Текст книги "Расколотый мир (ЛП)"
Автор книги: Эми Кауфман
Соавторы: Меган Спунер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 21 страниц)
Поэтому я делаю единственное, что могу. Я заставляю руки и ноги двигаться вопреки безумным приказам, которые хочет выдать мое сердце, и я карабкаюсь вверх, хватаясь за каждый поручень и выступ, грязные ноги скользят по ступенькам, находя новый упор. Наверху есть окно – оно, возможно, для дозора – и я отворачиваю лицо и разбиваю кулаком стекло. Оно разбивается, и я вынимаю осколки, освобождая отверстие, через которое я пробираюсь, приземляясь в грязную кучу на полу безлюдной башни.
Я не теряю ни секунды, поднимаясь с колен, пытаясь держать голову ниже линии окон. Я окружен ставящим в тупик набором радиовещательной аппаратуры, в тысячу раз более сложным, чем простое радио, которое мы используем в пещерах. И все же это не совсем чуждо. Что-то в элементах управления мне знакомо.
Я закрываю глаза, пытаясь игнорировать, что сердце тащит меня туда, где лежит Джубили, пытаюсь отключить звуки снаружи и сфокусироваться на прошлом. На прошлом, до последнего планетарного обзора, до последнего восстания, к тому времени, когда дом означал крышу и собственную кровать. Я не могу вспомнить лицо матери, но я все еще вижу ее пальцы, свернувшиеся вокруг передатчика. Они лишили нас коммуникационных технологий во время восстания, но теперь, стоя на коленях на полу башни, я жду, как проснется моя память. Я вижу ее руки, держащие передатчик, ее пальцы нажимают кнопку, дисплей загорается. И я вспоминаю.
Я хватаю приемник, пальцы бегают по кнопкам, пока не нахожу последовательность, необходимую для передачи трансляции в галактику. Здесь есть ряд переключателей с надписью «ВНЕШНИЕ ОГНИ», и я включаю их. Двор внезапно становится ослепительно ярким – наполовину ослепленные фигуры внизу замирают, спотыкаются и ныряют в укрытия. Стрельба начинает затихать.
Рядом с включателями света расположены громкоговорители, и я включаю и их тоже. Микрофоны надо мной начинают потрескивать. Теперь я веду прямой эфир для своих людей и людей Джубили, находящихся в комплексе, а также транслирую во все уголки галактики.
Я удерживаю кнопку с боку передатчика и начинаю говорить.
– Меня зовут Флинн Кормак.
Я вижу, как внизу несколько голов резко приподнимаются от звука моего голоса, или может быть из-за моего имени – я не могу сказать, являются ли эти фигуры солдатами или фианной.
– Этот эфир для людей Эйвона, и для всех тех, кто за пределами Эйвона, для всех, кто может услышать меня. Я третье поколение моей семьи на этой планете. У нас наблюдаются противоречия в течение многих лет. Борьба за право быть услышанным, борьба за право жить, только потому, что наша планета еще не прошла обзор. И солдаты здесь тоже сражаются за мир и порядок. Ужасные вещи случились со всеми нами. Хорошие мужчины и женщины погибли, и народ Эйвона был вынужден отвернуться друг от друга. – Я вынужден остановиться. Я с трудом сглатываю, что становится больно кадыку, когда вспоминаю крошечное тело Фергала и его немигающие глаза, а также о безумие и горе, которые заставили Макбрайда убить его. – Отчаяние привело мой народ к убийству невинных людей, потому что они больше не могут представить себе будущее без войны.
Так много вещей я хочу сказать… я хочу рассказать о шепотах, о том, как Лару изолировал их, пытал их, заставил их становиться индивидуальностями, которыми они никогда не должны были быть, чтобы они никогда не могли вернуться. Хотел бы я знать, как объяснить их горе галактике, но я не знаю, сколько у меня времени.
– Я вещаю из секретного объекта, который «Компания Лару» имеет здесь в течение многих лет. Сам Лару держал существ на Эйвоне, созданий, совершенно отличающихся от нас. Шепотов из другой Вселенной, имеющих силу контролировать мысли. Он использовал их, чтобы замедлить наше видоизменение, заблокировать наши эфиры, чтобы никто не услышал, как мы просим о помощи. Пока Лару не предстанет перед судом, мы не будем в безопасности. Никто из нас.
Я вижу, что фигуры столпились везде, где есть убежище, готовые возобновить борьбу в одно мгновение – но пока они слушают. Я прочищаю горло, заставляю голос звучать громче.
– Нам нужно, чтобы вы следили за нами. Нам нужно, чтобы вы спрашивали о нас и заботились о нас, и помните, что ваши колонии тоже когда-то были молоды. Нам нужна ваша защита, и вы должны знать, что если что-то случится с Эйвоном, это будет Лару, а не несчастный случай. Не позволяйте ему скрывать доказательства того, что он сделал. Мы просим Вас и доверяем Вам свидетельствовать за нас. – Я делаю глубокий вдох и выпускаю его в спешке. – Спасибо Вам. Конец сообщению.
Я склоняю голову, руки дрожат и сжимают микрофон так сильно, что я не могу заставить пальцы расслабиться. Подо мной эхо тишины. Но если палец одного человека опустится на спусковой крючок, один выстрел положит конец всем надеждам на мир.
Я щелкаю переключателями, завершая передачу по планете и галактике, но я оставляю громкоговоритель на месте, поднимая передатчик еще раз.
– Я собираюсь спуститься сейчас. Пришло время поговорить.
И, наконец, я отпускаю микрофон. Внутри башни есть ведущая вниз лестница, и ноги дрожат, когда я спускаюсь по ней, мои шаги единственный звук. Джубили внизу этой лестницы. Тяжело ранена, конечно. Возможно, уже мертва. Разум онемел, сердце становится свинцом в груди. Пальцы шарят с замком изнутри, пока я не открываю дверь и не выхожу наружу.
– Мистер Кормак. – Раздается голос с болота, и я узнаю его – командир Тауэрс. Я вытягиваю шею, пока не вижу ее, приближающуюся к забору, который был разорван на куски во время боя. Некоторые из фианны также высовываются из болота, раскрывая свой боевой план, явно намереваясь обойти военных в темноте. Возможно, это даже сработало бы.
Хотя они придерживаются тени зданий, низко присев и держась вне поля зрения, я вижу сотни фианнцев, по крайней мере, белки их глаз, выделяющихся на фоне грязи, камуфлирующей их лица. На меня направлено еще куча оружия.
– Остановитесь, – кричу я. – Мы должны позаботиться о раненых и поговорить.
Раненные. Я вижу Джубили всего в нескольких метрах от меня, лежащую в грязи. Каждая мышца в теле хочет побежать к ней, оказаться рядом с ней. Она назвала самоубийством план пробежать через битву, чтобы добраться до башни. Она дала мне шанс остановить эту войну, я не могу рисковать и разрушить этот хрупкий баланс, позволить этой жертве быть напрасной.
– Пожалуйста, – шепчу я, и хотя этот призыв обращен к солдатам, глаза устремлены на Джубили.
– Флинн. – Сердце пульсирует в горле. Это Шон. Одна сторона его лица окровавлена там, где лазер задел ухо, и сердце сжимается, видя его таким воинственным. Наши глаза прикрываются, и, несмотря на расстояние, я знаю, что в его взгляде. Кровь и предательство, призрак Фергала и горе Шона, стоящие между нами. – Что это значит? Что мы обратились к убийству невинных?
В его тоне нет прощения, но тот факт, что он говорит со мной вообще – тот факт, что он слушал – заставляет сердце биться. Это самый маленький проблеск надежды, как электричество, проходит через меня. Но прежде чем я успеваю ответить, мерцание ужаса проходит через черты Шона, и он делает шаг назад, поворачиваясь, чтобы найти Макбрайда на некотором расстоянии позади него. Глаза Шона падают на лазерный пистолет в руке Макбрайда, и когда их глаза встречаются, что-то надламывается в моем сердце.
– Вас обманывали, всех вас. – Я ожесточаю голос, заставляю себя держаться прямо, продвигаясь вперед мимо Джубили. Это пытка не оглядеться на нее, но я заставляю себя держать взгляд, чтобы закончить все. Я все еще вижу перед глазами отчаяние на ее лице и боль, когда она смотрела на меня. ИДИ. – Вами манипулировал сумасшедший, чтобы нарушить перемирие.
Макбрайда трясет, пистолет в его руке дрожит от подавленной ярости.
– Никто не поверит на слово такому предателю, как ты. – Теперь он за гранью разума… я вижу это в его резких движениях, слышу это в его голосе.
– Никто не обязан мне верить. Они сами это видят. Отдай свой пистолет, Макбрайд. Мы проверим показания и посмотрим, сколько выстрелов было сделано той ночью. – Потому что я знаю, и он знает, что если он откажется показать нам данные своего лазерного пистолета, он объявит о своей вине.
Замешательство проходит через толпу, и я цепляюсь за это – это означает, что некоторые из них сомневаются в нем. Некоторые из них хотят верить мне.
Глаза Макбрайда впиваются в мои со всей ненавистью и отвращением, которые он пытался скрывать в течение многих лет, что теперь горят открыто.
– Эйвон восстанет из пепла этой войны, а ты, Кормак, всегда был слишком слаб, чтобы стать искрой. Дойл и остальные не могли сражаться, но они все еще могли служить нашему делу. Они разожгли огонь, и это было честью. – На его лице появляется саркастическая улыбка. – Ты тоже все еще можешь послужить.
В замедленном движении я вижу, как его рука начинает подниматься, и видение следующих тридцати секунд разыгрывается в моем уме. Я вижу, как он бросает меня на землю, я вижу, что стрельба снова начинается с каждой стороны. Я вижу кучу тел.
Затем Шон оказывается рядом с ним, хватая его за руку, заставляя пистолет смотреть в землю, шипя от усилий. Он сбивает Макбрайда с баланса, но только на мгновение, Макбрайд больше, сильнее и опытнее. Он вытаскивает пистолет из рук Шона, заламывает руку вокруг его шеи и прижимает его близко к себе, чтобы использовать его как щит, приставив пистолет к виску.
– Когда-нибудь, – шипит Макбрайд, – ты поймешь, почему я…
Свист лазера разрывает воздух, и сердце останавливается, весь мир останавливается. Но это Макбрайд, а не Шон, кто падает на колени. Он становится мертв до того, как падает на землю, аккуратное круглое отверстие дымится в центре его лба.
Шон падает, высвобождается от удерживающей его руки, свободно катится и кашляет, чтобы встать на четвереньки.
Сотни пушек поднимаются, и мир задерживает дыхание. Тогда я понимаю, откуда взялся выстрел. Я поворачиваюсь, чтобы увидеть Джубили на коленях, держащую пистолет в левой руке, ее правая рука повисла. Я возвращаюсь к ней, мир сужается к этому моменту, все остальное отпадает, когда я падаю в грязь рядом с ней. Она жива. Окровавленная и дрожащая, но живая, она прислоняется ко мне, когда я обнимаю ее.
И, несмотря на ее репутацию, на ее беспощадность, я осознаю, что никогда не видел, как Джубили убивает кого-либо.
Я слышу, как она медленно и ровно дышит рядом со мной.
– Кто-нибудь еще хочет начать войну сегодня?
Простое прикосновение ее кожи посылает тепло и силу через меня. Это все, что мы можем, прямо сейчас, но этого достаточно. Я поднимаю голову.
– Нам нужно поговорить. Всем нам: фианне и солдатам. Давайте мы предоставим вам правду о том, что здесь происходит.
Я вижу, как ропот проносится по группе моего народа, и внезапно я болезненно хочу, чтобы они снова были такими, чтобы назвать себя одним из них. Но я не могу приказать им принять меня обратно. Они выберут это, если захотят довериться мне еще раз.
Шон медленно поднимается на ноги, склонив голову, когда приглушенное перешептывание идет от боковых групп бойцов, чтобы добраться до него. Он смотрит на пистолет, который он выронил, когда Макбрайд схватил его, но он не тянется к нему. Вместо этого наши глаза встречаются, когда он идет ко мне, выходя на свет.
– Флинн. – Джубили выдыхает мое имя, и я поворачиваю голову, чтобы следовать ее взгляду.
На болоте все еще стоят солдаты, но теперь они опускают оружие. Командир Тауэрс идет к нам.
Девочка мечтает об океане. Однажды, думает она, она возьмет с собой зеленоглазого мальчика и уйдет. Они купят подводную лодку, и будут жить вместе на дне моря.
Это последняя мысль, которая посещает ее перед фрагментами сна в осколках мест и воспоминаний, людей, с которыми она боролась, и людей, которых она любила, и пространства между ними наполнены ерундой, беспорядком вещей, которые видели и делали, думали и забыли.
А остальное она не помнит.
ГЛАВА СОРОКОВАЯ
ДЖУБИЛИ
– И ПОЭТОМУ. В духе мира мы хотели бы предложить Вам нашу помощь в усилиях по восстановлению Эйвона. Возможно, мы не вложим сюда наши деньги, но мы не можем сидеть сложа руки, когда случается катастрофа.
Слушая это, я сжимаю края своего сиденья левой рукой, пальцы дрожат от усилия удержаться на месте. Правая рука пульсирует в повязке, когда я смотрю на человека, говорящего во главе зала заседаний. Я знаю его лицо… все знают его лицо. Родерик Лару выглядит почти любезно, с мерцающими голубыми глазами и посеребренными волосами, истонченными на макушке. Я нахожу себя пристально смотрящей на него, пытаясь выискать признаки монстра, который, как я знаю, находится за этой маской. Я могу себе представить как эти голубые глаза и непоколебимые черты, превращаются в гранит. Я понимаю, почему его дочь так боялась его.
Взгляд переходит на Лили, сидящую позади него рядом с Мерендсеном, выглядя, как идеальная дочь. Ухоженные волосы, безупречный макияж, платье стоящее больше, чем средняя годовая заработная плата. Оно не слишком замысловатое – такое платье сообщает: я возмутительно богата, но я выбрала что-то менее одиозное для сегодняшнего колониального пикника. Я пытаюсь связать то, что вижу, с аналитическим умом и теплотой, которую она несла через соединение гипинтернета, но нет ничего, чтобы выявить это. Ее внешний вид просто безупречен.
Ее отец все еще говорит.
– Как многие из вас уже знают, есть утверждения, что моя организация участвовала в бесчеловечных и незаконных экспериментах, которые привели к этой вспышке насилия. – Родерик Лару грустно качает головой, позволяя глазам опускаться со всей грацией и уравновешенностью святого. – Я не могу оправдать эти утверждения, кроме как сказать, что всегда будут те, кто стремится обвинить других в своих недостатках. Моя компания всегда была филантропической корпорацией, занимающейся только обеспечением галактики лучшими передовыми технологиями. Нет ничего такого, что… теоретики заговора могут сказать, чтобы изменить это.
Взгляд Лару снова поднимается и обводит зал заседаний. В крошечный момент его глаза встречаются с мной. Он знает, что мы нашли там, в недрах того учреждения. Так же, как он знает, что его слова истинны, и мы ничего не сможем доказать.
Пока нет.
Наблюдая за ним, я кое-что понимаю. Хоть он и использовал Эйвон как свою собственную частную лабораторию, практикуя искусство манипулирования умами людей, это не закончилось здесь. Тысячи солдат, пострадавших на Эйвоне, ничего не значат для него… но как насчет нескольких умов в нужных местах? Ближайшие советники Президента, генерал, отвечающий за развертывание войск, сорок два сенатора, входящие в состав Галактического Совета?
Я отрываю взгляд от Родерика Лару, когда он продолжает цветистую речь, чтобы объявить о ресурсах и новой инфраструктуре, предлагаемых «КЛ»– о взятке, маскирующейся под благотворительностью, чтобы отмахнуться от любого общественного подозрения о его участии в этих событиях. Я не единственная, кто смотрит на него с неприязнью или, по крайней мере, с подозрением. Хотя мы отправили несколько отрядов после прекращения огня в исследовательский центр, нигде не было ни единого намека на то, что «Компания Лару» была в это вовлечена… даже идентификационный чип, который я нашла и использовала, чтобы открыть тюрьму шепотов, исчез. Хотя персонал остался, и ни один из них не помнил, где они были или чем занимались в то время, когда были размещены там. И ни у одного из них не оказалось удостоверения личности.
Не было причин, чтобы кто-то поверил нам, что Родерик Лару стоит за безумием и секретной базой. Официальная история заключалась в том, что какая-то террористическая группа разбила лагерь на болотах и экспериментировала с психотропными препаратами, и именно это привело к открытым боевым действиям два месяца назад между фианной и солдатами.
Тем не менее, некоторые поверили. Командир Тауэрс, например. Несколько людей Флинна. Несколько моих солдат, которые больше верят мне, чем в здравый смысл. И сейчас ходят слухи, передаваемые тайно, набирающие силу. Сетевые сайты, претендующие на теории заговора, выпускают статьи, написанные анонимными авторами о секретных проектах последнего десятилетия в истории «Компании Лару». Достаточно того, что когда я осматриваю зал, я вижу более одного каменного лица среди кивающих масс.
Месье Лару ведет себя так, будто он неприкасаем, но я вижу его насквозь.
Я видела последствия его безжалостных экспериментов, его одержимость контролировать тех, кто находится рядом с ним, вплоть до их мыслей. В одиночку я не представляю угрозы. Один бывший солдат, противостоящий крупной межгалактической корпорации – это было бы смешно. Но Флинн тоже его видит, как и другие здесь. Как и Мерендсен и собственная дочь Лару, дочь, которая может почувствовать шепоты в своих мыслях, которая может чувствовать их боль. И хотя Мерендсен и его невеста притворяются, делая вид, что не хотят ничего, кроме как спокойно жить в своем доме на краю галактики, я представляю нас всех в центре паутины секретов и лжи в галактике, ища способ разоблачить Родерика Лару. Если он планирует использовать то, что он узнал от существ, которых порабощал, ему придется найти способ сделать это, пока все мы наблюдаем.
У нас с Флинном, может, и нет доказательств, но доказательства где-то есть, и кто-то их найдет. Я хочу, чтобы Родерик Лару услышал меня, почувствовал силу моей уверенности, но он продолжает говорить, будто непобедимый, окидывая взглядом зал.
Он думает, что я закончила здесь, что я сбегу в темный уголок галактики, когда все прожекторы нацелены на Эйвон. Он думает, что у меня все еще нет способов бороться за это место, которое стало моим домом.
Только один раз взгляд Лару становится неуверенным: когда он ложится на Тарвера и Лили, сидящих вместе с переплетенным пальцами. Они пустым и вежливым взглядом смотрят на него в ответ, как будто он незнакомец. Его глаза на ней, в поисках связи – и в этот момент я вижу еще одну причину, почему такой человек, как он может хотеть контролировать разум. Или сердца.
Лару заканчивает речь и садится, а планетарный Совет по обзору вызывает первого в длинной очереди ораторов «за» или «против» допуска Эйвона к Галактическому Совету. По мере того как проходит день дальше они вызывают специалиста за специалистом: научных работников «Терра Динамики» и из других корпораций, участвующих в процессе видоизменения, историков и социологов, специализирующихся на колониальных восстаниях и реконструкциях, политиков, спорящих о здравом смысле расширения Совета, включая в него представителей из еще большего количества планет. Аргументы завораживают меня, ритм взад-вперед, как танец… как битва.
Совет прерывается на обед, и когда мы снова собираемся, Родерик Лару не возвращается, и воздух в зале становится намного легче, чище.
Слово берет командир Тауэрс, предлагая систему помилования в обмен на работу, чтобы легально вернуть преступников с болот, не прибегая к казням, которые закончили восстание десять лет назад. Сам Флинн получил такое прощение на испытательный срок в обмен на его службу Эйвону в качестве местного представителя, выступающего за права местных жителей – и, менее официально, помогающего сохранить мир – он не арестован за свои преступления.
Мне не предоставляют слово. У меня нет ни официальной должности, ни понимания в глазах Совета. Но по настоянию Флинна во время переговоров о прекращении огня я была добавлена к тем, кто присутствовал на слушаниях Планетарного Наблюдательного Совета, включенная в официальный отчет. Это помешает Лару тихо избавиться от меня… Флинн обратил внимание на нас обоих, и пока мы в безопасности. Потому что у всех на глазах.
Наконец, глава правления обращается к Флинну. Мы не сидим вместе, он по ту сторону зала со своим кузеном. Они единственные двое присутствующих из фианны, и трое охранников сидят за ними с оружием на коленях. Никто не забывает о насилии. Но, по крайней мере, они здесь.
– Флинн Кормак, настоящим просим вас свидетельствовать «за» или «против» жизнеспособности Эйвона как независимого члена Галактического Совета.
Флинн медленно встает. Я не вижу никаких признаков колебаний или нервозности. Я бы предпочла смотреть на дуло пистолета, направленного на мое лицо, чем на этот Совет, но он без страха оглядывается на ряд мужчин и женщин, стоящих перед ним. Без нерешительности.
– Спасибо Вам, – начинает он. Хотя он делает паузу перед продолжением, это затяжная пауза, не столько колебание, сколько приглашение. Это заставляет меня наклониться вперед, услышать то, что он собирается сказать. – Меня и мой народ называют по-всякому. Мятежники и фианна, террористы и патриоты, преступники и мученики. И все это было правдой время от времени в течение последних десяти лет. Но если этот долгий путь и показал нам что-то, то точно доказал, что мы – бойцы.
Его глаза пробегают по представителям Галактического Совета, останавливаясь на каждом из них по очереди.
– Мы боремся за наш дом любым оружием, которое у нас есть. И если вы нам позволите, мы будем бороться за него с трудом, страстью и преданностью к этой планете. Вы не могли бы просить людей, более преданных этому, чтобы сделать Эйвон тем, кем ему суждено быть. Если нам только дадут шанс, мы докажем галактике, что мы этого достойны.
Я борюсь, чтобы оторвать глаза от его лица, и я перевожу их на представителей Совета, когда он продолжает говорить, излагая о том, каким он видит Эйвон, таким, о котором он всегда мечтал, о планете, в которую он верит. Они хорошо обучены галактической политикой поддерживать гранитные выражения лица во все времена, поэтому невозможно сказать, проникаются ли они страстью Флинна вообще. Но пока я смотрю, я вижу крошечный, почти незаметный сдвиг – как будто человек в конце кивает себе, совсем чуть-чуть.
Пройдет несколько недель, прежде чем Совет по обзору примет окончательное решение по Эйвону. И до тех пор ничего не остается, кроме как ждать. Ждать и восстанавливать, потому что с решением или без, этот новый Эйвон начинается здесь, и это шанс, за который мы боролись.
Я никуда не спешу, когда Совет приостанавливает свою работу на ночь, медленно собираю документы, наблюдая, как солдаты, местные жители, правительственные чиновники, представители «ТерраДин» и других корпораций смешиваются на своем пути. Я наблюдаю за ними, хотя понимаю, что это не причина, по которой я отстаю.
Рука обнимет меня за пояс, и голос шепчет мне на ухо:
– У нас же ничего не поменялось на завтрашнее утро?
Я не борюсь с глупой улыбкой, которая появляется на моем лице, когда я обращаюсь к Флинну.
– У меня кое-что другое на уме. Мы же можем позавтракать в другой день? – Он все еще осторожен, старается не задеть руку в повязке, и я вижу, как его глаза задерживаются на ней. Несколько сантиметров, и пуля пробила бы мне сердце, вместо того, чтобы выйти через плечо. Как бы то ни было, повязку снимут через неделю.
– Конечно. – Флинн наклоняет голову на бок, любопытство пробудилось в нем. – Что за новая идея?
– Увидишь.
На следующий день я встречаюсь с ним прямо перед рассветом – единственное время, любой час, когда мы не на слушаниях, связанных с реконструкцией, мы можем побыть вместе. Мы идем вместе, медленно продвигаясь по грязной базе. Я все еще должна напоминать себе, что мне не нужно следить за тем, кто может узнать Флинна, раскрыть его прикрытие, понять, что я укрываю беглеца, потому что он больше им не является. И я тоже не собираюсь. Я думала, что будет невозможно связать Джубили с капитаном Ли Чейз, объединить их в одну жизнь, но все больше и больше кажется, что они не разные люди. По крайней мере, теперь у меня есть время, чтобы понять это.
Я киваю охраннику у северных ворот, и мы продолжаем путь по хлюпающей земле. Здесь не так влажно, как в других местах, но вода все еще накапливается в ухабах земли, что делает землю непрочной, особенно в тусклом, предрассветном свете.
В полукилометре отсюда я вижу новую строительную площадку, где будет мэрия и школа. Шон уже дважды водил нас туда – Флинн шутит, что он хочет контролировать каждый гвоздь, который вбит в его школу, но мы оба его понимаем. Он часть группы, которая будет создавать наши классы и преподавать нашу историю. И сейчас, в этом месте он каждый день набирается достаточно усилий, чтобы засыпать каждую ночь, в ожидании, когда же начнется его собственное исцеление.
Требуется около десяти минут пешком после того, как мы покинули город, чтобы добраться до начала холмов и найти более прочную почву.
Мы поднимаемся, и я останавливаюсь, чтобы осмотреться и сориентироваться, а затем направляюсь к одному знаку, который узнаю, к тому, что солдаты на базе называли «Блефом предателя». Хотя я не говорю об этом Флинну. Вместо этого я останавливаюсь, и он подходит ко мне.
– Так почему здесь? – спрашивает он, оглядываясь вокруг, как будто наполовину ожидает, что я приготовила пикник или еще какой сюрприз.
Я делаю глубокий вдох и медленно поворачиваюсь, пока ветер не дует мне в спину. На востоке есть слабый намек на оранжевый – где-нибудь еще, последние звезды исчезают над головой. Вместо этого здесь только тусклая чернильная пустота пасмурных небес Эйвона.
– Ты сказал мне, что когда твою сестру казнили, они даже не вернули тебе ее прах.
Я чувствую, как Флинн застывает рядом со мной, его горе все еще реально, все еще присутствует. Я сглатываю, внезапно неуверенная в себе. Но уже слишком поздно отступать, так что я продолжаю.
– Так вот. Здесь ее прах был рассеян. На этом холме.
Я рискую взглянуть на него и вижу, как он смотрит на освещающийся пейзаж, его губы раздвигаются, брови хмурятся. Я не могу понять в такой полутьме, что он чувствует, не могу сказать, что происходит внутри него за этим красивым лицом.
– Я… я хотела бы дать тебе что-то реальное, что-то, что ты мог бы подержать или увидеть, но у нас нет таких правил, чтобы сохранять останки. Я провела расследование, чтобы убедиться, и это где-…
– Нет, – хрипло отвечает Флинн, его глаза невидящие. – Нет, это хорошо. Спасибо тебе.
Я чувствую, что полосы нервного напряжения немного ослабевают. Я приближаюсь к нему, тянусь к его руке, чтобы провести по ней пальцами.
– Мы не имели права не отдавать ее тебе. – Я прижимаю губы к ткани его куртки, поверх плеча. – Я знаю, что этого мало, но, по крайней мере, теперь ты знаешь.
– Этого достаточно. – Он поворачивается и обхватывает меня руками, наклоняет голову, прижимаясь теплой щекой к моей.
– Спасибо, Джубили.
Мы стоим некоторое время на холоде, не двигаясь, позволяя выглянуть рассвету и прокатиться по ландшафту. Наконец, Флинн отходит достаточно, чтобы опустить мою руку и снова ее взять.
– Расскажи мне о своем сне. – Он тянет меня, призывая сесть на траву рядом с ним, чтобы мы могли наблюдать, как восход солнца раскрашивает облака.
Я опираюсь на локти.
– Ты когда-нибудь хотел быть исследователем, когда был маленьким?
Я продолжаю рассказывать ему о других своих снах, маленьких и больших, реалистичных и бессмысленных. Обрывки об Эйвоне, Вероне, разных временах и местах, с моими родителями, сослуживцами, с призраком из Новэмбэ, сияющим светом, который как я теперь знаю, был шепотом.
Я рассказываю ему, что в каждом сне был он. Он целует меня в лоб и тихо смеется, когда слышит, как у меня перехватывает дыхание, и говорит мне, что он всегда будет там.
Мы говорим о десяти годах без снов, украденных одиноким существом, забытым, возвращающимся теперь ко мне на немного каждую ночь. Смех Флинна разносится по холмам, разносится по ночному воздуху, смешиваясь с моим собственным. Флинн сказал мне однажды, что ему думается, что я бы понравилась его сестре, мне нравится думать, что она была бы счастлива услышать его смех. Наблюдая, как бывший солдат и бывший мятежник сидят вместе встречая рассвет.
Наши голоса то повышаются, то затихают, то снова повышаются. Тишина комфортная, теплая, несмотря на холодный воздух. Мы смотрим вверх, и в течение долгого времени никто из нас не понимает, что мы видим: странная искра света, как посадочные огни или как блуждающие огоньки в небе высоко над тем, где облака все еще цвета индиго. Только этот свет не двигается.
А потом свет исчезает с вихрем облака, и я задыхаюсь.
– Флинн, ты это видел?
– Видел, – недоумевает он, – но я не…
– Это были звезды, – шепчу я.
Реакция Флинна взволнованная, при всем при этом он всего лишь на дюйм отодвигается, выпрямляясь, фокусируя взгляд на небе над головой. Хотя его глаза устремлены на облака, я не могу удержаться, и любуюсь на его профиль в темноте. То, как с надеждой и решимостью очерчен его рот, крепость в его плечах, энергичность в том, как он смотрит в небо. Ветер ерошит его волосы, и меня словно парализует.
Я думаю о своем ответе, когда замученная душа в той тюрьме под землей спросила меня, люблю ли я Флинна. Тогда я не знала, но больше всего хотела это понять. Шанс без войн и кровной вражды, без безумия в этом расколотом мире – шанс, где мы могли бы быть только нами. Этот шанс.
– Что это значит? – Флинн, наконец, смотрит на меня, встречаясь со мной глазами.
Я нахожу себя улыбающейся, потому что я точно знаю, что это значит.
– Это значит, что облака расходятся над Эйвоном.
Заметки
[
←1
]
Куррах (ирл. Currach) – тип традиционных ирландских и шотландских средних и больших лодок с деревянным каркасом, обтянутым кожей или шкурой животных (обычно бычьей). На гэльском слово куррах используют, в том числе, для обозначения болотистой местности.
[
←2
]
Póg mo thóin, trodaire (ирл.) – Иди в жопу, вояка. Здесь и далее перевод употребляемого слова trodaire местными жителями будет переводиться как «вояка».
[
←3
]
Пла́нширь (или пла́ншир) – горизонтальный деревянный брус или стальной профиль (стальной профиль может быть обрамлён деревянным брусом) в верхней части фальшборта или борта шлюпок и беспалубных небольших судов.
[
←4
]
Прим. Переводчика: Tír na nÓg (ирл.) – в кельтской мифологии «остров юных», страна вечной молодости, остров вечной молодости – место, в котором все, по преданию, оставались молодыми, где нет болезней, а климат всегда не жарок и не холоден, нет голода и боли.
[
←5
]
Прим. переводчика– arán (ирл.) – хлеб.
