Текст книги "Дороги своих любят (СИ)"

Автор книги: Елизавета Голякова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

Глава 14. По ту сторону леса

– Он сказал, что это наш путь, – разглагольствовал воришка, бодрой трусцой направляя коня следом за Юджином, – Интересно, что конкретно он имел ввиду?

– Скорее всего, конкретно – ничего.

– Почему, Эв? Ты слишком скептически относишься ко всему, с чем сталкиваешься. А это и твой путь тоже!

– Всетерпеливые боги, да услышьте же мои молитвы! Я ведь просил, непонятливое ты существо, называть меня по имени, а не идиотскому сочетанию двух букв.

– Ээй, это не ответ! Не переводи тему! – залился звонким смехом Хьюго, в который раз оборачиваясь к прячущемуся под капюшоном монаху.

– Лис, ты своими вопросами кого угодно в могилу сведешь, – с напускным раздражением, за которым прекрасно читались озорные нотки, показал рыжему кулак Мигель, – А на услуги некроманта мы денег еще не скопили... Или я чего-то не знаю?

– Так он же вор, – пожал плечами маг, – Пусть просто украдет еще пару мешочков с золотом. Или отработает, на худой конец.

– О, а ведь точно! Сдадим его в какой-нибудь трактир, пусть полы драит, – воодушевился наемник, – А нам за тебя будут платить, верно, Хьюго?

– Да от него убытков больше, чем прибыли, – фыркнул клирик, впрочем, ворча уже только для вида. – Выкатят нам счет за его косяки – не расплатимся ведь.

Вместо ответа пройдоха снова залился жизнерадостным смехом. Так, за разговорами ни о чем, друзья выехали на опушку колдовского леса. Деревья стали совсем обычными, травы – знакомыми даже вору, не то что целителю Эверарду. Мох совсем исчез, голос Поющего леса смолк. Тропинка вывела квартет к Драконьим отрогам, что протянулись к востоку от Сизых гор. Вернее, не к самим отрогам, но к самому кратчайшему пути до них – и через пару дней пути горизонт должен был смутно изогнуться шипастым горным хребтом.

Эта часть Альрина славилась плодородной почвой, богатыми урожаями, полными погребами и гостеприимными и улыбчивыми людьми. Немного севернее, еще дальше от топей и жутковатого леса карта просто пестрела различными деревнями и селами. То тут, то там высились баронские замки, наследные крепости маркизов, виконтов и прочих дворян, как из младшей, так и старшей знати. Витты, Эвиги, Таноры и многие другие веками жили здесь, передавая фамильные замки из поколения в поколения вместо с титулами. Детей, родившихся в дворянских семьях, с раннего детства заставляли заучивать титулы всех их (ну или хотя бы ближайших соседей, дабы не случилось какого конфуза). И, поверьте, это было сущим мучением: столько благородных милордов, а ведь у каждого сыновья, дочери, племянники и пресловутое кровное родство. Благо, что сосуществовали все они на удивление мирно, и карта владений не менялась столетиями.

Завидев на горизонте горы, друзья заметно повеселили.

– Драконьи отроги, Драконьи отроги... – пробормотал вор, прикладывая ладонь ко лбу козырьком и глядя вдаль. – Ребята, вы думаете о том же, о чем и я?

– Нет, – сразу буркнул Эв, – о нет! Еще чего.

Мигель приподнял одну бровь.

– А что, если деревья не врали? – высказал витавшее в воздухе предположение маг, – Предсказание с гобелена ведь сработало...

– Нет. О нет. Нет-нет-нет-нет! – схватился за голову клирик. Но было уже, увы, слишком поздно.

– Если это спящий дракон, то мы сможем его разбудить, мы ведь слышали эту Песню, – подбоченился наемник. – Не дрейфь, старина! Они монахов не едят.

– Все равно деваться больше некуда, – поддержал его Хьюго, – Нам нужен, нужен этот путь за горизонт! Куда еще на отправиться, как не туда?! Так почему бы и нет?

Эверард затравленно озирался по сторонам. Он никак, просто никак не мог позволить этим ненормальным втянуть его в очередную передрягу. Хватит уже с него развлечений.

Наемник наклонился к самой холке коня, чтобы заглянуть Эву в глаза. И, словно угадав его мысли, хитро сощурился.

– Не зарекайся. Мало ли...

* * *

Ехали друзья до глубокой ночи – неожиданно после прощания со Стражем ни люди, ни лошади не чувствовали усталости. Расстояние, которое они прошли до первых звезд, оказалось огромным: чтобы попасть в эту часть Альрина из орденской крепости по дорогам, понадобилось бы пять, а то и все семь дней. Но праздновать уход от погони было еще рано: один неосторожный поступок, и снова придется убегать от разъяренных солдат. Тем более, что Теодор слыл максималистом.

Когда в темном бархате неба над путниками стали осторожно проступать первые звезды и всплыл надкусанный полукруг Бледной, усталости не было и в помине. Кони мерно ступали по высокой траве, то и дело посвистывающей и потрескивающей голосами невидимых ночных насекомых. Всадники ехали в каком-то полусне. Спать не хотелось, как и бодрствовать. Все вокруг казалось каким-то слегка ненастоящим, словно сказки бродячих менестрелей, в которые так хочется (и все никак не получается!) попасть; и одновременно с этим мир был более реален, чем когда-либо еще. Черный провал неба был настоящим, самым настоящим из всех. Трава под копытами коней была самой правильной травой, душистой, свежей, высокой. Никаких полумер. Говорить не хотелось. Казалось, сам воздух дает силы – и болтать здесь не о чем, нужно просто принять этот дар и следовать дальше своему пути. И друзья следовали.

В тишине ехали до рассвета. Наконец золотое солнце лениво поднялось из-за неровного горизонта и осветило равнину. От выпавшей ночью холодной росы все блестело, словно после дождя, переливаясь яркими цветами. В чашечке каждого цветка отражался весь мир: и небо, и луга, и первые лучи солнца. Отражалось все, кроме него самого. Но его отражение было в соседнем цветке, так же заключившем в капельку росы бескрайние луга и бескрайнее небо. И оба они – в своем соседе, неотличимом от других и вместе с этим ни на что не похожим.

– Ну что, разбудим заспавшегося Дракона? – воскликнул вор, оглядываясь на спутников и светясь от восторга.

И тут пришла усталость. Друзей она свалила прямо там, где застала: на восходе, посреди цветущего луга, в неделе пути от их вчерашнего пристанища. Остатков сил хватило ровно на то, чтобы сползти на землю, перевернуться на спину и уставиться в синее небо, один край которого еще подмигивал последними звездами, что вот-вот должны были растаять на свету нового дня, а другой уже выпустил тоненький край солнца и его золотые лучи.

– Фортуна... – прошептал, закрывая глаза, Хьюго. И провалился в сон.

Ему снился горячий песок и холодный ветер, такой сильный, что тысячи песчинок взлетали под его порывами и яростно бросались в лицо, которое, парень знал совершенно точно, было почему-то совсем без веснушек. Самый сильный порыв ветра взметнул вверх целое облако, и когда оно осело, он оказался на каком-то дворе. Утоптанный песок, ряды скамей и помост по центру выдавал место проведения аукционов. По краям площадки выстроились ветхие сарайчики, дурно пахнущие и волнующиеся шепотом голосов, словно море.

– Уставился – как будто первый раз здесь, – задумавшемуся парню прилетел звонкий подзатыльник. Потом с рук ему сдернули едва затянутую веревку и бросили: – Давай, телохранитель, охраняй. Прозеваешь что – пожалеешь.

Он вскинул руку и, закипая от злости, которую впервые не хотелось сдерживать, прошипел что-то на родном языке. Человек страшно закричал, и его крик потонул в радостном гомоне сотен голосов. Парень начал оборачиваться всем телом, но, когда до конца движения оставалось одно мгновение, в лицо ему швырнула тучу соленых брызг бирюзовая морская волна. Мир тут же изменился, точно кто-то сдернул скрывавшую море завесу. Чаячьи крики, шум прибоя, скрип дерева и отборнейшая многоэтажная ругань матросов на разных языках затопили все вокруг. Минутой позже пришли запахи: соленые волны, мокрое дерево, водоросли и, пожалуй, такой же узнаваемый и характерный, как и аромат самого моря, терпкий запах портового рома. Все это кружило голову, заражало неистребимой жаждой приключений, сильнейшим желанием хлопать кого-то по плечу, перематывать снасти к приходу капитана и многоступенчато ругаться, отгоняя чаек от только что сшитых парусов и отдраенной палубы. Это она, она самая – романтика, ставшая будничной; риск, к которому привыкли, которым вдруг хочется жить. Море, море!..

Следующая сокрушительная волна накрыла причал. С ног до головы мокрый, парень, еще отжимая воду из своих восточных штанов, поднял голову. Перед ним стоял и мерзко ухмылялся тот самый тип, которому должно было переломать все до одной кости древнее заклинание в городе на краю пустыни.

– Приятная встреча! – расплылся он в издевательской улыбке, – Вашу ручку, милый друг...

Парнишка едва успел отдернуть руку, на запястья которой уже готова была сомкнуться огромная лапища. В другой ручище у работорговца была зажата веревка: не толстая, ровно такая, чтобы не перегрызть и не разорвать. Ведь всем известно: хочешь захватить мага – свяжи ему руки. Это правда, ведь для создания колдовства требуется соединения Трех: энергии, слов и жеста, преобразующего два других пункта из разряда вещей воображаемых в разряд вещей вполне материальных.

– Не подходи! – воскликнул парень, отпрыгивая в сторону на значительное расстояние, – Не знаю, что вернуло тебя к жизни, но второй раз это тебе не поможет!

Работорговец захохотал.

– Так ты, малец, думал, что убил меня?! Я успел закрыться чьим-то товаром, дурак! Да ты и не смог бы убить меня – нас связывает договор. Еще помнишь о нем? Ты охраняешь меня в обмен на свободу того отребья...

– Которую ты все равно забрал!

В грудь человека врезалось что-то тяжелое, обжигающая сталь сомкнулась на широких запястьях... Спустя мгновение она уже исчезла, оставив после себя только страшную, никак не успокаивающуюся боль, которая скрутила сильное тело в три погибели, заставляя извиваться и корчиться в мучениях. Парень в восточной одежде исчез с пристани также незаметно, как и появился. А в портовом городе стало еще одним беглым рабом больше, ведь кем еще может быть наполовину седой здоровенный мужчина со свежими следами от кандалов на руках?.. Причал и корабли словно подернулись зыбкой дымкой и провалились во тьму.

* * *

Солнце поднялось высоко над горизонтом, и тени начали клониться к востоку. На лицо Мигелю легла сначала одна, потом вторая тень от луговых цветов. Травы качались от легкого ветерка, и темные полосы от них на лице наемника тоже двигались, перескальзывая со щеки на лоб и обратно. Когда тень задержалась на глазах чуть дольше, файтер проснулся. Сначала ясное синее небо над головой показалось ему продолжением тяжелого сна. Но он лежал, не двигаясь – и ничего не происходило. В бок врезались родные мечи. «Значит, проснулся наконец,» – подумалось Мигелю с приятным облегчением. Он еще немного полежал просто так, наслаждаясь тишиной и покоем, по которым временами скучал и когда сражался за чужих баронов, и когда перебивался в городе случайными заработками, и даже просто бродя по пыльным дорогам. Через четверть часа, когда тени еще удлинились, наметанному глазу наемника почудилось едва заметное движение где-то справа, в паре шагов от него. Опытного бойца не могли обмануть тишина и умиротворенность вокруг: много раз излишняя подозрительность уже спасала ему жизнь. Файтер замер.

– Доброе утро! – Хьюго перевернулся на живот, и, подперев голову локтями, воззрился на друга.

Мигель выдохнул и повернулся к вору. С каких это пор после обеда наступало утро?

– Добрый вечер. Что это ты проснулся?

Рыжий поморщился и потянулся к сумке:

– Проголодался. А еще снилось что-то странное... Не знаю, что это было, но мне не понравилось.

После слов о еде файтер вдруг почувствовал волчий голод. Лошади давно уже, почувствовав желанную свободу, сбежали. Теперь поймать их было невозможно: путники и сами плохо знали местность, да и ловить лошадей под боком у жаждущих их крови солдат – развлечение на любителя. Но сумки с них все-таки снять успели, и теперь это казалось большое удачей. Рывком Мигель сел и нетерпеливо уставился на Хьюго: он непростительно долго возился с завязками. Противный узел затянулся так, что никак не желал развязываться, а разрезать не хотелось. Умения у воришки хватило бы, а вот сил – нет. Не выдержав, мечник отнял у лиса мешок и сам принялся распутывать эти морские узлы. Наемнику шнурок поддался уже через пол минуты.

– Мне фоже фафая-фо.. дрянь снилась, – кусая ломоть хлеба с хорошим куском сыра сверху, сказал он. – Что-то про пустыню, работорговца и порт.

Вор энергично закивал. Говорить он не мог – засунул в рот больше, чем мог быстро прожевать или засунуть за щеку, чтобы разговаривать. Клирик с его осуждающими взглядами еще спал, и парни могли без зазрения совести наслаждаться поздним обедом. Или...

Бледная рука в черном рукаве забрала из вощеной бумаги ломтик сыра. Мигель и Хьюго переглянулись. Однако их вопрос был предупрежден:

– Плохой сон. Не простой. Такие случайно не снятся.

– Не иначе, как...

– Да, именно, рыжее недоразумение. Я тоже его видел. Это не сон, а чужое прошлое. И нам оно не принадлежит.

С виноватым видом к друзьям подсел маг. На нем лица не было: бледнее обычного, черты лица, казалось, еще заострились, под глазами пролегли серые тени.

– Извините. Я, кажется, растянул на вас свои воспоминания.

Файтер, клирик и вор переглянулись.

– Раньше у меня не хватило бы на это сил: воздействие на других всегда гораздо сложнее и дороже обходится, чем обычные заклинания. Но с листом из Поющего леса я не только не устал, но даже восстановился...

Эверард кивнул. Колдовской лес продолжал без спроса вмешиваться в их жизнь: что ж, ничего удивительного. Напротив, было бы странно, не проводи Чаща своих гостей.

– Артефакт действительно сильный. Разве что нужно уметь им пользоваться.

– Не переживай, что впутал нас в это, – Мигель старался быть как можно более мягким, без своих обычных нагловатых интонаций. А про себя он порадовался, что даже при всем желании не сможет вот так случайно показать друзьям своего прошлого – там было бы, на что посмотреть. Пусть забыто остается забытым, и хватит его ворошить.

Четверо друзей собрали провизию, уложили поровну в сумки и, сверившись еще раз с картой, снова на своих двоих пошагали к Драконьим отрогам гор.

Глава 15. Расскажи, менестрель...

К югу от столицы раскинулись богатые, обустроенные земли. Почти до самого Поющего леса, оставив возле того неширокую полосу отчуждения, между плодородных полей разрослись богатые деревеньки и дворы. Здесь почва давала хорошие всходы, скотина росла крепкой и крупной, да и, чего уж таить, в достатке и довольстве люди рождались здоровые, красивые и сильные – а жили долго и счастливо. Выходца из этих земель можно было узнать в любой части материка по статной фигуре, характерному выговору и весьма полезной привычке пересчитывать деньги, запирать двери на двойной засов и не говорить при госте о делах. Если случалось выросшим здесь молодцам повздорить с кем-нибудь, то дело далеко не заканчивалось синяками и ушибами, как в иных деревнях. Другие, впрочем, говорили, что здесь живут одни лишь скупердяи, недалекие крепколобые люди, которые не доверяют ничему и никому, кроме денег и не видят дальше собственного носа. Но разве можно быть такими в столь цветущем краю? Верно, это все от зависти и невежества наговорили недобрые люди, и только.

Много было и знатных домов: если взглянуть, хоть мимолетом, на карту этой местности, то можно увидеть россыпь замков баронов, маркизов, виконтов и всех прочих, как из старшей, так и из младшей знати. В гости к тому или другому изредка наведывался даже сам король, неизменно оставаясь довольным своими лордами. В этой части королевства жили на удивление мирно и в добром соседстве даже не очень уважающие друг друга рода, которые, встреться их кареты на узкой поплывшей от дождя дороге, ни за что не пропустят один другого, предпочтя увязнуть в грязи, сломать карету и испачкаться самим, нежели позволить проехать вперед другому. Время от времени два владения даже объединялись – но поколение спустя строптивые сыновья, презрев наказы отца и матери и не поделив очередную мельницу или поле, разбредались по фамильным замкам родителей, чтобы обмениваться взаимными колкостями на светских приемах до тех пор, пока кто-нибудь один не поумнеет.

Земли Виттов, впрочем, давно не знали дворянских конфликтов. Замок перешел нынешнему лорду от отца, двое его младших братьев разъехались, кто куда, едва повзрослев, сестра выходить замуж пока не собиралась, а у него самого пока был только семилетний сынишка. Поговаривали, что король благосклонен к Аскольду Витту, и, возможно, назначит его одним из своих сенешалей. В ответ на все вопросы и лорд, и Рогар Эрион пока только отшучивались – но Витты и правда всегда были одними из самых верных друзей и союзников короны.

Осверин приложил руку к глазам на манер козырька, остановился и, щурясь на ярком солнце, принялся рассматривать замок милорда. Сегодня над центральной башней полоскался на свежем ветру нарядный серебряный флаг – знак сопутствующей роду удачи. Бродячий менестрель усмотрел в этом и мановение судьбы для себя: стоило, значит, попроситься в замок и спеть там свои песни. Певец чувствовал, что просто обязан поделиться с кем-нибудь своими историями – и лорд Витт подходил для этого как нельзя лучше. Милорд был еще молод, его сын уже достаточно подрос для рассказов о приключениях... Так пусть же рассказанная Осверином история станет для них красивой героической байкой. Ведь порой людям охотнее верится в сказку, чем в быль. А этот рассказ отчаянно требует, чтобы кто-нибудь в него поверил. Поэтому медлить с визитом менестрель не стал – направился прямиком к воротам огромного замка.

Привратник охотно пустил музыканта вовнутрь, проверив без особенной подозрительности и грубостей. Халатности, правда, тоже не допускал. Молодого лорда любили, но он был великолепным воином, и не выносил, когда с него начинали сдувать пылинки и не подпускали никого даже с вилкой в руках, как бы любимый господин не поранился. Оверину это нравилось. Значит, народная молва не подводила его, и Аскольд Витт за все эти годы ничуть не изменился.

Когда путник прошел во внутренний двор, он засмотрелся на четыре возвышающиеся по углам башни, серыми каменными исполинами врезавшимися в небо. Отсюда, из сердца крепости, словно из узкого колодца, небесный свод казался выше, дальше и голубее – а замок еще величественнее, чем со стороны. Задрав голову высоко вверх, Осверин так и замер, завороженно глядя в ясную синь. Как раз в это время во двор спустился сильный, статный человек. Выглядел он лет на тридцать, не больше, а когда улыбался, становился и вовсе юным. От каждого шага, каждого жеста веяло надежностью и уверенностью, а движения его были движениями воина. Аскольда Витта не изменил не огромный родовой замок, ни семья.

– Проходи, добрый рассказчик, будь моим гостем, – с плохо скрываемой теплотой проговорил он. – Я с удовольствием послушаю твои песни... побратим.

На звук его голоса менестрель резко обернулся. В движении этом не было ни грозной грации или скрытой силы, но оно было исполнено чего-то высокого и прекрасного: так оборачивается человек, вернувшийся домой.

* * *

Юный лорд спрыгнул с широких мраморных перил лестницы, по которым только что скатился, презрев все правила приличия. Наставники потратили немало сил и времени, чтобы вложить эти важные знания в голову юного наследника – но все тщетно. Кататься по перилам, как и прежде, почиталось мальчишкой за весьма приятную и обязательную традицию, которую он никогда не ленился соблюдать. При посторонних юный лорд, конечно, вел себя сдержаннее, но общей беды от этого не убывало. О будущем же наставники и вовсе думали с содроганием: как говорится, маленькие детки – большие проблемы, большие детки – конец света.

Итак, юный лорд спрыгнул с мраморных перил. Его ждал урок фехтования – одно из самых приятных занятий. Конечно, языкам, истории, музыке, геральдике и прочим крайне полезным наукам он тоже почти прилежно учился. Ибо смутно догадывался в свои неполные восемь лет, что однажды, возможно, науки могут ему пригодиться. По крайней мере, некоторые из них.

– Уже иду, мастер! – крикнул он, на бегу подхватывая с пола меч и с трудом удерживая равновесие. Мальчишке в семь взрослое оружие пока не полагалось – но его отец, лорд Витт, не пребывал в блаженном заблуждении, что навыки фехтования парню не понадобятся до совершеннолетия. И раз желание заниматься было (и, главное, телосложение позволяло), то юному лорду выковали легкий, не очень острый, но зато самый настоящий «взрослый» стальной меч. Многие его ровесники еще только неумело брались за деревянное оружие, а то и вовсе с благоговением замирали, глядя, как фехтуют старшие. Но младшему Витту, поговаривали, перешел характер отца.

Уже на улице, на широких ступенях каменной лестницы, мальчишка чуть не налетел на какого-то типа с гитарой за спиной. Буркнув что-то, походившее, должно быть, на извинения, юный лорд поспешил дальше... Чтобы быть пойманным за шкирку отцовской рукой.

– Куда это мы так торопимся, мастер мечей? – хмыкнул он, с интересом наклоняясь к сыну. Лорд Витт неплохо с ним ладил, но лишний раз и не баловал: на взгляд строгого семилетнего судьи, к общему их удивлению, вполне справедливо.

– Лукас покажет мне новые финты, – охотно похвастался мальчишка, – Я уже многому у него научился!

– Вот и славно, – решил отец. – Только не переусердствуй и не забывай про остальные науки.

Кивнув русой головой в знак согласия, юный лорд умчался на желанную тренировку.

– Вот какой у тебя сын, – задумчиво провожая взглядом мальца, проговорил менестрель, – Не чаял я когда-нибудь увидеть его... Да и тебя, если уж на чистоту.

Аскольд пристально посмотрел на побратима.

– Ты никогда не терял надежды, – сказал он наконец.

Мужчины прошли в замок. Сидя в уютной теплой комнате у огня, пляшущего в большом красивом камине, легко и приятно вспоминать о горных вершинах, покрытых ледниками, перевалами и пронизывающих до костей метелях, вое ветра и смертоносном холоде. О дороге от смерти, пройденной вместе. Осверин с того дня поседел почти наполовину – а его названный брат обзавелся семьей и расположением короля. И они были несказанно рады этой встрече, такой негаданной... Возможно, последней.

– Знаешь, я не раз потом думал, правильно ли поступил, что остался.

– А я сомневался, верно ли выбрал – уйти.

Друзья молча смотрели в огонь. Перед взором каждого вставали свои картины вырезанного в сердцах прошлого – но вместе складывались в одну.

– У тебя не было выбора.

– У тебя не было выбора.

Их голоса прозвучали хрипло и глухо. Верный ли они выбрали путь? Никогда никому этого не узнать. Но, может быть, раз сидят через столько лет два побратима у теплого очага с горячим глинтвейном в серебряных бокалах, из всех предложенных дорог они прошли все-таки дорогу своей судьбы?

Осверин стряхнул с себя нахлынувшие воспоминая.

– Аль, я ведь не просто так к тебе заглянул! – довольно проговорил он, беря в руки прислоненную к креслу видавшую виды гитару. Попробовал взять пару аккордов.

Аскольд блаженно прикрыл глаза, откидываясь на спинку.

– Обожаю слушать, как ты играешь. Что на этот раз? Какую историю ты мне расскажешь, путник-музыкант?

Менестрель только загадочно улыбнулся.

– Нашу. Твою и мою. Послушаешь, побратим?

И под гитарный перебор зазвучала мелодия, кажущаяся давно забытой, стертой в памяти тысячей других мотивов... но всех их, до единого, дороже.

Солнце было нашим компасом, ветер – дорожной пылью,

Ковыль, серый пепел, алые брызги на языке отзовутся полынью,

Сказку однажды впустившие в Правду вовек её не избудут:

Если их кости не выбелит ветер, если их горы не позабудут.

И тянется в даль бесконечной усталой дорогой

Переплетение прожитых жизней без сна.

А портом морским приглашают на берег скитальцев

Судьбы, которым удача покоя осталась верна.

И свои звезды искать в темноте, доставать из пепла

Было нам суждено на перекрестке, где Правда земная ослепла.

Чаща лесная, изумрудностью глаз ощетинясь на наши лица,

Из за порога шептала молитвы, но можно ли за уходящих молиться?

Горы в сплошной седине и стальные ветра

Встретили нас не в пример благороднее леса -

Скинули б вниз с ледяного над бездной моста,

Если бы нас не хранили полынь и надежда-принцесса.

И снова нам путь в неизвестное лентой под ноги ластится,

А истрепанная старая карта как раньше в котомку ложится,

Что в этот раз мы искать пойдем, братец, по этому черствому свету?

И не разведут ли нас в стороны ветры, моря, люди, сны и рассветы?..

Вот позади и скитания, и горечь разлуки,

И жизни, как оказалось, все-таки переплетены.

Дракону нынче под сводом пещеры не спится -

Должно быть, мы теперь его вещие сны.

Слушать менестреля можно бы было бесконечно – но его песня, как и странная, чудесная история имели вполне закономерный конец. Однажды все приключения кончаются, если только они не стали призванием. А люди призвание себе не выбирают: это оно само выбирает их.

Лорд Витт, дослушав последнюю ноту песни, вздохнул и, осторожно, словно пробуя ноты на вкус, начал мурлыкать под нос себе другую мелодию. Незамысловатая, чем-то напоминающая народные мотивчики, она была подхвачена гитарными аккордами Осверина, отвлекшегося только на пару мгновений чтобы сделать глоток из наполовину опустевшего бокала...

– Ты рассказывал об этом сыну? – спросил менестрель, когда любимые песни были спеты, а бокалы наполнены заново.

Аскольд покачал головой.

– Думаешь, стоит? Мы же договорились, что это останется нашей историей. Только нашей. А песня...

– Ты первый, кто ее слышит, – пожал плечами музыкант. – Другим я пел только эту мелодию, без слов. Знаешь, одна девушка сказала мне однажды, что услышала в ней что-то о дальней дороге и возвращении домой...

– Дурак бы не догадался, – фыркнул лорд, – Вы ж, барды, только об этом и поете!

Осверин притворно обиделся.

– А вот и нет! Еще о любви, о мечтах, о битвах... И девицах, выпивке и драконах. Ну и что здесь такого?!

– Действительно, ничего! А где интриги и подвиги?

– Везде, – припечатал менестрель. – Особенно в выпивке. Девицах. И драконах.