Текст книги "Утро без рассвета. Книга 1"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)

– Ну, а морального порядка расхождения случались у вас? – спросил следователь.

– Завел он было тут одну. Ночь был. Мы ему запретили.

– Я не о том. Об убеждениях.

– Какие у него убеждения? Он же тупой, как валенок. Спросите его, что такое мораль? Он сразу будет думать, а сколько она стоит и можно ли, продав ее, на сберкнижку выручку положить! Его мозги, только в одном направлении работают. Для него – нет друзей, неизвестно понятие о доброте и порядочности. Он глупее своей кобылы. По праву она должна бы воду на нем возить, потому что по уровню; развития и мышления гораздо выше возчика своего.

– Скажите, ну а вот вы как бы отнеслись к тому, если бы узнали что Рафит убил человека, – спросил Яровой. – Это я, конечно, к примеру.

– Убить? Если у него украдут деньги и он поймает вора, тогда да. Может. Или ограбить убитого.

– Значит, только деньги?Да. Иное его не интересует.

Начальник.коммунхоза не добавил ничего нового к сказанном Петром и начальником милиции. Зато в сберкассе Яровой узнал, что вернувшийся с материка Магомет привез денег больше, чем брал с собой.

И хотя бремя было позднее, решил не откладывая пойти домой к Рафиту. Но начальник милиции предложил привести того с дежурным в отделение милиции. И Яровой согласился.

Целых два часа Яровой не мог добиться от Рафита ни одного толкового слова. Он либо молчал, либо увиливал от ответов неуклюже.

– Скажи мне, когда ты в последний раз виделся с Авангардом Евдокимовым по кличке Скальп.

– Разве все упомнишь, с кем когда виделся? Не помню я этого.

– Ну, а зачем ты ездил на материк?

– По своим делам, – осклабился Магомет.

– Вот об этих делах я и хочу знать, – сказал Аркадий.

– А на что?

– Откуда деньги взял?

– Заработал, – ухмыльнулся Рафит.

– Это в отпуске?

– А! Дом продал!

– Чей?

– Матери. Она умерла, а мне ни к чему,

– Сколько ты жил в селе?

– Весь отпуск.

– А на сколько уезжал из села?

– Никуда не ездил.

– Ну, а если я свяжусь с селом по телефону? Узнаю. Как тогда? – смотрел Яровой на Рафита.

– Звоните, – равнодушно ответил Магомет, но глаза его забегали быстрее.

– Что ж. Село закажу. Сегодня же. Но если ты говоришь неправду… Ведь я тебя допрашиваю, как подозреваемого в убийстве Евдокимова.

– А я не убивал.

– Тогда говори правду.

– А и не вру.

– Да, но дорогу в отпуск тебе оплатили не до села, и обратно. Ты сдал в бухгалтерию билеты, а на них конечный город– Ростов-на-Дону [25]25
  Работающим на Крайнем Севере разрешается соединять отпуска за несколько лет в один. Дорогаоплачивается учреждением, организацией два раза в шесть лет. До любого города СССР и обратно. Основание для оплаты – железнодорожный би ле т Или билет на самолет. Отпуск в этих случаях бывает продолжительностью в 6–7 месяцев.


[Закрыть]. А ты пытался это утаить. Значит есть, что скрывать! – нажал следователь.

– А я в Ростов к бабе ездил.

– Скажи адрес, сделаем запрос.

– Кто ж дает адреса милашек? – ухмыльнулся Магомет и добавил:

– Разве на квартире встречался? Нет. Она замужняя. Со мной баловалась.

– А откуда ты ее узнал? Всю жизнь прожил у себя в селе. Потом – лагеря. Поселение. И вдруг любовница в Ростове?

– Долго ли, умеючи?

– Ну хорошо, если ты настаиваешь, что в Ростове была любовница. А в Баку? Там кто?

– Там. Там тоже баба.

– И тоже любовница? И замужняя?

– Да. С холостячками не вяжусь.

– Хорошо. А в Магадане?

– Там просто так был!

– Да. Ну, а в Минск ты зря съездил. Сколько денег на дорогу потратил. А оплатили только до Ростова. Урон потерпел. Убыток. А?

– Зато свет посмотрел.

– Послушай, а не многовато ли любовниц у тебя? В твоем возрасте это даже ненормально.

– А что? Кому и в двадцать лет бабу не надо. Другой и в шестьдесят мужик.

– Тоже верно, но скажи, зачем ты все-таки скрывал, что выезжал из села?

– А я не скрывал. Ну, баб навестил и все.

– Когда и где ты с ними познакомился?

– Еще до лагеря!

– Где? – посуровел Яровой.

– На свободе еще.

– Хватит, Рафит. В Минске ты искал Авангарда. Потому что тот до судимости жил там. Потом поехал в Ростов. Хотел среди воров адрес его узнать, или у своих бывших дружков. С какими сидел. Но то ли они подсказали, то ли сам додумался – поехал в Магадан. Там узнавал. Не случайно в Баку оказался. Это – рядом с Ереваном. Этот билет до Еревана ты выкинул? На всякий случай. Чтоб и самому об убийстве забыть. Но билет не труп. Самого Скальпа не выкинешь. Почему же ты из Ростова не поехал сразу в Баку? А только после Магадана? – спрашивал следователь.

– Не убивал я его! Не убивал!

– А зачем искал? Ну, говори. Сам говори, – предложил Яровой.

– Он мне всю жизнь сломал. Целых десять лет. Что мне теперь? Копил. Собирал. Себе во всем отказывал, а приехал в село, ни одна за меня замуж не пошла. И деньги не помогли. Не в них дело. На годы указали. А разве я виноват? Он! Из-за него все прахом пошло. И при деньгах нищим оставил. Даже девки, что засиделись, не согласились за меня! Калым потребовали! За кого! Да я на них десять лет назад… Я молодую взял бы! А такую– давай впридачу калым, не согласился бы. Зато теперь любой был рад. Но я, не они! К пятерым сватался. И деньги не выручили. И все из-за него! Негодяй! Я думал выкупить годы у старости! Да только этот меня заранее похоронил! Село надо мной смеялось! А за что? – стиснул голову Магомет.

– Но смертью его разве вернешь упущенное?

– Я не убивал! Нет!

– Рассказывай, только успокойся, – предложил Яровой.

– Не убивал я его! Это он меня чуть не убил! Оглушил чем-то! Когда я вошел в купе. Он видел меня. И ждал, я его караулил, но он опередил. Я не успел ему и слова сказать, очнулся я уже на конечной станции. А Скальпа и след простыл. Я проводнице сказал, что упал с верхней полки. Поверила, но вызвала скорую помощь.

– Когда это было?

– Двенадцатого марта.

– Чем можешь подтвердить?

– Больничный есть. Сотрясение мозга получил. На память храню. Думал, при встрече все вспомнить. В больнице, когда меня привезли, удивились, как жив остался. Только на третий день меня из больницы выпустили. Едва уговорил.

– А почему же ты не поехал за ним?

– Времени было в обрез. Отпуск подходил к концу. А лишаться из-за него еще и северных льгот я не мог. Да и состояние не то было. Надо было дом продать, потом добраться.

– Ну, а почему сразу не сказал?

– И так покушение на убийство пришьете. Этого боялся. А сознался потому, что не хочу, чтобы на меня чужой грех повесили. Своих хватает.

– А где ты был двадцатого марта?

– Я в этот день дом продал. Оформлял документы. Могу показать. Заверено в сельсовете. Сделайте запрос. Созвонитесь. Там на документах и адрес сельсовета есть, – зачастил Магомет.

Через полчаса запыхавшийся Рафит влетел в кабинет, держа в трясущихся руках больничный лист и документы о продаже дома. Положил их перед Яровым, тот внимательно изучил их. Рафит переминался с ноги на ногу рядом.

– Ну что ж, у меня нет оснований не верить печати сельсовета. Будем считать твое алиби установленным. Можешь быть свободен! – сказал следователь.

Рафит, оглядываясь, вышел из кабинета. Потом заторопился. Скорее! Куда? Да все туда же, к реке. Он сел на валун. Стояла ночь.

Тряслись руки Магомета. Он смотрел на темную, как его собственная жизнь воду. По ней шли, закручивались в спираль воронки, как привратности судьбы. О чем он думал? Прощался с прошлым? Встречал старость? Как знать.

ТЯЖЕЛАЯ ПАМЯТЬ

Костя сегодня опять не спал. Ночью у Митяньки начала подниматься температура. Мальчишка стал бредить во сне. Кричал. Звал мать. Он всегда звал ее, когда болел. Столько лет прошло, как ее нет, а он зовет. Пересохшие губы мальчонки потрескались. Лоб горит, все тело, мокрое, горячее.

– Митянька! Сынок! Да что же это за напасть такая на нас с тобой? Проснись, – будит парнишку Костя.

– Мама! Я боюсь змеи. Она душит меня. Мама! Помоги! – кричит Митька.

Медуза накинул на плечи телогрейку, выскочил из дома. Побежал за врачом.

– Ангина, – сказала та, осмотрев ребенка. – Аспирин будете давать и горячее молоко с медом. Пусть лежит. Вставать ему нельзя.

А Костя побежал в столовую, в магазин. Принес молока. Меда не было. Положил в молоко малиновое варенье. Уговорил мальчишку выпить две кружки. И, натянув на него свитер, обмотал шею ему шарфом. Сел рядом.

– Спи, сынок, – просил он Митяньку.

– Не хочу. Расскажи мне что-нибудь.

– А что?

– Что хочешь.

– Когда ты закончишь третий класс, мы снова поедем с тобой на материк. Я повезу тебя отдыхать. На море. Мы будем лежать с тобой на песке и загорать. Долго-долго. Пока ты не станешь таким, как эскимо. Я буду покупать тебе много мороженого и напитков.

– Не надо. Ты опять будешь сидеть рядом. Ничего не есть, а только курить. И у тебя будут больные глаза. Я не хочу, чтоб ты болел.

– Я не болел, Митянька. Это память болела.

– Память? А разве она болит?

– Да, сынок. Моя болит.

В тот день, когда он увел Митяньку от могилы матери в свой дом, тот надолго слег. Без врачей, сам Медуза знал, в чем тут дело, и старался меньше напоминать ему о матери. Купил фотоаппарат, велосипед. Но Митянька по ночам убегал к морю. Туда – куда оно вынесло его мать.

Костя тихо подходил к мальчонке. Укрывал его плечи. Садился рядом. Они долго молчали. Каждый о своем думал. Митянька – о потерянном, отнятом. Костя – об упущенном. Потом, когда уставшее море совсем скрывалось в темноте. Медуза брал на руки мальчишку и, всхлипывающего, уносил домой.

Вскоре, когда Митяньку он усыновил официально, решил Костя свозить мальчишку в его город, забронировать квартиру, где тот жил с матерью. Вдруг, став взрослым, захочет вернуться! Туда. Насовсем. И приодев парнишку, решил поехать с ним в тот же день, когда закончилось его поселение.

В дороге мальчишка немного отвлекся. Он разглядывал пробегающие за окном деревья, деревни. И громко восторгался. Однажды он долго стоял у окна. И вдруг закричал:

– Мама! Твои любимые березки! Смотри! – но оглянулся и встретился с глазами Кости. Сник. Медуза понял, Митька всегда помнит и любит ее одну. С ним, с Медузой, он просто смирился. Смирился потому, что беда заставила.

Квартиру они забронировали быстро. Оформили ее на Митяньку.

Костя ждал, что родственники мальчишки захотят забрать его. И, чтоб смягчить их, накупил подарков всем. Те и не подумали даже предложить Митяньке остаться. Хотя бы временно. Никто не спросил, отчего и как погибла Мария. Они не опросили Костю, кто он и почему забрал Митяньку к себе.

Ночью, когда мальчишка уснул, Костя долго гладил его вздрагивающие во сне плечи.

– Не плачь, сынок. Родственники – еще не родные. Не о чем, и не о ком плакать. Они – никто. Ты теперь мой. Дмитрий Константинович Чумаев! И между прочим – неплохо звучит. А? То-то! Спи! Не плачь. Хоть и гордиться мне нечем, погано жил, зато твою жизнь мы устроим. Еще как!

И Костя решил свозить сына на Черное море. Денег хватало. И Медуза, накупив мальчишке мороженого, морса, садился с ним рядом, на песок. Тот ел. А Костя курил. Много.

По этому пляжу он ходил, Медузой. Совсем молодой. Сколько ему тогда было? А! Стоит ли об этом! Тогда он верил в дружков-кентов.

Десять лет заключения в лагере открыли ему глаза на них. Лишь под конец кто-то вспомнил. Выкроил на посылку. Расплатился с Костей за риск и лишения. За годы в лагере.

Десять лет. Плюс за Скальпа. Ни у кого ничего не украл, никого не убил, а добавочный срок получил. Медуза стискивает зубами папиросу.

Мальчишка, на что мал, а и то никак его не называет. Верно, стыдится. Чуть подрастет, окрепнет и уйдет. Не станет жить с Медузой под одной крышей. И снова он будет один. Но это потом. А пока он выиграл у жизни шанс. Пока он нужен. И не одинок. Ему есть о ком заботиться. Дальше? Может смерть сжалится. Не мучиться же бесконечно, – думает Костя.

А однажды Костя заснул на пляже. Разморило солнце. И, уперев пятки в песок, храпел Медуза на весь пляж. Мимо проходили люди.

Улыбались или вовсе не замечали. И только один остановился резко. Глянул на спящего Костю. На Митяньку и спросил мальчишку:

– Это что, твой отец?

– Да, – ответил тот еще неуверенно.

– Вор он! Бандит!

Митянька хотел возразить. Но человек ушел. Люди, сидевшие рядом, поднялись. Ушли подальше от спящего Медузы и Митьки. Изредка оглядывались на них. Смотрели осуждающе.

И не выдержал парнишка. Встал. Ничего не сказав, оставил спящего Костю на берегу. Пошел куда глаза глядят. Подальше от Кости, от взглядов.

Тот проснулся, когда солнце клонилось к закату. Огляделся. Митьки рядом не было. Подумал, что пошел он в уборную. Но время шло. Мальчишка не возвращался. Пошел искать и не нашел. Побежал в гостиницу, где они остановились. Но и туда Митянька не приходил. Костя вернулся на берег. Звал, но бесполезно. Спрашивал, но безрезультатно. Ждал и без толку.

К ночи с ног сбился. Устал, расстроился. И решил, первый раз в жизни, обратиться за помощью в милицию. Там выслушали его внимательно. И, записав приметы мальчишки, посоветовали успокоиться, взять себя в руки, вернуться в гостиницу. Костя не находил себе места. Метался по номеру.

– Ушел. А может заблудился? Но куда пошел? Зачем? Почему ничего не сказал? Не разбудил? Что случилось? Может, пошел купаться и… Но нет, быть не может. Заметили бы. Ведь на берегу было много людей. Не может быть, чтоб не заметили. Хотя, как знать? Кому есть дело до чужого ребенка? И Костя, напугав сам себя, выскакивает на улицу, хотел бежать к водоспасательной станции. Но в дверях столкнулся с милиционерами, они вели Митяньку. Тот упирался. Кричал:

– Пустите! Нет у меня отца! Никого нет!

– Отпустите его! – подошел Костя. Милиционеры с удивлением посмотрели на Медузу.

– Вы же просили найти его!

– Просил. Спасибо вам.

Милиционеры ушли. Мальчишка стоял, насупившись, напротив.

– Что случилось, Дмитрий?

Мальчонка молчал.

– Я как мужчину спрашиваю тебя?

– И не отец ты мне! Вовсе не отец! А вор! Бандит! – кричал Митька.

– Так-так. Ну, а еще, что ты скажешь? Выкладывай уж все сразу! – закипело внутри у Кости.

– Даже на пляже с тобой нельзя. Люди тебя знают и боятся. А дяденька увидел тебя и сразу вором назвал, бандитом! Не буду я с тобой жить. Все равно уйду!

– Иди. Но сначала скажи мне, что за дяденька тебе такое сказал про меня?

Митянька подробно описал мужчину.

– У него на указательном пальце – перстень был с красным камушком.

Скальп! Он это! Он! – мелькнула моментальная догадка и старая обида вспыхнула с новой силой.

– Змея подколодная! Мерзавец!

Мальчишка, подумав, что Костя его ругает, рванулся в темноту. Медуза догнал его. Схватил в охапку.

– Не дури, перестань! Вот вырастешь, тогда иди, а покуда на ноги стать надо. Выучиться. А уж потом – как хочешь. Силой около себя держать не стану, – а про себя решил во что бы то ни стало найти Скальпа. И, выманив его – убить, а мертвого поручить кентам.

Ночью следующего дня он навестил бывшего кента своего. И напомнив о прежних долгах, сказал, что не взыщет, все простит, если он найдет ему нужного человека. Описав все приметы Скальпа, дал срок три дня. Кент разыскал Скальпа к вечеру второго дня. Узнав, где он живет и с кем, побежал доложить Медузе об удаче.

Ночью, когда все стихло и Митька заснул, Костя тихо вышел из гостиницы на улицу. Этот город он знал хорошо. Здесь вырос. Мог пройти его весь с закрытыми глазами, не споткнувшись ни об один камень.

Четыре квартала. Костя шел прячась за деревья, чтобы случайные прохожие не могли его заметить. Вот и дом. Этот. Окно Скальпа закрыто наглухо. Костя тихо, неслышно поднимается по лестнице. Вот дверь. Заперта. Но какой замок устоит перед Медузой. Ему замки и посложнее встречались. Дверь тихо скрипнула, не потревожив соседей. В комнате раздался короткий крик.

К утру Костя вернулся в гостиницу. Митька спал. Он так и не заметил его отсутствия. Все было спокойно. Все. А через три часа Костя с Митькой уехали из этого города.

Медуза повозил мальчишку по другим городам. Водил его в цирки и зоопарки, в кино. А вскоре, уставшие от впечатлений, нагруженные покупками до отказа, они решили вернуться домой.

А через месяц Митька заболел.

Однажды, когда Костя присел у его кровати, мальчишка спросил:

– Скажи, а что такое нагулянный?

Костя подскочил:

– Где ты это слышал?

– Так меня родственники зовут.

– Послушай, это у них мозги нагулянные!

– Неправда, мне говорили, что так зовут тех, у кого нет отцов.

– Эх, Митянька. Да в том ли дело? Явот и не нагулянный, а судьба – собачья, даже хуже. Счастье – оно не от отца – есть он или нет, а от судьбы. Человеку не рождения своего стыдиться надо. Он не виноват в отсутствии отца или матери. Кстати, мать у тебя была чистой бабой. Светлой. Она другому бы – солнцем жизнь украсила. Да не повезло. Ни ей, ни кому. И не ее вина в том, что родился ты, не зная отца. Которому за такую бабу, да с таким сыном, больше, чем за жизнь держаться надо было! Но только не все это понимают, не все разглядят счастье свое. Не всяк его стоит.

– Скажи, а почему я не видел своего отца?

– Не знаю, Митянька, – отвернулся Костя.

– Неправда! Знаешь!

– Да потому, что дурак он у тебя, прости меня Господи!

– А почему ты на мамке не женился? – глянул Митянька на Медузу.

– Потому, что я дурак больший, чем твой отец! Понял? Если б знал я, что жизнь для меня этот подарок приготовила, минуты б не промедлил. А теперь вот только ты у меня остался. Один, за нее и за себя в память. Вот вырастешь ты. Повезу тебя в институт. Выучишься. Человеком станешь. Не то, что я. Погляжу я как ты устроишься. Помогу прочней укрепиться…

– А дальше? – ждал Митянька.

– И все. Хватит. Не стану мешать. Уйду с твоей дороги. Чтоб никто не попрекал тебя, что рос ты сыном вора. Пусть бывшего, но вора. Это было, Митянька. Было, дружок мой. Виноват, что не сохранил себя чистым для встречи с тобой. С матерью твоей. Клеймо на мне. До самой смерти носить его буду. Но сам. Ты тут не при чем. Не хочу, чтоб к тебе оно липло. Живи светло, не по моему. За меня и за себя.

– А знаешь, что мне милиционеры сказали, когда нашли в лодке?

– Что?

– Что я тебя убиваю. Это правда?

Костя молчал.

«Правда ли? Но не будь у него Митяньки, кто знает, куда бы, в какую сторону повернула его дорожка? Может в «малину», а может – себя с отчаянья бы порешил? А если бы не нашел он Митьку в тот день, точно мог бы что-нибудь утворить. Над собой. Так бы и подумал, что проглядел парнишку. А с горя – кто может за себя поручиться?»

Скоро год исполнится, как живет Митянька с Костей. Но до сих пор никак его не зовет. Дядей Костей – стыдится. Отцом – не решается. И Костя ничего не говорил. Пусть как хочет обращается, лишь бы не ушел. Не отвернулся. А там повзрослеет – выберет. Как сердце подскажет.

Эта весна выдалась на редкость дружной. Оттепель наступила сразу. И Костя решил в последний раз сходить на море, пока оно не вскрылось, наловить на блесну наваги. Хотел оставить Митьку в доме, ведь недавно болел, но мальчишка увязался следом, ни в какую не захотел остаться, как ни уговаривал, ничего не получилось. Пришлось согласиться.

Они шли по рыхлому, голубоватому снегу. Он уже пропитался водой и следы, оставленные в снегу, быстро наполнялись ею.

Митянька радовался предстоящему теплу. Тому, что скоро он вместе с Костей выйдет на лодке в море. Тот иногда брал с собой мальчишку, когда это было неподалеку и погода была особенно хорошей.

Мальчишка старался забежать вперед и первому подойти к лунке, первому забросить блесну. Но Костя не пускал его вперед себя. Не позволял идти рядом. Только сзади.

И Митянька обиделся. Приотстал, Завязал потуже веревку на поясе, какою Костя подвязал, чтобы не продуло мальчишку. И пошел дальше. По следам.

Но что это? Легкий треск раздался внезапно. И в секунду, там, где стоял Медуза, вздыбилась льдина. Она встала торчком, потом медленно стала валиться на бок.

Костя не успел и глазом моргнуть, как оказался в воде. Она вмиг пропитала одежду. И та вспухла, отяжелела. Потянула вниз. На дно. Митянька подскочил.

– Уходи! – кричал ему Медуза, хватаясь за лед, пытался выбраться из воды. Мальчишка заплакал.

– Убегай, говорю! – кричал Костя немеющими от холода губами.

– Не пойду! – гнусил мальчишка.

– Беги, паршивец! Убегай, – начал захлебываться Медуза.

И вдруг Митянька сообразил что-то. Он быстро развязал веревку на поясе. Кинул один конец Косте.

– Держи!

Медуза понял. Взял конец веревки. Намотал на руку.

– За пояс привяжи! – крикнул Митька и лег на снег. Стал тянуть.

– Держись! Отец! – потянул мальчишка и сам удивился – отцом назвал. А впрочем – почему бы и нет? Ведь он один любит его – Митьку! Любит, как когда-то любила мать.

«Отец!» – Косте не поверилось. – «Отец!» И в холодной воде стало тепло. Отец! Неужели он никогда не услышит этого слова? Отец! Значит, оттаяла душа.

Костя делает усилие. Еще одно. Но нет. Вода сдавила. Ему не осилить, не вылезти. Она не выпустит.

– Отец! Давай!

Но веревка выскальзывает из рук. Вода набирается в рот.

– Папка! Папка! Как же я? – доносится отчаянный крик.

Он будто током по нервам ударил. Костя вынырнул. Глотнул воздуха. И, ухватившись одною рукой за веревку, второй оперся о кромку льда. Выбрался.

– Папка! Пошли домой! – взял Костю за руку мальчишка. В глазах его стыли слезы страха.

– Пошли, сынок, – перевел дух Костя и, тяжело переставляя ноги, пошел следом за Митянькой.

Дома он переоделся. Митька кипятил чай. Все оглядывался на Костю. Словно боялся, что спасение только приснилось. Что он снова один. Как тогда… В то утро… Когда не стало матери.

Лишь через неделю они пришли к морю. Оно уже очистилось ото льда. Митька с Костей долго смотрели на воду. «Наверное о матери вспоминает» – подумал Костя. А мальчишка внезапно прижался:

– А ты жив! Жив! – заплакал он вдруг совсем по-детски.

***

Аркадий, приземлившись в Оссоре, тут же решил узнать, как добраться ему до Анапки.

– Мы вам ничем помочь не сумеем. Оба наши вертолета отправлены в оленеводческие бригады. А самолет в Анапке приземлиться не сможет, – развел руками начальник аэропорта.

– Как же туда добираться? – спросил следователь.

– Только морем. Но сейчас еще невозможно.

– Почему?

– Само море от льда очистилось. Но северные реки, впадающие в море, только начинают открываться.

– Ну и что?

– Как что? Лед! Сплошное месиво. Ни один катер, ни одно судно не пройдет к Анапке. На льду все винты срежет. А что потом?

– А когда можно будет добраться? – спросил уныло Яровой.

– Недели две, три подождать надо.

Настроение у Ярового совсем упало. Он решил сам сходить к пирсу.

Море сплошь было усеяно льдом. Маленькие, большие льдины скопились у берегов сплошным крошевом льда. Он перетирался тихими накатами, шелестел холодом. Куда ни глянь – сплошное месиво льда. Серое, колючее.

«Как добраться в Анапку?» – мучительно думал Аркадий, и заметил старика, сидевшего на просмоленной, перевернутой вверх дном лодке. Он курил, неподвижно смотрел на море.

– Здравствуйте, – подошел к нему Яровой.

– Здорово! – смерил старик изучающе.

– Это ваша лодка, отец?

– Моя!

– Да. Хорошо иметь свою лодку, – вздохнул следователь.

– А тебе какая нужда в ней?

– В Анапку надо.

– И-и, ты что? Иль не видишь, что на море делается?

– Вижу. Но мне надо.

– Помирать надо? Ты что? Какой сумасшедший рискнет нынче поехать? Да ни за что! Ни за какие деньги! Это же верная смерть! Видать, ты ни разу в море не был, – покачал головой старик. И спросил:

– Приезжий что ли? – Да.

– А чего тебе в Анапке надо?

– Дела…

– К бабе что-ль?

– Нет!

– Какие дела могут быть в Анапке?

– Послушай, отец, подскажи, как добраться. Старик внимательно смотрел на Аркадия.

– Ну, если тебе жизнь не мила, ступай к Федору. Знаешь его?

– Нет.

– Это отпетый пьяница. Если он еще не опохмелился и у него нет денег, то возьмется. У него своя дюралевая лодка есть. Кроме него, никто не повезет. Но и за него поручиться не могу. Как доберешься, если не возьмется – ума не приложу.

– А где он живет? – оживился Яровой.

– Вон дом – видишь? А вон его лодка. Постучи по ней, он и выйдет.

Аркадий последовал совету старика. Из дома вышел угрюмый, с мутными глазами мужик. Подошел.

– Тебе чего?

– В Анапку надо.

– Ты что? Глянь, че творится на море!

– Мне нужно. Срочно.

– Сдыхай сам. Я не поеду.

– Я заплачу, – глянул на него Яровой.

– А сколько?

– Сколько нужно.

Мужик остановился. Почесал взъерошенную макушку.

– Сотню возьму. Не меньше, – сказал он, немного подумав.

– Идет. Согласен.

– Тогда садись. Я мотор принесу, – вернулся мужик в дом. Через десяток минут он вышел одетый. Нес на плече мотор. Установив его, он принес дюралевое весло. И, столкнув лодку в ледяное месиво, сказал:

– Пошли!

Слабосильный мотор «Москва» работал на малых оборотах. Федор стоял в лодке в полный рост, отгребая лед от мотора, потом передал весло Аркадию.

– Работай, – а сам сел управлять лодкой.

Яровой видел, как старик, оставшийся на берегу, удивленно рот разинув, смотрел им вслед. Лодка медленно удалялась от берега. Зарывалась носом в ледяную кашу.

– Греби быстрей, – подгонял Федор.

Следователь старался изо всех сил. Он ни на минуту не отдохнул. Но стало жарко. Яровой снял куртку.

– Греби! – услышал он голос Федора.

И снова весло заходило в руках. Но море, словно нарочно, подсовывало к бортам льдины покрупнее, потолще. А вот одна – слоном громадным прижалась к борту. Нет сил сдвинуть, отпихнуть ее.

– Пошла, – уперся в нее Яровой, но льдина не двигается с места.

– Левее! – кричит Яровой Федору. Но поздно. Мотор умолк. В лодке стало тихо.

– В лоб твою собаку! – ругается Федор и втаскивает мотор в лодку. Осматривает.

– Что там у тебя?

– Шпонку срезало, тудыт его мать этот лед! – роется Федор в карманах.

А лед стискивает, сдавливает лодку. Борта скрипят. Льдины поднимаются, норовя перевалиться в лодку.

– Отгребай! – крикнул Федор.

Аркадий отпихивает льдины. Они прячутся под дно лодки, поднырнув, поднимают ее над водой.

– Греби! А то перевернемся!

Лед стиснул лодку в сильные ладони и-словно шутя, играясь с нею, сдавливает постепенно. Наслаждаясь своею силой и ее слабостью.

– Греби! Выходи правее!

Ладони Ярового мозолями покрылись. Федор подвешивает мотор. Обходит льдины на малом газу.

– Ты откуда? – спрашивает Федор.

– С материка, – не прекращает тот работать веслом.

– То-то я тебя здесь не видел. А кто меня тебе подсказал?

– Старик, я его не знаю.

– Хм, поди пьяницей назвал? – глянул Федор на Аркадия вопросительно.

Тот промолчал.

– Я на море работал. Боцманом. Потом списали. Из-за этого дела, – щелкнул себе по горлу Федор.

– А с чего это ты запил?

– Так. Один в живых остался. Из всей команды. Обледенение было. Я на воде удержался, другие нет. Когда меня к берегу привезли, бабье шум подняло. Мол, на хрена я жить остался. Ведь ни детей, ни бабы. А их мужики погибли. Ну, а разве я виноват, что выжил? А бабы и теперь на меня волками смотрят. Мол, кому надо было жить – утонул, а кому не надо – выжил. Вот и запил я. С горя.

Аркадий оглянулся. Лицо у мужика молодое, а голова совсем белая.

– Ты отгребай! Не останавливайся! Не то плохо наше дело.

– Гребу! – усмехнулся следователь.

– Скоро на воду выйдем. На чистую, – ободрил Федор. Яровой глянул вперед, до чистой воды еще метров двести ледяного поля. От вида такого расстояния мурашки по спине бежали. Руки давно перестали повиноваться. Они беспомощно повисали. Пот заливал глаза.

– Греби, браток, – уже просил Федор.

Аркадий собрал в комок остатки сил. Четыре часа он без передышки работал веслом. Майка, рубашка, свитер – насквозь промокли. Будто не лед отталкивал, а поработал с раскаленным железом.

– Ух-х. – Окунулась льдина под воду, а пока Яровой отталкивал льдину с одной стороны, эта льдина поднырнула под дно лодки и, поднявшись кверху круглым животом, подняла на нем и лодку.

Яровой не сразу понял, в чем дело. Лодка внезапно поднялась над водой метра на два. Льдина медленно тащила ее, в открытое море. Аркадий глянул на Федора. Тот, посинелый от ужаса, глаза закрыл.

Яровой глянул. Там, где был берег, – в той стороне лишь ледяные бескрайние поля. Кричи, не кричи – никто не услышит. Второй берег и того дальше.

А лодка, как по иронии судьбы, серым чирием на белом брюхе льдины сидела. В любую секунду готовая сорваться с него и перевернуться в воду вместе с двумя мужиками.

– Господи? За что? – кричал Федор.

Аркадий стоял, боясь пошевелиться. Одно движение и лодка сорвется. Упадет в воду. И тут не спастись. Нет. До берега не доплыть. Федор сдерживает дыхание. Аркадий думает. Страх понемногу прошел. Но нельзя же бесконечно торчать на этой льдине! Куда она понесет их? Во всяком случае не к берегу. От берегов идет теплая, талая вода и льды несет в более холодные воды. А значит в море. Подальше от берегов.

Сколько им так сидеть здесь? Ведь это не может продолжаться долго. Надо что-то предпринимать. Яровой оглядывается. Подметил, что левый борт лодки балансирует. Если удастся, не перевернув ее, вылезти через борт, то потом лодку можно понемногу стянуть в воду. Если льдина за это время не перевернется. Но если ждать, лодка все равно черпнет воду правым бортом и пойдет на дно. Потому ее надо либо выровнять, но это не принесет нужного результата, либо столкнуть в воду.

– Куда ты?

– Тихо!

– Остановись, что делаешь?

– Молчи! – прикрикнул Аркадий.

– Стой, лодка соскользнет! Потонем!

– С тобой уже тонули. Я не хочу быть в их числе! – Медленно вылез из лодки. Льдина балансирует под ногами.

– Живее, – торопит себя Яровой. Он уверенно берет лодку за борт. Потом понемногу стягивает ее в воду.

Федор сидит, боится шелохнуться. Лодка клюнула носом воду. Яровой быстро столкнул ее в воду. Успел запрыгнуть и сам.

– Заводи свою бензопилу! – смеется Яровой. И, взяв в руки весло, снова принялся отталкивать от бортов льдины. Когда они отошли метров на десять от своей льдины. Аркадий оглянулся. Льдина снова перевернулась кверху головой. Успели они вовремя уйти от нее.

Федор вытер шапкой лицо. И больше не оглядывался назад. Лишь вздрагивающие плечи выдавали его состояние.

– Сколько еще до Анапки?

– Часа два хорошего ходу.

– Надо поднажать, – нахмурился Яровой, заметив, что на горизонте начинает темнеть.

– Ты покуда греби, браток! На чистой воде я наверстаю. Газу до отказу врублю. Ужинать в Анапке будешь. Как положено, – обещал Федор.

Аркадий старался не подпустить льды под днище лодки.

– Давай, газ прибавь. Льды разрежены, – повернулся Яровой к Федору.

– На поверхности – да. Но ты не знаешь, что тут лед, как слоеный пирог. Льдины в несколько ярусов идут. Натолкнешься, не только мотор и лодку, себе шеи поломаем.

– Мне поскорее надо.

– Тише едешь – дальше будешь, – ответил Федор.

– Да поднажми же! Чего ты такой трусливый? – кипятился Аркадий.

– Не трусливый – осторожный.

Яровой быстрее расталкивает льды. Ветер до костей пронизывает, Федор все так же медленно ведет лодку. Аркадий смотрит вперед. Еще метров тридцать. Дальше открытая вода. Там можно уговорить Федора. Прибавить газ. Метр, еще метр, еще. Полоска льда сужается.

– «Ну живее, живей», – напрягся Аркадий. Вот уже до воды рукой подать.

Лодка на миг замерла, как скакун перед отчаянным прыжком. Взревел мотор. И лодка, угорело сорвавшись с места, понеслась по водной глади легко. Скользя как на коньках, взвинчивая мотором бурун воды. Яровой кладет весло на дно лодки.