Текст книги "Женатые холостяки"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

– Я без этого проживу! Любовей у меня полный подол, была б самогонка! – смеялась девка.

Бабы нередко били Ленку за то, что совращала их мужиков. Шла с собутыльниками под любой забор. И напившись до одури, не знала, сколько мужиков отметилось на ней за ночь.

Ее колотили даже старухи. Пацаны, не став подростками, именно с Ленкой становились мужиками.

Сколько раз орава деревенских баб гонялась за нею с вилами, обещая запороть как свинью. Девка понимала, что ей не справиться с такой бандой в одиночку и, задрав подол юбки на плечи, чтобы не путал ноги, убегала от бабья, иногда похлопывая себя по голой заднице, дразня погоню.

Бабы, завидев такое, хохотали до слез.

– Ну и хулиганка!

– И в кого такая уродка выкатилась? Все в семье люди, как люди! И только эта – пропащая.

Бывало ее догоняли молодайки, чьи мужья по пьянке отметились на Ленке. Ох, и рвали они волосы на ее голове. Случалось, вся макушка оставалась голой как задница. Но и такое не останавливало бабу.

Ленка была неукротимой. Прасковья не верила, что ее дочь станет чьею-то женой и когда-нибудь остепенится, заживет как все нормальные бабы. Но… случилось чудо. Девку приметил Федька Бурьян. Он был чужим для деревни, а потому, никто и предположить не мог, что остановит свой выбор на Ленке.

Мужик никого о ней не расспросил, ничего о ней не узнал. Поверил, что понравился ей, потому отдалась ему быстро, не кривляясь. Вот и привез себе бабу, прямо из хлева, в телогрейке и валенках, без приданого. А кто бы его для нее собирал, никто в семье не поверил бы в такую удачу. Ведь вон сколько путевых девок засиделось в перестарках. А тут Ленка замуж вышла. Да ни как-нибудь, Федька даже расписался с нею.

– Лишь бы удержалась, не пила бы! Но вряд ли остепенится, – сомневалась мать. Она радовалась за дочь и дрожала от страха за нее.

– Ведь вот все умеет по дому. Готовит и убирает, стирает, знает цену копейке. Все при ней, даже на рожицу хорошенькая. Но внутри сплошь гниль.

В ночь перед отъездом в город долго говорила с Ленкой.

– Смотри, не пей! Воздержись! Иначе выкинет он тебя, как паршивую овцу. И тогда все! Навек застрянешь в шлюхах! Не изменяй ему с другими мужиками. Это не прощается, за такое даже убивают. А город не деревня, никто не вступится. Сгинешь как пропащая. Держи себя в руках. Нынче все от самой зависит. И не забывай молиться, проси помощи у Бога. Он твою судьбу устроил, Его благодари! – напутствовала дочь.

Ленка слушала, но сказанное матерью не задерживалось в голове. Решила, что приживется не хуже других и Федька не прогонит ее.

Мужик решил обойтись без свадьбы и за неделю одел и обул жену на городской лад. Разнаряженную и отмытую привел в ЗАГС. Там не затянули с росписью, и Ленка, вернувшись в квартиру уже законной женой, успокоилась, поверив, что счастье вовсе не приснилось. Оно храпит под боком каждую ночь, его надо кормить и обстирывать, тогда все будет хорошо.

Федор был очень покладистым и спокойным человеком, заботливым и добрым. Он не любил ссор. Не терпел лжи, любил свою работу и был очень неприхотливым. Может потому его умиляли заботы Ленки на первых порах совместной жизни. Жена встречала его вкусным ужином, с обязательными пирогами или пирожками к чаю, идеальным порядком в доме.

Человек восторгался тому, что даже его носки были не только постираны, а и поглажены. Носовые платки не залеживались по карманам грязными комками, Ленка меняла их на свежие еще с вечера.

Она всегда ласково встречала мужа с работы, и тот таял от радости. Федька считал, что ему с женой крупно повезло. Она никуда не выходила из квартиры, ничего не просила. Баба чутко присматривалась и прислушивалась к новой для нее городской жизни. Пока Ленке все здесь нравилось. Одно лишь удручало. Федька не имел в доме спиртного и сам, ну, как назло не выпивал. Говорил, что ему нельзя брать в рот ни глотка. По работе запрещено, а и самого не тянет. А как-то и вовсе осудил соседа Вениамина. Отозвался о мужике грязно за то, что тот алкаш, последний забулдыга и посочувствовал его жене:

– Как только терпит того козла? Другая на ее месте давно бы выгнала отморозка. Сам нигде не работает, на иждивении бабы прикипелся, да еще пьет сволочь! Да я бы этого гада давно бы кибенизировал! – возмущался мужик. И Ленка поняла, что ей, своей бабе, он и подавно не простит загула. Именно страх держал ее в квартире. Боясь самой себя, баба не ходила даже в магазин, держалась подальше от соблазна. Но, сколько ни прячься, от себя не скроешься. И Ленка пришла в магазин за продуктами. Полные две сумки набрала. Все себя одерживала, запрещала покупать водку, но под конец не удержалась, взяла две бутылки и, запихав поглубже в сумку, вернулась домой торопливо.

Она не выпивала почти три месяца. Столько терпеть не приходилось бабе. Уж куда там закуска? Едва поставила сумки на кухне, тут же откупорила бутылку и пила из горла. Первую винтом до дна одолела одним духом. Вытерла губы ладонью.

– Хороша! – поцеловала донышко бутылки. Достала вторую. Только хотела откупорить, мать по телефону позвонила. Умоляла дочь не сорваться, держать себя в руках, обещала на выходной приехать, привезти харчей, своих, домашних.

Ленка ответила, что у них в магазине все есть, она только вернулась оттуда с полными сумками и матери не стоит тревожиться.

– То-то слышу, язык у тебя заплетается. Уже присосалась. Ох, Ленка! Смотри! Сама себе облом устроишь. Зачем выпила, дура?!

– Чего зашлась? Устала я! Кручусь тут, как заведенная. Готовлю, убираю, чего зудишь на меня? За что взъелась? Охолонь! – прикрикнула на мать. Та, разрыдавшись, положила трубку. Поняла, продолжать разговор бесполезно.

Ленка разозлилась на мать за то, что та с первой бутылки распознала, как унюхала даже на расстоянии.

– Ну, ведь я на своих ногах стою, не падаю. И чего она зашлась? До вечера, покудова Федька воротится, совсем трезвая стану, – подумала грустно.

Как ни уговаривала себя баба, соблазн оказался сильнее, и до вечера осушила вторую бутылку. На душе сразу стало легко и хорошо. Ленка повеселела, во все горло запела разгульные частушки и песни. Ей уже не было страшно, как отнесется муж к ней пьяной. Ведь должна же иметь и она свою отдушину в этой жизни.

Федька, придя с работы, не сразу понял, что случилось с женой, почему ее шатает из стороны в сторону, а ноги подкашиваются как ватные. С чего вдруг идет, держась за стены. И уловив запах, спросил:

– Ленка! Ты с чего напилась?

– Занеможилось мне, Федя! Ну, так скрутило, всю как есть в один узел. Сил не стало вовсе, думала, помру, не дождавшись тебя.

– С чего бы это? Сидишь дома, в теплой квартире, не вкалываешь, какая тут хворь? г

– А ты считаешь меня бездельницей? Я тут руки в жопе грею? А кто здесь убирает и готовит, кто стирает? Это ништяк? Не имею права устать? Иль я тут за кобылу? – мигом сменила тон баба.

Она стояла напротив мужа. Нет, она уже не жаловалась, не защищалась, перешла в нападение.

– Что хвост распустил? Привез, посадил в клетку безвылазно, я еще радоваться буду, иль тебе за это поклоны бить? Вон, поглянь, собак и котов во дворе выгуливают, а я хуже их, так получается? Выходит, ты стыдишься и вовсе не любишь. За прислугу держишь, чтоб не платить расписался, навроде женой признал. Думаешь, я поверила? Про меня ты вспоминаешь только ночью. Если б не припекало, что меж ног болтается, забыл бы имя! А мне даже выпить нельзя?! – орала баба.

– Захлопнись, дура! – потерял терпенье человек, оттолкнул бабу, сел за стол, увидел под ним две пустые бутылки из-под водки, глаза его стали квадратными от удивленья:

– Ты сама это выжрала?

– А что? Чего вылупился? – не врубилась баба.

– Мать честная! Да тут на двоих мужиков с макушкой хватит ужраться.

– Слабаки!

– Что? Ты в своем уме? Что несешь?

– А ты чего хлябальник отворил. Да я у себя в деревне штоф самогону первача без продыху и передыху одолевала разом, – проговорилась Ленка.

– Ну, мне забулдыга не нужна! Я не хочу с алкашкой жить. Коль так, собирайся и возвращайся к матери. Там канай как хочешь!

– Чего наезжаешь? Что плохо? Пожрать приготовлено, всего полно. В доме прибрано. Я всегда наготове, хоть сейчас, – расстегнула халат, обнажилась целиком.

– Кому сдалась бухая? Иль я из мусоропровода выскочил, себя перестал уважать? Прикройся, дура! Я с такою в постель не лягу!

– Да будет кобениться! Не велик барин. Таких как ты по городу полно. Рубль штучка, десять рублей кучка. Я не пропаду! Подумаешь, беда случилась, выпила малость!

– Короче, слышь, собирайся! – велел коротко.

– Прямо теперь?

– Давай помогу для ускорения.

– Завтра отвези. Нынче заночую. Нынче я слаба! Одну ночь потерпишь. Я отдельно, на диване лягу…

Человек молча согласился.

А к рассвету, окончательно протрезвев, Ленка перелезла в постель к мужу. Как ласкала его, как целовала Федьку, тот от восторга все вчерашнее забыл и будто снова вернулся в шальную юность.

Он простил бабе все. И уходя на работу, снова смотрел на нее влюбленными глазами, даже не вспоминая, что решил вчера отвезти Ленку к матери. Человек снова любил, ночная кукушка перекуковала.

Оставшись одна, баба ликовала, радовалась, что ее не выкинули, оставили в женах и муж по-прежнему любит. Сам о том сказал, уходя.

– Ну, как у тебя? – позвонила вскоре Прасковья.

– Обошлось, пронесло, – созналась Ленка.

– Смотри, держись моя хорошая! Изо всех сил постарайся. Умоляю тебя!

– Як нему свой ключ нашла! – похвалилась Ленка.

– Какой?

– Обычный, бабий, в постели приласкала.

– Знай, это ненадолго. Завязывай с водкой. Тогда все нормально будет, – посоветовала девке и пообещала приехать на выходной.

Баба, завозившись со стиркой, все поглядывала на часы, чтобы успеть выскочить в магазин. Но, едва повесила белье на балконе, в дверь кто-то позвонил. Ленка открыла и увидела соседа Веньку. Тот, переминаясь с ноги на ногу, не знал с чего начать знакомство с соседкой. Его на это подтолкнули песни, какие пела Ленка с самого утра. Такие только в мужицких компаниях слышал, когда люди уже перегрелись. Вот и дошло до человека, что за баба пригрелась у него за стеной. Понял, с такою не соскучишься. И не раздумывая долго, выволок из кармана бутылку вина, посчитав неприличным идти к женщине с водкой.

– Вот, пришел похмелку приволок! Все ж соседи мы! – осклабился желтозубо.

– Ты, че? Где мозги посеял? Чего это с марганцовкой возник? Кто ее хлебать станет? – сморщилась брезгливо.

– А на водяру уже нету! – понурился сосед.

– Я дам. Но ты ж гляди, шевелись шустрей. Возьми пару пузырей и шурши ко мне подлечиться! – подморгнула Вениамину.

Тот еще не успел выйти из подъезда, во двор въехал Федька, поставил машину и тут же позвонил в двери. Ленка онемела, все думала, как теперь быть, и сообразила. Взяла веник, кружку воды, сказала мужу, что хочет убраться на площадке:

– Ты, покуда умойся, я живо, – чмокнула Федьку наспех. Тот прижал бабу к себе, дал знать, что горит от нетерпения. И в это время позвонил сосед. Федька сам пошел открыть. Увидев Вениамина, удивился:

– Тебе чего? Иль заблудился ненароком? Так подмогу найти свой дом! – рассвирепел, увидев в руках две бутылки водки.

– Я ж ничего плохого, только познакомиться хотел!

– А водка причем? – рявкнул Бурьян.

– Твоя баба базарила, что вино не признает, дала на водку, я вот, все сделал, как она велела, – хотел шагнуть через порог.

– Слышь, ты, жеваный катях, линяй отсюда пока не нашкондылял тебе за пазуху! Кыш, песья блевота! И не возникай сюда ни по какой погоде! Ни то голову с мудями разом вырву! Ишь, хахаль объявился, клоп сушеный! Брысь отсюдова!

– А это куда? – указал на бутылки.

– Вместе с ними сгинь, паскуда! Сыскал повод, недоносок! – хлопнул дверью, вошел в квартиру и подступил к жене:

– Ты это что тут затеяла, лярва неумытая? – щелкнул по морде бабе. Та была трезвой. В таком состоянии защищаться не умела.

– За что бьешь? – заплакала жалобно.

– Мало бухаешь, еще хахалей приваживаешь? Совсем совесть потеряла?!

– Какой хахаль? Да кого ты за человека принял? Он же огрызок от мужика! Окурок! Вот ты мужик! Мне, кроме тебя, никто не нужен!

– А почему этот возник?

– Вздумал познакомиться по-соседски.

– Сразу с водкой? Вино не признаешь. Еще деньги еМу дала, стерва! Вздумала бухать с этим чмо! Да как посмела звать его в мою квартиру?

– Он шагу сюда не сделал!

– Я вам помешал, забулдыги! Его во дворе даже собаки за мужика не держат! А ты в квартиру пустить хотела ту нечисть!

– Не знала, кто он есть. Думала, он с женой, да мы с тобой посидим немного вместе для знакомства. В деревне соседей не прогоняют, дружат, в гости зовут. Я думала и в городе так-то, – нашлась Ленка.

И Федька поверил:

– Глупышка! Город – не деревня. Тут никто соседу не верит. Потому что от него все беды. Кто первый напишет кляузу в милицию или в налоговую, конечно, сосед! Все пакости от него.

– А сам говоришь, что с мужиками во дворе дружишь. Они тоже соседи. Почему им веришь?

– Они совсем другие люди! Их за бутылку не купишь. Нет средь них алкашей. Они помогают, а не топят. Никого не закладывают и не позорят. А этот сосед, чтоб он через уши обосрался, убрал у старика инвалида горсть мусора с балкона и бутылку с него содрал. А у деда пенсия копеечная. Ему на лекарства не хватает. Этот ни на что не глянул, лишь бы наклеваться всякого дерьма. Как будто сам не будет старым. Кто ему тогда поможет? С ним никто не здоровается.

– Ну, я же не знала, – оправдывалась Ленка, жалея, что не успела забрать у мужика водку.

Весь этот вечер она пила чай вместе с мужем, смотрела передачи по телевидению. А перед самым сном погасили свет в зале, вышли на балкон подышать свежим воздухом. Федька даже стул принес, сел, посадил Ленку к себе на колени.

– Смотри, дом напротив почти заселили. Только в одном подъезде нет света. Остальное живет. Я и не заметил, как появились новые соседи. Хорошо, если они нормальные люди, – сказал Федор.

– Нам какое до них дело? Все в своих квартирах живут, как мыши в норах. Друг друга не знают. До смерти не познакомятся, – с сожалением вспомнила о бутылках, не взятых у Вениамина, и вдруг услышала визгливый голос соседки с балкона:

– Я ж тебя, козла, обыскалась по дому. Думала, в ванной иль в толчке захлебнулся и потонул. Ан, верно лопочут, что говно не тонет. И ты совсем живой! Но опять косой! Это где ж ты заколымил на целых две бутылки. И уже выжрал, не подавился!

У Ленки даже «под ложечкой» засосало.

– Это ж надо, мою водку выжрал, козел, обе бутылки! А как же я? – расстроилась баба.

А с соседнего балкона послышалось:

– Ну чего ты тут раскорячился? Отвали в свою комнату, слышь, придурок! Чего тут хрипишь как кабан! Пшел вон отсюда!

– Отвали! Сгинь! Чего пристала? Я здесь хочу спать. Не наезжай…

– Венька! Будь человеком, не доставай! Иди к себе в комнату, пока не наваляла оплеух.

– Отвали, мартышка!

– Что? Ты это про кого бренчишь, недоносок? Да я тебя прямо теперь в мусоропровод сброшу. Добрешешься, свиное рыло! – послышался звук пощечины.

– Уймись, пила, – заполз с балкона в зал сосед, следом за ним гулко захлопнулась дверь.

– Видишь, его дома за мужика не держат. В мусоропровод хотела определить баба, а ты с ним знакомиться вздумала. Я их вместе года три не видел. Оно и понятно, он домой только на коленках ползет. На ногах давно ходить разучился. И чего мучается с ним баба столько лет? Уж лучше одна жила бы, меньше мороки, – посочувствовал Федор соседке.

– Какой никакой, а мужик! Значит, в чем-то нужный. Иначе не держала б. Не все ж время бухой, когда-то просыхает.

– Да я, сколько в доме живу, никогда его трезвым не видел. Веньку в городе все помнят и знают. Особо после демонстрации в позапрошлом году. Его тогда взяли грузчиком на завод. Врачи ему «торпеду» вшили и сказали, что если он выпьет, сдохнет непременно. Ну, он держался. Боялся откинуться в муках. А тут день Победы, все мужики на парад вышли. Венька тоже. Ну, а пил сколько лет. Тут, как говорят, на ноги встал и сам себе не поверил. Решил вперед пролезть, чтоб все его уважали. И поспешил. Тут, как на грех у него брюки на коленки сползли. Видать с непривычки упали. С брюками и нижнее не удержалось. Он и не почувствовал на радостях. Шагает голожопый в первой шеренге, в руках чей-то портрет, сам, как из концлагеря сбежал. Покуда не дошли до трибун парадным маршем, никто ничего не заметил. Да и кому нужен тот отморозок! А когда к трибунам подошли, кто-то хихикнул и указал на Веньку. Тут уж ни смешок, целый хохот поднялся. Велели Веньку убрать из колонны. Ну, пока дошло, кого убрать и за что, его уже журналисты телевидения отсняли. Никто не врубился, потому что не ожидали такого от козла. Он и сам не понял, за что его выкидывают с демонстрации. Отняли портрет, показали, в чем шел. По морде получил классно, в другое время за такое на зону отправили б. Тут же повезло, времена поменялись. Дали крутого пинка, с тех пор его ни на какие мероприятия не берут и даже в грузчиках не удержался. Короче, у него опять полный облом случился. Ни в чем не повезло, нигде, столько рабочих мест поменял и отовсюду выгнали. О нем по городу сплошные анекдоты ходят. И если б ни жена, давно бы пропал. Веник один такой на весь город. Его даже в вытрезвитель перестали брать, знают, услуги оплатить ему нечем. Лешка Свиридов, работник милиции, сколько времени на него убил, пытался перевоспитать. Уж и по-плохому, и по-хорошему, никакого толку! Скорей на наручниках мозоли появятся, чем у Веньки мозги. Он когда сдохнет, из могилы за водкой будет линять с погоста. Никогда не впускай его в наш дом, – предупредил строго жену.

Та поняла, Федька конкретно ненавидит соседа, и продолжить с ним знакомство не позволит. Ленка поскучнела. Но про себя решила, что рисковать не стоит. Муж, застав Вениамина в свой квартире, может не только вломить соседу, а и выпереть навсегда саму. А потому, решила замять неприятный разговор и спросила:

– Федь, а откуда у тебя взялась такая фамилия – Бурьян? Откуда ты родом, почему никогда о себе не говоришь?

– Фамилия, откуда мы взялись, да кто знает нынче, кто, откуда и зачем выкатился. Я мало что знаю, но стыдиться мне нечего. Много лет мы жили в Белоруссии, а кто по национальности, никто не ведал. Да и важно ли оно! Отец рассказывал, что шла война. Немцы уже отступали, а уходя, зверствовали. Вот так спалили и нашу деревуху. В каждой хате углы и соломенные крыши подпалили. Кто выскакивал, того стреляли враз. Отцу на то время было года два или три. Не заметили немцы, как он выполз из огня и дыма. Его в бурьяне нашли, случайно, беженцы из других деревень. Отец есть хотел. Плакал. По голосу набрели на него. Родни не осталось, кто искал бы или приютил. Так вот и вырос у чужих. Но, всегда говорил притом, что дай Бог каждому иметь такую родню, какими были те чужие. Ни хлеба, ни тепла ему не жалели.

Относились, как к кровному, никогда не обижали и не попрекали ничем. Он до последнего дня с ними связь поддерживал. И меня просил их не забывать. А фамилия пусть смешная, но не обидная. Да, нашли в бурьяне, но жил в семье, среди людей, и любил их, всех и каждого, а значит, было за что.

– А где твой отец теперь? – спросила Ленка.

– Умер от рака. Мне пятнадцать было, когда его не стало. Мать почти следом ушла. Через год. Так-то вот и остался вместе со старшей сестрой и братом. Они дали закончить школу, проводили в армию. А потом у всех свои семьи появились, расскочились в разные стороны. Забыли родство, затеряли адреса. Видно, не стало тепла, потеряли его. Теперь уж не найти и не вернуть.

Ленка искренне пожалела Федьку:

– Родной мой, как же тяжело пришлось вам. Одни муки, на всем белом свете ни единой кровной души, какая теплом одарила бы, поняла бы и помогла в лихолетье! – обняла мужа.

Федька растрогался, прильнул к груди бабы головой, ему показалось, будто на всей земле нет человека роднее и ближе ее.

Утром, уходя на работу, предупредил Ленку, что вернется позднее обычного:

– Машину нужно глянуть, забарахлила кляча. Так ты не переживай, буду стараться побыстрее с нею справиться.

Только он выехал со двора, в дверь позвонил сосед. Мужик с порога извинился за то, что не выдержал и всю водку выпил:

– Я отдам тебе дня через три, – гундосил занудливо.

– Ты, не морочь башку. С чего отдашь, коли нигде не вкалываешь! – усмехнулась криво.

– Как это? Я пенсию получаю по инвалидности. На Припяти, что рядом с Чернобылем, полтора года сторожевал. А это тебе не жопу дома отсиживать!

Кроме меня никто столько не выдержал. Я ж там с самого начала сторожил людское добро от мародеров и всяких проходимцев берег. Дома и квартиры от жулья стерег. Конечно, не один там был и все ж больше меня никто не выдержал.

– Тогда сбегай в магазин. Возьми три пузыря, – дала деньги человеку, тот мигом заскочил в лифт.

Они устроились на кухне. Ленка готовила закуску, Вениамин, глядя, как хлопочет баба, в воспоминания ударился:

– Вот твой мужик меня не уважает. Но ведь совсем не знает, кто я есть. Если по совести разобраться, то вовсе не хуже, а и получше Федьки буду. И заслуг больше, и уваженья. Ведь вот на Чернобыль с первых дней попал. Народу туда понаехало тьма. Отовсюду! А меня послали от охраны, с напарником, из наших. Начальник на меня озлился и вздумал избавиться, убрать с глаз подальше. Тут же энта беда стряслась. Ну, кого ж еще выпихнуть? Хороших не пошлешь, они на заводе нужны. А нас выпихнули, чтоб не скучно было. Напарник такой же как я. Мы с Ванькой про радиацию ни хрена не слышали. Да и зачем сдалась, коли ее не выпить и закусить ею нельзя! Короче, вовсе штука бесполезная. Но вредная до жути.

О том все галдели. Ну, мы приехали в ту Припять, поселок атомщиков, там уже почти всех людей – жителей, повывозили. Не то из многоэтажек, даже из частных домов повыселяли. А уж как не хотели люди все нажитое бросать. Это едино, что жизнь начинать сызнова. Бабы голосили до воя. А их взашей выпихивают, на детей показывают, чтоб об них подумали. Ну, куда деваться, поехали, куда глаза глядят, в места чужие, где их никто не ждал. К той беде никто не готовился. Она врасплох застала, – налил в стаканы водку, увидев, что Ленка уже поставила закуску на стол.

– Глянул старший на нас с Ванькой и говорит:

– Вы в ликвидаторы не годитесь!

– Почему? – удивились оба.

– А он говорит, глумной:

– У вас на рожах вся биография с самых пеленок. Вы, с титешного возраста, не молоко, как все нормальные, а сивуху сосали. От того рожь» красней свеклы. Куда вас приспособлю, ума не приложу.

– Вот тут ему кто-то подсказал, чтоб в сторожа определил, тот и обрадовался. У него уже имелись трое мужиков. Вот к ним до кучи нас отправили и велели не терять совесть, охранять доверенное нам имущество.

– А почему его с собой не взяли?

– Нельзя! Зараженным оно было, грязным.

– Кому такое надо? От кого стеречь?

– Ой, бабонька, люд разный. Ни для себя, на продажу воровали. Кто на машине приезжал, другие пешком с мешками и сумками, все хотели поживиться на чужой беде, не знали, что мы тут имеемся.

– Выходит, тебе там круто доставалось?

– Еще как! Особо поначалу. Всяко приходилось, даже кулаки в ход шли, других менты забирали. Иные, завидев нас, удрать успевали. Ну, а были, кто с бутылкой возникал.

– Тех пропускали в дома?

– Нет, Ленка! Ни единого из тех, кого увидели.

– А почему? Ведь все брошено! Кому надо?

– То не нашего ума дело. Сказано было охранять, мы и стерегли. От всех паскудников разом! Да разве они люди? Если б было можно, я бы обоймы не жалел, всякого под расстрел поставил, ведь они ту радиацию по всем городам и поселкам распыляли вместе с награбленным. Люди покупали у них, не зная, откуда эти вещи и продукты.

– А сами себе не взяли?

– Да ты что? – округлились глаза Вениамина:

– Даже мысли такой не было ни у кого. Мы жили в отдельной будке– вагончике и всякий раз поливали ее раствором, смывали радиацию. Нам харчи привозили.

– А выпивон? – спросила Ленка.

– И это имели, не жалуюсь. Понятно, что не столько, сколько хотели…

– Ну, коли мне, так пока из ушей не закапает, все мало будет! – улыбалась Ленка.

– Значит, мы с тобой дружить будем, я тоже борзой на выпивку! – схватил Ленку за колено.

– Вот это ты зря! – сбросила руку и добавила строго:

– За такое, слышь, зубы из жопы доставать будешь! Врубился, придурок! В другой раз за эти дела вышвырну из дома и больше на порог не пущу! Секешь, старая грыжа! – глянула на соседа, свирепея.

– Ленка! Да ты что, чумовая? Я бабам не опасен давно. Про это моя жена всему городу натрепалась. После Припяти, мне хоть молодку, иль красотку, все едино, никто не нужен, ни на кого не вскочу, все опало навсегда. Давно уж не мужик. Не только какую-то зажать, свою бабу давно не могу ни согреть, ни порадовать. Так что не вскипай, я не хахаль, я алкаш. А если квасить брошу, тут же накроюсь. Усекла? Я не просто пью, а лечусь, чтоб пожить еще немного. Знаешь, все кто с поддачей завязал, давно откинулись. Про то я доподлинно знаю.

– Тогда давай лечиться! – опрокинула свой стакан Ленка и сунула в рот котлету.

Венька, выпив, потянулся к хлебу:

– Меня баба не за выпивку пилит, а за то, что вырубаюсь. Я ж как пью, от меня запаха нет.

– Как так?

– Да просто! Выпил и тут же сухую гвоздику на зуб положил. Разжевал хорошенько и все на том, никакой вони. Ту гвоздику в капусту, в мясо, даже при засолке помидоров и огурцов кладут в банку по несколько штук. Она и нам полезна. Съел и без мороки. Баба не почует, мент не придерется, и самому во рту приятно, аромат гвоздички изо всех дыр прет. Коли на своих ходулях держишься, никто и не подумает, что бухой.

– А у тебя есть?

– Понятное дело. Целый пакетик. Завсегда при себе держу, без него ни шагу.

– Дай и мне! – попросила Ленка.

– Возьми половину! – отсыпал в блюдце.

Баба ликовала:

– Кто ж тебе подсказал?

– Да все ж на Припяти! Я ж говорил, что наш старший свирепым мужиком был. Запах спиртного не уважал. Мутило от него. Бывало, поведет своим шнобелем, да как гаркнет:

– Кто ужрался до визга? Опять сторожа? Сейчас под брандспойт всех суну!

– И давай жучить каждого, с говном мешать.

– А где ж вы водку брали?

– В соседской деревне. А потом сами брагу заделывали, все же мужики, нормальные люди. А там условия не сахар, надо было выживать. Вот и крутились, как могли.

– А чего ты ушел оттуда? Иль выперли?

– Не-е! Никто не выгонял. Мы ж больше года там пробыли. А тут, глянули, батюшки-светы, старики, что в Припяти жили, в обрат воротились. Три семьи, прямо на грузовиках приехали, вместе с хозяйством. Даже коров приволокли с собой, кур и свиней, и разом в свои дворы запустили. Ну, мы их не хотели пускать, а они в ответ, мол, некуда деться, никто нигде нас не принял, отовсюду погнали как заразных, вот и воротились, будем в своих домах жить, сколько Бог даст. Лучше родных углов ничего в свете нету. Их даже милиция не смогла отговорить. Люди ничего слышать не хотели. Так вот и остались в своих домах. Сказали, мол, жизнь каждого от Господа, ни радиации, а греха бояться надо. Выпустили они кур в сарай, коров на траву выгнали пастись. Мы смотрим, а старикам ничего не делается. Едят яйцы, пьют молоко, там лук и укроп у них свой появился. И никакой беды, слышь, Ленка. А вскоре другие вертаться стали. Шибко молодых не было серед них. Но уже не только старики. Устали люди по чужим углам скитаться. В своем доме стены помогают! Сами стали сторожить свою Припять. Она – ихний дом!

– Это точно! – подставила стакан Ленка и велела:

– Наливай! Пусть и нам помогут стены!

Они выпили. И, слегка закусив, Ленка спросила:

– А как жена с тобой живет?

– Ты это про что?

– Ну, если не мужик, как тебя терпит?

– Ей не семнадцать. Полтинник в прошлом году исполнился. Хотя и по молодости прытью не отличалась. Холодная, как рыба. Иные своих хоть когда-то приласкают, моя только бутылкой. Хорошо хоть порожней, успеваю выглотать, иначе, давно насмерть приласкала б. Я уж и забыл, когда с ней в одной койке спал. Все врозь, как два постояльца в одном сортире. Давно за одним столом не сидели. Я ее лицо не помню, годами не вижу. Если подходит, ничего хорошего для себя не жду, стараюсь быстрей спрятаться под стол или под койку. Иначе достанет больно.

– Если был бы мужиком не била б, – заметила Ленка.

– Моя еще чудо-баба! Равных нет. Живет смирно, кормит, обстирывает, не попрекая. Все понимает и не обижает как других. Не грозит и не гонит всерьез. Ну, иной раз брехнет злое. Так я понимаю, стараюсь не нарываться, чтоб не попасть под горячий утюг.

– А мой мужик строгий! Я вот недавно выпила, он пригрозил, что выкинет из дома.

– Федька может! Этот крутой!

– А я люблю бухнуть! – призналась Ленка.

– Давно «керосинишь»?

– Когда как удавалось. В деревне не разгуляешься. Там мамаша враз за ухват и за вожжи бралась.

Бабка за кочергу! Я от них на печку, в сарай или на чердаке пряталась, – соврала баба.

– Дите тебе нужно!

– А у самого есть?

– Конечно. Два сына.

– Где ж они?

– Старший в торговом флоте, младший в армии служит. До дембеля полгода осталось.

– Внуки есть?

– От старшего, внучка. Ей скоро в школу.

– Это уже хорошо. А у меня пока никак, – пожаловалась Ленка.

– Моя первые два года тоже не беременела. А потом наладилось и порядок. Вот на Припяти мы от баб слышали, что ихние молодайки совсем разучились рожать. Нахватались радиации, и крышка! А тебе-то что? Баба молодая, здоровая, родишь еще! – оглянулся за окно и подскочил со стула:

– Твой приехал! – бросился к двери.

Ленка мигом спрятала в ящик под мойкой недопитую бутылку.

– Гвоздику не забудь! – напомнил сосед на пороге и тут же юркнул в свою дверь.

Ленка жевала гвоздику морщась. Куда деваться, спешно убирала со стола закуску, открыла форточку и пошла отворить дверь мужу. Тот, оглядев ее, подошел вплотную:

– Дохни! – велел зло.

Ленка послушно дохнула.

– И ты гвоздики нажралась? Это старый прием. Им все шоферюги пользуются. И я о нем давно знаю. А ну, колись, с кем пила? – указал на два стакана на подоконнике. Баба их просмотрела, а Федька, взяв в руки, понюхал и побагровел:

– Опять пила! И снова с соседом-придурком! Иль забыла, что я запретил ему заходить сюда! Ты что, круглая идиотка, законченная дура? Или привыкла все делать наоборот, так у меня это не пройдет! Живо собирайся! – кидал в кучу тряпки Ленки.

– Завтра на развод подам!

– Ну и ладно! Не грози! Подумаешь, выпили! Что такого? В деревне бабы чаще пьют, никого из них за это не выгоняют!

– Сначала пьют, а потом рога ставят мужикам!

– Тебе это не грозит! Венька не мужик. Он со своей бабой давно не спит. Сам сказал. Все потерял в Чернобыле. Он там сторожем работал и облучился, – вступилась за соседа.