденный поживает? Небось, уже успел вторую такую сумму наворовать?

– Ты это к чему? Думаешь, он меня уже искать перестал?

– Нет, эти люди жадные, у них нищий монетки не допросится, сколько бы в кошельке не лежало.… Но если он такой жадный, то, ради возврата денег, может, оставит тебе часть?

– Даже если не оставит – завтра же и пойду, – пообещал Витек заплетающимся языком. – Ты наливай, наливай еще – может, не доведется уже вместе выпить!

– Еще и выпьем, и закусим не раз, если все с умом провернем, – пообещал Палыч. – А сделать, я думаю, надо так… – и начал рассказывать что-то. Витек изо всех сил старался поддерживать разговор восклицаниями типа "угу", или хотя бы серьезно-озадаченным выражением лица, чтобы Палыч не догадался, что понимать его речь уже стоило ему немалого труда. Скоро Палыч смолк – Витек это не столько услышал, сколько увидел по сомкнувшимся губам приятеля – и, чтобы разрядить обстановку, сказал:

– Вы-пи-ем?

В тот момент, когда в сердце России один человек не мог потратить деньги другого человека, который тоже не мог их тратить, где-то на окраине большой страны разыгрывалась иная трагедия: Булыга – сокращенное от Булыжника – косая сажень в плечах – сидел перед столом милиционера в участковом отделении родного села и сосредоточенно молчал. Он силился придумать ответ на вопрос: «Ну что, Булыга, доигрался?» Ответ был всего один, и, к сожалению, положительный.

Настоящее имя Булыжника помнил разве что паспорт, который милиционер крутил в пальцах. Нагромождение мышц пошевелилось, поскребло конечностью в коротко стриженных волосах и вздохнуло не столько от сожаления, сколько от скуки. Участковый напротив, кажется, приходился ему родственником; а если и нет, то вполне мог быть таковым, так как у пожилого стража порядка было две дочери, каждую из которых Булыга знал довольно глубоко. Так что ничего страшного ему не грозило – так, очередной нагоняй за очередную бузу на колхозной дискотеке. Хотя Булыга понимал: можно было придти туда и в сильном подпитии, в драке тоже ничего необычного не было – за тем он на дискотеку и ходил всегда – но вот сжигать потом весь клуб все же не следовало. Клуб хотя и старый был, но еще вполне мог послужить людям.

Жизнь в их деревне протекала серо, однообразно и дождливо. Булыга болтался по дворам, периодически кого-нибудь молотя по пьяному делу или подряжаясь на краткосрочную халтуру по трезвому. Возраста он был неопределенного, но его брат Шора все равно выглядел лет на 10 моложе. Шора был вообще-то Георгием, но из-за того, что не выговаривал несколько букв алфавита, сам себя и переокрестил в Шору. Браться родились друг за другом с разницей в 8 месяцев, и природа создала каждого из них весьма непрофессионально. Весь объем силы, предназначенной на двух нормальных людей, она отдала Булыге, а мозгов вообще не отвесила ни тому, ни другого. Хотя у Шоры недостаток интеллекта хотя бы перекрывался избытком любознательности, и будь у него еще и память покрепче, то вполне мог бы стать подобием ходячей энциклопедии, потому что он стремился прочесть, услышать и увидеть абсолютно все, что происходило вокруг. Если Булыга мог перешибить быка щелчком могучей длани, но чтобы повернуть голову, переставлял ноги, то Шора был болезненно худ, а его голова, как локатор, все время поворачивалась то туда, то сюда в поисках свежей информации. При этом ноги, руки и голова Шоры действовали автономно друг от друга.

– … убрался бы ты с глаз моих долой! Иначе честное слово, в следующий раз – посажу, и надолго. – в сердцах закончил милиционер, который, оказывается, все это время чего-то втолковывал затосковавшему Булыжнику.

Придя домой, Булыжник переоделся во все чистое и только хотел выйти из дому, как его увидела мать.

– Ты куда это?

– В Москву, – буркнул бугай, рассчитывая, как бы ему обогнуть женщину и выскользнуть на двор.

– Убьют тебя там, – предположила мать, – хотя и здесь могут. Ты хоть брата одного не оставляй. Забери с собой.

Булыга вздохнул. Брат, которого он считал бестолковым, в стольном граде был бы только обузой. Тем более в деле, которому Булыга решил посвятить свое будущее – в благородном рэкете жиреющих на крови народной буржуев (он не помнил, где услышал такую звучную фразу – по радио, должно быть). Но в то же время Булыжник понимал, что Шору на деревне без него заклюют окончательно. И велел матери найти его и сказать, чтобы быстрее собирался. Поэтому не прошло и получаса, как Шора возник в избе, и потом всего за два часа он соорудил громадный баул, в котором оказались все их носильные вещи, продукты, вырезки из журналов многолетней выдержки, велосипедный насос и многое другое, необходимое для существования в большом городе. Булыжник, напротив, взял с собой только амбарную цепь, да еще спер из ящика комода немного денег на первичное обустройство.

На железнодорожном вокзале, на котором они сошли, царило столпотворение. Вокруг было так много нового и интересного, что Шора чуть не вывихнул себе шею окончательно. Мимо них пропылило метлой существо непонятного пола и цвета кожи, в оранжевой телогрейке с надписью на спине:

"Уборка территории ЖДВ N3 – ЖЭУ N118. Дворник N7"

– А зачем на нем так написали? – поинтересовался у брата вечно любопытный Шора. Булыжник задумчиво поскреб в затылке и предположил:

– Чтобы дворника не украли, наверное. Как номер на автомобиле. А вообще-то кто их, москалей столичных, разберет…

Булыжник, впрочем, решил не тратить время даром: чем ломать голову над малопонятными надписями, обступившими их со всех сторон, лучше было изъять деньги у первого же деклассированного элемента, который попался на глаза. Парень, похожий на хиппи, и, похоже, изрядно пьяный, сидел прямо на заплеванном полу перрона и ковырял в зубах коктейльным зонтиком. Он щурился на солнечный свет, пока этот свет ему не заслонила туча.

– Гони гроши, – сказала туча голосом Булыжника. Головы видно не было.

– Ну что за гадство, – брезгливо ответил парень. – Почему вы мешаете мне тащиться?

Сбоку к туче подплыл баул с погребенным под ним Шорой.

– Смотри, какие патлы, – восхищенно сказал Шора, – он что, педераст?

Парень лениво посмотрел на приезжих, с ходу оценил их одежду и манеры. И то, и другое вызвало в нем некое подобие жалости.

– Приехали из глубинки местных тырить? Типа "люберецкие против рокеров", – логично предположил он. – Тогда я с вами могу. А то обрыдло мне здешнее бездуховное существование. Но это ведь не убегает, верно? Вы пока садитесь, мужики, – проявил вежливость патлатый, и достал из кармана пачку папирос, – вот, потянитесь тоже.

Шора моментально воспользовался предложением и плюхнулся рядом с парнем.

– Не курю, – сердито ответил Булыжник.

– Напрасно. У нас кто не курит, тот колется – а это намного хуже.

Булыжник ничего не понял, кроме того, что некурящих здесь отправляют к врачам. Но на всякий случай папироску взял.

– Затягивайтесь глубже, потом сразу не выдыхайте, – поучал парень, – а теперь будем знакомы. Меня Филиппом зовут. А вас?

Ему никто не ответил. Приезжим было уже не до Филиппа, не до рэкета и вообще не до чего. Шора так просто спал, а у Булыжника все плыло перед глазами. Филипп отвернулся от них обоих, снова задрал глаза к небу и продолжил щуриться на яркое солнце. "Рэкет так рэкет, – рассуждал он, – деньги появятся – укуриться можно будет до полного отпада. Вот только где ж нам клиентов искать? Все давно расписаны.… Надо будет по окраинам поездить…" – и закемарил тоже.

Удача в тот день, видимо, улыбалась трем проходимцам. Клиент скоро сам должен был их найти.

Дни шли один за другим с той же скоростью, что и прежде. Чеботарев постепенно свыкся с новыми реалиями своего существования. Полученных расчетных надолго хватить не могло, это он понимал, но старался усиленно экономить, поскольку других источников заработка на горизонте не наблюдалось. Он, правда, сделал еще пару звонков знакомым, но те помочь с трудоустройством или не смогли, или не захотели. Когда Чеботарева не пригласили на день рождения бывшего коллеги, начальника отдела того же треста, с которым они проработали вместе не один год, он даже не удивился, потому что успел морально себя подготовить к полному уходу из старого мира. Он был отыгранной картой, более того – битой и отброшенной в сторону в ожидании следующей игры.

"На бирже труда надо зарегистрироваться, пособие дадут", – размышлял экс-чиновник. Как не претил ему такой выход, другого он не находил. Одалживаться было практически не у кого, да и возвращать потом – не с чего.

Телефон в квартире теперь звонил намного реже, чем раньше. Аппарат и раньше обслуживал по большей части Елену, а к безработному Сергею Степановичу интерес со стороны деловой Москвы остыл быстрее забытой на плите кастрюли щей. Поэтому, звонок Алекса, бывшего сокурсника, Чеботарев одновременно и удивил, и обрадовал.

– Совсем пропал из поля зрения, – негодовал Алекс, – миллион лет от тебя ни слуху, ни духу. Завтра вечером ты, надеюсь, свободен?..

"Свободней, чем хотелось бы", – подумал про себя Сергей Степанович.

– … А впрочем, даже если занят, меня не колышет – отменяй встречи и рви к нам. Жена обещала блины с грибами, нихт ферштейн? Такое чудо с ней происходит реже, чем парад планет в Солнечной Системе. Отказы не принимаются. Дорогу не забыл еще, или напомнить?..

"Не знает", – задумался Сергей Степанович, договорившись с приятелем и опустив трубку. – Думает, что я все еще занят своей работой.… Хотя нет – он же меня одного пригласил, без Елены! Значит, конечно, знает про все. А зачем зовет?"

От предположений, что старый друг может позвонить и предложить встретиться просто так, Чеботарев за годы работы успел давно отвыкнуть. Точнее, его от этого отучили старые друзья.

"Может, работу какую предложит", – понадеялся Чеботарев, и начал представлять себе блинчики, дымящиеся грибным запахом в широкой тарелке. Ему предстояло узнать, как добраться до квартиры Алекса без машины, и выгладить свой единственный выходной и уже безобразно измявшийся костюм без утюга и доски. И в том, и в другом ему могла помочь Полина Александровна.

На следующий день он спустился на пару этажей и позвонил в знакомую дверь. Дверь, вопреки обыкновению, открыла Марина. "Не в школе – наверное, тоже бастует" – Чеботарев вспомнил рассказ Пашки.

– Здрасте, – Марина выдавила из себя улыбку, и Чеботарев засомневался – может, он не вовремя? Но радушный голос Полины Александровны, мгновенно нарисовавшейся за спиной девушки, рассеял его сомнения.

– Заходите скорее в дом, – звала Полина Александровна. – Как раз к обеду…

– Нет-нет, я есть не буду, – засуетился Чеботарев, переступая порог, – я к вам с просьбой, так сказать, по женской части. Вы мне не одолжите утюг?

– Конечно, не одолжу, – серьезно сказала Полина Александровна. – Вы же с ним, наверняка, обращаться не умеете. Давайте, что надо погладить, я сама и сделаю.

– Неудобно как-то

– Неудобно будет потом с дырой на брюках ходить, – улыбнулась женщина, – а мне вас разгладить – раз плюнуть. Так что несите, что есть.

Чеботарев вышел, забрал из дома костюм, снова спустился вниз. Дверь была не заперта, и он прошел в столовую. На столе уже красовались приборы, в том числе – и для него.

– Я, правда, не голоден, – вновь попытался отказаться он. Полина Александровна только заулыбалась в ответ.

– Так разве ж есть надо, только когда голод прижмет? Сейчас не послевоенные годы, слава Богу. Садитесь, а то что ж, мы обедать будем, а мы нам в рот смотреть? Как-то не по-людски это.

Из комнаты вышла Марина и тоже села за стол. Она была явно не в духе. Полина Александровна принялась разливать по тарелкам суп, периодически косясь на нее. Девушка молчала, уставившись в тарелку, и Чеботареву от этого стало несколько не по себе.

– Я, может, не вовремя.

Полина Александровна только рот успела открыть, как девушка прервала молчание, обратившись к гостю:

– Ну что вы, нет. Вы извините, что я не в духе. Устала немного.

– В школе тяжело?

– Да, – и она вновь уткнулась в тарелку. Потом, отказавшись от второго, снова извинилась и ушла к себе в комнату, прикрыв дверь. Чеботарев тоже отказался и от добавки, и от второго. Полина Александровна, впрочем, не особо настаивала, расстроенная поведением дочери. Собрав со стола, она вынесла и стала раздвигать гладильную доску, довольно неуклюже пытаясь поддерживать какой-то незначащий разговор о погоде, которая расхлябалась так, что транспорт стал ходить с опозданиями, и о кондукторах, которые ворчат, видя ее ветеранское удостоверение.

– У Марины проблемы, да? – Не выдержав, прервал ее Чеботарев.

– Да, – вздохнула женщина, – из школы она ушла. Поцапалась с кем-то там.

– Давно?

– Вчера. Второй день сама не своя ходит.

– Сейчас трудно найти работу, – сказал Чеботарев. – Особенно по специальности.

– Да я знаю. Придумаем что-нибудь. Я тоже виновата, – сетовала женщина, проворно гоняя утюг по брюкам Сергея Степановича, покрытым влажной тряпкой, – ей и без того сейчас тяжело, а я ее пилю. Но вот вы скажите – взяла и какому-то ученику "двойку" влепила, а ее предупреждали ведь, как люди. Разве не глупо?

– Глупо, конечно, – искренне удивился Чеботарев. – Стоило из-за этого работу терять…

– У нас в стране правду искать – все равно что под дождем белье сушить, – продолжала ворчать женщина. – Одни неприятности от этой правды, а денег ни копья. Другая учительница теперь придет, "двойку" на "пятерку" этому оболтусу переправит – и всего делов. А Маринке теперь маяться. С лица спала уже.

Полина Александровна догладила костюм, рубашку, аккуратно сложила все и перекинула через руку Чеботареву.

– Так не помнется. Заходите, если что понадобиться, – улыбнулась она. – Мариночка, Сергей Степанович уходит – крикнула она в направлении двери. Девушка вновь возникла в проеме, прислонилась к косяку.

– До свидания.

Чеботарев потоптался на пороге, а затем вдруг выдавил из себя:

– Полина Александровна, а вы ведь обычно по вечерам в парк гулять ходите? – а сам покосился на Марину, силясь прочесть по лицу ее реакцию. Реакции не было никакой.

– Давно уже не была. Погода холодит.

– Давайте сегодня все вместе пойдем, – предложил Чеботарев, – делать все равно нечего.

– Мне не хочется, – произнесла девушка, – вы идите вдвоем, я дома посижу.

– Ну, по другим временам я бы предложил ресторан и катание в кабриолете, – беспричинно повеселев, напирал Сергей Степанович, – на худший случай вип-зальчик в кинотеатре. Парк по сравнению с вышеперечисленным обладает единственным преимуществом – за прогулки по нему не берут денег. Пока еще не берут.

– Настроения нет, – но девушка все же улыбнулась.

– Не отказывайтесь, Мариночка. Боюсь вас обидеть, но все же скажу – вы похожи на бледное привидение. Ваши ученики, завидев вас сейчас, разбежались бы с криками и не спали бы ночью. Кроме того, вы будете свидетельствовать перед всезнающими соседскими бабушками во дворе, что моя с вашей матушкой прогулка по парку не носила ничего предосудительного и я не делал ей непристойных предложений.

– Я бы, кстати, не отказалась от непристойного предложения, – рассмеялась Полина Александровна, – мне его уже лет двадцать как никто не делал.

– Так я зайду часам к семи?

– Ладно, уговорили, – согласилась девушка. – Только одевайтесь теплей. В парке трава мокрая от дождя.

– Утеплю все, что смогу, – пообещал Сергей Степанович и ушел, не прощаясь.

К семи часам он, как и обещал, вновь позвонил в дверь Полины Александровны. Снова открыла Марина. Она была уже одета для прогулки – джинсы, свитер, кроссовки, в руках – дутая куртка. Сергей Степанович был по-прежнему облачен в костюм, только что отглаженный заботливой соседкой. Поверх было наброшено пальто – видимо, Елена не забрала его потому, что на нем не хватало пуговиц и она сочла его негодным к употреблению. А так это было очень хорошее, строгого фасона пальто из тонкого кашемира.

– Угу, – буркнула под нос девушка, – нет, так не пойдет. Проходите-ка в мою комнату – мама все равно еще копается.

Чеботарев послушно поплелся за ней. Марина выдвинула ящик комода и ожесточенно принялась в нем копаться.

– Брюки я вам точно найти не смогу, обувь тоже, – посетовала она, – но по крайней мире свитер оденьте. Он однотонный и безразмерный, вам пойдет. И куртку вот эту – она на молнии, не будет видно, мужская или женская…

– Да нет, пальто теплое, – попытался протестовать Чеботарев, но девушка просто сунула ему одежду в руки.

– В парке мокро и отнюдь не стерильно. На скамейку присядете – пальто можно будет потом там же и похоронить. А оно действительно хорошее, поэтому жалко.

Чеботарев послушно облачился в предоставленные ему вещи. Куртка, действительно, почти подошла.

– Другое дело, – одобрила девушка, – пойду маму потороплю – а то мы до ночи не выберемся. А я долго, и вправду, гулять не хочу. Я себе на вечер работу придумала.

На улице было пасмурно, но еще относительно светло, а главное – безветренно. Парк находился от их дома минутах в десяти ходьбы, и они неторопливо побрели в его сторону. В воздухе пахло влажной травой. Попутчики перебрасывались редкими фразами, больше говорили между собой мать с дочерью, Чеботарев же оглядывался по сторонам и пытался с каждым глотком втянуть в себя побольше прохладного воздуха. Иногда он чувствовал себя здесь незнакомцем. Этой дорогой он ходил за всю жизнь раза два, три, да и знакомые окрестности при "личном знакомстве" выглядели иначе, нежели из окна автомобиля. Они стали более рельефными, наполнившись какими-то незримыми мелочами. Так скульптуры античных мастеров отличаются от лепных ангелочков на потолке и потому кажутся намного живее.

Тропинки в парке были скорее протоптаны, нежели проложены, а покрывающий их песок местами так разбух от недавнего дождя, что некоторые места было безопасней обходить сторонкой, по траве, усыпанной листьями. Людей вокруг почти не было – только владельцы собак чуть поодаль тусовались шумной группкой, выгуливая своих любимцев. Нашли скамейку, Полина Александровна постелила на мокрые доски заблаговременно принесенную из дома старую шаль и села. Рядом опустился Сергей Степанович.