Текст книги "Женатые холостяки"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

– Во, до чего уже договорились! А если бы был мужиком?

– Тогда б не пил, а теперь лечится, чтоб не сдохнуть. Сам так признался. Да и не нужен он мне. Тебя хватает, – хотела обнять, но Федька оттолкнул:

– Собирайся живо! – подтащил узлы к порогу и через полчаса заволок их к Прасковье, следом втолкнул Ленку.

– Забирай ее обратно!

– Что случилось, сынок?

– Пьет зараза! Веришь, с соседом бухает. Я ей запретил, а она снова надралась. Ну, зачем мне алкашка? Ведь я ее как человека взял. Обул, одел, расписался, на работу не гоню. Так она бухать взялась, стерва. Короче, мне пьянчуга не нужна! Пусть образумится, – выскочил, не оглянувшись.

А вечером тоскливо стало. Некому ужин разогреть, убрать со стола, не с кем словом перекинуться. В каждом углу серая тоска на корточках притаилась.

Федька вышел на балкон, во дворе мужики собрались, про жизнь судачат, баб ругают. Но ни один свою жену не выгнал, все в квартирах сидят.

– Вот так и Ленку какой-нибудь дурак уведет из-под носа. Назовет придурком и будет прав. Ну, что с ней делать? Баба как баба, все при ней, а глотка гнилая! Как отучить ее? – подходит к зазвонившему телефону.

– Федь, это я! – узнал голос Ленки.

– Слышу, – буркнул, давя довольную улыбку.

– А я соскучилась! – услышал робкое.

– По водке?

– По тебе. Так тошно одной!

– Ты Веньку сыщи!

– Федя, ну он убогий. Считай, что калека, о ком говоришь. Его баба из жалости держит вместо домового. И даже лупит. А ведь он совсем больной. Такого даже грех обижать, сколько ему жить осталось? А этого прямо со свету сживают. Ну, что стряслось, если к нам зашел? Угол не откусил. Ничего плохого никому не сделал. За что ты его ненавидишь, меня выпихнул? Почему такой злой? Неужели тебе одному лучше? Я вот извелась. Так хочется обнять, потискать, прижаться.

– Хватит прикидываться будто любишь, завтра опять ужрешься с тем Веником.

– Да причем он? К такому ревновать грех. Его жена давно ни к кому не ревнует. Потому что даже сам себя не считает человеком и говорит, будто любой бомж счастливее, потому как мужик. Венька – только видимость в штанах.

– Ладно, адвокат! Лучше скажи, когда ты квасить бросишь?

– Федя, я трезвая и совсем скучаю по тебе! Ни об чем другом не думаю.

– А завтра снова с Венькой бухать будешь?

– Нет!

– Одна? Сама с собой?

– Зачем ты так срамишь? Я тебе про любовь позвонила. Разве над тем смеются?

– Не верю я тебе! – решил положить трубку.

– А я не могу без тебя! Совсем плохо! Все из рук валится. Никого видеть не могу. Только бы ты был рядом, голубь мой…

Через час Федька уже вернул Ленку домой. Не выдержал человек, не устоял. И, поддавшись на ласковые слова, снова простил бабу.

Она вернулась, как ни в чем ни бывало. Мигом

разобрала тюки, определила вещи по местам и вскоре нырнула в постель к мужу. Тот уже окончательно забыл, что на завтра грозил разводом, обнял жену, свою, родную, теплую. И почувствовал себя самым счастливым человеком.

Целых полгода держалась баба. А все потому, что мать жила у нее. Она в оба глаза следила за дочкой, не давая ей даже пригубить хмельного. Соседа на порог не пускала. Сама ходила в магазин. И все мечтала, что Ленка со временем сама отвыкнет от спиртного. Но заболела бабка, и Прасковья вынуждено вернулась домой.

О-о! Как ждала этого момента Ленка! Она тут же прибежала в магазин. Отоварилась от души, а вечером очнулась от крепких пинков и тумаков. Федька бил, не жалея:

Вон, лахудра! Бухое чмо! Чтоб духу твоего тут не было! Видеть тебя не хочу! – сгреб в охапку и снова вернул Прасковье.

Та горькими слезами залилась:

– Бабка твоя умирает. А ты до визгу нажралась, бесстыжая! Когда перестанешь жрать водку? Лярва окаянная! – хлестала по щекам, Ленка пыталась отмахнуться, но не получалось, ноги не держали, и баба падала на пол, ругаясь.

Через неделю не стало бабки. Она умерла под утро, тихо и все просила внучку образумиться, бросить пить, помириться с мужем и придти к ней на могилу вместе, там обещала простить и благословить обоих.

Бурьян, услышав от Прасковьи о последней просьбе бабки, забрал Ленку домой и сделал все, о чем просила старая. Знал, нельзя ослушаться покойного. Но Ленка не выдержала и месяца.

Мужик пять раз возвращал ее к Прасковье, ругал, бил жену, но все это не помогало. Ленка через недолгое время снова срывалась в загул. Человек терял терпение. И, однажды, не выдержав, обратился к Александру Петровичу Порве.

– Саш! Помоги! Подскажи, как мою алкоголичку вылечить, чем?

– Найди другую бабу! – тут же отозвался Кузьмич, оказавшийся рядом, и добавил:

– Такую даже могила не исправит! Правда, Никита! – обратился к патологоанатому.

– Рано бабу хоронить, она еще жить не начала! Ей встряска нужна! Чтоб все переосмыслила! – задумался Никита. И предложил:

– На гипноз, к врачам нужно. Есть у нас хорошие специалисты, как думаешь, Саш? – повернулся к Порве.

– Она сама хочет бросить пить? – спросил Порва Федю.

– Мне говорит, что мечтает завязать, да только характера не хватает.

– Ладно, попробую помочь, – пообещал человек, и на следующий день привел к Ленке врача-нарколога, какой излечил от пьянства многих мужиков, занимавших высокие посты и должности.

Ленка уже через месяц резко изменилась. Она перестала срываться на брань, не хамила и не обзывала никого. А через пару месяцев врачи посоветовали Феде отвезти Ленку в санаторий, чтоб та подлечилась. Бурьян для этого случая даже отпуск взял, поехал вместе с женой на море. Через полгода, не веря в счастье, Ленка призналась мужу, что тот будет отцом.

– Это правда – подскочил Федька и проговорился невзначай:

– А то уже и я поверил в проклятье деревни твоей, за прошлое. Все простить тебе не могли. Уж сколько времени прошло, а оно не отпускало.

– Так ты все знал обо мне?

– Не сразу услышал. Снова тем же старикам уголька подкинул. Ну, а они мне, в благодарность рассказали. Больше не вожу им уголь. Нельзя старым быть злопамятными. Коль ума и мудрости у них не нашлось, у меня на них добра не сыскалось. Кто по молодости не ошибался? Ты у меня вторая, но самая первая жена. Могли и разойтись. А ведь счастье, что это не случилось, и я никого не послушал. Дай Бог, чтоб родился человек и жил бы счастливее и светлее чем мы!

Федька и сам не знал доподлинно, как удалось врачам вылечить Ленку. Слышал, что бабий алкоголизм неизлечим и неподатлив. Но однажды услышал разговор жены с Венькой, Бурьян смирился и разрешил жене общаться с ним изредка. Тем более, что это общение стало безопасным для Ленки. Вот так и спросила соседа как-то:

– А ты там, на Припяти, никого не обидел?

– Да Бог с тобой! Пустым поселок стал.

– Ничего не украл ни у кого?

Вениамин умолк, а потом сознался:

– Был грех, икону из одной избы спер. Уж очень понравилась. А в тот дом бабка вернулась. Враз пропажу увидела. Заголосила, жалко икону стало ей. Но я не вернул. Ведь все остальное сохранили. А она сказала:

– Впрок не пойдет, краденая икона не приносит счастья…

– А может бабка правду сказала?

– Да ну ее! Ты лучше трехни, как сумела с буханьем завязать? Ведь поддавала круто.

– Знаешь, Венька, я увидела, как ты пропил в себе мужика. От того никуда не денешься. Не стало мужика, пропал и человек. Ничего от тебя не осталось. Не только жена, а и дети, сыновья, не хотят с тобой видеться. Сам про это говорил. А ведь такое очень больно – стать совсем ненужным. Вот и я, испугалась потерять в себе бабу. Вдруг очень страшно сделалось, а что как и я вот эдак же как ты, окажусь живой покойницей, обузой, что меня и помянуть постыдятся. Никто на могилу не придет. И скажут вслед гробу:

– Ушла! Наконец-то ее не стало…

– Нет! Мне обидно сделалось. Я хочу, чтобы меня любили живую! Чтоб забыли и простили грехи мои! Я хочу жить! Ведь вот ты всего себя пропил загодя. А жизни и не увидел! А я еще порадоваться ей хочу!

– Ишь, размечталась метелка! Возомнила из себя! А ведь нормальной бабой была! Бухнуть умела. Только и тебя подмяли. Перекроил тебя Федька на свой манер. И вместо бабы занудой стала, как все. Говоришь, что я в этой жизни лишним человеком стал, никто меня не вспомнит, добрым словом на могиле не помянет? Шалишь, Ленка, меня, неудельного пропойцу, никто из квартиры не выкидывал как тебя, не вывозили насмех всем соседям, не кричали мою биографию на целый двор и не звали кодлу врачей. Меня любили таким, какой есть и не переделывали. Тебя, бабу, лупил мужик. Во где стыд. А ты после того ложилась к нему в постель. Скажи, где твоя гордость была тогда? Я алкаш, но свою жену за все годы пальцем не трогал. В любом состоянии помнил, что она баба!

– Мне если доставалось, то за дело, – огрызнулась Ленка.

– Тогда чего на меня зудишь? Тоже не без причины получал, уж если по совести брехнуть. Но сколько живу со своею, никогда она меня не порочила. Наоборот, вступалась и защищала перед чужими. Дома могла всякое ляпнуть, но то промежду нами оставалось. А вот счастливый я или нет, мне лучше знать.

– Тебя никто не признает, отовсюду гонят, – не выдержала Ленка.

– Кто не признает, я никуда не хожу и нигде кроме магазина не свечусь. Оттуда никто не выпихивал, наоборот, рады, когда возникаю.

– Тебя отовсюду с работы гнали. Даже с твоей Припяти вытолкали!

– Это ты откуда взяла, малахольная? С чего придумала? Иль бухая была, все перепутала? С Припяти и самого Чернобыля никто не прогонял. Нас, сторожей, убрали по простой причине, отпала производственная необходимость в охране. Туда люди воротились. Конечно, не все. Но и те, какие живут, достаточно, чтоб доглядеть поселок. А нас по домам отправили после обследования врачей. Доктора сказали, что нельзя нам больше быть в Припяти, опасно для здоровья и жизни, и поторопили уехать. Нас всех пятерых вывезли на одном автобусе. Большие начальники всем говорили спасибо за работу. А ты что несешь, курица заполошная? Нам такие деньги заплатили тогда, ты таких во сне не видела!

– Будет хвастать! Надолго ли их тебе хватило? Все проссал!

– И не бреши! Старшему своему сыну машину купил. Какой довольный был! И теперь добром помнит, хоть сколько годов ушло.

– Зато сам копейкой не поможет, – встряла Ленка.

– А в чем нужда? На жратву хватает. Своя дача есть. Тоже подмога. Я, когда тверезый случаюсь, жена с собой туда прихватывает. Я там целыми днями колорадских жуков с картохи собираю. Баба раком с утра до вечера, я на карачках. Вечером в глазах аж рябит. Но куда деваться, свое жаль терять. По осени картохой хоть засыпься, и не только она, а и капусту, морковку, свеклу, все со своей дачи везем. Ни фруктов, ни овощей на базаре не покупаем. А свое едим, сколько хотим. А и я на даче не лишний. Копаю, сею, пропалываю и поливаю. Ничего без меня не обходится. У меня, у алкаша даже зимой на подоконнике перцы вызревают, всегда зеленый лук имеется, свой.

– На закусь? – усмехнулась Ленка.

– Случается и это! А что, имею право, мне никто не запрещает. Пусть в чем-то ущербный, но в доме, в своей семье не лишний. Куском хлеба никто не попрекнул. Уж как могу, так и живу. Но не из милости держат. Не из привычки. Любят по-своему, без слов.

Я это нутром чую. Оно у меня не пьяное, а больное. Ведь и на Припять поехал из-за заработков, чтоб семье помочь. Да вишь ты, больше потерял. Но нынче что о том тужить. Время, как жизнь, назад не воротишь.

Глава 9. ЖЕНАТЫЙ ХОЛОСТЯК

Яшку во дворе знал каждый. Еще бы! С самого раннего утра он выскакивал из своей квартиры и бежал в гараж, где была его мастерская. Там он что-то паял, чинил, подкручивал и завинчивал. Под руками человека что-то гудело, свистело, тарахтело на все голоса. А Яшка расплывался в довольной улыбке и говорил:

– Ожила!

Яшка, как считали соседи, умел все. А и как иначе, если родился человек в самой Одессе и прожил там до вполне взрослого возраста. Такого как он не было больше в городе. Он никогда не унывал, не любил жаловаться на оплеухи судьбы, если ему случалось даже слишком туго, мелькнет грустинка в глазах на минуту, а в следующий миг снова смеется и шутит человек.

Особо любили Яшку женщины. У него не было старух или малолеток. Всех называл яблочками, персиками, солнышками, голубками и красавицами. Для каждой находил свое заветное слово. Все во дворе знали, почему человек оказался здесь.

У себя в Одессе служил на флоте. Не думал покидать свой город. А тут неожиданно потребовали, чтобы человек дал присягу на верность Украине и Президенту Кучме. Яшку это взбесило. Поначалу подумал, что с ним шутят. Оказалось, все было всерьез.

– Так я же русский! Таким родился. Зачем стану под хохла косить? Никогда на нации не делились. Всегда жили вместе. Пили водку и горилку, заедали салом с хлебом. С чего сбесились, кому это надо? – удивился человек неподдельно.

– Или принимай присягу или уходи с флота. Тогда тебе придется уезжать с Украины, – предупредили конкретно.

Яшка терпеть не мог угроз. У него от них с самого детства в глазах темнело. А тут от советов к приказу перешли. Предупредили, что лишат трехкомнатной квартиры и всех льгот. Вот тогда понял, что с ним вовсе не шутят. Уже за кадык, за самые жабры берут. Вот тут-то Яша рассвирепел:

– Я русский! И не стану своих предавать! Не буду давать присягу! Да и как можно присягать на русском языке хохлам? Это ж дурь.

– А что будешь делать?

– Домой поеду, – ответил, не задумываясь.

– У тебя там родня есть?

– Вся Россия!

– Яшка, подумай, кому ты нужен? – пытались образумить мужика, но тот никогда не жил по чьей-то указке. Одно дело служба, но в душу не лезли, не неволили и ничего не навязывали.

Ладно, сослуживцы. Они жили по-своему. Яшку даже жена не поняла. Она, не раздумывая, отказалась покидать Одессу.

– Такого как ты здесь я скоро найду. Ну, чего я не видела в России? Тут мы сколько лет прожили! Там только в отпуске были, и мне не понравилось. Кругом грязь и холод. Ни моря, ни пляжа нет. А люди какие злые. Нет, Яшка, я не поеду.

– Хочешь сама жить?

– Выходит, так!

– Ну, что ж, поеду сам, один!

– Как хочешь. Только если б мне вот так пришлось, я бы ради семьи приняла присягу.

– А почему ради меня, семья не хочет ехать со мной?

– Куда, Яшка? К кому? Где жить будем? Тут все есть. А там с нуля начинать. Вспомни, сколько нам лет? Уже далеко не по семнадцать!

– Какая разница! Ведь моя задница пока не обросла ракушками. И ты не зацвела кораллами. Мы еще совсем молодые! Сколько наших флотских уезжают в Россию с семьями, уже рапорты написали. И родных нет. А не боятся, уезжают.

– Им нечего терять!

– Да что ты! Вон Дмитриеву до пенсии два года осталось. Не стал ждать, уезжает! Сказал, что не хочет Суворова с Нахимовым на Мазепу с Бендерой менять. Послал всех на клотик и написал рапорт. А ведь полковник! И квартира покруче нашей, и дача…

– Старый стал, поглупел человек, – ответила жена.

– Выходит, и я из ума выживаю?

– У тебя пока в начальной стадии наметилась деградация. Какая разница какому Президенту присягнешь? Никто из них не родственник!

– Не только Кучме, а и Украине слово дать надо. А я не могу. Себе сбрешу. России слово дам на верность. Президенты меняются, а она остается у нас. Одна на всех.

– Вот и я врать не буду. Здесь остаюсь! – ответила жена упрямо.

– Как хочешь, – сказал холодно, а через три дня собрал в чемодан вещи, дал сестре телеграмму, что едет к ней. Ты, выйдя замуж, уже много лет жила в России, никогда не приезжала в отпуск, совсем забыла и отвыкла от Одессы, жила другими заботами.

Россия для Яшки началась сразу, как только ступил в вагон поезда.

Проводница никак не хотела пускать безбилетника и долго, пристально вглядывалась в лицо человека:

– Так что ж ты за мужик, коль на билет не нашел денег. Наверное, бандит, прячешься от ментов?

– У тех ни то деньги, «баксы» имеются. А вот мы бедствуем. Я ж все что имел, своим оставил. Они с Одессы ни на шаг. А я в Россию, домой хочу! – погладил бабу по руке:

– Помоги, ласточка, к своим добраться. Ну, не могу своих предать. Русак я, понимаешь. От макушки до пяток, весь с потрохами вместе. Ты со мной не соскучишься. Клянусь, дорога короткой покажется. Если еще чайком напоишь, – говорил Яша.

– Вот змей! Дай ему закурить, а то так жрать охота, что переночевать ему негде! Мужики пошли, сплошное недоразумение! Ладно! Проходи в мое купе, там оглядимся, куда тебя приткнуть, – кивнула Яшке. Тот не ждал повторного предложения. Но… Старший контролер, проверяя билеты всех пассажиров, безжалостно высадила человека из вагона среди ночи на какой-то забытой станции. Здесь он три дня ждал, когда какой-нибудь поезд остановится, и, забрав его, повезет дальше. Он ехал не без приключений. Его много раз высаживали, ругали, материли, грозили. Но Яшка снова цеплялся за поручни последнего вагона, заскакивал на ступеньки с кошачьей ловкостью и снова ехал.

Когда он нормально ел и спал, давно забыл. Человек дремал, прислонившись к стене вагона. Случалось, не ел сутками. Он зарос и похудел до неузнаваемости. Месяц в пути, за это время Яков не просто устал, а вымотался и едва держался на ногах.

Добравшись к сестре, человек лег в постель и проспал двое суток, забыв обо всем. Лишь потом вспомнил о еде и ванне, привел себя в порядок, рассказал, как добирался, сестра, слушая, плакала навзрыд:

– Что ж не сказал, я бы выслала. Зачем собой вот так рисковал? Почему тебя жена отпустила без копейки? Или совсем совести не стало?

– Она считает, что женщине достаточно иметь смазливую рожицу, ну и все другое, что положено. Совесть уже лишнее. Она в жизни не попутчик, потому, не взыщи. Наши дамочки лишний багаж не берут. Ты о том давно забыла. А я помнил всегда.

– Забудь, успокойся, отдохни, там оглядишься. Здесь ты дома, у себя. Ни о чем не переживай и не думай, – села рядом и, глянув в глаза Яшки, сказала грустно:

– Кажется, совсем недавно мальчишкой был. А теперь взрослый. Даже виски поседели, морщинки вокруг глаз…

– Смеялся много! От того морщины! Ты не думай, я быстро освоюсь здесь. Уж так не хочется расставаться с тобой снова. Ведь ты вырастила меня. Я это всегда помнил. За мать и отца, за сестру и друга одна была.

– Ну, почему нам с тобой не повезло? – вздохнула, положила голову на плечо брату.

– Не знаю! Наверное, чтоб мы с тобой никогда не разлучались.

– Может быть, – согласилась тихо.

– Катя, скажи, почему ты одна? Где твои? – решился спросить сестру. Та вздрогнула, опустила голову:

– Да что тут необычного? Пока все было хорошо, меж собой ладили, жили не хуже других. А потом, все закаруселило. Если у кого была работа, зарплату по полгода не выдавали. Все вконец обнищали. И мы не жили, а выживали как могли. Сам знаешь, каково с двумя детьми вот так мучиться. Я из сил выбивалась. Зарплаты на неделю не хватало. Цены подскакивали до небес. А Димке восемь месяцев получку не давали. Кто смотрел на врачей всерьез? Человек вовсе сник. А тут, как спасательный круг, предложили ему работу в Германии, по контракту на два года. Димка сразу ухватился за это предложение. Согласился. А куда было деваться? Заведующий отделением ходил в рваных туфлях. Новые, даже самые дешевые, купить было не на что. Сбережений не имели, да и откуда возьмутся при двух детях. Дмитрия не хотели отпускать. Но он объяснил ситуацию, его поняли, и муж уехал, – всхлипнула женщина.

– Конечно, он обещал вернуться через два года и высылать деньги, по возможности поддерживать нас. Но я в день его отъезда поняла, что вижусь с ним в последний раз. Наверное, у всех баб есть такое предчувствие. Оно не от разума. Поверь, мы дружно жили. Димка не пил, мог, конечно, выпить, но меру знал всегда. Он не скандалил. Не обижал, был хорошим отцом и мужем. Нам многие завидовали, хотя жили скромно всегда. Короче, в тот день отъезда, я почему-то на всякий случай простилась с ним.

– Кать! У тебя в запасе дружок имелся, или как теперь называют, дублер? – глянул на сестру озорно.

– Да что ты, Яшка? С ума съехал? Какой там хахаль при взрослых детях? – толкнула брата локтем в бок.

– А причем дети? Они не помеха!

– Никого в запасе не имела, чисто жила!

– И тупо! – добавил Яшка.

– Это почему?

– Пока пчелы прилетают к цветку, садятся на него и целуют, тот живет и цветет. Как только его забыли, цветок вянет! Так и бабоньки! Одной пчелы даже ромашке мало, а уж розе и подавно! Вспомни, когда тебя в последний раз ласкали и называли любимой?

– Да я уж и забыла, – растерялась Катя.

– Э-э, значит, давно крапивой стала. На нее не садятся пчелы. А вот если б твой Димка увидел, как вокруг тебя пчелы и шмели кружат, не уехал бы в Германию. Мужики любят своих жен, пока на них другие обращают внимание. Как только их баб перестают замечать, они и своим мужьям не нужны становятся. Это знаешь, как старая игрушка, ее заменяют новой, а прежнюю выбрасывают или прячут подальше с глаз.

– А как же любовь?

– Катюша! Любовь – это та же жвачка! Закончилась сладость, резинку выплевывают…

– Выходит, и со мною так случилось. Меня выплюнули? – съежилась женщина.

– Так что случилось с Димкой?

– Он уехал. Поначалу хорошо помогал. Писал письма. Говорил, что получает во много раз больше чем здесь. Похвалился квартирой. Мол, один живет в трехкомнатной, она даже меблирована была. Всем восторгался. Писал, что живет как в сказке. О такой работе только помечтать, никто не мешает и не подсиживает, не плетет интриги. Что не надо выбивать для больных полотенца и мыло. А операционные оснащены так, что нам, русским только помечтать об этом. Там все для человека, а не от человека. Его письма дышали восторгом. О возвращении в Россию не шло речи. Я скоро поняла, что Димка согласится продлить контракт. Я не ошиблась. А через два года вызвал к себе старшего сына. Игорек к тому времени закончил институт и ординатуру. Мне кажется, он ждал, когда отец позовет к себе. Дал согласие, даже не советуясь со мной. Только перед отъездом сказал. Будто сугроб на башку свалил. Оказалось, Димка уже открыл свою клинику и стал успешным. Но при этом меня никто не позвал к себе. А через три года поехала к ним в гости моя Люська. И что думаешь? Замуж там вышла.

– Я ж тебе о том и говорю! – рассмеялся Яшка.

– Ну, чего хохочешь? Я совсем одна осталась.

– Твои звонят, пишут?

– Дети, конечно, не забывают. А Димка давно женился на немке. Последнее письмо прислал, все извинялся за случившееся. Просил простить. Та женщина тоже медик. Димка говорит, что они коллеги и деловые партнеры, им интересно вдвоем. Ну, коли так, о чем говорить. Пусть живут. Сорвавшуюся с цепи собаку ловить бесполезно, все равно убежит, познав волю.

– Ну, а ты как? – спросил Яшка.

– Прокисаю…

– Улетели твои шмели и пчелы? Не летают вокруг мотыльки?

– Яшка, если и возникают, так только комары да навозные мухи!

– Кать! Такты, совсем одна? Это не годится! Пока не заплесневела как старая баржа, надо жизнь устроить. Ты же знаешь, как одесситки на это смотрят? Там даже в преклонном возрасте не остаются без вздыхателей. Вон наша соседка Сара, помнишь ее? В восьмой раз замуж вышла.

– Сколько же ей лет теперь?

– Когда в четвертый раз выходила замуж, говорила, что сорок пять. На самом деле шестьдесят стукнуло. Теперь восемь десятков, она не соглашается больше чем на полсОтню. Тебе по ее меркам не старше тридцати признать можно. И выходить замуж только в подвенечном платье и при фате!

– Все бы ладно, да жениха нету!

– Найдем! Сыщем! Было бы желание! Я не собираюсь здесь прокисать и тебе не позволю канать в брошенках! Мы еще совсем молодые и на некоторые места, если приглядеться поближе, даже красивые! – смеялся человек громко, искренне.

Яшка не засиделся дома у сестры. Уже через неделю устроился работать в охране. Конечно, многие ребята удивились, что морской офицер согласился на такую непристижную работу, но человеку было не до выбора. Он решил зацепиться там, где платят без задержек. К тому же работал он сутки, а два дня оставались свободными, и Яков искал дополнительную работу.

Человек ничем не брезговал. Подрабатывал грузчиком на хлебозаводе и пивзаводе, на рынке и железной дороге, вскоре его узнали на лесоторговом складе. Он умел работать и легко общался с людьми. К нему стали относиться с уважением. Яшка не терял времени впустую. Человек работал с раннего утра до позднего вечера. И пока другие жаловались на нужду и нехватки, этот всегда возвращался домой с деньгами.

– Яшка, как тебе удается? Ведь ты в городе совсем недавно, а сумел вжиться, и смотри, неплохо получается. Мой Димка не сумел. Каждый день чуть не плакал от нужды. Себе на кусок хлеба не мог заработать, может потому, что кроме своей хирургии ничего не умел?

– Катюша! Я тоже не родился грузчиком и никогда не работал в охране. Но, будь я хоть адмиралом флота, здесь по своей специальности никогда бы не устроился. А кушать хочется. Не могу же на твоей шее сидеть. Поискал себе дело и нашел. Пусть не ахти что, но без заработков не остаюсь. Я не выбираю дело, оно само идет в руки. Знаешь, как верблюд выживает? У него от работы даже горбы растут. А он радуется им, знает, горбатого кормят, его все замечают. И никогда не оставляют голодным. А человека по рукам видят. Есть на них мозоли, умеет работать, а коли нет, бездельник.

Яшка порою уставал так, что вернувшись домой, валился с ног, как подкошенный.

– Где же сегодня так вымотался? – спрашивала сестра.

– Смеяться будешь! Пришел на лесоторговый склад, там мужик чуть не воет, доски для гроба выбирает вместе с плотником. У человека отец умер. А могилу выкопать некому.

– Ну, это уже ерунда! С таким проблем никогда не было, – засомневалась сестра.

– Ты ж пойми, он в цене не сошелся с мужиками. Те только втроем копали и цену загнули очертенную. У человека столько не было. Он торговаться стал. Мужики его послали куда-то далеко и ушли. А тут я. Мы с ним быстро договорились. Могилу я выкопал его родственнику, заказчик глянул, остался очень доволен. Знаешь, что сказал, когда увидел:

– Красота! Хоть сам в нее ложись!

– Хотел ему сказать, мол, плати, рядом такую же выкопаю. Но пощадил, хотя мужик, честно говоря, попался жадный. Представляешь, умершего отца ругал за то, что тот его в расходы ввел! Ну и сволочь!

– С тобою он рассчитался?

– Попробовал бы зажать! Ведь у могилы стояли. Любого невольный страх пробирает.

– А те, какие отказались, не станут мстить?

– За что? Наоборот! К себе в бригаду звали. Говорили, будто заработки у них хорошие. А когда расспросил их подробнее, отказался. Меньше чем у меня получается. Смысла нет. Я первый раз могилу выкопал, до нее не доводилось, а мужики не поверили, так и посчитали профессионалом, своим корефаном. Знакомство обмыть предлагали, но отказался. Мне еще в два места надо было успеть, тут уж не до отдыха.

– А еще где был?

– Разгружал продукты с машины в ресторан, четыре машины с хлебом отгрузил с завода. На рынке помог мужикам. Короче, вот возьми на харчи, – выложил дневной заработок.

– Ничего себе! Я за месяц почти столько получаю! – ахнула Катя.

– Голубка ты моя! Я никогда не дышал в иждивенцах. Если помнишь, с самого детства старался тебе помочь, впрочем, все одесские мальчишки жили так же. Каждый знал цену копейке.

А вскоре Яшка стал собирать деньги на квартиру.

– Зачем лишние расходы? Или тебе тесно?

– Кать, солнышко мое! Ну, я живой человек, когда-то захочу женщину, не приведу ж ее сюда! Ты первая меня не поймешь, а и я на такое не пойду. Давай правде в глаза глянем оба. Я тоже тебе мешаю. В другой бы раз пригласила бы кого-то в гости, а тут я толкусь.

– Да нет у меня никого! – отмахнулась досадливо.

– Ты даже думать боишься о семье. А зря! Погоди, я этим займусь! – пообещал, смеясь. И вспомнив недавнее, рассказал сестре:

– Вот засомневался я в том, что мужики в городе говорили, а оно правдой оказалось, маловато мужиков здесь, если не считать бомжей, алкашей, наркоманов и зэков, на каждого мужика в городе приходится по четыре женщины! Это ж надо какая клумба! А я уже целый год в нецелованых мальчиках хожу. И тебе мешаю! Нет, так нельзя! Нужно, чтоб мотыли, бабочки и пчелы нас не облетали, слышь, сестренка! Пора нам встряхнуться, выглянуть в свет, увидеть, как он сегодня выглядит?

– О чем ты, Яша? Когда с работы появляешься? Ты уже в потемках, а и я немногим раньше.

– Кать, милая моя! Неужели другим легче? Все путевые крутятся на одной ноге, иначе не выжить. Но о жизни не забывают. Вот в ресторане поработал, девчата уже присмотрелись ко мне. Подмаргивать стали, задевать ненароком. Особо одна официантка, ох и сдобная девка, пышная, вся из себя. Мимо меня прошла, как толкнула кормой, я еле устоял!

– С ног сшибла?

– Нет! За нею чуть не поскакал. Да народу вокруг много. Я-то ладно, а ей там работать.

– Яша, тебя это тревожит? А девка, может, мечтает, чтоб о ней посплетничали!

– Катя! Не хочу преждевременной огласки. Здесь другие правила. Это в Одессе не успеют познакомиться, уже форточку, а то и окно на ночь открытым оставляют…

– А мне сегодня днем Игорек звонил из Германии. Спрашивал, как я живу, что нового? Сказала, что теперь не одна, ты со мною, уже не одиноко и тосковать некогда.

– Сам он как устроился? – спросил Яков.

– Говорит, что все у него в порядке, работает вместе с отцом. У того в городе большой авторитет. Клиентов хватает. Сказал, что Димка дом себе купил. Большой. Но Игорек живет отдельно от него, в квартире. Оказывается, там не принято, чтобы взрослые дети жили с родителями. И семья Димки придерживается этих Правил. Одного не пойму, а за что его в таком случае отцом считать?

– Самостоятельность прививают. Это не только у немцев так принято. Россия, хочешь знать, приятное исключение. Только у нас брат может жить у сестры сколько захочет. Лишь в России деды и бабки растят своих внуков. А пожилых и стариков содержат дети. Конечно, таких все меньше становится, но все Ж они есть.

– Ты во многих странах побывал. Я никуда из России не выезжала. Честно говоря, и не хочу смотреть чужбину. Мне так горько стало, когда услышала, что мой сын отдельно от отца живет, в угоду правилам и традициям. А где же человеческое, родительское тепло и забота? Куда оно делось? Ладно, ко мне охладел, черт с ним. Но здесь сын!

– Поверь, так всем лучше. И прежде всего, самому Игорю. Он привык к тебе, а мачеха будет раздражать. Когда-то б прорвало! Лопнуло б терпенье! Игорь, как сама говоришь, человек вспыльчивый. Дмитрий все предусмотрел и высчитал заранее. Уверен, Игорь тому только обрадовался! Оно, знаешь, не всегда родство в радость!

– Ты о чем? – насторожилась женщина.

– Меня наш охранник решил прописать к своей матери. В частный домишко. По слухам, его через год сносить будут и всем жильцам дадут квартиры в новом микрорайоне. Получится что-нибудь из этой затеи, я не знаю. Но, начальник охраны тоже подключился, чтобы помочь. А тут, откуда ни возьмись, сестра этой бабули выискалась и хай отворила, тоже прописаться вздумала. Хотя у дочки живет. Целую комнату занимает. Ну, я с дури, и спроси старую: