Текст книги "Утро без рассвета. Книга 1"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)

– Отдыхай теперь, – подмаргивает ему Федор. Яровой садится на скамейку, надевает куртку. Чувствует, как по спине бежит озноб. Зубы невозможно удержать. Все тело вялое, будто чужое. Он вглядывается в горизонт. Там едва заметно вырисовывается берег.

– Наконец-то!

– Рисковый ты мужик, – глянул на Ярового Федор.

– С чего взял?

– По тебе видно. По характеру.

– Обстоятельства заставляют быть таким, – усмехнулся следователь.

– А чего объездным путем не поехал?

– Каким? – удивился Аркадий.

– Машиной. По дороге.

– Не знал.

– Правда, там – не легче.

– Почему?

– Три речки переезжать надо. А лед тронулся. К тому же мостов

нет.

– А речки широкие?

– Шоферы не согласились бы все равно тебя везти.

– Почему? – недоумевал Аркадий.

– Они – не я. Рисковать не станут ни за что. Ни за какие деньги. Это точно. Проверено много раз.

– А что? Дорога та опаснее моря?

– Черта с два. Просто им халтура не нужна. И приработки тоже. На зарплату живут. Не то, что я.

– А тебе не хватает?

– Мне-то бы и хватило! Так ведь не только для себя живу. После того случая в море, троих детей ращу. Ребят наших. При бабках они. Но бабка им отца не заменит. И с меня отец тоже не состоялся. Так хоть деньгами. Сколько могу. Слава Богу, что берут, не брезгуют. Вот и нужен мне приработок. Хоть для этого надо жить. Как дальше будет – не знаю.

– А я думал, тебе на выпивку не хватает, – проговорился Яровой.

– Кой черт! Не столько пью, сколько бреху про меня. А кто сулит меня, сам втрое больше пьет. Все потому, что виновный однажды – всю жизнь виноват. Во всем! В том, что жив, и в том, что сыт. В том, что дышит. А умри и снова виноват. Так-то оно, браток!

И уехал бы я отсюда, да совесть держит. Память. А она – ох и тяжелая! Вместо камня на шею повесить – ни за что не всплывешь. Что мне укоры, разговоры, сплетни, пересуды? Я сам себя давно осудил, в тысячи раз больше, чем они – вместе взятые. И каждую минуту помню, что зря я выжил, зря не утонул. Хоть бы вместо кого другого. Жизнь давно опостылела. И ничего в ней я не пугаюсь и не страшусь. Только себя самого. Да за ребятишек страшно. Все боюсь, вдруг вырастут и потянет их в море, как отцов. А как судьба их сложится?

– Они должны быть счастливее. И судьба у них будет другой. Не твоею.

– Хорошо бы! Да только как знать?

– Но ведь и сегодня тебя море уберегло. Не дало погибнуть. А значит нужен ты жизни. Может ради детей оно тебя пощадило.

Федор сдвинул брови:

– Не море! Сегодня сами себя спасли.

Когда Яровой на берегу полез в карман, чтобы рассчитаться с Федором, тот остановил его:

– Не надо!

– Почему? Возьми. Детям будет.

—Сегодня я твой должник. И за них, и за себя.

Когда Яровой ушел уже далеко, Федор задумчиво почесал затылок. Вот же черт. Забыл! Забыл узнать, как зовут его.

Аркадий нашел председателя Анапкинского сельсовета уже вечером. Ильтын, услышав, откуда он и зачем, сказал:

– Костя сегодня вместе со всеми корюшку ловит. Вернется лишь через две недели.

– А вызвать его сюда можно? – спросил следователь.

—Вызвать? Можно. Но нельзя, – ответил Ильтын.

– Как это.

– Корюшку ловить надо. А как без Кости? Он теперь бригадир. Вместо Отке. Без него не смогут люди. Он, однако, начальник. Все знает и умеет.

– Так мне он ненадолго нужен! Корюшка тоже недолго идет. А у нас – план. Каждый час дорог. Не могу отрывать. Начальство ругаться будет.

– Ну, а как же быть?

– Подожди пока корюшку наловим. Сам приедет.

– Так ждать мне некогда.

– У нас тоже времени нет.

– Тогда отвезите меня к нему, – сказал следователь.

– И-и-и, паря, зачем везти. Ногами все ходим. Машин у нас нет.

– А далеко это?

– Однако, два дня бежать надо, – ответил Ильтын.

– Я слышал, у Кости сын есть. Он где теперь? – спросил

Аркадий.

– Дома.

– Здесь в селе?

– Конечно.

– Один живет?

– Не совсем так. Его все село бережет. Все люди. К нему приходят.

– А если и я зайду?

– Иди. Митянька – второй Костя.

– Где они живут? – спросил следователь.

– А вон их дом. Напротив. Видишь?

– Вижу. Спасибо.

Аркадий подошел к дому, постучался.

– Входите! – услышал он звонкий мальчишеский голос.

– Здравствуй, Митянька!

– А откуда ты меня знаешь? Ты волшебник?

– Нет. Я не волшебник, – признался Аркадий.

– Ты Алладин?

– Нет. Я Яровой.

– А я – Дмитрий Константинович Чумаев!

– А я к тебе в гости!

– Вот хорошо. А то у меня танк заводной сломался и починить некому. Вот ты и исправь, – сунул Митька игрушку Аркадию и сел напротив.

Яровой растерялся. Такими милыми вещами ему еще никогда не приходилось заниматься. Но что делать? Надо попробовать.

– Дай-ка мне отвертку? – попросил мальчишку.

– Ты что, военным решил стать? – спросил Яровой.

– Нет. Папка сказал, что лучше стать доктором.

– А ты как хочешь?

– Только папке не говори. Ладно? Я в рыбаки собираюсь, как

он.

– Почему?

– Море люблю.

– А почему отцу не говорить?

– Болеть будет. Он не хочет, чтоб я в море работал.

– Почему?

– Мамка моя в море потонула. Вот и боится он за меня.

– Утонула?

– Да. Я тогда нагуляный был. Потому и мамку никто не любил, не спас.

– А отец?

– Он не знал. Да и мамка не жила в этом доме. Чужие мы были. А когда потонула она, меня отец забрал. Насовсем. И теперь я не нагуляный. Он мне каждый день конфеты покупает. Шоколадные. Сколько захочу! И костюм купил. И фотоаппарат, и велосипед! – взахлеб хвастался мальчишка.

Видно сельчане давно знали об этом. И мальчонка теперь Яровому хвалился. Он новенький. Не знает. А Митяньке так хотелось доказать и ему, что он теперь не нагуляный, раз у него есть отец. Да какой! Добрый! Сильный!

– Я слышал, что он тебя на материк возил? – в тон Митяньке повернул разговор в нужное русло Аркадий.

– Возил! Еще обещает свозить!

– А где вы были?

– Много где! Всюду были.

– Что делали?

– В кино ходили. В цирк! Я там львов видел! Живых. Настоящих.

– И не боялся?

– А чего бояться? Они же в клетке. Не могут выскочить. И еще тигров видел! Слонов! И обезьян. Они на Ильтына похожи. Тоже смешные. Только чешутся часто. А еще я медведя видел!

– А на море тебя отец не возил?

– Возил! Сразу! Знаешь, сколько мы загорали! У меня вся шкура слезла! Болел даже.

– А где вы жили? – спросил Яровой.

– В гостинице.

– У отца, наверно, всегда много друзей было? А ты один был?

– Не было у него никого. Он говорил, что сирота, как и я.

– Значит, только вдвоем были?

– Да. А нам так даже лучше. Никто не мешал.

– Ане скучно было?

– Нет. У нас много дел было.

– Дел? Каких?

– Квартиру на меня записали.

– Какую?

– Где я с мамкой жил!

– А еще?

– Покупки делали.

– Отец часто оставлял тебя одного?

– Нет. Никуда от себя не отпускал. Даже я злился.

– А в гости ходили?

– Да. Конечно.

– К кому? – насторожился следователь.

– К моим родственникам. К теткам.

– Понравилось тебе в отпуске?

– Еще бы! Интересного много. Мы на канале катались. На поездах ездили.

– А в каких городах были?

– Всюду!

– А в Ереване были?

– Конечно были!

– Точно помнишь?

– Всюду были.

– Ну, если в Ереване были, то ты, наверное, помнишь, там как выходишь с вокзала– большой памятник стоит– всадник на коне! – решил проверить следователь.

– Нет. Всадника не было. И коня.

– А на озере Севан были?

– Нет. Я же сказал, на море были. Я там даже папку обидел. Из-за одного…

Яровой приуныл. И не обратил внимания на эти слова мальчишки. Значит, в Армении они не были, ни с кем Медуза не встречался. Никто к Косте не приходил. Значит Скальпа он не видел.

– Я даже убежал от него.

– От кого? – не понял Аркадий.

– От папки.

– Зачем?

– Так я же говорил, из-за одного…

– А кто он?

– Не знаю. Подошел он, и обозвал папку. По-всякому. А мы его, даже не знали. Спутал он нас.

– Спутал, говоришь?

– Ну да. Конечно.

– А что он сказал?

– Спросил– мой ли отец? Я сказал– да! А он и говорит – вор, мол, бандит! Я и поверил. Убежал. А папке милиция помогла меня найти. А ворам милиция не помогает. Это мне сами милиционеры сказали. И папка.

– Ты того дядьку помнишь?

– Конечно! У него на пальце был перстень с красным камушком.

Яровой заулыбался.

– Отец тебе о нем рассказывал что-нибудь?

– Нет. Только спросил, как он выглядит. Я сказал как и тебе.

– Папка его искал?

– Нет.

– Так и не наказал его?

– Нет.

– И не уходил никуда?

– Нет. Его наверное милиция нашла, как и меня. И наказала. За брехню на отца.

– Вы после этого долго еще там были? На море?

– Нет. Недолго. Уехали. Домой. Скоро снова поедем, ну ладно, давай танк. Уже починил, – потянулся мальчишка к игрушке и забыл о госте.

На следующий день Яровой заспешил к участку, где рыбаки ловили корюшку. Подождал, пока закончится рабочий день. И лишь поздним вечером, когда усталые мужчины, поужинав, пошли отдыхать. Яровой отозвал в сторонку бригадира.

– Здравствуй, Костя! – поздоровался и представился следователь. И заметил, что Медуза насторожился. Оба присели к столу. Начался допрос.

Но нет, не так-то прост оказался Чумаев. Он умел лавировать. Скальпа? – Конечно, помнит. Но после лагеря с ним нигде не виделся.

– И не искал с ним встречи? – спросил Яровой.

– Нет. У меня без него забот хватает. Теперь есть для чего жить. Митянька. А Скальп в прошлом. Возможно, если б не было сына, и угрохал бы его где-нибудь. За старые грехи. И хотел это сделать. Что скрывать! Но сын появился. Не стал искать Скальпа, – отвечал Медуза.

– Почему вы поехали именно в то время, когда Скальп вышел из заключения? Ведь и пора неудобная. Лето не наступило. Тепла не было. Хорошего. Сына от занятий в школе оторвал. Что за спешка? Чем она была вызвана?

– Квартиру надо было бронировать. Боялся я, что потеряем, если промедлим. А ведь она Митянькина.

– А на море как попали? Зачем? Если по делам приехал.

– Сын болел частенько. Горло слабое. Решил прогреть его и

развлечь. У мальчишки мать утонула. В селе ее могила.

—Так. Значит подлечить решил?

– Да.

– Тогда почему же ты там всего неделю пробыл. И уехал.

– Мальчишке там скучно стало.

– Послушай, Костя! Скальп убит в то время, когда ты находился в отпуске.

– Ну и что? Я его не видел. И не убивал.

– И все-таки ты встречался со Скальпом.

– Где?

– Когда отдыхал на море!

– Ни с кем я не виделся. С Митяньки глаз не спускал.

– Так вот я тоже виделся с твоим сыном.

– Вы говорили с ним?! – покраснел Костя.

– Да. Говорил. И о Скальпе он мне сказал. В тот день Митянька убежал от тебя. И ты мне хочешь сказать, – что не искал его. Не убивал!

– Не убивал.

– Послушай, Костя, ведь я нашел тебя. И не случайно. Я долго шел по твоим следам и знаю о тебе достаточно. Я понимаю, сын твоя последняя, единственная зацепа в жизни. И ты не хочешь ее лишиться. Поверь, как человеку, что и я этого не хочу. Но ты сам должен понять все и трезво оценить обстановку. Я знаю, ты не умеешь прощать. И если забыл прошлые обиды, то новую, да еще такую, а я о тебе наслышан, – простить не мог. А улики, покакосвенные, налицо. Вы находились в одном городе. Между нами были давние неприязненные отношения. В лагере ты поклялся убить его. И постоянно о нем помнил. Ильтыну о Скальпе говорил. А то, что ты не отходил от Митяньки – так это днем. Но я знаю, не хуже тебя, что это делается ночью. А ночью сын спал. И ты мог отлучиться куда угодно и на сколько нужно, – говорил следователь.

– Вы говорили с сыном. Обо мне. Но зачем? Он совсем недавно стал называть меня отцом. А теперь снова меж нами пропасть, – опустил голову Костя.

– Не беспокойся. Разговор я провел хорошо. Пока без протокола [26]26
  Уголовно-процессуальный закон разрешает заносить показания детей в про то кол допроса. В этом случае для участия в допросе приглашается педагог. Но тот рекомендует по возможности избегать допросов детей. В данном случае Яровой провел с Митянькой беседу, не прибегая к официальному допросу.


[Закрыть]. Твой парень ничего не заподозрил, – успокоил Яровой.

– Да я ни в чем не виноват!

– Но смерть Скальпа – факт. А ты – один из подозреваемых. И, как сам понимаешь, не без оснований. Если будешь молчать, придется вызвать тебя в Ереван. Там установим все.

– В Ереван? Чтоб арестовать? А Митька? Он один! Его бросить! Нет уж. Ни за что. Да и невиновен я. Не убил. Это он меня! Он меня убивал! В лагере от него натерпелся. Потом срок. Столько лет. А потом Митька! – Костя поднял голову. Лицо его горело. – За свое я ему забыл. Решил забыть. Ведь все равно не вернешь годы. Они ушли. Потом судьба мальчишку подарила. Чужого. Но я своего любил бы так же. Ведь не был я отцом. Своих не имел. Все по лагерям оставил – жизнь, молодость, здоровье. Ничего, кроме Митьки у меня нет. Он один! Если не станет – зачем мне тогда все нужно?

Костя стиснул край стола.

– Я тогда, в тот день, сам себя потерял. Чего только не передумал. То мерещилось, что утонул, то заблудился в городе и попал под машину. Всякая беда глаза застилает. Первый раз в милицию пришел. За помощью. Прошу их, горло пересыхает от стыда. Ведь мальчонку своего проглядел. Не кентов, милицию просил помочь. И это я! От меня никто в жизни сбежать не мог. Любого находил, кто нужен был мне. А тут – голову потерял. Ведь я же из-за Митьки поехал. Его от могилы матери хоть на время оторвал. Ведь он совсем извелся. Пока увидел его, сам себя пять раз убил бы, а сколько раз умер – не счесть. Не смейтесь, но это так, – глянул Костя на следователя.

– Я понимаю, – согласился тот.

– Когда его вели милиционеры, Митянька кричал, что у него нет отца, нет никого. Лучше бы я умер, чем слышать такое. Думал, все от того, что прошлого моего стыдится. Меня прежнего. Вора. А оказалось – дяденька! – Костя умолк, то ли не решаясь продолжать, то ли что-то обдумывая. – Ради себя не пошел бы к кентам, не искал бы. Не мстил. Из-за сына пошел. Ночью. Нашел его один из моих. Прежних. Адресок принес. Велел я ему ждать меня у того дома. Сам в полночь пошел.

– Дом тот где? – спросил Яровой.

– Дом этот частный. Отдыхающим в наем сдавали. На самом берегу моря. Ну, вошел я туда. В комнату. К Скальпу. А он с бабой. Та, наверное, замужняя. И с этим падлой спуталась. Застал я их. На блуде. Когда я вошел, они видно подумали, что это мужик той бабы. Ну и всполошились. Она под койку, что кошка юркнула. А этот гад в окно. Первый этаж. Не опасно. Раму головой распахнул. Так и не понял, от кого удрал. Ну, а тут хозяева всполошились. Крик, шум подняли. Я ходу оттуда. Смекнул, что могут дело пришить, если милицию вызовут. Сам– то сбежал, а про кента забыл в спешке. Его вместо меня поймали. Ну и все. Впаяли за умысел на грабеж ночной. Письмишко я получил. Недавно. Я в тот день, ночью, еще попытался найти Скальпа, но он как испарился, а я испугался судьбу испытывать. Задумка сорвалась, кент попался. Скальп исчез. Так и самому недолго погореть. Ну и отказался я от этой затеи. Уехал я из города. Все. Кенты записку прислали. Мол, срывайся, милиция шерстит. Как бы и тебя не загребли по нечаянности. Честно говоря, боялся, что засыпавшийся кент на меня укажет. Он знал, где мы с Митянькой остановились. Вот и это подстегнуло.

– Когда уехали вы оттуда?

– Десятого марта.

– А домой когда вернулись.

– Пятнадцатого марта. Как раз на день рождения свой.

– Кто вас видел в этот день в селе?

– Вся бригада. Обмывали меня. Рожденного.

– А письмо от кентов когда получили?

– Это через месяц. После суда.

Следователь поговорил с рыбаками. С каждым в отдельности. Потом, вернувшись в Анапку, вместе с Костей, поднял билет обратного рейса. Да, день прибытия этого рейса был отмечен пятнадцатым марта. Возвращение Кости с сыном в село а этот день подтвердили многие. Почта подтвердила, что за все годы Косте пришло единственное письмо. В нем говорилось, что кент отбывает на Магаданском курорте, а труп гуляет. Где? Неизвестно.

– Иди! Иди домой!

– Совсем. К Митяньке! Вы не отберете его у меня ?

– Нет! Расти его человеком! – простился с Костей Яровой.

ТЕНЬ ЗА ПЛЕЧАМИ

– В Оссору Яровой вернулся на следующий день. Усталый, невыспавшийся, он злился, что идет лишь за тенью убийцы. А она прячется по углам, заманивая его в передряги, ловушки. Сколько раз она ставила его между жизнью и смертью, словно проверяла на каждом шагу. Сколько раз она смеялась и заставляла сомневаться. Все ждала, что отступит он, повернет, покорится неудаче.

Оссора – центр Карагинского района. Рыбацкий поселок, вытянувшийся длинной веревкой домов вдоль берега моря. Здесь каждый дом пропитан запахом моря, рыбой, штормами, слезами рыбачек, смехом рыбаков, вернувшихся с путины. Сюда, на эту землю, политую слезами и потом, едва согретую нещедрым солнцем, приехали пять лет назад два преступника. На поселение. Один стал отцом. И рыбаком. А вот второй – Муха? Он отправлен отсюда. Из Ягодного. На Сахалин. Бывший убийца. Бывший ли? Кем он был здесь? За что его переотправили.

Анапка и Ягодное – один полуостров, один район, одно солнце, одно море. Но от одного села до другого так же далеко, как от жизни к смерти.

От острова Карагинского, где был на поселении Муха, до Анапки, где жил Медуза, пять часов хода. Их разделило море. Разорвав землю своей рукой, оно отбросило остров от земли, как отшельника. И вот он стоит в тумане чужим странником. Те же штормы его избивают, то же солнце смотрит на него. Но земля, берег далеки, как чужой порог. Один остался, другой уехал. Он как этот остров – чужой земле этой. Он ли эта тень? Он ли?

В районном отделении милиции Ярового встретили приветливо. Долго расспрашивали об Армении, о жизни в ней. А когда узнали, зачем он приехал, всполошились.

– Убийство? Не Медуза? Слава Богу! – вздохнул начальник милиции.

– А теперь второй – Арсений. По кличке Муха. Я знаю, что он отправлен на Сахалин. В данном случае меня интересует – за что он выслан отсюда, и как он себя проявил здесь? – спросил следователь.

– Муха? Это тот, что жил в Ягодном? На острове Карагинский? – припоминал что-то начальник милиции.

– Да. Этот.

– Помню. Эдакий верзила. Он там с одним нашим мужиком жил. С Николаем. Тот старшиной катера работал. Погиб. Волки задрали.

– Кого? – опешил Аркадий.

– Николая.

– А-а.

– Так вот они почти год жили на этом острове вдвоем. Если не считать волков. Но тоже как волки – по разным домам. Видно, не поладили меж собой.

– Причины знаете? – спросил следователь.

– Нет. Николай не говорил ничего.

– А кем работал Муха?

– Коптильщиком. Рыбу коптил. И надо заметить, к его чести, отменным мастером стал. Зимою он дрова заготавливал. Правда, особых подробностей о его работе я не знаю. В госпромхозе надо спросить. Они помнят. От них он там работал, может кто-то общался, знают лучше. Я только об одном случае знаю. Этот Сенька, в тундре, голыми руками волка задушил. Матерого. Я, когда услышал о том, своим ушам не поверил. Человек – волка! На это навык надо иметь! Не зря убийцей был. Ох и не зря! Волк – стальная пружина. Это – заряд. Вон Николая порвали. Звери – человека. Жутко, но понятно. Здесь же человек– зверя. Кто из них больший зверь, мы так и не поняли. Одно мне было ясно, что Сенька, поселенец наш, опаснее волка. И в злобе своей хуже зверя.

– А как он в работе был?

– Коптильщик отменный. Но что-то с кассиром госпромхоза не ладил. Тот мне жаловался, что Муха даже в присутствии женщин – всячески его обзывал и нередко обещал поменять местами голову и зад.

– За что? – заинтересовался следователь.

– Черт их знает. Кассир тоже хороший прохвост. Жуликоватый, черт. Воровитый. Но поймать не удалось за руку.

– Да, надо узнать, чего они не поделили.

– А что, вы Сеньку подозреваете в убийстве?

– В числе прочих и его, – ответил Яровой.

– Этот может. Он же и отбывал за убийство. К тому же, все, кто с ним общался, не в восторге от него. Злой он человек. Любил грозить. И что ни слово – мат. Не язык, а помойка. Он не больше десятка человеческих слов знал. Остальное – «феня» и матерщина.

– Это еще ни о чем не говорит, – вздохнул следователь.

– Как ни о чем? – Мы на остров ежегодно посылали школьников. Ребятишек. Так вот он даже их не стеснялся. Стыдно сказать, как он при них выражался. При детях. Ничего святого у него за душой не было. Ничего чистого. Приехали мы как-то в Ягодное, он рыбу под посол разделывал. Ножом, как отменный душегуб орудовал. Нет бы оглушить рыбину, потом потрошить, он ее живую. И матом ее – вместо соли посыпает. Тошно слушать.

– Рыба – не человек, – возразил Аркадий.

– От одного до другого один шаг.

– Возможно, вы и правы. Но мне хотелось бы посмотреть дом, где он жил. Он теперь занят?

– Нет.

– До Ягодного добраться как можно?

– Вообще-то мы можем помочь. Выделить катер. Свой. Вам он надолго нужен?

– Отвезти. А на следующий день приехать за мной, – сказал Яровой.

– Так долго! – изумился начальник милиции.

– Так нужно, – поправил его следователь.

– Хорошо. До отбытия катера у вас еще есть свободное время. Четыре часа. Катер будет ждать вас на берегу.

– Как я его узнаю?

– Просто. У него на борту написано большими буквами – «Милиция».

– Хорошо. Тогда я успею еще встретиться с кассиром, о котором вы говорили. Может, он и добавит кое-что к вашему рассказу.

– Этот добавит! Как же!

– А что?

– Сенька ваш его врагом был.

– В любой информации мы ловим крупицы истины.

– Верно. Удачи тебе, – сказал начальник милиции, прощаясь. Кассир приподнял от стола плешивую макушку. Повернул голову – мячик на веревочной, морщинистой шейке. Мышиными глазками уставился.

– Вам кого? – надтреснуто спросил он.

– Вас! Вы кассир?

– Да, – оторвался тот от бумаг.

Яровой представился. Кассир заерзал на стуле. Словно чья-то озорная рука подсунула ему горящий окурок.

– Что вас привело к нам?

– Работа, – коротко ответил следователь.

– Рад служить, – визгнул стулом кассир.

– На острове Карагинский в Ягодном жил поселенец. Несколько лет назад.

– Сенька, что ли? – перебил кассир.

– Он самый.

– Помню, помню.

– Как часто вы с ним виделись?

– Зарплату я ему отвозил, – вильнул глазами кассир.

– Какие взаимоотношения у вас сложились?

– А какие? Я ездил по долгу службы и все.

– Какое впечатление он на вас произвел?

– А-а! Так он судимый. Человек из преступного, не нашего мира. Ну и поведение его было соответствующим. Человек он был сам – громадный. Руки – железные. Не любил он тех, кто слабее. Унижал, оскорблял, насмехался как мог, грозил.

– И вам тоже?

– К сожалению.

– А за что? – интересовался следователь.

– Он требовал, чтобы я ему водку привозил. Ну, а я не соглашался. Это же противозаконно. Я на рабочем месте, при служебных обязанностях, и вдруг буду снабжать водкой преступника! Ну и ответил категорически – нет! А разве я неправ!? Его же на исправление к нам прислали. Он же, видите, чего захотел! Водки! Я сказал – ни за что! Ведь и вы бы на моем месте так же поступили бы? – уставился на Ярового кассир.

– Каждый пусть останется на своем месте. Ну да ладно, не будем отвлекаться. Продолжайте.

– Целый год я ему отказывал. И этот негодяй возненавидел меня.

– В чем это выражалось?

– В оскорблениях.

– Я спрашиваю о действиях.

– А это разве не доказательство? На весь остров меня плешивым ослом назвал. И хуже…

– Я спрашиваю о физической…

– Еще чего не хватало! Я бы его сразу упек куда нужно! – перебил кассир.

– Ну, а ослом за что он вас назвал?

– Плешатым ослом, – уточнил кассир.

– Так за что? – поморщился Яровой от такой точности.

– Выписал я для себя балыков. У нас же в госпромхозе. Уплатил деньги. Взял квитанцию. И поехал на остров, чтобы получить балык. Его Сенька коптил. Подаю я ему квитанцию и прошу, как человек человека, отпустить балык посвежее. Из последней партии копчения. Не лежалый, без душка чтоб… Сами понимаете, дома жена, дети.

– И что дальше, – не давал отвлечься кассиру от темы следователь.

– А что? Он взял квитанцию, плюнул на нее и приклеил мне на голову. Сказал мне, что сам я тухлый. И послал меня.

– Куда?

– Сказать неудобно.

– Продолжайте.

– Так вот, когда я сказал, что буду жаловаться, он заорал, мол, плешатые ишаки только в госпромхозе водятся. Жаль, что их никто не покупает.

– Так он и не отпустил вам балык? – спросил Яровой.

– Нет. Я в госпромхозе взял. На складе получил. По квитанции, как положено.

– Говорил ли вам об Арсении Николай?

– Нет.

– Ничего?

– Абсолютно. Но я видел у Николая несколько раз синяки на лице. А кто их мог сделать? Ведь они на острове вдвоем жили. Больше никого! Кто же, кроме Сеньки, мог отделать старшину? Только этот! Он!

– А Николай говорил о синяках? Как он объяснял их происхождение?

– Мне ничего не говорил. Может, начальник госпромхоза знает? Но я уверен, что это Сенькина работа…

Начальник госпромхоза оторвался от дел. Сел напротив.

– Сеня? Был такой. Работал у нас. И неплохо, – начальник замолчал, припоминая что-то.

– Ваше мнение о нем? – спросил следователь.

– Он особый человек. Не стандартный. В нем уживались вместе буря и солнце, гнев и радость. Смелость и страх. Лагерь его надломил. Трудный он был. Как дитя – переросток. Весь в становлении. От него ничего определенного нельзя было ожидать. Он – шторм и штиль. Он – горе и смех. Он мог изничтожить человека, оскорбить его последними словами и тут же из-за него своею головой рисковать. Такое было. Он, как ребенок, любил играть с огнем. И как ребенок умел быть добрым и послушным. Но к нему нужны были ключи, к его душе. Вот их-то никто из нас и не нашел. Почти удалось это Николаю. Но не повезло. Погиб.

– А почему его не оставили в Ягодном?

– В том нет ни нашей, ни его вины. У него была язва желудка. Удалили. Три четверти. Сами понимаете, понадобилась диета, регулярное питание. А где это возьмется на Карагинском. Там одни консервы. Значит, загубили бы мы человека. Своими руками. К тому же после операции ему продолжительное время нельзя было работать физически. А быть коптильщиком очень тяжело. Не все здоровяки выдерживали. Ну и еще. А это, как я считаю, немаловажное. Нельзя ему было оставаться на острове. В моральном плане. Ведь там погиб человек. С ним он год прожил. И кем бы мы не заменили Николая, он любого его меркой стал бы измерять. И требования предъявлял бы те же. Суровые. А не всяк с ним смог бы конкурировать. Николай и сам особым человеком был. С ним никто не сравнится. Вот и стояла бы за плечами каждого – тень погибшего. Привязался Сеня к старшине, уважал, не позволил бы, не потерпел бы рядом с собою, на том же острове, человека недостойного памяти погибшего. Каждый промах бы помнил. Каждый просчет, каждую ошибку и не потерпел бы над собою того, кто слабее погибшего, да и его самого. А Коле он верил. Больше, чем себе.

– Почему?

– Всякое было меж ними. Одно слово Николая и вернули бы начал в лагерь. Но старшина был крепкий мужик, сам много перенес в жизни. Много повидал. В человеке стержень видел. А раз не отослал Сеню, значит знал – стоящий он мужик. Надежным может стать со временем. Коля умел это разглядеть, дано это было ему.

– Вы сами разговаривали с поселенцем?

– Приводилось. Но редко. Работы много. Участков тоже. На остров не часто наезжал.

– Поселенец рассказывал вам о себе?

– Нет. Да и слушать было бы некогда. Кстати, сам Сеня не склонен был к разговорам. Молчаливый он. Все в работе. Один за пятерых управлялся. Не любил, когда его отвлекали от дела. Злился. И тогда уже не смотрел, кто перед ним стоит. Работой он заглушал свою боль, а на это лишь сильные способны.

– Ну, а если бы так привелось, взяли бы вы его снова к себе на работу?

– С радостью.

– Я слышал, что он грозил иным.

– А, кассиру. Ну тут я не вмешивался. Предупреждал, чтоб не лезли на рожон с поселенцем.

– Мог ли он осуществить угрозу? Как вы думаете? – спросил следователь.

– Трудно сказать, но мне кажется, что кассир преувеличивал. Сеня мог разделаться с настоящим врагом, как впрочем и любой. По горячности, вспыльчивости. Потом, возможно, сожалел бы, раскаивался в душе. А кассира он не воспринимал всерьез. И не считался с ним.

– Значит, не мог?

– Нет. Особенно после смерти старшины. Он и теперь всюду будет искать живое повторение, подобие Николая. Чтоб самому хоть немного равняться, как на эталон. И все мы так. Все ищем для себя тех, кого за что-то уважаем, потому что они хоть в чем-то таковы, какими мы сами бы быть хотели. Человеку присуще тянуться к совершенному. Когда мы его находим, а судьба отнимает, наступает крушение. Потому что мы живы, а совершенства нет. Вот тогда всех и каждого мы измеряем тенью. Погибшей. И… живой.

Милицейский катер пыхтя стоял, повернув носом к острову, едва видневшемуся за пеленой тумана. Молодой старшина нетерпеливо высовывался наружу, высматривал Аркадия. На море крепчал ветер и парнишка хотел вернуться в Оссору без приключений, как можно скорее. Заметив подходившего с сопровождающим Ярового, он предупредительно опустил трап.

Катер, отфыркиваясь, тихо отошел от берега. Потом, набравшись сил, зафыркал сильнее и резво побежал к острову, рассекая темную холодную воду.

– Завтра во сколько за вами приехать? – спросил старшина следователя.

– В то же время.

– Хорошо. Будьте на берегу.

– Постараюсь, – улыбнулся Аркадий.

– Я вам компанию составлю. На этот день. Начальник милиции велел. Показать. Рассказать. Что знаю. Как вы? Не помешаю? – повернулся к Яровому сопровождающий.

– Конечно, нет.

– Я Карагинский хорошо знаю. Покажу все, что вас может заинтересовать.

– Спасибо.

Через полчаса катер ткнулся носом в угрюмый, неприветливый берег острова. А, едва два пассажира вышли на берег, старшина развернул судно и крикнул двоим на берегу: «До завтра!».

Аркадий огляделся. Остров наступал вплотную темными сопками, хмурыми, недовольными, что их снова потревожили беспокойные человеческие голоса. Дома, с заколоченными окнами, походили на слепых стариков, что расселись на пригорке, прошлое вспоминают. Кривая улочка бежала меж ними, как граница между прошлым и будущим. Туман лохмами опускался с голов сопок на крыши домов. И те скоро стали походить на призрачные тени, уходящие в небытие. Стирались силуэты, контуры. Они были и не были. Туман надежно спрятал их за своею спиною. Словно не хотел, показать приехавшим лицо села. Оно было и не было. Оно жило и умирало. Здесь редко бывали люди. А если случалось, что приезжали, то тоже ненадолго. Карагинский привык к одиночеству. К ветрам, к штормам, к морозу и снегу. Забытым подкидышем земли жил он как мог. Ни на кого не жалуясь, ни от кого ничего не требуя и не прося. Люди не любили его, земля оттолкнула. Судьба забыла и обошла радостью. Но он был.

– Пошли, – тронул за локоть Ярового сопровождающий. И двинулся вперед вверх по тропинке. Потом оглянулся.

– Где остановимся?

– Не знаю, – пожал плечами следователь.

– В доме Николая?

– Который погиб? – спросил Аркадий. – Да.

– Нет. Лучше в дом поселенца. Вы его знаете?

– Конечно.

– Вот и хорошо. – Сопровождающий свернул к дому. Открыл дверь ключом. – Входите!

– Здесь после поселенца кто-нибудь жил? – спросил Яровой.

– Нет. Никто.

– Хорошо, пройдем, – и шагнул в темноту.

Сопровождающий зажег свечку. Поставил на стол.

– Располагайтесь, – повернулся к Аркадию. И, заметив на печке ведро, взял его, пошел к роднику.

Следователь решил не терять времени зря и осмотреть до мельчайших деталей комнату и кухню. Заметил, что у входа стоят сапоги и ботинки поселенца. Забыл. Ведь совсем крепкие! Видно, отъезд был спешным, и к нему Сенька не готовился заранее. А значит, обстоятельства вынудили. Но не своя вина. Иначе б не оставил обувь. Был уверен, что на новом месте будет обут не хуже. Ботинки были сорок четвертого размера. Да, громоздкий мужик. Каблук правого ботинка стерт во внутрь. Косолапый что ли? Каблук левого был цел. Значит, нога была травмирована. Шнурки на ботинках видно никогда не развязывались. Задник измят. Значит, снимал и надевал не расшнуровывая. Что это? Неряшливость или болезнь мешала нагнуться? А вот и сапоги – почти новые. Яровой осматривает подошвы. В рубцах сухие травинки, мох вперемешку с грязью. В тундре был в последние дни. В селе, покуда шли, видел: ни травы, ни мха нет. Зачем он ходил в тундру?