Текст книги "Золотой Крюк"

Автор книги: Эмиль Асадов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

– Что это за отморозки к тебе нынче наведались? – зло спросил Арцибульдер.

Витек прижал мембрану рукой и переадресовал вопрос Чеботареву.

– Скажи – неизвестная банда с явно выраженной манией преследования сантехников, – посоветовал Сергей Степанович.

Витек так и передал. Авторитет только хмыкнул, буркнул "ты звони, как их снова увидишь", и повесил трубку.

– Те самые, что по коммунхозам тырят, – сообщил он братве, собравшейся вокруг него на экстренный сходняк. – Видно, на крупные дела перешли, никого не боятся, беспредел творят. Нюхом чую, война будет. Вооружаться надо – скоро и на нас наедут, так что мочить их будем.

Булыжник и Филипп несколько дней залечивали очередные раны, которыми их многотрудная жизнь потчевала куда обильнее, чем деньгами. Шора помнил про экзекуцию, которую ему пообещал Булыжник, если он снова возникнет с советами относительно сбежавшего сантехника. Но у Шоры, что называется, в заднице вода не держалась. Его распирало от желания поделиться своими наблюдениями, и он решился – в нынешнем состоянии старший братец не казался слишком опасным.

Булыжнику от версии Шоры стало еще хуже со здоровьем. Не вставая с потрепанного дивана, он прошипел:

– У тебя, Шора, последние мозги отшибло. Мы ищем сантехника, а то бизнесмен. Где ты видел сантехника в костюме, галстуке и лакированных туфлях? Если бы сантехники так зарабатывали, я бы сам, может, пошел трубы чинить. К тому же он эстонец. Что ему, в Эстонии трубы чинить некому, он сюда приперся людей грабить?

– Мы же приперлись… – начал было Шора, но Филипп не дал ему закончить.

– Кончай дурь нести, – посоветовал он. – Эстонцы сантехниками не бывают, это точно. Надо поискать в другом месте.

– Каком? Мы уже почти все обошли, – грустно констатировал Булыжник.

– Нам просто недостает свидетельских показаний. Мы до сих пор точно не знаем, как он выглядит.

– Между прочим, клиент тогда что-то про жену бухтел, – вспомнил Булыжник. – Может, к ней наведаемся?

– А адрес где узнаем? Тетка с клиентом больше не живет.

– У Алекса – он же их семейный знакомый.

– Здраво, – оценил Булыжник. – А я еще знаешь чего думаю? Может, этот Алекс нам туфту впарил, и на самом деле никакого вора на свете не существует? Может, он таким образом отбрехался от необходимости платить нам долю, когда мы на него наехали, а?

– Если так – снова наедем, будет платить, как миленький, в двойном размере. Но чтобы выяснить, все равно к жене клиента ехать надо.

К вечеру созвонились с Алексом. Тот сначала ворчал – вот, дескать, понадеялся на вас, а вы одного воришку поймать столько времени не можете – но новый адрес Елены все-таки дал. Оказалось, он и с ней поддерживает дружеские отношения. Правда, исключительно по телефону.

– У меня принцип такой: стараться ни с кем не портить отношений, – пояснил Алекс. Филипп поблагодарил за информацию, повесил трубку и пересказал разговор подельникам.

– А говорят, принципиальных людей не осталось! – уважительно прокомментировал Шора. Булыжник с сожалением посмотрел на идеалиста, хотел что-то ответить, но понял, что чем лечить застарелого больного, легче его не замечать. И промолчал. Зато Филипп уже натягивал куртку.

– Поехали, хватит разлеживаться, – командовал он.

– Сейчас? На ночь глядя?

– А ты что, темноты боишься? Думаешь, ее можно будет дома днем застать? Наверняка же из салонов красоты не вылезает, деньги тратит.

Жил Бородянский в высотке на Кутузовском проспекте. Булыжник нажал кнопку звонка, почти вдавив его в штукатурку. За сейфовой дверью послышалось шарканье шагов, потом кто-то прильнул к глазку.

– Чего надо? – неласково спросил женский голос за дверью.

– Бородянская Елена здесь обитает? – стараясь казаться вежливым, поинтересовался Филипп.

– Предположим. И что?

– Мы от ее бывшего мужа. Откройте, разговор есть. По поводу кражи.

Елена рассматривала гостей в глазок, но цепочку снимать не торопилась. Гости были скорее похожи на бомжей, чем на людей порядочных. Еще о краже толкуют. Елена не слышала, чтобы современные воры предупреждали хозяев о своих намерениях, однако в квартире она была сейчас наедине со своими ценными вещами, и расставаться с ними не имела желания.

– Какой кражи? – спросила она из-за двери.

– Так у вашего мужа двести штук умыкнули – вы что, не в курсе?

Елена подумала минуту, оценивая обстановку. Женщиной она была смелой, и в случае осложнений пару двоих – худого и маленького – уложила бы на месте одним своим зонтиком. Но вот с тем громилой ей, пожалуй, не справиться. Однако они говорят, что у Чеботарева украли деньги? Она была уверена, что он их проиграл, или же вложил куда-то втайне от нее. Любопытство терзало ее сильнее страха за свои бриллианты.

– Вы сыщики, что ли? А удостоверения у вас есть?

– Нет у нас удостоверений и никогда не было. Можем предъявить только отпечатки пальцев и честное слово.

Елена приоткрыла дверь, не снимая с петли цепочку. Вращающий зрачками субъект на переднем плане, понимая, что в квартиру на рюмку кофе их приглашать не собираются, порылся под курткой и вытащил кипу фотографий. Елена поморщилась: он гостей пахло примерно так же, как от сантехника, посетившего их незадолго до размолвки с мужем. "Как им удается так одинаково вонять? Будто духи одни на всех приобретают", – подумала Елена.

– Посмотрите, пожалуйста, – тем временем совал ей в руки фотоснимки Филипп. Елена взяла один за край, стараясь держать кончиками ногтей. С черно-белой фотографии на нее с необъяснимым укором смотрели небритые и опухшие рожи совершенно незнакомых ей, по счастью, людей.

– Кто это такие?

– Может, вы узнаете на них того сантехника, что приходил к вам в тот день…

– Значит, так – Елена открыла дверь, – входите, говорить будем. Имейте в виду – попробуете меня ограбить, ваши трупы завтра же всплывут в Москва-реке. Сами знаете, кто мой отец?

– Большой человек, – догадался Филипп.

– В точку попали. Проходите в кухню. Куда! – она поймала Шору, метнувшегося по его команде вглубь коридора. – Ноги разувайте здесь!

– А у меня носки грязные, – признался Шора, – если я туфли сниму, я вам наслежу.

– О, Господи… Тогда снимай с носками, поставь все там, на тряпке. Я ее потом выброшу…

– А можно, я ее потом с собой заберу? – попробовал напроситься Шора, но Булыжник взял брата за шиворот и протащил в кухню. Паркет под его пятками скрипел и плакал.

– Не извольте беспокоиться, мадам, – Филипп приосанился, изящно одернул воротник сорочки, в результате чего шов сбоку треснул и слегка разошелся. – Мы вас не обременим своим присутствием. В смысле, не изнасилуем.

– Если я за что и беспокоюсь – то за вашу безопасность, – призналась Елена, – послал Господь кавалеров. В кухню маршируй, сейчас будете мне рассказывать, что и как, и попробуй только соврать. – Она прошла в кухню следом за посетителями, приказала, чтобы Шора перестал копаться в полочку с посудой и усадила его за стол рядом с остальными.

– Так кто обокрал моего мужа?

– Сантехник, – сообщил Филипп, и разложил фотоснимки на столе.

– Ты уверен?

– Он так сказал, и даже указал на одного – вот, взгляните… Мы его поймали, но оказалось, что это вообще часовых дел мастер. Вам в тот день стрелки никто подводить не заходил?

– Да нет, – Елена размышляла, разглядывая фото часовщика. – Этот уж точно не заходил. А вот этот… Может быть. Я не уверена, но очень может быть.

Троица склонилась над фотографией. Елена указывала на безмятежно улыбающееся лицо Витька. Между ним и несчастным часовщиком не было никакого сходства.

– Понятно, – зло сказал Булыжник. – Клиент нам лапшу на уши вешают, а мы ей и питаемся все это время. Это что же нам теперь, все конторы по новой обходить?

– Не будем утомлять даму подробностями, – посоветовал ему Филипп, сгребая фотографии обратно под куртку. Запах подкладки вновь на мгновение перебил все местные ароматы, Елена на мгновение зажмурилась, потом хлопнула Шору по пальцу, которым он ковырял рисунок на дорогой клеенке, и потребовала:

– Выкладывайте все, что знаете. Иначе не выпущу. Он что, вам денег пообещал, если вы вора поймаете?

– А бесплатно сейчас даже коровы не доются, – сообщил Булыжник. – Думаешь, мы юные следопыты, за просто так по всему городу бегаем?

– И много пообещал?

– Нормально. Тебе-то что?

Громила явно уступал в галантности своему худому спутнику с заплывшими глазами. Зато договориться с ним было полегче.

– Мне ничего, – сообщила Елена Булыжнику, – главное, чтобы и тебе ничего тоже не обломилось.

– Как это?

– А ты что думал? Кинет тебя мой муженек, как пить даст. Я с ним жила, можешь поверить. Ты ему деньги принесешь, а он их себе заграбастает.

– Вообще-то он хотел, чтобы мы и часовщика отпустили, – напомнил вдруг Филипп, – а чего вдруг он нам не на того показал на снимке? Обознался, что ли?

– Да как тут обознаться? Эти двое похожи между собой, как штаны и закат солнца. Мой бывший муж, хотя и дурак, но я думаю, пока еще отличает одно от другого. Я же говорю – он вас кидает. Не видать вам денег, как своих ушей.

– А я могу видеть свои уши! – вдруг радостно сказал Шора. – Показать? – и начал вытягивать мочки себе под нос. Елена, Филипп и Булыжник от удивления на минуту отвлеклись от своего разговора, и Шора, поощренный их вниманием, чуть уши себе не вырвал, стараясь порадовать гостеприимную хозяйку и компаньонов. Первым пришел в сознание Булыжник, который дал Шоре подзатыльник, от которого его уши вернулись на старые места.

– Короче, я предлагаю так: если находите вора, тащите его ко мне. Я заплачу, причем больше, чем вам обещал мой муж. Сколько?

– Клиент сказал – сорок кусков. – признался Булыжник. – Правда, у нас есть и посредник, приятель ейный.

– Посредники меня не интересуют, сами разбирайтесь. Я дам сорок две тысячи, если все двести тысяч будут в целости и сохранности.

– Мы не намерены подводить постоянного клиента за какие-то две тысячи! – встал в позу Филипп. – Сорок пять кусков, иначе разговора не будет!

– Сорок четыре, – поставила точку в торге Елена голосом, тяжелым, как жизнь без Родины. – Или можете убираться на свою помойку.

– Договорились, 44 так 44, – быстро согласился Филипп, хотя и не понял, о какой помойке она толкует. И быстро стал подталкивать приятелей к выходу. Булыжник был, правда, не в восторге от хозяйке, потому буркнул уже на пороге:

– Вот ж…

"Их точно по одному слепку готовят, – подумала Елена, расслышав знакомое выражение. Однако столь частое и однообразное упоминание нижней части организма теперь ее насторожило. "Чего они все прицепились? Полнею, что ли? Надо завтра в салоне поговорить", – отметила про себя она.

Зато Шора был полностью доволен – в суете он успел незаметно вытолкать за порог тряпку, валяющуюся возле входа, и теперь прикидывал, что можно будет из нее смастерить. Рассуждал он вслух, потому у его приятелей уже к моменту выхода из подъезда начала болеть голова, и они так яростно обгавкали неугомонного партнера, что он испуганно притих. Не подал Шора голос даже тогда, когда вспомнил, что все-таки забыл туфли в квартире. Носки, правда, выползли за порог вместе с тряпкой. Шора на пару шагов отстал и натянул их на ноги, чтобы идти было не так холодно.

Все шло своим чередом. «Прибалты» работали, богатство Бородянского росло как на дрожжах, оттого он приходил домой в прекрасном расположении духа. Однажды вечером праздник его жизни был слегка подпорчен, когда он споткнулся на пороге обо что-то мягкое, неопределенного цвета и происхождения. Бородянский поддел субстанцию на палец, присмотрелся, нашел место, где когда-то был стертый ныне до основания каблук, и догадался: туфли. Причем мужские. Откуда они здесь? Он бы мог предположить, что у Елены появился новый ухажер и сейчас этичнее всего будет вести себя тише, чтобы не спугнуть влюбленных. Но знал, что людей в такой обуви Елена старалась держать на расстоянии.

Сама Елена гремела посудой в кухне. Чеботарев заглянул: дочь занималась непривычным делом, рассортировывая чашки и тарелки в разные стопки. На ее прекрасных руках были резиновые перчатки их домработницы. Сильно пахло смесью хлора и освежителей воздуха.

– Ты что это делаешь? – удивленно спросил Бородянский.

– А, не могла дождаться, когда утром домработница придет. Вот это ей надо помыть – ты пока руками не трогай. А эти, вроде бы, чистые – хотя тоже лучше помыть. Зараза – она и через воздух передается.

– Какая еще зараза?

– Заразная.

– А это что? – Бородянский показал дочери башмак.

– Ой, крыса! – заверещала Елена, отлетев в сторону, потом немного отдышалась, вспомнив, что у ее отца никогда не было привычки расхаживать по квартире, держа в руке крысу за хвост.

– Это не крыса, а чей-то ботинок. У тебя были гости?

– Ну да, на чай заглянули. – Елене не хотелось рассказывать про визит бандитской троицы, папаша мог и на причитающиеся ей 200 тысяч лапу наложить. – Давние приятели по институту.

– Судя по ботинку, очень давние, – Бородянский покрутил в руке изделие.

– Ой, убрать не успела. Один, когда уходил, туфли забыл. С кем не бывает, правда?

– Разумеется. От тебя иногда голову потерять можно, не то, что туфли. Что прикажешь с этим сделать? Сдать в музей?

– Лучше я выброшу, не стоит позориться перед музейными работниками. Кстати, знаешь – моего бывшего муженька обчистил какой-то слесарь. Деньги унес.

– Да ты что! Не везет ему. А им было что воровать. У него в "Золотом Крюке" дела идут неплохо. Пока…

– Что? Ты все-таки дал ему разрешение на проект? Ты же обещал! – воскликнула Елена.

– Да нет, погоди, – Лев Семенович сообразил, что сболтнул лишнего. – Я ему такую смету соорудил, он на ней разорится окончательно! А деньги получу я. Ты же хотела новый "джип", правда?

– Я на нем Чеботареву цветы на могилу возить буду, – пообещала Елена. – Ой, смотри, он тебя обдурит. Я чувствую.

– Чувствуешь, значит, существуешь… А я чувствую усталость поле рабочего дня, – настроение у Бородянского испортилось, и он разозлился на дочь. – Может, чем учить жизни, ужином меня накормишь?

– Только не здесь – в столовой. Стол завтра надо продезинфицировать, – и перехватив удивленный взгляд отца, Елена добавила: – у одного из приятелей грипп был, понимаешь?

– Ну, ясно, как днем, – кивнул Лев Семенович, подозревающий, что дочь что-то недоговаривает. Но решил повременить с расспросами. Его голову занимали другие проблемы.

– Между тем программа банковских переводов была закончена и приведена в действие. Первый перевод средств из эстонского банка пришел через три дня после утверждения Бородянским сметы утилизации завода. На счет поступили пятьсот тысяч долларов – Пашка полностью проявил свои хакерские способности, из Москвы никому не пришлось выезжать, и деньги не заблудились в пути. За первым переводом последовал второй, третий… В эстонском банке обнаружили, что через их счет прошли крупные суммы, только три месяца спустя, еще через месяц решили дать телеграмму в банк, из которого сумма вышла, для уточнения ситуации, еще через неделю телеграмму и в самом деле отправили. Причин для особого беспокойства не нашли – их никто не обокрал, даже процент за банковский перевод был аккуратно оплачен. Впрочем, к тому времени все это уже перестало иметь значение. Пашке за хитроумный маневр выплатили обещанную премию, которую он тут же израсходовал на новую микросхему для своего компьютера.

Из полученных полмиллиона на строительство необходимых цехов Бородянский выделил двести. Чеботарев, заглянувший к нему выяснить, что именно в первую очередь будет строиться, выглядел не очень довольным жизнью. "Плакали твои денежки", – посмеивался про себя Бородянский. Он по прежнему отдавал Чеботареву приказы, как раньше – пойдешь туда, получишь такой-то товар, камень-кубик привезут отсюда, это – отсюда. Заказы, естественно, расползлись по предприятиям, где Бородянский имел либо пай, либо близких знакомых. На оставшиеся триста тысяч Бородянский распорядился приобрести саженцы баобабов для озеленения заводской территории. Чеботарев, увидев счет, сам позеленел и на минуту забыл наставления Марины:

– А это не чересчур, Лев Семенович?

– Ну что ты, Сережа, мне для здоровья трудящихся ничего не жалко, – ласково ответил Бородянский. – Но ты тоже посади там что-нибудь, а то когда еще эти саженцы из Бурунди приедут…

Что означало, что саженцы не приедут, скорей всего, никогда. Вообще неизвестно, растут ли в Бурунди баобабы! Вспомнив этот разговор, Бородянский усмехнулся и принялся за поданный Еленой ужин.

Завод между тем строился. За это время экскаватор вырыл котлован, который стали превращать в фундамент. Удалось использовать и неразворованную часть прежнего фундамента. Первые цеха стали обрастать стенами, затем предстояло возводить офисные помещения. Бригады мастеров на объекте трудились день и ночь под присмотром Палыча, который гонял рабочих безжалостно, будто военнопленных, а также лично проверял качество поступающих стройматериалов днем и охранял их от потенциальных расхитителей по ночам. Впрочем, рабочим платили исправно, и они были не в обиде, а Палыча, как любого прораба, терпели как необходимое зло.

– Сплошные нервы, а зарплата маленькая, – пожаловался он Витьку, и тот незамедлительно удвоил ему жалованье. Палыч немного обиделся на то, что Витек лишил его возможности ворчать, и в процессе работы стремился найти новый повод для проявления своего неудовольствия.

Оборудование в Финляндии бизнесмены из "Золотого Крюка" тоже понемного прикупали. Слава Богу, хоть оно поступало напрямик в обход треста – Бородянский вполне мог заинтересоваться несоответствием: деструктивной техники не было, везли весьма производительные станки. Часть денег приходилось постоянно выделять Тщедушному, который пока втихаря изымал у рабочих их приватизационные ваучеры и передавал их Бородянскому. Иногда доходило до подкупа, и на это шли деньги, возвращенные самим Тщедушным, только он об этом не догадывался.

Разрешение на приватизацию завода должен был также дать Бородянский, и ни Марина, ни Чеботарев не сомневались, что этого им от начальника треста не дождаться никогда. Поэтому эта часть работы велась ими исключительно в расчете на "авось", в ожидании, когда светлая мысль посетит чью-либо из голов комбинаторов.

Осенило вундеркинда Пашку: однажды вечером, после того, как они сдали инкассаторам очередную партию денег для отправки через Прибалтику в трест, он предложил:

– Бородянский уверен, что после завершения нашего проекта от завода ничего не останется, кроме светлой памяти и аккуратно сложенных в штабеля пачек с супербетоном, ведь так? Но пока он может выдать наши постройки за цеха действующего завода – благо, что мы и строим цеха действующего завода. Если он найдет покупателя, то сам заставит Тщедушного приватизировать и продать объект, а деньги положит себе в карман. А когда мы оставим здесь чистое поле, он перед покупателями только плечами пожмет: сами, дескать, купили кота в мешке, я только разрешение дал – какие ко мне претензии?

– А он не побоится, что покупатель его убить может? За такие шутки можно и самому в бетон нырнуть, – возразил Чеботарев.

– Зачем нам его убивать? – удивился непонятливости своего начальника Пашка. – Мы же сами у него завод и купим.

– Зачем нам завод? – не понял Витек.

– Как это "зачем"? Бетон выпускать будем, арматурные блоки, и все такое…

– Похоже, твоя болезнь прогрессирует, – обратился Сергей Степанович к Витьку. – Сообщаю еще раз, теперь уже для более широкого круга: никакого супербетона в природе не существует, так же, как бизнесмена Витаса Жальгириса. Есть лишь афера, для которой ты, Павел, распечатал левые сертификаты.

– Я не дурак, – проинформировал Павел. – Супербетона не существует, но обычный бетон и обычную арматуру мы же делать можем? Просто я на днях проанализировал рынок этих услуг в столице, и выяснил, что в последнее время наметился бурный рост пригородного жилья.

– Понятное дело, новые русские себе коттеджи строят. ну и что?

– Да они же могут стать нашими покупателями! Им нужны блоки для фундаментов, сваи, колонны и все такое… Сейчас кто побогаче приобретают импортный товар втридорога, кто победнее – наш, но этот бетон и цемент не очень качественные, поскольку отучить нашего производителя приворовывать может только могила. А мы можем производить качественный товар по разумной цене, и окажемся вне конкуренции.

– Молодец, Павел, – серьезно сказала Марина. – Дельно говоришь.

– Да вы в своем уме?! – вспылили Чеботарев. – А давайте лучше сразу построим из нашего бетона тюрьму, чтобы недалеко ходить было, когда нас поймают.

– У нас, к сожалению, нет другого выхода, – призналась Марина. – Мы давно прошли предел, когда пирамиду можно было закрыть относительно безболезненно. К сожалению, это особенность всех пирамид.

– Давайте уедем на Гавайи. – предложил испуганный Чеботарев.

– Ты же не хотел? – удивился Витек, а Марина покачала головой.

– Люди вроде Арцибульдера достанут нас даже из бермудского треугольника. Пропажу денег нам не простят, если только… если они не будут вложены во что-нибудь материальное. Так что купить завод – идея хорошая во всех отношениях.

– Нельзя, чтобы он знал, что покупаем мы, – продолжил тему Витек, который все время до этого старательно размышлял на словами юного компаньона. – Иначе он заподозрит неладное. Но мысль отличная. Надо к нему кого-нибудь подослать.

– Кого? Он нас всех уже видел.

– А вот его еще не видел, – задумчиво произнесла Марина, и взоры присутствующих обратились на самого Пашку. Тот зарделся от гордости.

– А что, я могу…

– Ему пятнадцать лет всего, – возмутился Сергей Степанович. – С каких это пор несовершеннолетним разрешили становиться владельцами заводов?

– Конечно, как миллионные суммы через комп прогонять, так можно, а как завод купить, так не доверяете? – обиделся вундеркинд – Если он за эстонца схлял, то я могу американцем прикинуться. Плевое дело. Я английский знаю.

– Неужели в наших школах все еще чему-то учат? – улыбнулась Марина.

– Неа, только курить… Просто в оргтехнике почти все инструкции на английском, пришлось поднатаскаться.

– Не получится, – отверг предложение Чеботарев. – насколько мне известно, по закону иностранцам намного труднее приобрести госсобственность, чем нашим. Бумаг нужно гору собрать. Где-нибудь да проколемся.

– Тогда давайте на моего отца все оформим. Я у него паспорт утащить могу. Мы с ним похожи. Подгримируете меня чуток – и все.

– А отец не рассердится? – наивно спросил Сергей Степанович. Пашка только рассмеялся.

– Ну вы представьте! Он у меня всю жизнь на хлебокомбинате работает, живет от зарплаты до соседа. Тут однажды прихожу я домой, и говорю: здравствуй, папа, я решил подарить тебе завод по производству железобетона – пользуйся на здоровье… Он мне только "спасибо" скажет!

– Надеюсь, – вздохнул Чеботарев. Похоже, других вариантов не было. – Только пока ему лучше ничего не знать…

– Ясное дело, – понимающе кивнул Пашка.

– Я, когда завод будет достроен, внедрю мысль огрести дополнительные деньги в голову малоуважаемого мною Льва Семеновича, – пообещала Марина. – У него при слове "доллар" шерсть дыбом встает, так что, я думаю, это может получиться.

Друзья похвалили Павла и решили завтра же открыть при "Золотом Крюке" дополнительный пункт приема ваучеров. Ими могли расплачиваться за их сертификаты люди, у которых деньги уже кончились, а жадность осталась и не давала им пользоваться уже начисленными дивидендами. И ваучеры потекли рекой, причем теперь совесть уже не так сильно мучила Чеботарева: все равно для подавляющего большинства населения им предстояло навсегда остаться бумажками, не имеющими с мечтами о хорошей жизни ничего общего.

– Знаете, Марина, у вас волчий аппетит. – Бородянский хитро щурился от света настольной лампы на его рабочем столе. Они сидели в его кабинете в тресте. На столике стояла откупоренная бутылка вина, их окутывал полумрак. Марина утопала в низком мягком кресле, и Бородянскому стоило сил не глазеть на ее ноги, прикрытые сверху кожаной мини-юбкой. – и вообще в вашем облике есть что-то от волчицы…

– Я буду считать это комплиментом, – холодно улыбнулась черноволосая красавица, пригубив бокал.

– Конечно. Как в такой милой головке могут рождаться такие идеи? Продать предприятие, которое вот-вот прекратит свое земное существование.

– Душа вашего завода переселится в сваи моста, который соединит Таллинн с Хельсинки, – пообещала Марина. – Меня же интересует не только духовное, но и материальное. Как насчет моей доли? Я, собственно, за ней и пришла.

– Разумеется. – Бородянский встал, прошел к столу, достал пакет и вернулся обратно. Марина протянула руку, но Бородянский не торопился разжимать пальцы.

– Помнится, мне причитается шампанское…

– Я надеюсь, вы не считаете меня дешевой шлюхой? – возмутилась Марина. – Наш проект еще не закончен.

"Ничего себе дешевой", – с неудовольствием подумал Бородянский. – "Пятьдесят тысяч зараз… Да за такие деньги кто угодно хоть к горилле в постель прыгнет".

– Хорошо. Какие новости в "Крюке"?

– Все идет по плану. Цеха построены почти все, многие, кстати, ангарным методом, чтобы потом было легко разобрать. Оборудование завезено. Думаю, к утилизации можно будет приступать недели через две.

– Хорошо. – Повторил Бородянский. Значит, рассуждал он, я затащу ее в постель через 2 недели. "Можно потерпеть. А отвертеться захочет – не получит остальных денег".

Марина в этот момент как раз оценивала на ощупь толщину конверта.

– Вам не кажется, что он слишком тонок?

– Полста штук. Как в прошлый раз.

– Через ваш трест пробежало уже около 3 миллионов долларов господина Жальгириса. То есть около полутора миллионов осело у вас, я правильно говорю? – Марина делала вид, что ей ничего не известно о дополнительной переделке сметы, осуществленной Бородянским. Об этом знал, естественно, Чеботарев, но Марина делала вид, что он перед ней не отчитывается. – Следовательно, я должна была получить 750 тысяч, а пока получила лишь 300 тысяч…

– Не беспокойся за свои деньги, Марина. Они у меня сохранятся надежней, чем в банке.

– Дело не в беспокойстве. Мне нужны мои деньги, и именно сейчас, потому что я планирую сама вложить их в акции якобы существующего завода.

– Для того, чтобы появились акции, завод надо приватизировать.

– А чем, по вашему, сейчас занимается Чеботарев? Вы меня поражаете, Лев Семенович. Неужели вы не разбираетесь в собственных подчиненных, пусть даже бывших? Неужели вы думаете, что Чеботарев со спокойной душой смирится с тем, что мы облапошили его со сметой? Да он уже сейчас исподволь готовит завод к приватизации!

– Пусть себе готовит, для приватизации нужно мое согласие. А я его давать не собираюсь.

– Святая наивность… Мои компаньоны планируют оценить завод примерно в 10 миллионов долларов, если не больше. Иначе зачем, по вашему, там строятся все новые и новые цеха? А оборот "Золотого Крюка" уже сейчас составляет около 4 миллионов долларов, и еженедельно растет. Распоряжаясь такими суммами, они найдут способ протащить через Комитет по имуществу все бумаги, даже если на них не будет вашей подписи. Им и Тщедушный поможет, он деньги тоже любит.

– Деньги все любят, – настороженно произнес Бородянский. Он понимал, что в словах Марины есть логика. Потом его трест, конечно, может обратиться в суд, но это будет все равно, что пытаться догнать улетающий самолет на самокате. Поэтому он стал внимательнее слушать своего новообретенного шпиона.

– Я могу ошибаться, но кажется, у Чеботарева уже есть на примете какой-то клиент, – продолжала Марина, – работа по приватизации в последнее время форсировалась, да и сам он пару раз выезжал на какие-то переговоры, причем без меня. Раньше он так никогда не делал. Все-таки я старший юрист их компании.

– Может быть, он догадывается о нашей связи?

– Не знаю, но скорее, просто перестраховывается. Может быть, не хочет посвящать в это дело Витаса.

– Я могу заблокировать процесс в Комитете по имуществу, у меня там есть друзья и связи, – уже с меньшей долей уверенности произнес Бородянский. Марина только рукой махнула.

– Покажите мне, где водятся друзья, которые не отрекутся от вас за взятку в пару сотен тысяч долларов – я с удовольствием тоже прикуплю парочку.

– Почему они решили оценить завод именно в 10 миллионов?

– Это приблизительная цифра. Разумеется, для Комитета имущества будет названа другая – миллиона в 3–4. Они могут оценить завод весьма приблизительно, потому что многих бумаг по основным фондам не осталось даже у Тщедушного. А до архивов вашего треста они добраться не могут. Пока…

– Что значит "пока"? Они что, ищут ходы?

– Я же говорю, вы недооцениваете Чеботарева. У него здесь остались приятели, бывшие сослуживцы. Думаете, никто из не хочет подзаработать? Вот, например, Галушкин, – вспомнила Марина имя начальника отдела, на которого Чеботарев до сих пор точил зуб за отсутствие приглашения на день рождения. – Он, кстати, и в "Золотой Крюк" деньги вложил, и не только он. Так что поверьте, скоро у них будут все цифры.

– Галушкин? Ах сволочь! Да все они сволочи! – разволновался Бородянский. – Мало с меня имеют, что ли? Мне в руки смотрят, эти же руки и обкрадывают… А Чеботарева я и в самом деле недооценил, тут ты права. Думал, что он мелкий подхалим и тряпка, а он, оказывается, со мной в кошки-мышки играть вздумал? Я из него отбивную сделаю, если захочу.

– Меня ваши разборки мало интересуют, – призналась Марина. – И весь этот разговор начала, чтобы объяснить, почему все-таки я хотела бы получить именно сейчас. Я собираюсь вложить их в акции завода, и немало на этом выиграть. Если вы верите в торжество закона, то не смею настаивать, но я то почему должна прогорать?

– Никто не собирается прогорать, разве что ваш разлюбезный Чеботарев. Вот жизнь! Я его из грязи вытащил, а он теперь меня в ней измазать хочет! Ничего… Ты говоришь, у него уже есть кто-то на примете?

– Мне так кажется.

– Выведешь его на меня, – скорее приказал, чем попросил Бородянский.

– Каким образом? Я же говорю, Чеботарев секретничает…

– Придумай что-нибудь. Если понадобиться, я сам отдам завод на приватизацию. И сам же его потом продам. 10 миллионов!

– А что насчет моих денег?

– Так получишь долю в заводе, не волнуйся! Ты же понимаешь, у меня тоже будут определенные издержки!

– Имейте в виду, крошки с барского стола меня не устроят, – предупредила Марина. Она хотела, чтобы Лев Семенович сам стал добиваться от нее помощи в новой афере. Особо трудиться для этого уже было не нужно, Бородянский завелся от одной только цифры, которая могла упасть ему в руки. тем более – в обход Чеботарева, которого он теперь считал почти что своим кровным врагом. Благо, и дочь о том же напоминало разве что не ежедневно. Она наблюдала, как он ходил по кабинету, в действительности напоминая льва, мечущегося по клетке и выжидающего момента, когда можно будет разорвать неосторожно приблизившегося глупого туриста.