Текст книги "Лицом к лицу (пер. Тирдатов)"

Автор книги: Эллери Куин (Квин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Эллери Квин
«Лицом к лицу»

Часть первая
ПРОФИЛЬ

В каждом человеческом лице есть история или пророчество.

С.Т. Колридж

Глава 1

На предпоследнем этапе своего кругосветного путешествия, в ходе которого он терзал шефов полиции различных городов в поисках пригодных для новых романов историй, Эллери планировал остановиться в Лондоне на одну ночь. Но, прилетев из аэропорта Орли, он столкнулся в кабинете комиссара Вейла в Новом Скотленд-Ярде с сотрудником Интерпола. Сотрудник был отличным парнем, поэтому одна история сменяла другую, один паб – другой, в результате чего несколько дней и ночей пролетели незаметно, и Новый год оказался прямо-таки на носу.

Следующим утром Эллери, подстрекаемый совестью и головной болью, отправился в авиакассу за билетом. Там он познакомился с Гарри Берком, который собирался лететь в Нью-Йорк тем же рейсом.

Сотрудник Интерпола представил Берка как частного детектива – «одного из лучших, Квин, а это, разумеется, значит, что он не превышает свой отчет о расходах больше, чем на десять процентов». Берк засмеялся – это был рыжеватый коротышка с шеей борца, производивший впечатление отличного партнера в драке, с очень светлыми, почти прозрачными глазами, обладавшими способностью исчезать, словно они не существовали вовсе. Берк походил на немца, фамилия же предполагала, что он должен говорить с ирландским акцентом, однако его речь была картавой, и сотрудник Интерпола, прежде чем покинуть их, шутливо представил его как ренегата-шотландца.

Потягивая пиво и покуривая старую трубку в ближайшем пабе, Берк осведомился:

– Значит, вы Квин-младший? Это фантастика.

– Неужели? – отозвался Эллери.

– Я имею в виду, встретить вас вот так. Не прошло и пятнадцати часов с тех пор, как я пребывал в обществе вашего отца.

– Моего отца?

– Инспектора Ричарда Квина из Главного полицейского управления Нью-Йорка, – торжественно произнес Берк.

– Вы только что прилетели?

Шотландец кивнул.

– Но я видел, как несколько минут назад вы покупали билет назад в Нью-Йорк.

– Сойдя с самолета, я обнаружил поджидающую меня телеграмму от инспектора Квина. Кажется, произошли изменения в деле, которое первый раз привело меня в Штаты. Он хочет, чтобы я немедленно летел обратно.

– В этом весь папа, – усмехнулся Эллери. – Он не упоминает, почему?

– Нет, но телеграмма содержит слово «срочно».

– Должно быть, это важно. – Эллери с благодарностью принял еще одну кружку эля у барменши, которая выглядела так, будто могла принести на ладони целый бочонок. – Что это за дело, Берк? Не из тех ли, которым у меня не хватает сил противостоять?

– Не знаю, сколько вы в состоянии вытерпеть. – Берк улыбнулся толстой барменше и зарылся каледонским[1]1
  Каледония – древнее наименование Шотландии. (Здесь и далее примеч. пер.)


[Закрыть] носом в кружке. Он был весьма недурен собой.

Они полетели на запад, сидя плечом к плечу. По поводу своего дела шотландец молчал, несмотря на все намеки Эллери, словно работал на ЦРУ. Впрочем, на прочие темы он охотно распространялся. Ранее Гарри Берк был детективом-инспектором Скотленд-Ярда, но недавно ушел в отставку, чтобы создать собственное агентство.

– Вначале бизнес продвигался со скрипом. Если бы не мои связи в Ярде, я бы еле сводил концы с концами. Но комиссар Вейл был очень любезен.

Эллери понял, что теперешнее расследование Берка было результатом любезности Вейла. Дело поступило в Скотленд-Ярд, но Вейл, сочтя его неподходящим для Ярда, порекомендовал для этой работы Берка. Эллери подозревал, что это было отнюдь не первой услугой Вейла подобного рода. Поэтому Берк теперь прыгал с места на место.

– Но я холостяк, – продолжал он, – и не обязан отчитываться перед какой-нибудь нудной особой в своем местопребывании. Нет, и на повестке дня никого не предвидится, благодарю покорно. Я слишком мало нахожусь на одном месте, чтобы у меня возникла привязанность к какой-нибудь женщине.

– А по-моему, – поддразнил его Эллери, – вас ничего не стоит подцепить на крючок.

– Еще не родился рыболов, способный меня поймать.

– Подождите, пока не окажетесь на моей стороне пирога. Американские женщины любят ловить рыбку, которая срывается с крючка.

– Но вас они, похоже, упустили, Квин.

– Ну, я умею увертываться со дня рождения.

– В таком случае у нас много общего.

Это оказалось соответствующим действительности, включая склонность к маленьким разногласиям. Ко времени приземления в Гэндере они дружелюбно пререкались по поводу того, как следует подавать шотландского копченого лосося – с луком или без, – и едва не пропустили наступление Нового года, которое произошло во время продолжения полета.

В аэропорту Кеннеди они приземлились рано утром 1 января в тумане, чуть менее густом, чем тот, который окружал их в Гэндере.

– Нет смысла в такой час искать ощупью комнату в отеле, Гарри, – сказал Эллери. – Поехали ко мне домой.

– Нет-нет. Я не могу причинять неудобства вам и инспектору.

– Чепуха. У меня в кабинете есть кушетка. Кроме того, это поможет вам поскорее выяснить, почему мой отец вернул вас в Нью-Йорк. – Но этот пробный шар не вызвал у Гарри Берка никакого ощутимого отклика, кроме добродушного кивка. – Такси?

Они проехали на север через Таймс-сквер, которая выглядела как призрачный город, куда вторглось перекати-поле.

– Все-таки люди ужасные грязнули, верно? – заметил Берк, указывая черенком трубки на мусор. – Каждый раз, когда я вижу такое, я вспоминаю последнюю сцену в «На берегу».[2]2
  «На берегу» – фильм американского кинорежиссера Стэнли Крамера (1913–2001) по роману английского писателя Невила Шута (1899–1960), где рассказывается о гибели человечества после ядерной войны. В последнем кадре ветер разносит мусор по опустевшим улицам.


[Закрыть]

– Может быть, грязнули тоже ее вспоминали.

Прибыв в квартиру Квинов, они не обнаружили там инспектора ни в кровати, ни где-либо еще.

– Отмечает Новый год? – рискнул спросить Берк.

– Только не папа. Если он ушел, то по делу. Что это?

В кабинете Эллери к его пишущей машинке был прислонен лист бумаги с сообщением, написанным неровным почерком старика: «Дорогой сын, некая мисс Роберта Уэст с Восточной Семьдесят третьей улицы хочет, чтобы ты ей позвонил, как только вернешься, – в любое время. Я по уши в одном деле. Скоро тебе звякну. Совсем забыл – с Новым годом!»

Внизу стояла подпись «Папа» и был добавлен телефонный номер.

– Это образец семейной жизни Квинов? – осведомился шотландец.

– Только в случае чего-либо экстраординарного. Обычно мы с папой встречаем Новый год, подремывая у телевизора. – Эллери набрал номер. – Поставьте чемоданы в мою спальню, Гарри, она вон там. Да, а бар в гостиной, если хотите выпить… Алло!

– Эллери Квин? – послышался обеспокоенный голос.

– Да. Я получил сообщение с просьбой позвонить мисс Уэст.

– Я мисс Уэст. Чудесно, что вы позвонили мне так рано. Мне сказали по телефону, что вы летите из Англии. Вы только что прибыли, мистер Квин?

– Да. В чем дело, мисс Уэст?

– И вы говорите из дому?

– Да.

– Я бы хотела приехать.

– Сейчас? – удивленно переспросил Эллери. – Я еще не брился, не завтракал, а сон в трансатлантическом авиалайнере едва ли можно назвать отдыхом. Не может ли это подождать?

– Я тоже не спала, ожидая вашего звонка. Пожалуйста…

Судя по голосу, она была хорошенькой девушкой. Поэтому Эллери вздохнул и осведомился:

– Вы знаете адрес?

Глава 2

Роберта Уэст оказалась еще более хорошенькой, чем сулил ее голос. С первого же взгляда Эллери мысленно отметил ее ярлыком «Театр», добавив в скобках «маленький?». У нее были изящная фигура, светлая кожа, рыжевато-каштановые волосы, блестящие глаза с темными тенями бессонной ночи или огорчений и очаровательная родинка на правой щеке, похожая на крошечного мотылька. Вывод Эллери относительно ее профессии был сделан на основании ряда быстрых наблюдений – того, как она шла и вскидывала голову, несколько напряженной осанки, умения контролировать работу мышц, а главное – четкой, словно тщательно тренированной дикции. На ней были юбка, свитер из шерсти, похожей на ангорскую, модное пальто, наброшенное на плечи, шарф, чей рисунок мог бы принадлежать Пикассо, и перчатки с крагами. На миниатюрных ножках красовались туфельки без каблуков с пряжками в виде бабочек – последние, как не сомневался Эллери, были выбраны с целью уравновесить родинку на щеке.

В целом девушка являла собой настолько явный образец умения создавать впечатление небрежности, что Эллери ощутил искушение усомниться в собственных выводах. Он знал по опыту, что, если женщина выглядит так, словно только что сошла со страниц журнала «Вог», она почти всегда оказывается прислугой в чьем-то офисе.

– Вы актриса, – сказал Эллери.

Блестящие, почти обжигающие глаза в удивлении расширились.

– Откуда вы знаете, мистер Квин?

– У меня свои методы, – усмехнулся он, провожая ее в гостиную. – Это мистер Берк. Мисс Уэст.

Девушка что-то пробормотала, а Гарри Берк произнес «здравствуйте» таким тоном, будто обо что-то споткнулся.

– Я пойду умоюсь, Эллери, – с неохотой сказал он, направляясь к кабинету. – Или еще чем-нибудь займусь.

– Возможно, мисс Уэст не станет возражать против вашего присутствия. Мистер Берк – частный детектив, прибывший из Лондона по делам.

– В таком случае конечно, – быстро отозвалась мисс Уэст, почему-то опустив голову.

Берк, устремив на Эллери взгляд преданного пса, скользнул к одному из окон и остановился там, уставясь на девушку.

– А теперь, – сказал Эллери, когда девушка села и взяла зажженную для нее сигарету, – может быть, перейдем к делу, мисс Уэст?

Несколько секунд она сидела неподвижно.

– Я едва знаю, с чего начать… – Внезапно девушка склонилась вперед и стряхнула пепел в пепельницу. – Полагаю, вы помните Глори Гилд?

Эллери, безусловно, помнил Глори Гилд. Он предпочел бы признаться в недостатке любых чувств, но только не в амнезии. Эллери не просто помнил Глори Гилд – он слушал ее в молодости развесив уши, мечтал о ней, и одно воспоминание о ее голосе вызывало у него дрожь. Воспоминания были всем, что оставалось людям, которых пресс-агент в пору расцвета таланта Глори Гилд не слишком удачно именовал ее «клевретами».

О да, Эллери слышал Джи-Джи, как называли Глори Гилд близкие ей люди (к коим он, увы, никогда не принадлежал), а в лунные ночи, чувствуя свои года, нередко ставил ее старые пластинки на 78 оборотов. Это было то же самое, как если бы девушка с рыжевато-каштановыми волосами упомянула Хелен Морган, Галли-Курчи или девочку с пульсирующим горлом в фильме «Волшебник из Оз».[3]3
  Морган, Хелен (1900–1941) – американская актриса и певица. Галли-Курчи, Амелита (1889–1964) – американская певица (сопрано) итальянского происхождения. Гарленд, Джуди (1922–1969) – американская актриса и певица, сыгравшая главную роль в фильме «Волшебник из Оз» (1939) по сказке американского писателя Фрэнка Баума (1856–1919).


[Закрыть]

– А при чем тут Глори Гилд? – Едва заметное движение Гарри Берка подсказало ему, что Берк тоже удивлен, и не только удивлен. Эллери испытывал жгучее желание узнать, что с ним, но вынудил себя вновь перенести внимание на Роберту Уэст.

– Я влюблена в мужа Глори Гилд, – сказала девушка. – Вернее, была влюблена в Карлоса. – Эллери почудилось, что она вздрогнула, хотя он знал, что в действительности это делают лишь немногие, несмотря на россказни писателей. – Как могут женщины быть такими слепыми, безмозглыми дурами! – И она заплакала.

Плачущие женщины были не в новинку в квартире Квинов, а причина слез была очевидной. Тем не менее Эллери был тронут и позволил ей выплакаться. Наконец девушка достала из сумочки платок и поднесла его к маленькому носику, сопя как ребенок.

– Простите. Я не собиралась этого делать. Ведь все кончилось уже семь месяцев назад. Или я так думала. Но теперь кое-что случилось…

Глава 3

История Роберты походила на фрагменты мозаики, которую следовало понемногу собирать воедино. Она начиналась с краткого описания жизни и творчества Глори Гилд.

Ее настоящее имя было Глория Гулденстерн, она родилась в 1914 году на Среднем Западе, который покинула в 30-х годах с чисто льюисовским намерением взять штурмом Нью-Йорк, а впоследствии все Соединенные Штаты. Глори никогда в жизни не брала уроки музыки – она самостоятельно обучалась пению, игре на фортепиано, теории музыки и аккомпанировала сама себе.

О Глори Гилд часто говорили, что она играет и на своем голосе. Безусловно, ее вокальная техника была такой же точно рассчитанной, как четкая нотная запись на ее бумаге. В ее тихом голосе звучал трепет страсти, почти отчаяния, который завораживал публику, словно дудочка факира, и в ночных клубах заставлял умолкнуть даже пьяных. Критики называли это «интимным» голосом, подходящим только для баров, и все же его магия действовала безотказно. К концу 30-х годов она каждую неделю пела в собственном радио-шоу для десятков миллионов слушателей, став звездой американского радио.

Глори Гилд появлялась в эфире под звуки «Боевого гимна республики»,[4]4
  Имеется в виду песня «Тело Джона Брауна» с припевом «Glory, glory, halleluja» («Слава, слава, аллилуйя»), ставшая боевым гимном северян во время Гражданской войны в США.


[Закрыть] негромко и медленно исполняемого ее оркестром из сорока двух музыкантов. Естественно, что в те наивные дни обозреватель назвал ее «Глори-Глори». Но при этом «Глори-Глори» была весьма практичной женщиной. Самым разумным ее поступком явилась передача дел в цепкие руки театрального агента Селмы Пилтер, которая быстро стала ее менеджером. Миссис Пилтер (существовал и мистер Пилтер, но он давно исчез в тумане суда по бракоразводным делам) так ловко вела дела Глори, что ко времени потери голоса и ухода на покой в 1949 году певица, как говорили, была миллионершей.

Глори обладала пытливым умом; конец артистической карьеры позволил ей вернуться не только к изучению музыки, но и к другой ее страсти – всевозможным интеллектуальным загадкам. Она была фанатиком высококачественной радиоаппаратуры задолго до того, как это стало общенациональным помешательством; ее фонотека современной музыки являлась мечтой коллекционеров. Причины увлечения загадками были не так ясны. Глори происходила из сельской семьи в Миннесоте, чьи интересы к подобного рода времяпрепровождению никогда не поднимались выше потрепанного сборника кроссвордов в гостиной фермерского дома. Тем не менее Глори проводила многие часы за кроссвордами, анаграммами и детективами (классическими образцами жанра – ее не увлекали истории о сексе и насилии или психологические тайны, начавшие заполнять книжные полки после Второй мировой войны). Нью-йоркская квартира Глори и ее уединенный коттедж среди сосен на берегу озера неподалеку от Ньютауна в штате Коннектикут были завалены проигрывателями, пластинками, коротковолновыми радиоприемниками, звукозаписывающим оборудованием (ей недоставало сил с ним расстаться), музыкальными инструментами, целыми кучами детективных историй и сборников загадок, а на открытой террасе стояли стулья, сплетенные из сырого тростника в Португалии, чей секрет состоял в том, что, каждый раз попадая под дождь, они становились все более крепкими.

В течение карьеры певицы Глори оставалась одинокой, хотя была красивой полногрудой блондинкой, не испытывавшей недостатка в ухажерах. Когда голос начал подводить ее в возрасте тридцати пяти лет, безжалостная ирония судьбы приговорила ее к уединению в стиле великой Гарбо, и (как и в случае с Гарбо) пресса утверждала, что она никогда не выйдет замуж. Глори оправдывала это мнение девять лет. Но в 1958 году, в возрасте сорока четырех лет, она познакомилась с графом Карлосом Армандо (которому тогда было тридцать три года), и спустя три месяца они поженились.

Графский титул Карлос пожаловал себе сам, и никто, кроме него, не принимал его всерьез. Происхождение Армандо было весьма туманным, и даже подлинность его имени вызывала сомнения. В зависимости от настроения он объявлял себя то испанцем, то итальянцем, то португальцем, то сыном грека и румынки, а однажды даже заявил, что его мать была египтянкой. «Очевидно, ты являешься прямым потомком Клеопатры», – пошутил один из членов его интернациональной компании (настоящий граф). «Разумеется, caro,[5]5
  Дорогой (ит.).


[Закрыть] – отозвался Карлос с ослепительной улыбкой. – Со стороны Ромео». Претендовавшие на достоверную информацию утверждали, что его родители были цыганами, и что он родился в крытой телеге на обочине убогой албанской дороги. Это вполне могло быть правдой, однако не влияло на отношение к нему женщин. Они целыми рядами падали под натиском его чар, как оловянные солдатики. Карлос держал порох сухим из чисто практических соображений, не тратя его на искренние эмоции. Женщины были его профессией. Другой работой он не занимался ни один день за всю свою жизнь.

Первый раз Карлос женился в возрасте девятнадцати лет на вдове нефтяного магната из Оклахомы, которая была ровно втрое старше его и испытывала алчность к молодым самцам, что весьма его забавляло. Через два года она бросила Карлоса ради красивого юноши из Афин. «Выходное пособие» было более чем солидным, и Карлос провел безумный год, тратя его.

Второй его женой была состоятельная датская баронесса с лицом горгульи,[6]6
  Горгулья – резная фигура в виде гротескного изображения человека или животного, нередко украшающая готические соборы.


[Закрыть] чьим главным развлечением было причесывать черные вьющиеся волосы супруга, как если бы он был куклой. Четырех месяцев лежания на диванах с ощущением жутких пальцев, ползающих по его голове, хватило Карлосу с избытком – он соблазнил секретаршу жены, устроил так, чтобы его застали на месте преступления, и дерзко настоял на «выходном пособии».

После очередного года бурной жизни Карлос вновь начал оглядываться по сторонам.

Связь с аппетитной шестнадцатилетней дочкой сенатора Соединенных Штатов, проводящей лето в Альпах, привела к скандалу с участием высокооплачиваемого подпольного швейцарского акушера (от которого Карлос получил пятнадцать процентов гонорара) и сенаторскому чеку на огромную сумму в качестве платы за молчание с угрозой судебного иска в случае нарушения договора.

Проходили годы, а вместе с ними и парад жен – богатых, глупых и достаточно старых, чтобы годиться Карлосу в матери: дамы из нью-йоркского высшего света, которая развелась с мужем-банкиром, чтобы выйти замуж за Карлоса (этот союз распался после скандала во время ночной вечеринки на вилле жены в Ньюпорте, обошедшегося ей в сотню тысяч долларов и ставшего достоянием бульварных газет); старой девы-алкоголички из фешенебельного Бэк-Бей, чьи предки высадились на Плимутской скале;[7]7
  Плимутская скала – место высадки первых британских колонистов в Массачусетсе в 1620 г.


[Закрыть] венгерской графини, умирающей от туберкулеза (она не оставила Карлосу ничего, кроме замка, окруженного рвом со стоячей водой, поскольку он успел растратить состояние супруги до ее кончины); пожилой красавицы евроазиатского происхождения, которую Карлос буквально продал богатому турку, подлинной целью которого (как и Карлоса) являлась ее достигшая брачного возраста дочь; вдовы чикагского мясоконсервного промышленника, которая в с сопровождении фотографа застала Карлоса в постели ее горничной и вышвырнула его вон без единого цента, предъявив, к удивлению Карлоса, фотографии в суде, несмотря на присутствие прессы.

Последний развод привел его к финансовым затруднениям, которые были в самом разгаре, когда он встретил Джи-Джи Гилд.

Глори была все еще привлекательна и куда моложе всех предыдущих жен Карлоса, но для него самым важным вопросом было, достаточно ли она богата. Праздная жизнь начинала оставлять следы на его смуглой атлетической плоти – по крайней мере, так ему казалось при изучении себя в зеркале. Пожилые и старые дамы, которые, подобно его первой жене, жадно стремились лакать из источника мужской юности, могли скоро заметить изменения вкуса воды в этом источнике в лице графа Армандо. Когда этот день наступит, коровам понадобится пастбище позеленее.

Армандо решил, что на данном этапе своей жизни он не может позволить себе ошибки. Тайком он осуществил проверку финансов Глори Гилд, которая не посрамила бы опытного агента организации по предоставлению кредитов. Результаты ободрили его, и он устремился вперед к победе.

Это было нелегко, хотя Глори оказалась достаточно восприимчивой. Она стала совсем одинокой, а отражение в зеркале все сильнее ее беспокоило. Учитывая все это, появление молодого человека типа Карлоса Армандо выглядело неизбежным. Поскольку до нее доходили слухи о нем, Глори обратилась в надежное агентство с целью проверки его прошлого. Ее подозрения подтвердились, и она твердо решила не идти тем путем, которым шли ее глупые предшественницы.

– Мне нравится твое общество, – сказала Глори Карлосу в ответ на предложение брака, – а тебе нужны мои деньги, верно? Ну, я выйду за тебя замуж при одном условии.

– Должны ли мы говорить об этом в такое время, дорогая моя? – осведомился Карлос, целуя ей руки.

– Условие таково: ты подпишешь добрачное соглашение, по которому заранее отказываешься от любой доли моего состояния.

Карлос издал негодующий возглас.

– Даже от одной трети наследства, которую закон гарантирует вдовцу, – сухо добавила Глори. – Я посоветовалась со своим поверенным, и он сказал, что подобный контракт в этом штате будет абсолютно законным, в случае если тебе придет в голову разорвать его впоследствии.

– Как же плохо ты обо мне думаешь, bonita,[8]8
  Милашка (исп.).


[Закрыть] – заныл Карлос, – если ставишь такое несправедливое условие. Я ведь предлагаю тебе всего себя.

– Это немало, – промолвила Глори, ласково ероша ему волосы (он вовремя удержался, чтобы не отпрянуть). – Поэтому я придумала то, что юристы называют quid pro quo.[9]9
  Услуга за услугу (лат.).


[Закрыть]

– А что это такое, сокровище мое? – спросил Карлос, как будто не знал этого.

– Зуб за зуб.

– Понятно. Ты имеешь в виду срок действия договора? – У Карлоса была острая интуиция во всем, что касалось женщин.

– Вот именно, беби. Дай мне минимум пять лет замужней жизни, и я разорву контракт. Я расследовала твое прошлое, Карлос, и выяснила, что самый долгий срок, который ты проводил с одной женщиной, был менее двух лет. Мой срок – пять лет, после которых ты вступишь в обычные законные права моего мужа.

Они посмотрели друг на друга и улыбнулись.

– Я безумно влюблен в тебя, – сказал Карлос, – но любовь – это еще не все. Ты согласна?

– Безусловно, – отозвалась Глори.

В результате Карлос подписал добрачное соглашение, и их связали не вполне священные брачные узы.