Текст книги "Воссоединенные"

Автор книги: Элли Каунди (Конди)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

Я чуть не попадаюсь.

– Пожалуйста, – произносит один из чиновников в центре зала, – извлеките красные таблетки из контейнеров. Не принимайте таблетку, пока мы не подойдем и не проконтролируем.

Зал синхронно вздыхает, но повинуется. Я кладу таблетку себе на ладонь. Годами я внимала слухам о красной таблетке. Но никогда не предполагала, что должна буду принять ее. Что случится, если я это сделаю?

Чиновник останавливается передо мной. Я колеблюсь, внутри нарастает паника.

– Давай, – говорит он, и я кладу таблетку в рот, а он наблюдает за тем, как я глотаю.

***

Во рту ощущается слабый привкус слез, я еду в аэропоезде без всякого понятия, как я здесь оказалась или что сегодня случилось.

Что-то не так, но я знаю, что мне нужно к дедушке. Я должна найти его. Это все, о чем я могу думать. О дедушке. Все ли ним в порядке?

– Где ты была? – спрашивает он, когда я прихожу.

– Работала, – я говорю это, потому что приехала с той стороны. Но я не могу сосредоточиться. Я не уверена, что именно случилось. Хотя, здесь я чувствую себя хорошо. Снаружи так красиво.

Это редкий момент весны, когда и почки на деревьях и цветы на земле красные. Воздух прохладный и в то же время теплый. Дедушка смотрит на меня ясным и решительным взглядом.

– Ты помнишь, что я сказал тебе однажды о зеленой таблетке? – спрашивает он.

– Да. Ты сказал, что я достаточно сильная, чтобы обходиться без нее.

– Зеленый сквер, зеленая таблетка, – говорит он, цитируя себя. – Зеленые глаза зеленой девочки.

– Я навсегда запомню тот день.

– Но этот день тебе вспомнить нелегко, – взгляд дедушки наполнен пониманием и сочувствием.

– Да, но почему?

Дедушка не отвечает, во всяком случае, прямо. – Была отличная фраза для по-настоящему незабываемого дня, – говорит он вместо этого. – Красный день календаря. Помнишь?

– Не уверена, – я сжимаю голову руками. В мыслях туман и полный разброд. Лицо дедушки выражает грусть и одновременно решительность. Во мне тоже начинает крепнуть решительность.

Я поворачиваюсь к красным почкам и цветам. – Или, – меня словно молнией пронзает мысль, – можно назвать это Днем красного сада.

– Да, – кивает дедушка. – День красного сада. День памяти.

Он наклоняется ближе. – Тебе будет сложно вспомнить. Даже память об этих минутах потускнеет со временем. Но ты сильная. Я знаю, ты вспомнишь все.

***

И я вспоминаю. Благодаря дедушке. Он крепко привязал день красного сада, подобно флагу, к моей памяти, так же, как мы с Каем привязывали полоски красной ткани, чтобы отметить препятствия на Холме.

Дедушка не мог вернуть мне все воспоминания, потому что я так и не рассказала ему, что я сделала, но он смог вернуть мне некоторую часть, помог узнать, что я потеряла. Дал подсказку. День красного сада. Я могу выстроить оставшиеся воспоминания по камешкам, которые приведут меня на другую от забвения сторону, помогут отыскать воспоминания на другом берегу реки памяти.

Дедушка верил в меня, и он предполагал, что я могу восстать. Я так и делала, сначала в мелочах, несмотря на то, что верила в Общество. Я думаю о том, как сделала игру для Брэма на его скрайбе, когда мы были маленькими. Как я рассердилась, когда проглотила тот кусочек пирога на банкете. Как Ксандер и я не рассказали чиновникам о том, что он потерял в бассейне свой контейнер с таблетками. Как мы нарушили правила из-за Эм, когда дали ей зеленую таблетку.

После того, что я узнала, я думаю, что ко мне в тот раз обратились повстанцы. Они угрожали дедушке, и я выполнила их просьбу. Я добавила людей в базу данных Обручения. Тогда я не знала, кем были эти люди. Я и предположить не могла, что они были Отклоненными.

И Восстание, и Общество использовали меня, потому что знали, что я все забуду.

Общество знало, что я забуду, что сортировала данные для банкета Обручения, и Восстание знало, что я не смогу предать их, если не вспомню, что я сделала. Лоцман даже упомянул об этом, когда вез нас в Эндстоун. – Ты помогала нам раньше, – сказал он, – хотя и не помнишь этого.

Но сейчася вспоминаю.

Почему повстанцы заставили меня добавить Отклоненных в базу данных? Надеялись ли они, что это сработает как Реклассификация? Или они просто пытались подорвать власть Общества?

И почему Общество использовало меня и других сортировщиков в тот день? Неужели сортировщики из Центра уже тогда начали заболевать чумой?

Следом по цепочке всплывает другое воспоминание.

Я обручала и в другое время, в Центре.

Вот что случилось в тот день, когда я нашла записку в рукаве, где написала одно слово – помни.

У Общества начались проблемы из-за чумы. Они не могли понять, что делать с людьми, впадавшими в кому. Как долго Общество использовало людей, чтобы сортировать для банкетов, и давало нам красные таблетки, чтобы мы забыли поспешность, неорганизованность их действий?

Моя чиновница не знала, кто внес Кая в базу данных для Обручения.

Но мне это хорошо известно. В конце концов, я могу сортировать данные и анализировать их.

Это была я.

Я внесла его, не догадываясь об этом. А потом кто-то – я сама или кто-то другой в зале – соединил его, и Ксандера, в пару со мной.

Обнаружила ли это когда-нибудь моя чиновница? Смогла ли она предсказать это в качестве финального исхода? Пережила ли она вообще чуму и мутацию?

Из всех людей Общества, были ли Кай и Ксандер единственные, которые подходили мне больше всего? Заметило ли Общество, что у меня было две Пары, или они просто сделали ошибочное сохранение и пропустили этот случай? Или у Общества даже не было заготовленной процедуры для подобных нестыковок, они верили, что такое никогда не случится, доверяли собственным данным и своему убеждению, что существует только одна-единственная Пара для каждого человека?

Так много вопросов, и я, возможно, никогда не получу на них ответы.

***

Я не хочу слишком о многом расспрашивать свою маму сейчас, когда она только выздоравливает. Но она сильная, такая же, каким был мой отец. Теперь я понимаю, сколько мужества надо было иметь, чтобы выбрать такую жизнь, какую ты хочешь, что бы там ни происходило.

– Дедушка, – начинаю я. – Он был членом Восстания и он крал у Общества.

Мама берет у меня растение и кивает. – Да, – говорит она. – Он брал артефакты из библиотеки Реставрации. Но он крал у Общества не по просьбе Восстания. Это была его личная миссия.

– Он был Архивистом? – спрашиваю я, сердце уходит в пятки.

– Нет, но он торговал с ними.

– Почему? Что он хотел?

– Для себя ничего. Он организовывал вывоз Аномалий и Отклоненных из провинций.

Неудивительно, что дедушка так удивился, когда я рассказала ему о микрокарте и о том, что обручена с Отклоненным.

Он-то надеялся, что они все уже далеко и в безопасности.

Какая ирония. Дедушка пытался помочь этим людям, вывозя их изОбщества. Я же внесла их обратно в базудля Обручения. Мы оба думали, что делаем правильные вещи.

Общество и Восстание использовали меня, когда я им была нужна, устраняли, когда была не нужна. Но дедушка всегдазнал, что я сильная, всегда верил в меня. Он верил, что я могу обойтись без зеленой таблетки, что могу вернуть воспоминания после красной таблетки. Интересно, что бы он подумал, если бы узнал, что я также подверглась воздействию синей таблетки, и продолжала идти вперед.

Глава 57. Кай

– Есть наводка, – объявляет Лоцман.

Нет нужды спрашивать – Какая? Наводка всегда приводит к одной и той же цели – к потенциальному местонахождению цветка, из которого изготовляют лекарство.

– Где? – спрашиваю я.

– Отправляю координаты, – принтер на панели управления начинает выдавать информацию. – Это небольшой город в Сономе.

Родная провинция Инди. – Это рядом с морем? – спрашиваю я.

– Нет, – отвечает Лоцман, – в пустыне. Но наш источник был уверен в этом месте. Она вспомнила название города.

– И источник информации... – начинаю я, хотя думаю, что уже догадался.

– Мама Кассии, – заканчивает Лоцман. – Она вернулась.

***

Заходя с востока, вдалеке от города я вижу длинный участок полей, на котором перекопана вся земля. Сейчас утро. На землю полей выпала роса, и они сверкают, словно маленькое море, на которое обрушились лучи солнца.

Не теряй надежды, говорю я себе. Мы думали, что увидим лекарственные поля, но там оказалось лишь несколько цветков.

На ум приходят строки из стихотворения Томаса:

 
Хоть мудрый знает – не осилишь тьму,
Во мгле словами не зажжешь лучей —
Борись, борись, не уходи безропотно во тьму.
 

Возможно, это был наш последний шанс зажечь свет, последний шанс, чтобы вылечить значительное количество людей, прежде чем их болезнь перейдет в последнюю стадию. А теперь вся наша борьба – наши полеты, сортировка Кассии, лекарство Ксандера – уйдет во мглу.

Два корабля приземлились на окраине поля.

Внешне я ничем не проявляю свое замешательство и начинаю снижать высоту. Но внутри каждый раз мелькают мысли, когда я вижу замершие в ожидании другие корабли. Кто их пилоты? В настоящее время Общество выглядит бездействующим, а Лоцман и егомятежники поднялись на вершину власти благодаря лекарству, привезенному с гор. Его люди следят за порядком; под их надзором рабочие распределяют остатки пищевых припасов. Здоровые люди отсиживаются в своих домах, иммуны помогают ухаживать за неподвижными, в городах установлено некое подобие порядка.

Теперь Лоцман пользуется достаточным уважением пилотов и офицеров, владеет ситуацией, поэтому Общество оттянуло свои силы из Восстания, позволив им заниматься поисками цветов для лекарства. Но когда-нибудь Общество вернется. И однажды людям придется решить, чего они хотят.

Но вначале нам нужно вылечить их.

Я сажаю корабль на длинную пустынную дорогу, рядом с другими кораблями.

Лоцман идет мне навстречу, а на расстоянии я замечаю аэромобиль, парящий в воздухе ближе к городу.

– Офицеры думают, что они нашли кого-то, кто сможет нам помочь, – говорит Лоцман. – Человека, который знал того, кто засеял эти поля и готов об этом поговорить.

Мы пересекаем заросшую травой канаву, разделяющую поле и пыльную дорогу. Эта территория ограждена забором из колючей проволоки. Но я уже почти угадываю лилии.

Растущие под необычным углом, они выглядывают из холмиков и долин, покрытых грязью, они здесь – белые цветы, размахивающие рекламными заголовками о лекарстве.

Я тянусь через проволоку и разворачиваю один цветок к нам; его форма совершенна. Три изогнутых лепестка составляют цветочную чашечку с красными прожилками внутри.

– В прошлом году Общество вспахало поля, – говорит человек из города, подходя к нам сзади. – Но этой весной они снова взошли.

Он качает головой. – Я не знаю, кто из нас хотя бы заметил или подумал прийти сюда, болея чумой.

– Эти луковицы можно употреблять в пищу, – говорит Лоцман. – Вы знали об этом?

– Нет.

– До того, как Общество распахало эти поля, кто засеивал их? – спрашивает Лоцман.

– Человек по имени Джейкоб Чайлдс, – отвечает мужчина. – Я не должен был помнить, что поля распахали, но я помню. И я не должен был помнить, что они увезли Джейкоба. Но они увезли его.

– Нужно организовать тщательный сбор луковиц, – говорит Лоцман. – Можете помочь нам с этим? Знаете ли вы людей, которые были бы готовы поработать?

– Да, но их мало. Большая часть больны или прячутся.

– Мы подключим своих людей, – говорит Лоцман. – Но нужно приступить к работе немедленно.

Легкий ветерок теребит лепестки. Они как маленькие волны, танцующие в зеленом заливе травы.

***

Несколько дней спустя я возвращаюсь после доставки очередной партии лекарства в Центр, когда из динамика снова доносится голос Лоцмана. Его голос пугает меня, так же как и выбор времени, когда он выходит на связь – знает ли он, что я задумал? Мой полет не должен был насторожить его. Маршрут, назначенный мне, был идеален, максимально близок к тому месту, где мне необходимо побывать и сделать то, что я должен.

– Нет никаких записей о человеке по имени Джейкоб Чайлдс, – говорит Лоцман. – Он просто исчез.

– Это не удивительно, – отвечаю я. – Я уверен, что Общество, нисколько не мешкая, отправило его на реклассификацию и смерть.

– Я также попросил людей заняться поисками Патрика и Аиды Маркхем, – продолжает Лоцман. – Их нет ни в каких базах данных, ни Общества, ни Восстания.

– Спасибо, что нашли время поискать, – благодарю я. Очень многие хотят знать о своих семьях, но наши ресурсы слишком ограничены, чтобы заниматься поисками, даже через базу данных.

– Я не могу сейчас разрешить тебе искать их. Нам все еще нужны ты и твой корабль для доставки лекарства.

– Я понимаю, – отвечаю я. – Буду искать их в свободное время.

– В данный момент у тебя нет никакого свободного времени. Твои часы отдыха предназначены именно для отдыха. Мы не можем позволить тебе летать изнуренным.

– Я должен найти их, – настаиваю я. Я обязан им всем. Через Анну я узнал, что Патрик и Аида торговали и жертвовали даже большим, чем я изначально думал. Я спрашиваю Лоцмана о том, о чем никогда не спрашивал раньше. – Неужели нет никого, кого нужно найти тебе?

Я зашел слишком далеко. Лоцман не отвечает.

Я смотрю вниз на темную землю, и яркие огни попадают в поле моего зрения, именно там, где им положено быть.

В течение нескольких недель, пока я летал за лекарством, я останавливался в каждой провинции Общества по нескольку раз.

Кроме Ории.

Лоцман не позволяет никому из нас приземляться в тех провинциях, откуда мы родом, иначе мы отыщем там слишком много знакомых людей, и появится соблазн изменить порядок доставки лекарства.

– Были такие люди, – наконец отвечает Лоцман. – Но я знал, где их найти. А тут все равно, что искать иголку в стоге сена. Ты даже не знаешь, с чего начать. Это займет слишком много времени. Сейчас. Но позже ты сможешь.

Я не отвечаю ему. Мы оба знаем, что позжечасто означает слишком поздно.

Лекарство работает, так же как и сортировка Кассии, которая докладывает нам, куда двигаться дальше. Так мы спасаем оптимальное число людей. Она высказывает свое мнение, как мы должны поступить, компьютеры и другие сортировщики подтверждают ее решение – ее ум так же хорош и ясен, как все лучшее в этом мире.

Но мы не можем спасти всех. Около одиннадцати процентов неподвижных не возвращаются совсем, другие пациенты умирают от инфекций.

Я иду на снижение.

– Кажется, я ясно дал понять, что ты не можешь искать их сейчас, – говорит Лоцман.

– Да, – отвечаю я. – Я не позволю людям умирать, охотясь за невозможным.

– Тогда что ты делаешь? – снова спрашивает Лоцман.

– Мне нужно приземлиться здесь.

– Их нет в Ории. Кассия сочла крайне маловероятным, что они находятся в пределах этой провинции.

– Она рассчитала наивысшую вероятность, что они умерли в Отдаленных провинциях, – говорю я. – Не так ли?

Лоцман замолкает на мгновение. – Да, – отвечает он.

Я кружу до тех пор, пока не нахожу хорошее место для посадки. Пролетая над Холмом, я раздумываю, где сейчас зеленый шелк от платья Кассии – маленькое рваное знамя, полоскавшее под небом, теперь похоронено в земле. Или выгорело на солнце. Его смыло дождем. Унесло ветром.

– Ория все еще нестабильна, а ты слишком важен, – говорит Лоцман. – Тебе нужно вернуться.

– Это не займет много времени, – повторяю я, заворачивая корабль на посадку. Это судно не похоже на корабли Лоцмана. Оно не может переключиться на режим пропеллеров и сесть точно по месту.

Улица вряд ли будет достаточно протяженной для посадки, хотя мне известен каждый ее метр. Я ходил по ней все эти годы. С Патриком и Аидой, и они всегда держались за руки.

Колеса ударяются о землю, металлические подкрылки раскрываются, создавая сопротивление и замедляя ход корабля. Дома проносятся мимо, и как раз в конце улицы я успеваю остановить корабль. Через лобовое стекло я могу заглянуть в окна некоторых домов, если, конечно, они не закрыты ставнями.

Я выбираюсь из корабля и двигаюсь так быстро, как могу. Мне нужно пройти всего несколько домов. За цветами в садах никто не ухаживает, они выглядят дикими и заброшенными. Я останавливаюсь у двери дома, где раньше жила Эм. Окна разбиты. Я заглядываю внутрь, но дом пуст, и, судя по всему, уже давно: пол устилают листья. Наверно, их принесло ветром из другого городка, ведь у нас деревьев больше нет.

Я продолжаю свой путь.

Когда я был в коме, я слышал, что Анна рассказывала о моих родителях, о Патрике, Аиде и Мэттью.

Мать с отцом не могли уберечь меня. Поэтому, умирая, они отправили меня поближе к Обществу, и надеялись, что это сработает. Патрик и Аида приняли меня и полюбили, как родного.

Я никогда не забуду крики Аиды и лицо Патрика, когда чиновники забирали меня, или как они пытались дотянуться до меня или друг до друга.

Общество четко представляло свои действия, когда обручило Патрика и Аиду.

Если бы я был обручен с Кассией, если бы я знал, что проживу восемьдесят лет безмятежной жизни, и большинство из них проведу с ней, я не знаю, имел бы я силы, чтобы пытаться свергнуть Общество.

Ксандер имел.

Я иду по дорожке и стучу в дверь дома, где он раньше жил.

Глава 58. Ксандер

За последние недели у нас произошло несколько достижений по делам лекарства. Сначала нашли поля, о которых рассказала мама Кассии, это позволило нам сделать больше лекарства и быстро раздать его людям. Потом мы выяснили, как синтезировать белки калохортуса в лаборатории. Лучшие из умов, оставшихся в Восстании и Обществе, объединились, чтобы работать над этой проблемой.

И работа все кипит. Людям становится лучше. Даже если мутация вернется, у нас теперь есть лекарство. Конечно, до тех пор, пока вирус снова не изменится. Но сейчас данные говорят о том, что худшее уже позади. Я бы не стал доверять никаким данным, если бы их сортировала  не Кассия.

Сейчас мы переживаем другое время: люди чувствуют себя хорошо, и им необходимо выбрать, в каком мире они хотят жить. Я не знаю, придется ли нам пройти через это так же, как мы прошли через чуму.

– Ты спас мир, – любит поговаривать мой отец.

– Нам просто повезло, – отвечаю я. – Нам всегда везет.

И мы действительно счастливчики. Посмотрите на мою семью. Брат вернулся домой из Ории, когда чума только вырвалась наружу, им всем удавалось избегать заражения почти до самого конца. И даже когда они заболели, Кай прибыл как раз вовремя, чтобы привезти их сюда, и мы смогли исцелить их.

– Мы старались держать горожан в единении, – рассказывает отец.

И, к его чести, они смогли. Они делились едой, заботились друг о друге так долго, как могли.

Не похоже, что они делали что-то неправильно. Моя семья всегда считала, что если ты упорно трудишься и делаешь правильные вещи, то, скорее всего, у тебя все получится. И они не глупы. Они понимают, что не всегдавсе будет хорошо. На их глазах происходили страшные вещи, и это разрывало им сердце и заставляло страдать по-настоящему.

Я ханжа, знаю, ведь со мной ничего такого плохого не случилось. Родные Кая пропали без вести. Кассия потеряла отца.

Но не мы, не семья Кэрроу. У нас все прекрасно. Даже у моего брата, который, оказывается, никогда не вставал в ряды Восстания. Я ошибся в нем. Я ошибался во многом.

Но лекарство, которое мы создали, работает.

***

Когда подходит время перерыва, я покидаю медицинский центр и иду к реке, протекающей через центр Камаса.

Теперь, когда заграждения снесли, и мутация находится под контролем, люди снова вспомнили обычай прогуливаться вдоль реки. На набережную, неподалеку от медицинского центра, ведет целый ряд бетонных ступенек, вырубленных в пологой насыпи.

Кай и Кассия иногда ходят туда, когда он возвращается с поручения, и однажды я нашел его там, в одиночестве смотревшим на воду.

Я сел рядом с ним. – Спасибо, – сказал я. Тогда мы увиделись в первый раз после того, как он привез мою семью на лечение.

Кай кивнул. – Я не смог вернуть свою семью, и понадеялся, что найду твою.

– И ты нашел, – сказал я, стараясь, чтобы в моем голосе не прозвучала горечь. – Точно там, где их бросило Общество.

Кай поднял брови.

– Я рад, что они вернулись, – сказал я ему. – Я твой должник на всю жизнь за то, что ты привез их сюда. Кто знает, как долго им пришлось бы ждать, чтобы получить лекарство другим путем.

– Это меньшее, что я мог сделать, – ответил Кай. – Ведь вы с Кассией вылечили меня.

– Как ты понял, что любишь ее? – спросил я. – Когда ты впервые что-то к ней почувствовал, она тебя даже не знала. Она ничего не знала о том, где ты был.

Кай ответил не сразу. Он смотрел на воду. – Однажды мне пришлось положить тело в реку, – сказал он, наконец, – до всех этих событий. Один Отклоненный умер в лагере раньше, чем планировало Общество, и офицеры приказали нам избавиться от улик. Тогда я и познакомился со своим другом Виком.

Я киваю. Я слышал, как они говорили о Вике.

– Вик влюбился в ту, с кем ему не положено было быть, – сказал Кай. – И, в конце концов, он умер за эту любовь. – Затем Кай посмотрел на меня. – Я хотел продолжать жить после того, как умерла моя семья. Но я не чувствовал себя живым, пока не встретил Кассию.

– Но ты не чувствовал, что она действительно тебя знает, да? – спросил я снова.

– Да, – говорит Кай, – но я чувствовал, что она могла бы знать.

***

Я спускаюсь к воде по широким ступеням. Кая сейчас там нет, но я замечаю знакомую фигуру. Это Лей с ее длинными черными волосами.

Прошли дни с тех пор, когда я видел ее, даже мельком. После того, как она поправилась, она вернулась к работе, и наши пути редко пересекались с тех пор. Когда мы все же встречались, то оба кивали и улыбались и говорили «привет». Она, вероятно, знает, что я работаю с лекарством, но у нас не было возможности поговорить.

Я застываю в нерешительности, но она смотрит на меня и с улыбкой делает знак подойти ближе. Я сажусь рядом с ней и чувствую себя дураком. Я не знаю с чего начать.

Но она знает. – Где ты был? – спрашивает она меня.

– В горах, – отвечаю я. – Лоцман забрал туда некоторых из нас. Вот где мы нашли лекарство.

– Наверно, именно ты его нашел, – предполагает она.

– Нет, это Кассия выяснила.

– Твоя Пара, – кивает она.

– Да, – говорю я. – Она жива, и с ней все хорошо. Она здесь.

– Я думаю, что видела ее, когда она разговаривала с тобой. – Ее глаза ищут мои, пытаясь понять, что я не досказал.

– Она любит другого, – говорю я.

Лей на мгновение очень мягко накрывает мою руку своей ладонью. – Мне очень жаль, – говорит она.

– А как насчет твоей Пары? – спрашиваю я. – Удалось ли тебе найти его?

Тогда она отворачивается, ее волосы струятся по спине и шее, и я вспоминаю, как когда-то в медицинском центре мы проверяли метки друг у друга. – Он умер, – произносит она. – Прежде, чем пришла чума.

– Мне жаль.

– Думаю, что я знала об этом еще до того, как они сказали мне, – говорит Лей. – Кажется, я почувствовала, когда он умер. – Я снова поражаюсь звучанию ее голоса. Он очень красивый. Я бы хотел услышать, как она поет. – Должно быть, это звучит смешно для тебя, – говорит она.

– Нет, это не так.

В воде что-то подпрыгивает, и я вздрагиваю.

– Рыба, – говорит Лей, оглядываясь на меня.

– Одна из тех, о которых ты мне рассказывала? – интересуюсь я.

– Нет, та была серебряная, не красная.

– А где была ты? – спрашиваю я Лей.

Она знает, что я имею в виду: Где ты была, когда лежала неподвижной?

– Большую часть времени я плавала, – говорит она. – Как те рыбы, о которых я тебе рассказывала, и у меня было другое тело. Я знала, что на самом делея не рыба, но так было легче, чем думать о том, что происходит вокруг.

– Удивительно, почему каждый думает о воде, – говорю я. Кай думал так же. Он рассказывал нам, что сидел у океана с девушкой, которая умерла. Инди.

– Я думаю, – говорит Лей, – это потому, что небо кажется слишком далеким. Оно не удержит тебя так, как может удержать вода.

Или потому, что твои легкие наполняются жидкостью, и рассудок мутнеет. Но ни один из нас не дает медицинское объяснение, хотя мы оба его знаем.

Я не знаю, что сказать. Когда я смотрю на Лей, я думаю, что она может быть таким человеком, который может делать то же, что и, по ее словам, вода: удержать кого-то. Я представляю, как притягиваю ее к себе и целую, представляю, что бросаю все и ухожу вместе с ней.

Ее лицо меняется. Как будто она в состоянии увидеть то, о чем я думаю.

Я встаю, чувствуя отвращение к себе. Я сейчас не готов любить кого-то, а она только что потеряла свою Пару и приходит в себя после болезни. Мы оба одиноки.

– Мне нужно идти, – говорю я.