Текст книги "Золотой Крюк"

Автор книги: Эмиль Асадов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

– Я не вполне понимать, что вы нам говорить, – сообщил господин Жальгирис после того, как они выслушали сообщение Бородянского: – То есть, что значит, вы хотите получить "Мосармпром" взад?

– Не в зад, а назад, – поправил приятеля Чеботарев, мрачный, как туча.

– То и значит – завод будет приватизирован. То есть не надо его разрушать и пускать на бетон, как мы думали раньше.

– И все-таки я не понять. Наша фирм подписать с вашим трест договор. Мы вложить денег в строительство цехов, мы подкупили станки, мы платить рабочий класс. Чтобы покрыть убытки, мы должны продать супербетон…

– Не надо продавать никакой бетон. А убытки – ну что ж, это бизнес, бывает…

– Это у вас бывает, а у нас убывает! – начал кипятиться Чеботарев. – У нас партнеры, которые со дня на день ждут первых поставок! Мы будем вынуждены платить крупные компенсации, вы понимаете?

– Грабеж, – резюмировал господин Жальгирис, – мы не согласны делать вас, как вы хотеть. Мы будем делать вас, как нам удобней. Поэтому мы выпустим наш бетон.

– Я обращусь в суд, – не очень уверенно предупредил Лев Семенович.

– И вы проиграете, потому что все наши работы велись только после получения от вас же соответствующих разрешений и подписей, так как юридически мы являемся вашими подрядчиками. – парировал Чеботарев.

Бородянскому захотелось разорвать наглеца на мелкие кусочки, кожу принести домой, чтобы повесить на стену в качестве наглядного пособия, а мясо отдать Елене и вечером отведать вкусного борща. Но он понимал, что лучше пока сдерживать эмоции.

– Зачем же так нервно реагировать, Сергей Степанович… Разумеется, все ваши потери должны быть компенсированы. Равно как и… приватизационные паи, которые, насколько мне известно, скупает ваш "Золотой Крюк".

– Вы хорошо осведомлены, Лев Семенович – неужели тоже стали нашим вкладчиком? – съязвил Чеботарев.

– Да нет, своих доходов хватает… Поговорим серьезно: ситуация изменилась. Мне нужен этот завод. Вы потратились на строительство цехов? Посчитаем, сколько они стоят, вам будут выплачены эти деньги.

– Наши цеха стоят несколько меньше, чем наши эстонские друзья перечисляли в ваш трест. Причину этого тоже хотелось бы выяснить.

– Вам ли, старому хозяйственнику, не понимать? Неосвоенные суммы, только и всего. Их немного – тысяч двести, я полагаю, и их вам, конечно, вернут.

– А баобабы из Бурунди? Саженцы что, на слонах везут, к нам они до сих пор не поступили!

– Так поступят! В Бурунди вообще народ крайне неторопливый, живет своей размеренной жизнью, раз в месяц очередного вождя свергает – им до наших проблем дела нет… И микроавтобусы привезут закупленные, и сборно-разборную сауну для трудового коллектива.

– С солярием, за полмиллиона долларов.

– Ее самую. Правда, позднее, вы этого уже не увидите. Так что не стоит беспокоиться. Вы же понимаете, если я захочу, спокойной работы у вас все равно не будет – понравится вам каждую мою подпись по месяцу в приемной ожидать?

– Мы привлечем прессу…

– И я привлеку. Сейчас демократия, прессы на всех хватит. Она вообще любит все, что связано с финансовыми пирамидами. Начнут печатать фотографии бабушек, рыдающих над сгинувшими сбережениями.

– Таких у нас нет.

– Найдем. Я за пять минут целый батальон соберу. Дам каждой по праздничному набору – пачка вермишели, носовой платок и открытка со склада "Роспечати" – они мне за это так рыдать будут, что ваш таллинно-хельсинский мост затопит.

– Весьма цинично, – заметил Чеботарев.

– Зато действенно.

– Мы подадим документы на приватизацию.

– Без моей подписи хоть весь комитет озолотите снизу доверху. А даже если у вас это пройдет – я сделаю еще проще, чем суд. Я просто расскажу одному моему знакомому Александру Сергеевичу, как вы хотите его кинуть.

– Пушкину? – недоуменно уточнил Витас.

– Нет, другому, но тоже хорошо рисует… Вот господин Чеботарев, я думаю, знает, о ком это я…

– Почему мы не иметь права иметь свой завод? Вы мне, Марина, это не говорить! – вдруг вскричал господин Жальгирис. – В этом нет есть логика!

– Вы, уважаемый, издалека приехали, потому и не понимаете, – по-отечески мягко успокоил его Бородянский. – У нас логика своя. "Умом Россию не понять…" – читали когда-нибудь? Рекомендую.

Повисла пауза. Бородянский и Чеботарев обменялись взглядами, полными неприязни. Потом Сергей Степанович тихо произнес:

– Это произвол.

Бородянский даже рассмеялся, откидываясь на спинку кресла и потягиваясь. Он чувствовал, что стоит еще немного нажать, и противник будет сломлен. Ему не впервой было вести сложные переговоры, и метод был прост: довести конкурента до понимания неотвратимости собственного поражения, а потом предложить выход из тяжелого положения. Такой, конечно, чтобы он был выгоден самому Бородянскому. Все равно тонущий хватается даже за соломинку, и только потом смотрит, с какими целями и кем она была протянута.

– Да полноте вам… Я ведь не зверь, правда? Несмотря на то, что произошло между нами, я все-таки не собираюсь лишать вас возможности нормально существовать… Более того: для приватизации мне все равно придется прикупить ваучеры. Так почему бы вам не продать мне свои? Вы вернете свои деньги – ну, как минимум часть денег, потому что я задорого не возьму, крупный опт все же. Не скрою, мне это тоже удобно – время поджимает.

– И на какую же сумму вы планируете приобрести ваучеры?

– Ну, это просто: их должно быть столько, чтобы хватило на 55 % акций предприятия. Еще 15 % останутся в собственности трудового коллектива, который передоверит их мне… В этом случае остальные 30 % пусть кто хочет покупает на денежном аукционе – мне без разницы. Не люблю без надобности кормить государство! Более того, – Бородянский незаметно покосился глазами в сторону Марины, – я даже примерно знаю, кто это сделает. И точно знаю, что это не вы, многоуважаемый Сергей Степанович.

– А чего это вы так смотреть на уважаемую Марину? – грозно спросил господин Жальгирис. Но Бородянский ничего не сказал.

– Под ваучеры мы выдали сертификаты, в сумме эквивалентные 5,5 миллионам долларов, – сказал Чеботарев.

– Дороговато…

– А разве не вы, уважаемый Лев Семенович, на запрос Комитета по имуществу направили такой баланс, что я, когда его увидел, чуть со стула не упал? Этот завод и в свои лучшие времена не стоил даже половины указанной вами суммы!

– Что делать, – притворно вздохнул Бородянский, – времена меняются. При этом для некоторых они остаются лучшими, а для остальных нет. Видите ли, я все делаю очень аккуратно – чего, кстати, всегда недоставало вам. Я ведь должен перед покупателем отчитаться за сумму, которую собираюсь принять от него в качестве оплаты? Не могу же я продать ему за 15 рублей вещь, которая стоит всего четыре…

– Значит, за 15… – хрипло сказал Чеботарев. Бородянский снова торжествующе улыбнулся.

– Мы хорошо понимаем друг друга.

– Но я не понимаю, как…

– Очень просто. Разрешите, кстати, представить вам – будущий совладелец завода, – и Бородянский протянул руку в сторону Марины, которая сидела неподвижно, как изваяние. – Думаю, что в этом качестве она пробудет не долго, поскольку так же планирует реализовать свою долю, купленную на денежном аукционе, все тому же покупателю.

Чеботарев выглядел совершенно убитым.

– Вот как, – тихо прошептал он.

– Уважаемая Марина, я хотеть вам сказать, что мы более не нуждаться в ваших слугах, – гордо сообщил господин Витас Жальгирис, выдергивая из кармана платочек и протирая им совершенно сухой лоб.

– Как угодно, – холодно произнесла девушка, отворачиваясь от негодующего "эстонца". Бородянский с удовольствием наблюдал за происходящим, потом продолжил:

– Кстати, вам, наверное, интересно, как я подстрахуюсь от возможных уверток с вашей стороны? Очень просто: деньги – эти самые 5,5 миллионов – будут переведены в акции "Золотого Крюка". Именно не в сертификаты, которые вы дурачкам из народа скармливаете, а в акции, так, чтобы я стал старшим пайщиком. А если у вас нет акций – оформлены в виде паевого взноса за 90 % от доли предприятия. После этого ни одно ваше действие не пройдет за моей спиной. Но… – Бородянский решил проявить гуманность, – лично вы, Сергей Степанович, можете сохранить за собой рабочее место консультанта. Сколько сейчас составляет ваша зарплата? Я думаю, не больше тысячи в месяц? Ладно, я ее за вами сохраню.

Чеботарев смолчал, и Бородянский принял это за согласие.

– Другими словами, можно ли считать, что мы договорились? Если да – произведем необходимые подсчеты.

– Ага, произведем, – произнес пришедший в себя от шока Чеботарев, – и не забудьте при этом сумму неустойки, которая вписана в договор между трестом и "Золотым Крюком" на случай, если одна из сторон решит расторгнуть договор до истечения срока его действия. Вы, я полагаю, рассчитывали на обоюдное согласие, акт о расторжении и тому подобные расшаркиванья? Могу вас обоих огорчить: ничего подобного не будет. Мне редко приходится встречаться с такими… такими… – он запнулся, подбирая слово похлеще, но пределах литературной речи, как на помощь пришел плохо владеющий русским языком господин Жальгирис:

– Мудаками, – предложил он.

– Попрошу вас, – вскипел Лев Семенович, но Марина вдруг оказалась сзади него, накрыла своей ладонью его плечо и сказала:

– Да шут с ними, пусть бесятся. Это же агония, не видишь?

– Ну да, ты права, – согласился начальник треста, поглаживая девушку по руке. – Слушай, Сережа, надо ведь уметь проигрывать! Так что держи себя в руках.

– Покупатель не достанется ни мне, ни вам, – угрюмо заявил упрямый Чеботарев. – Срок нашего договора истекает только через 4 месяца. А столько времени Александр Сергеевич ждать не будет.

– Слушайте, причем тут Пушкин, а? – разозлился и господин Жальгирис. – У меня такой чуйств, что меня водят за ноздри. О каком покупатель вы все время талдычить? Я только хочу пускать супербетон.

– Сами расскажете, или помочь? – зло спросила Марина.

– Не ожидал я от вас такой подлости, милая… От кого угодно, но не от вас. Можете рассказывать: главное – что господин Жальгирис все равно планирует довести работы до конца, согласно графику. Хоть со мной, хоть без меня.

– Тут вы правы, – Марина задумалась, потом обратилась к Бородянскому, – не стоит палить его перед моим соотечественником-эстонцем пуще времени. Еще пригодиться.

– Вы хотите спалить мой завод? Это что, мафия? – орал господин Жальгирис.

– А чего нам его беречь? – не обращая внимания на вопли эстонца, хладнокровно поинтересовался у Марины Бородянский. – Все равно он нам помочь не хочет.

– Так, может, захочет… Он прав – у них, в Прибалтике, если договор подписан, то работы должны быть сделаны в срок. Ни раньше, ни позднее. Дикие люди, ничему от нас не научились… – добавила Марина с нотками презрения в голосе. – Ну, так пусть пока работают, господин Жальгирис в нашем приватизационном законодательстве все равно ничего не понимает, согласие на скупку ваучеров дал исключительно под моим давлением – дескать, исключительно доходные ценные бумаги, прогарантированные государством.

– А эти не так? – уточнил эстонец.

– Нет, конечно, – расхохоталась Марина. – Газеты читать надо.

– Как же мои деньги? – жалобно захныкал Витек, поворачиваясь к Чеботареву.

– А деньги ваши, уважаемый, можно было бы спасти, если бы товарищ не упорствовал, – сердито ему ответил Бородянский. – Это же просто: мы не будем расторгать договор с "Золотым Крюком", следовательно, и неустойку платить не будем. Вы сами приватизируете завод, благо ваучеров у вас уже завались, можно стены заводские оклеивать, чтобы на краске сэкономить. Таким образом, никто никому не должен будет платить никаких неустоек. После чего его у вас незамедлительно приобрету я, через подставное лицо. Я его тоже сразу перепродам, но в договоре оговорю, что клиент вступает в права владения не раньше марта следующего года. Ведь договор с вами у треста истекает в конце февраля, не так ли? Так что господин Жальгирис благополучно завершит утилизацию и с него взятки будут гладки.

– Как хорошо! – господин Жильгирис разве что в ладоши не захлопал. – Я вижу, коспотьин Бородавкин, вы сдесь единственно честный человек. Сначит, вы платить нам 5,5 миллион доллары?

– Ну, это вы загнули… Миллиона четыре разве что. Согласитесь, даже сейчас наш завод большего стоить не может. Даже при условии, что из Бурунди все-таки привезут саженцы баобабов, – Бородянский чувствовал себя хорошо, как никогда: враг был повержен и молил о пощаде. Правда, если я куплю вашу долю дешевле, чем стоят ваши ваучеры согласно рыночному курсу, это может вызвать подозрения. Поэтому вы получите сначала полтора миллиона, которые незамедлительно откатите мне назад черным налом, и потом уже – собственно, ваши четыре миллиона. Идет?

– Это уж чересчур, значит, с нас еще и проценты за обнал пойдут? – попробовал возразить Чеботарев, но Витас его перебил.

– Помолчите, милость делая… С вами мне будет еще говорить сегодня вечером. Я не возражать, господин Бормоглотский.

– Бородянский, моя фамилия – Бородянский, запомните уже, наконец!

– Запомню, я вас на всю жизнь запомню, спаситель-выручатель вы мой, – и неугомонный Витек со слезами радости на глазах полез через стол до начальника треста, чтобы его расцеловать, но тот успел загородиться какими-то бумагами.

– Ну, не стоит благодарности. Мне приятно, что мы обо всем договорились. Я полагаю, всем следует разойтись по своим местам и продолжить наше взаимовыгодное сотрудничество… Пусть все, что мы наметили сейчас, делается параллельно, а то и вправду времечко поджимает. Да, еще хотел вас попросить о необходимой детали: поскольку на первых порах клиенты вашего "Золотого Крюка" станут как бы совладельцами этого завода через ваше представительство, то было бы неплохо, если бы их число резко сократилось. То есть пора выкупать обратно свои сертификаты.

– Все? У нас денег не хватит, – сказал подавленный Чеботарев.

– И не может хватить – мне ли не знать, как действуют финансовые пирамиды. Так что оставьте, кого сочтете нужным – скажем, сотрудников моего треста, им то я голоса подать не позволю… Или вот Тщедушного, чтобы знал на будущее, каково бывает, когда не на ту лошадку ставишь…

Сергей Степанович только кивнул в ответ.

Господин Витас Жальгирис, прощаясь, долго жал руку начальнику треста. Чеботарев ушел молча. От дверей треста они молча добрели до угла, свернули – и только там начали так орать и скакать на месте, что Бородянский, заприметив их сейчас, решил бы, что горестные новости повредили их рассудок. Впрочем, еще до того, как к такой же мысли могли придти шарахающиеся от них прохожие, приятели прыгнули в такси и умчались восвояси.

Бородянский остался с Мариной наедине и посмотрел на нее взглядом победителя.

– Ну, как я с ними? Поймут теперь, на кого наехали.

– Не рано ли вы меня раскрыли, – спросила Марина. – Это пока не входило в мои планы. Можно было предупредить заранее.

– Не волнуйся, Мариночка, – Лев Семенович взял девушку за руку и стал все настойчивее притягивать к себе. Слишком сильно упираться не получалось, и ей пришлось взгромоздиться на его колени. Бородянский почувствовал запах ее духов, и кровь еще сильнее заиграла в нем.

– Вы предстали во всем своем блеске. Приятно, что я на вашей стороне, – порадовала его тщеславный слух Марина.

– Ты меня еще не таким увидишь. Продадим все этому вашему Шурику – откуда он только взялся? – и смоемся отсюда. Поехали со мной? Куда бы тебе хотелось? На Капри, например, а?

– Впечатляет. Я подумаю.

– Подумай… – Бородянский прижал девушку к себе, обнимая ее все сильнее. Марина уперлась ладонями ему в грудь, и ему пришлось отпрянуть.

– Что опять не так? – с неудовольствием спросил Лев Семенович. Отказы всегда только раздражали его.

– По вашему, я должна променять Капри на офисный стол в государственной конторе? Я не такая дура…

– Если тебе понравится, мы возьмем этот стол с собой. – Он снова попытался обнять Марину, но девушка вновь отстранилась.

– Ничего себе фантазии… Только видите ли, дорогой Лев Семенович, мой опыт подсказывает, что как только вы получите то, что желаете, ваш интерес ко мне резко остынет…

– Ни за что.

– … А поскольку мне рисковать ни к чему, я сначала стану совладелицей завода, потом получу за него свою долю от наших с вами 15 миллионов, а уж потом – шампанское, Капри и что вы там еще придумаете, хоть стол, хоть тумбочка, хоть мотоцикл с коляской. А пока что, будьте любезны, отпустите меня – мне еще за расчетом в "Золотой Крюк", неудобно будет приходить туда в измятой одеждой с руинами прически на голове.

Бородянский вздохнул и разжал руки. Девушка соскользнула с его колен, оправила юбку и одарила начальника треста одной из обворожительных улыбок, хранящихся в ее запасе.

– Не отчаивайся, Лева. Скоро ты все получишь.

"Все получу, уж точно", – усмехнулся про себя Бородянский, томно прикрывая глаза. Дверь кабинета тихо скрипнула, и он остался один.

Трое незадачливых бандитов уже несколько дней караулили Витька возле его офиса. Однако осуществить спланированное нападение никак не удавалось. Все время что-то мешало – то Витек выходил из офиса не один, то людей вокруг было слишком много. Да и вид охранника, дремавшего возле двери, настораживал: он, если бы даже не смог отбить своего шефа, то погоню бы точно организовал, а она в планы Булыжника и его дружков не входила. К тому же, по заверению Шоры, в самом офисе дежурил еще один мордоворот.

Но они все-таки дождались своего часа. Как-то вечером Витек появился в дверях в одиночестве. Толпа вкладчиков уже успела разойтись, Витек простился с охранником, дежурившим на входе, и по обретенной уже привычке, решил прогуляться по городу.

Смеркалось. Витек брел, размышляя о чем-то своем, не обращая внимания на редких прохожих, спешащих ему навстречу. Свернув за угол, он почти наткнулся на покачивающегося субъекта в непонятного цвета куртке с папироской в зубах.

– Простите, – машинально буркнул Витек, намереваясь обойти гражданина справа, но тот случайно качнулся в ту же сторону, и даже, чтобы не упасть окончательно, схватился за плечо Витька.

– Ничего, с кем не бывает… А вы, видимо, господин Витас Жальгирис?

"Вот она, слава… Сейчас либо денег попросит в долг, либо взнос захочет сделать вне очереди", – с досадой подумал Витек.

– Вы меня с кем-то спутали.

– Да? – глаза прохожего вращались, как планеты в солнечной системе, – тогда ладно…

Он отпустил Витька, качнулся в другую сторону и прислонился к стене. Витек пошел дальше. Филипп стоял с минуту, пока к нему из-за угла не подбежали Булыжник и Шора.

– Ты чего его отпустил? – накинулся на товарища Булыжник.

– Да это не он. Мы обознались.

– С чего ты взял?

– Он сам так сказал…

– Вот ты дурак! Мы же за ним неотрывно следим с момента выхода из "Золотого Крюка"! Кто же это тогда, если не он?!

– В принципе, да, – признался Филипп после недолгого раздумья, – наверное, он и есть. Какой хитрый, и как же это он меня провел?

– Что теперь, еще неделю его здесь караулить?

– Может, еще догоним? – спросил Шора, – ты запомнил, куда он пошел?

– Туда, кажется…

– Так беги за ним! – и Булыжник для придания ускорения наподдал ногой Филиппу под зад. Того рвануло с места, как пулю из патронника, и он исчез в темноте. Дружки последовали за ним.

Филиппу повезло – Витьку торопиться было некуда, и он брел весьма медленно. Внезапно в плечо вновь кто-то впился пальцами. Он обернулся – все тот же странного вида вкладчик.

– Слышь, мужик, тебе чего? – сердито поинтересовался Витек, надеясь, что хоть чистый русский язык убедит постороннего в том, что он никакой не Жальгирис.

– Да как же чего? А говоришь, я обознался, – с упреком произнес Филипп. По прежнему держась за плечо Витька, он сменил дислокацию и теперь они стояли друг перед другом. – Мы раньше думали, ты сантехник. А ты, оказывается, прибалт.

– Вот как, – в мозгу Витька что-то шевельнулось, он хотел было возразить, но в этот момент почувствовал, как на него упал многоэтажный дом: это могучий кулак Булыжника, подоспевшего к тому времени, из-за спины опустился к нему на макушку. Видя угасающим взором, как с неба на него летят обломки высотного здания, чтобы погрести его под собой окончательно, Витек успел сказать только одно, что в данной ситуации звучало вполне оправданно:

– Ой, мамочка…

Шора тем временем заматывал обмякшее тело экс-сантехника в мешковину, а Филипп отчаянно голосовал на трассе, подзывая такси.

Машин, правда, пришлось ловить довольно долго: водители, видя на тротуаре троих парней и чей-то плохо спрятанный труп, предпочитали проехать мимо. Потом нашелся все же один отчаянный: сказал, что если ему заплатят пять счетчиков, то он не будет вникать в детали и просить, чтобы груз на заднем сидении перестал издавать нечленораздельные звуки. И в самом деле, Витек постепенно приходил в сознание, но, стиснутый Филиппом с одной стороны и Булыжником с другой, сделать ничего уже не мог. На заднем сидении было тесновато: хотя Филипп из-за своей худобы занимал только половину места, то Булыжник – все два. В итоге на сидении, рассчитанном на троих человек, сейчас сидело три с половиной. Шоре досталось место рядом с водителем, чему он был безмерно счастлив: он изучил всю приборную панель машины, потом подергал какую-то ручку, оказавшуюся ручным тормозом – машину немного занесло. Получив нагоняй от водителя, Шора высунул голову в открытое окно и стал бороться со встречным ветром за право разглядывать вечернюю иллюминацию городских улиц. Булыга, поняв, что урезонить братца не удастся, только на всякий случай незаметно опустил кнопку фиксатора на его двери, чтобы тот в припадке любознательности хотя бы сам не выпал из машины. Сам он в это время сдержанно спорил с Филиппом.

– Сорок четыре куска, как договаривались, причем сразу.

– Да ты что! Сто кусков! Видел, какая там хата!

– Мы договаривались на сорок четыре.

– Елена и больше даст. Хорошо, давай начнем с пятидесяти?

– А как же наша честь? – строго спросил Булыжник.

– Еще десятка за потерю чести – итого шестьдесят тысяч…

"Елена? О Господи, они везут меня к бывшей жене Чеботарева!" – догадался Витек, затихая под куском мешковины. Ситуация была безрадостной. Он уже успел догадаться, кто и почему его похитил, но был спокоен, что Сергей Степанович просто отдаст бандитам их деньги – по нынешним оборотам "Золотого Крюка" не такие уж большие – и все разойдутся, довольные друг другом. Теперь все крайне осложнялось. Елена видела Витька, когда он приходил к Чеботареву чинить кран. Елена видела и господина Витаса Жальгириса – и в опере, и на других презентациях позднее им доводилось встречаться. Их афера с эстонским бизнесменом вот-вот могла раскрыться.

Дорога до дома Бородянских занимала минут пятнадцать. Витек, впрочем, узнал, куда его везут, только когда Филипп отвлекся от беседы с подельником и начал, уже во дворах, пояснять шоферу, куда поворачивать, перечисляя и названия улиц.

Витек осторожно, чтобы конвоиры не заметили его пробуждения и вновь не хрястнули ему по голове чем-нибудь тяжелым, просунул руку в карман и нащупал сотовый телефон. Номер Арцибульдера он записал первым, поэтому вызов удалось дать через записную книжку телефона, избегая долгого набора в темноте, когда обязательно какую-нибудь кнопку перепутаешь.

Знакомые цифры высветились у авторитета на дисплее мобильника, когда он сидел в бане, поплескивая пивом на раскаленные камни. Алкогольный пар обволакивал его и дружков, на столе лежали вяленые лещи. Однако господин Жальгирис, как человек, хранивший общак и ежемесячно выплачивающий авторитету до 300 тысяч долларов, значился в списке людей, на вызов которых следовало отвечать незамедлительно – потому Арцибульдер ему свой личный номер и оставил.

– Ну? – произнес авторитет, что могло значить от "какого хрена ты меня дергаешь" до "как ваши дела, уважаемый, могу ли я быть чем-то полезен?"

– Похищен, – прошептал Витек, стараясь свести количество слов к минимуму. – Сантехникоманы… Вы сказали звонить…

– Понял, – налет разморенности отдыхом с авторитета сдуло моментально. Банда отморозков, пытающаяся подчинить себе рынок коммунальных услуг столицы, вновь напала на "Золотой Крюк", явно с целью украсть его, Арцибульдера, общаковские деньги. Теперь они не побрезговали и похищением заграничного бизнесмена, наплевав на то, какой урон наносят престижу страны на международной арене. Любовь к деньгам вкупе с любовью к Родине привели авторитета в бешенство. Он должен был разобраться с пришлыми хотя бы для сохранения собственного реноме.

– Куда тебя везут? – спросил он, сделав дружкам знак, чтобы, не теряя времени, собирались на дело.

Витек тихо передал названия нескольких улиц, произнес и фамилию – Бородянские… В этот момент покрывающая его мешковина откинулась, и грозное лицо Булыжника уставилось на него. Витек так и замер с телефоном у уха.

– Гляди-ка, проснулся, – сказал Булыжник, глядя на Витька, как ученый на мышь. – Еще и по телефону болтает с кем-то…

– Я в банк звонил, чтобы они приготовили… Вы ведь, наверное, выкуп требовать будете?

– Дурак, мы купаемся в бане, а требовать будем деньги!

– Забери у него трубку, чтобы не дурил, – сказал Филипп. Булыжник так и сделал, правда, Витек успел незаметно дать отбой. Арцибульдер, который слышал обрывки беседы в трубке, подумал – "не опоздать бы" – и приказал дружкам вооружиться получше.

Витек, впрочем, и не помышлял дурить. Он позволил выволочь себя из машины, не сделал никаких попыток бежать, когда его, держа подмышки, внесли в подъезд элитного архитектурного дома. Шоре подняться не разрешили, приказали быть во дворе на стреме и чуть что – сообщить. Лифт доставил их на этаж, где располагалась квартира Бородянских. Настроение у Витька было – хуже некуда. Весь их блистательный план рушился в один момент.

– Отпустите меня, – попросил он в лифте, – я вам сам деньги отдам. Сто тысяч долларов.

Филипп было дернулся на звук, но Булыжник осадил его.

– Опять врет, – хмуро сказал он. – Сколько раз он нас уже обманывал? – и, чтобы закрепить свой окончательный отказ от переговоров с коварным сантехником, натянул ему на голову мешковину.

Витек вздохнул, и понял, что осталось покориться судьбе. Чуть-чуть утешало, что самого Льва Семеновича Бородянского дома сейчас быть не могло – он, Марина и Чеботарев должны были еще часа два работать над бумагами, оформляя приобретение акций "Золотого Крюка". Естественно, Марина и Сергей Степанович направлялись в трест порознь и в разное время – для всех они теперь были непримиримыми врагами. Он бы упросил Марину задержать Бородянского подольше – но у него теперь даже телефона под рукой не было.

Елена подошла к двери, посмотрела в глазок и увидели расплывающуюся рожу Филиппа, которая, играя на гранях оптики, кривилась, подмигивала и тот и дело меняла длину носа. За его спиной маячил громила, которого Елена уже знала, и еще кто-то с грязным пледом на голове.

– Привет, хозяйка, – сказал за дверью Филипп, – открывай, тебе подарок от Дедушки Мазая…

Дверь открылась, странная процессия проникла в коридор.

– От дедушки Мороза… – машинально поправила Елена.

– Нет, Мазая – вон какого зайца мы изловили! – с этими словами Филипп сдернул с головы Витька мешок. Елена присмотрелась. Витек выглядел не очень импозантно: от удара Булыжника лицо приобрело некую болезненную отечность и синюшность, волосы был всклокочены, а глаза, отвыкнув в мешке от света, покраснели и чуть слезились. В таком виде вчерашнего сантехника, пахнувшего дешевым вином, не узнать было не возможно.

– Попался, голубчик, – возликовала Елена, – и долго же ты от нас бегал! Ну что же… А вы молодцы, мальчики, здорово сработали. Ну, пошли на кухню.

– После вас, мадам, – снова выпендрился Филипп, но Булыжник, получив приказ, толкнул Витька в спину, и он вбежал в кухню впереди всех. Впрочем, Елена была так довольна жизнью, что даже не поморщилась от нелепых ухаживаний обкуренного, как всегда, юноши.

Между тем Бородянский-старший, Марина и Чеботарев сидели в тиши кабинета. Слышался шелест бумаг. Присутствующие обменивались сухими замечаниями по сути дела только в случае, если этого требовала необходимость.

Бородянский разрешил Чеботареву не возвращать ему откатом полтора миллиона: смысла не было, поскольку ему самому предстояло внести в кассу предприятия еще четыре. Вообще вкладывать такие деньги с банковского счета было столь же небезопасно, как и держать их на этом самом банковском счете – банки в то время лопались, как мыльные пузыри, один за одним. Да и должность у Льва Семеновича была такой, что жить приходилось все время как под микроскопом. Любой из многочисленных высокопоставленных завистников мог улучить момент поинтересоваться, каким это образом простой госслужащий с маленькой зряплатой скопил столь солидный капиталец?

С деньгами Бородянский расставался, будто с собственной почкой, болезненно и лишь по крайней необходимости. Но понимал, что эстонцев лучше не злить, иначе все прахом пойдет. Впрочем, он в любом случае ничего не терял – Министерство по имуществу все равно получило бы от него эту сумму, через господина Жальгириса или напрямую, не важно.

Однако четыре миллиона – это было больше, чем Бородянский смог собрать за минувшие годы. За последние дни он быстро продал все свои паи в других предприятиях. Вскоре они уже не могли ему понадобиться, потому что, провернув аферу, Лев Семенович собирался исчезнуть с российских просторов навсегда. Вот тогда перед Чеботаревым, да и господином Витасом Жальгирисом должна была встать дилемма: либо быть арестованными за финансовые махинации с сертификатами "Золотого Крюка", либо – убитыми кем-нибудь из вкладчиков, потерявшим свои сбережениями. Лев Семенович уже знал через собственные весьма компетентные источники, что деньги в АО вкладывают и криминальные структуры. было неизвестно, хватит ли у него денег, чтобы вернуть им их долю: ведь, фактически, Бородянский перевесил на АО и взяткоемкую возню с Министерством имущества. Что же, тем хуже для Чеботарева.

В итоге Бородянский собрал все же требуемую сумму. Правда, пришлось немного одолжиться: вице-премьер, курировавший строительную отрасль, давно был с ним накоротке. Хотя просьбой Бородянского остался несколько удивлен, но денег ссудил, как раз недостающие шестьсот тысяч. Потом потребовал объяснений. Признаться, что он решил купить завод, Бородянский не мог – вице-премьер бы моментально наложил вето. Существовало негласное распоряжение, запрещающее высокопоставленным чиновникам открыто приобретать госсобственность – разве что через целую цепочку подставных лиц, длинную и запутанную, чтобы пресса, обслуживающая конкурентов, не догадалась. Распоряжение это выполнялось неукоснительно. Поэтому Бородянский что-то не очень ладно соврал насчет нового дома, который уже начал строить, а вот с деньгами не рассчитал. Вице-премьер, конечно, не поверил, но деньги дал под небольшие проценты и без всякого залога, потому что понимал – в одной отрасли работают, в одном городе живут, никуда потом Бородянский от него не денется, все вернет. Но для самоуспокоения, после ухода начальника треста, поручил одному из своих помощников: