Текст книги "Золотой Крюк"

Автор книги: Эмиль Асадов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

– Ты не болен ли часом, Чеботарев? С головой все в порядке? Хочешь, чтобы весь наш трест на крестах распяли? Или ответственности испугался? Я ж обо всем договорился, люди за деньгами приехали – и на тебе фортель… Они два часа в моем кабинете проторчали, я тебе звоню – как в могилу. Хочешь, чтобы весь наш трест на крестах распяли?

– Не распнут же, Лев Семенович.

– Не распнут, я отболтал, как мог, – Бородянский отер испарину со лба. – Они завтра приедут. Попробуешь опоздать – попрощаешься с работой, однозначно. И так они злые, как собаки, и такие же голодные.

– Собак кормить надо, чтобы добрее были, – позволил себе сострить Чеботарев.

– Вот-вот. Корм привез, я надеюсь? Давай деньги, до завтра у меня полежат, на случай, если ты снова проспишь или про такси забудешь.

– Корм… э… то есть в смысле деньги… я вот… – на Чеботарева было жалко смотреть. Но Лев Семенович сентиментальностью не отличался.

– Тэк-тэк-тэк, – произнес он, поудобнее устраиваясь в директорском кресле в ожидании рассказа чиновника. – ну-с, выкладывай. Я уже весь во внимании.

– Не могли бы вы, Лев Семенович, одолжить мне… нужную сумму? Если у вас, конечно, есть…

– Конечно, нет, – было не вполне понятно, к чему именно относился ответ начальника, но он все равно не обнадеживал.

– Я бы вас и не беспокоил, Лев Семенович, но вы понимаете, ни к кому из сослуживцев подойти невозможно – и говорить не станут. Никто не знает, сколько еще на месте просидит.… Да и работа такая, друзьями не очень-то обрастешь, хи-хи-хи… – Чеботарев не знал, как ему себя вести, и был смущен до предела. – А у меня, как назло, неприятность такая… маленькая… большая… неприятная, в общем. Просто не знаю, что делать, – и, махнув рукой, Сергей Степанович позволил себе вольность – опустился без сил на стул, не дождавшись приглашения босса, чем и в самом деле встревожил последнего не на шутку.

– Выкладывай по порядку, – приказал Бородянский.

– Обокрали меня. Начисто, – выдохнул Чеботарев.

– Кто? Когда?

– Вчера, пока у вас был. Сантехник какой-то пришлый.

– Мои соболезнования, – Бородянский нахмурился. – Но ничего, новое добро наживешь. Если только этих пришлых сплавишь. Поэтому деньги до завтра надо достать, хоть кровь из носу.

– Вот кровь из носу – это хоть сейчас можно, – невесело усмехнулся Чеботарев. – А денег и вправду взять неоткуда.

– Не пудри мне мозги, Сергей, – повысил голос начальник. – Да на твоей Елене шуба таких денег стоит, что на пять таких проверок хватит. Мне ли не знать. Конечно, продавать быстро – значит, дешево. Мне жаль, что у тебя неприятности такие, но это ТВОИ НЕПРИЯТНОСТИ, Чеботарев. Ты меня понимаешь?

– Моя Елена – ваша дочь, между прочим. И ничего я продавать не буду, – неожиданно твердо сказал Чеботарев. Бородянский сначала не поверил своим ушам, а потом поверил и рассвирепел окончательно.

– Ультиматумы мне ставить будешь? – зло произнес он. – Как бы не так, рылом не вышел. Я тебя умою за пять минут, а еще до этого с тебя проверка кожу снимет.

– А контракт на закупку рефрижератов по завышенной цене разве не вы подписывали, – напомнил Чеботарев, понимая, что говорит совсем не то, что следует.

– А обоснование под него мне кто готовил – не ты ли? – парировал начальник. – Но ты мне, значит, еще и угрожаешь.… Вместо того, чтобы придти за помощью, ты мне угрожать решил!

– Так я и пришел за помощью, – чуть не закричал Чеботарев, – мне бы денег в долг, и я выкручусь, а все в кратчайшие сроки верну! Вы же сами отказали…

– Я никогда не отказываю в помощи человеку, попавшему в беду, – высокопарно произнес Бородянский. – И тебе я помог – советом. Но ты его не хочешь воспринимать, а в ответ хамишь. За это я тебя накажу. Иди, Чеботарев.

– Мне, вообще, возвращаться-то надо завтра, или я уже уволен? – только и выдавил из себя Сергей Степанович, поднимаясь со стула.

– Подумаем, – многозначительно ответствовал начальник, не отрывая глаз от стола, заваленном бумажками, которые он сейчас, якобы, внимательно читал. – Завтра придешь в любом случае – хотя бы заявление написать. А то я могу и по приказу, с "волчьим билетом" в трудовой…

Чеботарев вышел из кабинета, не чуя ног. Ему предстояла дорога домой.

– Не знаете, какой автобус едет до Киевского проспекта? – спросил он у секретарши, которую так озадачило сочетание странного вопроса со странной одеждой всегда безупречно выглаженного завотделом, что она осталась сидеть с приподнятой чашкой чая в руке. Чеботарев покорно ждал возвращения немолодой уже женщины из состояния мысленной невесомости. Через некоторое время она поняла: что-то отвечать все же придется.

– А вам зачем?

– Карту города черчу, продавать буду, – окрысился Сергей Степанович. – А вы, может, лимитчица, что маршрутов не знаете?

– Не хамите, – обиделась секретарша, и Чеботарев вспомнил, что об этом его просят на протяжении сегодняшнего дня уже третий раз. Это было больше, чем за всю его предыдущую жизнь. "Боже, что со мной происходит?", – мысленно воскликнул несчастный, выходя из кабинета.

– Сто сорок третий… – успела крикнуть ему в спину обалдевшая окончательно секретарша, – но зачем это вам, все-таки?

Узнай она о том, что на этом автобусе Чеботарев собирался ехать до дома, она сама бы отвезла его на своем "запорожце". А если бы Чеботарев об этом знал, он бы ей, наверное, сказал, вместо того чтобы ругаться. Но добрые помыслы разных людей не всегда пересекаются в искривленном пространстве бытия.

На пустыре, как и по всей Москве, стояла теплая безветренная ночь. Но деньги, зарытые неподалеку от вала асфальтоукладчика, проросли, как в сказке про золотой ключик, и на пустыре вымахало целое дерево, с пачками зеленых банкнот вместо плодов. Узнав про это, Витек понял, что дерево надо было срочно срубить, потому что когда рассветет, его заметят прохожие. Они придут с милицией, его, Витька, схватят с поличным, и посадят в тюрьму. Поэтому Витек, не теряя ни секунды, метнулся с раскладушки к выходу из будки Палыча и… проснулся.

На пустыре, как и по всей Москве, стояла теплая безветренная ночь. Витек налетел в темноте на что-то мягкое, что оказалось Палычем, который тоже проснулся и стал материться.

На дворе темень была – хоть глаз выколи. Витек, не обративший внимания на увещевания Палыча, понял, что дерево найти не сможет. Постоял немного, вдыхая чистый воздух полной грудью. Был, правда, фонарик, но на свет, мерцающий на пустыре, точно могли пожаловать какие-то нежелательные гости. Лучше было дождаться рассвета, и с первыми лучами разглядеть дерево и уничтожить его. Оборвав сначала плоды, разумеется. Витек вернулся в каморку. Палыч включил свет, но Витек заорал:

– Погаси! – и рассказал Палычу о своих опасениях. Тот вздохнул, – а кому легко жить в одной комнате с ненормальным соседом? – но свет все же выключил.

– Спать ты, стало быть, опять до утра не будешь? – резюмировал Палыч.

– Не буду, – твердо сказал Витек.

– Третью ночь подряд без сна, так и с ума скопытиться недолго.

– Слушай, Палыч, я ж неплохо жил, – вдруг сказал Витек. – Нормально пил, спокойно спал. Ну на черта мне эти деньги, которые я даже тратить боюсь?

– Тратить деньги еще уметь надо, – сказал из темноты Палыч, – а там у тебя вообще сколько?

– Не знаю. Пересчитать не успел.

– Тютя… Ладно, потом пересчитаем. Ну вот ты что с ними делать собираешься?

– Ну, машину куплю, – предположил Витек. – Хорошую какую-нибудь. Кадиллак.

– На фига он тебе сдался?

– На заказы ездить буду. Пять минут – я уже у клиента.

– Идиот ты, Вить, – серьезно сказал Палыч, – да ты знаешь, сколько такая тачка бензину жрет? Все, что клиент за твою сантехнику заплатит, на него и уйдет. Да у тебя и прав нет.

– Права тоже куплю.

– "Куплю, куплю", – передразнил Палыч, – будто все на деньги можно перемерить. Да ты представь – приходишь ты, значит, в магазин машину покупать… Они на тебя смотрят… и.… Не въезжаешь, нет?

– А что такое?

– Да ты, тормоз, на себя в зеркало посмотри! Небритый, немытый, исхудал, как жердь, за последние дни, глаза от недосыпу, как у кролика, красные. Заходит такой гусь в магазин и достает из штанов пачку дорралов. Машину мне, дескать, заверните, а то цвет прежней не подходит к моему нынешнему гардеробу. Тебя и завернут, как миленького!

– Логично, – согласился Витек, – меня могут и внутрь не пропустить. Там везде такие жлобы вход охраняют – от одного взгляда синяки появляются.

– К деньгам надо привыкать, – продолжал поучать Палыч. – К большим деньгам, как у тебя теперь – тем более. Иначе нутро наружу рано или поздно все едино выпрет, хоть во фрак влезь, хоть ботинки лаковые надень. А внутри ты пока как был пьяница и босяк, так и есть.

– Полегче, – обиделся Витек, – тоже мне, профессор здесь нашелся. Да я из простой проволоки любой агрегат собрать могу. Это от тебя толку, как от козла молока. Сторож, называется – у него целый завод сперли, а он и ухом не повел.

– Нужен мне этот завод, как зайцу тормоз – пожал плечами Палыч. – Такие, как ты, и сперли. Всю страну уже сперли, пропили и прос… ли, а виноват, оказывается, сторож.

Замолчали. Но Палыч за обиду отомстил – когда только веки Витька начали наливаться, его вновь разбудил голос старика.

– Светает, вроде, – сообщил он. – На вот, сам убедись – нет там никакого дерева. Нечего было бояться.

Витек всмотрелся в серую мглу за окном, никакого дерева не обнаружил, и вздохом признал глупость своего поведения.

– Это еще ничего, – смилостивился Палыч. – По сравнению с прошлой ночью, когда ты так дрыгал ногами по койке во сне, что чуть сторожку мне не развалил.

– Я убегал от милиции.

– Убежал хоть?

– В последний момент. Подраться даже пришлось. Меня один догнал, так я ему в ухо вмазал…

– Придурок. Это ты меня тогда – в ухо, я тебя тряс, разбудить хотел, – Палыч для наглядности потыкал пальцем в пострадавшую часть организма. – Главное, ты даже не проснулся – дальше побежал.

– Ты прав, наверное, – признался Витек. – Хватит мне бегать. Пора "новым русским" становиться. Они же все равно сантехника пришлого ищут, а тут – перевоплощение, почти смена внешности. Только с чего начать, не знаю.

– Все новые русские – это хорошо забытые старые евреи, – заявил Палыч. – Внешность тебе неплохо для начала побрить. И постригись, а то в патлах скоро тигры заведутся, а ты и не узнаешь.

– Тогда давай сделаем так: завтра вместе идем в парикмахерскую, потом прикупаем шмоток, я себе пиджак оторву двубортный, белый или малиновый, а вечером ужинаем в каком-нибудь шикарном месте, – оживился Витек. – А повезет – познакомимся под вечер с барышнями не самых строгих правил, на тонких длинных каблуках…

– … и пригласим их сюда, в сторожку, – ехидно принялся развивать мысль Палыч. – А если они музыку слушать захотят, я им вместо магнитофона с улицы в окно петь буду. А одежду мы завтра выбросим, потому что здесь ее даже повесить не на что, и грязюка кругом. Обокрасть нас барышни, правда, не обокрадут – ну, кроме того, что в кармане будет – но дружкам своим наверняка к нам дорогу покажут. Они с нас назавтра остатки вытрясут.

– Чего ж делать-то? – расстроился Витек.

– Да все, что ты сказал – но не торопясь, а постепенно. Чтобы никто не заподозрил, откуда у тебя деньги появились. И нечего дорралы эти светить нигде. Надо вынуть немножко и на рубли по курсу обменять.

– Я даже курс какой, не знаю! – расстроился Витек. – Обманут же меня.

– Тебя-то обманут, – горделиво согласился Палыч, – а я на что? Тебе бабки светить в руках ни к чему. А на мне подозрений быть не может. Ну не похож я на взломщика, по возрасту не подхожу. А курс подберу – самый лучший. Костюм парадный есть, заодно и по городу прогуляюсь – забыл уж, как он выглядит, последние годы только от будки до магазина и обратно. Да еще в трест. Сегодня тоже зайду – вдруг зряплату давать будут? Вот прям сейчас оденусь и пойду – утро уже в разгаре, часов семь, наверное.

– А я что?

– А ты спать ложись. На тебя смотреть больно, тебя сейчас даже Пикассо позировать не пригласил бы.

– Кто еще такой за Пикассо?

– Художник иностранный, – просветил Палыч. – Про таких, как он, Никита Сергеевич Хрущев прямо говорил – импер-сионисты и педерасты.

– Я никаким сионистам позировать не собираюсь, – снова начал обижаться Витек. – Педерастам тоже. Больно ты интеллектом давишь. А я и без академий сейчас богаче, чем вся Академия Наук.

– Ну да, – проворчал Палыч, извлекая из под койки аккуратно сложенный целлофановый пакет, в котором хранился его выходной костюм с прикрепленными орденскими планками, – в том вся российская беда – вечно у нас деньги достаются одним, а мозги – другим. Бабки-то давай!

– Сколько?

– А я знаю? 100 или 200 – хватит, наверное.

Витек ненадолго испарился из сторожки – потом вернулся с двумя бумажками, которые вручил Палычу.

– Не отсырели, хорошо спрятал, – Палыч потер купюры пальцем, потом сложил вчетверо и спрятал в нагрудный карман над планками. – Ладно, пошел. А ты спи.

И ушел. Витек же спать так и не лег – только смотрел неотрывно из окна на место, где под слоем в пару десятков сантиметров покоилось его богатство.

Город между тем постепенно начинал впрягаться в свою дневную жизнь. Где-то в нем впрягался – но не свою, а в какую-то чужую жизнь – экс-чиновник, экс-богач и экс-супруг Сергей Степанович Чеботарев.

Чеботарев по прежнему просыпался в восемь утра, хотя идти ему было некуда и вполне можно было спать до полудня, или хоть весь день – работы он уже лишился…

После его ухода Бородянский занялся розысками дочери, обзвонил общих знакомых и несколько удивился, найдя ее бренное негодующее тело в собственной квартире. Елена поведала начальнику треста, что ее муж спустил все деньги в карты, не иначе, потому что другим путем такую сумму потратить за столь мизерный срок было невозможно. При том он до такой степени скурвился, что ее саму же обвинил в покупке какой-то мелочи – видимо, ждал, когда она начнет ходить в дырявых туфлях, не покупая новых. Ночь Елена провела на даче, поскольку надо же было куда-то отвезти экспроприированную у не оправдавшего доверия экс-мужа мебель?

– Жил со мной, как у Христа за пазухой, – возмущалась Елена, – ты, папа, на работу его в ваш трест пихнул, я дом вела, машину имели, в квартире – полная чаша – и все мое приданное! И не понравилось, а? Ну ты мне скажи, Левушка, это что за дела такие?

"Левушка" из рассказа понял, что дела у Чеботарева и вправду – дрянь. А также, что составлять протекцию мужу своей дочурки уже бессмысленно. Это означало, что его можно было спокойно увольнять. И повод под рукой – проверка обнаружила ошибочно составленное обоснование контракта. 12 тысяч долларов, ожидаемых ревизорами, пришлось бы, правда, отдать самому, чтобы не навлекать гнева уже на собственную голову. Но такая вакансия, освобождавшаяся после ухода Чеботарева, стоила тысяч пятьдесят, никак не меньше. Желающих было столько, что им было впору предлагать строиться в очередь. Так что свои деньги Бородянский собирался многократно отбить назад уже в ближайшие дни. Восстановив настроение, он с легким сердцем вызвал секретаршу:

– Чеботарева в расход, за несоответствие и халатность, а мне чаю, и покрепче – по обыкновению коротко и властно приказал он.

Произошли эти события всего несколько дней назад. В последний раз Чеботарев заглянул в трест, чтобы забрать кое-что из личных вещей, а заодно получить расчетные. Увидев в коридоре бывшего коллегу, он решил попрощаться с ним, но тот убежал, уткнув глаза в пол. Все остальные также старались не смотреть в его сторону, Чеботарева это обидело и он назло всем прошелся по кабинетам, говоря вызывающе громко:

– Вот, попрощаться заглянул, Виктор Андреевич.… Как работа – опять цифр не хватает, чтобы баланс свести? А вы на потолке искали?.. (Виктор Андреевич побагровел и нырнул в гроссбух почти целиком). Всего вам доброго, Ангелина Семеновна. Мне будет не хватать вашего клубничного варенья – чем же я буду лечить запоры?.. Над чем трудитесь, Ванюша? А меня на пенсию послали, по выслуге лет. Теперь ваша очередь выслуживаться, пока не послали… Лександр Михайлович! Как там, на станкостроительном-то, станки остались еще, или все уже пристроены?.. А чего вы носик воротите? Паленым пахнет?..

Прогулявшись по коридорам и выплеснув из себя запасы желчи, Чеботарев вышел на улицу, чуть не столкнувшись с пожилым человеком в пиджаке с орденскими планками.

– Смотри, куда прешь-то, дедок, – буркнул Сергей Степанович.

– Было бы на что смотреть, – огрызнулся в ответ хмурый старикашка, – а ты сюда не за зарплатой, часом?

– За зарплатой.

– Значит, дают?

– Еще как дают! Со всех сторон по всем местам! – невесело усмехнулся Чеботарев и побрел к автобусной остановке. Старичок посмотрел ему вслед, ничего не понял и вошел в вестибюль здания.

Во дворе дома, где жил Сергей Степанович, без дела околачивался Пашка. Майки с устрашающей надписью на нем не было, что придало отставному чиновнику смелости. Без денег у него все равно не было на жизни, ни перспектив трудоустроиться.

– Пашка, подойди-ка сюда, – крикнул он. Парень удивился, но оторвал зад от детских качелей и приблизился. Надо было с чего-то начинать разговор.

– Ты чего не в школе?

– Да учителя прогуливают

– Учителя?!

– У них, типа, забастовка, – пояснил Пашка. – хотят директрисе вотум недоверия вынести.

– А что, директриса обманула кого?

– Обманула ожидания светлого будущего. Тендер проиграла. Через РОНО товар распределяли, с учителей бабки собрали, чтобы, типа, подмазать колеса. А не выгорело.

– Товар дефицитный, наверное. Лингафонные кабинеты, или литература?

– Да просто министр легкой промышленности своего пацана в школу устраивал, вот все и передрались, у кого этот отстой осядет. Бабки там, сами понимаете, не мерянные – школе тоже перепало бы компьютеров с интернетом. Ну, теперь директрису скинуть хотят.

– Слушай, Павел, – перешел к теме Чеботарев, – тебе деньги нужны?

– А кому они не нужны? Только поэтам и космонавтам – они выше этого. Что, работа есть?

– Вроде как. Только отцу ты не говори, что я тебе предложил…

– Если бы мой отец знал, на какие шиши я существую, я бы давно уже не существовал вовсе. Не беспокойтесь, дядя Сережа. Что за работа?

– Ну… это… ты парень вроде крепкий, – остатки совести силились прикрыть Чеботареву рот, но она, вместе с остальным организмом, так ослабла за последние дни, что сил ее хватало лишь на создание легкого запинания, – и друзья, наверное, есть серьезные…

– Есть, конечно.

– У меня один негодяй деньги спер, – признался Сергей Степанович. – Я адрес знаю. Можно его найти и деньги отнять? Я заплачу.

Пашка от удивления аж рот открыл.

– А я-то что могу сделать? С таким лучше к браткам обращаться!

– Так я и… – начал было Сергей Степанович, но Пашка не дал ему закончить, залившись неудержимым смехом.

– О-хох-хо! – бушевал он, сгибаясь чуть ли не в три погибели, – вы решили, что я из этих? Да что мне, делать нечего, с ними по коммерческим будкам шарить? Пока они там гроши обламывают и на билет в тюрягу копят, я программы пишу для компьютера, мне за каждую знаете, сколько платят?

– Я думал, ты вот с ножом ходишь… – начал оправдываться Чеботарев.

– Я еще и боксом занимаюсь – ну и что? Нож? Ну да, имеется. Правда, это не нож, а многофункциональная отвертка – если вдруг комп развинтить у кого-то понадобиться, плату поменять или шлейф. Но похожа на нож – шпану отпугивать сгодится, на улице вечерами сейчас небезопасно, сами знаете. Меня уже два раза грабить пытались. Так что приходится мимикрировать под окружающую среду – вот и затылок побрил. Тем более, что серьезный клиент какому-то хиппарю работу вряд ли доверит, а со мной у него прически, типа, почти одинаковые, – и он снова расхохотался во все горло. Но Чеботареву было не до веселья.

– Тогда извини, – вздохнул он, – не по адресу я.

– Да ничего, – вытирая слезы с глаз, пробулькал Пашка. – Вы обращайтесь, когда чего с компом случится. У вас же наверняка компы и дома, и на работе есть?

– Уж конечно, – горделиво произнес Чеботарев и направился к своему подъезду. Надежды выбить деньги силой таяли на глазах. Можно было, правда, попросить помощи у знакомых, но это Сергей Степанович отложил на потом: холодный прием, оказанный отставному чиновнику вчерашними коллегами в тресте, подействовал на него так отталкивающе, что сейчас он боялся позвонить кому-то, чтобы вновь не испытать разочарования в людях.

Палыч между тем, действительно, получил зарплату – кассир треста был заблаговременно предупрежден директором экс-завода, и загвоздок у сторожа никогда не возникало. Он лишь недоумевал, почему, когда завод стоял на месте и действовал, зарплату ему платили с многомесячными задержками, а когда от него даже остова почти не осталось, стали выдавать день в день, но мыслей своих никому не выдавал из суеверия отбить удачу. Затем Палыч направился, как и обещал, гулять по городу и добрел до Пушки. Там тусовалась толпа непонятного содержания и происхождения. Продавали независимые, а оттого плохо пропечатанные газеты, кто-то поедал пиццу. В сторонке шел очередной митинг, и человек с деревянного ящика объяснял зевакам, что лично им необходимо освободить Литву от оккупации, потому что тем самым «оккупанты» могли получить дополнительные кредиты от все той же Литвы… Палыч послушал минут пять, не понял ровным счетом ничего, хотя кто-то из толпы пытался с оратором спорить. Потом подошел к рядам торговцев всякой мелочью, от значков до шкатулочек под хохлому и матрешек с ликами американских президентов. Худой отпрыск, явно недопитавшийся материнским молоком, но уже объевшийся лозунгов о свободе предпринимательства, смерил его с головы до ног презрительным взглядом. Палыч не был похож на доходного клиента. Тем не менее ему явно было что-то нужно.

– Эй, дедусь, – окликнул отпрыск, – тут не музей. Надо чего, или на погляд пришел?

– А ты за погляд денег не берешь?

– Нет, вообще-то. А это что? – он ткнул пальцем в орденские планки. – Почем медяшки? Могу купить…

– Медяшки?! – вскипел Палыч. – Да я за эти медали кровь проливал, чтобы такие щенки, как ты, спокойно жили. Я бы их сейчас бесплатно отдал, если бы вам кто-нибудь бошки поотрывал, шпана проклятая.

– И по-твоему, мы живем спокойно? – ухмыльнулся юнец. – Слышь, дед, ты не мути рыбалку. Хочешь что купить или продать – говори, а нет – вали куда подальше, хоть до Берлина по второму разу.

– Палыч подавил в себе очередной взрыв негодования. Спорить все равно было бесполезно.

– Мне доралы продать надо, – пояснил он.

– И много у тебя "доралов"? – коверкая слова, поинтересовался уличный коммерсант. Палыч достал бумажки из кармана и помахал ими перед его прыщавым носом. У того улыбку с лица стерло, будто ластиком. Глаза внимательно провожали вальсирующие купюры влево и вправо, будто дворнягу начали дразнить кусочком сахара.

– Это уже дело, – сообщил юнец. – Курс – 1 за 5. Годится?

– По пять рублей за доллар?

– Шутник ты, дедуся, – оскалился продавец. – По пять тысяч. Я тебе, короче, миллион дам.

– Палыч от невероятно звучащей суммы поскреб горло, чтобы освободить проход для воздуха.

– Миллион?

– Ага.… Дай только, гляну, чтобы не фальшивыми были. – Парень взял у Палыча бумажки и ощупал со всех сторон.

– Нормалек, – потом он залез в карман, вытащил кипу банкнот такой толщины, какую Палыч в жизни не видел, перегнул через указательный палец левой руки и принялся отсчитывать деньги правой.

– Эй, дедусь, считай вместе со мной, чтобы без обмана, – предложил юнец, – кусок, два, три, четыре…

Палыч внимательно следил, повторяя цифры в уме.

– … Девятьсот девяносто восемьсот, девяносто девять, лимон, как договаривались. – Юнец отделил отсчитанные деньги, остальные вместе с долларами спрятал в карман, и вновь быстро пересчитал – а Палыч вновь внимательно следил за счетом.

– Миллион, как одна копеечка. Держи, дедусь. Слышь, а откуда у тебя доллары?

– Пенсию получил, – не придумал ничего лучше Палыч, поворачиваясь, чтобы уйти.

– Здорово, – закивал головой юнец, – а моя бабка получает не то 7, не то 8 тысяч рублей. Ты, наверное, из всех персональных пенсионеров самый персональный.

– А ты как думал? – хитро прищурился Палыч, – я, когда Ленин на броневик залезал, внутри сидел, охранял его. Ну, догадываешься теперь, какое ведомство мне такую пенсию платит?

И обрадовался, увидев, как снова исчезает самодовольная улыбочка с лица хамоватого подростка.

Лифт не работал. Такое, впрочем, случалось и раньше. Как уже было замечено, в некоторых ситуациях никакие деньги не в силах избавить человека от бытовых неудобств. Сергей Степанович неторопливо поднимался пешим ходом на свой восьмой этаж, когда на лестничной клетке между пятым и шестым столкнулся с женщиной в летах, малознакомой ему соседкой Полиной Александровной.

Дородная и строгая, Полина Александровна обладала той самой загадочной душой, над которой веками ломали головы философы – как русские, так и иноземные. Когда у Чеботарева все шло, как по маслу, она его ненавидела люто, сама не зная за что – ведь и в долг по мелочи дать Чеботарев не отказал однажды, и вежлив был всегда. Однако теперь с Чеботарева взять было нечего, на лице его проросла щетина, и выглядел он уставшим. Полина Александровна не могла знать про финансовые злоключения ее соседа, но с удивлением отметила, что неприязнь уступила место жалости. И сейчас, когда Чеботарев проходил мимо нее, вопреки обыкновению, даже не здороваясь, потому что не заметил, она не только решилась первой заговорить с ним, но даже участливо спросила:

– Все ли в порядке, Сергей Степанович? Уж больно уставший вид у вас. Работа измучила?

– Есть немного, – Чеботарев вспомнил все мучения, которые испытал в тресте, и сморщился, как от боли. Это тоже не ускользнуло от глаз Полины Александровны.

– Да что с вами, не плохо ли? – участливо воскликнула она, – может, чаю вам налить? Зашли бы, передохнули.

"Верно, почему бы не зайти? – подумал Чеботарев, – дома на полу насидеться, глядя в окно вместо телевизора, я еще успею".

– Спасибо. Я и правда, с удовольствием выпью чаю, – согласился он.

Загадочная душа Полины Александровны возликовала и стала требовать от хозяйки попотчевать гостя малиновым вареньем, упрятанным в шкафчик к зиме и на случай болезни. Чеботарев между тем прошел в столовую, с наслаждением опустился на диван и жадно впился глазами в черно-белый экран старенького телевизора. Показывали, кажется, "В мире животных", по экрану болтались какие-то твари и что-то бубнил голос за кадром. Впрочем, Чеботарев смотрел не передачу, а ТЕЛЕВИЗОР, по которому успел соскучиться – сейчас он был готов увлечься даже учебным фильмом про производство транзисторных приемников в домашних условиях.

– Животных любите? Значит, душа добрая, – весело приговаривала Полина Александровна, накрывая на стол. Ей, конечно, не терпелось услышать, что довело соседа до такой внешней измятости, но спросить об этом самой было как-то неудобно. На столе появились чашки с чаем, блюдо с ломтиками домашнего пирога с яблоками и сахарница. Насчет варенья Полина Александровна посоветовала душе заткнуться – там и так было всего ничего, и засахарилось оно, наверняка, а такое подавать гостю было не с руки.

– Леночки вашей давно не вижу, – пожаловалось она, – отдыхать, что ли, уехала?

– Ага, отдыхать, – подтвердил Сергей Степанович, – от меня.

Полина Александровна только руками всплеснула, и унеслась в кухню доставать из заначки малиновое варенье.

– Да разве ж можно – от такого мужа, – причитала она, вновь возникая в столовой. – Вы подсаживайтесь к столу, вот сюда, телевизор будет удобно смотреть, и чайку… Кто ж вас теперь столовует?

– Так я сам. Сегодня расчетные получил, завтра пойду, недостающих продуктов на базаре докуплю.

– Ужас, – возмутилась женщина. – Дело ли это – чтобы человек ваших достоинств сам по базарам ходил?.. А вообще я думаю – во всем телевизор виноват, – неожиданно выпалила она. – Все эти фильмы заграничные. Раньше наши женщины разве могли мужу изменить или уйти к кому-то? Даже не знали, как подумать об этом. А теперь кто чего не знал, всех всему научили. Секс этот проклятый показывают – кому он нужен вообще, сколько лет мы без него жили, и все хорошо было, путевки бесплатные, удостоверения ветеранские. И так они этим всем занимаются, что хоть сразу потом к травматологу беги. – постаралась она развеселить гостя.

– Наверное, – улыбнулся Чеботарев. Ему было уютно и приятно слушать незатейливую болтовню женщины. Чай был не очень вкусным, но терпким и приятно прогревал горло.

– Сейчас вот Ленина ругают все, кому не лень, – продолжала политпросвет Полина Александровна, – а чем он виноват? Он такую страну сделал, что мы уголь и лес продавали, а взамен покупали молоко, и его бесплатно на вредных производствах давали. Вот муж мой, упокой Господи его душу, на химзаводе работал, так всегда молоко получал. А потом то ли лес закончился, то ли еще что – и молоко стало неоткуда брать. Так в чем же Ленин виноват? А они все ругают…

– Чеботарев огляделся. Планировка квартиры была, кажется, как у него. Только мебель старенькая, и обои вылиняли лет десять тому назад. И на потолке краска треснула.

– Ремонт давно не делали, – перехватила его взгляд Полина Александровна, – а на что его делать? Мы с дочерью вдвоем живем. Вот Маринка замуж выскочит, тогда они с мужем и сделают все, как захотят – мне-то уже без разницы.

– Вы бы сказали раньше, я бы в тресте из ремонтных фондов выбил – посетовал Чеботарев, понимая, что врет безбожно, не стал бы он выколачивать ничего забесплатно, да и Бородянский бы не позволил.

– Да не люблю я, когда государство мне бесплатно что-то делает, – призналась Полина Александровна. – Раз бесплатно – значит, плохо. Мне вон уже из ЖЭКа приходили газовую колонку чинить – так она через 2 недели рванула, хорошо, не убила никого и дом не спалила. Опять же мастера – живые люди, им на перепив отстегнуть надо, а у меня сейчас нет. Я ж на пенсии, а Маринка в школе, ей если что перепадает, то подарки от родителей – конфеты или отрез на платье. Выколачивать она не умеет, а сам кто сейчас что подарит? Сейчас вот, хорошо, ребенка на репетиции взяла, будет его по математике подтягивать.

В дверь позвонили.

– Помяни дурака – он тут как тут, – улыбнулась Полина Александровна, направляясь в коридор открывать, – не иначе, Маринка из школы вернулась. У нее сегодня первая смена.

Заскрипели двери, зашаркали ноги, издалека до Сергея Степановича донеслись какие-то голоса. Минуту спустя в комнату влетел ураганчик лет восьми от роду и первым делом стянул со стола кусок пирога.

– А поздороваться? – строго поинтересовалась Полина Александровна.