Текст книги "Расколотый мир (ЛП)"
Автор книги: Эми Кауфман
Соавторы: Меган Спунер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)
Девушка прячется за пригорком, ее рука прикрывает рот солдата рядом с ней, чтобы приглушить его стоны боли. Ей нужно вернуться, вернуться в бой, но она не может – ее ноги не идут. Она осознала, как легко сбежать, она позволила своему взводу, своему капитану сражаться без нее. Лишь когда остальная часть взвода отступит, капитан найдет ее, все еще обездвиженную, и солдата, которого она вытащила из боя, без сознания.
– Ты в порядке, капрал? – спрашивает капитан, приседая и осматривая ее на предмет признаков шока.
– Я сбежала, – шепчет девушка. – Я сбежала.
– Не думаю, что Джессоп посмотрит на это с такой стороны. – Капитан прощупывает пульс солдата. – Пойдем, мы расположились на другой стороне хребта.
Она остается на месте, когда капитан тянет раненого на плечо и начинает свой путь обратно к остальной части взвода. Она пытается встать, но не может, и она наблюдает, как он становится все меньше и меньше, пока она снова не останется одна, единственным солдатом, оставшимся на равнине.
Девушка должна была быть храброй, но она сбежала.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
ФЛИНН
ЖЕЛУДОК ПЫТАЕТСЯ ВЫСКОЧИТЬ через горло, когда шаттл поднимает нас с Эйвона, и я ловлю себя, что хватаюсь за подлокотники. Шторки вокруг нас плотно закрыты, что лишает меня проблеска голубого неба или звезд над постоянным облачным покровом Эйвона. Я не знаю, является ли головокружение морской болезнью или неспособностью мозга обработать последние несколько часов.
С рывком двигатели замедляются. Только когда сила ускорения перестает вдавливать меня в сиденье, я понимаю, что гравитация исчезла, и нервное постукивание ноги не требует больше никаких усилий. Вес исчезает так же, как и связь с домом… в долгой, затянувшей тишине мысли мечутся, грудь болит. Теперь у меня нет направления. Я даже не знаю, в какой стороне мой дом.
Вытянув шею, мне становится виден профиль Мерендсена впереди меня, как вдруг он поворачивает голову в мою сторону, но никто из нас не может отстегнуться, не включив сигнализацию. Я не знаю его долго, но могу сказать, что его убивает это отбытие.
Шторки до сих пор закрыты, что не дает нам никакого предупреждения, собираемся ли мы пристыковаться, не дает никакого вида космодрома, в который мы аккуратно входим. Каждый человек, который прилетает на Эйвон из любой колонии, оказывается здесь, делая пересадку с массивных космических кораблей на шаттлы, подобные нашему, построенные, чтобы противостоять гравитации и атмосферному давлению. Из-за того, что иллюминаторы прикрыты, я не могу представить на что похож космодром, такая огромная штуковина, висящая в звездах. Корабль громко лязгает, когда оседает в своей колыбели, а затем Джубили сбрасывает ремень безопасности и шагает к задней части шаттла, чтобы посмотреть на собравшихся на выход пассажиров. Когда она проходит мимо меня, она тихо бормочет:
– Не уходи с корабля. Держись подальше и оставайся вне поля зрения.
Пассажиры начинают выходить из шаттла. Я вижу, как голова Мерендсена поворачивается к Джубили, но повсюду солдаты и пассажиры, и они не могут говорить. Мерендсен кивает, когда его глаза встречаются с Джубили; их взгляды отягощены их совместной историей, момент тянется долго и тонко. Челюсти Джубили сжимаются, и она кивает ему в ответ, прежде чем он уносится в потоке путешественников, исчезая в толпе.
Пока я как бы случайно не позволяю остальным в моем ряду уйти раньше меня, я понимаю, что София Куинн тоже на борту, ее золотистые волосы, выделяются на фоне других пассажиров. Она на пути в тот приют за пределами мира… или к любому плану побега, который она разрабатывала. Вокруг меня раздаются щелчки отстегивающихся ремней безопасности у тех пассажиров, кто только начал расстегивать их, и я откидываюсь назад, когда они спускаются по проходам к задней части шаттла, сжимая подмышками свои вещи. София оглядывается, чтобы убедиться, что она ничего не оставила и замирает, когда замечает меня. Я поднимаю руку, прижимая ее к сердцу, и она кивает. Затем мужчина позади нее толкает ее своей сумкой, чтобы она шагала вперед.
София останавливается в нижней части пандуса, разговаривая с одним из солдат, дежурящих на космодроме, позволяя ему отсканировать генный маркер. Они у всех пассажиров сканируют генные маркеры. Мои протестующие внутренности внезапно замирают в ужасе. Они поймут, кто я, как только считают код с руки. Солдат, сканировавший ее, поднимает голову… и смотрит прямо на меня.
София, внезапно согнувшись, крутится, прислонившись к перилам. Изворотливая София. Готовая ко всему.
Она стонет, позволяя коленям подогнуться.
– Меня сейчас стошнит, я не могу этого сделать здесь. Гравитация. Вы должны помочь мне, я собираюсь… – ее губы сжимаются. Пока солдаты суетятся вокруг нее, и один неудачливый доброволец хватает ее и тащит куда-то, где она может потерять свой обед, я с глаз долой приседаю за рядом мест. Спасибо тебе, София.
Джубили машет мне не смотря на меня, и я смотрю через щелку в сиденьях, как она вручает тонкий электронный регистратор одному из солдат.
– Декларация немного не в порядке, – извиняется она. – Там внизу сплошное безумие.
– Вы мне рассказываете, – говорит один из солдат. – Здесь тоже сумасшедший дом, капитан. Все хотят покинуть эту планету.
Я вижу небольшую напряженность на лице Джубили, ее глаза сужаются, когда она смотрит на солдата, и я знаю, о чем она думает. Там внизу люди стреляют друг в друга, отрываясь от своих семей. Здесь же просто много бумажной работы. Но она кивает ему.
– Я хочу вернуть этот шаттл обратно до того, как мятежники развернут свою противовоздушную оборону и нацелятся на него. Мы можем сделать это быстро?
– Конечно, капитан. – Солдат засовывает электронный регистратор подмышку. – Нам надо просто обыскать шаттл.
Я холодею, сердце на долю секунды останавливается.
– Обыскать шаттл? – резко вопрошает Джубили. – Зачем? В этом нет никакого смысла, если кто и прячется, то они вернутся обратно на поверхность.
Дежурный солдат пожимает плечами.
– Это приказ командира. Пришел прямо перед тем, как вы приземлились.
– Перед тем… перед тем, как я приземлилась? – Ее голова начинает поворачиваться в мою сторону, но она ловит себя, прежде чем успевает посмотреть на меня. Они знают. Как-то, они подозревают, что я здесь. Или что Джубили укрывает беглеца. Может, кто-то в порту узнал мое лицо до того, как я попал на борт.
– Да, сэр. – Солдат относится к ней с уважением, но не проявляет никаких признаков колебания.
Она колеблется.
– Хорошо, хорошо, обыскивайте. Но сделайте это быстро. – Она идет по проходу, шаги напряженные и быстрые. Она останавливается прямо возле ряда, за которым я прячусь, ее тело еще больше скрывает меня.
Я опускаюсь ниже, больше не могу рисковать, чтобы подсматривать между сидениями. Вместо этого я слышу, как их тяжелые сапоги стучат по сетчатому полу, глухой щелчок и хлопанье открывающихся шкафчиков и люков. Приближаются.
Джубили с такой силой держится за подлокотник рядом с моей головой, что костяшки ее пальцев белеют. Солдаты – я могу разобрать три отдельных набора шагов – почти рядом с нами.
– Удовлетворены? – спрашивает она, прерывая их. – Они требуют меня на земле, я не могу позволить себе задержаться здесь, не на той стороне блокады.
Шаги останавливаются.
– Да, да, хорошо, – говорит тот, кто настаивал на поиске. – У вас все в порядке. На выход, ребята.
Я испускаю медленный, тихий выдох, когда шаги начинают отступать. Я вижу, что плечи Джубили расслабляются, и по мере того, как солдаты уходят, она бросает на меня взгляд распахнутых глаз, но на ее лице читается облегчение. Она поворачивается, чтобы выйти на проход и направиться к кабине.
– Стойте… капитан, а ваши документы!
На мгновение все замирает, а затем исчезает с медленной, тяжелой окончательностью. Тяжелые ботинки направляются обратно в проход. Джубили резко разворачивается. Голос разрывает нечеткий рев в моих ушах.
– Здесь кто-то есть. – Я смотрю вверх, и вижу солдата, уставившегося на меня. Его рука движется в сторону пистолета, прижатого к бедру. Двое других солдат идут за ним. Я смотрю на Джубили, которая смотрит на меня в момент ужасной нерешительности.
Затем она действует. Бросаясь вперед, она хватает человека рядом со мной и тянет его вниз, чтобы ударить коленом в плечо. Пистолет выпадает из его нервозной руки. Ботинок Джубили ловит челюсть мужчины, затем она шагает вперед, чтобы ударить локтем под подбородком второго солдата, кто оказывается женщиной, откидывая ее назад, чтобы с треском ударить стену. Джубили идеальный, смертоносный хищник.
Все это происходит за одно мгновение. Джубили поворачивается лицом к третьему солдату, мужчине, который держал достаточную дистанцию, чтобы избежать первоначальных ударов.
– Капитан, – задыхается он, явно испугавшись. – Я отправлю вас под арест за нападение и предательство…
Джубили тяжело дышит, ее мышцы напряжены.
– Отойди, рядовой. Это не твоя борьба. Отведи своих друзей в медотсек и доложи обо мне.
Третий солдат колеблется, его глаза переводятся от Джубили к двум неподвижным телам на полу. Затем его пальцы едва заметно дергаются, но этого достаточно для того, чтобы Джубили увидела, как он тянется к своему пистолету. Она оказывается рядом с ним на мгновение раньше, чем он успевает хоть что-то сделать, и они начинают бороться за оружие. Выстрел щелкает в ограниченном пространстве шаттла, но безвредно рассеивается в металлическом интерьере.
Джубили выхватывает пистолет из его руки, а затем набрасывается на него, ударяя в висок. Все кончено, я даже моргнуть не успел.
Джубили стоит над тремя солдатами без сознания, грудь вздымается, как будто она бежала несколько часов. Пистолет в руке, у нее твердо расставлены ноги, как будто она готова начать все сначала. Значит все, что я слышал о ней, правда. Она даже быстрее, чем говорили. Она могла убить меня дюжину раз каждый раз, когда мы были вместе.
Прошло всего несколько секунд, но больше, чем потребовалось ей, чтобы уложить трех солдат. Наконец, она двигается, оглядывается на меня и бросает мне пистолет, который отобрала у солдата.
– Знаешь, как с ним обращаться?
Я сглатываю, когда ловлю его, желудок проседает.
– Ты уверенна насчет этого?
– Просто направь этот конец на плохих парней, если мы вернемся на Эйвон.
– И кто же у нас плохие парни?
У нее нет ответа для меня, и на мгновение я вижу всю тяжесть того, что она сделала в ее глазах. Она перешла черту. Когда эти trodairí очнутся, они заявят о ее измене. Как и я, она никогда не сможет вернуться домой.
Джубили прочищает горло, а потом мы вдвоем вытаскиваем солдат без сознания на платформу, пряча их за грузовыми контейнерами. Это не продлится долго, кто-то найдет их, или иначе они очнутся самостоятельно и подадут сигнал тревоги. Но это даст нам немного времени. Пора придумать наш следующий шаг. Мы карабкаемся обратно на борт, и на этот раз Джубили заставляет меня сесть в кресле второго пилота. Она начинает щелкать переключателями, так быстро и так точно, что я почти не замечаю, как дрожат ее руки. Но я могу сказать по напряженной челюсти, что она не хочет говорить об этом, не хочет обрабатывать то, что она сделала. Она просто хочет двигаться дальше, и этого достаточно.
Шаттл содрогается, когда включается программа взлета, и чувствуется слабое движение, когда мы выезжаем на стартовую площадку. Джубили молчит, когда программирует что-то в режиме ожидания. Компьютеры захватывают власть. Опять все содрогается и раздается гул, а затем я вжимаюсь в кресло, когда мы выстреливаем в космос. Никто из нас не говорит, пока Джубили ведет нас вперед. Она следит за нашим курсом на выводе данных, шторки все еще закрыты. В конце концов, она успокаивается, переключив другую серию переключателей, и шум двигателя затихает до крошечного гудения, а огни кабины тускнеют.
– Ладно. – Она откидывается на кресло, положив ладони на ноги. – Мы достаточно далеко, и достаточно малы, что, надеюсь, сканирование будет считать, что мы еще один спутник, если мы остаемся не засвеченными.
– Они обнаружат нас, в конце концов, не так ли?
Она сглатывает.
– Да.
Я так сильно хочу потянуться к ней, обернуть ее руки своими руками и поблагодарить ее за то, что она бросила вызов своим людям ради меня, но я знаю, что она сделала это не только из-за меня. Теперь она верит в эту борьбу. Она знает так же хорошо, как и я, что спасение Эйвона важнее, чем ее люди или мои. И я знаю, что она не хочет, чтобы ее утешали.
Поэтому я прочищаю горло.
– Записка Мерендсена, – произношу я, разрушая тишину. – Может быть, у него есть что-то, что мы можем использовать.
Джубили тянет руку в карман, чтобы вытащить закодированное послание от Лили. Мы одновременно склоняемся, чтобы изучить сложенный листок.
Это печатное сообщение, подписанное рукописным переводом Мерендсена, нацарапанным между строк. Лили рассказывает обо всем, что у Джубили, похоже, ассоциируется с ее вечеринками, одеждой и отпуском – и, хотя некоторое осталось без перевода, другие части Мерендсен перевел поспешным почерком.
«У Валета есть доступ», – гласит оно. «Никаких записей о перемещении объекта на Эйвон. Но Валет нашел скрытые декларации десятилетней давности из неизвестного места в секторе, где разбился «Икар». Три партии и три пункта назначения. Коринф, Верона, Эйвон».
Бумага начинает дрожать из-за дрожащей руки Джубили. Она выросла на Вероне. И там тоже произошло восстание десять лет назад. Я протягиваю руку и обхватываю ее руку своей, укрепляя листок.
«КЛ» использует Эйвон как лабораторию, солдат как подопытных. Шепоты бы никогда не навредили им, ярость, должно быть, является побочным эффектом. Единственный способ остановить все это для Д и Ф – найти доказательство, которое можно предъявить галактике. Не позвольте моему отцу сделать такое с кем-нибудь еще».
Остальная часть послания Лили Лару – это снова бессвязные рассказы о вечеринках, как будто мода – это все, что ее заботит в этом мире. Джубили позволяет своей руке упасть, листок падает ей на ноги.
– Зачем он это делает? – Я не могу думать, фоновый гул двигателей разрушает мои мысли. – Что этот человек имеет против Эйвона?
– Не против самого Эйвона, – тихо отвечает Джубили, поднимая глаза, чтобы встретиться с моими. – Эйвон удобен. Далеко от галактического центра, слишком молодой, чтобы кто-то мог наблюдать за ним. Бесконечная война, обеспечивающая бесконечный запас испытуемых.
– Испытуемых для чего? – Разочарование заставляет голос сломаться. – Какая ему радость от того, что люди попадают под ярость?
– Лили сказала, что это побочный эффект того, что он делает. Может быть, он просто еще не усовершенствовал его. – Она рвано дышит. – У меня не было времени рассказать тебе раньше, но что-то случилось с командиром Тауэрс как раз перед тем, как все произошло с Молли.
Из-за проглядываемого страха в глазах Джубили у меня пересыхает горло, и мне приходится прочистить его.
– Она сорвалась?
Она качает головой.
– Нет, это было нечто другое. Она рассказывала мне, что «Компания Лару» здесь уже много лет изучает нас. Они сказали ей и ее предшественникам, что они изучают ярость, но… – Она смотрит на свои руки, и я знаю, что она думает о пятнах крови, которые я смывал. – Она не сорвалась, не напала на меня. Она просто остановилась. Вернулась к работе. Как что-то просто… взяло верх над ней.
– Как будто что-то контролировало ее? – Я стараюсь не признавать холодок, проходящий через меня, разговор с Софией возвращается ко мне. – Моя подруга в городе, та, кто помогла мне спрятаться… дочь Дэвина Куинна. Она сказала, что ее отец был странным за неделю до взрыва, рассеянным. Ты говорила, что ярость всегда быстрая и жестокая, но это не то, что случилось с Дэвином, которому нужно было время, чтобы создать и установить бомбу. Или с командиром Тауэрс. Или… – голос срывается.
Джубили кивает, ее лицо мертвенно бледное в свете панелей управления.
– Или со мной. – Фоновый гул двигателей и жизнеобеспечения становится громким и тяжелым. Голос Джубили тихий, как будто если произнести слова слишком громко, это может сделать их правдой. – Возможно, Дэвин был пробным прогоном. Может быть, и Тауэрс, чтобы она не раскрывала секреты. И почему бы такому человеку, как Родерику Лару, не обладать способностью контролировать умы людей?
Иногда девушке снятся цветные сны. Ее класс в школе – это желтый цвет масла и цветочных лепестков, а ее книги – богатая синева глубоких океанов, о которых она читает. Ее мать – теплая, красно-оранжевая, а ее отец – светло-персиковый, что оттеняет ее, смешиваясь с ней, чтобы превратить их обоих в цвет восхода солнца.
Но ее сны всегда испаряются, и она никогда не может сказать, какого цвета детский дом, или учебная база на Парадизе, или бар, куда она идет, когда она не на дежурстве. Она существует там, в бесцветном мире – не черно-белом, а приглушенном, выцветши сером. Она даже не знает, как впустить цвета, как будто кто-то залез в ее мысли и вытащил память о том, что такое цвет.
Девушка знает, что юноша ее ищет. И когда он найдет ее, его глаза будут зелеными, и она вспомнит.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
ДЖУБИЛИ
– ПОКА НИКАКИХ ПРИЗНАКОВ ВОСЕМЬ-ОДИН-ДЕВЯТЬ. Поиск продолжается. Контроль движения в режиме предупреждения, приказ стрелять по желанию. Предатели на борту. – Разговоры в эфире… и это все о нас. Я отпустила наушники, что покоились в руках, парить в нескольких дюймах от моего лица. Со стоном я нажимаю кнопку отключения звука, и мы остаемся в звенящей тишине. Теплозащитные экраны все еще выключены, и без огромного пространства вокруг нас, я практически могу представить нас в убежище Флинна, пытающихся переждать наших преследователей.
Я не знаю, что делать дальше, и это меня убивает. Я поднимаю голову, чтобы увидеть, как Флинн смотрит на меня, но его выражение лица нечитабельно.
– Флинн, мне очень жаль. Я никогда не хотела отрывать тебя от дома.
Он смещается в кресле, запуская палец под один из ремней безопасности.
– Это было мое решение, – тихо отвечает он. – Я бы мог попытаться сбежать. Я выбрал поездку.
Он так же напряжен, как и я, может быть, даже больше, потому что так трудно смириться с безмятежностью невесомости. Его крашенные светлые волосы витают вокруг головы. Он одет в изношенную, сильно перештопанную и слишком большую рубашку, которую его подруга в городе, должно быть, нашла для него, чтобы помочь ему вписаться. Он не похож на Ромео, который утащил меня с базы, не похож на Кормака, который встал между своим народом и мной. Как будто этого парня больше нет, и это я его убила.
– Мне все равно жаль, – бормочу я. – Боже, почему все так хреново?
– Потому что мы создаем адскую команду, – легко отвечает Флинн, его голос натужно дразнящийся. Я замечаю, что его руки сжимают подлокотники, и когда он их убирает, я вижу слабые отпечатки потных ладоней на пластике.
И с потрясением, я вспоминаю, что он никогда не был в космосе раньше – он никогда даже не покидал землю. И он еще пытается расслабить меня.
– Слушай, – я пытаюсь высунуться, насколько мне позволяют ремни, и волосы дрейфуют вслед за мной в замедленном темпе. – Ты хочешь увидеть звезды?
Он моргает, его ложная бравада отпадает, когда он смотрит на меня с широко раскрытыми глазами.
– Ч-что?
– Звезды. – Я указываю на закрытый видовой экран перед нами. Я могла бы сказать ему, что это возможно его последний шанс увидеть их, но он и так это знает. – Они прямо там. Обычно мы держим теплозащитные экраны включенными, но они не нужны здесь, только когда мы проходим через атмосферу. Хочешь взглянуть?
Он сглатывает, его пальцы сжимаются вокруг подлокотников. Я хочу сказать ему, что ему нечего бояться, пока что мы здесь в большей безопасности, чем когда-либо были на поверхности Эйвона. Но я знаю, что если скажу ему об этом, на пользу это не пойдет, потому что это нерациональный страх. Даже я чувствую прилив первобытного адреналина, когда каждый раз оказываюсь здесь.
Это как подводное плавание, часть таких тренировок все солдаты получают во время основного обучения. В тот момент, когда вода закрывается над твоей головой, и ты делаешь свой первый вдох через респиратор – твое тело кричит, что оно не может дышать, что оно падает, что вы умрете. И никакая логика не может остановить это чувство, ты просто должен позволить этому пройти через тебя и унестись прочь. Ты должен принять это. Я задерживаю дыхание, наблюдая за Флинном.
Он медленно кивает.
Я наклоняюсь и тянусь к настройкам экрана, нажав кнопку с легким стуком. Слышится гул механизма экрана, а затем толстый лист металла разъезжается – и перед нами открывается небо полное звезд.
Воздух покидает легкие Флинна в слышимом порыве, и он вдавливает себя в кресло. Я наблюдаю, как его глаза мечутся, и я хватаю его за руку. Его пальцы обхватывают меня хваткой утопающего.
– Эй, я рядом. – Я сдвигаю руку, чтобы переплести пальцы.
Просто дай воде закрыться над головой и доверься дыханию. Не сопротивляйся этому.
Постепенно его дыхание замедляется, и болезненная хватка смягчается. Я наблюдаю за его лицом, как отступает страх и фокусируется взгляд. Насколько могут видеть глаза, там нет ничего, кроме звезд, за исключением серебристого отблеска Эйвона в дальнем левом углу; свечение его постоянного облачного покрова чуть более яркое, нежно сине-серое. Однако его достаточно, чтобы осветить лицо Флинна, когда он наклоняется вперед.
Он не может оторвать глаз от звезд, а я не могу оторвать глаз от его лица. Я вижу, как звезды отражаются в его глазах, вижу чудо в том, как его рот приоткрывается, но не произносит ни звука. Его глаза, его лицо – прекрасны.
Глаза начинают гореть, и я резко отпускаю его руку. Прочищая горло и наклоняя голову так, насколько могу оттянуть лямки ремней, я хрипло спрашиваю:
– Ты голоден? У нас может не быть возможности поесть позже, и где-то должен быть аварийный пакет или даже два.
Флинну тоже приходится прочистить горло перед тем, как пробормотать:
– Конечно. – Он никоим образом не подает признаков того, что заметил мой необъяснимый всплеск эмоций. Может, я просто вспомнила, как впервые увидела звезды в космосе. Во всяком случае, это то, что я себе говорю.
Я отстегиваю ремни и позволяю себе подняться с места, используя ручки, чтобы постепенно направить себя в небольшой грузовой отсек. На больших пассажирских кораблях и космических станциях используются вращающиеся кольца для создания гравитации, но на шаттлах мы застряли в невесомости.
Я поворачиваюсь назад, чтобы обнаружить, что Флинн наблюдает за мной, изучает, как я перемещаюсь в невесомости. Я дотягиваюсь до шкафчиков и зацепляю мыски ног за ручки на стене. С его точки зрения это выглядит так, будто я стою на стене, но с моей шкафчики теперь утоплены в пол и так гораздо легче получить к ним доступ.
В первом шкафчике, в который я залезаю, находится полный аварийный пакет. Второй я обнаруживаю после того, как вытаскиваю первый.
– Это будут сублимированные пайки, – предупреждаю я его. – Ты можешь пробраться ко мне, если будешь двигаться медленно. Крошечными передвижениями весь путь. Не реагируй чрезмерно, если обнаружишь, что двигаешься в неожиданном направлении, просто позволь руке или ноге чего-нибудь слегка коснуться, чтобы исправить это.
Флинн отстегивается и тянет себя вперед вместе с преувеличенной осторожностью, его лицо полностью сосредоточено.
– Так же, как работать шестом на болоте. – Он не успевает ухватиться, и я тянусь к нему свободной рукой, хватая его за куртку, чтобы удержать. – Ну, в основном.
Он делает то, что делают все стажеры, пытаясь держать «пол» шаттла под ногами, хотя при отсутствии силы тяжести, этого делать не обязательно. Я хочу посмеяться над ним, но вынуждена признать, что он держится хорошо.
Я бросаю ему один из батончиков, а затем несколько раз кусаю свой, прежде чем запихнуть остальное в задний карман на потом. Флинн выглядит изнуренным, как и я себя чувствую, истощенным и беспокойным одновременно. Я знаю, что нам нужно найти путь обратно на поверхность, но теперь, когда я могу вздохнуть, я понимаю, насколько я устала.
Мне нужно двигаться дальше, иначе я больше никогда не встану.
– Интересно, что еще у нас здесь, – вслух раздумываю я, потянувшись к следующему шкафчику и найдя еще больше аварийных пакетов с неповрежденными пломбами. – Каждый из них предназначен для того, чтобы держать пару солдат в живых в течение двух недель совместно с системой рециркуляции H2O.
– Получается тут на нескольких месяцев еды, – отвечает Флинн, дожевывая батончик, и открывая еще несколько шкафчиков, заполненных аварийными пакетами. – Или даже лет.
– На несколько десятков лет. – Я медленно перевариваю все в голове, начиная кружить вокруг идеи и не желая смотреть на нее напрямую. – Он, должно быть, был создан для транспортной миссии, его можно было забить под завязку солдатами и направить куда-то далеко.
Флинн поворачивается к другой стороне шаттла, чтобы посмотреть, есть ли еще пакеты в остальных шкафчиках. Но я не могу перестать думать о том, что он открыл. Много месяцев еды для взвода.
Года… для двоих.
– Мы могли бы просто уйти. – Слова выходят шепотом, и после того, как я произношу их, я нахожу, что не могу поднять взгляд, посмотреть на лицо Флинна. Я не могу вынести его реакции.
Тем не менее, я чувствую, как он поворачивается ко мне. Я чувствую движение воздуха, когда он возвращается. Он утыкается головой в меня, чтобы попытаться заглянуть в мое лицо, но я все еще не могу посмотреть на него. Неважно, что он собирается сказать, я не хочу этого слышать. Слова сделают то, что я только что сказала, реальным.
– Неважно, – резко говорю я. – Я просто пошутила.
Но это было не так.
– Джубили. – Одной рукой он берет меня за запястье, чтобы зафиксировать себя, а вторую тянет ко мне, и его пальцы прослеживают контур моего лица.
– Забей, Флинн. Забудь.
Он молчит в течение нескольких секунд, говоря только глазами. Я чувствую, как мое лицо под его взглядом вспыхивает от стыда и вины.
– Куда ты хочешь отправиться? – спрашивает он, наконец, с улыбкой в голосе.
Я смотрю на него, а затем снова отвожу взгляд.
– Что ты имеешь в виду?
– Куда мы направимся? В какую точку галактики. Где хочет жить Джубили Чейз?
На этот раз я смотрю на него дольше, внимательно всматриваясь в его лицо, ища какой-либо признак того, о чем он думает… некое осуждение, какой-то намек на упрек или вину, что я стою здесь, говорю о том, чтобы оставить его народ и своих людей, об отказе от всей нашей жизни. Насчет побега. Но он только улыбается мне, его пальцы покидают мою щеку, чтобы скрутить плавающий локон моих волос в спиральку, медленно витающую в пространстве.
– Не на Коринф, – говорю я, наконец, несколько хриплым голосом. – Слишком перегружен, слишком много людей. Но не на слишком новое место. Может, на Патрон, мне там понравилось. Уже давно не было никаких восстаний.
Он усмехается, его улыбка ослабляет часть ужаса от моего собственного порыва.
– Пока там есть небо, как это, я в деле.
– Оно не совсем такое, воздух мешает. Но мы могли бы оказаться на вершине горы, где воздух красив и прозрачен, и там было бы ужасно близко к нему.
Флинн смещается, более крепко цепляясь ногой за ручку, фиксируя себя.
– И что Джубили Чейз хочет сделать со своей жизнью, если она не охотится на лидеров мятежников и не сдирает с них шкуру?
– Я не знаю. Что-то очень скучное. Я могу пойти в вечернюю школу и изучать стоматологию.
Это заставляет его засмеяться, быстрый всплеск смешка изгибает и мои губы.
– О Боже, нет. Ты не можешь стать дантистом.
– Я могу! Я могу стать чертовски хорошим дантистом.
– Много звонков в поисках стоматологии на пустынных горных вершинах, да? – Он смотрит на мое лицо, глаза прослеживают черты моего лица, как будто он пытается запомнить их.
– А что насчет тебя? Ты можешь стать бухгалтером или механиком, или еще кем-нибудь. – Я пытаюсь жестикулировать, но в конечном итоге я нарушаю равновесие.
Флинн наклоняется вперед, обхватывая меня рукой, чтобы поддержать и меня и себя.
– Определенно не бухгалтер, – низким голосом, вдумчиво отвечает он. – Хотя, может быть, механик. Я могу быть тем, кто заботится о двигателе нашего… на чем ты ездишь, когда живешь на горе?
Я понятия не имею. Единственный раз, когда я была на горе, это было во время смены дислокации, и мне пришлось изучать основы снежного боя.
– Ээээ… Лыжи?
– Ну, значит, я бы убедился, что лыжи будут работать гладко и не сломаются.
Его лицо близко к моему, тепло от его руки распространяется по спине, просачивается через рубашку. Несмотря на улыбку на губах, его взгляд настолько грустный, что кажется, что мое сердце разрывается надвое, превращаясь в пепел, когда я смотрю на него. Он знает так же хорошо, как и я, что никто из нас не покинет Эйвон живым, если мы снова приземлимся. Он никогда не увидит снега, а я никогда не научу его кататься на лыжах.
Так сильно хочется навсегда отключить связь, уйти в тень, позволить этому шаттлу дрейфовать, пока нас не захватит гравитация какой-нибудь далекой звезды. Я хочу обхватить его руками, освободить ноги от ручек и просто отпустить наши тела. Его взгляд перемещается на мои губы, и я знаю, что он думает то же самое, я чувствую это также, как воздушные потоки, проносящиеся между нами. Я почти ощущаю его на расстоянии в полдюйма, чувствую, как маленькие волоски на моей коже поднимаются и тянутся к нему, будто растения, ищущие солнечного света.
Это самое трудное, что я когда-либо делала: бороться с импульсом на долю дюйма наклониться вперед, чтобы сократить расстояние между нами. Все, что я чувствую – это жар, рев в ушах, крошечные сдвиги наших тел, подергивание пальцев на спине, то, как его дыхание схватывает и отпускает, схватывает и отпускает. Я вижу, как кадык дергается, когда он сглатывает. Его черные ресницы низко опускаются, его глаза устремлены на мой рот. Мы висим там невесомые, будто на краю, и каждый ждет, когда другой остановит нас. Поддастся притяжению между нами и падению.
Затем кто-то, один из нас, немного сдвигается. Я сжимаю губы и сглатываю. Его глаза вспыхивают, челюсти сжимаются. Я выдыхаю, и его рука слабеет. Крошечные сдвиги, незаметные движения, когда каждый из нас отступает от края маленькими шажками, до такой степени, пока мы оба не задрожим и не ослабеем, видя в глазах нашего разума прыжок, который мы почти совершили.
– О, Флинн. – Я едва узнаю собственный голос – мягкий, сокрушенный, полный горя, которому я не могу дать имя. – Я не знаю, как быть кем-то, кроме того, кто я есть.
Он, сминая ткань, держит меня за рубашку. Он не хочет отпускать меня даже после того, как мы молча согласились повернуться спиной к пути, нами не взятому.
