Текст книги "Расколотый мир (ЛП)"
Автор книги: Эми Кауфман
Соавторы: Меган Спунер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)
Макбрайд шествует по городу, как будто город принадлежит ему, а двое других у него под каблуком. Он направляется прочь от базы, к краю города, и чего бы он не делал здесь, дело уже завершено. Капюшон Шона опущен, но я вижу, что его всегда смеющийся, улыбающийся рот теперь мрачная линия с квадратной челюстью. Без Фергала, без меня, у него никого не осталось.
Мне до боли хочется дотянуться до него – я представляю, как я шагаю вперед и зову его – и я сдерживаюсь, скручивая руки в тугие кулаки, когда трио исчезает во мраке. Сердце тянет меня за Шоном, но я заставляю себя отвернуться. Я пришел сюда не просто так, и если я хочу помочь ему – помочь им всем – я должен продолжать двигаться.
Я чуть не наталкиваюсь на отряд trodairí. Они все еще в квартале, но с мыслями о двоюродном брате, я замечаю их всего лишь за несколько секунд до пересечения улицы. Мысленно проклиная, я погружаюсь обратно в тень, наблюдая, как они приближаются. Они двигаются иначе, чем мятежники, целенаправленно, и в этот момент я понимаю, что они идут по следу мятежников. Они следят за Шоном и Макбрайдом.
Я опускаюсь, шаря в грязи, пока пальцы не смыкаются вокруг маленького и скользкого камня. Быстрым движением я кидаю его в переулок, уходя в тень, когда trodairí меняют курс, отказываясь от отступающих фигур мятежников, чтобы направиться на раздавшийся недалеко от них звук. Это все, что я могу для них сделать, и я надеюсь, что этого достаточно.
Я ускользаю, ныряю на третью улицу и считаю дома, пока не добираюсь до дома Дэвина. Сейчас он дом Софии, хотя и ненадолго. Ей еще нет шестнадцати, юридически она несовершеннолетняя. Скорее всего, она будет отправлена на следующем, покидающем космодром транспорте. Я сутулюсь и тихо стучу, следя за большим количеством солдат в патруле комендантского часа.
Ей требуется много времени, чтобы откликнуться – достаточно долго, чтобы я понял, что она, должно быть, ждет звука отступающих шагов. Затем приоткрывается щель, чтобы явить в этот промежуток знакомую мне стройную девушку с золотистыми волосами. Бинт выглядывает из-под воротника платья, и еще один, окружает запястье, и я вспоминаю, что девушка на записи диверсии была недалеко от места взрыва. Бледная кожа бездонного неба Эйвона призрачна на ней, черные тени выделяются под глазами в истощенных полукругах. Горе съедает ее.
Она едва смотрит на меня, ее глаза скользят по грязной улице.
– Спасибо, – устало говорит она, хриплым голосом, – но мне больше не нужна еда. – Дверь начинает закрываться.
– Хорошо, – говорю я, вытаскивая руки из карманов, чтобы показать, что они пусты. – Потому что у меня ее нет. Соф, это я, Флинн. Впусти меня, пока кто-нибудь не увидел.
Ее взгляд фокусируется, губы раскрываются от удивления, и на мгновение горе пропадает. Существует закон между такими людьми, как ее семья – горожанами – и фианной. Они могут быть не с нами, но они поворачиваются в другую сторону, когда мы проходим мимо, и говорят солдатам, что они ничего не видели. Не так явно, но многие из них хотели бы, чтобы мы победили, и хотя Дэвин был осторожным человеком, я отчаянно надеюсь, что девушка, которая раньше крала книги из класса, а затем придумывала фантастическую ложь, чтобы избавиться от неприятностей, имеет в себе больше огня. И что у нее осталась хоть какая-то часть этого огня.
Спустя мгновение, которое переходит вечность, она выглядывает на безлюдную дорогу, посмотрев в разные стороны, а затем отодвигается, чтобы пригласить меня. Дом маленький, как и все остальные в городе. Можно увидеть маленькие штрихи Софии здесь и там – яркий красный чайник на плите, лента импортного шелка, висящая на стене. В противовес, стены окрашены обычным успокаивающим бледно-желтым цветом, а мягкая мебель является стандартной. Болотные сапоги ее отца все еще стоят у двери вместе с висящим на стене набором для тестирования. До своей новой работы на складе базы Дэвин зарабатывал на жизнь выкапыванием образцов, отправляя их в лаборатории, чтобы биологи могли подтвердить, что, как всегда Эйвону не хватает большей части бактериальной жизни, в которой он нуждается, чтобы стать нормальным миром. Маленький стол в центре комнаты завален посудой и горшками, пожертвованиями, оставленными соседями и друзьями, не имея никакого другого способа проявить соболезнование к потере Софии.
Она закрывает дверь позади меня, затем разворачивается ко мне лицом. Последний раз, когда мы общались, мы были почти одного роста, и она пыталась подраться со мной на земле в грязном школьном дворе. Теперь я выше ее на три или четыре дюйма. Я подыскиваю слова, чтобы показать ей, что я разделяю ее боль, но она заговаривает первая.
– Какого черта случилось с тобой?
К моему удивлению, я смеюсь. И хотя это мягкий и грустный смех, моя грудь расслабляется. Я ни с кем не разговаривал три дня.
– Болото случилось со мной, – говорю я, и ее рот немного приоткрывается. – Мне очень жаль, Соф. Хотел бы я сказать что-то, что могло бы изменить ситуацию. Я знаю, что такого нет.
Ее рот растягивается в тонкую линию, когда ее глаза скользят прочь. Она выглядит такой уставшей.
– Флинн, тебе не следовало приходить сюда. Твое лицо на каждом голографическом щите в городе. Похищение офицера? Что происходит?
– Это невероятно длинная история. Послушай, Соф, мне некуда идти. Я пришел сюда, потому что… потому что подумал, ты поймешь.
– Некуда? – Ее брови сдвигаются, и я понимаю, что никто не рассказал ей о резне, о своем выборе спасти Джубили. – Но пещеры…
Я с трудом сглатываю. Прошло три дня, и я до сих пор не могу говорить об этом.
– Макбрайд и другие хотят меня даже больше, чем солдаты. Я сделал выбор, и они не понимают почему.
Глаза Софии немного расширяются, но она слишком хороша в сокрытии своих чувств, чтобы показать мне что-то еще.
– Что ты сделал?
– Я спас жизнь солдата. После того, как она… – я сжимаю челюсти, пытаясь держать себя под контролем. – Это была ярость.
Ее взгляд смещается, падая на огромные болотные сапоги у двери, прежде чем возвращается ко мне со своим горем в ответ на мое.
– Мне просто нужно место, где можно переночевать, – шепчу я. – И несколько ответов. Я знаю, что это опасно. Меня не будет к утру.
– Располагайся, – мягко говорит она. – Я соберу тебе немного воды, чтобы ты мог помыться. Можешь одолжить одежду отца. – Она говорит без сучка и задоринки в голосе, но, несмотря на долгие годы, которые мы были разлучены этой унаследованной борьбой, я все еще хорошо ее знаю. Я вижу ясно выраженную боль на ее лице. – Ты останешься здесь со мной столько, сколько тебе нужно.
Сердце сильно стучит, страх и облегчение воюют друг с другом.
– Соф, я не могу принять это. Они найдут меня здесь и арестуют и тебя тоже. Как ты можешь…
– Потому что ты пытался спасти ее от этой ярости, – прерывает она, оживляя голос тем же огнем, который я помню с детства. – Потому что, если бы кто-то пытался спасти моего отца, я бы прятала его до тех пор, пока бы не пришли солдаты, чтобы вытащить меня из этого дома.
Перед тем как грязная мочалка вышла из строя, потребовалось четыре таза холодной воды, а София все продолжает носить ведра, набирая их ручным насосом. Хотя рубашка и брюки, которые она находит для меня, слишком велики, ощущение чистой, сухой ткани без следов крови или грязи – это блаженство. Но как только я сажусь на пол перед крошечной печкой, мысли возвращаются; глаза опускаются на шлевки брюк, которые тщательно штопаны-перештопаны. Стежки аккуратные и упорядоченные, нить блеклая, масляно-желтая.
Когда София садится, вручая мне толстый, рыхлый кусок того, что мы, местные жители, называем arán5, я замечаю, что нить, что находится на шлевках брюк ее отца, соответствует цвету ее туники, которая на несколько дюймов короче, чем она должна быть.
Я закрываю глаза, arán вдруг чувствуется, как пепел во рту. Это не ее борьба… и все же это так. Это все наше. Я просто хочу, чтобы это не привело к ужасному концу.
– Разве ты тоже не должна поесть? – спрашиваю я, как только мне удалось проглотить откусанный кусок.
Она пожимает плечами, смотря на светящиеся красные угольки в печке.
– Кажется, все, что я сейчас делаю, это ем и сплю. Люди продолжают приносить мне еду. Но я не могу съесть все это… в конце концов, теперь осталась только я.
Это всегда была София и ее отец, с тех пор как мы были детьми. Ее мать ушла, когда поднялось первое восстание, и, насколько я знаю, София с тех пор ничего не слышала о ней. Я смотрю на стол, заваленный пожертвованиями.
– Это была ты, не так ли? – Я понижаю голос, хотя мы одни. – Девушка с камер наблюдения, прямо перед… прямо перед.
Ее лицо каменеет, глаза закрываются, щеки краснеют, когда она с трудом сглатывает. Я хочу взять ее за руку, показать ей, что я тоже чувствую эту страшную боль, но напряжение, поющее в ее теле, держит меня неподвижным.
– Знаешь, – шепчет она, – ты думаешь, что хуже всего в этом, так вот – это взгляды, что я получаю. Не только солдаты погибли при взрыве. Многие семьи тоже потеряли кого-нибудь. Они все смотрят на меня так, будто я должна была знать, что это должно произойти, или остановить это. Но мне все равно. – Ее голос утончается и становится грубым. – Я просто скучаю по отцу.
Ее горе ложится на мое, резонируя с пустотой в моей груди. Одиночество не самое худшее из этого; и то, что причиняет боль моему сердцу, не должно быть тем, что я так сильно скучаю по trodaire, которую я знаю только несколько недель. Потому что ярость забрала ее и у меня тоже.
– Ты не могла ничего знать, – бормочу я. – Этого не должно было случиться.
Она резко вздыхает, поднимая колени и обхватывая их руками.
– Это был не он, Флинн. Я знаю, что у них есть запись, я знаю, что они говорят, что у него был детонатор. Но он ничего не планировал. Он не хотел участвовать в борьбе. Он был рассеянным и уставшим, но я считала, что это просто стресс из-за его новой работы на базе. Он никогда ничего такого не сделал бы, чтобы рисковать моей жизнью, и даже если бы его каким-то образом заставили, я бы увидела это в нем. – Ее взгляд далек, воспроизводя последние минуты. – Я бы знала…
– Я верю тебе, Соф. – Глаза снова падают на шлевки.
– Ну, если ты веришь мне, ты единственный. – Она встречает мои глаза, острый край горечи прорывается через них. – Trodairí говорят, что семьи всегда отрицают, что их близкие способны на насилие.
– Ярость – то, что мы думали, было оправданием для trodairí – реальна. Я видел ее. – Я заставляю себя взять еще один кусочек arán. Я изголодался, и каждый кусок – это жесткий комок в горле. – И если она коснулось твоего отца, то становится еще хуже.
– Я была той, кто нашла ему работу на базе. – Она все еще ничего не предает языком своего тела. – Собирая образцы, находясь в этой холодной воде весь день, его артрит становился настолько сильным, что он едва мог ходить по утрам. Я уговорила офицеров из снабжения нанять его в качестве кладовщика.
Даже в детстве красноречие Софии могло уберечь от любой неприятности.
– Если бы не я, – шепчет она, ее пустые глаза фокусируются на болотных сапогах, все еще стоящих у двери – его бы даже не было там.
Утром меня вырвало из сна стуком града по крыше, и я вскакиваю от прилива адреналина. Меня окружают ветхие панельные стены, и в какой-то момент я совершенно дезориентирован. Тогда до меня доходит: я у Софии и сплю в старой комнате ее отца.
И этот звук не град. Это отдаленная стрельба.
Я, ошеломленный, вылезаю из-под тонкого одеяла, встаю на ноги и тащусь открыть заднюю дверь. Грязные, импровизированные улицы города полны людей, несущихся таким образом, как будто пытаются найти укрытие. Перестрелка слышна с болот. Увеличенное патрулирование армии должно было найти Макбрайда и его людей – или иначе – Макбрайд завлек их в ловушку. Тактика, которую придумала моя сестра. Тактика, которую я помог передать.
Целые взводы солдат дважды пробегают навстречу звукам боевых действий. Нет никаких признаков Джубили, но я не уверен, что смогу сказать, была ли она среди них. Когда они все одеты в шлемы, бронежилеты и блоки питания для боеприпасов, невозможно даже сказать мужчина это или женщина. Они все похожи друг на друга.
Рука хватает меня за руку и дергает назад.
– Они увидят тебя, – шипит София, ее лицо раскраснелось от сна и страха. Она бросает в меня рубашку своего отца, заставляя осознать, что я все еще полуобнаженный, ничего не понимающий после сна, а затем отталкивает меня от заднего выхода.
Дверь захлопывается, но я все еще слышу несколько выстрелов в отдалении.
Сражение продолжается в течение дня, повторяясь из разных мест; сдвиги означают, что Макбрайд все еще там, если не побеждает, то, по крайней мере, держит оборону. У военных большее число вооруженных единиц – но Макбрайд и фианна знают эту землю гораздо лучше, чем солдаты, которые не могут продержаться больше месяца или двух, прежде чем быть переназначены.
София рискнула выйти пару раз, принеся по кусочкам собранную информацию. От нее я узнал, что открытые боевые действия вспыхнули, несмотря на дополнительные меры по безопасности базы, что повстанцы с болот атакуют партизанским стилем: наносят удар из засады и быстро отступая, выманивают солдат из укрытий, что делает их более уязвимыми. Это заставляет военных играть в их игру, сражаться с ними подальше от укрытий и технологий, которые содействовали бы войскам.
Такая мучительная борьба не приведет ни одну из сторон к победе. Шон там? Он выстрелит, если увидит меня? Я бы отдал все, что угодно, чтобы поговорить с ним, чтобы он выслушал меня и понял, почему я встал между ним и Джубили. Его муки со мной каждую секунду, с того самого момента, когда он направил на меня пистолет. Всех наших лет проведенных вместе недостаточно, чтобы преодолеть возникший между нами разрыв. Выпущенная им пуля не попала в меня, потому что он в последний момент отвел руку? Или его просто слишком сильно трясло, чтобы хорошо прицелится?
София пытается заставить меня работать, чтобы отвлечься, указав на мебель, которая нуждается в ремонте и на утечку в потолке, к которой ее отец так и не добрался. Руки делают работу, но разум неистов, ныряет в панику каждый раз, когда я слышу выстрел с нового направления.
– Думаешь, она там? – спрашивает София, наконец, наблюдая, как я бросаю отвертку в третий раз, когда пытаюсь починить шаткое кресло. – Trodaire, которую ты спас?
– Я не знаю, – отвечаю я глухо. – Наверное.
– Не могу поверить, что она просто оставила тебя, после всего, когда тебе было некуда идти. – Несмотря на то, что она сказала, я каждый раз слышу отвращение и страх в голосе Софии, когда она говорит о солдатах, о Джубили.
– Я оставил ее, – шепчу я. Отвертка кажется свинцовой, и я позволяю своей руке упасть. – Я спас ее, потому что она нужна мне живой. Я не могу в одиночку узнать, что происходит, я не могу… – голос обрывается так резко, как будто меня ударили под дых.
София не сразу отвечает.
– Мне жаль, – произносит она после затянувшейся паузы, ее голос теперь намного мягче. – Я знаю боль от сидения и ожидания, а ответы могут никогда не прийти. – Я поднимаю голову, чтобы обнаружить, что она наблюдает за мной вдумчивыми и обеспокоенными серыми глаза. – Что я могу сделать? – спрашивает она, наконец.
– Ты уже и так сделала слишком много, – отвечаю я. – Я скоро уйду. Я не могу позволить тебе рисковать. – Желал бы я знать, куда я собираюсь пойти дальше.
– Ты не единственный, кто кого-то потерял, – отвечает она, огрызаясь. – Я сама решаю, Флинн, рисковать мне или нет.
Когда я оглядываюсь назад, она пристально смотрит на меня, ее руки сжимаются в кулаки. Я помню, что когда она была ребенком, то она всегда была настолько осторожной и старалась ничего не выдать через язык тела или посредством голоса; естественно, при чтении других, она никогда не хотела, чтобы читали ее. Теперь мне стало интересно, хочет ли она позволить мне это увидеть. Решила ли она показать мне эту свою потребность.
– Есть место, – говорю я медленно, – где она оставит сообщение, если что-то узнает. Но я не могу рисковать, чтобы идти туда.
– Где это? – незамедлительно спрашивает она.
– «Молли Мэлоун», на базе.
– Держи двери закрытыми и выключи свет, пока я не вернусь.
Девушка ждет, слушая в большей степени синтезированные техно-рок баллады, проигрывающиеся в автомате. Зеленоглазый юноша должен был встретиться с ней в «Молли», но каждый раз, когда дверь открывается, это кто-то другой. Высокая женщина со светлыми волосами садится на табурет в противоположном конце бара. Солдат с теплыми глазами, с держащей его за руку смеющейся златовласой девушкой, занимают угол позади. Парень с розовыми волосами пытается купить девушке напиток, но она не хочет пить, и он, в конце концов, сдается.
Ее мать садится на стул рядом с ней, пытаясь привлечь внимание девушки.
Но девушка не собирается ее слушать.
– Я должна кое-кем встретиться, – настаивает она. – Я не должна делать это в одиночку.
Даже если призрак покинул Верону.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
ДЖУБИЛИ
ПРОШЛО ЧЕТЫРЕ ДНЯ И НИ слова от Флинна, он даже не получил сообщение, которое я оставила ему в «Молли», чтобы он не сдавался. Я не должна удивляться. С тех пор я ничего не обнаружила, несмотря на мои усилия просмотра записей службы безопасности, несмотря на то, что я изучила видео с камер видеонаблюдения с Дэвином Куином до взрыва. Я нашла несколько кадров на записи с собой в ночь резни, как я прохожу мимо камеры в северной части базы, направляясь к лодке. Я не помню этого, но я там есть. Я не могу рассмотреть свое лицо, но я веду себя как я, я двигаюсь как я. Я больше ничего не слышала от Мерендсена – моей единственной зацепки, моей единственной надежды.
Я снова заскакиваю в бар и получаю только сочувствующее качание головой от Молли. Я стараюсь сдержать свое разочарование, когда выхожу из бара, направляясь в койку. К счастью, за мной не ходит слава, что я все время лучезарна и радостна, поэтому, если я выгляжу немного раздраженной, никто не подумает, что это странно. Не могу вспомнить, как бы я себя вела, когда было все нормально.
К счастью для меня, ничто больше не нормально. Наша база сейчас зона боевых действий, и мы в осаде. Пока что мы все еще можем доставлять людей и припасы по воздуху, но заведующие боеприпасами сообщили о пропаже ряда пусковых установок типа «земля-воздух», и есть предположения, что они оказались у мятежников. И это только вопрос времени, когда они начнут обстреливать ими военные суда, снующие туда-сюда.
Я толкаю дверь в свое жилище, заставляя дрожать шаткие стены сборного дома. Только после того, как я сняла сапоги и бросила куртку на стул, я вижу, что монитор на моем столе выдвинулся и мигает. Срочное сообщение. Оно не может быть хорошим, если оно от начальства.
Может оно от Мерендсена.
Я сажусь в кресло, прижимая ладонь к экрану, чтобы включить его и зарегистрировать свою личность. Машина загружается несколько секунд, мое сердце колотится в тишине. О, я бы все отдала за одну из машин, что недавно получила штаб-квартира. Они настолько быстро загружаются после спящего режима, что глаз не успеет уследить. Прошло уже четыре дня после разговора, возможно, этого достаточно для него, чтобы выяснить, когда следующий транспорт заскочит на ту изолированную планету, на которой он находится.
Наконец, монитор вспыхивает, и я пододвигаюсь, пока не вижу сообщение, которое вызывает тревогу – оно от командира Тауэрс. Не от Мерендсена. Грудь тянет от разочарования и страха. Хотя я знаю, что это невозможно, но какая-то часть меня паникует, что та узнала о том, что я натворила в убежище фианны, или засекла мой сигнал бедствия зятю Лару, или обнаружила, что я начала систематически предавать каждую клятву, которую я когда-либо давала, чтобы помочь мятежнику спасти его народ… и мой.
Я ожидала видеопослание, но когда я открываю сообщение, тут всего лишь несколько строк.
«ТерраДин» направила эксперта для оценки усилий базы в области безопасности после недавних нападений. Он вылетел сюда до того, как разразилась нынешняя ситуация, но решил приземлиться, несмотря на риски. Я назначаю вас ответственной за него. Учитывая ваш недавний опыт, у вас есть наибольшее представление о том, что происходит. Прибыть в штаб в 19.00 одетой по Уставу.
А.Т.
Сердце опускается. Как я могу найти ответы, скрыть свою связь с Флинном, удержать мятежников от захвата базы и встретиться с Мерендсеном, когда он прибудет, если со мной всегда будет какой-то отполированный «эксперт» с блестящей, цивильной планеты, следующий за мной по пятам?
Я бросаю взгляд на часы и стону. У меня осталось десять минут, чтобы выяснить, где, черт возьми, моя униформа и добраться до Центрального командования.
Девочка стоит в своем прошлом, проводя рукой по волосам, прислонившись спиной к красочным обоям, как будто они могут поглотить ее, если она достаточно прижмется.
Девушка с рыжими волосами и пронзительными голубыми глазами накладывает макияж, в зеркале отражается лицо, знакомое с экранов и рекламных щитов. Она промокает безупречную губную помаду, когда замечает девочку и поворачивается с трепетом ужаса на лице.
– Бедняжка, – восклицает она. – Тебе нужно платье, или мальчики никогда не будут танцевать с тобой.
Девочка пытается протестовать, но молодая женщина с рыжими волосами не слышит ее, и наряжает ее в длинное, нежно-мерцающее платье цвета восхода солнца на Эйвоне. Когда девочка смотрит в зеркало, она не узнает себя – она преобразилась, изменилась навсегда. В первый раз она делает вдох и видит отражение улыбки за спиной. Она поворачивается, любуясь платьем, чей цвет – это цвет надежды.
Но потом девочка замечает пятно на ткани. Она трет его, но ее пальцы делают еще хуже, размазывая его. Отчаявшись, обеими руками она пытается стереть пятно, чтобы никто его не увидел. Она трет сильнее, но ее руки окрашивают его, и каждое усилие оставляет на платье красные полосы, пока все платье не становится цветом крови. И девочка начинает рыдать от ужаса, стыда и вины, но кровь никогда не смоется… никогда.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
ФЛИНН
Я НЕ МОГУ ПЕРЕСТАТЬ ПЕРЕЧИТЫВАТЬ.
Возможно, я что-то нашла. Не высовывайся.
Подписи нет, но существование самой записки говорит мне, от кого она.
– Ты уверена, что это все, что там было?
София, после скидывания куртки и вытаптывая грязи из-под сапог, поднимает бровь.
– Ты думаешь, что было что-то еще, и я решила это выбросить? – Куртка вешается на крючок, сапоги выстроились рядом с отцовскими. Все на своем месте. Прошли годы с тех пор как я жил в таком доме.
Я переворачиваю клочок бумаги. Другая сторона – это обрывок квитанции о доставке в «Молли Мэлоун», и хотя я пытаюсь увидеть скрытый смысл, какой-то код, который я мог пропустить, там ничего нет.
– Ты сказала мне, что по словам бармена, она пролежала там несколько дней… неужели, она думает, что я просто буду сидеть на месте, пока она что-то узнает? – Я сминаю бумажку, бросаю ее в тазик, чтобы вода растворила чернила.
– Может, она не хочет, чтобы твою голову отрубили. – Тон Софии легкий, хотя юмор не трогает выражение ее лица.
Я подхожу окну, вглядываясь в промежуток между тенью и рамой. То немногое, что я могу разглядеть – это грязь и ничего кроме нее, но иногда появляются яркие вспышки, только они так быстро гаснут, что я не могу понять с какой они стороны. Ноги беспокойны, не предназначены для такого бездействия. Спрятавшись на болотах, все, о чем я мог думать, это – поспать в настоящей кровати. Теперь я просто хочу быть свободным, чтобы идти туда, куда захочу.
И туда, куда я хочу пойти – это… к Джубили.
– Что она думает, у нее может быть? – голос Софии прерывает мои мысли, и я понимаю, что она наблюдала за мной, прислонившись загроможденному столу.
– Ты читала записку.
– Да, ладно, – она поднимает бровь. – Скажи мне, что так важно.
– Мы пытаемся выяснить, что происходит на Эйвоне. Почему эта планета никак не видоизменится, почему она сводит людей с ума, почему корпорации прячут секретные объекты на ничейной земле.
София молчит, не реагирует на откровения в моей маленькой вспышке.
– Ну, – медленно произносит она, – звучит так, будто она добивается прогресса. И ты здесь в безопасности еще некоторое время, пока меня не отошлют.
Часть моих огорчений отступает и на их месте расцветает сочувствие. Софии осталось всего несколько месяцев до шестнадцати, но по закону она сирота войны. Она будет отправлена в один из приютов Патрона или Вавилона. Существует немного шансов, что сироты мятежников вырастут в повстанческих бойцов, если забрать их из своих домов. Меня тоже собирались отправить куда-то после смерти Орлы, но я сбежал и стал жить с фианной.
– Когда?
– Не знаю. – Она, болезненно улыбаясь, пожимает плечами. – Они пытаются найти мою мать, но они ее не найдут. Она никогда не хотела, чтобы ее нашли. Это будет со следующей поставкой, или через одну… они не говорят тебе, когда они придут за тобой, так чтобы ты не смог сбежать.
Моя вина. Снова.
– София, меня не будет здесь, когда они придут. Я собираюсь на базу. Я должен найти способ пробраться к Джубили, если она нашла зацепку.
– Ты сумасшедший, верно? – София выпрямляется, уставившись на меня. – Да, их внимание направлено на боевые действия, но твое лицо по-прежнему показывается на каналах службы безопасности каждые пятнадцать минут или около того.
– Значит, я отправлюсь ночью, когда темно.
София не отвечает, жуя нижнюю губу, сдвинув брови вместе. Она наблюдает за мной, борясь с какой-то внутренней битвой, которую не озвучивает, а затем ломается, бормоча что-то под нос, и направляется в свою комнату.
– Жди здесь.
Она на мгновение исчезает в соседней комнате, прежде чем вернуться с ведром воды и небольшим холщовым мешком. Она ставит ведро и опускается на колени, переворачивая сумку и высыпая одежду и несколько предметов. Когда крошечная обрамленная фотография – большинство горожан не имеют доступа к камерам – с ее отцом гремит об пол, я понимаю, что все это такое. Это ее сумка, когда чиновники придут за ней.
Но она игнорирует свои вещи, опустошая сумку, а затем берет нож со стойки. Им она режет подкладку, отрезая второе дно. Прежде чем я успеваю выразить свое удивление, она вытаскивает несколько немаркированных пакетиков и смотрит на них с нечитаемым выражением. Затем она поднимает взгляд, и половина ее рта расплывается в улыбке.
– Садись, – приказывает она, тыкая пальцем на коврик.
Я осторожно опускаюсь, когда она открывает один из пакетов, с любопытством принюхиваясь к содержимому. Потом она топает ко мне, вставая позади меня.
Потом что-то холодное капает мне на кожу головы, и я вскрикиваю.
– Что ты там делаешь?
– Пытаюсь удержать их от стрельбы при виде тебя, – мягко отвечает она. Она проводит пальцами по моим волосам, быстро и тщательно, но достаточно нежно. Немного геля попадает мне на лоб, и она счищает его запястьем. – Я знаю, что не могу представить тебя платиновым блондином, так что я не думаю, что кто-то еще сможет.
– Ты серьезно? – Я стараюсь вырваться, но она просто хватает горсть моих волос, удерживая меня на месте, как мама-кошка держит котенка. – Где, черт возьми, ты достала краску для осветления волос?
– Я спрашивала, – отвечает она просто. Как будто это все, что нужно – и для Софии с ее красноречием, возможно, это правда, хотя я знаю, что она не легкостью пришла к своим навыкам. Она заканчивает наносить краску на волосы и возвращается назад к оставшимся двум пакетам.
Она берет тарелку и тряпку с кухни и опорожняет пакеты, которые содержат коричневый порошок на тарелку, а затем капает немного воды на нее, пока там не образуется паста.
– Ладно, – произносит она, с шумом выдыхая. – Теперь, раздевайся.
Я, глядя на нее, поднимаю брови.
– Нет необходимости приказывать мне, Соф. Большинство парней будут в значительной степени рады раздеться в любое время, когда девушка попросит. – Она фыркает, и когда я расстегиваю рубашку, я нахожу, что мне становится легче дышать от удовольствия, что я заставил ее улыбнуться, хоть даже на мгновение. – Теперь, поскольку я знаю, что ответ не тот, на который я надеялся, почему я снимаю одежду?
– Это оттенок твоей кожи. – Она погружает тряпку в пасту, тянется к моей руке и проводит ей по кругу, оставляя темно-коричневые мазки, как намазывая кремом обувь. – Ты не найдешь белого парня с Эйвона с загаром. Все будут считать, что ты ненормальный.
– Я буду похож на идиота, – сетую я, глядя на неестественный коричневый цвет моей руки.
– Ну и что такого? – спрашивает она. – Идиотизм – это хорошо. Никто не обращает внимания на идиотов – они отделываются от них. Никто не подозревает, что они что-то скрывают.
Я смотрю, как она проводит вверх по моей руке. Это умно. Это не умно – это гениально. Это то, что жизнь на планете, раздираемая войной, учит нас: как читать людей. Как смешаться с толпой. Как исчезнуть. Но это никогда не приходило мне в голову.
– София… почему у тебя это есть?
Она не отвечает, ее губы плотнее сжимаются. Вместо этого она концентрируется на размазывании пасты на моих плечах, шее, ушах, лице. Я наблюдаю за ней, когда она тщательно растушевывает мазки вокруг моих глаз, отмечая, насколько она отличается от Джубили. Справедливая и нежная, ее черты лица мягкие, ее рот сотворен для усмешки. Она выглядит невинной, даже счастливой, но из-за горя в глазах.
– Ты собиралась сбежать, – мягко констатирую я. – Когда они придут за тобой.
– Куда бы я могла бежать? – Она растирает смесь по моей груди и останавливается, когда становится уверенной, что полоска не будет видна из-под рубашки. – На Эйвоне больше ничего нет для меня. Если ты не считаешь, что фианна примет меня.
Я наблюдаю, как она сдвигается, наклоняясь, чтобы пройтись по моим рукам, тщательно окрашивая вокруг ногтей. Кто-то вроде нее был бы для нас главным активом – аналитический ум и красноречие. Может, она помогла бы мне отбиться от Макбрайда.
Или, может быть, она бы погибла вместе с Майком и Фергалом, и я потерял бы еще одного человека в тот день.
– София, не ходи на болота.
Ее глаза находят мои.
– Не пойду, – соглашается она, выдыхая. – Пусть это впитается какое-то время, – приказывает она, поднимаясь на ноги, а затем наклоняет стакан, полный воды, чтобы помыть свои окрашенные руки над тазом.
– Что бы ты ни использовала для этого… сможешь ли ты достать еще?
София пожимает плечами.
– Все в порядке, я могу позаботиться о себе. – Она ополаскивает руки и наклоняет голову, чтобы взглянуть на меня. – Но можешь ли ты?
– Я не думаю, что Шон узнал бы меня сейчас. – Становится больно, аж сердце кольнуло, но я отталкиваю это.
