Текст книги "Расколотый мир (ЛП)"

Автор книги: Эми Кауфман

Соавторы: Меган Спунер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

Я делаю, как она просит, и ее пальцы направляют меня, поворачивая мою руку. Я вижу вспышку, когда фольга улавливает свет. Она шокировано восклицает, а затем наклоняется вниз, чтобы взглянуть на него с моего угла зрения.

На мгновение я абсолютно отвлекаюсь на ее близость, несмотря на сажу и запах сожженных химикатов. Затем она поворачивает чип, чтобы я мог увидеть то, что увидела она, и все мысли о ее лице рядом со мной исчезают.

В схеме зашифрована буква, видимая только когда свет правильно ложится на отражаемую поверхность. Это буква «В», и мы оба смотрим на нее, пытаясь понять, что она значит.

– «ВериКорп», – шепчу я. – Но логотип «ВериКорп» – это как «В», так и «К», и она не настолько большая корпорация, чтобы иметь своих собственных производителей чипов.

У Джубили перехватывает дыхание, и она протягивает руку, чтобы забрать у меня чип. Прежде чем я успеваю запротестовать, она крутит его в своих пальцах и переворачивает вверх дном. Внезапно, она перестает быть буквой «В». В галактике нет ни единой души, кто бы не узнал этого символа. Лямбда.

– «Компания Лару».

Я хочу спросить ее, что это значит, и знают ли военные о том, чего не знаем мы, зачем «Компания Лару», у которой нет доли в видоизменении здесь на Эйвоне, строить секретную базу посреди болот. Но я могу сказать по ее выражению лица, что она так же ничего не понимает, как и я.

Прежде чем ко мне возвращается голос, коммуникатор на рукаве ее боевого костюма оживает.

– Служба безопасности капитану Чейз, – шипит он, вмешательство Эйвона делает голос неузнаваемым.

Джубили смотрит на меня на долю секунды, а потом отворачивается, но не раньше, чем я вижу тревогу в ее взгляде. Она подносит руку к патчу, активируя его.

– Чейз слушает, – отвечает она, пригибая голову, чтобы немного приблизить свой голос к приемнику.

– Можете ли вы отчитаться службе безопасности, сэр? – Это не приказ, а просьба, я вижу, как ее плечи немного расслабляются.

– Я немного занята, – отвечает она, приоткрывая жалюзи на окне двумя пальцами, чтобы посмотреть на базу. – Новая информация о подрывнике?

– Не спешите, но нам не помешают ваши глаза, раз уж вы были там. У нас есть парень, который похитил вас в «Молли».

Слова накатывают на меня, как огонь, и я начинаю кашлять, мои ослабленные легкие отказываются работать. Джубили разворачивается, ее взгляд опускается на меня, как будто половина ее ожидает, что я исчезну в военном заключении. Она ждет, пока я не возьму под контроль кашель, прежде чем снова проверить коммуникатор.

– Повторите? – произносит она, ее голос такой же твердый, как камень. – Какие-то помехи с моей стороны.

– Похититель из бара, – звучит голос. – Потребовалось много просмотров с камер наблюдения, но теперь у нас есть записи, которые помогут нам идентифицировать его.

Замешательство Джубили превращается в страх.

– И? Кто он?

– Ну, запись довольно зернистая, много помех. Мы пытаемся очистить ее сейчас.

– Сосредоточитесь на взрыве, – отрезает Джубили. Она сглатывает, и затем говорит спокойнее. – Кем бы ни был парень в «Молли», он уже давно ушел. Нам нужно узнать больше о нападении на базу, и действовал ли Дэвин Куинн один.

– Ну, сэр, – медленно отвечает голос из патча, – у меня большая часть моих людей на взрыве, но для безопасности базы нам нужно знать лицо этого парня, чтобы мы могли идентифицировать его, если он попытается снова.

Взгляд Джубили проносится по комнате по другим присутствующим без сознания, не реагирующим на происходящее.

– Ладно, – отвечает она. – Я зайду позже и посмотрю, смогу ли помочь. – Она позволяет своей руке упасть вниз, глаза возвращаются, чтобы встретиться со мной, когда коммуникатор замолкает.

Все, что я могу сделать, это смотреть на нее, желудок ухает. Единственными звуками являются слабый писк мониторов и приглушенные звуки снаружи базы – рев двигателей транспортных средств, обрывки разговоров, завывание при посадке шаттла в стартовом отсеке на другой стороне базы. Невозможно забыть, где я нахожусь: посреди вражеской территории.

С усилием я вырываюсь из измученного ступора и откидываю одеяло. Затем я пытаюсь сесть, прогоняя головокружение и тошноту. Мне нужно бежать.

– Эй, прекрати это! – Джубили протягивает руку, хватая меня за плечи и толкая вниз. Сейчас она намного сильнее меня, и у меня нет выбора, кроме как позволить ей сделать это. – Если бы они ехали сюда, чтобы схватить тебя, думаешь, я бы сидела и смотрела на тебя? Я бы уже тащила твою задницу через черный ход.

Я не могу ответить, мое горло сдавлено и меня душит кашель.

Джубили пережидает, держа руки на моих плечах, удерживая меня. Когда я прекращаю, она медленно отпускает меня.

– У нас есть немного времени. Твои легкие долго не выдержат на болоте.

Я сглатываю, чтобы убедиться, что у меня на этот раз прочистилось горло, прежде чем снова попробую заговорить.

– Сколько у меня времени?

– Я не знаю. – Джубили отходит на несколько шагов от подножия кровати. – Вчера это было бы главным приоритетом, но теперь они немного отвлеклись. Можешь поблагодарить своего дружка Куинна за это. Мне нужно подумать. – Она закрывает глаза и сжимает губы.

– Они поймут, что ты не рассказала им всего.

Челюсти Джубили сжимаются, и она резко отмахивается рукой.

– На данный момент они верят командиру Тауэрс, что я получила травму, и поэтому я не могу вспомнить твое лицо, несмотря на то, что говорила с тобой в течение целых десяти минут, прежде чем ты утащил меня.

– Скажи им, что тебя ударили по голове… скажи им, что у тебя амнезия или что-то подобное. Будь осторожна. Если я потеряю тебя…

– Я знаю. – Ее голос резок и сочится горечью. Она ненавидит себя за то, что она здесь. За помощь. – Ты теряешь меня, ты теряешь свою прямую связь с планами военных.

Мозг не может оставить в прошлом: «если я потеряю тебя». Я хочу поправить ее, но я еще не выяснил, в чем заключается настоящий конец этого предложения.

Она втягивает воздух.

– Слушай. Я собираюсь вернуться туда, но если я не вернусь к утру, тебе нужно найти выход отсюда по своему усмотрению. Украсть лодку, если нужно.

Я не могу понять, что происходит за ее спокойным выражением лица. Но в ее голосе звучит тревога.

– Что ты имеешь в виду, если ты не вернешься?

Она хмурится, но остается непроницаемой.

– Они, вероятно, скоро заставят меня дежурить. Если это утренний патруль, я не вернусь, и тебе придется выбираться самому. Как там говорят твои люди? Ясного неба.

Эти слова, исходящие от нее, режут мне сердце. Она не дает мне возможности ответить и направляется к двери. Она останавливается, прижимая одну руку к дверной раме.

– Почему ты не мог просто не появляться?

– Мы сказали тебе, – говорит отец девочки, – нам это не интересно.

– Ноа, – шепчет мать девочки, – посмотри на их глаза.

– Последний шанс, – говорит человек с холодными глазами. Девочка смотрит через щель в прилавке и видит, как он поднимает свою тунику, чтобы приоткрыть пистолет, заправленный в штаны. – Ненавижу возвращаться и объявлять всем, что вы Лямбда-семья.

– Мы не поддерживаем ни одну из сторон, – отвечает ее мать. – Мы не хотим в этом участвовать.

Девочка перемещается до тех пор, пока не видит своих родителей, стоящих вместе в передней части магазина.

– Пожалуйста, – говорит ее отец. – У нас есть дочь.

Мир замедляется. Девочка слышит раздающийся щелчок взведенного пистолета, и ее обучение начинается. Она вырывается из пространства под прилавком, вытаскивая свой пистолет, бросается между боевиком и ее родителями, снимает двоих, прежде чем ведущий стрелок успевает прицелиться. Это занимает всего несколько секунд, прежде чем они оказываются на полу, обезоруженные и безвредные.

За исключением того, что этого не было.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

ДЖУБИЛИ

БАЗА ВСЕ ЕЩЕ В ХАОСЕ. Воздух пронизан дымом и едкими химикатами, весь гражданский персонал из местных удален до конца расследования, а все остальные кроме караула, похоже, здесь, и они заняты более чем я когда-либо видела. У каждого есть работа, а если нет, то они спешат на ее поиски.

Я делаю достаточно долгий перерыв, чтобы переодеться. С заверением Кормака, что Дэвин Куинн не имеет никакого отношения к Макбрайду, становится маловероятно, что взрыв был объявлением войны. Мне не нужна броня для того, что я собираюсь сделать. Я с трудом снимаю костюм, он жесткий и кисло пахнущий дымом, и я отпихиваю его в угол комнаты, чтобы позже разобраться с ним. Даже после того, как я надела чистую униформу и куртку из искусственной кожи, я все еще пахну костром. Мне следует принять чертов душ и вздремнуть. Но у Кормака, вероятно, нет столько времени.

Может, мне не стоило лгать ему. Может, мне стоило сказать ему, что я планировала. Но я начинаю узнавать Ромео, как он думает, и я знаю достаточно, чтобы понять, что он никогда не позволит мне пройти через это. Может, он намного умнее.

Офис службы безопасности находится недалеко от моего расположения. Ноги так устали, что начать прогулку туда кажется невозможным. Поэтому я начинаю бежать трусцой, пытаясь добавить немного жизни в мышцы через явную силу привычки. Легкие почти сразу начинают гореть, и я не могу не думать, что должен чувствовать Кормак, вдохнув гораздо больше дыма.

Когда я добираюсь до офиса службы безопасности, там полно персонала. Несмотря на то, что подрывник был опознан и погиб во время взрыва, наши люди заняты выяснением всего о нем, о самой бомбе, о том, как он это сделал. Сердце колотится от незнакомой неуверенности, я киваю рядовому, стоящему снаружи на посту, а затем проскальзываю через дверь.

Здание охраны было одним из первых постоянных построек, возведенных на базе. Никаких фальшивых композитных стен, никаких сборных комнат. Только толстые, твердые блоки и бетон. Основная комната – это комната наблюдения, и мои глаза бегло пробегают по экранам мониторов, соединенных с различными камерами вокруг базы. Сам отснятый материал хранится и доступен на сервере дальше по коридору, и я вижу канал наблюдения за «Молли Мэлоун».

Я почти ожидала, что бар будет городом-призраком, но «Молли» прямо сейчас работает на полную катушку. Другая форма лечения для солдат, чьи раны не могут быть исцелены в госпитале. Я рассматриваю видеоизображение, сужая глаза. Неудивительно, что они были уверены, что смогут очистить запись достаточно, чтобы опознать моего похитителя. Изображение в низком разрешении, но есть четкое представление о месте, где я обычно сижу, месте, где Кормак первым направил на меня пистолет.

Я сглатываю, отталкивая мысли о нем на задний план. Я делаю шаг назад, намереваясь отправиться в комнату, где находятся кадры со съемки, но я наталкиваюсь на кого-то позади меня.

– Капитан.

Желудок ухает.

– Командир. – Я отхожу от нее, автоматически застывая во внимании.

– Я думала, что сказала вам взять пару выходных. – На этот раз командир Тауэрс выглядит неидеально. Светлые волосы все еще поспешно связаны на затылке, униформа все еще растрепана. Хотя ее лицо не показывает истощение, и этому качеству я завидую. Должно быть, я выгляжу так, будто не спала неделю.

– Не могу, сэр. Слишком много на кону. – Это, по крайней мере, не ложь.

Она почти рассеянно кивает, как будто ожидала такой реакции. В любом случае она кажется рассеянной, ее глаза пробегают по экранам, которые я изучала. Они наблюдают за каждым сантиметром базы, от казарм до бара, даже до комнаты, в которой мы сейчас стоим. Я вижу себя в углу, стоящей в нескольких футах от командира.

– Вы пойдете со мной, капитан? – Ее голос странно формален в сложившихся обстоятельствах, что заставляет сердце пропустить удар.

Прекрати вести себя как нашкодивший ребенок – строго говорю я себе. Они не могут прочесть, что у тебя на уме.

– Конечно, сэр.

Командир Тауэрс идет по коридору, просматривая комнаты, чтобы не пропустить свободную. В конце концов, она просто сует голову в дверной проем и выкрикивает:

– Вы – наружу.

Пара перепуганных рядовых выскакивает оттуда, переводя глаза от командира ко мне. Я следую за Тауэрс внутрь, и вся напрягаюсь, когда я понимаю, где мы.

Хранилище отснятого с камер наблюдения.

Командир Тауэрс направляется к одному из столов, вытаскивая стул и подвигая его ко мне. Затем она берет себе еще один и с размаху садится на него. Я опускаюсь более осторожно, наблюдая за командиром, стараясь не слишком нервничать. Если они закончили чистить записи, то я опоздала. У них будет четкое представление о лице Кормака. Они поймут, что он прямо в нашем лазарете, и я не раз была у него. И командир Тауэрс поймет, что я солгала ей.

Но она не смотрит на экраны и серверы.

– Капитан, я хотела узнать как вы. – Ее глаза встречаются со мной, и хотя в них есть симпатия, я вижу что-то еще за этим. Живой интерес, острый и проницательный. – Вы много с чем столкнулись за последние несколько дней.

– Я в порядке. – Еще одна ложь. Несколько недель назад меня утешил бы мой командир, проявляющий ко мне личный интерес. Теперь, кажется, что она может видеть мое предательство, правду, которую я скрываю.

Тауэрс кивает, наблюдая за мной еще минуту, прежде чем позволить своим глазам опуститься на пол между нами.

– Мне жаль лейтенанта Алекси. Я знаю, что вас многое связывало.

Я борюсь за то, чтобы не задохнуться. Я быстро встряхиваю голову, чтобы очистить разум от вида разрушенного лица Алекси, и быстро отвечаю:

– Спасибо, сэр.

– Мы все еще пытаемся выяснить, как это произошло. Почему это произошло. Подрывник… этот Куинн… появился из ниоткуда. У нас есть запись, как он идет в сторону казарм, вплоть до взрыва, и больше ничего. Наши лучшие поведенческие исследователи анализируют его, и там просто ничего нет – никакой скрытой агрессии, никаких признаков вины, ничего, чтобы предположить, что он собирается убить десятки людей.

Я стискиваю зубы. Это совпадает с тем, что сказал Кормак, что Куинн не мог быть подрывником, что он не из таких. И все же, он был найден с детонатором в том, что осталось от его руки. Может быть, он не понимал, что делает?

– Это место, – бормочет командир Тауэрс, ее глаза переходят на меня. – Оно съедает нас постепенно.

– Кто-то должен быть здесь, сэр. – Но это слабое утешение, когда даже в сердце службы безопасности мы все еще можем слышать запах горящей пластины. Он цепляется за волосы, одежду, въедается в поры нашей кожи.

Глаза Тауэрс резко впиваются в мои, и она кратко кивает.

– Конечно. Иногда мне просто интересно, сколько времени потребуется Эйвону, чтобы поглотить нас всех.

Ей не свойственна такая задумчивость. Это одна из вещей, которые мне нравятся в командире, что она и я оба открытые люди, предпочитающие действие самоанализу, импульс праздному рассмотрению. И все же вот она, ее плечи немного обвисли, ее глаза ищут мои, как будто у меня есть ответы для нее.

Но у меня ничего нет. В безумный момент, правда рвется из меня, моля, чтобы ее выпустили. Я плотно сжимаю губы.

Командир Тауэрс вздыхает и выпрямляется.

– Чейз, я хотела спросить вас о том, что вы сказали во время доклада после захвата и последующего побега.

Я стараюсь заметно не напрягаться.

– Сэр?

– Вы упомянули, что мятежник думал, что у нас есть какая-то база или объект на востоке.

Я немного наклоняюсь вперед, не в силах скрыть внезапную искру волнения, прыгающую внутри моей груди. Она что-то знает.

– Да, сэр.

Она тоже немного наклоняется вперед, подражая моему языку тела, подбирая все мои сигналы. Она гораздо более опытна, чем я, в допросе и манипуляции. Я должна следить за каждым своим шагом. Я позволяю своим рукам остаться на месте, мои локти лежат на коленях. Повседневная. Легкая.

– Мне стало интересно, почему он так думает, – продолжает она. – Кажется странным верить в это. Местные так хорошо знают местность.

Я колеблюсь. Она увидит это, поймет, что это нехарактерно для меня, узнает, что я скрываю правду. Но здесь слишком много вопросов. С одной стороны, Тауэрс может быть союзником. Я всего лишь капитан, а она командир целого форпоста здесь, на Эйвоне, и если она предупредит о возможностях «Компании Лару» там, под радаром, она может стать ключом к выяснению большего.

Но что, если она замешана в каком-то странном заговоре, разворачивающемся на болотах? Может ли человек, ответственный за базу, быть частью аферы?

Я прочищаю горло.

– Это то, что он сказал. – Я должна ступать осторожнее, тщательно следить за любой реакцией ее лица, какой бы маленькой она ни была, это поможет рассказать о том, что она знает. – Для меня это тоже прозвучало безумно, но я не спорила, пока ждала своего шанса.

Командир Тауэрс никак не реагирует, слушая меня с тем, что кажется вежливым интересом и не более. Тем не менее, у нее на челюсти крошечные подергивания, и мои глаза замечают это.

– Я уверена, там ничего не было, – говорю я презрительно, снова откинувшись на спинку стула. – Мало чем отличается от сказок, которые они рассказывают вечерами в компании. Истории о том, как что-то перемещается и никогда не появляется в одном и том же месте дважды, такого рода вещи.

Тауэрс кивает.

– Что-нибудь еще?

Я качаю головой.

– Только слухи.

Командир выпрямляется, проводит рукой по волосам, а затем встает на ноги.

– Спасибо, капитан.

Я рассматриваю ее лицо, ищу что-то, что-нибудь, что объяснит ее внезапный интерес и ее столь же внезапное безразличие. Там мало что можно прочитать… мужчины называют меня «Крепкий орешек» Чейз, но я и в подметки не гожусь Тауэрс, когда дело доходит до игры в покер. Но ее обычно пристальный взгляд бегает, губы сжаты, плечи напряжены больше обычного. Она в состоянии боевой готовности, резкая. И я не думаю, что это только из-за взрыва.

– Конечно, сэр. Хотя, я не думаю, что это то, о чем нужно беспокоиться. Просто истории.

Она кивает, губы искривляются в самом чистом намеке на улыбку.

– Ясно, капитан. Выполняйте… я буду на связи.

Я не могу объяснить почему, но у меня сильное чувство, что она не вовлечена в это. Что она так же ведома, как и я, и пытается разузнать, что там происходит. Ее движения быстры, отрывисты и тревожны. Она хочет уйти отсюда так же сильно, как и я хочу, чтобы она ушла. Я не забыла, почему я здесь.

В один момент я хочу рассказать ей правду. Но сделай я так, это показало бы мою роль во всем этом: что я могла схватить ключевого игрока фианны и не сделала этого, что я позволила ему сбежать от меня не единожды, а дважды. Это покажет, что я предала свое предназначение здесь.

Прежде всего, это предало бы Кормака.

И поэтому я сильно прикусываю губу и встаю на ноги, отдавая честь командиру Тауэрс, прежде чем она поворачивается и выходит из комнаты. Я стою там, собирая свои соображения воедино, а затем мягко закрываю дверь позади нее.

Выгнав из этой комнаты техников, она невольно дала мне возможность.

Одной ногой я подталкиваю стул к двери, так что если кто-то откроет ее, то с треском ударит по стулу. Запертая дверь будет кричать о вине, но стул может отвлечь любого, кто входит, на достаточное время, чтобы я дистанцировалась от консолей и скрыла то, что я делаю.

Глубоко вздохнув, я опускаюсь на другой стул и начинаю охоту на нужные мне файлы.

Мне нужно некоторое время, чтобы найти папки, где хранятся записи наблюдений, но это не сложная часть. Удаление этих файлов – это работа нескольких секунд. Реальная проблема состоит в том, чтобы найти папки с резервными копиями различных файлов.

Пальцы знают, что делать, и мозг только наполовину сосредоточен на том, что я делаю. Один из мужчин, с которыми я тренировалась, научил меня, как это делать, а он узнал это от ребенка, который зарабатывал этим на жизнь. Мой старый капитан, когда я была капралом, позволял нам потихоньку учиться. Он говорил нам никогда не упускать ничего, что может быть использовано в качестве оружия, любого способа борьбы, который не предполагает кровопролития. Я раздражалась по поводу этого приказа в то время – зачем мне вообще учиться взломать защищенные файлы? – но теперь я выражаю молчаливую благодарность моему старому капитану и его дальновидности.

Я стараюсь сосредоточиться. Я не могу перестать думать о том, что делаю, потому что это предает каждую клятву, которую я когда-либо давала, каждый приказ, который я когда-либо получала. Это предает все, во что я верю. Это достаточно грубое нарушение заставляет душу, какие бы лоскутки от нее не остались, болеть. Я помогаю мятежнику. Криминал. Человеку, чей товарищ с легкостью убил более тридцати человек, включая кое-кого, кого я любила как брата.

Перед глазами все размывается от усталости, и мне приходится сделать паузу, чтобы вытереть рукавом лицо. На ткани остается пот и грязь. Время от времени шаги приближаются к двери, но они всегда потом удаляются, вовремя успокаивая биение моего сердца. Тем не менее, в любой момент кто-то может просунуть голову.

Ну, вот… наконец-то. Четвертая и последняя резервная копия. Военные всегда делают вещи по четыре раза – три является естественным числом, четыре – безопасным. Система тратит много времени на то, чтобы обработать мою команду удаления… а затем файл исчезает. Никаких фанфар, никаких признаков того, что он был там. Никаких следов измены, которую я только что совершила.

Я быстро выключаю компьютер, стараясь стереть любую запись о том, что я в нем копалась. Монитор гаснет, стул отправлен туда, где он должен быть, и я выскальзываю в коридор, позволяя двери закрыться позади меня.

В голове пусто, уши ревут, я плыву по коридору к выходу, конечности начинают дрожать. Я с трудом сглатываю, борюсь с тошнотой. Мне нужно вернуться в свою комнату. Принять душ, прилечь на несколько минут. Позволить себе думать, дышать. Найти способ вытащить Кормака, теперь, когда у нас есть на это время.

Коридор ведет в главную комнату, где техники из хранилища наблюдения присоединились к дежурным офицерам. Все они сгрудились вокруг одного из мониторов, который больше не разделен, чтобы показать видеотрансляцию из разных точек базы в реальном времени. Вместо этого он воспроизводит одни и те же три или четыре секунды видеоматериала, проматывая его снова и снова, по кругу.

Я приближаюсь на несколько шагов, молча вглядываясь за их головы – и сердце останавливается. Это кадры, которые я кропотливо стирала. Один из техников, должно быть, сохранил себе копию на локальный диск, чтобы они могли продолжить работу, когда их изгнали из хранилища.

Потому что это не просто кадры… они закончили их очистку и улучшение. Это ролик, проигрывающийся снова и снова, ясно показывающий его: точеный подбородок, густые брови и высокомерную улыбку.

Я молча отступаю, подавляя импульс паники. Никто из техников не заметил меня, и я ускользаю в ночь. Я опускаю голову, заставляя себя идти нормально, отвечаю случайному кивку, направленному в мою сторону, или отдаю честь, когда прохожу других, одинаково истощенных офицеров, выполняющих свои обязанности.

Изображение ограничено офисом службой безопасности. У них займет время, вероятно, часы, чтобы провести его через все необходимые уровни, прежде чем оно станет достоянием общественности. Мозг работает на полную катушку, ища способ вытащить Кормака, прежде чем это произойдет. Сейчас нет времени думать о последствиях. Сначала я должна вытащить его, а потом подумать, что это будет значить для меня.

И затем, внезапно, мониторы оживают по всей базе. Белые экраны вспыхивают на каждом углу, заливая дополнительным светом пути и пересечения. Голос, звучащий ночью, оглушает меня. Я смотрю вверх… и там лицо Кормака на весь экран по всей базе. Оно появляется в «Молли» и в казармах, и в каждом офисе, и в доке.

В госпитале тоже.

Я отказываюсь притворяться и начинаю бежать. Кто остановит меня и спросит, куда я бегу? Я – капитан Чейз. Я принадлежу этому месту.

Я с силой открываю задний вход в госпиталь, пугая санитара, что он бросает поднос с едой на пол. Я бормочу извинения и несусь в коридор, нацелившись на палату Кормака. Я заглядываю по пути в прачечную, подбирая комплект барахла, который примерно подходит ему по размеру. Это самый старый обман, как по книге, но у меня больше ничего нет, и нет времени, чтобы придумать план получше.

Когда я врываюсь в палату Кормака, глаза падают сначала на головизор, установленный в углу. Оттуда мне улыбается лицо Кормака, с волосами, падающими на глаза. Второе, что я вижу, это кровать Кормака, простыни смялись и наполовину скрутились, несколько капель крови омрачают простыни там, где лежит внутривенная игла, как будто она была вырвана из его кожи. Кислородная маска находится на полу, мониторы все вырублены, электроды разбросаны по всей кровати.

Я прислоняюсь к дверной раме, головокружение охватывает меня всей силой приливной волны, в ушах звенит, когда колени угрожают подогнуться.

Кровать пуста.

Большинство других солдат без сознания, но одна поднимает голову, слабая от обезболивающих, и что-то мне бормочет, что я не могу разобрать из-за паники. Она, должно быть, видела, как он бежал, она пытается через свой дурман сказать мне, в какую сторону направился беглец.

Я выбираюсь из палаты и бегу в сторону запасного выхода. Кормак ранен, и он не покинет базу до тех пор, пока кто-то не заметит его, теперь, когда они знают, кого они ищут. И даже если он это сделает, он никогда не вернется в лагерь мятежников без лодки. Это заняло бы у него несколько часов, а в его состоянии он, скорее всего, утонет, чем достигнет своего народа. Хотя измученный краешек моего разума сжимается от идеи вернуться в болото, остальная часть меня не колеблется.

Как только я отхожу на несколько шагов от госпиталя, рот скачкообразно заливается вкусом меди, усиливая головокружение. Ноги дрожат так, как они это делали на том болотистом острове, прежде чем я увидела призрак скрытого объекта Кормака. Я с трудом моргаю, когда шипящий звук шепотов омывает меня на фоне шумов базы. Отдельные голоса – два, может, три – но я не могу разобрать, что они говорят.

Достань лодку. Я скриплю зубами, направляя ботинки к докам. Все, что я знаю, все, что я могу придумать, это то, что я должна найти Кормака.

Они всегда вместе, призрак и зеленоглазый мальчик. Они в магазине ее матери, они в гараже ее отца. Они на Парадизе. Они в форпосте на Патроне. Он один из солдат, который умер в первые несколько недель после ее перевода на Эйвон. Его лицо на каждом объявлении розыска на базе.

Призрак ведет ее по пустынным улицам Новэмбэ, а в конце полосы разрушения – зеленоглазый мальчик с коробкой спичек и очаровательной улыбкой.

– Не следуй за мной, – говорит мальчик, протягивая руку к ее щеке. – Не следуй за мной на этот раз.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

ФЛИНН

ТРЯСИНА ЦЕПЛЯЕТСЯ ЗА МЕНЯ, пытаясь утащить вниз. Легкие горят, боль пульсирует в боку с каждым вздохом, когда я заставляю себя пробираться через болото. Этот поход достаточно тяжел пешком с полными силами, а я ощущаю себя так, будто меня сбил ховер. Один час растягивается на два, на три, а потом я перестаю считать.

Если бы я мог подождать, я бы подождал. Но я у меня перед глазами, когда я позволяю им закрыться, все еще стоят проигрывающиеся снова и снова кадры из бара: я вижу, как я, улыбаясь, поворачиваюсь к Джубили, начинаю говорить, а затем все повторяется. Если бы я мог украсть лодку, я бы это сделал. Но доки наводнены патрулями, и хотя украденная униформа пока спасала меня, все же кадры из бара проигрывались и на стороне причала.

Я только один раз раньше пытался самостоятельно совершить такое путешествие. Тогда у меня не было дыма в легких, но мне было всего восемь лет. Я сбежал из транспорта, ожидающего отвезти меня в приют за пределами мира. И я был найден всего в нескольких километрах от города ищущими меня патрулями фианны.

На этот раз мне некому помочь вернуться домой. Я несусь мимо зарослей камыша, у меня перехватывает дыхание, я напрягаюсь от любого звука. Я не могу позволить себе отдохнуть больше нескольких секунд. Голова кружится, и я не могу сказать, что свет, что искриться у меня перед глазами – это огни или это глюки моего затуманенного зрения.

По пояс в грязи я продвигаюсь вперед в медленно текущей, черной воде. Пробираюсь и плыву, когда не могу стоять – ползу, пока полностью не покрываюсь грязью, а затем снова моюсь.

Онемевшее тело знает, где дом, и я тащусь к нему. У trodairí есть запись с моим лицом. Если они поймают меня – если узнают меня в лицо и отсканируют мой генный маркер – то будут пытать меня, чтобы найти фианну, и обвинят последних в диверсии и во всех других несчастьях, которые когда-либо удостаивали Эйвон. И они не успокоятся, пока мой народ не умрет.

Потребовалось еще полтора часа бешенной гонки по болоту, прежде чем вырисовывался черный силуэт пещерного комплекса. Мне требуется много времени, чтобы осознать то, что я вижу. Дом.

К настоящему времени каждое движение требует тщательного усилия. Я думаю про себя: я собираюсь протянуть руку, схватиться за те тростники и подтащить себя вперед, а затем я собираюсь оттолкнуться ногой. Руки липкие, я весь взмок, а волосы слиплись на лбу.

Я никогда не пытался взобраться на берег гавани с воды, только с курраха, что занимает много времени, лихорадочных минут, пока я не справляюсь, вскарабкавшись наверх, едва дыша. Беспокойство щекочет на задворках разума, и мне нужно время, чтобы понять, что беспокоит меня: в нескольких метрах от причала находится военная моторная лодка, дрейфующая в заброшенном состоянии. На скамейке лежит бронежилет, его не украл и не привез сюда никто из фианны.

Я, спотыкаясь, бреду по коридору, рикошетя от неровных каменных стен, оставляя грязь и воду позади себя. Фонари никто не менял, и темные, тихие коридоры пестрят чем-то мокрым. Посреди коридора валяется корзина, повсюду разбросаны сухие булочки.

Основная пещера тиха. Огни горят, и внезапно я обращаю внимание на ярко-красные пятна на полу, взглядом прослеживаю дорожку этих мазков до охапки тряпок, сброшенных на пол.

У лохмотьев есть руки, голова и глаза, которые смотрят на меня… это тело.

Мир наводится на резкость. Пол скользкий от крови, а рядом со стенами раскинулись тела – четыре, шесть, восемь. Некоторые, кажется, были перемещены, оставив блестящие дорожки крови на полу. Раны и одежда выжжены, воздух наполнен запахом горящей плоти… наши пушки не могли этого сделать. Это дело рук военной техники.

Я отшатываюсь и ударяюсь о стену, хватаюсь за нее, чтобы не упасть, когда мир начинает кружиться. Я не могу оторвать от них взгляда, от ран, дорожек крови. Ближайшее ко мне тело принадлежит Майку Дойлу, который помог мне оттащить Макбрайда от Джубили, у которого был лучший поющий голос в фианне и самый громкий смех. Присмотревшись, я вижу, что он свернулся вокруг крошечного тела под ним. Я вижу маленькую ручку, и когда я промаргиваюсь, маленькое лицо становится в фокусе. Это племянник Шона, Фергал.