Текст книги "Корона клинков"

Автор книги: Елизавета Берестова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)

– Так, всякая мелочь личного характера, – небрежно бросил Тит Северус, – во всяком случае, к тебе она не имеет никакого отношения.

– И всё же я хочу взглянуть.

– Нет.

– Надо было тебя запереть в винном погребе, – ярясь от бессилия, прошипел Бестия и плюнул в камин, – а ещё лучше, задавить сразу, как клопа.

– Надо было, – весело согласился сенатор, – но теперь ничего не попишешь. Ты проиграл Второй консул, и проиграл по-крупному. Самое разумное, что ты сейчас в состоянии сделать, это не дожидаясь голубиной почты с предписанием Сената, погрузиться на свою замечательную галеру и отплыть в столицу.

Гнев и страх волнами накатывали на Бестию. Излишняя откровенность сенатора была очень плохим знаком. Лично он стал бы делиться планами переворота только в том случае, если знал точно: его собеседник скоро умрёт. Да и спокойная насмешливость, если не сказать снисходительность, с какой Тит Северус показал письмо, только подтверждала подозрения. Выходит, его приговорили. Подлый Флорестан вертит Сенатом, да что Сенатом, всем Государственным советом, как ему удобно. Приговорили и ликвидируют, но как и когда? Наверняка об этом говориться во второй половине проклятого письма, которое, словно в насмешку, по-прежнему висело в огне камина. Значит, жизненно необходимо прочесть всё послание до конца.

– Тебя отстранят, разжалуют, – до Второго консула дошло, что сенатор продолжает что-то говорить ему, – столь милый твоему сердцу Первый Безымянный легион у тебя отберут. Ты останешься никем, Марк, никем был, никем и станешь снова. Конечно, ты можешь преподавать в Ордене, но вряд ли они захотят иметь в своих рядах бывшего консула.

Гнев горячей волной ударил в голову Бестии. Он заставит сенатора показать ему вторую половину письма, даже если для этого придётся нарезать старикана на ремни его же собственным фруктовым ножичком.

– Немедленно разверни письмо Флорестана, – приказал он.

– Ты мне угрожаешь? – прищурился Тит Северус, – не глупи, Бестия, – прозвище Второго консула в его устах прозвучало почти презрительно, – в твоих интересах, чтобы ни один волос не упал с моей головы. Ты упустил время, когда мог убить меня.

– Значит, письмо ты мне не покажешь?

– Естественно. У меня нет ни одной причины изменить своё решение. Вторая часть письма тебе не предназначена, и ты её не почтёшь.

Ответ Тита Северуса ещё крепче убедил Бестию, что вторая, скрытая от него, половина послания и содержит самую важную информацию, от коей, возможно, зависит его жизнь.

Приговорили, лихорадочно билось в висках, приговорили. Сенатские слушания – всего лишь жалкий повод заманить его в столицу, а там… Но как? Понятное дело, об этом говориться в той части письма, что закручена в свиток. Ну что же, Тит Северус, не желаешь по-хорошему, будет по-плохому.

Бестия обнажил свой меч. Однако вид оружия ни мало не смутил старого сенатора, напротив, казалось, его лишь забавляет поведение собеседника. Тит Северус улыбнулся, скрестил на груди руки и покачал головой, будто укорял расшалившегося ребёнка.

– Силой ты ничего не добьёшься, Марк. Поезжай в Рию, а угрожать сейчас мне глупо и бессмысленно.

– Посмотрим, как ты запоёшь, когда я отрублю тебе пальцы, – прорычал Второй консул, делая шаг вперёд, – двадцать пальцев – это чертовски долго. Обычно хватает двух, чтобы самый упрямый человек передумал.

Сенатор засмеялся сухим зловещим смехом.

– Какой же ты слабак, экс-Второй консул, не знаю даже, что больше: слабак или дурак? Тебе не о чужих тайнах думать впору, а том, как защитить свою собственную шкуру. Не велика доблесть угрожать расправой пожилому безоружному человеку. Отвечать за свои ошибки гораздо труднее. Упрямство и самодурство вот-вот заставят тебя совершить ещё одну.

– Не смей поучать меня, Северус! – взорвался Бестия, – никто не может меня поучать и решать, что я должен знать, а чего нет. Разверни своё проклятое письмо, или я за себя не ручаюсь.

– Как меня утомили твои крики и безосновательные претензии, – закатил глаза сенатор, – в недобрый час я показал тебе письмо. Теперь жалею, но это легко исправить. Считай, что никакого письма просто не было, – он протянул руку к огню.

Бестия разгадал хитрый ход старика: одно слово, и послание исчезнет в огне навсегда.

– Нет! – закричал Второй консул, он не мог допустить этого. Клинок вошёл в тело сенатора слева под рёбра, тот только охнул и обмяк.

Не потрудившись вытащить меч, Бестия рванулся к камину. Уж как-нибудь ему удастся разгадать парольное слово и заставить свиток развернуться до конца.

Но как только старый сенатор умер, письмо, висевшее в пламени силой магии и крови дракона, мгновенно занялось, вспыхнуло и рассыпалось мириадами алмазных искр. Через пару мгновений оно осело на поленья кучкой обыкновенного пепла.

Бестия грязно выругался и вытащил меч из бездыханного тела. Старый лис самой своей смертью перехитрил его. Так Второй консул на собственном опыте убедился, что пламенеющие послания существуют только, пока жив тот, кому они адресованы.

Глава 15 ПРИКЛЮЧЕНИЯ НЕЛЫСОГО ВЕТЕРАНА

Несмотря на смертельную усталость спалось Осокорю плохо. Беспокойство превратило рядовые сновидения в путаницу кошмаров с участием Бестии, самоубившегося ножом для фруктов, и очистительного пламени незнакомого лепного камина. Легат много раз просыпался, ворочался, даже вставал попить воды, но крепко заснуть сумел лишь перед самым рассветом. Как и следовало ожидать, утро принесло тупую боль в затылке, вялость и полное нежелание подниматься с кровати. Жутко хотелось плюнуть на всё, повернуться к стене и не вставать до полудня. Но подобную роскошь Осокорь не мог позволить себе уже давно, поэтому он встал, умылся и спустился в общую залу, чтобы съесть что-нибудь.

За столом уже ели постояльцы и посетители. Краснолицая женщина обносила всех блюдом с тушёной капустой и мясом. Порции были щедрыми, а мясо – свежим. Хлеб каждый брал сам с плетёной тарелки в середине стола. Осокорь съел ложку еды и понял, что сильно голоден после кофейно-сладкого вчерашнего дня.

– Да, дела, – продолжил прерванный появлением капусты разговор лысый мужчина справа, – хороший был человек. Жалко.

Осокорь навострил уши. По роду своей службы он знал, что из таких вот разговоров за столом можно узнать много интересного и полезного.

– Одно непонятно, – вторил лысому худенький чернявый мужичок с торчащими вперёд зубами, – как бандиты-то во дворец пролезли? Там же ограда – без крыльев не переберёшься, и охрана днём и ночью на посту.

– Охрана охраной, – снисходительно пояснил первый, ему явно льстило, что взгляды всех сидящих за столом обращены на него, – только убийца тоже не лыком шит оказался.

Говоривший зачерпнул ложкой капусту, отравил в рот и стал жевать. Он наслаждался вниманием и собственной значительностью. После паузы сказанное им станет ещё весомее.

– Он, в смысле, убивец этот, – заговорил лысый, проглотив еду и промокнув губы корочкой хлеба, – не простой человечишко оказался, он колдовство применил. Во дворец дымом бестелесным просочился и разорвал грудь нашего бедного Тита Северуса своими жуткими железными когтями. Прямо перед рассветом это и случилось.

– Что-то ты, братец, путаешь, или привираешь, – подал голос с дальнего конца стола человек в платье ремесленника, – откуда у дыма железные когти возьмутся?

– Как легко видно человека, который разбирается в магии не больше, чем баран в старом леронском вине, – лысый рассмеялся своей шутке громко и покровительственно. – Если бы за этим столом оказался ещё один человек, разбирающийся в данном вопросе (Осокорь про себя хмыкнул), он сразу бы понял, о чём я говорю. Сенатора убил либо вампир, либо оборотень. Они очень опасны в это время года.

Сидящие за столом загомонили, обсуждая последнее сенсационное предположение. Оказалось, каждый знал что-то интересное про вампиров и оборотней. Осокоря подобная болтовня не занимала, он выяснил главное: минувшей ночью был убит Тит Северус, а пребывание во дворце фавна и его хитроумный побег породили сплетни о колдовстве и оборотнях. Но от чьей руки пал сенатор? Мог ли Ясень подослать своего слугу, чтобы тот совершил убийство? Нет, не похоже. Во-первых, эльф ничуть не выигрывает от этого, скорее наоборот. Да и Дурында, или как его там, совершенно не похож на человека, способного убить не в драке или на поле боя, а просто так хладнокровно, буднично зарезать старика. Зато Бестия очень даже похож, более того, мотивов у него предостаточно. Хотя Осокорь прослужил под его началом всего пару месяцев, своё представление о шефе он составить сумел и расклад сил в столице представлял хорошо. Вспомнился вчерашний маскарад и переодетая в сенаторскую форму стража. Да, ситуация получалась нехорошая.

– Мужчина, вы так и будете мечтать над своей тарелкой или всё-таки возьмётесь за ложку? – нелюбезный голос краснолицей подавальщицы вывел Осокоря из раздумий, – не хотите, не ешьте, а мне со столов убирать надобно. – Ворчала она, смахивая объедки и крошки на пустую тарелку.

Только теперь легат заметил, что остался за столом один.

– Уносите, – бросил он, взглянув на остывшую капусту, – а мне подайте…, – он хотел по привычке потребовать кофе, но накануне он выпил кофе слишком много, поэтому попросил чай.

– Чая не держим, – служанка шмыгнула носом, – есть компот, только горячий шибко, а ещё пиво и вино.

– Тогда просто холодной колодезной воды, – приказал легат, бросая на стол несколько медяков.

Поднявшись в свою комнату, Осокорь улёгся на кровать и стал размышлять. Со стороны могло показаться, что человек просто заснул, но это было не так. Легат напряжённо думал, взвешивал, делал выводы.

Тит Северус убит, значит, ситуация меняется прямо на глазах и меняется не в лучшую сторону. Конечно, разговоры об оборотнях и вампирах порождены блистательным побегом фавна. Но был ли он убийцей? Не факт. Осокорь ставил себя на место Ясеня и не видел причин желать смерти старого сенатора. Для эльфа это не просто невыгодно, а опасно: гибель такого высокопоставленного человека не останется без внимания, а это – след. Но вот помочь сенатор мог. Яхта, охрана, сенаторская неприкосновенность, – вот что могло значительно ускорить продвижение в столицу. Стоп. А если всё-таки не в столицу, а если в Морозные земли? Осокорь мысленно возвратился в комнату в гостинице, которую видел глазами Кемара. Нет, не похоже. Ясень не стал бы отсиживаться понапрасну, для закупки одеял, тёплой одежды и припасов ему за глаза хватило бы полдня. Но номер он оплатил на неделю вперёд. Получается, собирался в Рию и на сенаторской яхте. Тем более что Дурында в виде старика шёл слишком спокойно и перстень сразу показал. Показал, выходит, ожидал, что его немедленно проведут к Титу Северусу. Следовательно, перстень сенаторская охрана должна была узнать. Возможно, если сам сенатор когда-то дал его своему приятелю на всякий пожарный случай. Но охрана-то была другая, и фавна схватили. Зачем? Ответ напрашивался сам: Бестия арестовал сенатора и его людей. Похоже, он сделал те же выводы, что и сам Осокорь. Благо легат подал ему почти всю информацию, как говориться, на блюдечке. Хорошо. И что дальше?

Сенатора убрал Бестия. Возможно, хотя это означало очень нехороший расклад. Конечно, легат знал Второго консула совсем мало. В столицу Осокоря направил сам император со званием легата и поручением подготовиться к его возвращению, присмотреться к тем, кто вершил дела в государстве в его отсутствие. Это произошло три месяца назад сразу после победы в войне. Императору ещё предстояло подписать мирный договор, решить вопросы о статусе завоёванных земель, а Осокорь и Гораций Ладун, легат Второго Стального легиона, должны были отбыть в Рию вместе с солдатами. До этого момента всё было понятно и просто. Странности начались позже.

Бестия, в распоряжение которого поступал Осокорь, встретил его без приязни и велел дожидаться специальных распоряжений. Этих распоряжений не находилось почти два месяца. Всё это время Марин Туллий – легат без легиона, каждый день ходил в Сенат и полдня дожидался, не призовёт ли его к себе Второй консул. Но тот, казалось, просто забыл о существовании нового подчинённого. Гораций, имевший назначение военным комендантом Рии от самого императора, был страшно занят. Осокорь продолжал ждать. Он очень надеялся на скорое возвращение императора. И император вернулся, только с раной от стрелы в плече и чертовски сильным заклятием, которое свело его в могилу за декаду. Покорённые некроманты сумели-таки отомстить Барсу.

Смерть императора изменила всё. Осокорь полагал, что о нём теперь и подавно позабудут, собирался, выждав ещё немного, подать в отставку и уехать из столицы. Но спустя несколько дней после торжественных похорон его внезапно ночью вызвали к Бестии. Второй консул был раздражён и мрачен. Он без предисловий вручил Осокорю бумаги, удостоверяющие его командование Первым Безымянным легионом и дающие особые полномочия для выполнения секретной миссии чрезвычайной важности. На выполнение коей он должен был отправляться немедленно и один. Тогда Осокорь усмотрел в этом начальственное свинство и лежащую на поверхности интригу: его посылают с якобы важным поручением, выполнить которое невозможно. Неизбежный провал влечёт за собой взыскание, понижение в звании, отстранение от работы. В итоге Бестия избавится от ставленника покойного императора, человека незнакомого, стороннего, абсолютно ему ненужного. В этом убеждении легат пребывал до тех пор, пока не понял, какого именно мальчика ему поручили разыскать и доставить к Бестии лично.

Понимание это меняло дело, особенно теперь, когда Бестия пошёл в открытую. Убийство Тита Северуса означало многое, например, что Второй консул начал переворот. И Флорестан, и принц-регент Аурон, о котором Осокорь успел услышать в столице много чего интересного, и вся верхушка приговорены. Приговорён и Аэций, младший сын великого завоевателя. Конечно, именно поэтому Бестии необходимо перехватить мальчика на пути в Рию. Армия, если узнает о наследнике горячо любимого императора, поднимет на копья любого, кто осмелится только заикнуться против. Бестии тогда не устоять. А нет мальчика, нет и проблемы.

Осокорь сел. Он знал императора, хорошо знал, хоть никогда не хвастался этим. И вот теперь какая-то сволочь (а то, что Второй консул заслуживает и более резких эпитетов, легат не сомневался) вознамерилась убить законного наследника Барса. Этого Осокорь допустить не мог. Не говоря уж о том, что сам он окажется не то, что камешком, пылинкой в жерновах опасной интриги.

На душе полегчало. Легату хорошо было знакомо это чувство – чувство правильно принятого решения.

Следовательно, нужно было найти Аэция, найти и защитить. Но для этого сперва надо отыскать Ясеня и поговорить с ним прежде, чем волшебный клинок воткнётся ему в шею или глаз, смотря по настроению эльфа. Теперь оставалось сесть на лошадь и двигать в Пригорицы.

Скоро, очень скоро Осокорь ехал нетряской рысью по дороге и думал, с чего лучше начать разговор с Ясенем. По пути легат заезжал во все населённые пункты между Лероной и Пригорицами, где оставлял посты. Конечно, легат был уверен, что эльф объявится именно в Пригорицах, благо там шла ярмарочная неделя, но проверить следовало, а ещё отпустить людей.

В Пригорицы он приехал после полудня. Осокорь прекрасно понимал, что соваться самому в гостиницу не следует. Фавн может быть там в каком угодно виде и узнать легата с порога. Сам же Осокорь без заклинания Истинного зрения может сидеть с ним за одним столом и ни о чём не догадаться. Поэтому легат послал мальчишку к Лергию.

Через полчаса Лергий уже сидел рядом с ним на скамейке под старыми каштанами и грыз семечки, благо их в Пригорицах умели калить как-то особенно вкусно.

– Докладываю, господин легат, – начал парень, немного приглушив голос, – до вчерашнего дня ничего примечательного не наблюдалось.

– Так, – кивнул Осокорь, – продолжай.

– Продолжаю. Вчера в половине четвёртого в означенное место моей дислокации прибыл новый объект.

– Слушай, Лергий, – перебил его Осокорь, – выкинь из головы всю эту штабную белиберду вроде дислокации, объектов и тому подобное. Рассказывай нормальными словами.

– Как же, господин легат, нас господин Петрокл учил, что войну нипочём не выиграть, если все солдаты, как обыкновенные граждане говорить станут.

– Много понимает ваш Петрокл! Кабы все на фронте так изъяснялись, мы бы точно ни одну войну не выиграли. Забудь, расслабься, сядь поудобнее, лузгай семечки и расскажи мне подробно, эмоционально и живо, что и как. Представь, что я – твой дядюшка.

Лергий кивнул, кашлянул и робко откинулся на спинку лавочки.

– Вчера ближе к вечеру заваливается в гостиницу парень, – косой взгляд в сторону Осокоря был встречен одобрительным кивком, – худой, грязный и небритый, будто его целый день по лесу за ноги таскали. Прямиком к стойке. Вдовушка наша известная аккуратница, на оборванца губы поджала и холодно так осведомилась, мол, чего ему надо. Коли насчёт работы или дармовой кормёжки, так тут ничего не светит. Парень головой замотал и негромко спрашивает, не останавливался ли под сим почтенным кровом господин Меллорн. Хозяйка ему отвечает, да, вот только съехал.

– Когда, – с тоской спрашивает парень, и лицо у него такое сделалось отчаянное, что ли. Вдова лысого ветерана обсказала всё, как было. Парень купил пива, выхлебал чуть ли не одним глотком большую кружку и двинул к выходу. Я за ним. Ну, понятное дело, не сразу. Выждал, как вы учили, пока за дверь выйдет, посчитал про себя, сколь положено, и за ним. А он даже ни разу не оглянулся, явно не подозревал ничего. Ну, думаю, за этим я легко прослежу, но не тут-то было. Свернул он в переулок какой-то, даже не переулок, а так, задворки между сараями, и пропал. Выхожу я на соседнюю улицу, а его нет. Нет и всё тут, словно сквозь землю провалился. Людей вроде не так много, чтобы затеряться, а моего парня среди них нет. Я даже назад воротился и на сарай залез, но там спрятаться негде. Одним словом, упустил я его, господин легат, самым позорным образом упустил.

Лергий склонил повинную голову, ожидая начальственного гнева. Но вместо этого Осокорь рассмеялся, и рассмеялся громко, от души, даже по плечу Лергия похлопал.

– Ещё бы не упустил, – проговорил легат, – ну, Дурында, ну, сукин ты сын, быстро обучаешься. – И встретив непонимающий взгляд помощника, спросил, – парень был твой высоким, конопатым с рыжеватыми вихрами?

– В точности так, экселенц, всё так, будто вы сами его видели.

– Видал, видал, брат ты мой Лергий, – весело поддакнул Осокорь, – пришёл раз, придёт и ещё, можешь не сомневаться. Ты гляди в оба, слушай, обращай внимание на всё и на всех. Парнишка наш не из простых будет, он ловко облик менять умеет.

– Маскарадом, положим, меня не проведёшь, – важно заявил Лергий, стряхивая со штанов шелуху от семечек, – на всякие там переодевания пускай салаги желторотые клюют. А насчёт необычного, так среди нашей скуки любое мало-мальски интересное событие в глаза само бросается. Кто «У лысого» останавливается? Виноделы, торговцы шерстью, башмачник один с женой и сопливой дочерью. Я в прямом смысле, деваха на выданье, а нос краснющий и чихает, будто табака нанюхалась, стоит мимо кошке или собаке пройти. Одним словом, кабы не дед Кочерга, садись и помирай от тоски.

– Что это ещё за дед Кочерга? – удивился Осокорь, – имя уж больно странное, на кличку смахивает.

– Вообще-то, его Грабарём зовут, а Кочерга – кличка вернее, военное прозвище. Он своих кавалеристов завсегда перед боем кочергой строил, а сам во главе был на коротком конце.

– Враль он, твой дед, – махнул рукой легат, – нет такого боевого построения. Скажешь тоже, кочерга!

– Я сперва тоже так подумал, – горячо отозвался Лергий, – возразил ему, мол, не годится убелённому сединами почтенному старцу столь бессовестно дурить честной народ.

– А он?

– Его не переспоришь! Оказывается, он таким простецким словом мудрёное военное понятие заменил. Куда, говорит, моим солдатушкам такие названия запомнить. А кочерга, кочерга и есть: просто, ясно, обыкновенно, а главное, выкрикивается хорошо: «Стройся кочергой!».

– Да уж, логика, что надо.

– Это ещё что, – воскликнул Лергий, – видали бы, как Кочерга нашу вдовушку охмурил. Она – баба кремень. Иначе нельзя. Гостиница, такое дело, здесь всякий народ бывает. Так вот, заявляется вчера вечером этот типчик, ничего особенного, но с первого взгляда видать – ветеран. Даже одёжа у него ветеранская. Прихромал к стойке, замочил усы пивом и спрашивает, мол, не найдётся ли у достойной госпожи свободной коечки для старого вояки. Ну вдова, понятное дело, отказала. Все комнаты и койки заняты, даже на веранде уже целую неделю на матрацах спят. Другой бы так и ушёл, не солоно хлебавши, но не Кочерга. Знаете, что он сделал?

– Ума не приложу, – пожал плечами Осокорь. Что-то в рассказе Лергия заинтересовало его. Это мог быть фавн, а мог быть и вполне невинный старикан, отдавший императорской армии добрую половину жизни.

– Он заказал ещё пива, – заявил Лергий с таким видом, будто это было самым неожиданным поступком на свете. – А вот за пивом он разговорился о своём военном прошлом, да так занятно, стервец излагал, что все разговоры в общей зале затихли. А уж когда дело дошло до ранения, из-за которого он чуть ногу не потерял и остался хромым, вдова расчувствовалась. Прямо, говорит, как у её покойного супружника, только тот вовсе ноги лишился. Башмачникова половина тоже слёзки украдкой смахнула и изрекла от имени всех, сидевших в зале, что вдова лысого ветерана выкажет преступную чёрствость, коли не сыщет какого-никакого ночлега для достойного мужа, проливавшего свою кровь за всех нас, безмятежно пьющих пиво в тепле и уюте. Её покойный ветеран перевернётся трижды в гробу, если она выставит Кочергу вон. Вдова вдруг часто-часто заморгала, сглотнула и говорит:

– Если достойный господин не побрезгует коморкой на чердаке, милости просим.

– И достойный господин не побрезговал?

– Естественно. У него даже вещей никаких с собой не было. Люблю, говорит, путешествовать налегке. Ещё на войне привык. И шустро похромал наверх.

– Учись, Лергий, – наставительно произнёс Осокорь, – то, что проделал Кочерга, называется использовать обстоятельства. Ну ладно, ступай, и приглядывайся к этому Кочерге, примечай, коли кто спрашивать его станет.

– Это вряд ли. Он говорит, что родни у него нет, один, как перст, живёт. Ищет тихую гавань, чтобы было куда голову преклонить на старости лет.

На следующий день, оказавшийся неожиданно жарким для конца лета, легат и его помощник наши укрытие от солнца под ивами у небольшого бассейна. Городской фонтан давно перестал бить, вода оказалась грязноватой и готовилась зацвести, но мраморная облицовка оставалась прохладной, а гибкие ветви старого дерева образовали густую тень.

Из доклада Лергия следовало, что старый ветеран по прозвищу Кочерга бесповоротно и окончательно занял место главного любимца всех обитателей гостиницы, не исключая хозяйку.

– Он столько забавных историй знает, – оживлённо говорил Лергий, – особенно таких, что рассказывают в чисто мужской компании.

Осокорь кивнул.

– По вечерам у нас новое развлечение – карты. Это всё Кочерга организовал. Такого мастака ещё поискать!

Легат насторожился. Он прекрасно помнил, как фавн буквально обчистил карманы капитана «Ночной птицы», да так ловко, что сам Осокорь не видел, когда Дурында передёргивал. И не будь легат сам специалистом по этой части, его личные денежки тоже позвякивали бы сейчас в карманах фавна. Так что карты – это хороший знак.

– И как протекают карточные баталии?

– Протекают весело. Кочерга всех обыгрывает. Конечно, не всегда, – поправился парень, – но, в конце концов, именно он чаще других сгребает общую кучку монет. Правда после неизменно угощает всех выпивкой.

– Да ну?

– Точно. Ему так цыганка наказала.

– Какая ещё цыганка? – поинтересовался Осокорь. У него всё сильнее крепла уверенность, что неожиданно появившийся старый ветеран – ни кто иной, как Дурында собственной персоной.

– Морская цыганка, – мечтательно произнёс Лергий. – Она Кочерге за ночь любви цыганский секрет открыла, как в карты всегда выигрывать. Ему красавица-цыганка говорит: «Хочешь, научу, как везение в игре поймать или в любви? Выбирай».

– И наш дед, натурально, выбрал удачу в игре? – усмехнулся Осокорь, подивившись, как разнообразно врёт фавн.

– Он и не дед тогда был, а парень, чуток постарше меня, – поправил начальника Лергий, – он игру выбрал, потому, как женщины сами ему тогда проходу не давали.

– Ну и как?

– Цыганка ему секретное словцо прошептала и велела завсегда проигравших угощать на выигранные деньги, иначе боги прогневаются, и удача отвернётся. Только вот в любви Кочерге с той поры не везёт. В него-то, конечно, влюблялись и сколько раз. Но вот его сердце будто заледенело, ушёл любовный жар, и всё тут. С одной стороны слово цыганки благо, с другой – проклятие. Это как поглядеть.

– Ты с Кочерги глаз не спускай, философ доморощенный, – посоветовал легат, – и в карты садись играть. Придут по его душу. Не знаю, кто и когда, но придут обязательно. На вот, – он отсчитал парню несколько монет, – разменяй на медь и участвуй.

– Я ж не умею, – растерялся Лергий, – сжимая в руке деньги, – мне отец строго-настрого…, наследства обещал лишить, если я азартными играми руки замараю.

– Это приказ, Лергий, надо для дела. О проигрыше не беспокойся, но особо много тоже не ставь. Главное, не отходи от Кочерги ни на шаг.

Осокорь сидел в тени натянутого между деревьями тента и угощался знаменитым пригорицким пирогом с яблоками. Легат размышлял. Он не сказал Лергию, что подозревает в Кочерге фавна, а сейчас вдруг засомневался в правильности решения. С одной стороны его помощник не имел специальной подготовки и мог выдать себя избыточным вниманием либо нарочитым пренебрежением, что обязательно спугнуло бы Дурынду. Но оставалась опасность, что Лергий может упустить что-нибудь существенное. Ведь одного человека для круглосуточного наблюдения слишком мало, но что делать? За неимением гербовой…

Тут как раз появился Лергий. Он был, как всегда, чисто выбрит и аккуратно одет. Мужчины обменялись рукопожатиями, и Осокорь заказал ещё одну тарелку с кусками тёплого пирога.

– У нас всё спокойно, – с набитым ртом сообщил Лергий, – только Кочерга нас вчера здорово повеселил, если не сказать, удивил. – Пирог был запит изрядным глотком фруктового чая. – Сидим мы вчера вечером за картами, я ставочки маленькие делаю, как вы и приказывали. Место себе подле Кочерги выбрал. Он по анекдотам самого себя превзошёл, – парень прыснул, вспоминая наиболее смешные моменты, – право слово, жаль пергамента под рукой не оказалось, записать бы его байки, а после перечитать…

– Вот на досуге этим и займёшься, – прервал его Осокорь, – а теперь ближе к делу.

– Слушаюсь, экселенц, – мгновенно посерьёзнел парень, – к середине игры оно и случилось. Входит в гостиницу человек, важный такой, в ливрее с гербом, шляпе и перчатках. Вы только представьте себе, в жару он перчатки нацепил.

– Представляю.

– Он всех нас даже взглядом не удостоил, сразу к вдове лысого ветерана подошёл и спросил её о чём-то. Она вежливо так ответила и прямиком на Кочергу указала. Ливрейный с той же важностью идёт к нашему столу и говорит с гнусавой величественностью, мол, не ветерана ли Грабаря он имеет честь лицезреть перед собой? Тот встал, сюртучишко свой поношенный одёрнул, поклонился и подтвердил предположение. Ливрейный вытаскивает белейший пергамент с зелёной шёлковой ленточкой и восковой нашлёпкой. Вот, говорит, соблаговолите принять послание. Протянул письмо, голову на полпальца наклонил, а потом опять свой острый нос вверх задрал и удалился.

– Так, – Осокорь напрягся и подался вперёд, – что потом?

– Кочерга ленточку сдёрнул, письмо прочёл несколько раз подряд и за пазуху припрятал. Ну все присутствующие, ясное дело, загалдели, кто, мол, и что нашему деду через ливрейных посланников пишет. У Кочерги вид сделался мечтательный и глуповатый. Он по груди себя похлопал и сказал: «Любовь моя мне весточку прислала, очень давнишняя любовь». А дальше обиняками да намёками рассказал, что в стародавние времена испытал на себе любовь, от которой сердце его разбилось навеки. Девицу знатного рода срочненько выдали замуж, и супруг увёз её в Серак. А бедному покинутому Кочерге ничего не оставалось делать, как податься в солдаты. И вот теперь, через столько лет дама похоронила своего нелюбимого муженька и снова жаждет встречи со своей первой и единственной любовью.

– Ага, – хмыкнул Осокорь, – а о том, что её первая единственная любовь обчищает карманы простаков в «Лысом ветеране» она узнала, посмотрев в магическое зеркало.

– При чём тут зеркало, – заступился за своего любимца Лергий. Ему было неприятно, что легат пытается уличить старика во лжи, – возможно, ей слуги рассказали, или он сам черкнул пару строк. А ещё может быть…

– Ладно, много чего может быть, – вмешался Осокорь, – ты сам письмо видел?

– Видел, его все видели. Вдова от расстройства кувшин вина уронила. Служанке пришлось полы мыть.

– Я о другом. Ты то, что в письме написано было, видел? Должен был поглядеть, ведь рядом сидел.

– Глянул я, а как же. Да пользы от этого никакой, дама сердца нашего деда такой почерк имеет, что я ни словечка не разобрал. К тому же вчитываться в чужое любовное послание не больно-то удобно было. Я, вроде как ненароком, посмотрел, а там сплошные завитушки и закорючки, ни единой буквы как надо не написано. Вот, думаю, как некоторые люди красивость почерка в ущерб разборчивости ставят.

Осокорь задумался. Затем он протянул руку, отломил сухой прутик и начертал в пыли несколько слов на эльфийском.

– Похожие буквы ты видел в письме?

– Да, что в точности не поручусь, но очень похоже.

– Отлично, – легат отшвырнул палочку и ногой затёр надпись, – где твой дед сейчас?

– А боги его ведают. Вчера пил до полуночи, горевал об ушедшей любви. К завтраку не выходил, небось, похмельем мается.

– Очень в этом сомневаюсь, – усмехнулся Осокорь, – я даже уверен, твоего безобидного старикана давно след простыл.

– Откуда вам знать, – не поверил Лергий.

– Интуиция и опыт, дружок, – легат похлопал помощника по плечу, – и ни капли магии не потребовалось. Пошли, проверим мою интуицию, а заодно выясним у хозяйки гостиницы, кто доставил Кочерге письмо.

– Уехал ваш Кочерга, ещё солнце не взошло, уехал. Я только хлеб в печку поставила, а он заявляется, – вдова лысого ветерана отставила в сторону миску, в которой энергично бултыхала яйца. – Расплатился, попрощался и был таков.