Текст книги "Календарь преступлений"

Автор книги: Эллери Куин (Квин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

– Не такое уж новое, – возразил Эллери. – Отравленное кольцо восходит по меньшей мере к временам Демосфена.[65]65
  Демосфен (384?–322 до н. э.) – афинский оратор.


[Закрыть] Или Ганнибала,[66]66
  Ганнибал (247–183 до н. э.) – карфагенский полководец.


[Закрыть] убившего себя таким способом. А это кольцо напоминает венецианское anello della morte,[67]67
  Кольцо смерти (ит.).


[Закрыть] только изготовленное по обратному принципу. В средневековой модели ядовитое острие скрывалось в гнезде камня и царапало того, с кем обменивался рукопожатием носивший кольцо. А эта модель убивает того, кто его носит.

– Средневековая Европа, – мрачно промолвил инспектор. Он был по натуре мягким человеком, и зрелище трупа красивой молодой девушки в свадебном платье под июньским солнцем приводило его в ярость. – Я уже показывал кольцо экспертам. Это антикварное изделие. Такие смертоносные штучки аристократы Старого Света, вроде Луза, могли веками хранить в семейных шкатулках.

– Такую штучку можно приобрести и в антикварной лавке на Третьей авеню, – сказал Эллери. – За исключением механизма. Это точная копия кольца, купленного Йейтсом?

– Я не смог много вытянуть из Йейтса, но, насколько я понял, кольцо не совсем такое же. Разумеется, кольцо Йейтса исчезло. Убийца рассчитывал, что волнение, испытываемое женихом во время церемонии, помешает ему заметить, что кольцо, переданное ему Лузом, немного отличается от купленного им самим. Йейтс купил кольцо две недели назад и показывал его всем, кроме Хелен, поэтому у убийцы было достаточно времени, чтобы разыскать похожее кольцо с механизмом для введения яда – если только оно все время не находилось у него под рукой.

– А когда Йейтс передал обручальное кольцо Лузу?

– Вчера вечером. Луз, конечно, настаивает, что ничего не знает об отравленном кольце. Он говорит, что когда поднялся наверх во время церемонии и нащупал в кармане своего пальто кольцо, то просто вытащил его и побежал вниз, даже не взглянув на него. Вели это подтверждает.

– А потом он вручил кольцо Йейтсу, который мог спрятать его в руке.

– Жених? Спрятать кольцо в руке? Не понимаю…

– Предположим, Генри Йейтс уже держал в руке отравленное кольцо, а Луз вручил ему безвредное. Йейтс спрятал его в руке и надел отравленное кольцо на палец Хелен.

Инспектор выпучил глаза:

– Ты что, спятил? Парень убивает девушку, на которой женится! Притом какую девушку и каким образом!

– Я не говорю, что он это сделал, – сказал Эллери, – но не забывай, что Хелен Трой получила кучу денег в тот момент, когда вышла замуж, по завещанию ее матери, обладавшей независимым состоянием. А Генри Йейтс, в конце концов, всего лишь биржевой маклер – правда, весьма смышленый, иначе он не смог бы заполучить эту девушку. И ты не можешь игнорировать тот факт, что избранные метод и время убийства предоставили бы Йейтсу первоклассного козла отпущения – человека, который вручил ему кольцо, которого отвергла его невеста и который угрожал убить ее, если она выйдет замуж за Йейтса. Не говоря уже о психологических преимуществах, даваемых Йейтсу временем, выбранным для преступления…

– Знаешь, в чем твоя беда, сынок? – усмехнулся инспектор Квин. – У тебя слишком буйное воображение.

– Это не воображение, а логика. Потом нельзя упускать из виду и Эффи Трой, – продолжал Эллери. – Эффи безнадежно влюблена в Йейтса – это ясно даже слабоумному. Именно Эффи, по ее собственному признанию, повесила пальто Луза в стенной шкаф в верхнем коридоре. Вели утверждает, что ни гости, ни нанятая прислуга не имели доступ к этому шкафу, папа. Он все время держал лестницу в поле зрения и говорит, что только Луз и члены семьи пользовались ею после прибытия в дом Луза.

Инспектор сверлил сына глазами:

– Значит, ты не веришь, что это сделал Луз?

– Я не вижу неопровержимых доказательств. Есть по крайней мере еще две возможные теории, каждая из которых более логична.

– Наверняка ты можешь придумать еще восемьдесят восемь теорий, – огрызнулся старик. – Но моему простому уму все ясно. Луз угрожал убить Хелен Трой, если она выйдет замуж за Йейтса. Это мотив…

– Один мотив, – терпеливо произнес Эллери.

– Будучи шафером, Луз отвечал за обручальное кольцо и мог легко заменить его отравленным. Это возможность.

– Одна возможность и не лучшая, чем те, которые имелись у Эффи Трой и Генри Йейтса, – сказал Эллери.

– Луз пожимал новобрачной руку после церемонии…

– Как и дюжины других людей.

Лицо инспектора приобрело цвет баклажана.

– Если в течение ближайших двадцати четырех часов не появятся противоположные доказательства, – заявил он, – то отец я гения или нет, но я арестую Луза за убийство этой девушки!

* * *

Нужно сказать прямо, что в этом деле Эллери выглядел не лучшим образом. Июньская свадьба оказалась для него – хотя и в меньшей степени – такой же несчастливой, как для невесты. Он не только не смог выполнить возложенную на него задачу и предотвратить трагедию, но и обнаружил, что потерял уважение в глазах собственной секретарши. Никки была посланницей Юноны к смертным ее пола – освященная браком любовь не имела более фанатичного адвоката на земле. Убийство красавицы новобрачной в день свадьбы, все еще ощущающей на губах тепло поцелуя мужа, казалось мисс Портер более бесчеловечным преступлением, чем четвертование новорожденных детей. Никки призывала бдительный закон обрушиться на голову этого чудовища Луза – она не сомневалась, что он чудовище, – а после чтения подробностей в воскресной газете явилась в квартиру Квинов, несмотря на выходной день, дабы внушить столь же кровожадные чувства мистеру Квину, вначале высказав все, что она думает о его халтуре.

– Как вы могли допустить, чтобы это случилось, Эллери? – вопрошала мисс Портер. – Под вашим хваленым носом! Когда считалось, что вы за всем наблюдаете!

– Думаю, – устало ответил мистер Квин, – мне можно простить то, что я не предвидел возможность убийства при помощи обручального кольца. Даже гениям – цитируя одного моего близкого родственника – не могут прийти в голову мысли об обручальных кольцах как о смертельном оружии. Мы живем не во времена Борджиа,[68]68
  Борджиа – средневековое итальянское семейство испанского происхождения, чьи представители в XV–XVI вв. прославились своими преступлениями.


[Закрыть] Никки. – Эллери вскочил и начал мерять шагами комнату. – Тут использован весь арсенал мифов и поверий, окружающих институт брака. Вы когда-нибудь слышали о медицинском пальце?

– Что за странный способ перемены темы? – холодно осведомилась мисс Портер, слегка покраснев.

– Это и есть тема. Медицинским пальцем в Англии много веков назад именовали безымянный палец. Лекари использовали его для втирания бальзамов и мазей…

– Очень поучительно… – начала Никки.

– Считалось, что этот палец непосредственно связан с особым нервом, отвечающим за реакцию организма на ядовитое вещество. И как раз на этом пальце, Никки, носят обручальное кольцо…

– …и поэтично, – закончила Никки. – Но вам не кажется, что, учитывая все происшедшее, это выглядит полной чушью и едва ли поможет отправить Луза туда, где ему место? Почему он не в камере? Почему инспектор весь вчерашний день терзал бедняжку Эффи Трой и несчастного Генри Йейтса? Чего вы ждете?.. Что с вами?

Она прервала свою горячую речь, ибо Эллери застыл как вкопанный в центре комнаты и уставился перед собой, как будто смотрел в четвертое измерение и был возмущен увиденным.

– Эллери, что не так?

Вздрогнув, Эллери вернулся в Солнечную систему.

– Не так? – переспросил он. – Разве я сказал, что что-то не так?

– Нет, но вы выглядели…

– Наэлектризованным, Никки. Меня всегда наэлектризовывает собственная тупость. Свяжитесь с папой по телефону, – велел он. – Попробуйте позвонить в управление. Я должен с ним поговорить… Боже, помоги мне!

– Инспектор занят, – сказала Никки, положив трубку. – Он сам вам позвонит. Эллери, вы ведете себя очень странно.

Эллери снова сел и начал ощупью искать сигареты.

– Никки, предпосылкой в этом деле было то, что давление при рукопожатии, осуществленном определенным способом, освободило пружину в кольце с ядом. Когда вы обмениваетесь с кем-нибудь рукопожатием, какую руку вы протягиваете?

– Правую, конечно.

– А другое лицо?

– Тоже правую.

– А на какой руке женщины носят обручальное кольцо?

– На… левой.

– Это простейшая, тривиальная деталь, но я вспомнил о ней только сейчас. – По его тону Никки казалось, что он сейчас достанет бич с металлическими шипами. – Как могло обычное рукопожатие высвободить отравленную иглу, когда кольцо было на левой руке Хелен?

– Никак! – возбужденно отозвалась Никки. – Значит, это было сделано не рукопожатием!

– Рукопожатием, Никки, – тут альтернативы нет. Но если кольцо было на левой руке Хелен, значит, ей пожимали левую руку.

Никки выглядела озадаченной.

– Неужели вы не понимаете? В толпе, окружавшей Хелен после брачной церемонии, убийца подошел к ней и протянул левую руку, вынудив ее также протянуть левую.

– И что же?

– А то, что убийца был левшой.

Мисс Портер задумалась над этим.

– Необязательно, – сказала она без особого почтения в голосе. – Кольцо, будучи обручальным, должно было находиться на левой руке, поэтому убийца и протянул ей свою левую руку, хотя мог и не быть левшой.

Но ее босс устало улыбнулся.

– Его преступление, Никки, требовало пожатия левыми руками. Мозг в таких случаях работает автоматически. Если правша задумывает преступление, зависящее от использования руки, он инстинктивно планирует использование правой руки. Сама концепция «леворучного» преступления указывает на убийцу-левшу. – Эллери пожал плечами. – Когда епископ во время церемонии потребовал кольцо и жених повернулся к шаферу, рука последнего машинально скользнула к нижнему левому карману его жилета. Если бы он был правшой, то стал бы искать или притворяться, что ищет кольцо, в правом кармане, так как правша, имея выбор и не будучи связанным обстоятельствами, в подобных случаях всегда лезет в правый карман. А Виктор Луз автоматически полез в левый. В итоге, – вздохнул Эллери, – логика привела к подтверждению косвенных улик. Луз осуществил свою угрозу – он нарочно оставил обручальное кольцо в кармане пальто, чтобы потом все выглядело так, будто кольца мог подменить не только он. Папа был прав…

Зазвонил телефон.

– Эллери? – послышался в трубке резкий голос инспектора Квина.

– Папа… – начал Эллери, сделав глубокий вдох.

Но отец прервал его:

– Я же говорил тебе, что Луз – наш человек, но ты упрям как осел. Мы выяснили, что кольцо купили в антикварном магазине на Мэдисон-авеню, и, когда Луз столкнулся с неопровержимыми доказательствами, он сломался. Я только что промокнул чернила на его подписанном признании. А твои фантазии насчет Генри Йейтса и Эффи Трой… Так почему ты звонил, Эллери? Что тебе было нужно?

Эллери судорожно глотнул.

– Ничего, папа, – робко ответил он и положил трубку.

Июль
ПРИКЛЮЧЕНИЕ С ПАДШИМ АНГЕЛОМ

Вечный чичероне мирового форума, Марк Туллий,[69]69
  Итальянское слово «чичероне» – гид – происходит от имени знаменитого римского оратора Марка Туллия Цицерона (106–43 до н. э.), славившегося своим красноречием.


[Закрыть] где-то по-дружески сообщает нам, что Огонь и Вода «вошли в поговорку» – то есть что эти древние элементы жизни первичны. Если пойти дальше и предположить, что там, где пламенеет жизнь, всегда поблизости смерть с ее поливальным шлангом, то дело Майлса Сентера et al[70]70
  И других (лат.).


[Закрыть] может считаться классическим. Огонь фигурирует в нем почти в пиротехническом смысле, ибо ко второму месяцу нью-йоркского лета солнце успело изжарить сад Сентера до состояния подгоревшего пирога и довести каменную ограду до температуры, как правило ассоциирующейся с подземным миром. Что до Воды, то за восточной стеной ее протекало более чем достаточно, ибо дом Сентера примостился на самом побережье Манхэттена, а его фасад высокомерно взирал на неопрятный коммерческий профиль района Квинз на противоположном берегу Ист-Ривер.

Увы, география и время года в данном случае отнюдь не сочетались с античной гармонией. В деле Сентера в равной степени участвовали мифология и искусство. Дом был спланирован в напыщенном архитектурном стиле, породившем в былые времена немало монстров. Фармацевтическое состояние Сентеров было крещено в купели, наполненной слабительным, до сих пор пользующимся популярностью в сельской Америке. Основатель этого состояния, возможно, стремился сгладить впечатление от его прозаичного источника, поэтому, строя свой особняк, обращал взор к небу и сооружал свой дом если не навечно, то по крайней мере на долгие десятилетия, гарантированные очистительными пилюлями. Ему удалось заполучить архитектора, явно вдохновленного собором Парижской Богоматери. К сожалению, несмотря на свободу в средствах, обеспеченную слабительным, у архитектора не было ни острова Сите[71]71
  Сите – остров на реке Сена в центре Парижа, где находится собор Парижской Богоматери.


[Закрыть] в качестве места постройки, ни папских ресурсов двенадцатого столетия. Поэтому ошеломленные соседи видели перед собой гигантского архитектурного Квазимодо[72]72
  Квазимодо – персонаж романа Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери» – уродливый, горбатый звонарь.


[Закрыть] – вульгарного, безобразного и крайне неудобного. Майлс Сентер, который родился в нем, как-то провел тяжкие шесть месяцев на койке нервной клиники, вспоминая кошмарные сны, посещавшие его в детстве.

* * *

Самым жутким во всем сооружении были гротескные резные камни, торчавшие на крыше подобно уродливым наростам. Они являлись архитекторской версией химер собора Парижской Богоматери.

А Химера,[73]73
  Химера – в греческой мифологии огнедышащее чудовище.


[Закрыть] если вы помните Булфинча[74]74
  Булфинч, Томас (1796–1867) – американский писатель, популяризатор античных мифов.


[Закрыть] и Беллерофонта,[75]75
  Беллерофонт – в греческой мифологии герой, убивший Химеру.


[Закрыть] дышала смертоносным огнем. Таким образом Огонь снова дал о себе знать. Что до Воды, то архитектор, к несчастью, перепутал химер с горгульями,[76]76
  Горгулья – гротескная резная фигура человека или животного с открытым ртом для попадания дождевой воды на верху водостока.


[Закрыть] и, хотя монстры, установленные им на карнизах башен, имели голову льва, тело козы и хвост дракона, как у настоящей Химеры, они выполняли традиционные функции горгулий, являясь входными отверстиями труб для стока дождевой воды, собирающейся на крыше. В довершение неразберихи Сентер-основатель до последнего дня упорно именовал монстров «ангелами», а его внук Майлс, вступив в права наследства, канонизировал эту ересь. Зато младший брат Майлса, Дейвид, разрушал образы с такой же легкостью, с какой создавал их. Дейвид был художником, чья студия находилась на крыше сооружения, которое он – к легкому раздражению брата – именовал «собором». Когда Майлс в присутствии гостей отзывался о водосточных монстрах как об ангелах, Дейвид неизменно замечал, что это наглядно демонстрирует, каким представлял себе небо их дедушка, если не сам Майлс.

Но все это приятные и пустячные отступления. Нас интересует более серьезное событие, происшедшее в один из недавних летних вечеров в саду Сентеров, у ограды которого плескалась Ист-Ривер.

Две молодые леди задыхались от жары при лунном свете. Одной из них была жена Майлса, царствующая миссис Сентер, а другой – Никки Портер, которая воспользовалась правом личной секретарши покидать вечером своего босса, хотя тот переживал критический момент в связи с приближением срока сдачи книги издателю. Но Никки случайно встретилась с Дороти после многолетнего перерыва и не могла не возобновить старое знакомство. Результатом явилось ее дезертирство в сад у реки. Встреча была ознаменована важной новостью, что Дороти теперь миссис Майлс Сентер, каковой она определенно не являлась во время их предыдущей встречи, и еще кое-чем, что не поддавалось анализу и потому требовало его. Темные тени под блестящими глазами Дороти и какая-то отчаянная веселость показались Никки не соответствующими гармонии недавнего брака. Обед слегка напоминал трапезу французских аристократов во время революции с ожидающими у дверей повозками, которые доставляли их к месту казни. Даже личный секретарь Майлса Сентера, мистер Харт – стриженный под ежик молодой человек с лощеными манерами младшего сотрудника рекламного агентства – при первой возможности скромно и с явным облегчением удалился к себе в комнату. Вскоре после этого Дороти с чисто женской улыбкой выпроводила своего мужа, увела Никки в темный сад и тут же разразилась слезами.

Никки дала ей выплакаться, интересуясь, не является ли дом всему виной. Он выглядел ужасно – с большими тусклыми помещениями и одинаковыми спальнями, выходящими окнами на реку, откуда веяло сыростью. Ремонт здесь не проводился много лет. Было очевидно, что Майлс Сентер – человек мягкий и добродушный, но крайне консервативный и лишенный воображения. Никки он изрядно шокировал. Майлс утверждал, что ему сорок пять лет, хотя выглядел на все шестьдесят, а в действительности ему, вероятно, было около пятидесяти пяти. Дороти же исполнилось всего двадцать шесть. Конечно, хотя Дороти была практичной девушкой, она вполне могла влюбиться в мужчину вдвое старше ее. А может, все дело в Дейвиде? За обедом Никки много слышала о Дейвиде, хотя он к ним так и не присоединился. «Дейвид вечно возится в своей студии наверху», – сказал Майлс Сентер. Никки поняла, что Дейвид симпатичный парень, напичканный идеями, свойственными бескомпромиссной молодежи. «Почти красный», – с усмешкой охарактеризовал его брат. Поэтому она с удивлением узнала от Дороти, что Дейвиду тридцать пять лет. По-видимому, для Майлса он всегда будет подростком, нуждающимся, чтобы его поглаживали или шлепали рукой, держащей кошелек. В гостиной висел автопортрет Дейвида, написанный маслом, где он выглядел достаточно байронически, чтобы объяснить слезы Дороти в саду. Дейвид был смуглым красивым мужчиной с демоническим взглядом – во всяком случае, на портрете.

Очевидно, дело действительно было в Дейвиде. Ибо когда Дороти начала объяснять свои слезы, то прежде всего похвалила мужа. Майлс самый прекрасный, нежный, заботливый и щедрый муж в мире. А она, Дороти, самая неблагодарная, черствая и безответственная дрянь, которой когда-либо удавалось удачно выйти замуж. Она думала, что любит Майлса, который был таким солидным и, конечно, настойчивым… Не то чтобы она его завлекала – он сам в нее влюбился, – но она не до конца была честна с самой собой…

– О, Никки, не думай обо мне плохо, но я полюбила другого мужчину.

Наконец-то!

Никки потягивала коктейль, который предусмотрительно захватила с собой в сад.

– Ну, предположим, – сказала она, но веселье в ее голосе было таким же обманчивым, как яркое отражение луны в реке. – Такое иногда случается, Дотти.

– Но, Никки, что же мне делать? Я не хочу обижать Майлса. Конечно, он немного ограниченный, но очень славный, и если я уйду от него так быстро, то боюсь, что…

– Чего ты боишься?

Дороти снова заплакала.

– Послушай, Дотти, – сказала Никки. – Ты съела свой пирог и теперь хочешь получить его назад. А тут без грязи не обойтись.

– В твоих устах это звучит ужасно, – сердито отозвалась Дороти, вытирая глаза.

– Мой босс всегда называет вещи своими именами, – объяснила Никки, делая очередной глоток. – Дотти, дорогая, мужчин рядом нет, так что мы можем говорить откровенно. Насколько сильно ты любишь этого Д. М.?

– Д. М.?

– Другого Мужчину?

– Никки, я его безумно люблю!

– А что думает Другой Мужчина об этой ситуации?

– Он говорит…

– Погоди. – Никки положила ладонь на обнаженную руку подруги. – Улыбайся, Дотти. Кто-то идет.

Широкая фигура Майлса Сентера появилась из-за северо-восточного угла дома. Его силуэт обозначился на фоне освещенного фасада, когда он остановился на дорожке, вытирая лысеющую голову носовым платком и вглядываясь в темноту сада.

– Дороти? – неуверенно окликнул он. – Ты здесь с мисс Портер?

– Да, Майлс, – откликнулась Дороти.

– О! – произнес ее муж и откашлялся. – Внутри так душно, а по радио передали, что похолодания не ожидается… Я подумал, что ты и мисс Портер захотите поиграть в канасту… – Сентер шагнул к ним с платком в руке.

Никки он показался похожим на рыбу, извлеченную из среды обитания, и ей пришло в голову, что Майлс Сентер, возможно, не такой уж бесчувственный. Испытывая к нему жалость, Никки отвела взгляд и случайно увидела падение ангела – одной из химер с горлом горгульи, торчавшей на крыше над садом три четверти века. Уродливая масса падала прямо туда, где в следующий момент должна была очутиться голова Майлса Сентера. Никки закричала, масса упала, Сентер тоже, а Дороти начала вопить как одержимая. На ее крики, от которых веяло холодом смерти, прибежал старый доктор Грэнд – врач Сентера, живущий в соседнем доме и дремавший в своем саду. Дьявол или ангел, заметил доктор Грэнд, склонившись над упавшим человеком, но он не попал в цель. Поэтому врач посоветовал Майлсу Сентеру подняться и встать на колени, приняв более подобающую позу для благодарности Создателю.

Супруг Дороти поднялся на ноги белее валяющегося на дорожке каменного монстра и возвел глаза к небу, но не ради выражения признательности за свое спасение. На крыше в сиянии луны просматривалась черная голова, похожая на еще одну горгулью, обладатель которой осведомился, что означает весь этот шум. Так как ни Майлс, ни его жена не ответили, доктор Грэнд дал объяснения, после чего голова Дейвида Сентера исчезла в наступившем молчании. Никки внезапно почувствовала холод, и это ей не понравилось. А когда Дейвид появился из-за угла, чтобы помочь брату вернуться в дом, он показался ей еще более выраженным байроническим типом, чем на портрете.

* * *

На следующий день Эллери терпеливо указал Никки, что он зарабатывает себе на жизнь, изобретая куда более умные преступления, чем те, с которыми Никки когда-либо сталкивалась в кругу своих знакомых. Поэтому не будет ли она любезна сесть за машинку, так как ее выходы в свет препятствуют исполнению служебных обязанностей, не говоря уже о том, что издатель не выплатит ему аванс, пока не получит законченную рукопись.

– Но, Эллери, вчерашнее происшествие – не несчастный случай, – возразила Никки, используя пишущую машинку в качестве подставки для локтей.

– Вот как? – усмехнулся Эллери, в отчаянии положившись на иронию. – Очевидно, это подтверждается доказательствами, как большинство ваших выводов?

– Я пытаюсь вам объяснить. После случившегося я обследовала крышу, откуда упала эта штуковина…

– С лупой и кронциркулем? И что же вы обнаружили?

– Я вам говорила, но вы не слушали.

– Вы обнаружили, что цемент, которым прикреплялась «эта штуковина», крошится как рокфор. Поразительно! Сколько, вы сказали, весила эта горгулья?

– По словам мистера Сентера, около ста фунтов.

– Отсылаю вас к сэру Исааку Ньютону и закону притяжения. Может, теперь обратимся к литературным преступлениям?

– Все равно я уверена, что это не несчастный случай, – заявила мисс Портер. – Поэтому я предложила Майлсу Сентеру…

В дверь позвонили, и Никки умолкла.

На лице ее босса отразилось ужасное подозрение.

– Никки, – произнес он голосом Бэзила Ратбоуна,[77]77
  Ратбоун, Бэзил (1892–1967) – английский актер, один из лучших исполнителей роли Шерлока Холмса в кино.


[Закрыть] – что вы предложили Майлсу Сентеру?

Никки молча посмотрела в сторону прихожей, что было достаточно красноречивым ответом. Эллери застонал.

– Вы ангел! Я знала, что вы согласитесь! – Никки выбежала из комнаты. Вскоре Эллери услышал, как она уверяет посетителя в прихожей, что мистер Квин его ждет не дождется.

* * *

К своему удивлению, Эллери сразу же ощутил жалость к визитеру. Президент фармацевтической компании едва не вполз в комнату. Нервному скольжению соответствовали испуганные глаза и отросшая щетина. Майлс Сентер походил на торговца наркотиками, торопившегося завершить продажу. Он протянул руку, отказался от выпивки и рассыпался в благодарностях за то, что мистер Квин согласился его принять. Все это чертовски неловко… Мисс Портер – подруга Дороти… Если бы Никки не спасла ему жизнь вчера вечером…

– Мистер Сентер, – прервал его Эллери, – что вы пытаетесь мне сказать?

Сентер уставился на незажженную сигарету в своей руке, потом скомкал ее между пальцами.

– Квин, я думаю, что моя жена и мой брат влюблены друг в друга. – Пепел высыпался возле его локтя, но он тем не менее сунул остатки сигареты в карман. – Влюблены друг в друга, – повторил Сентер и умолк, словно ожидая, что Эллери скажет нечто сокрушительное.

Но Эллери вообще ничего не сказал. А Никки внимательно изучала свои ногти.

– Не то чтобы у меня были какие-нибудь существенные доказательства, – забормотал Сентер. – Просто поведение Дороти… Ну, я не могу точно объяснить, но в последнее время в наших отношениях что-то изменилось. Она стала слишком вежливой со мной. А Дейвид – красивый молодой художник и сущий дьявол во всем, что касается женщин. Конечно, мне нечего жаловаться, старому дураку, но почему они просто не придут ко мне вместо того, чтобы… Мистер Квин, – внезапно воскликнул он, – что вы об этом думаете?!

– Давайте подведем итоги. Ваши брат и жена влюблены друг в друга, а вчера вечером тяжелая горгулья упала с крыши, где находится студия вашего брата, и чуть не вышибла вам мозги. Выглядит так, мистер Сентер, как будто ваш брат пытался вас убить.

– Значит, вы со мной согласны? – Майлс съежился на стуле.

– Нет, – улыбнулся Эллери. – Я делаю вывод всего из пары фактов, один из которых, возможно, даже не факт, а всего лишь мнение.

– Но есть третий факт, о котором я не упомянул. – Теперь голос Сентера звучал твердо. – Этот факт удовлетворил бы даже налогового инспектора. Мой отец оставил предприятие Сентеров мне до конца дней. Но когда я умру, его получит Дейвид.

Эллери вздохнул.

– Люди иногда совершают страшные поступки, не так ли? – Он встал. – Хотя я не могу разделить вашу уверенность, мистер Сентер, но понимаю ваши страхи. Как и когда я мог бы обследовать крышу, чтобы ваш брат Дейвид не знал об этом? И чем скорее, тем лучше.

* * *

Майлс Сентер обещал уведомить Эллери, когда возникнут подходящие условия, и в тот же день позвонил, предложив провести обследование ночью.

– Мой секретарь встретит вас у боковых ворот в полночь, – сообщил он и положил трубку, прежде чем Эллери успел повести бровью.

Оставив машину на Первой авеню, Эллери и Никки медленно направились в сторону реки – у них еще оставалось несколько минут, а ночь была душной. Из-за жары все прямые линии казались волнистыми, поэтому, когда они подходили к дому Сентеров, им почудилось, что это уродливое сооружение шевелится, словно собираясь превратиться во что-то еще. Эллери почувствовал, как ему в руку вцепились пальцы Никки, и пробормотал что-то насчет духоты и оптического обмана, но девушка не отпускала его, пока из железных ворот не вышел мужчина, в котором она узнала секретаря Майлса Сентера.

– Я рада, что это вы, мистер Харт, а не какой-нибудь служитель черной мессы!

Мистер Харт выглядел озадаченным, но затем обменялся рукопожатием с Эллери, сделал вежливое замечание насчет жары и повел их через переднюю лужайку. Эллери с любопытством оглядывался вокруг. Дом на фоне неба продолжал выделывать странные трюки.

Никки вновь повисла на нем.

– Очевидно, вам известна причина моего визита, мистер Харт?

– Мистер Сентер только что сообщил мне. – Секретарь говорил секретарским тоном.

– И каково же ваше мнение по этому поводу?

– Человек в моем положении не должен иметь своего мнения, не так ли, мисс Портер?.. Дейвид? О, у него есть какая-то лачуга в Уэстпорте,[78]78
  Уэстпорт – город на юго-западе штата Коннектикут.


[Закрыть] куда он отправляется, когда мы ему надоедаем или если он хочет изображать коннектикутские амбары. Дейвид должен был уехать этим вечером на праздник, но мистер Сентер не знал, каким поездом, поэтому пригласил вас на полночь… Уверен, что Дейвид уехал, – я не видел его, когда только что вернулся с вечеринки… Мистер Сентер ждет вас наверху, в своих комнатах. Слуг он отпустил, так что у вас полная свобода действий… Миссис Сентер? Право, не знаю. Не сомневаюсь, что мистер Сентер… э-э… позаботился об этом лично. – Казалось, мистер Харт твердо решил выглядеть самым доверенным и в то же время самым неразговорчивым из секретарей.

Дверей было три, как в Париже. Эти имитации ранней готики увенчивали изображения двадцати восьми царей Израиля и Иудеи, круглое окно-розетка и другие диковины. Пройдя через центральную дверь, они очутились в средневековой утопии, которая, к счастью, была погружена во мрак. Во всяком случае, о материальных объектах можно было только догадываться. Вокруг никого не было, большой коридор был звуконепроницаем, как съемочный павильон Голливуда, и Эллери бы не удивило, если бы появился некто в крагах и громким голосом распорядился начать съемку. Почерневший от возраста дуб и железо выглядели непрочными, как театральный задник.

Когда они поднимались по широкой лестнице, Эллери с уважением заметил:

– Это настоящие норманнские доспехи, мистер Харт, или мы в музее Метрополитен?

Внезапно сверху донесся приглушенный звук, похожий на отдаленный удар грома.

Все остановились, напрягая слух. Но звук не повторился, и они посмотрели друг на друга.

– Что это было? – дрожащим голосом спросила Никки.

– Едва ли то, на что это похоже, – с нервным смешком ответил секретарь Майлса Сентера.

– А почему нет? – осведомился Эллери и ринулся вперед.

Они обнаружили его в гостиной наверху, склонившимся над распростертым человеком, который, казалось, окунул голову в целую лужу томатного пюре.

– О нет, – нелепо произнес Харт.

– О да, – возразила Никки. – Я была права. И мистер Сентер тоже. Он убит.

– Не совсем. – Эллери быстро огляделся. – Раны на голове часто выглядят как кровавое месиво. Никаких следов оружия… Не думаю, что это смертельно. Никки, высуньте голову в окно и вопите.

– Вопить?

– Зовите этого доктора! Вы говорили, он живет рядом? Харт, пошли со мной. – Эллери уже был в коридоре.

– Но мистер Сентер… – начал секретарь.

– Не прикасайтесь к нему! – Харт, спотыкаясь, вышел в коридор. – Кто бы ни стрелял в Сентера, он не мог уйти далеко. Где другой спуск?

– Другой спуск?

– Черт возьми, Харт, мы поднимались по парадной лестнице и никого не видели, значит, стрелявший в Сентера ушел другим путем. Так есть здесь другой спуск?

– Да, мистер Квин. Черная лестница в конце коридора.

Эллери побежал, и Харт уныло затрусил следом. Сзади слышались вопли Никки, призывающей доктора Грэнда.

Мрачная черная лестница спускалась к отделанной железом дубовой двери, ведущей в конец большого коридора.

– Харт, посмотрите спереди – на лужайке, в кустах, на улице, – а я проверю сзади. – Эллери подтолкнул секретаря.

В кухне было темно. Эллери натыкался на разные предметы, бормоча ругательства, пока не увидел звезду, не взял верный курс и не вышел из дома. Он оказался на узкой полосе заднего двора и прежде всего заметил паукообразную фигуру на стене, отделяющей участок Сентеров от соседнего.

Эллери подпрыгнул и вцепился руками в костлявую лодыжку.

– Благодарю вас, – послышался сердитый голос. – Я уже не так проворен, как когда перелезал через эту стену всякий раз, как только Элмо Сентеру казалось, будто он умирает, что бывало каждую неделю. Поймайте меня, пожалуйста. – Эллери принял в свои объятия сначала медицинский саквояж, а потом пыхтящего старого джентльмена, который, казалось, состоял из одних костей. – Ну? Что здесь произошло? Говорите, приятель! Эта женщина что-то орала насчет убийства. Кстати, а вы кто такой?

– Сначала займитесь Майлсом Сентером, доктор, – он в гостиной, ранен в голову. Поторопитесь!

Доктор Грэнд недоверчиво посмотрел на Эллери, взял саквояж и поспешил в дом.